Перевод с грузинского Юрия Юрченко, вступление и послесловие Зазы Абзианидзе
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 4, 2012
Галактион Табидзе — выдающийся грузинский поэт, народный поэт Грузии (1933), академик АН Грузии (1944). Родился в селе Чквиши близ Кутаиси в семье священника, который был также сельским учителем. Учился в Тбилисской духовной семинарии. Первый же сборник стихотворений (1914) принес ему известность, второй — “Артистические цветы” (1919) — превратил в кумира почитателей поэзии (символически это выразилось лавровым венком “Короля поэзии”). С 1916 года, вскоре после поездки в Москву, где он познакомился с Александром Блоком, Валерием Брюсовым и Константином Бальмонтом, Табидзе начал публиковаться в журнале грузинских символистов “Голубые роги”, — впрочем, впоследствии их пути разошлись.
Впечатления от петроградских событий 1917 года, стихийная антибуржуазность и влияние фанатически преданных революционным идеям родственников (жены Оли Окуджава и ее братьев) не могли не отразиться в творчестве Галактиона Табидзе. Однако искренний импульс первых революционных стихотворений (“Знамена”, “Мы, Николай…”, “Не жалуйся на время”) со временем растворился в поэтической риторике 1920 — 1930-х годов, служившей поэту своего рода “охранной грамотой” (поэма “Джон Рид”, хрестоматийное стихотворение “Революционной Грузии” и т. д.). И тем не менее, вопреки экзистенциальному страху, в “амбивалентной” стихотворной тетради 1920-х годов появляются страницы, свидетельствующие о трагических разочарованиях этой романтической души (“Одноглазый”, “Родина черного Люцифера”, “Родная эфемера”, “Воспоминания тех, рассветных дней…”).
Галактион Табидзе был одним из создателей журнала “Мнатоби” (“Светоч”, 1924). В 1935 году принял участие в работе Всемирного парижского конгресса по защите культуры, на котором его выбрали членом президиума конгресса. Из многочисленных прижизненных изданий его книг следует отметить наиболее любимый автором сборник стихотворений, вышедший в 1927 году, и восьмитомное Собрание сочинений (1937 — 1947).
В лирике Галактиона Табидзе органично сочетаются вековые традиции грузинской поэзии с постоянным и напряженным поиском нового поэтического слова; его поэзия оказала огромное влияние на все последующие поколения грузинских поэтов. Табидзе удалось пережить сталинские чистки 1930-х годов, хотя его жена, впервые сосланная в 1929 году за фракционную деятельность в Среднюю Азию на два года, в 1937 году снова была арестована и погибла в лагере.
Все это вкупе с болезненной мнительностью (неудивительной в атмосфере тоталитарного общества) и склонностью к алкоголизму, привело поэта к неизлечимой депрессии. 17 марта 1959 года в возрасте 68 лет Галактион Табидзе покончил с собой, выбросившись из окна тбилисской клиники.
Похоронен в Пантеоне выдающихся писателей и общественных деятелей Грузии (Мтацминде). В июне 2000 года Грузинская православная церковь отпустила поэту грех самоубийства. Настоящая публикация приурочена к 100-летию создания одного из самых знаменитых грузинских стихотворений и к юбилею Галактиона Табидзе.
*
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители…
Брось, старик. Молчишь ты мудро, говоришь — намного хуже.
Здесь, у плит могильных, шутки — неуместны, неуклюжи…
Белым снегом на деревьях спят цветов молочных стаи,
И земля — до горизонта — вся расписана цветами —
Месяц роз. Теплом и светом мир пронизан и наполнен.
Полдень. Май. И легким ветром чуть колышется шиповник…
Не вдова ли молодая у могилы, в черной шали?
Как она сейчас прекрасна, в час божественной печали.
Не вчера ли тело друга приняла земля сырая,
И за ним она бросалась, гроб слезами заливая, —
А сегодня о любимом вновь рыдает безутешно,
Плачет днем и плачет ночью — нет покоя, нет надежды…
Вновь приходит и садится у немого возвышенья —
Как печаль ее прекрасна! Красота как совершенна!
Плача, волосы распустит, упадет в слезах горячих, —
Этот плач мне душу ранит, сердцу больно, сердце плачет…
Но — что делать? Чем помочь ей?.. Тс-с… Прислушайся, могильщик…
Слышишь, слышишь стон несчастной — говорит она с погибшим:
“Пусть исчезну, как туман, я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя —
Где бы, как бы ни жила я, — утром, вечером ли, в полночь,
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..”
Ты по-прежнему, могильщик, говоришь: едва отпели —
Вмиг забыли с окончаньем похоронной канители?..
Что ж, слезам вдовы не веришь — так пойди, открой ворота —
Но на этот раз хоронит юноша — невесту… Вот он
Рвется к телу дорогому, не отходит, плачет… Боже,
Так — когда-нибудь — еще раз полюбить он разве сможет?!
Он коснулся страшной тайны — заглянул на дно колодца,
Безутешно слезы льются, бедный юноша клянется:
“Нет на свете больше женщин ни красивей, ни добрее!
