Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2012
«Шапито-шоу»
Похоже, я становлюсь брюзгой. Вот в кои-то веки снимут в России неглупое, стильное, веселое кино, ловко скроенное и крепко сшитое; народ счастлив, а по мне опять все не так. Это я про «Шапито-шоу» Сергея Лобана.
Нет, картина и правда незаурядная. Must go, как говорится. Получите массу удовольствия.
А я тут в уголку посижу, поворчу.
Кино в России (как и во всем мире) делится на коммерческое, фестивальное и экспериментальное (авангардное, тусовочное, неформатное или, как у нас это называлось в 90-е годы, «параллельное»). Иной раз случаются чудеса, и лента, сделанная на коленке без денег группой каких-нибудь фриков, вдруг попадает в широкий прокат и производит эффект разорвавшейся бомбы. На Западе это обычно происходит, если начинающим авторам удается за три копейки всех до смерти напугать (как это было в свое время с «Ведьмой из Блэр», а не так давно с «Паранормальным явлением»). У нас причина иная. Параллельные опусы делаются событием, если уровень бреда в общественной жизни как-то сам собой достигает тех веселых высот, где гнездятся птички божии — безбашенные художники-авангардисты.
Так получилось и с дебютным фильмом Сергея Лобана «Пыль». 2005 год. Всех, кого надо, уже посадили и равноудалили, стабильность, общественный договор: «Мы вас кормим, а вы закройте глаза, заткните уши и забудьте, что у вас есть мозг» — согласован и принят обеими сторонами: властью и населением. Все довольны. И вот этому социуму подсовывают под нос трехкопеечное зеркало «Пыли», где он вдруг узнает себя в образе раскормленного 30-летнего младенца по имени Леша с нелепыми патлами вокруг лысины, со свисающими «женскими» сиськами, в дурацких очках и в футболке с котиком — «унисекс». Бабушка — старушка железной советской закалки — водит его за ручку, кормит сосисками и одевает из секонд-хэнда; сам он на досуге клеит пластмассовые самолетики, а на работе клепает игрушечные пластмассовые пистолеты, косноязычно обсуждает с другом — таким же задротом — музыкальные клипы, которых оба не видели, и пребывает в счастливом анабиозе, пока «кровавая гэбня» не втравливает его зачем-то в некий таинственный эксперимент.
Суть эксперимента в фильме намеренно не разглашается, но можно предположить, что целью было — проверить (на всякий случай), чего можно ждать, если в эту сонную гору живого жира внедрить хоть какое-то стремление, желание, пафос и смысл. Результат превосходит все ожидания и оказывается сродни Большому взрыву. В темной комнате в колеблющемся зеркале раздетый до трусов Леша видит свое идеальное «я» — сильное, прекрасное, мужское мускулистое тело — и влюбляется в этого совершенного «себя» со всей силой неукротимой нарциссической страсти. И дальше Леша мечется, как бешеный слон, пристает к прохожим на Поклонной горе, видя в каждом свое идеальное тело. Его заносит то в «качалку», то в ночной клуб, но накачать и «натанцевать» такое тело естественным путем нереально. И потому Леша снова и снова ломится в подвал, где проводился эксперимент. «Кровавая гэбня» стоит на страже и не пускает. Больше того — запугивает Лешу, гнобит, избивает, грозит тюрьмой… И лишь с помощью бабушкиных тертых друзей-диссидентов, переодевшись в женское платье (чтобы уйти от слежки), через катакомбы гинекологической клиники Леша достигает заветной лаборатории и имеет там разговор с «богом» в исполнении Петра Николаевича Мамонова.
Разговор выходит, надо признать, довольно бессодержательным. Во-первых, «бог» устал и вообще уже умер; во-вторых, у него какие-то обязательства перед государством и он не может Леше всего рассказать; а в-третьих, Леша его и не слушает. Игнорируя невнятные пояснения, предостережения и горькие упреки «бога»: «Ты — пыль! Понимаешь, — пыль! От тебя никакого проку», — Леша просто молча раздевается до трусов и просится в темную комнату, где он наконец обретет свое прекрасное «я». «Бог» сдается, и Леша уходит в магическую темноту. Там происходит странное. В зеркале отражается голый жирный герой, рядом с ним бабушка. Перед ними кривляется жуткий, как сама Сатана, Петросян. На Петросяна по телику смотрит, похоже, и «бог».
