стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2011
наталья бельченко
*
В СЕРДЦЕВИНЕ ПОКОЯ
Бельченко Наталья Юльевна родилась в 1973 году в Киеве. Окончила филологический факультет Киевского национального университета им. Тараса Шевченко. Лауреат премии имени Николая Ушакова (Национального союза писателей Украины), литературной премии Хуберта Бурды (Германия). Автор шести стихотворных книг; к двум последним — “Зверек в ландшафте” (Киев, 2006) и “Ответные губы” (Москва, 2008) — авторами предисловий были Иван Жданов и Данила Давыдов. Стихи переводились на европейские языки, входили в антологии. Живет в Киеве.
* *
*
плотве, плоящейся в Ирше,
была поимка по душе —
единой плотью с рыбарём
становится доплывший в нём
до всех проточных закромов,
до влажной бережной луны
неисчерпаемый улов,
которому посвящены
живые плотные толчки
вовсю открывшейся реки,
когда касается плотва
незарастающего шва
* *
*
Ты для другого изобретена —
Для плоти дня, пронзающего год:
Дорога ли, берёза ли, жена —
Лежит, растет, а все равно уйдёт.
Так ты, неуловимая сполна,
Доступна в череде своих свобод.
И кажется, вот-вот коснешься дна,
Но вышло не паденье, а полёт.
До спазма любишь, до улыбки спишь,
До человека не достанешь лишь,
Ведь он не город, не река: он дальше.
“Всё больше я твоею” — и глагол
Взамен местоимения пришел,
Чтоб удержать от бегства губы наши.
* *
*
До крови развороченной землёй
По лесу пробирался рядовой.
Уже земля и кровь ему по горло.
Вокруг — то снег, то зелено, то голо,
И так четыре года лес стоит,
Исчезнувшими жизнями прошит
И прожит развороченной одной,
С которой пробирался рядовой.
Взгляд с ул. Макаровской
на Кирилловскую церковь
Ходьбой и зреньем взятый в клещи,
Выходишь на такие вещи,
Которым нужен только ты:
Они десятилетья ждали,
Когда, спустившись по спирали,
Ты вложишь в раны им персты.
А их персты — взаимно — в раны
Свои. Объятья эти странны.
Вас лихорадит битый час.
Сверяешь общие приметы —
И вы друг к другу так пригреты,
Так пригнаны, что в самый раз
Тебе впитать свечное пламя,
В Репьяховом Яру ручьями
Растечься; воздухом, землёй
Пробраться к храму сквозь больницу
И пятой сущностью явиться,
Чтоб не остался сам не свой.
* *
*
Смотри, мы теряемся в этих кустах…
Ты, может быть, нас позовёшь
почувствовать радость, почувствовать страх
и дрожь, отзываясь на дрожь
ушедших — скольжением между ветвей
вдоль сумерек на Берковцах,[1]
наружных и внутренних; надо скорей
попасть в доверительный взмах
деревьев, на тьму наживив огонёк,
проверив запасы вины,
пока твой родной ненадолго прилёг,
чтоб выйти с другой стороны.
* *
*
Когда всё, что больше,
Берет в оборот,
Как осень, к примеру,
И силы даёт
Себя не беречь,
Ведь отмерен с запасом
И памятью небереженью обязан, —
Идешь напрямую, забыв про тупик,
А там обязательно будет родник:
В нем — имя второе,
И листья, и хвоя,
Заждавшиеся в сердцевине покоя.
* *
*
Стою, виноватая перед тобой,
Как будто бы морок повсюду какой.
В слиянье же Тетерева с Иршой —
Смирение и покой.
Костёр, как в воронку, уходит в луну,
И бездну увидеть ещё не одну
Успею, телесно тебе изменив,
Предопределив разрыв.
Кто спит на земле — тот едва отделён
От силы хтонической, выбившей вон
Все донья, подкравшейся в плаче обид,
Выблёвывающей стыд.
Но реки — на то, чтоб отмыть добела.
А ты приютишь меня там, где была
И прежде — где рана в предсердье твоём,
Бессрочный ее объём.
* *
*
Ежеосенний запах от осенних
Ветвей — как в детство, впавших в листопад…
Где, поредев, распутается тень их,
Там за клубками прыгнут сто котят.
Отец мой голубем лесным вернулся
В свои леса, в ладони к Леснику,
И как река, отставшая от русла,
Я к этому Лесничеству теку.
До постиженья тайны пара всхлипов
Осталась, но расплакаться — нельзя.
Как стать рекою, из дождя не выпав?
Начнись, неукротимая гроза!
Но устья нет на улице застывшей,
Среди неизреченного тепла…
Река реке не делается ближе,
А просто говорит, куда текла.