(составители А. Василевский и П. Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 11, 2010
ПЕРИОДИКА
“Альтернация”, “АПН”, “Ведомости. Пятница”, “Вещь”, “Грани.Ру”,
“East+West Review”, “Завтра”, “Известия”, “Искусство кино”,
“InLiberty.ru/Свободная среда”, “Каспаров.ru”, “Контракты”, “Cogita!ru”, “Лехаим”, “Литературная Россия”, “Нева”, “Новая газета”, “Новая Юность”, “Огонек”, “Однако”, “OpenSpace”, “ПОЛИТ.РУ”, “Рабкор.ру”, “Российская
газета”, “Русский Журнал”, “Русский Обозреватель”, “Русский репортер”, “Русский Newsweek”, “Соль”, “SvobodaNews.ru”, “Частный корреспондент”, “Читаем вместе”
Владимир Абашев. Раскованный голос. Всеволодо-Вильва в судьбе Бориса Пастернака. — “Вещь”. Литературный журнал. Пермь, 2010, № 1 <http://culturaperm.ru/content/Veshi(1).pdf>.
“В середине января 1916 года Борис Пастернак сошел с поезда на станции Всеволодо-Вильва Пермской железной дороги…”
Денис Ахапкин об исследованиях творчества Бродского, его юбилее и юбилейных публикациях. Беседу вела Татьяна Косинова. — “Cogita!ru. Общественные новости Северо-Запада”, 2010, 22 июня <http://www.cogita.ru>.
Говорит петербургский филолог Денис Ахапкин: “Бродский не вел дневников систематически, как, скажем, его друг, замечательный поэт и филолог Томас Венцлова, который ведет дневник и иногда из него литературные цитаты публикует различным образом — устно, в каких-то выступлениях и т. д. <…> Но есть отрывочные записи биографического характера. Они есть и здесь, в Петербурге. Его архив хранится в Публичной библиотеке [Российской национальной библиотеке]. Это фонд 1333 в Отделе рукописей. Этот фонд достаточно большой, там больше восьмисот единиц хранения, он был передан в Публичную библиотеку Яковом Аркадьевичем Гординым, к которому после смерти родителей Бродского перешли эти документы. Доступ исследователей к творческой части архива открыт. К сожалению, исследователи не очень активно этим пользуются. Опять же во многом в силу того, что есть устойчивое представление — архив Бродского закрыт и с ним невозможна никакая работа. Но это, повторяю, слухи, потому что все — и Фонд наследственного имущества, и наследники — заинтересованы в том, чтобы работа шла. С другой стороны, они заинтересованы в том, чтобы воля Бродского касательно личных материалов выполнялась. Поэтому можно прийти в библиотеку на общих основаниях, получить доступ к архиву — нужно только отношение из организации, из университета, института академического. Но это общее требование, не только для того, чтобы с материалами Бродского работать.
В Рукописном отделе библиотеки приятно работать — он открыт к общению. Я довольно много времени там провел, работая с этим архивом. Если взять каталог архива, то в нем можно увидеть, что часть материалов помечена как └открытые” буковкой └о” и часть как закрытые. Причем эти материалы в каталоге минимально описаны. <…> И видно, что там, например, под таким-то номером в такой-то папке записи дневникового характера, два письма тому-то и стоит буковка └з”. Вот к этим закрытым материалам получить доступ невозможно в Публичной библиотеке, это правда. Но это лишь небольшая часть архива”.
Дмитрий Бавильский. Уроки морозных каникул. Мишель Монтень. “Опыты”. — “Новая Юность”, 2010, № 2 (95) <http://magazines.russ.ru/nov_yun>.
“Каждому старшекласснику хочется побыть немного Печориным. Вот и я, рассорившись со своей девушкой, бежал в деревню, затворился в снегах, превратив звенящее от мороза одиночество (уральские зимы крепки солдатскими объятиями), от которого не скроешься, в уединение, прихватив с собой в избу двухтомник └Опытов” Монтеня — и пару виниловых дисков. Кажется, именно тогда впервые мне удалось выпасть из социума; встать на свой собственный путь развития. Ведь раньше я был как все, а после этих дней вдруг понял: сознание определяет бытие, а не наоборот — как нам говорили в советской школе”.
Екатерина Барановская. Алиса в 3D-сятом царстве. — “Альтернация”, 2010, № 6 <http://www.promegalit.ru>.
