стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2011
Цветков Алексей Петрович — поэт, прозаик, журналист. Родился в 1947 году на Украине. Учился на истфаке и журфаке МГУ, был одним из основателей группы “Московское время” (70 — 80-е годы). Эмигрировал в США в 1974 году. Окончил аспирантуру Мичиганского университета со степенью доктора филологических наук. Выпустил несколько стихотворных сборников, а также эссеистику и прозу за рубежом и в России. Живет в Нью-Йорке. сова и мотылек
несгораемый свет поднимавший на подвиги тело
здесь в младенчестве было отверстие из-под сверла
так и брызнул в лицо а теперь пропадет то и дело
вот волнуется тело в сенях расставанья с собой
где финальные титры и глохнет под грейфером лента
словно в сумерки скоро из конуса света совой
ни напутственных слов ни совета сове у клиента
поднеси отшумевшую руку к глазам и рука
невидимка почти мотылек на рентгеновской зорьке
не она ли на ощупь в прибрежных кустах ивняка
опускалась на пестик забытой какой-нибудь зойке
но когда перепархиваешь световую кайму
за порогом оглядки где плюсы и минусы квиты
все победы погашены память о них никому
без носителя память пуста просто в розницу биты
и предвидя каким парадоксом предстанет полет
после сельского летом сеанса в сенях киноклуба
своему человеку последнее тело поет
на прощанье но в смысле совы некрасиво и грубо
ты покуда не пой ты покойному мне угоди
рассуди мотыльку-мимолетке от гибели вред ли
то что делаешь делай скорей уходя уходи
унося что уносишь бери насовсем и не медли
* *
*
когда не станет нас наступит лес
все эти звери спустятся с небес
искать забытый воздух слушать запах
всей осени распутывать следы
друг друга и подолгу у воды
стоять урча на бархатистых лапах
потом зима с авророй и пургой
я даже знаю в ком сезон-другой
воспоминанье будет шевелиться
но в вечности часы бегут скорей
без боли из сознания зверей
исчезнут человеческие лица
однажды вся земля была у нас
но человек обуглившись угас
а зверь горит все ярче он собака
лиса и слон он иногда затих
но возвратится быть одним из них
и хорошо бы но нельзя однако
imagine
вот красное время в аорте бежит
джон леннон убитый в могиле лежит
на пражском орлое вертящийся жид
все той же мамоне привержен
измерена лет пролетевших длина
где юность медведем на льдине видна
а в юности рубль на покупку вина
и леннон поющий imagine
все это не то чтобы музыка сфер
отдельной беды кругосветный пример
но нынче к тебе обращаются сэр
бутылку пакуя у кассы
по-прежнему жидкости алчут тела
чья жизнь до черты горизонта бела
выходит что это она и была
пусть в лучшие выбилась классы
нам дела все меньше какая она
печальней что в каждые руки одна
на мир поредевший взгляни из окна
там пьют постепенно другие
и хочется к ним со стаканом но ведь
на оба ослепшему не окриветь
ты сам себе сущий на льдине медведь
и леннон поющий в могиле
зеркало
в эти тревожные минуты
наши мысли почти неминуемо
устремляются к императору
как ему одиноко в ледяном дворце
и почему он все время молчит
у яшмовых ворот толпа затоптала шпиона
гарнизон на востоке остался без риса
ходили слухи что велено посылать
юных девушек для полкового котла
не верю но младшей соседской дочери
нет уже второй вечер
новый слуга вернулся лишь около полуночи
без шапочки и от него пахло вином
рассказывал что чжурчжэни уже в столице
и что кровь на площади у жемчужного храма
стояла по щиколотку как черное зеркало
последнее время он невыносимо груб
надо велеть управляющему высечь
эти чжурчжэни для них только повод
навестил достопочтенный советник и
с листками танской каллиграфии
купил за бесценок у букиниста
бесценок и есть но было неудобно
огорчать друга велел подать вино и сливы
из последнего запаса но того стоило
давно так чудно не коротали вечер
на обратном пути достопочтенного и
выбросили из паланкина и забили палками
эти чжурчжэни у них только предлог
снова горит но теперь на западе
стражникам работы по горло
старый халат свалялся и не греет
надо бы отправить за хворостом
но некого и вряд ли кто продаст
как прекрасна луна в черном бархате небес
в черном шелке дыма
похоже горит у самого дворца
с той стороны где конюшни и гарем
кисти давно не чищены и тушь пересохла
император богоравен но и он боится
мы знаем что он боится за нас
но у нас уже не осталось для него
слов утешения
постоянство памяти
трубил вечерами в отдельной
квартире присох к адресам
но шороха крови смертельной
однажды не выдержал сам
не вынес асфальта с плевками
автобусных трасс в пустоту
ячейки в кирпичном пенале
положенной даже скоту
снаружи где ветра каверна
к скупой пригляделся зиме
решая что лучше наверно
пропасть и не жить на земле
зима подступала к порогу
в глаза ледяная игла
и видит на север дорогу
где лезвием голым легла
сперва его жизнь опасалась
по снежной сбежать полосе
но сверху звезда оказалась
простая звезда как и все
пешком через всю индиану
онтарио вбок и в квебек
по тонкому меридиану
на север ушел человек
туда где медвежья телега
в космическом скрипе колес
и в ливне авроры тюленя
безжалостно ест эскимос
был мозг его мерзнущий занят
звездой а рассудок немил
он чувствовал что исчезает
но помнил что все-таки был