Однако подлинный финал фильма — не предполагаемая смерть Леши (которому «бог» пророчит конец подопытного хомячка, так и не смогшего оторваться от «клавиши удовольствия»), и не смерть «бога», и даже не смерть искусства, которую воплощает собой Петросян. Подлинный финал — песня Виктора Цоя «Перемен!», которую гениально исполняет на титрах глухонемой «певец» Алексей Знаменский (голос Цоя звучит за кадром, а в кадре на темном фоне страстно жестикулирует юноша в черной рубашке, так что видны только бледное, решительное лицо и летающие белые руки).
«Перемен!» Любых, каких угодно — только не это унылое, безнадежное прозябание! Только не эта тотальная фальшь, в которую превратилось тут все — государство, религия, наука, искусство, жизнь…
Когда-то песня Цоя, спетая на финальных титрах «Ассы», стала манифестом молодых конца 80-х — начала 90-х; «Перемен!» в исполнении немого — манифест поколения нулевых.
Можно догадаться, что он не был услышан.
Несмотря на то что фильм имел успех и даже кое-какой прокат, жизнь наша продолжала победно и уверенно деградировать, а создатели «Пыли» сразу же приступили к работе над следующим проектом — «Шапито-шоу», которая растянулась на целых шесть лет.
И вот наконец-то!
Впервые фильм был показан в Канне в минувшем году в одной из второстепенных программ, но особого шума не вызвал. Затем он участвовал в ММКФ, где получил Серебряного Георгия — второй по значению приз жюри; успешно проехался по фестивалям и вышел в достаточно широкий (80 копий) прокат в конце января.
Парадоксально, что Россия к тому моменту собралась с силами, чтобы очередной раз завопить: «Перемен!», однако новый фильм Лобана оказался совсем не об этом. То есть он о попытках (довольно плачевных) что-то переменить, но не в социуме, а в частной, приватной жизни.
Как правило, кино Сергея Лобана and company строится вокруг значимого для авторов человека/исполнителя/персонажа.
Так «Пыль» в свое время целиком выросла из уникальной органики Алексея Подольского — непрофессионального актера и музыканта, в миру — врача-гастроэнтеролога, упоительно сыгравшего Лешу и ставшего как бы живым аттрактором, вокруг которого собрался весь этот странноватый мир, где с убийственной иронией были предъявлены все нынешние вариации «опиума для народа»: от патриотических разводок «кровавой гэбни» до правозащиты, от ночных клубов до сект, от психконсультаций до актуального искусства.
Четырехчасовое «Шапито-шоу» выросло, в свою очередь, вокруг знаковых фигур предыдущей картины. Леша Подольский, Алексей Знаменский с компанией глухонемых, Петр Николаевич Мамонов и Виктор Цой (точнее, его двойник) сделались тут героями четырех отдельных новелл: «Любовь», «Дружба», «Уважение» и «Сотрудничество», которые рассказываются в фильме последовательно, но развиваются параллельно, так что главные герои каждой новеллы мелькают в качестве персонажей фона во всех остальных. Причем не просто мелькают, но обрастают по ходу дела массой все новых биографических подробностей, психологических обертонов и поведенческих характеристик, и в итоге к концу фильма складывается стойкое ощущение, что в этом танце частичек «Пыли» нет ничего случайного, все связано со всем, все — со всеми, встречи предопределены, сюжетные линии прочерчены Роком и какая-то дьявольская сила неумолимо засасывает всех персонажей в черную воронку таинственного пляжного шапито…
Впрочем, подробно пересказывать весь этот кинематографический праздник не стоит. На это лучше смотреть, наслаждаясь нескончаемым потоком цитат и аллюзий, выверенным по секундомеру скрещеньем фабульных линий, галлюцинаторными вспышками музыкальных номеров, сменой ракурсов, включением-отключением звука и т. п. Мне же остается лишь попробовать хоть как-то уловить за хвост авторскую интенцию.