“Итак, Алиса в латах — не девочка, но и не мальчик. Она — андрогин/ангел…”
Павел Басинский. “Я не выдвигаю версий. Я хочу показать, как это было…” Известный критик и прозаик написал книгу об уходе и смерти Льва Толстого. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2010, 5 августа <http://www.chaskor.ru/culture>.
“Расхожее представление о якобы безнравственности Толстого исходит из его ранних дневников, которые он сохранил для того, чтобы все (кто их прочитает) знали, какой он был в молодости гадкий, безнравственный, но вот, дескать, и такого └жалкого” человека не оставил Бог. Это крайняя степень морализма, обостренной совестливости, а мы воспринимаем это как безнравственность”.
“Растрогал тот факт, что Софья Андреевна ни разу не была за границей. Не знаю почему, но очень растрогал. Ведь она была женой самого знаменитого писателя, └первой леди” русской литературы. И всю жизнь прожила в Москве и Ясной Поляне, лишь однажды выехав в Киев к сестре и в Крым к умиравшей матери”.
Владимир Березин. “Выживут писатели-клоуны и сценаристы”. — “Соль”, 2010, 2 августа <http://www.saltt.ru>.
“Ровно двадцать лет назад в └Литературной газете” была напечатана статья под названием └Поминки по советской литературе”. Ее автор Виктор Ерофеев произносил там речь за столом, уставленным едой и закусками, потому что люди, интересовавшиеся литературой и делавшие литературу в ту пору, жили неплохо. Казалось, что литература будет вечной, как вечно почетным будет звание писателя. И вот Виктор Ерофеев вершил не надгробную, а застольную речь. Именно что это ситуация была такая, будто люди пришли с похорон нелюбимого человека в тепло; отряд хоть и заметил потерю бойца, но на перспективы это не повлияло. И вот в тепле, с блинами и водкой поминают покойного. Спокойное умиротворение разливается по телу, и наступает странное облегчение. <…> Парадоксально то, что через двадцать лет оказалось, что слухи о смерти советской литературы несколько преувеличены”.
“Дело в том, что претензии к советской литературе нужно выстраивать очень осторожно, потому как начнешь гоготать, подбоченясь, показывать пальцем, а окажется вдруг, что какие-то толстые и гайдары цепляют за душу, а, наоборот, попытка перенести в страну родных осин европейский экзистенциализм окажется безнадежно вторичной. Окажется, например, что начнет кто-то переписывать Набокова, а выйдет гаже, чем былой роман про домны и мартены”.
“Так вот: все гораздо хуже. И не в отдаленном будущем, а в настоящем и даже немного прошедшем. То, о чем писал Ерофеев, было не концом советской литературы, а началом конца литературы вообще. И не через следующие двадцать, а через ближайшие пять лет мы не узнаем этот литературный мир”.
“Бродский будет омузеиванию, обронзовению сопротивляться всегда…” Беседу вела Татьяна Косинова. — “Cogita!ru. Общественные новости Северо-Запада”, 2010, 28 мая <http://www.cogita.ru>.
Интервью с Ниной Поповой, директором Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Интервью записано на юбилейном “Вечере с Бродским” в Фонтанном Доме 24 мая 2010. “Я до сих пор ужасаюсь тому, насколько огромна пустота, образовавшаяся после его отъезда. Когда приходят журналистки молоденькие и говорят мне: └Да. Он уехал? И как он там устроился?” Понимаете, это же провал полный”.
Дмитрий Бутрин. Общество совершенной памяти. — “InLiberty.ru/Свободная среда”, 2010, 20 апреля <http://www.inliberty.ru>.
“Представьте себе общество, значительная часть членов которого (не 0,3 — 0,4%, как в XIX веке, и не 2 — 3%, как в XX, а десятки процентов) имеют собственный полноценный архив, в котором зафиксированы почти все их коммуникации с внешним миром. Да, сейчас мы говорим именно о письменном архиве — но учтем, что речь идет о фиксации почти любых письменных коммуникаций, от дружеской записки до эссе, от протокола деловых переговоров в мессенжере до любовных писем — с пока еще небольшими вкраплениями фотографий. Но уже в течение десятилетия-другого развитие электронных коммуникаций должно неизбежно привести к гораздо более детальному документированию всей человеческой жизни”.
