(составитель )
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2011
ПЕРИОДИКА
“АПН”, “Booknik.ru”, “Взгляд”, “Вопросы литературы”, “Газета.Ru”, “Голос России”, “День литературы”, “Еврейское слово”, “Известия”, “InLiberty.ru/Свободная среда”, “Коммерсантъ/Weekend”, “Лехаим”, “Литературная
газета”, “Московский комсомолец”, “Нева”, “Неприкосновенный запас”,
“Новая газета”, “Новые Известия”, “Новые облака”, “Однако”, “OpenSpace”, “ПОЛИТ.РУ”, “ПОЛIT.UA”, “Российская газета”, “SvobodaNews.ru”, “Українська правда. Життя”, “Урал”, “Частный корреспондент”,
“Читаем вместе. Навигатор в мире книг”
Юрий Арабов, Игорь Манцов. “Оставаться людьми!” Диалог месяца: июньское кино глазами критика и сценариста. Ужасы нашего городка. Что такое демократия? — “Частный корреспондент”, 2011, 1 июля <http://www.chaskor.ru>.
“Арабов: У меня сейчас в столе три-четыре сценария, которые никуда не идут, ни в какое производство. Идея только что вышедшего романа └Орлеан” родилась из сценария, который в наших нынешних условиях не мог найти экранного воплощения. Хотя я не сторонник писать сценарии в стол. Сценарий — это конформистский продукт, за который непременно нужно получать деньги. А если денег за него не получаешь, то нужно переходить…
Манцов: Куда, куда нужно переходить?!
Арабов (саркастически): На чистую бескорыстную работу. Вроде прозы”.
Андрей Архангельский. Уроки узкого. — “Взгляд”, 2011, 9 июня <http://www.vz.ru>.
“Никакого └русского языка вообще” — единого, цельного, каким мы его помним по школе — сегодня нет (то, что его увековечивают и одновременно сужают до одного └дня”, кощунственным образом подтверждает этот тезис). Язык все заметнее распадается на три взаимоисключающих и автономных: матерный, канцелярский (бюрократический) и литературный — практически └мертвый”, поскольку польза от его знания сводится к нулю. Мигранты, если уж говорить о них, оба первых языка — матерный и канцелярский — быстро и органично выучивают, потому что их принуждает сама жизнь”.
“Сегодня грамотность в России стала личным делом каждого. Это род внутренней эмиграции, перевод отношений с родиной на другой, абстрактный и изощренный уровень. Зачем большинству эта роскошь и усложнение (а грамотность является сегодня такой роскошью) — тем более ненужные при наличии технических средств вроде автоматического редактора грамотности в компьютере? Хорошее знание языка, кроме прочего, рождает многие печали. Красивый и грамотный язык необъяснимым образом требует от человека более красивой и осмысленной жизни — чем сильно ее затрудняет”.
Полина Барскова. Настоящее настоящее: о восприятии времени в блокадном Ленинграде. — “Неприкосновенный запас”, 2011, № 2 (76) <http://magazines.russ.ru/nz>.
“Находясь в 1942 году в Ленинграде вдвоем с маленькой дочерью, выдающийся лингвист Михаил Стеблин-Каменский пишет рассказ └Дракон”, в котором изображен один блокадный день Александра Ивановича, филолога и историка. День этот, казалось бы, ничем не отличается от подобных дней тысяч и тысяч других ленинградцев зимой 1941/42 года: он проходит в попытках сопротивляться страданию и оставаться человеком в ситуации, когда это понятие принимает чудовищно-минималистическую форму. Протагонист должен постоянно заставлять себя преодолевать отвращение (к своему исчезающему телу, к вшам на одежде близких, к нечистотам, разлитым повсюду в городе, к оставленным на улицах города обезображенным трупам) и дистрофическую апатию (испытанием этого конкретного дня является титаническое решение похоронить близкого человека). Что отличает Александра Ивановича в изображении Стеблина-Каменского от большинства окружающих, так это его способность фиксировать и анализировать изменения в восприятии времени: эти изменения ощущали многие жители осажденного города, но именно в └Драконе” мы видим уникально полный, отчетливый перечень новых аспектов восприятия времени у блокадного субъекта…”
Андрей Битов. “Каждый день можно обработать как роман…” Классик современной прозы о пяти измерениях своей собственной Империи, о Пелевине, Сорокине и Акунине и о том, как он пишет. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2011, 15 июня <http://www.chaskor.ru>.
“Вспомнил, как одна моя дама, дочка крупного партийца, в тяжелое для меня брежневское время сказала: └Ничего вы не понимаете, Леонид Ильич — добрый человек; вы поймете это только тогда, когда его уже не будет…” А мы все были такие разболтанные, в буквальном смысле этого слова, все время хулили порядки, все презирали и над всем смеялись, хотя большей свободы устной речи, чем при Брежневе, никогда больше не было. И сейчас не наблюдается. Тогда мне ее логика показалась смешной — человек ведь живет в своем времени, и никуда от этого не денешься. Времена не выбирают, в них живут и умирают (хотя бы одну летучую строку Кушнер родил)”.
Андрей Битов. “Моя встреча с Резо Габриадзе стала чудесным поворотом судьбы”. Беседу вела Веста Боровикова. — “Новые Известия”, 2011, 1 июля <http://www.newizv.ru>.
“Я был молод, надо было уехать из Питера, он был для меня тяжел, и я оказался на этих курсах в Москве. Это был 1965 год. Мне было 26 лет. <…> Полагал, что кино — это возможность заработать деньги. Но потом понял, что способность зарабатывать деньги, видимо, мне не дана. Понял также, что кино — это сомнительное искусство, которому надо принадлежать с потрохами. Тогда, возможно, у тебя что-нибудь и получится. А я с потрохами этому искусству не принадлежал. Я прежде всего был прозаик. И, наверное, большого драматургического дара у меня нет. Драматургическим даром из моих сверстников в литературе обладали только Вампилов да Петрушевская. Я же — постольку-поскольку. А └постольку-поскольку” настоящая вещь не получается. Нельзя писать на остатках, из записных книжек и из собственной жизни. └Над вымыслом слезами обольюсь””.
“Я очень хитроумно умел любую зависть перевести в восхищение и восторг. Становился поклонником того, кому мог бы завидовать. Не люблю соревнований. Например, я люблю бильярд, а играю средне. И когда со мной играет тот, кто сильнее, не могу играть. То же самое с текстом. Текст должен тебе отдаться, как женщина.
А ты — ему. Побеждать текст я не умею”.