Никогда мою могилу пусть луч солнца не согреет,
Пусть исчезну, как туман, я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя —
Где б ни жил я, как ни жил бы, — утром, вечером ли, в полночь
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..”
Что, могильщик, ты, как прежде, говоришь: всплакнули, спели
И — забыли с окончаньем похоронной канители?..
Но смотри — опять приходит эта женщина — ты помнишь? —
К той могиле, над которой распускается шиповник…
Вновь над камнем замирает и все так же безутешна…
Ворох дивных роз приносит, роз, завянуть не успевших,
Ими крест могильный белый украшает, молодая,
И — сама с цветами блекнет, увядает, увядает…
И тоска в глазах бессонных — так порой душа живая
По ночам, о прошлом вспомнив, плачет, губ не разжимая…
Что ж теперь? Ты снова скажешь, мол, поплакали, попели
И — забыли с окончаньем похоронной канители?..
Где же юноша, тот самый — хоронил позавчера он
Здесь любимую?.. Всё там же — у могилы, под чинарой,
И лицо — желтее воска, и — свечою — тает, тает…
Шепчет ей — о чем? — о только им двоим известной тайне…
А в глазах бессонных — горе… Так порой, о прошлом вспомнив,
По ночам душа живая, губ не разжимая, стонет…
Ну, могильщик, вновь ты скажешь, кто б ни умер, лишь отпели —
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители?..
Посмотри — вдова сегодня, подняв голову, случайно
Профиль юноши печальный под чинарой замечает,
С грустью думает: “Он тоже в своем горе безутешен,
И его, наверно, точат, убивают мысли те же…
Сколько в сердце человека скорби, муки и печали,
Как ты терпишь только, сердце, сколько боли ты вмещаешь!..”
Глаз прекрасных взгляд лазурный сострадания исполнен —
И в ответ ей тоже смотрит он — взволнованно, безмолвно…
Что ж, они поймут друг друга… Нет, поверь, старик, — напрасно
Усмехнулся ты, как прежде, на своем стоишь ты — разве
Никому ты не был верен и не знал любви огня ты?
Эти взгляды — лишь участье. Разве ты не слышал клятвы
Той, с которой провожали только что они любимых?..
Есть сердца — умеют помнить, есть душевные глубины…
Ты не знал печали гордой. Ты не брал высокой ноты!
А иначе, как безумный, не смеялся б надо мной ты.
Ну и что с того, что парень сплел из свежих роз венок ей?
Что с того, что шепчет ей он: “Наши души одиноки.
Были прежде мы любимы, но сидим у плит одни мы,
Не пробьются к ним в могилы вздохи и воспоминанья.
Мы же молоды с тобою, хватит песен поминальных,
Стань женой моею, жить мы будем счастливо и прочно,
Все печальное, больное — все останется лишь в прошлом…”
Перестань, старик, смеяться — видишь слезы вдовьи эти? —
Если юноша забылся — слушай, — женщина ответит.
Ты, конечно, полагаешь, что она уступит парню?
Нет — четырежды не прав ты! Разве не ее губами
Клятва здесь произносилась так недавно? На такое
Кто ж способен? Кто смеется, кто так шутит над покойным?..
Слушай! — женщина до смерти и любить и помнить может.
Что же женщина?.. О, Боже!..
Робко голову склоняет. “Я согласна, — тихо шепчет, —
Горе нас соединило, больно думать о прошедшем.
Только будущим живу я… Счастье было, да — погасло…
Все печальное, больное — всё забудем. Я согласна…”
Что ж, могильщик, говори мне все, что хочешь, — не отвечу…
Память… Под могильным камнем остаешься ты навечно…
А у них сегодня — праздник. Спят под крышей под одною.
Дни идут… К своим могилам не приходят эти двое…
И никто уже не сменит роз увядших покрывала, —
Спите, кости всех забытых, — вам и вправду надо мало…
Спите крепко, спите вечно… А цветы — зачем они вам?
Это пышное убранство — для чего оно могилам?..
Не до вас живым, их думы сон ваш не обеспокоят.
В кои веки довелось вам отдохнуть от жизни, в кои…
Да и что вам слезы смертных — не о вас ведь эти слезы…
“Все живут — все умирают” — гаснут все земные звезды, —
Горе тем, еще живущим, кто о смерти забывает:
Серебром расшитый, красный гроб могильщик забивает —
С плачем горестным хоронят тех двоих, о вас забывших…
Забивает гроб могильщик — как вчера и как обычно…
Странной, дикой, горькой мысли улыбаясь, забивает…
Знает, знает он, могильщик, как должно быть, как бывает…
Отдыхайте, отдыхайте от забот и от событий,
Спите крепко, спите вечно, кости всех существ забытых…
Когда вдруг — необъяснимо — мной тоска овладевает,
Вспоминаю вашу участь и могильщика слова я…
1912
“Поэзия — прежде всего…”
…В 1912 году в провинциальном Кутаиси молодой 22-летний поэт старательно выписывал на своей самодельной афише, выполненной в модернистском стиле: “Студент Парижского университета Галактион Табидзе прочтет лекцию…” — трогательный документ нереализованной юношеской мечты. В том же году он знакомится с гимназисткой Ольгой Окуджава и навсегда запоминает сказанное свидетелем знакомства, своим двоюродным братом Тицианом: “У нее гениальные глаза!” Но Париж — далек и недоступен, а при чтении безутешных писем возлюбленного “гениальные глаза” вскоре увлажняются, поскольку по окончании гимназии их обладательницу родители отсылают учительствовать в другой город.