“Слишком многое в человеке построено на стирании, выцветании памяти, причудливом процессе сохранения важных и неважных подробностей и забвении — именно личная история определяет ощущение └я”. Теперь представим себе невероятную жестокость мира: современные информационные технологии — это во многом и есть ожидавшаяся фантастами └машина времени”, возвращающая в прошлое”.
Дмитрий Быков. Закон Трифонова. — “Известия”, 2010, на сайте — 27 августа <http://www.izvestia.ru>.
“Трифонов никогда не писал об этом быте как таковом — главным открытием его московской прозы был широчайший исторический фон, контекст, из которого вырастали гротескные картинки тогдашнего жадного копошения: такой-то обменялся, такой-то достал стол красного дерева, — но все это происходило в молчаливом присутствии великих и ужасных теней. Прошлое было рядом, счеты сводились до сих пор, споры народовольцев из └Нетерпения” звучали пугающе актуально, и выходило, что революция была ярче, лучше, осмысленней, чем все эти └Предварительные итоги”. Единственным итогом истории, по Трифонову, был человек — общество всегда безнадежно; и девятнадцатый год выковал лучшую породу людей, нежели шестьдесят девятый. Люди семидесятых постоянно мечтали о └другой жизни”, грезили ею, потому что в этой было уже невыносимо душно, — отсюда их интерес к эзотерике, изображенный Трифоновым так точно, саркастично, а все-таки и сочувственно. Этой другой жизни не было, в нее было не прыгнуть: единственной альтернативной реальностью была история русской революции. Историей Трифонов жил, неутомимо ее осваивая, и парадокс заключается в том, что на нем эта тенденция прервалась, как отрезало”.
Дмитрий Быков. И разве молчишь ты? — “Известия”, 2010, на сайте — 13 августа <http://www.izvestia.ru>.
“Двадцать пять лет назад, летом 1985 года, Валентин Распутин после многолетнего молчания опубликовал повесть └Пожар”, ставшую — кажется, помимо авторской воли — провозвестницей перестройки. Задумал он ее, разумеется, задолго до пришествия Горбачева, а напечатал бы без него или нет — бог весть”.
“Распутинский └Пожар” шире и глубже навязанного ему социального смысла. Помню, как эту вещь ругали тогда за публицистичность и даже └полухудожественность”, — художественности, вишь ты, всем не хватало; а между тем почти все эстетские и высокохудожественные сочинения восьмидесятых-девяностых канули, но └Пожар”, увы, не утратил поистине обжигающей актуальности. Большой художник может себе позволить прямую речь, а вот чего не может позволить — так это эскапизма, бегства от реальности, от того, чем живет и мучается большинство”.
Дмитрий Быков. Грин, переводчик с неизвестного. 23 августа мы отметили — непышно, тихо и узким кругом — 130-летие гениального русского писателя, создателя бесконечно манящей реальности. — “Новая газета”, 2010, № 93, 25 августа <http://www.novayagazeta.ru>.
“Грин указал русской литературе прекрасный, спасительный путь — прочь от России или, если угодно, в Россию, но кружным путем. В самом деле, русскую реальность описывать больше невозможно, да и не нужно. В ней нет ничего нового. Описывать русскую жизнь — значит пилить опилки. Русский реализм давно выдохся. Русскую орнаментальную прозу — стилистические фиоритуры поверх все того же невыносимо однообразного пейзажа — читать в принципе невозможно. Все сюжеты уже были. Типажи по большей части описаны, а новым неоткуда взяться. Проблема российской реальности не в том, что она кровава, криминальна, дискомфортна, тоталитарна и т. д., а в том, что она скучна”.
“Литература сегодня должна разрывать круг русского существования и писать о том, чего еще не было, воспитывая в читателе опять-таки те качества, которых у него нет. Ибо то, что есть, обнаружило свою роковую недостаточность”.
Дмитрий Быков. Последний звонок, или Отречемся и отряхнемся. По каким правилам будем жить? — “Новая газета”, 2010, № 71, 5 июля.
“С 1988 года меня тревожил вопрос: почему советская тирания породила несколько замечательных поколений — в частности, то, которое выиграло войну, — а постсоветская свобода привела в основном к разгулу бандитизма, не дав ничего выдающегося даже в культурном отношении? Сегодня, 20 лет спустя, я могу сформулировать ответ: потому что тирания была первосортная, а свобода второсортная”.