Игорь Бойков. “22 июня, ровно в четыре часа…” (к вопросу о том, знало ли руководство СССР о точной дате начала войны). — “АПН”, 2011, 17 июня <http://www.apn.ru>.
“Как могла советская разведка точно указать дату 22 июня задолго до войны, если она впервые появилась в немецких военных документах лишь за 12 дней до ее начала? И даже тогда, 10 июня она еще не являлась окончательной. Как мы видим из текста приказа фон Браухича, └день Д” мог быть отложен вплоть до 13 часов
21 июня, то есть меньше чем за сутки до начала вторжения. Да никакая, даже самая профессиональная разведывательная служба в мире не смогла бы в столь короткий срок получить прямой доступ к столь важным и строго охраняемым документам вероятного противника. А о чем же в действительности докладывала советская разведка весной 1941 года? Что, в частности, слал в центр наш токийский резидент Рихард Зорге, будто бы точно предсказавший день начала войны? Что ж, обратимся к документам…”
В двойном подполье. Беседу вел Дмитрий Волчек. — “SvobodaNews.ru”, 2011,
8 июня <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Кирилл Кобрин: “То, что я сейчас скажу, — мое личное мнение. Эстетическая прихоть, если угодно, но имеющая под собой даже некоторые рациональные обоснования. <…> Итак: для меня во второй половине семидесятых — первой половине восьмидесятых главными русскими прозаиками являются Леон Богданов, Евгений Харитонов и Белла Улановская. Не считая, конечно, Сашу Соколова с его └Между собакой и волком””.
Евгения Вежлян. Эффект отчуждения. Кинематограф в поисках литературной реальности. — “ПОЛИТ.РУ”, 2011, 2 июня <http://www.polit.ru>.
“90-е оказались временем без органичного, естественно закрепленного в └культурном бессознательном” визуального ряда. Кожаные куртки, малиновые пиджаки и большие мобильники — это скорее что-то вроде └медведя с балалайкой”, предназначенного вызывать у иностранцев представление о └русском”. Вроде по отдельности существуют и медведь и балалайка, но в природе такое сочетание не встречается. У 90-х не было того, что было у 70-х: инстанций стороннего взгляда, синхронного событиям пред-мифологического обобщения. Кино можно снимать только в пространстве общего └семиозиса”. В 90-х оно распалось. Оттого и фильмы этого времени смотрятся так — мягко говоря — странно”.
Елена Гапова. Полный Фуко: тело как поле власти. — “Неприкосновенный запас”, 2011, № 2 (76).
“└Новый” мужчина не пьяно-брутальный герой российской └национальной” охоты/рыбалки, не пассажир электрички Москва — Петушки, не советский интеллигент, бегущий свой бесконечный осенний марафон, не ульяновский председатель партхозактива — но волевой, целеустремленный, холодный представитель класса эффективных менеджеров. Однако настоящая причина популярности того образа, которым └играет” с помощью СМИ Путин, в том, что его качества являются └представительской” частью проекта национального строительства или государственничества, разрабатываемого российской властью”.
“Если под национализмом (как идеологией, так и практикой) понимать возникший в конце XVIII века в Европе проект └национального государства” с сильной централизованной властью, то связь между ним и нормативной мужественностью кажется очевидной. Сильное национальное государство осуществляет политическое насилие; опирается на мощные военные институты; политическая же категория └национального гражданства” мыслится как право тех, кто носит оружие и защищает patria. Эти └мужские” категории — гражданство, милитаризм, насилие — выстраиваются вокруг └мужских” институтов (армии, властной вертикали, разведки) и └мужских” практик (войн, революций, государственного насилия, большого олигархического бизнеса). В государственническом проекте вырабатывается соответствующий тип мужественности политической элиты, пребывающей на службе отечеству”.
Александр Генис. Следопыт. К 200-летию Белинского. — “Новая газета”, 2011, № 63, 15 июня <http://www.novayagazeta.ru>.
“Дело в том, что с явлением Белинского место критики занял └фельетон”, в том числе и тот, который печатался, как это случилось с первой же статьей Белинского, в └газете мод и новостей”. По-нашему — Vogue, где Бродский, замкнув двухвековой союз словесности с не менее изящными нарядами, опубликовал 11 эссе, включая одно про Вергилия. Догадавшись, что публика — дама, Белинский принялся с ней флиртовать: шутить и удивлять, развлекать и сплетничать. Как Курагин Наташу, он покорил ее дерзкими комплиментами, неотвязным вниманием и развязной самоуверенностью.
В сущности, Белинский создал русское эссе, превратив критику в жанр необязательного, журчащего разговора, в котором гипнотизируют интонацией, ничего не принимают всерьез и всегда готовы сменить тему”.
Линор Горалик. “Читатель — не безграмотный сиротка в доме призрения”. Беседу вел Мартын Ганин. — “OpenSpace”, 2011, 8 июня <http://www.openspace.ru>.
“Черт знает, может, это такой потенциальный способ смирения писательской гордыни — договориться с собой, что читатель тебе равен и что если ты весь из себя трагичный высокодуховный тапир, то и он пусть в твоем воображении будет трагичный высокодуховный тапир, — вот и поговори с ним, как тапир с тапиром”.
“Порою возникает впечатление, что автор, пишущий сегодня на русском языке, полагает, будто читатель назначил его морлоком. Будто бы, с одной стороны, он, писатель, должен делать в обществе └грязную работу” — не то служить совестью нации, не то в канаве лежать с утра до ночи, не то непременно вешаться на Пасху, не то, напротив, к девяноста шести годам воспитать восемнадцать человек детей, — но, так или иначе, жить трудной судьбой ради того, чтобы создавать Великую Русскую Литературу. Но за это он, с другой стороны, имеет право немножечко читателя есть”.
“У меня, конечно, есть чувство неуслышанности, как у того зайца, о котором вы говорите (кстати, для меня-то это текст про зайца, а не про его хозяйку). Но оно, мне кажется, не авторское, а банально общечеловеческое, такое же, как у любого смертного. Может, опять же, поэтому мне в последние годы интереснее быть в текстах другими персонажами и говорить чужим ртом”.
“С животными в текстах немножко иначе, чем └ребенок, дикарь, больной”. Они для меня bestia rasa — персонаж, о котором ничего не известно, кроме того, что автор сообщит. Достаточно дать персонажу-человеку имя, как ты уже навязал себе и читателю массу условностей: пол, этническую принадлежность, иногда даже возраст, социальный статус, семейную историю: ну, вот Акакий Акакиевич. То ли дело — суслик. Если я вам скажу: └суслик — таджикский дирижер”, — нормально. Скажу: └суслик — православный националист” — нормально. Нормальный такой суслик. А если даже просто сказать └человек” — у него уже есть пол и возраст как минимум. Плюс ассоциативные установки, связанные у читателя с самим собой и с фигурой автора. То ли дело суслик”.
