стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 11, 2010
Кабыш Инна Александровна родилась и живет в Москве. Окончила Московский государственный педагогический институт. Автор шести поэтических книг, лауреат нескольких литературных премий.
* *
*
— Извини, не расслышала из-за гвалта:
я в троллейбусе,
— еду сейчас домой.
Ты уходишь? Господи, напугал-то!
Я подумала, что-то стряслось с тобой.
Ну конечно, “счастливого” — как иначе,
ну конечно, “полный” тебе “вперёд”.
Где-то есть большие дома и дачи —
там теплей, ибо солнце там круглый год.
Уходить — как же это всегда красиво,
ведь “прощай” — не то что “пока-пока”!
Согласись, родной, велика Россия,
я бы сузила: больно уж велика.
Только некуда мне отступать — я дома:
ставлю сумки в угол и зажигаю свет.
Он горит всегда по закону Ома,
потому что другого закона нет.
Я, мой свет, не жена тебе, не невеста,
и не мать, и тем более не отец —
я и. о. начальника свята места:
нас, точнее, двое тут: я и телец.
Из цикла “Тамарин двор”
*
Красота — это страшная сила,
а горбатых исправит могила.
Но глядишь на красивых в гробу — и
где, скажите мне, их красота?
…Я живу у Тамары-горбуньи,
как за пазухой у Христа.
*
Баб Тамара сидит над кроссвордом,
рядом белый мурлыкает кот,
под шатурским сидит небосводом
вечность, кажется, всю напролёт.
И дожди собираются в ванну,
что ржавеет в саду у неё,
и цветы зацветают и вянут,
и то сохнет, то мокнет бельё.
Покраснеет малина и снова
помаленечку сходит на нет…
А она ищет нужное слово,
как Последний Великий Поэт.
* *
*
1
Я б уходящим потеряла счёт,
когда бы всех и каждого считала.
А в жилах кровь по-прежнему течёт,
но, кажется, совсем осталось мало.
Я почему-то не машу им вслед:
то нет платка, то нет руки свободной,
а то меня во всём народе нет —
смешно сказать: меня-то, всенародной.
2
Какая русская погода,
почти забытая зима.
Обещанного ждут три года —
жду шесть
и не сошла с ума.
Мне ожиданье как работа,
как жизнь,
как смерть,
как первый бал.
Я научилась ждать без счёта:
ты ничего не обещал.
3
Кому — война, кому-то — мать родна:
точней не скажешь. Так же и разлука.
Она кому-то крест, кому-то мука,
а мне звезда и свет в окне — она.
И каждый день, вставая поутру,
я вижу смысл во всём: и в том и в этом,
поскольку, даже если я умру,
ты возвратишься. Не зимой, так летом.
* *
*
Ей, казалось бы, так повезло,
этой глупенькой бабочке в храме!
А она отдохнула на раме
и опять стала биться в стекло.
И чего ей не нравится тут,
где не слышен ни грохот, ни скрежет,
не стреляют, не ловят, не режут —
ставят свечки себе да поют?
И чего она рвётся туда,
где и листья давно облетели
и — моргнуть не успеешь — метели,
а в канале застыла вода?
А ведь бьется, на ладан дыша,
словно там у ней малые дети!
Уж не так ли об твердь на том свете
материнская бьётся душа?
* *
*
С каждым годом, с каждым твоим уходом,
мой хороший,
всё меньше пустеет вокруг земля,
наполняясь родным и не очень родным народом,
от двери — через двор — до Кремля — уходя в поля.
Даже просто взглянуть — не покажется мало,
а ему что-то до смерти нужно сейчас и здесь,
и что делать, когда я в упор его не видала —
ты мне всех заслонял —
а теперь его вижу весь.
Ну, одна на весь мир я натку полотна им,
ну, им пир приготовлю на весь христианский мир:
проходили, читали, сдавали, знаем —
это лепта моя или, как его там,
статир.
Пенелопа пускай отдыхает: всё буду прясть я,
поварихи в бессрочный отпуск пускай идут:
я учила в школе, что нету на свете счастья,
а оно,
стоит только уйти тебе,
тут как тут.