Несмотря на заголовки новелл, кажется, что фильм вовсе даже не про «любовь», «дружбу», «уважение» и «сотрудничество» (все четыре понятия тут могут быть употреблены только в кавычках), а про самое больное и важное для создателей — про искусство. Искусство в аду.
В роли Ада выступает летний крымский Симеиз, являющий собой, как и всякий постсоветский общедоступный курорт, смесь раскаленной сковородки с музыкальной шкатулкой; эдакий пыточный агрегат, сквозь валики и шестеренки которого течет в клубах шашлычного дыма потная густая толпа, оглушаемая на каждом шагу истошными воплями: «Любовь, похожая на со-он…», «На крылечке курочка — ко-ко-ко-ко…» и т. д. Бессмысленные люди, не знающие, куда себя деть, и жаждущие какого-то праздника, — и мелкие служители преисподней, без спросу нахлобучивающие им этот праздник на голову.
Но есть тут черти и покрупнее. Это «пионерский отряд им. Саманты Смит» под предводительством «вожатого» Арсения (Дмитрий Богдан) — компания богемных тусовщиков (актер, гламурная журналистка, звукооператор и парочка гомиков неопределенной профессии), превративших свою жизнь в нескончаемый хеппенинг. Друг от друга они уже несколько подустали, выяснять в очередной раз, кто с кем спит и у кого какая ориентация, — занятие довольно унылое, поэтому «пионеры» развлекаются тем, что подхватывают зазевавшихся «лохов», втягивают в атмосферу искусственного, лихорадочного веселья и, доведя до отчаяния, насытившись бурной энергией скандала, — вышвыривают вон. Не со зла. Просто надо же чем-то себя занять.
Именно это отряд Арсения и проделывает с героями двух первых новелл: «Любовь» и «Дружба». В «Любви» они разлучают странную парочку, состоящую из наивной «принцессы» по имени Вера (Вера Строкова) и ее аутичного дружка Киберстранника (Алексей Подольский), которые, познакомившись в Интернете, неосмотрительно отправились вместе в Крым, в пешее эротическое путешествие. В «Дружбе» тусовщики доводят до белого каления глухого «певца» (Алексей Знаменский), предавшего ради новых знакомых сплоченное племя глухонемых.
Когда «пионеры» уводят у Странника Веру, нелепого, толстого, асексуального задрота-очкарика вдруг накрывает волна запоздалой страсти, и он принимается страдать и метаться по пляжу, как взбесившийся слон. А обнаружив подругу на террасе открытого кафе, где резвятся веселые черти с кумачовыми галстуками, орет ей в лицо: «Ты — самый страшный человек на земле!..» На том же месте в тот же час и теми же ровно словами во второй новелле глухой обличает Арсения (краем глаза мы видим при этом, как Вера со Странником скандалят на заднем плане) — красота! Жизнь удалась. День прожит не зря. Можно веселиться и отдыхать дальше.
Но главные черти тут все же не пионеры-клоуны и даже не знаменитый актер (Петр Мамонов), который в третьей новелле («Уважение») таскает за собой по Крымским горам брошенного когда-то недотепу сынулю (Степан Девонин), чтобы, измучив, напугав, всячески унизив и обобрав до нитки, насосаться от него так необходимой для творчества живой крови.
Главные в этом Аду, надо полагать, — хозяева черного «Шапито».
Этот угольного цвета шатер над морем — таинственное, мистическое пространство, примерно как лаборатория в «Пыли». У входа — рекламный щит, на котором нарисована черно-белая магическая спираль. Такие же спирали «танцуют» внутри на столиках… Именно здесь герои во вставных музыкальных номерах трогательно поют о своих невзгодах. Именно сюда послушной вереницей все они тянутся в конце каждой новеллы, чтобы, пережив крах иллюзий и побывав на грани жизни и смерти (в каждой истории после скандала: «Ты самый страшный человек на земле!» — герои попадают в чудовищный шторм), обрести момент истины. Но истина ускользает. Посреди представления вдруг начинается пожар, и шапито красиво сгорает.