Горчит на языке. Что стало с великим и могучим после распада империи. Беседу вела Адиля Зарипова. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2011, № 141, 1 июля <http://rg.ru>.
Говорит Максим Кронгауз: “Гибкость — замечательное свойство русского языка, он хорошо осваивает новые слова — они сразу же обрастают огромным количеством однокоренных, изменяются так, что вскоре их не узнают даже носители родного для них языка. Посмотрите, как прижилась у нас английская аббревиатура PR — уже живут в языке — └пиарить”, └пиарщик”, └пропиарить”. Да, изменения бывает нелегко принять, они многих раздражают, но без них язык не мог бы оставаться живым”.
“Но уход слова гораздо менее заметен, чем его приход. В первую очередь незаметно ушли из речи термины советской идеологии, например парторг. Исчезли слова, обозначающие устаревшие предметы техники. Я даже провел исследование, как студенты называют технику, которой никогда не пользовались. Например, пишущую машинку большинство называют печатной. Другие слова утратили некоторые из своих значений. Однако исчезают и те, что, казалось бы, с идеологией советской эпохи не связаны: например └манекенщица””.
Григорий Дашевский. Отвратительный голос совести. — “Коммерсантъ/Weekend”, 2011, № 23, 24 июля <http://www.kommersant.ru/weekend>.
“В принципе в книге [└Орлеан”] есть та прямота постановки вопросов, какая бывает у крупных писателей — из нынешних, например, у Уэльбека. Но написана вся основная, то есть современная часть романа непрямым, кривляющимся языком, засоренным пошлыми и всегда неточными сравнениями. <…> Юрий Арабов зачем-то решил изобразить мир, вызывающий отвращение и брезгливость, с помощью такого же отвратительного языка. Именно таким языком чаще всего и пишется современная проза с претензией на художественность, но Арабов самостоятельный человек и прозу умеет писать очень разную — и даже эпилог романа написан намного спокойнее. Так что здесь это явно не малограмотная вера в то, что так оно будет художественнее, а вполне сознательный выбор. Но это выбор неправильный”.
Зверь и ангел. Беседовал Артур Акминлаус. — “Литературная газета”, 2011,
№ 26, 29 июня <http://www.lgz.ru>.
Говорит Вера Галактионова: “Обойдется ли страна без стихийной революции?
В ответе на такой вопрос нам далеко, конечно, до архимандрита Фотия, который неустанно отправлял Александру I послания, где излагал давно приведенный в действие └план разорения России”, а также └способ оный план вдруг уничтожить тихо и счастливо”. Но самое широкое выдвижение духовенства в депутаты помогло бы приходу к власти людей, имеющих понятия греха, предела, милосердия, справедливости… Подвигом Церкви могло бы стать предуготовление и тайное пострижение в монашество тех, кто готов избираться в Государственную думу, идти в органы власти, как на Куликовскую битву. И разбалансировка внешнего мира, нарастая, может создать в конце концов такие условия, когда надзор за Россией немного ослабнет; тогда она сумеет сделать какие-то самостоятельные шаги в сторону более справедливого государственного переустройства”.
Яан Каплинский. Искусство — это царство свободы. Беседу вел Игорь Котюх. — “Новые облака”. Электронный журнал литературы, искусства и жизни. 2011, № 1-2 (29.06.2011, Таллинн, Эстония) <http://www.tvz.org.ee>.
“Я в самом деле не знаю, могу ли сказать с уверенностью, что я тот же самый человек, который полвека назад написал стихотворения, опубликованные в сборнике └Tolmust ja vдаrvidest”. Конечно, у нынешнего Каплинского с ним много общего. Он часть моей памяти, мы находимся на одной пространственно-временной линии. Наверное, у нас те же самые личностные характеристики, похожие интересы и вкусы. Но у нас разный жизненный опыт, я забыл многое, что было важно и интересно ему, понял некоторые вещи, которые он не понял, потерял некоторые иллюзии. Помню, вижу его как сквозь матовое стекло, не совсем ясно и четко. Кроме того, нам обоим свойственна страсть к обновлению, если что-то нам удалось, то нам непременно хочется идти дальше, найти, попробовать что-то другое. Нам неприятно возвращаться к написанному, сделанному. Так и к бывшему самому себе”.
“Не могу сказать, что особенно восхищаюсь стихами Бродского. Иногда думаю, что он последний из выдающихся русских поэтов-традиционалистов, как по-своему доказывает и его неприятие свободного стиха. По-моему, он просто не понял или не хотел понимать, что такое верлибр. Что все поэтические формы, объединенные нами под этим понятием, на самом деле очень разные, но что среди них суть и древние. Знал ли Бродский что-либо о поэтике псалмов или старинных православных песнопений? Как-то не верится. Один раз я даже рассердился на него, когда читал его опус о путешествии в Стамбул. Образованному человеку было бы стыдно написать такую ерунду о стране и городе, где он ничем не интересовался, не встретился с писателями, интеллектуалами. Его знания о турецкой культуре, наверное, исчерпываются открытием, что └стакан” по-турецки — └бардак”. Что, конечно, не доказывает его убеждения, что Азия — это варварство, а Европа — это культура. Но у меня есть и более позитивные, романтичные воспоминания о первых контактах с поэзией Бродского…”
Анатолий Королев. “Я озабочен утяжелением ноши существования человека…” Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2011, 9 июня <http://www.chaskor.ru>.
“Я не раз попадал в длинный список соискателей на премию └Букер”, └Большая книга” или └Нацбест”, и каждый раз, пробегая глазами очередь счастливчиков, я легко нахожу первого кандидата на вылет — это я, моя книга. Почему? Наверное, потому, что я вечно озабочен сложной, многофигурной художественной формой”.
Павел Крючков. Дело о Доме. — “Вопросы литературы”, 2011, № 3 <http://magazines.russ.ru/voplit>.
