(составители А. Василевский, П. Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2012
ПЕРИОДИКА
“АПН”, “Взгляд”, “Гефтер”, “Лехаим”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Мнения.ру”, “Московские новости”, “Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books”, “НГ Ex libris”, “Нева”, “Невское время”, “Новая газета”, “Новая реальность”, “Огонек”, “Перемены”, “Православие и мир”, “Российская газета”, “Урал”, “Частный корреспондент”, “Colta.ru”, “SvobodaNews.ru”
Варвара Бабицкая. Не смешно. — “Colta.ru”, 2012, 31 июля <http://www.colta.ru>.
“<…> в той картине мира, которая складывается в └Болотных песнях” [Всеволода Емелина], нормы нет — даже как недостижимого, но желанного идеала. А значит, нет и того зазора, в котором появляется освобождающий смех. В общем, позволю себе цитату и я: └Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать” (Псалтирь, 68:3). Я же, главное, не спорю — оппозиция комична, власть комична, народ комичен, и все хороши. Но когда я читаю новые стихи Емелина — как читателю, мне не смешно, а как литературному обозревателю — трудно не думать, что юмористическим текстам незачем прикидываться чем-то другим и прописываться по ведомству └высокого искусства”, когда им искренне рады по месту основной прописки”.
На сайте Colta.ru находится также архив сайта OpenSpace.ru; см.: <http://os.colta.ru>.
Павел Басинский. Новые лишние. Русская проза озабочена поиском героя нашего времени. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2012, № 154, 9 июля <http://rg.ru>.
“Мы любим └лишнего человека”, но всегда ищем его там, где его нет по определению. Если судить по доходам и отношению к ним власти, то └лишние люди” в сегодняшней России — рядовые врачи, учителя, инженеры и жители моногородов. Если же верить литературе, то это успешные журналисты и госслужащие, берущие громадные взятки”.
“Бедная религия”. Беседа с Михаилом Эпштейном. Беседу вел Александр Генис. — “SvobodaNews.ru”, 2012, 16 июля <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Михаил Эпштейн: “Новые умонастроения, не сводимые к доатеистическим вероисповеданиям, я обозначаю термином └бедная религия”. В том же смысле, в каком был └бедным” театр великого польского режиссера Ежи Гротовского: театр без сцены, без масок, без костюмов, даже без ролей. └Бедный” — это не осудительное, не оценочное слово. Оно указывает, что эта религия рождается из того вакуума, той духовной пустоты, которая возникла в результате равного преследования, подавления, отрицания всех религиозных традиций в советское время. <…> Вера вне вероисповедания — это и есть └бедная вера””.
“Когда я читаю [в США] курс по русской философии, от Чаадаева до конца 20 века, то одно из последних понятий, которые я ввожу — именно └бедная религия” или └minimal religion” по-английски. И оказывается, что из всего курса это ближе всего умонастроениям студентов. Они это по-разному называют — └spirituality”, в отличие от └religion”, или просто └верой””.
“Есть люди, которые могут перемещаться из одной церкви в другую или находиться в средостении между разными церквями — как └бедные верующие”. Но бывают такие ситуации в человеческой жизни, которые напоминают пожар. Дом горит и, хотя в доме есть много дверей и окон, ты выбираешь ближайшую дверь, чтобы выбежать из горящего дома и спастись”.
“В потустороннем мире все по нотам разложено”. Беседовали: публицист Владимир Гуга, поэт Сергей Геворкян, философ, прозаик, поэт Юрий Мамлеев. — “Перемены”, 2012, 28 июня <http://www.peremeny.ru>.
Говорит Юрий Мамлеев: “Я думаю, Губанов — самый значительный русский поэт второй половины XX века. Он был — └номер один”. Честно говоря, историю русской поэзии надо переписывать, потому что осталось за бортом огромное количество мощных, но неизвестных поэтов…”
Гиперреализм вместо постмодернизма. Беседу вел Игорь Панин. — “Литературная газета”, 2012, № 31, 1 августа <http://www.lgz.ru>.
Говорит Дмитрий Данилов: “Да, я за построение русского национального демократического государства европейского типа, которое бы защищало интересы большинства (при полном равноправии всех населяющих Россию народов и защите прав меньшинств)”.
“Не верю, что автору может быть полезен негативный критический разбор. Писателю нужно показать не то, что в его текстах плохо, а что в них хорошо — потому что он этого часто сам не понимает”.
Федор Гиренок. О коммуникативном повороте гуманитарных наук. — “Литературная газета”, 2012, № 30, 25 июля.
“Быть на своем месте — значит обладать полнотой бытия. А полнота бытия ни в какой коммуникации не нуждается, ни в какой обмен смыслами не вступает. <…> Когда человек молчит, он дистанцируется по отношению к социуму, открывая в себе самого себя. Когда человек не на своем месте, когда он смещен в сторону от своего назначения, тогда он вступает в коммуникацию. Вступать в коммуникацию — значит сообщать о том, что ты не на своем месте, что ты частичное существо и поэтому посредством коммуникации пытаешься восполнить изъяны своей частичности”.
“Благодаря коммуникации язык встал на место сознания. Сознание нуждается в том, чтобы человек оставался наедине с самим собой. А коммуникация приставляет к нему Другого. Между тем мыслить — означает в центр ставить себя. Тогда как говорить — значит в центр ставить Другого. Нельзя одновременно мыслить и говорить. Следствием коммуникативного поворота является то, что сегодня почти невозможно говорить от своего имени. А это значит — невозможно говорить искренне, то есть думать вслух”.
Анна Голубкова. В своем углу: Апофеоз банального. — “Новая реальность”, 2012, № 39 <http://www.promegalit.ru>.
“В этой же статье Вадим Месяц подробно разбирает стихи Андрея Баумана, пытаясь доказать, что этот поэт вполне достоин полученной премии [“Дебют”]. <…> Однако аналитический разбор — это ж такая объективная штука, что заранее предсказать все его результаты практически невозможно. Вот и Вадим Месяц, перечисляя достоинства поэзии Андрея Баумана, доказывает только то, что стихи его являются самой обыкновенной компиляцией поэтических, философских и богословских тем и мотивов. <…> Но что делает стихами эту действительно выдающуюся по эрудиции компиляцию, Вадим Месяц в своей статье так и не объясняет. Где находится та точка, в которой разнородные культурные влияния и тенденции становятся единым целым? Да — и это уже мое личное мнение — нигде”.
Речь идет о статье Вадима Месяца “Цитадель Андрея Баумана и торт размером с город” (“Новый мир”, 2012, № 5).
“Граждане, смотрите на небо!”. Беседовала Елена Добрякова. — “Невское время”, Санкт-Петербург, 2012, на сайте газеты — 17 июля <http://nvspb.ru>.
Говорит вдова Дмитрия Пригова — Надежда Георгиевна Пригова: “Это было в Москве, перед встречей Нового, 1967 года. Я была в компании у друзей. Вышла на балкон — смотрю, снежинки пушистые летят. И дымок от сигареты — поворачиваю голову — в углу балкона стоит высокий, странный такой человек, я его не заметила. И прочитал мне стихи, которые заканчивались так: └…Зима слетает на ладонь”. И спросил: └Ты стихи любишь?” Я ему: └Это кто-то из акмеистов?” — └Нет, это я”. Мы начали встречаться”.
“Если бы не его физический недостаток — у него одна нога суше другой после полиомиелита, перенесенного в детстве, — он вполне мог быть прекрасным танцовщиком”.
“Да, яйцо и глаз [на рисунках Пригова] символизируют нравственные принципы, или третий глаз как присутствие нечто большего в нашей жизни”.
