Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2011
Милославский Юрий Георгиевич — прозаик, поэт, историк религии и литературы, журналист. Родился в 1948 году в Харькове. Учился в Харьковском и Мичиганском (США) университетах. В эмиграции — с 1973 года. Проза Юрия Милославского переведена на многие европейские языки. Живет в Нью-Йорке.
Юрий Милославский
*
СТИХОТВОРЕНИЯ
Утренний jogging
1
Хоть грунт еще влажен, да иней — бел.
Хоть клен еще полон, да лист его — ал.
Хоть не помню я толком, чего хотел,
Зато знаю твердо, что не поймал,
Не словил. Ни денег, ни славы, ни черных крыл,
Вознесенных над сонмами вражьих рыл.
И покойный Иосиф, что с Morton Street,
Нечто в этом роде мне говорит.
Он все чаще и чаще приходит ко мне,
Хоть гони его в дверь, он влетит в окно:
— Ты прости, старик! Передай жене,
Что, мол, вот какое был я говно, —
Как в том анекдоте. И тебя утопил,
И меня оприходовал медный таз.
Я любил твою прозу, а тебя — не любил:
Ты был наглый — и нарвался на этот раз.
Но тебе я просодийку внаймы сдал —
С перебросом слов и приплясом крыш,
И наделом нью-йоркским тебя поверстал —
Ибо твердо знаю, что ты простишь
За тот раз, что я, словно Вечный Жид,
Бортанул тебя крепко, да еще как!..
…Вот он — рядом со мною трусцой бежит,
Оправляя мокрый гнилой пиджак.
2
Что могло — облетело само с дерев.
Что осталось — только весной,
На морозе Введенском обледенев,
Переломится на Страстной.
Ливень лил всю ночь, и что мог, он смыл,
Пощаженное до сих пор.
Тот, кто мнит, будто время имеет смысл,
Не врубается в разговор.
Тот, кто мнит, будто времени нужен счет, —
Тот не знает, о чем и речь.
Ничего в нашем деле он не сечет,
И позволено им — пренебречь.
…На десной кроссовке проверь шнурок —
Развязался. Разуй глаза:
Кто сказал, что разлуке положен срок,
Тот не смыслит в ней ни аза.
Отдохни, дорогой, — и труси в поворот.
Задержись на последнем кругу.
Тот, кто врет, что разлука его не берет, —
Тот напрасно гонит пургу.
На что другим отведен был — час,
Нам — вся жизнь, что немалая честь.
Тот, кто мнит, что разлука смирила нас,
Тот не ведает — кто мы есть.
На татуированный портрет героя
Андрею Рюмину
Прелестница в златой соколке,
Сколь не случайны эти встречи! —
Ты ведаешь ли cуть наколки,
Что на твоем видна предплечье?
Там полубог вполоборота, —
Очами чудными ярится,
Под самый бивень вертолета
Устремлена его десница
Движением почти балетным
Во сретение бранной славы.
И грезит боем он последним,
Решительным, святым и правым,
Проигранным, неутоленным
И отмененным без приказа;
Калашниковым раскаленным,
Взыскующим боезапаса.
Кто ж он? Герою честь и место.
Сама судьба забуксовала,
Чуть преградил ей путь Эрнесто —
Эль Команданте Че Гевара.
Се, имя грозное. Доспеха
Противоатомного паче.
Символ роскошный неуспеха,
Великолепной неудачи,
Блистательного недочета
Погибельное ликованье.
Как бы алмазный Знак Почета,
Привинченный к смертельной ране.
Знамен пленительная алость —
Рабов извечных неключимость.
О, право слово! — мы старались,
Но ничего не получилось.
ИЗ СОНЕТОВ
На хамсин во Св. Граде
Так солон прах во Иерусалиме,
Так золотой хребет его щербат,
Что ни шербет в зеленом каолине,
Ни кофе тяжкий — нас не отрезвят,
Но жажду подчеркнут неутолимей.
Вот — погасает слюдяной закат:
Не видят гор ни кади, ни аббат,
Ни фарисей в молебной пелерине.
Коснись камней — и высохнет рука.