Научный сотрудник Государственного литературного музея (Дом-музей Корнея
Чуковского в Переделкине) и редактор отдела поэзии журнала “Новый мир” предлагает читателю коллаж из документов об истории этого легендарного переделкинского дома-музея. “Легендарной стала и мучительная борьба за этот музей, эхо которой рассеяно сегодня по мемуарам, дневникам и письмам. Чаще всего о ней вспоминают, пожалуй, в этом же самом Доме, на сегодняшних экскурсиях, уже не самодеятельных, но — официальных, поскольку Дом обрел и └статус и штат”. Однако пятнадцать лет уже, как нет с нами создательницы музея (Лидия Чуковская скончалась в 1996 году), один за другим уходят свидетели и непосредственные участники тех многозначных событий, а в архиве лежат несколько внушительных папок с лаконичной надписью └Дом”. В настоящей публикации мы представим читателю некоторые исторические документы (изрядная часть которых никогда не публиковалась) и свидетельства той, казалось бы, сугубо └локальной” драматичной истории борьбы за музей”.
Вот, например, фрагмент письма Л. К. Чуковской — Д. С. Самойлову от 30 мая 1981 года: “У меня некоторая беда, и даже довольно значительная. Я получила повестку о выселении из Переделкина. └Если Вы не освободите дачу в течение месяца, дело будет передано в суд”. Повестка подписана директором Городка Оганесяном и основана на решении президиума правления Союза писателей, желающего освободить городок от нелитературных элементов. Ну конечно, какой же я литератор. Такую же повестку получили Пастернаки, так что мы в хорошей компании. То, что у нас на даче музей, что его посетили уже 27 тысяч человек, что вот сейчас, например, я звонила на дачу и там идет за сегодня 8-я экскурсия (московские школы; ближайшие санатории; шведские слависты), — никого не занимает. То, что в 1982 г. наступает 100-летие со дня рождения К. И., — тоже. Союз писателей нашел новую форму чествования…”
Вячеслав Курицын. Сам себе сталкер. О книге Дмитрия Бавильского “Сад камней” с подзаголовком “Художественный дневник 2007 — 2010”. — “Однако”, 2011, № 19 <http://www.odnako.org>.
“Культурных обозревателей, способных грамотно оценивать одновременно оперные спектакли и художественные выставки, книжки и, допустим, кино, да еще и балет, у нас пять с половиной человек. Средний театральный критик слыхом не слыхивал о молодой поэзии или о спорах, кипящих в среде архитекторов, и незнание работы смежных цехов может достигать комических форм. Дмитрий Бавильский — один из тех пяти с половиной, хорошо, из дюжины, что способны складывать межвидовые пазлы. Что он и делал несколько лет на страницах журнала └Новый мир”, результатом чего стала книга, доказывающая, что в Москве есть (или хотя бы на гастролях бывает) все”.
“С Бавильским то есть так: верьте ему как полезному летописцу, плюйте на его теоретический постструктуралистский лепет и выискивайте между строк подлинные перлы искусствоведческой поэзии (которая, кстати, бывает обильнее и отдельнее представлена не в журнальных, а в сетевых отчетах юзера paslen: как он с концерта Пярта вернулся или какие за месяц в Барселоне посетил музеи). В этой последней ипостаси — медитативном зависании перед шедевром живописи или в симфоническом кресле с последующими мармеладными снами — Бавильский особо колоритен, сладок и свеж”.
См. также: Вячеслав Курицын, “В бочке дегтя. О романе Захара Прилепина └Черная обезьяна”, рефреном которого является фраза └Кто-нибудь пришел да и убил бы нас всех””. — “Однако”, 2011, № 21.
Литература на грани дикости. Беседу вел Петр Журавлев. — “Голос России”, 2011, 13 июня <http://rus.ruvr.ru>.
Говорит Дмитрий Данилов: “└Горизонтальное положение” с точки зрения формы организовано очень просто. Это роман, я бы сказал, квазидневниковый. Это последовательность условно дневниковых записей, которые ведутся на протяжении ровно года — 365 дней. То есть со Старого нового года 2009 года по Старый новый год 2010 года. <…> Все, что там описано, это все совершенно реальные события. Там ничего не придумано абсолютно. Это все так и было. Другой вопрос, что там многое не описано. Там присутствует целый ряд умолчаний. На это тоже многие обращали внимание и замечали. Там, допустим, совершенно отсутствует упоминание семейной сферы. Вот описываем мы человека. Притом что у меня есть семья, а в романе эта сфера не описана вообще. И там, допустим, текст совершенно безоценочный. Там нет каких-то оценок, допустим, событий, которые со мной происходили. Я, естественно, к ним каким-то образом относился. Я постарался, чтобы этого не было. Я старался максимально сосредоточиться на внешних вещах, на предметах, на событиях и постарался минимизировать свое присутствие”.
“Я занимаюсь довольно пока еще экзотическим для нашего общества видом деятельности. Я работаю официальным блогером российского представительства одной крупной зарубежной автомобильной компании. Я веду официальный блог. Такая новая профессия XXI века, можно сказать”.
“Люди собрались под знаком денег”. Интервью с Александром Ивановым и Михаилом Котоминым — директором и главредом издательства Ad Marginem. Беседовал Ярослав Забалуев. — “Газета.Ru”, 2011, 21 июня <http://www.gazeta.ru>.
Говорит Александр Иванов: “Вообще с русским нон-фикшн ситуация такая, что никто толком не понимает, что это такое. Это как со словом └современность” (modernity) — все толкуют его на свой манер. Есть такое понятие в англо-американском мире — literary (well written) non-fiction, хорошо написанное нехудожественное произведение. Здесь главный акцент ставится на └хорошо написанное”. При этом жанр совершенно не важен. У нас были настоящие шедевры такого рода — └Былое и думы” Герцена, └Опавшие листья” Розанова, └Дневники” Пришвина и Нагибина, └Записные книжки” Вяземского и Венедикта Ерофеева, травелоги Гончарова и Арсеньева и т. п. Короче, предмет (о чем) здесь совершенно не важен, важно как написано. Так вот, с нон-фикшн у нас сейчас ситуация гораздо лучше, чем с фикшн, мне кажется. └Самодержец пустыни” Леонида Юзефовича, как и └Подстрочник” Лилианы Лунгиной или └Правый руль” Василия Авченко, — это просто здорово, то, чем мы можем по-настоящему гордиться. Другое дело, что таких сильных текстов никогда не бывает слишком много, но хорошего вообще никогда не бывает много”.
Маленький человек с японской фамилией. Беседу вел Ян Смирницкий. — “Московский комсомолец”, 2011, на сайте газеты — 10 июня <http://www.mk.ru>.