“Пора признать, что мы вступили в эпоху молчания классики: при всем своем совершенстве она больше не отвечает на вопросы современного человека. Нынешний десятиклассник может зачарованно слушать Маяковского, но не понимает, из-за чего он так беснуется. Впрочем, советская литература его может увлечь — потому что это тоже литература, делавшаяся с ноля, поверх старых и как бы отмененных понятий о добре и зле”.
“Поймите, что пришло другое время, новая эра, изменившая критерии и упразднившая почти все, чем мы жили. Не отягощайте детей этим наследием, которое уже привело к величайшей гекатомбе в человеческой истории. Поймите, что мировая культура в очередной раз сбрасывает кожу, и цепляться за эту кожу — проявление не столько ностальгии, сколько трусости”.
Быть лузером — это геройство. Финалист “Большой книги” Олег Зайончковский в литературе считает себя дилетантом. Беседу вела Ольга Рычкова. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2010, № 195, 1 сентября <http://rg.ru>.
Говорит Олег Зайончковский: “Для себя, про себя всякий, кто пишет хотя бы письмо бабушке, вступает в некие отношения с литературой и волен переживать их как угодно глубоко. Но профессиональный писатель — это культурная и в каком-то смысле производственная единица. Он понимает (и принимает) свои общественные, цеховые и разные прочие обязательства. Помимо знания Word и умения сочинять, он владеет еще кучей полезных навыков, необходимых в делании того, что мы расплывчато называем └писательской карьерой”. Я же такими навыками не обладаю и никаких обязательств перед кем бы то ни было (кроме моей литературы) брать на себя не хочу”.
Глобализм запредельного. Философ и переводчик-синолог Владимир Малявин о том, как выучить китайский, зачем ехать в Гималаи и что общего у китайских и библейских священных текстов. Беседу вела Ольга Проскурнина. — “Ведомости. Пятница”, 2010, № 32, 20 августа <http://friday.vedomosti.ru>.
Говорит Владимир Малявин: “Дело в том, что русский язык обладает особой глубиной — стилистической и лексической, особенно если речь о старорусском языке.
Я пользуюсь им в переводах — конечно, дозированно: на мой взгляд, это помогает в передаче смыслов. Русский язык позволяет очень богато оркестровать текст. Мне кажется, другие языки не сравнятся в этом отношении с русским. Например, я использую в переводе └Дао дэ цзин” слово └пособление” — то, что обычно переводят как └следование”. Так вот, не └великое следование” — а └великое пособление”. Почему я это делаю? Древние китайские тексты для современного человека, вообще говоря, неясны. Когда современный китаец слышит, что я перевожу └Дао дэ цзин”, его оторопь берет: └Как это можно переводить?! Там же ничего не понятно!” И это правда. Более того, я подозреваю, что многие термины в └Дао дэ цзин” были придуманы самим Лао-цзы — то есть малопонятны и для его современников. И вот эта непрозрачность, эта глубина может быть дана и в русском языке”.
Евгений Головин. VERWESUNG. О поэзии Георга Тракля. — “Завтра”, 2010, № 32, 11 августа; № 33, 18 августа <http://zavtra.ru>.
“И здесь несколько проясняется поэтическая перспектива Тракля. Его нельзя упрекнуть в традиционном для начала века недоверии или страхе перед рациональным мышлением, Тракль его просто ненавидит”.
Екатерина Дайс. Некролог для Евтушенко. Сергей Жадан, русская рок-музыка, Евтушенко и серийный убийца: смерть после Конца Света. — “Частный корреспондент”, 2010, 23 июля <http://www.chaskor.ru/culture>.
“Главное, что объединяет тексты Сергея Жадана и русских рокеров, — это гностицизм, проявляющийся скорее как мировидение, как базовая установка ментальности,
а не конкретный исторический феномен”.
“Гностики существуют в мире материи, которая представляет из себя зло, они окружены злом и материей, их собственное тело — источник страданий и тягостных ощущений. <…> Гностический мир безрадостен, этот мир целиком описывается строками М. Цветаевой: └в теле как в трюме / в себе — как в тюрьме / жив, а не умер / демон во мне”, где демон — это та самая божественная искра, стремящаяся вернуться в свою Плерому, полноту бытия”.