Попытка же оставшегося в Кутаиси Галактиона издать свой первый сборник стихов, заручившись поддержкой будущих читателей, оказалась не более успешной, чем его матримониальные планы, — откликнулись всего пятнадцать человек…
Естественно, что на фоне личных неудач из всего многообразия поэтических “тем и вариаций” начала столетия Галактион Табидзе выбирает наиболее созвучный своим тогдашним настроениям драматический сюжет. Сентиментальная присказка о зыбкости любовных клятв перед извечными законами жизни и стала рефреном “Могильщика” — по сей день одного из самых читаемых в Грузии стихотворений. Грузинская литературная публика, увлеченная “эстетикой смерти” Шарля Бодлера и русскими символистами, а до них — надсоновским заупокойным надрывом и подобными ему отзвуками английских и немецких “кладбищенских поэтов”, конечно же восприняла с восторгом весь этот аллегорический реквизит классического образца декаданса.
Более удивительна дальнейшая судьба этого стихотворения, его “долгожительство”.
Литературоведы, как известно, консервативны, и поэтому по сей день “Могильщик” наряду с “Мери” и “Луной Мтацминды” в академических курсах грузинской литературы считается шедевром раннего Галактиона. Интерес переводчиков Галактиона Табидзе к его ранним стихотворениям (помимо “культовости”) обусловлен, по-видимому, их нарративным характером, тем, что в них пока еще нет признаков той “пленительной неясности”, которая почти всегда оборачивается для переводчиков криптограммой с цепью семантически не разрешимых задач. “Могильщик” переводился на русский язык не единожды: впервые — Варламом Шаламовым (“галактионовский” том “Библиотеки поэта” 1983 года), а в последнее время — Георгием Яропольским, Паолой Урушадзе и Юрием Юрченко, чья работа и предлагается вниманию читателей.
Перевод Юрченко меня искренне обрадовал своим уверенным интонационным мазком и точно подобранной метафорической палитрой, тем, как талантливо и тщательно он воссоздал на новом языковом полотне грузинский пейзаж вековой давности. Такое переводческое мастерство не приходит только с “трудом и терпением”. Грузия — поэтическая родина Юрия Юрченко, здесь были написаны и опубликованы (не без гордости замечу, в “Литературной Грузии”) его первые стихи, здесь он обучался театральному мастерству и состоялся как актер. Конечно же, и прожитые на грузинской земле годы, и знание грузинского языка, и мастерски переведенные стихи грузинских поэтов разных поколений — немаловажные факторы. Но думаю, главнее — фанатичная влюбленность Юрия в поэтическое наследие своего кумира; влюбленность, не затухавшая в нем ни на далеких Курилах, где он подрабатывал в студенческие годы, ни в романтическом Париже, где он в последние годы обитает.
Так, волею судеб, через сто лет к несостоявшемуся студенту Парижского университета Галактиону Табидзе пришел русский перевод самого значимого для него в то время стихотворения, причем пришел именно из Парижа! Вернулся как символ верности поэзии и поэтам, то есть своеобразной антитезой — своему же печальному рефрену.
Заза Абзианидзе
Юрченко Юрий Васильевич — поэт, переводчик, актер, драматург. Родился в 1955 году в Одесской пересыльной тюрьме. После седьмого класса школы мыл золото в старательской артели, работал токарем на заводе в Магадане и докером на Шикотане, а затем — художником-оформителем и артистом Грузинского театра пантомимы. В 1982 году окончил Грузинский театральный институт, а в 1987 году — Литературный институт им. А. М. Горького. Работал актером в театрах Тбилиси, Хабаровска, Владивостока, Москвы.
С 1979 года публикуется в литературных журналах и альманахах “Юность”, “Огонек”, “Театр”, “Литературная учеба”, “Драматург”, “Литературная Грузия” и других. С середины 1980-х годов пишет для театра. Выпустил восемь книг стихов, пьес и переводов. В театрах России, стран СНГ, Франции и Германии поставлено девять его пьес. С 1992 года по настоящее время живет во Франции. В “Новом мире” публикуется впервые.
Абзианидзе Заза Георгиевич — историк литературы и эссеист, детский писатель. Родился в 1940 году в Тбилиси. Доктор филологических наук, профессор. Главный редактор журнала “Литературная Грузия”.
Руководит издательскими программами — “100 человек, которые изменили мир”, “Великие грузины” и “Грузинская словесность”. Эксперт Нобелевского комитета по литературе. Член Международной ассоциации писателей “Европейский форум”. Издатель, редактор и комментатор лучших образцов грузинской поэзии в русских переводах. Живет в Тбилиси. В “Новом мире” публикуется впервые.