стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2012
Рабинович Вадим Львович родился в Киеве в 1935 году. Окончил Московский химико-технологический институт им. Менделеева и Литературный институт
им. Горького (семинар Ильи Сельвинского). Профессор МГУ. Автор трех поэтических сборников. Живет в Москве.
Синица ока
Но, не зная ни одной зеницы,
Раненую птицу взял я нежно,
В носик ей подул и на брюшко.
И она синицей разметалась
В синеве и жарком фиолете,
Превратила левый глаз мой в око,
Правый же оставила как есть.
И осталась жить она при оке,
А не у реки Оки осталась.
Ей бы щебетать и куролесить
И синичествовать серебром.
Лицезренье на два мирозданья;
Глазом обличаю мир сквозь дымы,
А вот оком вижу синь такую —
Веселей синицы молодой…
Длю и длю очей очарованье,
Зайчиками солнца жизнь играю…
При таком крутом астигматизме
Мне вовек очки не подобрать.
Под мыслящий тростник Паскаля
Эдуард Багрицкий
пестро от имен, подлежащих охране:
лесная шишига третичного мезозоя,
секвойя калифорнийская и некая Зоя —
девица средних с небольшим лет,
семилепестковая сирень на счастье,
время покоя, в котором ни зим, ни вёсен, ни лет,
и даже осени нет на случай ненастья.
А ведь мыслил когда-то на лёгкий угад
камышовый тростник и, как все говорят,
на любовь молодой был настроен,
а теперь экспонатом пристроен.
На безлюбье-безлюдье бесстрастно глядит
и обязан, приняв исторический вид,
в инвентарной отсвечивать книге
на манер той третичной шишиги.
Или птичкой тю-вить, или рыбкой уплыть,
кануть в зейские бездны, роман закрутить
с молодою ундинкой и всё позабыть,
или прянуть, как зай, всполошивши лесное,
или просто на волю — во всю свою прыть
(не забыть бы при этом к петличке пришить
о семи лепесточках сирень мезозоя)?
Чтобы время, пространство разбив, как стекло,
разгоняло эоны, как миги…
Но — нет мочи во мне, руки-ноги свело,
и артикулы словно вериги…
Да и как тут слезам моим щек не прожечь,
как наждак, заскорузлых в неволе…
Слышу, слышу сквозь слёз ковылей моих речь
под трезвон трын-травы в гуляй-поле.
Революционное
Я отдам признанье той,
Как типограф Альд Мануций
Мир украсил запятой.
Мир был целый и единый
И настолько был простой,
Что как неразъединимый
Не нуждался в запятой.
Так бы пело и сияло
Слово, круглое совсем,
Если бы не состояло
Из прерывистых фонем.
Словно пульс сердцебиенья,
Непостижного уму,
Как дыханье и как зренье
Вот от этого к тому.
И, вначале не переча
Самому себе же, но
В ток членораздельной речи
Камнем бросилось оно.
В Ниагару вырастая,
Взбился о камень ручей…
Так возникла запятая —
Препиналица речей.
Видимо, чтоб оглянуться
И остановиться чтоб,
Взял и выдумал Мануций
Запятую, морща лоб.
Царская льгота
(Из кантонистов по деду),
Как в те далекие времена
В царской армии было.
Если русский солдат погибал
(К примеру, Василий Петрович),
Фамилью его за так получал,
К примеру, солдат Рабинович.
Зато сохранялась в списках полка
Русских фамилий наличность.
Правда, утрачивалась слегка
Еврейская идентичность.
Но если еврей-кантонист погибал,
То ФИО его мировое,
Даже и Чичикова не взбодрив,
Немедленно шло на списанье.
Древнее имя еврея того
Стиралось бесследно, бесслёзно
С лица земли. И с лица небес,
И потому беззвёздно.
Зато, если все-таки дуба давал
Титульный русский Петрович,
Фамилью его за так получал
Нетитульный Рабинович.
…Лишь в Красной армии отменена
Была эта царская льгота.
С тех пор в Рабиновичах так и хожу.
…Живите, Василий Петрович!
Небесный закройщик
Все целиком беру,
Ведь нежный этот матерьял
Брать надо целиком.
Рвать на клочки его нельзя,
Косынка, сарафан…
Нешвенно небо: только всё —
Сейчас и про запас
На хилость плеч и мышц моих…
Что без хитона я?!
А вот в хитоне я Гермес,
Финист и Трисмегист.
Где небо веселило всех,
Теперь висит дыра,
На тогу все оно ушло
Во всю мою длину.
Чуть свет — и снова неба синь,
На блейзер подойдет,
Или кровавая заря —
На пурпуровый плащ.
Когда ж сойдет сурьмяный цвет
В серебряную стынь,
Неброский этот двуколор
На палантин пущу.
Остудит пламена мои,
Стреручит он меня,
Вверх обратит мои глаза
И крылья даст взамен
Пространства обживать вокруг,
С рулеткой и мелком
Прикидывать и обшивать
Тот свет на каждый день.
Но каждый день в зефирах тех —
Как праздник без забот,
А праздники у них идут
За будничные дни.
Скроил, как целый москвошвей,
Семи небес задел
И в этот крой за восемь дней
Всех ангелов одел.