“При этом гностицизм — совершенно непредставимая и неприемлемая религиозная концепция для обыденного человека. <…> Однако она дает свои плоды в творчестве признанных гениев. Скажем, без гностического мироощущения не было бы произведений Лермонтова и Достоевского, Гончарова и Тургенева, Цветаевой и др.”.
Михаил Делягин. Грядущее как риск. Глобальный кризис: путешествие будет тревожным. — “Завтра”, 2010, № 29, 21 июля.
Среди прочего: “…закон сохранения рисков, по которому массовое снижение рисков элементов большой системы ведет к росту общесистемных рисков вплоть до ее разрушения”. Например: “…порча генофонда человечества из-за успехов медицины, обеспечивающей долгую и счастливую жизнь людям с ослабленной наследственностью. Из этой проблемы нет выхода: мы останемся людьми и будем спасать друг друга, но риск будет накапливаться на общесистемном уровне и неминуемо реализуется — стихийно и разрушительно”.
Денис Драгунский. “Я по натуре рассказчик”. Беседовала Алена Бондарева. — “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”, 2010, № 8 — 9, август-сентябрь <http://www.chitaem-vmeste.ru>.
“└Темные аллеи” — великий памятник русской литературы. Возможно, в том и была историческая миссия и русская задача Бунина, чтобы оставить этот поэтический, тонкий, сильно эротизированный образ ушедшей России. Потому что, если бы не Бунин, Россия того времени запомнилась бы └Жизнью Клима Самгина” и предреволюционным критическим реализмом, который описывал сплошную беду и горе (они, несомненно, имели место, иначе бы революция не случилась). Но было и то, о чем писал Бунин”.
Всеволод Емелин. “Я живу просто…” Беседовали Андрей Фефелов и Андрей Смирнов. — “Завтра”, 2010, № 33, 18 августа.
“Еще до того момента, как я пришел к своему первому стихотворению, ранний Иртеньев произвел на меня сильное впечатление. Я увидел, что так можно писать. Но Иртеньев — чистый сатирик и ироник. Он четко отделяет себя от своих объектов. Я не отделяю, возвращаясь к философской терминологии, субъект и объект. У меня и иронии даже нет, автор и персонаж неразделимы, маска прилипла к лицу”.
“Тот же Некрасов — совершенно недооцененная фигура. На мой взгляд, он интереснее Пушкина. На стихи Пушкина народ песен не поет, а на стихи Некрасова народ поет песни. └Ой, полным-полна моя коробочка” или └про Кудеяра-атамана” — это Некрасов”.
“Мои литературные враги любят Ходасевича, а я его совершенно не понимаю. Зато они очень стесняются Блока, который, как неоднократно озвучено нашими └литературными генералами”, — └плохой поэт”. Высоцкий — тоже, как ни странно, во многом забыт, совершенно не оценен за то, за что надо было бы оценить, растворен в мифе и подробностях личной жизни…”
Изделия духа. Финалист “Большой книги” Павел Крусанов считает, что должен был родиться жуком. Беседу вела Ольга Рычкова. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2010, № 184, 19 августа.
Говорит Павел Крусанов: “Жуки — чудесные создания, и мне совершенно непонятно, как большинство людей умудряются оставаться к ним равнодушными, смотреть на них без увлечения, не испытывать воодушевления от одного факта присутствия их в нашем мире и путать их с тараканами и клопами. Воистину эти люди обделены чувством прекрасного. Я, например, способен любоваться жуками бесконечно. Согласитесь, это о многом говорит. Возможно, я должен был родиться жуком, но что-то пошло не так, и теперь мне приходится мучиться в человеческом обличии. В итоге моя бескорыстная любовь к жукам и их собирательству достигла таких размеров, что это уже пугает домашних, которым в пространстве жилища и моего воображения остается все меньше и меньше места”.
Иосиф Бродский, независимая Украина и крик раскалывающегося сердца. — “East+West Review” (Международное обозрение: Восток+Запад), 2010, 13 августа <http://www.eastwest-review.com/rus>.
Говорит израильский политолог Давид Эйдельман: “Когда мы говорим об этой оде [“На независимость Украины”], то не стоит забывать базовых принципов восприятия стихотворного текста. Да, текста на актуальную тему, но написанного, как это всегда у Бродского, не исходя из сиюминутных задач политической необходимости, а как бы из космоса, с точки зрения вечности. Текста, написанного не пиарщиком, не мелким рифмоплетом-пропагандистом, а величайшим творцом эпохи”.