Борис Гройс. “Искусство готово к концу света каждую секунду”. Лекция Бориса Гройса в рамках дискуссионной платформы “Искусство после конца света”, проводимой как теоретическая программа при первой киевской биеннале современного искусства “Арсенале”, записана и расшифрована Дмитрием Десятериком. — “Частный корреспондент”, 2012, 3 июля <http://www.chaskor.ru>.
“Вот теперь от капитализма я перехожу к концу света. Конец близок, надо спешить, времени осталось немного — собственно говоря, тема европейской философии культуры. Равно нарастает и общее ощущение нетерпения. В Нью-Йорке я часто вижу рекламу: рассказывают о каком-то средстве для мытья полов спокойным голосом. А потом голос вдруг меняется, и диктор говорит: └Call now. Don`t wait”. Вот это └звоните сейчас”, эта интонация распространилась на многие другие вещи. Динозавры вымерли, теперь мы вымираем. Call now. Don`t wait. Времени нет, время исчезло, его ни у кого нет, нужно действовать сейчас”.
Олег Ермаков. Диоген ищет женщину. 200 лет со дня рождения Ивана Гончарова. — “Урал”, Екатеринбург, 2012, № 6 <http://magazines.russ.ru/ural>.
“Несовершенство своих композиций признавал и сам Гончаров. В письме к Льву Толстому он советовал пропустить первую часть романа [└Обломов”]. Не был он доволен и первой частью └Обрыва”. Но, возможно, как раз то, что добрую сотню страниц, даже больше, полтораста страниц, короче, всю первую часть романа Обломов возлежит на диване, особенно и восхищало поздних его почитателей, таких, как Беккет, например. Благодаря такому грандиозному зачину и все дальнейшие события воспринимаются уже как бы с дивана, словно сон”.
“Однажды Райский заметил, что у бабушки архаическое представление о судьбе, как у древнего грека: └как о личности какой-нибудь, как будто воплощенная судьба тут стоит и слушает…” На что бабушка охотно согласилась и даже стала озираться. Ей не хватило магических сил, чтобы увидеть поблизости фигуру самого сочинителя. Мы-то в более выгодных условиях и — видим”.
Инакомыслие как факт. О том, как именно обретение другого происходило в мысли Александра Солженицына, об эмпатии в негодующей солженицынской публицистике мы побеседовали с ведущим исследователем творчества писателя, профессором Женевского университета Жоржем Нива. Беседовали Ирина Чечель и Александр Марков. — “Гефтер”, 2012, 2 июля <http://gefter.ru>.
Говорит Жорж Нива: “<…> вообще у Солженицына есть волюнтаристский взгляд на историю. Вся его историческая эпопея └Красное колесо” написана против толстовского взгляда. Не провидение, не народ, не какие-нибудь глобальные силы ведут историю, а индивид”.
“Мемуары Солженицына — это, может быть, самое лучшее, что он написал, самое волнующее, самое трепетное. Я особенно люблю совершенно герценовские полемические мемуары Солженицына — └Бодался теленок с дубом” и └Угодило зернышко промеж двух жерновов”. Это тексты, которые останутся классическими для истории весьма взвихренного времени освобождения от советского ига. В них видно именно такое единоборство — день за днем, иногда час за часом”.
“Что касается последних сочинений [Солженицына], мне хочется напомнить вам, что можно смотреть на великого Малевича, а потом на портреты, которые Малевич пишет в 30-е годы, и сказать: Малевич уже не тот. Можно смотреть на Кирико, который был великим сюрреалистом, и смотреть на Кирико — муссолиниевского реалиста, и не узнавать его. Часто бывает, что великие писатели и художники эволюционируют в сторону: от бунтарства к некой стабильности”.
Франц Кафка: полет над Бродом. На четыре вопроса отвечают: Андрей Аствацатуров, Юрий Буйда, Зоя Копельман, Борис Шапиро. Беседу ведет Афанасий Мамедов. — “Лехаим”, 2012, № 7, июль <http://www.lechaim.ru>.
Говорит Юрий Буйда: “└Превращение” можно поставить в ряд с └Шинелью” и └Человеком в футляре”, и это не будет большой ошибкой. Поведение и гибель Йозефа К. можно объяснить его абсолютным доверием к богу-вне-человека, и это тоже не будет большой ошибкой. Его можно считать сатириком, наследником Свифта, мастером └черного юмора”, как назвал его Томас Манн. Его можно считать даже богословом, наследником Фомы Аквинского или иудейских мистиков и эзотериков. Невелика, однако, заслуга — быть писателем, └договорившим” Свифта, или иллюстратором трактатов Жеронской школы. Кафка — другой. От его юмора — а он настоящий юморист — мурашки по спине даже у дьявола. Проза его — это проза сама по себе, это мир сам по себе, жизнь сама по себе со всей ее глубинной абсурдностью, фатальной непоправимостью и завораживающей правдивостью, не имеющей ничего общего с правдоподобием. Это в чистом виде Ding an sich, это безымянное хтоническое чудовище во тьме, вне истории и вне морали, не нуждающееся в нашем сострадании или понимании”.
Кирилл Кобрин. “Кафка не оказал влияния на русскую мысль и русскую словесность”. Беседу вел Афанасий Мамедов. — “Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books”, 2012, 30 июня <http://morebo.ru>.
“Кафка никогда не был └интеллектуалом”, от слова └публичный”, думаю, его могло бы стошнить, и — самое главное — он не был профессиональным литератором. Как и все гиганты модернизма ХХ века, он дилетант, любитель, аматер. Пруст — типичный светский дилетант. Джойс — дилетант-богохульник, дилетант-лингвист, дилетант-историософ. Беккет — вообще └подпольный человек”. Борхес — мальчик из хорошей обедневшей семьи, начетчик, принципиальный аматер. Ну и Кафка — страховщик, снедаемый графоманией и графофобией одновременно. Дилетанты создали литературный модернизм; если бы не они, мы бы жили до сих пор в очень профессиональном бальзаковско-тургеневско-диккенсовском мире беллетристики. Собственно, большая часть литературы в нем и живет сегодня — та, что зиждется на идее └романа”, который └покупает” и читает └публика””.
“Русская проза сегодня существует, по большей части, так, будто никакого модернизма, никакого двадцатого века вообще не было. Это половодье новейших боборыкиных и куприных, бурный поток скитальцев и маминых-сибиряков, по поверхности которого носятся совписовские бумажные кораблики. Не было Кафки, не было Джойса, не было Беккета, не было Андрея Белого. Не было (говоря о более поздних временах) Леона Богданова, Беллы Улановской, Павла Улитина. Только Довлатов был. И Трифонов. Скучно это все”.
Максим Кронгауз. Новый русский. Беседу вел Валерий Выжутович. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2012, № 156, 11 июля.
“Раздражение притупляется. Потому что нельзя все время находиться в состоянии раздражения. Наша языковая интуиция основывается на языковом опыте. Языковой опыт меняется, и мы привыкаем ко всему, что говорится вокруг нас. В том числе и к тому, что нам поначалу кажется неправильным. Если это неправильное повторяется ежедневно, оно перестает быть неправильным и уже не противоречит нашему чувству прекрасного”.
“Имеет смысл поправлять только детей, речь которых еще можно откорректировать. А поправлять взрослых людей, даже если они говорят не вполне так, как тебе хочется, самоутверждаться за их счет, выставляя напоказ свою безупречную грамотность… Я назвал бы это лингвистическим высокомерием, мне оно претит”.
Кто остался с “НОСом”. Елена Рыбакова расспросила бывших и нынешних членов жюри о том, что произошло с премией “НОС”. — “Colta.ru”, 2012, 24 июля <http://www.colta.ru>.