Говорит Александр Сокуров: “└Стареет” язык, в первую очередь, язык монтажа. Монтаж — это единственное ноу-хау кинематографа, это его речь, более у кинематографа нет ничего своего, остальное заимствовано из других искусств. Серьезно монтажом сегодня занимается все меньше и меньше людей. Поэтому со временем становится очевидна вся эта └неразвитость языка”. Не стареет, кстати, монтажная культура немого кино. А звуковое… Постарело, например, └Зеркало” Тарковского”.
“Меньше всего из того времени постарел Бергман. Так у него меньше наглости и агрессивности в монтаже. Он переносит свою энергетику и средства художественной выразительности внутрь актерского состояния. А те, кто делает ставку на монтаж, на проявление мышц в языке, — стареют очень быстро. Даже Антониони потихонечку увядает. Феллини не постареет, потому что там вектор перенесен на игру актеров и неактеров. Пазолини — тоже нет, там необыкновенные персонажи, они всегда будут молодыми”.
Елена Мариничева. Украинская литература шагнула дальше русской. Беседу вела Ирина Славинская. — “Українська правда. Життя”, Киев, 2011, 14 июня <http://life.pravda.com.ua>.
“Хотя я слышала, что русизмы и полонизмы — это не украинский язык, а └засм╗чення української мови”. Но это не верно. Все, что язык впитывает, становится его частью. Сегодня в украинском есть и суржик, и англицизмы, и русизмы, и полонизмы, и галлицизмы, и арго. Его нельзя искусственно править. Это язык и улицы, и философских размышлений, и внутреннего психологического монолога”.
Александр Мелихов. Нам нужен ремонт экзистенциальной крыши. — “Новая газета”, 2011, № 68, 27 июня.
“Народы лихорадочно хватаются за отмирающие элементы своих национальных культур, чувствуя, что вот-вот останутся без крыши над головой. Ибо национальная культура — это система коллективных фантазий, заслоняющая от наших глаз унизительную жестокость жизни, подобно тому как крыша нашего дома скрывает от наших глаз черную бездну космоса. Естественно, любой народ в такой ситуации будет держаться за каждую черепицу и каждый стальной лист с исчезающей крыши и станет, мягко говоря, относиться без симпатии к вольным или невольным разрушителям этой крыши — его экзистенциальной защиты”.
“Модернизаторы же, которые не ставят перед народом великих целей, не поддерживают в нем абсолютно необходимое каждому народу ощущение собственной исключительности и красоты, но всего лишь предлагают ему уподобиться некоей норме, сделаться в лучшем случае двенадцатым в дюжине, — они экзистенциальную защиту разрушают. Ибо представление о собственной дюжинности разрушительно как для личности, так и в неизмеримо большей степени для народа”.
Анатолий Найман. Взгляд частного человека. — “Еврейское слово”, 2011, № 23, 28 июня — 4 июля <http://www.e-slovo.ru>.
“31 мая в Москве открыли памятник ему, произведение скульптора Франгуляна. У Бродского закинута назад голова, лицо обращено к небу. Так, видимо, ваятель представляет себе, должен ходить по бренной земле поэт. Чтобы укрепить нас в этой мысли, в малом отдалении от него расположены две группы фигур-манекенов, без черт. Это новое выражение темы └поэт и чернь”, современная вариация на нее. Ваше дело, безликие, пройти через жизнь как призракам, — добившийся же признания поэт единственный заслуживает человеческого облика. Признания — читай: успеха. Его символизирует местоположение, в сквере на Новинском бульваре, с одной стороны, наискосок Американское посольство, с другой — высотка на площади Восстания, напротив памятник Шаляпину. Как бы сказать, Рублевка, но еще лучше”.
“Если к кому вызывающая пошлость этой идеи неприменима в первую очередь, то к поэтам, и к Бродскому в особенности. └Я, иначе — никто, всечеловек, один / из, подсохший мазок в одной из живых картин”, — пишет он о себе в, может быть, лучшем своем стихотворении. У меня нет никакого права делать заявления типа └Иосифу бы это понравилось” или └Иосиф бы пришел от этого в ужас”, но вот уж чего в нем не было, это пренебрежения к другим, к тем, кто в этой жизни └никто”, то есть ко всем, начиная с него самого. Не помню, чтобы я когда-нибудь слышал от него слово └быдло”…”
Жорж Нива. “Солженицын показал французам путь к освобождению”, Беседу вел Юрий Коваленко. — “Известия”, 2011, на сайте газеты — 19 июня <http://www.izvestia.ru>.
“Я был с ним [Александром Солженицыным] в сердечных отношениях, но не пытался стать другом. Дело в том, что биологический счетчик начал напоминать ему о конечности существования очень рано, еще в студенческие годы. Уже тогда он был нетерпелив ко всему, что отвлекает от работы, — застольям, вечеринкам, собраниям.
Я это чувствовал при любой встрече с ним — в Америке, Париже или Москве. Можно сказать, ему некогда было дружить”.
“Нам кажется, что нет больше Толстых в России, Гюго — во Франции, Шекспиров — в Великобритании. Этот плач я считаю дурацким. В современной литературе я скорее ищу духовной правды. Она есть, например, в вышеназванных мной русских писателях, в стихах и филологических текстах Ольги Седаковой. Вместе с тем в нынешней русской литературе есть и игровая постмодернистская сторона, которая мне чужда”.
О русской критике и седом Кавказе. Беседовала Алена Бондарева. — “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”, 2011, № 6 <http://chitaem-vmeste.ru>.
Говорит Алиса Ганиева: “Поэтичность Кавказа (буйный Терек, снеговые вершины) — это клише, через которые мне пришлось переступать. Наверное, поэтому повесть [“Салам тебе, Далгат!”] вызвала бурное возмущение среди моих читателей-земляков. Стереотип подачи Кавказа был сломан, в любование и восторг закралась сухая, не очень приятная действительность. Я показываю современную, неприукрашенную, деградирующую Махачкалу, а мои читатели (среди них — и родители, и близкие родственники) отворачиваются и кричат: └Нет, нет, у нас все хорошо!” При этом я вовсе не писала чернуху, многое смягчала. В книге нет крови, ужасающей физиологии, сцен насилия, наоборот — много юмора”.
“Я писала статьи о литературе, в литкругах меня знали как критика. Написание повести └Салам тебе, Далгат!” никак не вписывалось в мой образ. Уже в процессе работы я поняла, что в данный момент я — не совсем я, а ровесник из Дагестана. Мир этой повести — абсолютно мужской. Это территория во многом табуированная для женщин. Потом, кстати, дагестанцы-читатели говорили про книгу, что девушке из хорошей семьи неприлично писать об улицах. Так вот, псевдоним дал мне внутреннюю свободу. Только под маской Хирачева я смогла отважиться написать собственную серьезную прозу, да еще и про сегодняшнюю Махачкалу”.