Глава дурная, — ком известняка
С гашишною цигаркою в провале
Пустого рта: “А ну-ка, покатись!
По Городу, где верх — под самый низ,
Где жизнь и смерть мы равно потеряли”.
На New York Underground Transportation Authority
Скажи мне, кто ты есть — неладный мой сосед:
Бакинский сутенер? Пекинский побродяга?
Ростовский каннибал? — Ты спишь, ответа нет,
И застит лик тебе газетная бумага.
Усталость — нам от Господа Живаго
Блаженный дар: — кто сатанинский свет
В очах смирит? — кто голову пригнет
Жестоковыйному? И ты устал — во благо.
Взгляни: вот ефиоп играет на ведре,
а пьяный папуас в обильном серебре
и рваном бархате — ему внимает с плачем.
Вот где б тебе, Поэт, проехаться хоть раз.
Но ты в иную даль, в иной подспудный лаз, —
чистилищным огнем, скользишь, полуохвачен.
Элегия 2005 года
| Слышу пенье жаворонка, Слышу трели соловья. Это Русская сторонка, Это Родина моя. Федор Савинов |
Там, где черные круги,
Где фанерные гитары
И доспехи из фольги,
Ятаганы из картона,
Где чугунная глава
Шепчет глухо и бессонно
Непотребные слова,
Там, где лампочки цветные, —
Там и я во дни былые
Под крученье тех кругов
Слушал песни удалые,
Пил вино — и гнал врагов.
То вино в стакане древнем, —
Красный сахар, белый спирт, —
Словно мертвая царевна
В хрустале своем, — не спит!
Те враги — друзья до гроба,
Верность братскую храня,
Исподлобья смотрят в оба
Из кромешного огня:
Дожидаются меня.
Слышу пенье Мулермана,
Ярый клекот бытия,
Гул великого обмана:
Это — молодость моя.
Черного крученье круга —
Подноготную мою,
Богоданная супруга, —
Все тебе передаю:
Стогны града, мостовые,
Истуканы у реки,
Подворотни чумовые,
Стремные парадняки,
Ропот камня, бой металла
О небесные края.
Это Русская Валгалла.
Это — Родина моя.
На 22 июня 1941 года. Эпитафия
|
Громъ побды раздавайся, Веселися, храбрый Россъ!.. Гаврила Державин |
В живых. Но тайну сию велику Единый ведает Бог:
Се Росс, веселый и храбрый, — вышед на поле брани,
Принял он бой неравный — и победил. Как мог.
Се Росс — и его победы гром, вдали замирая,
Не оскорбляет слуха соседского, ибо сроки прошли.
Се Росс — и его могила, черная и сырая.
В ее головах — чекушка. В ногах ее — костыли.
А на груди у Росса — медали, медали, медали.
А на плечах у Росса — пара солдатских погон.
Или штаб-офицерских? — Майора ему не дали.
Он победил, встряхнулся — и тотчас же вышел вон.
Теперь его не догонишь. Да если кто и решится,
Да если вдруг и догонишь — то все равно не возьмешь
И не поймешь его, дерзкий. Се — Росс, кавалер и рыцарь.
Стой, где стоишь, злополучный! — Да и решится кто ж
Настичь его, уходяща? Кто возомнит, что достоин
Взойти во смоленское пламя — и выйти на невский лед?
Се — Росс, врагов победитель, христолюбивый воин
Глядит на тебя, прохожий, и в морду твою плюет.
Из Рождественских песнопений
То ли Ангел Господень замешкался с горней трубой?
То ли демон смущенный затих во Христовой овчарне? —
Все молчит.
Подтверждает, что мы еще живы с тобой.
С каждым часом — случайней.
Как прекрасно и горько. Нелепо. Отрадно. Темно.
Как светло. Как легко. Тяжело. И отчаянно сладко.
И нечаянно весело.
Как нам с тобой все равно!
Все едино, все шатко.
Из кибитки гриневской не выглянуть больше во мрак.
Помышлений сумнительных буря проносится с пеньем.
И до новой разлуки — теперь не доедешь никак:
Мы едва ли поспеем.