“Никаких оснований думать, что неожиданную ротацию спровоцировало как раз присуждение └НОСа”-2011 Игорю Вишневецкому, нет — так, во всяком случае, утверждают бывшие члены жюри. На последних финальных дебатах в феврале 2012 года соучредители премии Ирина и Михаил Прохоровы публично заявили, что их фаворит в коротком списке сезона — Ирина Ясина с автобиографической └Историей болезни”. Однако это не помешало жюри при окончательном голосовании вывести в победители повесть └Ленинград” Игоря Вишневецкого”.
“Официально в качестве основной причины ротации сами бывшие члены жюри называют усталость”.
Говорит Елена Фанайлова: “С сожалением должна сказать, что основной массив присылаемой литературы демонстрирует плохое состояние русской прозы как в технологическом, так и в идеологическом смысле. Исторического и человеческого опыта много, а отрефлексировано из рук вон дурно”.
Говорит Кирилл Кобрин: “От нас частенько ждали, что мы признаем лучшими книги, которые └быстрее отражают новую социальность”; получалось так, что стоит появиться, к примеру, общественному движению в защиту питерской корюшки, как мы должны срочно давать премию писателю Ихтиандрову за проникновенный роман о буднях активистов организации └Корюшко-коре”. Наш принципиальный отказ воспринимать серьезно мастеров постсоветского очеркизма многих раздражал”.
Александр Мелихов. Подпочвенный почвенник. — “Невское время”, Санкт-Петербург, 2012, на сайте газеты — 23 июля.
“Либеральная общественность уж столько честила наш народ за то, что ей никак не удается окончательно развенчать Сталина: он-де, народ, отвергает гуманистов и обожает убийц! Однако я в такое не верю. Никто не любит убийц, но все любят победителей. Любой народ — аристократ, а не интеллигент: он предпочитает помнить о подвигах, а не об их цене. Поэтому всегда будут сосуществовать история научная и история воодушевляющая, создающая у народа возвышенный образ самого себя. И если даже Твардовского сегодня читают мало, то восприятие нашей истории в самых мучительных ее аспектах все равно развивается └по Твардовскому””.
“Как будто популярность поэта падает, а душа его продолжает в нас жить. При жизни Твардовского частенько называли да и сейчас иногда называют почвенником. И складывается впечатление, что его поэзия действительно ушла в почву, растворилась в ней”.
Алексей Митрофанов. Словами твиттеру не поможешь. — “Московские новости”, 2012, на сайте газеты — 13 июля <http://mn.ru>.
“Я уверен, что смерть любого из ныне существующих писателей не вызовет того общественного резонанса, который вызвала кончина Пушкина, Толстого, Чехова. А вот смерть Стива Джобса была в этом отношении сопоставима. Но литература в отличие от отдельных писателей не умирает мгновенно. Можно сказать, она не умирает вообще. Просто мутирует, во что-то перетекает, во что-то еще будет перетекать. Последнее особенно интересно”.
Михаил Лермонтов как поэт и дуэлянт. Передачу вел Андрей Шарый. — “SvobodaNews.ru”, 2012, 23 июля <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Дмитрий Бак: “Пушкин и Лермонтов — это фигуры несопоставимые. Потому что Лермонтов — совершенно не литературная фигура. Дело даже не в том, что он очень рано погиб. Он совершенно не позиционировал себя как герой литературной жизни, участник редакционных баталий. В отличие от Пушкина. Если же говорить о вкладе в русскую поэзию, то на первом месте в эту эпоху — два равновеликих поэта — Евгений Баратынский и Александр Пушкин. Я имею в виду поэтов-лириков, не беря в расчет драматургию — поэмы или прозу”.
“Литература в 20-30-е годы — это профессиональное занятие. Пушкин, как и Виссарион Белинский, — это один из первых русских профессиональных литераторов. Лермонтов же писал сердцем, душой, кровью, страстью. И совершенно не мыслил себя в качестве профессионала. Собственно говоря, он при жизни опубликовал всего несколько десятков стихотворений, и если бы ни усилия Андрея Краевского, на ту пору издателя журнала └Отечественные записки”, то, может быть, и имя Михаила Лермонтова так и осталось бы втуне, как стихотворца, который сочиняет что-то для своих. А Пушкин, подобно своему герою из стихотворения └Разговор книгопродавца с поэтом”, сосредоточен на том, чтобы его слово было обнародовано, чтобы его стихи были напечатаны. Пушкин — профессиональный литератор, Баратынский — тоже. Лермонтов — ни в коем случае”.
Марина Москвина. “Разве в улыбающееся лицо плюнешь?” — “Новая газета”, 2012, № 84, 30 июля <http://www.novayagazeta.ru>.
Дневниковые записи, живые анекдоты из книги писательницы Марины Москвиной “Танец мотыльков над сухой землей” (М., “Эксмо”).
“На книжной ярмарке в Праге Андрей Битов участвует в круглом столе.
Вдруг какая-то суматоха, в русском павильоне появляется президент Чехии со свитой, фотокоры, вспышки, телохранители… Кто-то хватает книгу Битова, зовут Андрея Георгиевича, он выходит, его представляют президенту, просят сделать дарственную надпись.
Битов берет ручку, открывает книгу и спрашивает Вацлава Гавела:
— Как вас зовут, мой друг?
Тот отвечает:
— Вацлав…”
Мы не учим антисоветизму. Беседовал Максим Лаврентьев. — “Литературная Россия”, 2012, № 29, 20 июля <http://www.litrossia.ru>.
Говорит Сергей Есин: “По Дмитрию Быкову, наш [Литературный] институт сманивает мальчиков и девочек в литературу. <…> Но сманивает русских мальчиков и девочек русская доля — простите мне почти запрещенное в наше время определение “русские” — русская литература, до сих пор в нашей стране ценящаяся наряду с божественным откровением. Может быть, в институте и следовало бы учить, как писать поваренную книгу или набивать из интернетовских быстрых цитат биографии знаменитых писателей и общественных деятелей. Работа эта неплохо оплачиваемая, востребованная культурными массами, но, правда, требует определенной сетевой и издательской шустрости… Но вот чему не учат в Литературном институте, так это дикому антисоветизму, тоже неплохо оплачиваемому и востребованному. Мы не глумимся ни над собственной историей, ни над собственным прошлым, мы тщательно его рассматриваем. Мы говорим о культуре, о римской и греческой демократии, о крепостном праве, о либерализме царей и жесткости поборников свободы, мы говорим о неизбежном и помним, что русская литература началась со └Слова о законе и благодати”…”
“Обыденную реальность нужно полюбить”. Беседу вел Константин Строкольский. — “Мнения.ру”, 2012, 1 августа <http://mnenia.ru>.
Говорит Дмитрий Данилов: “Было бы большим огрублением говорить, что это попса, но в этой книге [└Мастер и Маргарита”] очень большой попсовый элемент: много какого-то паскудного юмора в паре с переписанным Евангелием. Причем эта книга каким-то удивительным образом действует именно на подростковое сознание, как-то совершенно гипнотизирует. А советская интеллигенция сделала из этого романа такой фетиш по принципу безрыбья. На фоне бесконечных соцреалистических романов └Мастер и Маргарита” казался чем-то живым”.
Борис Парамонов. Время Евтушенко. — “SvobodaNews.ru”, 2012, 17 июля <http://www.svobodanews.ru>.
“Евгению Евтушенко исполняется 80 лет. <…> Что бы ни думать о Евтушенко, о стихах его или о самой его личности, бесспорным остается одно — он большой. Его нельзя не заметить”.