Олег Павлов. Мы забываем о литературе. Беседовал Дмитрий Орехов. — “День литературы”, 2011, № 6, июнь <http://zavtra.ru/denlit/lit_index.html>.
“Исправить невозможно такое. Нет способов таких, средств. Это и называется вырождением. Только принуждение что-то остановит. Только если каждое преступление будет иметь наказание и это, скажем так, устрашит. Это будет борьба, когда больное будут вырезать, как вырезается раковая опухоль, которая не поддается лечению. Но к этому все идет. Нынешний продажный режим испарится. Мы получим новый, более жесткий политический режим, основанный на духовном авторитете церкви и армейском порядке. И это будет ответственная за будущее своего народа власть — или не будет уже никакой другой, самого нашего государства”.
Вера Павлова об ангеле Сведенборга, важности завершенной формы и хороших людях. Беседу вел Леонид Костюков. — “ПОЛИТ.РУ”, 2011, 12 июня <http://www.polit.ru>.
“Леонид Костюков: Как в свете этого вы относитесь к позиции Набокова и Фрейда, что искренность выражается через оговорки? Через потерю полной гармонии, через какие-то сбои формы? Вопрос без подвоха.
Вера Павлова: Понятный вопрос. Ответ такой: если бы это было так, то самой искренней поэзией была бы поэзия графоманов. Больше бы поэтов говорило о себе, не владея формой. Видите ли, какая вещь, я в свое время читала большое количество графоманских стихов: я была одним из издателей журнала для графоманов. То есть я их читала тысячами.
Л. К.: А что, этот журнал так и назывался?
В. П.: Нет, он назывался └Кастальский ключ”!
Л. К.: └Кастальский ключ”? Прекрасно!
В. П.: И просто удивительно, насколько мало люди, не владеющие формой, могли рассказать о себе. Ни-че-го! Это было сочинение одного безликого человека. Для того чтобы проговариваться, надо уметь говорить, а чтобы уметь говорить, нужно владеть формой. Проговорки могут быть только у человека, владеющего формой.
Л. К.: Естественно. Сбой формы может быть только там, где она есть, — когда формы вообще нет, мы не можем отметить сбоев. └Сбой” — это как бы некоторый обрыв связи, но обрыв возможен только при ее наличии”.
Борис Парамонов. Стихии Веры Павловой. — “SvobodaNews.ru”, 2011, 29 июня <http://www.svobodanews.ru>.
“Вера Павлова издала уже много книг, но ее новая книга └Однофамилица”, не повторяя ни в чем предыдущие и не являясь тем, что называется └Избранное”, в то же время дает возможность увидеть ее всю и сразу: книга дает если не итоговое — при такой живой плодовитости Павловой до итогов еще далеко, — то целостное о ней представление. Это достигнуто очень уместным, я бы сказал, счастливым композиционным приемом: Павлова разделила стихи этой книги по темам, построила тематические циклы. И это, ничуть не умаляя прежних книг, выгодно выделяет нынешнюю”.
Павел Пепперштейн. “Сегодня оптимальной формой подачи текста является рэп”. Беседовал Антон Желнов. — “OpenSpace”, 2011, 29 июня <http://www.openspace.ru>.
“Я плохо отношусь к возрасту, в котором сейчас нахожусь. Мне он не нравится. Мне свойственны перепады от детского состояния к старческому. Меня часто выносит в подростковое состояние, когда мне все похуй и интересно общаться с молодежью. То же самое со стариками — их близость к потустороннему, язык легкого маразма мне понятны. Любовь к этому идет от мерцательной структуры материи, которая постоянно находится в распаде и становлении. И это гораздо естественнее, чем состояние устаканенности, свойственное среднему возрасту”.
“Меня волнует готовность к исчезновению. Это важный момент, который может быть залогом изменений к лучшему, и это вовсе не означает, что человек должен уйти как вид. В идеале это продуманное, личное стремление к уходу. Американская культура очень круто и мощно репрезентирует идею, что выживать надо любой ценой. Я сомневаюсь, что это хорошая идеология. И речь не только о выживании. Рождение детей также не должно осознаваться как долг человека. Если бы я был правителем, то не поощрял людей к размножению, а сделал бы это сложным, бюрократически отягощенным делом. Количество людей на земном шаре зашкаливает, и было бы логично, если бы человек, который хочет ребенка, преодолевал какие-то препятствия, с большим трудом добивался разрешения у инстанций”.
“Сегодня оптимальной формой подачи текста является рэп, чем я заинтересовался давно. Понятно, что поэзия как форма текста, который человек читает и молча озвучивает своим мозгом, исчезла. Хотя долгое время поэзия играла важную социокодирующую роль. На смену пришел текст с музыкой, песня; произошел реверс, возврат к более архаичной стадии подачи текста. Внутри этой музыкальной стихии, заполонившей все, есть жанр, который в большей степени соответствует идее доминирования текста над музыкой и в котором над музыкой можно издеваться как угодно. Ведь в рэпе масса неосвоенных возможностей, и он обладает той степенью вирусности, которая нужна для эффективного функционирования”.
Надя Плунгян. Гендерные зеркала современного искусства: между сопротивлением и дедовщиной. — “Неприкосновенный запас”, 2011, № 2 (76).
“Засовывание мороженой курицы в вагину жены лидера └Войны”, несмотря на невероятную формальную новизну, продолжает быть решением группы мужчин использовать тело женщины как контейнер”.
“Придется с этим смириться”. Футуролог дал прогноз дальнейшего развития социальных сетей. Беседу вел Михаил Бударагин. — “Взгляд”, 2011, 14 июня <http://www.vz.ru>.
Говорит Сергей Переслегин: “Соцсети просто перестают быть пространством коммуникации и становятся пространством действия. <…> Я уверен в том, что в скором времени сети вытеснят банки из структуры обмена финансами”.
“Могу предложить несколько схем, и самая простая из них выглядит так: я покупаю здесь, в России, в рамках игры игровую валюту за рубли, в ходе игры перевожу эту валюту в США, где контрагент обменивает игровую валюту на доллары. <…> Ни я, ни мой контрагент в США не нарушаем никаких законов”.
“Да, соцсети вступают в конфликт с современными законами об авторском праве. И в полном соответствии с классической схемой — когда производительные силы развиваются быстрее, чем производственные отношения, — возникают условия для революции — стоит признать, что социальные сети в ближайшие годы неизбежно приведут к революции в области авторских прав”.
