стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 12, 2011
Салимон Владимир Иванович родился в Москве в 1952 году. Выпустил более десяти поэтических книг. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.
Владимир Салимон
*
ГОЛАЯ ПРАВДА
* *
*
Слегка похрустывают ветки,
как будто крылышки стрекоз,
уснувших вечным сном в беседке.
Я на мыски приподнялся,
чтоб дотянуться до кормушки,
и шапка кроличья моя
свалилась в тот же миг с макушки.
Я глазом не успел моргнуть,
как друг у дружки стали шапку
вороны с галками тянуть,
пока не превратили в тряпку.
* *
*
лес со спины обозревая,
порою между женских тел
тела мужские замечая.
Ольха, осина, ель, сосна.
А рядышком — дубы и клены.
Березы белая спина,
широкая, как у матроны.
* *
*
Все остальное — лишь вымысел чистый:
дети, объятые сладостным сном,
на подоконнике снег серебристый.
Ходим на цыпочках, чтоб не спугнуть
пламя, что в лампе настольной таится,
чтобы случайно пожар не раздуть,
чтобы в огне не сгорела столица.
* *
*
мы протягиваем руки,
образуя форму круга,
в направлении друг друга.
Знак магический рисуем,
потому что мы рискуем,
так как мы не доверяем
вурдалакам с упырями.
* *
*
ванны и тазы наполню солнцем.
Загорю, как будто бы в июле,
и прикинусь настоящим горцем.
Солнца через край, его в избытке.
Это для зимы — большая редкость.
В кухне чайник на электроплитке.
Утро. Ясно. Победила трезвость.
* *
*
когда видим всполохи зарниц,
оттого в душе у всех тревога,
страх в глазах у рыб, зверей и птиц.
У кого душа уходит в пятки
и нет сил себя перебороть,
прячется под стол,
однако в прятки
не намерен с ним играть Господь.
* *
*
все равно, что друг степей.
Громко хлопнул я в ладоши,
погоняя голубей.
Я залез на крышу дома
и увидел с высоты
контуры аэродрома,
тушки, крылышки, хвосты.
С голубятни видно было,
как при тусклом свете звезд
птиц стальных слепая сила
поднимает в полный рост.
* *
*
у каждой птицы должен быть.
Полет для птицы — не работа,
которой нужно дорожить.
Летит в заоблачные дали,
глаза от ужаса прикрыв,
где нет служебной вертикали —
есть вдохновенье и порыв.
* *
*
Кровь по жилкам тоненьким течет
у членистоногого уродца,
что твое вниманье привлечет.
Не забудь, что он — творенье Божье,
глядя на курносого жука.
Что-то есть в чертах его бульдожье.
Хороши ветвистые рога!
Чинно бродят взад-вперед по саду.
Весело порхают над землей.
Любят тень, вечернюю прохладу,
к нам в постель забраться всей семьей.
* *
*
В огромном здании больницы
они порхают по палатам,
как белые большие птицы.
Они, как чайки над волнами,
в больничном воздухе витают,
меняются ролями с нами,
обличье наше принимают.
На медсестру повеет жутью,
когда безжизненное тело,
вздохнет внезапно полной грудью,
но станет вновь белее мела.
* *
*
давно хотел с товарищем своим,
но скучно было, что греха таить,
мне мыслями обмениваться с ним.
Старуха притащила таз с бельем
и принялась развешивать во тьме
свои пожитки,
думая о том,
что дочь спилась, а сын сидит в тюрьме.
Схватиться в пору за голову ей
и возопить, что мочи больше нет
ей этот воз тянуть на склоне дней —
и сад, и дом,
весь мир, весь белый свет!
* *
*
Меня не оставляет ощущение,
что дергаю гранату за кольцо,
пытаясь прекратить свои мучения.
Дрожат от страха руки, словно я
подался сгоряча в бомбометатели.
Бакунин и Нечаев — мне друзья.
Желябов и Халтурин — мне приятели.
* *
*
В общем, вычеркнул недаром
строчку я в стихотвореньи —
время дышит перегаром.
Я доподлинно не знаю,
чем оно на самом деле
дышит,
но предполагаю.
И ворочаюсь в постели.
* *
*
между нами может речь идти?
Образы теснятся в подсознаньи,
людям непонятные почти.
Словно полотно киноэкрана,
зимний лес трепещет на ветру.
Снится мне, что я герой романа.
Мной теперь пугают детвору.
Красные, как будто бы от дыма,
у меня во тьме глаза горят.
Не отмыть лицо мое от грима —
черное, как руки у солдат.