“Ясно, что это поэт громадного природного дарования. <…> Это постоянно бьющий, неиссякаемый мощный фонтан. Так и хочется сказать, читая его: заткни фонтан! Или по-нынешнему: фильтруй базар! Но никаких фильтров Евтушенко не признает, не знает. Фильтр — это культура, а Евтушенко не культурен, он природен, как Ниагарский водопад”.
“Представьте себе мавзолей, где бы Ленин не лежал в стеклянном гробу, а, скажем, плясал казачка. Это и есть Евтушенко”.
“Я не сомневаюсь, что Евтушенко проживет не менее ста лет, и дай ему Бог. А когда все-таки (и если!) помрет, то положить его в мавзолей вместо Ленина. Этот символ эпохи будет куда как приятней”.
По гороскопу — критик. Валерия Пустовая о гипнотерапевтах, божьих бичах и страстной любви. Беседу вел Гулла Хирачев. — “НГ Ex libris”, 2012, 26 июля <http://exlibris.ng.ru>.
Говорит Валерия Пустовая: “Вот у меня всегда так — если я что-то читать не хочу или, прочитав, возмущаюсь, есть значительная вероятность, что скоро я эту вещь полюблю. Так было, например, с Гришковцом, Роулинг, Пелевиным, Сенчиным… В общем-то, даже у Виктора Ерофеева я через 10 лет после того, как по косточкам разобрала его творчество, стала находить удачные выражения… Сенчин говорил, что, если мне стала нравиться его, Сенчина, проза, значит, я порчусь. А мне кажется, расту”.
Поэты Федор Сваровский и Андрей Родионов — о поэте Евгении Евтушенко. Беседу вела Елена Фанайлова. — “SvobodaNews.ru”, 2012, 18 июля <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Федор Сваровский: “Оценить качество его стихов можно только в парадигме советского искусства. И в этой среде он, может быть, оценивается как хороший. На мой взгляд, он плохой. Это совсем не значит, что бесталанный, но просто то, что он пишет, это нечто на грани китча, при этом он этого не осознает. Когда осознанно китч делают — другое дело. Безусловно, Евтушенко — производная советского времени, а с другой стороны, конечно, где-то наследник, в том числе, поэтов Серебряного века, но это тупиковая ветвь развития современной поэзии”.
Говорит Андрей Родионов: “Евтушенко — это, скорее, Северянин, если проводить аналогии, а вовсе не Маяковский, на мой взгляд”.
Михаил Ремизов. Русский национализм и российская геополитика. — “АПН”, 2012, 18 июля <http://www.apn.ru>.
“Дав трещину в фундаменте, здание современности начинает проседать. Множественные кризисы └позднего модерна” — кризис демократического участия, кризис социального государства, кризис образования и воспитания — имеют в общем знаменателе эрозию национального единства, утрату оснований морального консенсуса и социальной солидарности. Этим задана историческая повестка нового национализма. Если национализм └первой волны” был идеологией, в целом, революционной (он революционизировал общество, будучи новым принципом легитимности власти и, шире, новым принципом социальной картографии — я имею в виду членение социального и географического пространства на нации), то национализм сегодняшнего дня является скорее консервативной идеологией. Консервативной — в смысле возобновления истоков, защиты основ, а не сохранения статус-кво”.
“Это повод вспомнить, что национальный принцип власти стал актуальным для нас примерно тогда же, когда и для остальной Европы. Но в силу разного рода превратностей оказался не вполне реализованным по сей день. Поэтому сегодня, в отличие от национализма других европейских народов, русский национализм не может ограничиться консервативной повесткой дня. Предметом его заботы является не только то, что возникло и подвергается эрозии (такая постановка вопроса для нас актуальна, например, в отношении национальной культуры), но также и то, чему лишь предстоит возникнуть (национальное государство)”.
Статья опубликована в журнале “Россия в глобальной политике”.
Кирилл Решетников. С любовью к словам. В сборнике “Книгочет” Захар Прилепин предлагает свою версию литературного процесса. — “Взгляд”, 2012, 9 июля <http://www.vz.ru>.
“Что касается идеологического месседжа, то одну из основ его составляет непреклонное оппонирование космополитам и хулителям └совка”. Писатели, оставшиеся в России, дали русской словесности больше, чем эмигранты; более того, при взгляде из нынешнего времени советская литература оказывается если не идеалом, то во всяком случае труднодостижимым образцом. Этот лейтмотив └Книгочета” (а следовательно, и прилепинской литературной публицистики вообще — ведь книга, напомним, собрана из разрозненных статей) не удивит тех, кто знаком с воззрениями писателя; удивить может, скорее, полное отсутствие воинственности в соответствующих фразах”.
Илья Риссенберг. “Поэзия как язык молчания”. Беседу ведет Андрей Краснящих. — “Лехаим”, 2012, № 8, август.
“Да, лидерство Харькова бесспорно в Украине, однако не посягает на российские просторы. Такие их столичные проекты, как всемирная антология └Освобожденный Улисс” Дмитрия Кузьмина, как непрерывная пульсация печатных изданий, фестивалей (выделю проект └Русский Гулливер”), джентльменский набор премий, — обо всем этом нам трудно и мечтать”.
“Вот же и энтузиазм харьковчан Константина Мациевского, Юрия Цаплина, Константина Беляева — весьма значительных литературных индивидуальностей — смог сдвинуть горы: журнальное дело (высококлассные современные издания └їоюз Писателей” и └Харьков — что, где, когда”), другие средства популяризации… Что кроме? Книжная ярмарка, Чичибабинский фестиваль: не тот масштаб, динамика; хотя вот издательство └Фолио”… Достаточно стабильны и └знакомые все лица” поэтов: Ирина Евса, Сергей Шелковый, Станислав Минаков. Моложе их Анастасия Афанасьева (еще один наш лауреат └Русской премии”), Влад Колчигин, Анна Минакова. Интересны Олег Петров, Александр Ходаковский, Вениамин Ленский — многократные лауреаты └Молодой Слобожанщины” (есть такой ежегодный фестиваль при Харьковском отделении Союза писателей Украины), мои ученики из клуба └Песнь песней””.
“А что мне думать о харьковской поэзии в целом как о феномене? До такого уровня обобщений, до которого доходят Алексей Цветков, Вадим Месяц, Андрей Тавров, Михаил Айзенберг, Олег Дарк, Линор Горалик, Наталия Черных, Герман Лукомников, Александр Любинский, когда письмена горнего ума действительно горят и жгут, у наших харьковских мыслителей и ручки коротки, и мыслишки далеки”.
Ирина Роднянская. “Свой багаж мы набрали └из-под глыб””. Беседу вел Михаил Майков. — “Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books”, 2012, 7 июля <http://morebo.ru>.
“В середине 1960-х. С первой же прочитанной книгой Бердяева (это было └Миросозерцание Достоевского”), с первой же статьей Аверинцева, с первым же соприкосновением с Беллем и Грэмом Грином совершенно ясно стало, что все еврокоммунисты и их симпатизанты в России для меня люди совершенно чуждые. Что дело не в плохом Сталине, что Ленин и даже Маркс — все едино. А чем отличается синий черт от зеленого меня, в полном соответствии с заветами Ильича, не интересовало. И я была не одна такая, нашлись и другие, думавшие похоже. Я познакомилась с Ренатой Гальцевой — она всегда была такой, даже в комсомоле не состояла. Хотя я прекрасно понимаю, что если бы не было советских либералов, иной раз сочувственно открывавших нам двери печатных изданий, то прорваться было бы совсем невозможно”.