Александр Пятигорский. Летучие мыши философии (и о либерализме). Подготовка текста к печати и комментарии — Ольга Серебряная, примечания Кирилла Кобрина. — “Неприкосновенный запас”, 2011, № 2 (76).
“Эти размышления не об Англии и не о Лондоне. Но они из Лондона. Последнее очень важно, поскольку совсем не все равно, откуда ты размышляешь, особенно когда речь идет о столь неясном и абстрактном предмете, как философия…” Эссе было опубликовано в июне 2001 года в рижском журнале └Rigas Laiks” на латышском языке. По-русски публикуется впервые.
Роман Сенчин. Конгревова ракета. Двести лет со дня рождения Виссариона
Белинского. — “Урал”, Екатеринбург, 2011, № 6 <http://magazines.russ.ru/ural>.
“В книге └Былое и думы” Александр Герцен сравнил Белинского конца 1830-х годов с Конгревовой ракетой, выжигавшей все вокруг… С одной стороны, образ довольно зловещий, а с другой — для появления нового необходимо освободить пространство. Невозможно почитать и беречь старое и в то же время создавать нечто новое. Так же выжигалось старое в 1860-е годы, в 1910-е, в 1960-е. По-настоящему ценное не выжглось, а зацветало после этого еще пышнее, ложные же ценности не жалко. Может, потому наша сегодняшняя литература и топчется на месте, почти не дает плодов, что мы слишком увязли в грузе прошлого. Редкие призывы освободиться воспринимаются как вандализм, невежество. Но, поклоняясь сотням (во времена Белинского их были десятки, и то большого труда стоило двинуться дальше) старых гениев, мы незаметно для самих себя превращаемся в этаких отшельников, отстранившихся в своей увешанной иконами келье от окружающей живой жизни… Еще лет пять назад мне казалось, что нужен новый Дмитрий Писарев. Чтобы он, этот человек, отталкиваясь от произведений сегодняшней литературы, смело и понятно рассуждал о происходящем в общественной, экономической, политической жизни… Сегодня я уверен, что нужен новый Белинский. Общество одичало до времен крепостного права (а в отношении к понятию └Родина”, может, и до времен феодальной раздробленности). Нужно начинать все сначала. С нуля”.
Ольга Славникова. “Народ тоже виноват”. Беседу вела Наталья Королева. — “Голос России”, 2011, 21 июня <http://rus.ruvr.ru>.
“Издательство └АСТ” предлагало мне писать по два романа в год. <…> Конечно, это смешно. Я пишу… Дай Бог, за два года написать, а скорее за три, а то и три с половиной”.
Игорь Сухих. Панк Чацкий, брат Пушкин и московские дукаты. “Литературная матрица” как автопортрет. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2011, № 6 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“Попытка выгородить особую писательскую историю литературы, куда искушенным филологам со своими критериями вход запрещен, при ее последовательном применении ведет в абсурдный тупик”.
Роман Тименчик. “У меня самоощущение латвийского русскоязычного еврея”. Беседу ведет Михаил Эдельштейн. — “Лехаим”, 2011, № 7, июль <http://www.lechaim.ru>.
“Первый студенческий месяц ушел на колхоз, а потом нам объявили, что приедет лектор из ИМЛИ с курсом о современной поэзии. На лекции набилось очень много народу в надежде услышать о своих любимцах — Евтушенко, Вознесенском, Рождественском. Лектор с самого начала отвел вопросы по этой теме, сказав, что он сосредоточится только на истоках той поэзии, которую так любит молодежь, и будет рассказывать о символистах, акмеистах, футуристах и так далее. И начались лекции. Это был спектакль: лектор был театрален, интенсивно бородат, временами меланхолически задумчив, временами неистово агрессивен и скрыто саркастичен — все возможное богатство интонаций хорошо настоянной русской речи. Это был Андрей Донатович Синявский. И когда я прослушал это двухнедельное чудо ораторского — и не просто ораторского, а даже и проповеднического — искусства, то подумал, что тоже хотел бы заниматься тем, чем занимается этот человек”.
Тридцатилетняя война? (А. Мелихов, Л. Аннинский, И. Бояшов, М. Кураев, Л. Жуховицкий, В. Рыбаков, И. Ефимов, В. Кавторин, В. Елистратов). — “Нева”, Санкт-Петербург, 2011, № 6.
Говорит Александр Мелихов: “Было бы слишком утешительно все списывать на то, что Сталин и Гитлер были чудовищами, — то есть они ими, разумеется, были, но чудовищ рождает любая достаточно продолжительная и жестокая война. Они оба были выдвинуты и правили во время войны. И это была никакая не идейная или гражданская, это была единственная Тридцатилетняя мировая война с двадцатилетней передышкой, когда все стороны лихорадочно нащупывали вождей, с которыми был наибольший шанс выстоять, а лучше — победить”.
Говорит Илья Бояшов: “Человечество есть химико-биологическая масса, подчиненная постоянным процессам бурления, гниения, умирания, возрождения — и так далее, и тому подобное. Кое-кто пытается нащупать эти законы, которые текут помимо нашего желания (Гумилев, Вернадский: всяческие воздействия космоса, лунное влияние, солнечная активность, от этого пассионарность и прочее), но стоит признать: механизм их нам (человечеству) еще непонятен. Но факт (уже неоспоримый), что законы эти вовне, они независимы от воли человеческой и от сильных личностей (Толстой тоже пытался нащупать их в └Войне и мире”). Как пример очередного └неуспокаивания человечества”, очередного └бурления” массы (хотим мы этого или нет) — ваххабизм! На поверхности — опять страстное решение теперь уже мусульманских └Че Гевар” изменить мир, пересоздать его по образу и подобию своему — и ведь не остановятся, как не останавливались (шли до точки) и якобинцы и большевики (идеи разные, времена, национальности тоже — порода людей одна: во всех этих ребятах проглядывается Нечаев). И нечаевы будут!!! Увы! Мораль здесь ни при чем совершенно. Это биологический закон, химический закон, физический. Будут нечаевы — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Человечество всегда (всегда!) будет воспалено, как нарыв”.
Алексей Цветков. “Ужасно сложная штука — жизнь”. Беседовала Галина Любчич. — “ПОЛIТ.UA”, 2011, 16 июня <http://www.polit.ua>.
“Я не могу сказать, что я русский, живущий в изгнании, я — американец. Большая часть того, что я читаю, — по-английски, я пишу сам по-английски. Но тем не менее вот этот кусок, который Россия во мне захватила, он уже никуда не девается”.