“Бродский любил повторять слова Акутагавы: └У меня нет убеждений, у меня есть только нервы”. <…> Ода на независимость — потрясающий силы человеческий документ. Непосредственная, никем не санкционированная реакция частного лица на глобальное событие, которое по своему смыслу для любого пишущего на русском должно было казаться куда выше любых политических передряг и соображений”.
Тимур Кибиров. “Много есть ярких поэтов, а вот читателей нет”. Беседу вела Елена Мухаметшина. — “Русский Newsweek”, 2010, № 30, 10 — 25 июля <http://runewsweek.ru>.
“Видимо, моя репутация мракобеса и обскуранта уже вполне сложилась. Да ничего бы я не стал запрещать! Я только за то, чтобы мне разрешали вредные книжки называть вредными, глупые — глупыми, безнравственные — безнравственными. Чтобы всякая речь о морали в литературе не прерывалась негодующим ревом: └Так вы что же — за цензуру?!” Запрещенных, якобы заведомо безнравственных тем или слов для писателя, конечно же, нет, есть безнравственный, гадкий или злой подход к теме. Мерзостью пред лицом Господа может стать сочинение о житии святого”.
“Когда царя ведут на гильотину…” Разговор с Германом Садулаевым. — “Однако”, 2010, № 30 (46) <http://www.odnakoj.ru>.
Говорит Герман Садулаев: “<…> литература как интерактивное творчество невозможна. То, что текст рождается якобы в процессе чтения его читателем, для меня абсурдное утверждение. Я считаю, что литературный текст не только не может быть изменен, его даже не следует коннотировать. Даже комментарии читателей в Интернете, включенные в пространство текста, создают определенные настроения, которые могут изменить последующее восприятие текста. Смысл литературы именно в том, что текст не рождается в момент прочтения читателем, а существует до, вне и без, то есть независимо от его прочтения. Литература — это закрытый текст. В этом наш манифест, в этом наше заявление. Второй вопрос — авторство. Читатель и критик никак не являются соавторами”.
Олег Ковалов. Сатурн, пожирающий детей. — “Искусство кино”, 2010, № 4 <http://www.kinoart.ru>.
“Пока отечественные критики бродили вокруг да около маленького Ивана, на все лады твердя про └детство, опаленное войной”, Сартр ухватил смысловое ядро этого образа и всей ленты. К чеканным выводам левого интеллектуала не осмелился бы подойти и самый либеральный советский критик. Как, в самом деле, выговорить такое: └…На войне все солдаты безумны; этот ребенок-чудовище является объективным свидетельством их безумия, потому что он самый безумный из них”. Дело было даже не в цензуре, а в том, что в СССР 60-х многим самым замечательным и свободомыслящим людям мысли об абсурдности бытия и тем более — о └безумии” советских солдат, защищавших Родину, казались верхом абсурда и прямым кощунством. Потому как не подавить в себе соображения, очевиднейшие для непредвзятого взгляда Сартра: └В гуще людей мирных, которые согласны умереть ради мира и ради него ведут войну, этот воинствующий и безумный ребенок ведет войну ради войны. Только для этого он и живет среди солдат, которые его любят, в невыносимом одиночестве””.
Андрей Колесников. Актуальный Трифонов. Советская литература — едва ли не единственное средство описания современного человека. — “Частный корреспондент”, 2010, 27 августа <http://www.chaskor.ru/culture>.
“Можно переиздать значительное число наименований советской прозы, ну, например, └Бессонницу” Александра Крона, и читатель не заметит отличий в человеческой природе персонажей, пропуская мимо сознания характерные приметы времени. И тогда становится понятным, что на самом деле в жизни той среды, которая описывалась бытописателями городской жизни, мало что всерьез изменилось”.
“Прошло много лет. И Юрий Трифонов остается главным советским послевоенным писателем и сохраняет статус автора актуального, глубже других проникающего в сознание современного человека”.
Андрей Кончаловский. Верить и думать. Беседу вел Валерий Кичин. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2010, № 147, 7 июля.