“Это был очень короткий период, когда все сошлось. Я прочитала Евангелие. Я очень любила эпос, читала Гомера, ирландские и исландские саги, └Песнь о нибелунгах”, обожала └Песнь о Роланде”. Меня поразило, что это совсем непохоже на все перечисленное, поразила Нагорная проповедь. Я поняла, что не могу отдать две рубашки, когда у меня просят одну, или подставить вторую щеку — но Тот, Кто это говорил, сказал то, чего я хочу до глубины души, пусть и не могу исполнить, душа опознает это как искомую Истину. Это был первый толчок. Вторым был Белль, └И не сказал ни единого слова” и └Хлеб ранних лет” — и еще └Суть дела” и └Сила и слава” Грина. Одновременно я начала читать Бердяева. Все сошлось вместе. Я поняла, что про Церковь я ничего не знаю, но раз Он сказал, что Он ее основал, значит, мое место там. Отец Николай Эшлиман потом спросил меня: └Через какое лицо Троицы вы пришли к Богу?”, я ответила: └Через Второе””.
“Рухнуло противостояние добра и зла”. О массовой культуре, герое и насилии Андрей Архангельский беседует с философом Виталием Куренным. — “Огонек”, 2012, № 30, 30 июля <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
Говорит Виталий Куренной: “Любые новости в конечном итоге сообщают вам, что вы живете в мире доминирующего зла”.
“Кризис выражается также в том, что Голливуд производит сейчас очень странные в этом отношении фильмы. Например, └Схватка” (The Grey) Джо Карнахана. Классический фильм-катастрофа: с какого-то там американского Нарьян-Мара на Аляске взлетает самолет, который терпит катастрофу, а уцелевшая компания оказывается в ледяной пустыне, окруженная волками. Вначале все идет в соответствии с голливудским социальным каноном — гибнут негодяи и сомнительные личности, но главный персонаж фильма — профессионал, охотник на волков, и беспокоиться о хеппи-энде, казалось бы, не стоит. Но потом гибнут все, и даже главный герой. Это все равно, что на дне ведра с попкорном в конце сеанса обнаружить семечки — настоящий шок! Развязка для Голливуда совершенно необычная, так как согласно канону в таких ситуациях один-двое выживают, потому что они вели себя правильно, в соответствии с добродетелями. А здесь человек ведет себя правильно и все равно обречен. По сути, происходит отмена конвенции о хеппи-энде”.
Ольга Седакова. Памяти Евгения Пастернака: Смерть можно будет побороть Усильем Воскресенья… — “Православие и мир”, 2012, 31 июля <http://www.pravmir.ru>.
“Мне выпало счастье многие годы знать Евгения Борисовича, заходить в их дом, говорить по телефону, ходить вместе на концерты, выставки, лекции, встречаться в храмах. └Какой болван придумал, что в споре рождается истина? В споре ничего не рождается!” — заметил он в одну из наших последних встреч. Мальчиками и девочками он помнил моих учителей — С. Аверинцева, Н. Трауберг, Вяч. Иванова”.
“Он давно был старшим. Он был старше нас не только на свои года. В нем было напоминание о другой России, другой жизни, другом обществе, где, словами его отца, └любить было легче, чем ненавидеть”. Где великое было близко, как Лев Толстой на домашнем музыкальном вечере в доме его дедушки, а гнусное и жестокое — совсем далеко, └не с нами”, в каких-то книгах про злодеев”.
“Сам Евгений Борисович не жил в эту докатастрофическую эпоху, самое просвещенное и творческое время в российской истории. Но он был создан этой эпохой, и ее правила, └правила нового благородства”, оставались для него необсуждаемой нормой. Там были бы дома такие странные в нашем быту свойства: его благородная простота, миролюбивая искренность, └почтенье к уму”, словами Цветаевой, какое-то родственное отношение к проявлениям человеческого гения разных веков и стран. Жестокость была ему отвратительна. Вычурность и умничание тоже”.
См. также: Евгений Пастернак, “Опыт Шаламова — последний круг ада” (беседовал Сергей Соловьев, главный редактор сайта Shalamov.ru) — “Новая газета”, 2012, № 67, 20 июня <http://www.novayagazeta.ru>.
Сергей Солоух. “Любое время ассоциируется у меня со смертью”. Беседу вел Александр Чанцев. — “Перемены”, 2012, 9 июля <http://www.peremeny.ru>.
“Я презираю и ненавижу кинематограф — высокобюджетную сестрицу цирка. Понимаешь, литература — наверное, единственное ненасильственное искусство. Мало того, что книгу можно читать в любом нужном тебе темпе, с любого места, в любом направлении, когда угодно, но как при этом свободно и вольно главное по сути — воображение читателя. Только нам, людям, присущее свойство воображать и фантазировать, творить, доделывать, домысливать. А кино всегда подчиняет, насилует и ведет строем. Ать-два. Дает всему единственный, законченный и мертвый вид. Выедает, уничтожает мозг. Делает придатком аппарата. Поэтому по природе своей людоедство — жульничество, ложь и пакость. Механический антипод культуры слова. Между прочим, ты почитай ЖЖ, о чем пишут люди литературы, о кинематографе, чаще и больше всего, а ведь это по сути своей готовый анамнез и диагноз, желания и страстной готовности самоуничтожиться. Не перековаться даже, а перевариться”.
Александр Храмов. Русские негры: три столетия внутреннего колониализма. — “АПН”, 2012, 26 июля <http://www.apn.ru>.
“Сложно представить, чтобы англичане получили бы право избирать парламент позже, чем ирландцы или индусы. Однако в Российской империи Царству Польскому конституция была дарована еще в 1815 году, а княжество Финляндское получило регулярно созываемый сейм уже с 1863 года, в то время как русские губернии смогли “дорасти” до парламентаризма лишь спустя несколько десятилетий. <…> Для российского правящего класса, назначившего себя на роль воспитателя └вечных детей”, неполноценность основной массы великорусского населения была аксиомой”.
“Основной аргумент [Б. Н.] Чичерина состоял в том, что современная передельная община Центральной России является не артефактом первобытных времен, а новейшим изобретением, окончательно сложившимся совсем недавно, во второй половине XVIII века, при Екатерине II. └Наша сельская община вовсе не патриархальная, не родовая, а государственная. Она не образовалась сама собою из естественного союза людей, а устроена правительством, под непосредственным влиянием государственных начал”. Другими словами, великорусская передельная община, навязанная русскому большинству в качестве └исконной”, в действительности была колониальным институтом”.
“В 1861 году, вместо того чтобы стать полноценными гражданами, наделенными индивидуальной собственностью, крестьяне были освобождены из-под надзора помещиков и переданы под надзор сельской общины. Обращение к этому архаичному институту было продиктовано типичной колониальной логикой косвенного управления (indirect rule). В силу своей немногочисленности европейские колонизаторы не в состоянии управлять превосходящей массой туземного населения и потому вынуждены перекладывать функции непосредственного контроля на местные институты власти (на племенных вождей, эмиров, на общинных старейшин)”.
“Творчество советских писателей-деревенщиков типологически очень сходно с творчеством их африканских современников, чья молодость пришлась на последние годы существования колониального режима. Африканские писатели, подобно своим советским коллегам, в своих произведениях описывали патриархальную сельскую идиллию, которая стремительно разрушалась с проникновением колонизаторов и ростом городов”.
Полную версию этой статьи см.: А. Храмов, “Колониальная изнанка европейского костюма. Заметки о внутреннем колониализме в Российской империи (XVIII — начало XX века)” — “Вопросы национализма”, 2012, № 10.
Юлия Щербинина. Дикта(н)т еды. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2012, № 7 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“Современная коммуникация все больше приобретает характер глюттонической (лат. gluttonare — поедать, питаться, есть), связанной с идеей глюттонии, то есть потреблением и поддержанием жизни Homo Connsummatus — Человека Потребляющего. Дискурс еды становится потенциальным общим обозначением дискурса вообще — всякой речи, любого диалога. Пищевая метафора как никогда более востребованна, уместна и точна для объяснения социальных процессов и истолкования феноменов культуры общества сверхпотребления”.