“Сейчас появилось много англоязычных поэтов, но все мои кумиры скончались где-то к середине 70-х годов. То, что сейчас происходит, именно в американской поэзии, в английской — чуть-чуть лучше, там есть, допустим, Глин Максвелл, Саймон Армитидж. В Америке я не читаю, мне не интересны такие журналы, где очень престижно публиковаться, как в Нью-Йорке. Стихи, которые они печатают, я просто в руки брать не могу. Это как проза, я не против любой формы, я не против верлибра, не против ничего. Но когда уничтожается размер, уничтожается метафорика, уничтожается все, уничтожается фантазия, и ты просто рассказываешь, как ты приехал к бабушке и какая она хорошая, но при этом специальным жидким стилем, таким, что если бы им строить прозу, то проза вышла бы очень плохая. Это вот сейчас какая-то болезнь, не знаю, пройдет ли. Это, кстати, ничего общего, не то чтобы я реакционный такой, что борюсь за метрику и классический размер, я и сам иногда пишу верлибром, хотя редко. Но стихотворение должно быть хорошим, а не написано вот так или так-то. Просто мне не нравится, что они сейчас пишут. Вот повально…”
Алексей Цветков. Свобода нехорошего слова. — “InLiberty.ru/Свободная среда”, 2011, 23 декабря <http://www.inliberty.ru>.
“Понимание свободы как вседозволенности, без учета чужих предрассудков и минимального к ним снисхождения, представляет собой, собственно говоря, один из худших возможных предрассудков. Обычная реакция на него — контратака охранительных сил, попытка реконструкции отмерших табу, не подкрепленных широким социальным авторитетом, что мы и видим в России в последние годы. Гармония достигается там, где мы инстинктивно понимаем, в какой мере дать себе волю в тех или иных обстоятельствах.
В конце концов, мы редко выходим на улицу голыми даже в тех обществах, где против этого не предусмотрено серьезных санкций. Но любому из нас известны ситуации, в которых оставаться одетым — пример головотяпства и трагической социальной дезориентации”.
Валерий Шубинский. Засловье. — “OpenSpace”, 2011, 6 июня <http://www.openspace.ru>.
“Очень трудно искать [Александру] Белякову подходящую └обойму” в современной поэзии. Из того круга └сетевых чемпионов” (таких, как Игорь Караулов или Михаил Квадратов), к которым он примыкал поэтикой своих ранних стихов, он давно выбыл. Кроме уже помянутого Айзенберга, сам Беляков подсказывает нам (посвящением и дружеской стилизацией) еще одно имя — Леонид Шваб. Но Шваб с самого начала с таким бесконечным отчуждением видел и описывал вещи и события внешней жизни, что их смешение, утрата у них формально-логического стержня (с годами все более заметные в его стихах) не могут быть предметом эмоционального переживания, которое столь сильно у Белякова”.
“└Одиночество” поэта имеет и чисто территориальное объяснение. Беляков — не московский, не петербургский, не, например, уральский. Он живет в Ярославле, сравнительно небольшом городе, в котором нет отдельной поэтической школы. С теми, кого судьба заносит или заносила в Ярославль (например, с Константином Кравцовым), у Белякова общего немного. Из литературного прошлого города слышны голоса разве что Ивана Сурикова, автора двух великих песен (про клен и рябину и про замерзающего в степи ямщика), торговавшего в Ярославле угольем и железным старьем, и Леонида Трефолева, умелого эпигона Некрасова, в чьем переводе известна в России баллада поляка Сырокомли └Когда я на почте служил ямщиком”. Так что когда Беляков иронически цитирует эту строчку (└Я на почве служил сорняком”), он, можно сказать, отдает дань гению места…”
Олег Юрьев. Солдат несозванной армии. О стихах Павла Зальцмана. —
“Booknik.ru”, 2011, 28 июня <http://www.booknik.ru>.
“Последнее поколение └серебряного века”, поколение Александра Введенского и Даниила Хармса, погибло — так ощущалось совсем еще недавно! — не оставив потомства. Русская поэзия второй половины ХХ века, чудесным и непостижным способом возобновившаяся в конце 1950-х и начале 1960-х годов из ничего, как бы из движения воздуха, не имеет прямых предшественников по └золотой линии” в этом, школьно-генеалогическом, смысле: рядом индивидуальных усилий она отделила себя от советского культурно-антропологического материала, из которого вышла (в обоих смыслах), как некий Мюнхгаузен, вытащивший себя за косичку из болота. Но само зияние, разверзшееся (по вполне ясным историческим причинам) во второй половине тридцатых годов прошлого столетия и остановившее череду поэтических поколений, стало вдруг затягиваться на наших изумленных глазах. Нам стали открываться фигуры и тексты, еще двадцать лет назад неподозреваемые”.
“Всякое сослагательное наклонение в истории нелепо (особенно после превращения за последние два-три десятилетия спекуляций на тему └альтернативной истории” в верный признак тривиальной литературы и тривиального сознания), но здесь мы не можем не видеть, какого расцвета лишили русскую литературу исторические обстоятельства, как уже все было готово для этого расцвета в Ленинграде конца двадцатых — начала тридцатых годов. И Павел Зальцман, солдат несозванной армии чинарей, с его десятками выдающихся стихов и как минимум одним близким к гениальности романом в ранце, принадлежал бы в конечном итоге к ее маршалам”.
Среди прочего: “Самое смешное, что — в отличие от └право-левой оппозиции”, создавшейся в рамках общего политического фантазирования эпохи показательных процессов, — └право-левый формализм” был абсолютно реальной вещью — реальным человеческим кругом (или системой кругов и кружков). И даже реальной художественной позицией. Мандельштам был в 1930-е годы └право-левым формалистом”, и он, конечно, двигался справа налево. Что доказывает, что Мандельштам был еврей. Если это кому-то нужно доказывать. В конце 1920-х и начале 1930-х Хармс с Введенским тоже были └право-левыми”, но как русские люди они двигались слева направо”.
Малек Яфаров. “Гражданином можешь ты не быть, а философом — обязан”. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2011, 23 июня <http://www.chaskor.ru>.
“└Уснуть”, └забыться”, └задремать” — это специфически русская феноменология, особая технология внимания, которая присуща русской культуре: Гоголь называл ее └полусон”, Толстой — └забытье”, Блок — └дрема”, я называю ее └живой сон”. Особенность русской технологии внимания заключается в том, что посредством нее человек достигает состояния равнозначности всего разнообразия существующего, равности всех его элементов, от самых малых до самых больших”.
Составитель Андрей Василевский