“На вопрос, как избавить общество от иерархической системы, уважаемый Евгений Ясин сказал, что лучшее лекарство от иерархии — демократия. <…> Я спросил Ясина, как он видит возникновение демократии в России. Ясин на это ответил: погодите, недолго ждать! Как все-таки живуча эта либеральная мечта, что демократия где-то рядом за углом! Профессор Ясин добавил: проблема России в том, что ее правители требуют вертикали власти, а это большой порок. Но вот важный вопрос: демократия — это причина или следствие? Если Евгений Ясин уверен, что иерархия исчезнет, а новая ментальность появится в России в результате демократии, — то какие же силы установят эту демократию? По-моему, здесь есть трагическое заблуждение”.
“На самом деле в мире уже идет новый процесс: медленное, но неуклонное слияние трех властвующих элит — политической, финансовой и медиа. В России к тому же законодательная, исполнительная и судебная власти слились в один монолитный институт. <…> В разных обществах формируется конгломерат, который Александр Зиновьев называл └сверхвластью”…”
Павел Крусанов. “Человек — функция вселенского организма…” Питерский писатель отвечает на самые важные вопросы. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2010, 25 июля <http://www.chaskor.ru/culture>.
“Лев Гумилев в восьмидесятые утешительно обещал России, исполнившей по его представлениям свою провиденциальную задачу, двести лет золотой осени. Однако реальность предлагает нам нечто куда менее поэтическое — пепелище, гноище, деградацию притязаний во всех областях жизни, разобщение, апатию, потерю ориентации и шатание государственной воли, девальвацию, простите за пафос, нравственных и культурных ценностей, торжество корысти и тугое, неодолимое неприятие идеи бескорыстного служения, а также любой позитивной инициативы, связанной с перспективой развития страны, региона, города, села, отдельного хутора, а не с извлечением сиюминутной выгоды”.
“Исхода три: естественное исчезновение через поглощение соседями России в ее нынешних пределах (не очень реально), появление ответственного государственного правителя, чья воля способна оживить и расчистить пространство, и третий исход — появление при попытке поглощения России отечественного Гарибальди, поскольку народ и государство — такой материал, который имеет предельную точку сжатия, после которой может произойти взрыв”.
“Конечно, в масштабах человеческого разумения никакого смысла у жизни нет. То есть человек просто не в состоянии постичь замысел не им сотворенной штуки. Потому что он сам часть, фрагмент этого замысла, встроенный в общую материю бытия”.
Люди меняться не собираются. Беседу вел Роман Сенчин. — “Литературная Россия”, 2010, № 34-35, 20 августа <http://www.litrossia.ru>.
Говорит Захар Прилепин: “Если написание публицистики не вредило Льву Толстому, Достоевскому и Горькому — отчего оно должно вредить нам? Мало того, я думаю, что потеря интереса и к публицистике и, кстати, к литературной критике у, к примеру, современных русских поэтов — отчасти признак нашей общей деградации. Вспомните Серебряный век — не только символисты, Брюсов, Белый и т. д., но и следующее, куда менее академичное и куда более озорное поколение — сначала футуристы, а потом имажинисты — почти все они находили время писать и критику и публицистику. У Есенина, прожившего короткую жизнь без угла, без двора, в состоянии периодического разгула, в литнаследии можно найти не только нередкие заметки о поэзии, но даже обзоры современной прозы той поры. Вы можете представить современного поэта, который ориентируется в современной прозе? А прозаика, который знает поэзию — ну, кого-то еще, помимо Емелина и Родионова?”
“Мы живем в эпоху мутации национального характера”. Беседу вел Константин Мильчин. — “Русский репортер”, 2010, № 33, 26 августа <http://www.rusrep.ru>.
Говорит Григорий Чхартишвили / Борис Акунин: “Так что у меня в романах ностальгия не по государственной истории и не по империи — это ностальгия по большой литературе”.
“Я, конечно, очень люблю пушкинскую прозу, но понимаю, что она в значительной степени вышла из французской литературной традиции. Мне хотелось бы считать Пушкина явлением всемирного масштаба, но это, увы, не так. Пушкин значит невероятно много не для всего мира, а только для России. Но разве этого мало? Нам с Пушкиным повезло просто фантастически. В какие-то еще детские времена нашей культуры вдруг появился удивительно взрослый автор, одновременно веселый и мудрый. <…> Если судить по той эпохе, ну кого мы заслужили? Жуковского. Карамзина. Батюшкова с Баратынским. А Пушкина — за что нам такое? Еще вчера были Державин, Херасков, а тут вдруг — бац! — Пушкин. И мы еще любим жаловаться, какая у нашей страны тяжелая судьба”.