“Гастрономическая и кулинарная номенклатура (вкус, ингредиент, готовка, сервировка, etc.) без каких-либо видимых усилий проецируются и на механизмы создания художественного текста, и на его экспертный анализ, и на публичную репрезентацию. Гастрономические и кулинарные метафоры активно вторгаются в критические отзывы и разборы, настойчиво проникают в литературные дискуссии. Вкусная книга; сочные образы; новоиспеченный автор; хорошо/плохо состряпанный роман; книжный фастфуд; прожевать и переварить прочитанное — далеко не полный перечень типичных и часто используемых клише для определения и оценки явлений изящной словесности, причем не только в поточных газетных обзорах, но и в толстожурнальной периодике”.
“Эффективный — это не успешный, а никакой”. Издатель Борис Куприянов старается не общаться с людьми, употребляющими слово “быдло”. Беседу вела Ксения Туркова. — “Московские новости”, 2012, на сайте газеты — 27 июля.
Говорит Борис Куприянов: “└Адекватно” — слово мне не очень нравится, но не могу найти ему адекватный (смеется) аналог”.
“Все эти └бабчата” и └пивасики”, которые так страшат моих коллег, демонстрируют безмерную любовь сограждан к материальному, приносящему удовольствие, но также показывают неуважение к ним. Повторюсь, язык реагирует на действительность. Он такой, какая и жизнь”.
“Я сам совершенно неграмотный. Делаю ошибки дикие”.
Я рассчитываю на непредсказуемый ход истории. Беседовал Роман Сенчин. — “Литературная Россия”, 2012, № 28, 13 июля.
Говорит Валерия Пустовая: “Разочарования всегда следствие очарований. Никак иначе. Если бы я не считала, что Захар Прилепин крутой эссеист, вряд ли бы меня задело, что его роман └Черная обезьяна”, многообещающий в языковом отношении, разваливается на куски и сам не знает, чему посвящен и что ему делать с выведенной автором оравой детей. <…> И если бы не влюбилась в умный блог Сергея Кузнецова, разве была бы огорчена тем, как он в романе для подростков └Живые и взрослые” спекулирует на идеях, выраженных куда более тонко и художественно в его семейной саге └Хоровод воды”? Наконец, моя и вовсе любимая писательница Анна Старобинец, которая первые свои мистические вещи создала на таком раздраженном нерве, почти инстинкте ужасного, в романе └Живущий” вдруг взялась хладнокровно, логически сводить концы с концами, провалив, как мне кажется, вторую половину. Этот ее роман выстроен сложно — а звучит наивно. В более ранней повести └Домосед” было наоборот”.
Составитель Андрей Василевский
“Вопросы истории”, “Виноград”, “Гипертекст”, “Дилетант”, “Дружба народов”, “Знамя”, “Иностранная литература”, “Нескучный сад”, “Новая Юность”, “Петровский мост”
Игумен Агафангел (Белых). Технологии Святого Духа. — “Нескучный сад”, 2012, № 7 <http://www.nsad.ru>.
“Бог милостив, в тех краях, где я вот уже четвертый год призван к свидетельству, никто не читает ЖЖ. Там оценивают человека не по тому, как он красиво и эффектно └постит” провокационные тексты и отвечает на └каменты”, а по тому, как он живет. В небольших северных поселках все прозрачно: и что ты покупаешь в трех местных магазинах, и то, с кем ты общаешься, и то, как ты общаешься. Поэтому наша местная миссионерская технология паки и паки не должна отличаться от апостольской и равноапостольской. Есть ложное утверждение, что миссионерами должны быть только священнослужители, но исторически это не совсем верно…” Далее — множество примеров.
Автор — и. о. настоятеля храма Спаса Нерукотворного в поселке Тикси (Якутия). В интернете я вычитал, что батюшка в молодости был хиппарем. Кстати, в ЖЖ он известен как rev-agafangelos.
Джамбаттиста Базиле. Сказка сказок. Перевод с итальянского и вступительная статья Петра Епифанцева. — “Иностранная литература”, 2012, № 8 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Изначально именно из пятитомника, созданного именно этим неаполитанцем (книги вышли в 1634 — 1636 гг.), и пришли к мировому читателю Золушка, Кот в сапогах, Спящая красавица и другие герои, известные нам по книгам Шарля Перро и братьев Гримм. “Первоисточные” же сказочные сочинения Базиле совсем не предназначались для детей, впрочем, в начале XIX века Якоб Гримм выполнил и точный перевод книги для взрослых.
“Есть ли в сказках Базиле мораль? Да, есть. Это расхожая мораль здравого смысла, довольно далекая от христианской…” “Автор пишет о жестоких реалиях своего времени запросто, как о вещах будничных, само собой разумеющихся. Нас знобит от неистощимых шуток Базиле на тему виселицы, но их порождала сама будничность казни. <…> Ни Базиле, ни его читателей не смущало, что в сказке └Миртовая ветка” принц, влюбленный в прекрасную фею, одновременно держит при себе семерых куртизанок, одна из которых, судя по всему, еще подросток. Служанку, обманным путем вышедшую замуж за князя, князь после разоблачения велит закопать живой в землю вместе с собственным будущим ребенком, появления которого он трепетно ждал еще вчера (└Заключение”). Впрочем, Базиле способен ярко и сильно передать и романтику любви, и радость отцовства…” (из вступительной статьи).
Способен же.
Анна Берсенева. Формула семьи. Кобозевы. — Журнал для родителей “Виноград”, 2012, № 3 (47), <http://www.vinograd.su>.
Постоянный проект журнала: многодетные семьи делятся опытом. У Кобозевых — шестеро. Муж (58 лет) — банковский служащий, жена (55 лет) — художник-конструктор женской одежды. Из монолога Елены Викторовны: “В многодетной семье чувствуешь полноту жизни. Это очень интересно. Все дети разные и, вырастая, становясь самостоятельными личностями, дают родителям понимание: что есть они сами, так как в детях отражается все, что есть в родителях, — и хорошее и плохое. Это наши зеркала. Рецепт преодоления проблем — укрепление веры и стяжание молитвы. Меня молиться научили мои дети — в этом еще один плюс многодетной семьи. <…> Создавая семью, мы знали, что будем иметь столько детей, сколько Бог даст”.
Жаль, что монологов Кобозевых пока нет в сети (последние версии журнала платные). Жаль, что я не привожу кратких биографических справок детей (старшему — 26 лет, младшей — 14; менеджеры, программисты, почти все закончили музыкальную школу), жаль, что отсюда не видно фотографий Григория Ярошенко к этому материалу.
Протоиерей Александр Борисов о людях, покидающих церковь. Записал Дмитрий Ребров. — “Нескучный сад”, 2012, № 8.
“На вопросы о причинах, побудивших некоторых христиан покинуть Церковь, ответил настоятель храма свв. бесср. Космы и Дамиана в Шубине протоиерей Александр Борисов, чью общину принято считать главным └интеллигентским” приходом столицы” (из редакционного вступления).
“— По следам истории └Пусси райот”, уже после оглашения приговора в сети распространились публичные └отречения” людей, кто в итоге решил покинуть Церковь, не в силах мириться с, как они считают, └лукавыми, лживыми, своекорыстными людьми”. Что их толкает на такой поступок?