Что сей сон значит? Этим вопросом зритель мучается все четыре часа, пока идет фильм, и лишь четвертая новелла — «Сотрудничество» — отчасти приближает его к разгадке.
В ней юный продюсер-сноб (Сергей Попов), мальчик из хорошей семьи, катает по югам двойника Виктора Цоя. Но не за-ради банальной стрижки бабла, а в рамках продвинутой арт-концепции «Эрзац-звезда», призванной утвердить принципиальное право художника быть неоригинальным. Искусство, каким оно предстает в «Шапито-шоу» — и в площадном варианте, и в виде изысканного, маргинального «арта», и в классическом изводе (Мамонов играет вроде как всеми признанного театрального актера — этакое «национальное достояние»), — вещь травматичная, жестокая и отчетливо замешенная на вампиризме. Чем выше художественные притязания, тем сильнее психоз, тем острее проблема: откуда черпать энергию вдохновения? Небеса закрыты. На дворе — постмодернизм. «Парниковый эффект». И вот мальчик-продюсер придумывает, как ему кажется, гениальный выход — надо просто освободить творцов от необходимости что-то творить. Кто сказал, что художник обязан сообщать публике нечто новое? Ни фига! Будем продавать уже проданное, сохраняя при этом элитарный артистический статус и умный вид.
Ничего из этого не выходит. Публика арт-проект игнорирует, а подопечные Продюсера — двойник Цоя по имени Рома-легенда (Сергей Кузьменков) и старичок-оператор с библейской бородой (Сергей Волжин-Ястребов) — перебегают в то самое «Шапито», скупающее души артистов оптом и в розницу. Типа: нет, невозможно пройти по лезвию бритвы, удержаться на грани арт-стрима (гибрид арт-хауса и мейнстрима). Или — или. Или подлинное искусство, или совсем уже «аццкий трэш» — черный цирк-шапито для публики с отрубленными мозгами и «дыркой в душе», нуждающейся лишь в потоке все новых и новых бессмысленных раздражителей.
Беда фильма, однако, в том, что никакого особого «аццкого трэша» (и уж тем более подлинного искусства) на подмостках «Шапито» мы не видим. Так, череда довольно средних, провинциальных эстрадно-цирковых номеров: двойник Мэрилин Монро в компании с медведем в скафандре, двойники Майкла Джексона, вышагивающие «лунной походкой» на фоне туши сердитого Мойдодыра, вопящего: «Ты чернее трубочиста…»; «Битлы», выпадающие из «желтой подводной лодки»… Во всем этом нет ни пронзительной жути полного эстетического распада, каковую в «Пыли» являл собой Петросян, ни спасительного света, который исходил от клоунского оркестрика в финале «8 1/2» Феллини. Так, ни то ни се.
Ощущение, что авторы просто испугались, заглянув в бездну, и не решились договорить свою мысль до конца. Ведь это означало бы подписать приговор своей собственной художественной стратегии «арт-стрима». Вместо этого и предпочли просто сжечь чертово «Шапито» руками обиженного Продюсера.
В результате центральная смысловая конструкция фильма оказывается обесточенной и картина, несмотря на все тщательные сюжетные и композиционные завязки, просто рассыпается на ворох самодостаточных аттракционов. Ну да — жалкие, несчастные людишки, не умеющие толком ни любить, ни дружить, ни уважать, ни сотрудничать, способные только мучить и кушать себе подобных… Ну да — не менее жалкие художники, призванные бессмысленно кривляться в этом аду. Но можно немного прищуриться и сделать вид, что все не так плохо. Ведь смотрите, какое шикарное кино мы из всего этого соорудили! Картина, как утверждает С. Лобан, учит людей добру, так что после нее хочется прижать ближнего к сердцу и перевести старушку через дорогу. А Леша Подольский говорит в интервью, что каждая новелла в фильме кончается хеппи-эндом, ибо если бы мечты и надежды всех этих персонажей сбылись, это была бы настоящая трагедия.
Так что никаких перемен! Не надо!
Грустно…