— Неадекватность изначальной реакции некоторых представителей церковной общественности на это неприятное, безобразное событие (имеется в виду └панк-молебен”. — Прим. ред.) породила волну эмоций. Она попала в какую-то болевую точку. Многих людей это спровоцировало на какие-то резкие высказывания, что, в свою очередь, поляризовало мнения. Я думаю, что радикальные решения, вроде: └уйду из Церкви”, — результат духовной незрелости. Своим прихожанам я в этой связи очень советую прочитать книгу Сергея Иосифовича Фуделя: └Церковь верных”. Она недавно была прекрасно издана с замечательным предисловием отца Николая Балашова. Эта книга касается тех же вопросов, что и сегодня мучают некоторых из нас, но ответы она дает исходя из опыта русской церковной истории первой половины XX века, а именно — обновленческого раскола. С. И. Фудель был сыном очень известного московского священника, который был настоятелем храма в Бутырской тюрьме, и его мнение было выстрадано в перипетиях куда более серьезных, чем нынешние. С. И. Фудель неоднократно подвергался арестам, ссылкам и т. д. Он аргументированно пишет, что даже ошибки иерархии не могут быть поводом для раскола Церкви.
Конечно, нужно молиться за этих девушек, потому что они несчастные, больные люди. Их история стала большим искушением для нашей Церкви. Я убежден, что в подобных случаях нужно держаться золотой середины: с одной стороны не оставаться равнодушными к происходящим событиям, с другой не позволять этим событиям захлестнуть нас целиком. Нельзя уходить с головою во все эти скандалы, обсуждения, мнения, потому что тогда мы теряем трезвость, адекватность восприятия. На любые скандалы мы должны реагировать по-христиански, как тому учит Евангелие, и не позволять страстям и экзальтации захватить нас. В любом случае уход из Церкви — только на руку, скажем так, темным силам.
— Но как чувствовать себя комфортно в Церкви, если ты знаешь, что значительная часть твоих единоверцев стоит на диаметрально противоположных позициях…
— Ну начнем с того, что нам никто и не обещал комфортной жизни в Церкви. Нам сказано: └посылаю вас как овец среди волков”. А также: └будете иметь скорбь”. И это несомненно. Не нужно строить по этому поводу никаких иллюзий. Жизнь в Церкви — это всегда чреда проблем, а вовсе не комфортное лежание на теплой печке. Поэтому от нас и требуется мудрость, молитва, смирение и терпение”.
Дмитрий Быков. Вера Панова. — “Дилетант”, 2012, № 7 <http://www.diletant.ru/journal>.
“Вот это причудливое смешение советского репортажа, кинематографической эстетики и Серебряного века дало нам прозу Веры Пановой — в которой содержание, страшно сказать, в самом деле бедней, незначительней формы. А в форме этой — сразу несколько важнейших сообщений, которые мы считываем подсознательно, потому что они невербальны. Так интонация, голос для нас важнее сути сообщения: если кто-то нас ласково ругает — это душеспасительней, целительней, чем если кто-то грубо, фальшиво, с тайной ненавистью хвалит. Вот Панова и берет именно голосом, интонацией — суровой, глубоко таящей сентиментальность; берет аскетической, восходящей к двадцатым годам, лаконичной фразой, часто — коротким, в два предложения, абзацем: ее проза помнит опыт Шкловского, у которого плотность мысли такова, что членение прозы на фразы-абзацы не воспринимается как искусственное. Тут есть и └скрытая теплота”, и отказ от любых излишеств, и романтическая вера в нового человека (для которого это и пишется — ведь у него мало времени, он вечно куда-то едет или что-то строит, у него на себя, на любимые удовольствия, вроде чтения, хорошо если час личного времени). Тут есть истинно ленинградское благородство подчеркнутого внимания к форме, забота о полном отсутствии лишнего — Ахматова, скажем, так писала литературоведческие статьи, да и мемуары, пожалуй. Никаких введений, долгой экспозиции: такой-то ехал туда-то — и понеслась. <…> Но, конечно, стилем ее вклад в русскую прозу не ограничивается. Она лучше многих понимала, что светлого и всеискупающего выхода из советского периода не будет; что погибнет все — и дурное, и доброе”.
Ну кто сейчас, интересно, напишет о Вере Пановой внимательный многостраничный очерк, кто?
Анастасия Бычкова. Какая угроза таится в волшебном мире Уолта Диснея? — “Гипертекст”, Уфа, 2012, № 18 <http://hypertext.net.ru>.
Когда публиковался этот текст, “антимультипликационная” волна последнего времени еще не поднялась. “Еще один выпад критиков — в сторону романтических сцен, таких как поцелуй. Хочу наперед заметить, что для самого Уолта Диснея любовь всегда была чувством возвышенным, и свою жену он очень любил <…>. Но вернемся к поцелую. Было отмечено, что, мол, в наших мультфильмах поцелуй скрыт, он сокровенен и символичен. <…> Поцелуй в мультфильмах Уолта Диснея не иллюстрирует взрослого поведения влюбленных. Совсем наоборот, он имеет огромное психологическое и духовное значение любви…” И т. п., подводящее автора к энергичному выводу, что никто, мол, не имеет права “менять наши ценности, заложенные в малом детстве”. Нас не спросят, Анастасия.
Константин Гадаев. Иллюзия благообразия. Стихи. — “Знамя”, 2012, № 8 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
“В ночь на Пасху снится шелест листьев / только что оттаявшим ветвям. / Трепетно подсвеченные лица. / Это люди, Господи, Твоя. / Каждый сам несёт свой крест нательный. / Радуется, бедствует, блажит. / Каждый со своей судьбой отдельной / разобраться чает не по лжи. / С перезвоном катится стихира. / Светоносный движется поток. / Встань, душа, как дочерь Иаира! / Пробудись! Никто не одинок. / Каплет красный воск. Курится ладан. / Мы весенней ночи воздух пьём. / И поём. Пускай не слишком складно. / Как умеем, Боже, так поём”.
Марина Георгадзе. Из разрушенного рая. — “Дружба народов”, 2012, № 8 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
Стихи из наследия М. Г. Она умерла шесть лет тому назад в Нью-Йорке от рака мозга. Ее последняя прижизненная публикация “Спицы волн” была в нашем журнале (2006, № 9).
Для чего же ты, ветка, весной расцветаешь
и, как ангел, дрожишь над моею дорогой?
Я сломаю тебя, непременно сломаю,
я нарушу простейшую заповедь Бога.
“Не убий” — к сожалению, невыполнимо.
Даже если ни танков, ни вертолетов,
то мгновенья проносятся, будто машины,
и беззвучно взрываются за поворотом.
Приподнявшись на цыпочки, губы кусая,
я ломаю, ломаю тебя точно так же,
как чужих и любимых всечасно ломаю,
как меня обломали уже не однажды,
как мы все, улыбаясь недоуменно,
словно с неба упавшие метеориты,
по миндальной дороге проходим колонной
невиновных убийц и невинно убитых.
1990
Дороте Жакен. Моя мама. Перевод Александры Васильковой. — “Иностранная литература”, 2012, № 7.
Прежде чем я приведу финальное предложение из маленького рассказа современной французской писательницы и журналистки, следует сказать, что этот номер “Иностранки” целиком посвящен “эротической литературе на французском языке XV — XXI веков”. Составляла его Мария Анненская (в номере немало и ее переводов). Книжка журнала поделена на девять частей, у каждой — название-цитата. Рассказ Жанен находится в части, названной “Совершенно свободно говорить о самых непристойных явлениях…” (Жан-Клод Болонь). Рассказ из XXI века, входит в сборник “Микки Маус Розенбергер и другие заблудшие” (2010). В редакционном предисловии сообщают, что “в наше время тема смены пола довольно часто встречается в кино и в литературе. Вероятно, грядущие поколения будут относиться к этой проблеме спокойно, как поколения второй половины ХХ века научились невозмутимо относиться к свободной любви”.
Итак, на протяжении двух с небольшим страничек тринадцатилетний мальчик с нежностью описывает свою красивую маму и их с мамой нынешнее ухоженное жилье (они из Сальвадора бежали во Францию, когда выбранному мамой — из приюта — мальчику было два года). Он немного рассказывает об их миновавших испытаниях, трогательно хвастается вечной маминой элегантностью, вкусом и даже — ее “потрясающими ногами”, от которых “балдеют” приходящие в гости одноклассники-мальчишки (“девчонкам особенно нравится ванная с бежевыми мраморными стенами, с огромным зеркалом”).
Ну а в финале рассказа мальчик трогательно же признается, что обнаружил в квартире мамин потайной сейф, откуда он никогда не брал денег, лишь однажды — рубиновое ожерелье для игры в “клад”. Впрочем, одно из сокровищ сейфа он любит показывать иногда своим приятелям, дабы их удивить. Трудно удержаться. Драгоценность стоит в дальнем углу, это банка с желто-зеленой жидкостью. А в ней находится то самое нечто, “похожее на зародыш, которого нам показывали на естествознании” (“две кругленькие ляжки”, “крепкое тело”, “большая голова с дыркой”).
“…Да, мои друзья, можно сказать, совсем офигевают, когда я показываю им мамин член”.
И еще раз из редакционного вступления: “Вероятно, грядущие поколения…”
Да ладно вам, все уже давно привыкли. Эка невидаль, “мамин член”.
У нас вечерами по НТВ и не то показывают.
Бахыт Кенжеев: “Жена утверждает, что мне от роду пять лет”. Беседовал Санджар Янышев. — “Новая Юность”, 2012, № 3 (108).
“ — А каковы критерии оценки чужого, тех стихов, которые, единожды услышав или прочитав, ты навсегда включаешь в └пантеон”?
— Ну, определение хорошей поэзии дать невозможно. Все, что я могу по этому поводу сказать, будет лишь приближением. Например, поэзия должна трогать, читай — брать за живое. Она должна предлагать свой собственный, только данному автору свойственный, взгляд на мир. Наконец, она должна быть служением чему-то неназываемому, высшему. Ну, и кроме того — быть красивой, но тоже по-своему, как никто другой не умеет.
— Изнашиваются ли с годами └рецепторы” восприятия этого чужого — в пользу своего? Когда все, что ни переживается, служит уточнению чего-то давно известного или нащупываемого?..
— О да! По Мандельштаму: └Все было встарь, все повторится снова, И сладок нам лишь узнаванья миг…” Или — из того же автора: └Мне с каждым днем дышать все тяжелее <…> И рождены для наслажденья бегом / Лишь сердце человека и коня…” В наше время живут долго, а открывать в жизни что-то новое, двигаться дальше, продолжать свое противостояние миру (а это одно из определений поэзии) — все труднее и труднее. Не на этом ли в свое время погорел великий Баратынский? └Но нет уже весны в душе моей, / Но нет уже в душе моей надежды…” — и это в сорок с небольшим!
— Как твои стихи проживают с тобой твою повседневность? Требуют ли регулярных упражнений языковой мускулатуры? Поэт └должен писать много”?
— Приходит вдохновение — радуюсь, не приходит — тоскую. Насильно его заманивать не удается. По поводу └писучести”: поэт должен писать хорошо. И до сих пор нет поэта, от которого осталось бы больше одного тома хороших стихов. В иных случаях это толстый том, в других — совсем тощенький. Но на три тома еще никого не хватило…”
В номере, помимо прочего, публикуется пьеса Самюэла Беккета “Монолог”, замечательно переведенная Михаилом Бутовым.
“Позднего Беккета часто называют минималистом, и дело тут не только в минимальных предполагаемых в его пьесах сценических средствах, но и в постоянном его обращении — по крайней мере в английских текстах — к смысловой емкости самых простых и коротких, часто односложных, английских слов. Рабочим названием и рефреном этого монолога было слово └Gone”. Куда более протяжный и многосложный русский за поздними беккетовскими вещами не вполне поспевает. Думаю, абсолютно точных переводов тут в принципе не бывает” (из предисловия М. Б. к своему переводу).
Бахыт Кенжеев. Царская химия. Стихи. — “Знамя”, 2012, № 8.
Стихотворение памяти московского поэта Аркадия Пахомова (1944 — 2011).
Сколько зим — смехотворен и невесом —
меж высоковольтными звёздами я
проскитался, каким-то образом
(православным ли, пиитическим — Бог судья)
заслоняясь от зарева их слепящего,
но соскучился и устал, хоть плачь.
Пропиши мне, пожалуйста, успокаивающего,
доктор Грицман, похмельный врач,
чтобы я воспрял, а потом внимательно
засмотрелся в стакан, как кролик в ручей.
Юркие пескари, осторожные головастики,
лёгкие водомерки. Кто знает, чей
был он раб, но пьяные ссадины ляписом
прижигал, и чёрное серебро
кровь сворачивало. А дневниковым записям
верить не нужно. Без пятака в метро
проходил, душным войлоком
и дерматином обивал двери. Открыл — и неподъёмный свет
рухнул на плечи. Вой, муза, над алкоголиком
пожилым. Прощай, золотой поэт.
Полина Матвиец. “Поэт живописи”. — “Петровский мост”, Липецк, 2012, № 1.
О судьбе гениального художника Петра Нилуса (1869 — 1943), большое собрание картин которого было передано в середине 1990-х в Воронежский музей изобразительных искусств из Парижа. В этом литературном журнале публикуются и фотографии многих неизвестных работ художника разных лет, вплоть до последней большой картины “Шоссе де ля Мюэтт” (1942). Петр Александрович долгие годы дружил, кстати, с Иваном Буниным (стихотворение “Одиночество” посвящено именно Нилусу).
Добавлю еще, что я не знаю лучшего портрета Антона Чехова, нежели неоконченное нилусовское полотно: уже совсем угасающий, несколько отрешенный, с чахоточным румянцем, вжавшийся в угол огромного кожаного дивана.
Зоя Межирова. Веяние идеала. Еще раз о знаменитом стихотворении Александра Межирова. — “Знамя”, 2012, № 8.
“Коммунисты, вперед!”, конечно. О поэтическом и духоподъемном веществе этого мощного текста. З. Межирова приводит тут и неожиданные отклики благодарных и памятливых читателей.
Юрий Пелевин. Первая протестная демонстрация в России. — “Вопросы истории”, 2010, № 8.
“Митинг у собора (1876 года в Петербурге, организованный деятелями будущей “Земли и воли”. — П. К.) впервые в стране провозгласил требования прав человека и демократических свобод: тех социальных институтов, при которых лишь и возможно прогрессивное развитие общества. <…> Основной контингент демонстрантов 6 декабря составили студенты, курсистки, низшие слои интеллигенции. Поэтому считать выступление у Казанского собора рабочей демонстрацией неправомерно. Это было вполне интеллигентское протестное выступление с попыткой привлечь рабочих. В советское время историческое значение └казанского” выступления было истолковано как первая рабочая демонстрация”. Указав, что “в самодержавной стране отсутствовали юридические нормы, защищавшие интересы личности и общества”, автор закончил свой исторический очерк словами о переломе в тактике борьбы революционных народников и “террористическом походе против царского правительства, который закончился убийством императора Александра II”.
В разделе “Историософия” публикуется любопытный очерк профессора Пенсильванского университета США Энтина Джорджа “К истолкованию русской революции 1917 года”: “Она продемонстрировала гениальность Ленина и Троцкого и силу идеологии. <…> Госпожа Удача явным образом улыбнулась Ленину в 1917 г. — так же как отвернулась в конечном счете от М. С. Горбачева”.
Составитель Павел Крючков