“Я свободный человек: что хочу, то и делаю. Хотя на самом деле свобода, конечно, заключается не в том, что ты делаешь то, что хочешь. Свобода — это когда ты не делаешь того, что тебе поперек души”.
Олег Неменский. Воображая нацию. Дискуссии о нации и национализме в современной России. — “АПН”, 2010, 3 августа <http://www.apn.ru>.
“<…> русские остаются последним крупным народом европейской части света, не обладающим не только своим nation-state, но и самыми простыми институтами самоуправления хотя бы на уровне культуры”.
Нечто неслыханное. Переписка публициста и поэтессы о стихах. — “Известия”, 2010, на сайте газеты — 6 июля.
Фрагменты переписки публициста Александра Тимофеевского с поэтом Марией Степановой.
“Александр Тимофеевский: В нашей интеллигентской, обиходной практике говорят и пишут цитатами. Мы ими друг с другом аукаемся — Пушкиным, Тютчевым, Блоком, Мандельштамом, Ахматовой, Бродским. Бродский, впрочем, последний в этом списке. После него — тишина. Современные стихи не цитируются. Почему? Что это за свойство такое, цитируемость? И является ли оно непременным признаком поэзии?
Мария Степанова: Подозреваю, уверена почти, что обиход этот (цитата как пароль, цитата как отмычка) не самого давнего происхождения — для скорости скажу, советского — и к естественному бытованию поэзии прямого отношения не имеет. Аукаться ведь можно чем угодно — рекламными слоганами, фразами из анекдотов. <…> Не любые стихи стремятся стать песней. Не любой текст мечтает вернуться в смесительное лоно фольклора. Все существенное — объем и смысл, представление об авторском замысле, которое может дать только весь корпус текстов, проще говоря — самих Пушкина-Блока-Есенина — такой способ чтения оставляет за бортом. Это, собственно, почти и не чтение — а что-то вроде непременного пения при застолье, └Невечерней”, которая необъяснимым образом ласкает слух и мне и соседу”.
См. также: “Приходит, допустим, в ваш дом малознакомый человек. Ну, мало ли по каким делам. Вы проводите его на кухню (все тогда сидели на кухнях) и почти автоматически произносите: └Мы с тобой на кухне посидим”. А он, этот практически незнакомый тебе человек, на таком же автомате продолжает: └Сладко пахнет…” И с этого момента вы понимаете, что неформальное общение возможно. А уж если он, угощаясь на вашей кухне чем бог послал, еще и скажет └вот какие большие огурцы продаются в наших магазинах”, то уже и до закадычной дружбы рукой подать”, — вспоминает о времени “повышенного литературоцентризма” Лев Рубинштейн (“Иду на └мы”” — “Грани.Ру”, 2010, 8 июля <http://www.grani.ru>).
Жорж Нива. Беседа первая: “Об оттепели и о Борисе Пастернаке”. Беседу вел Михаил Соколов. — “SvobodaNews.ru”, 2010, 23 августа <http://www.svobodanews.ru>.
“У него [Бориса Леонидовича] не было постоянного стресса. Евгений Борисович [Пастернак] в своих книгах и статьях, высказываниях, насколько я помню, немножко настаивает на этом. Я его не видел в этом состоянии. Он страдал, конечно, но в нем была большая доля детскости, наивности и жизнерадостности, что он мог освободиться от этого ига психологически. Я его помню веселым, радостным, рассказывающим разные анекдоты, например, как люди подходили к нему как духовному отцу давать советы как жить, как будто он второй Толстой. Это было для него забавно, он отвечал, как мог. Рассказывал нам”.
“Никто не прогнозировал падение коммунизма. <…> Редкий человек мог просто, как советский молодой дерзкий диссидент Андрей Амальрик, сказать — └падет”.
К тому же назначить дату. Он ошибся на несколько лет, но мало. Я помню, что Владимир Максимов рассуждал о том, какую конституцию мы состряпаем, придумаем для независимой и свободной России. Но, вы знаете, это были упражнения немножко богословские, как будто не для будущего”.
Владимир Новиков. “Трудно быть Блоком…” После жизнеописания Владимира Высоцкого известный критик выпустил биографию Александра Блока. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2010, 21 августа <http://www.chaskor.ru/culture>.
“Новое, что я узнал из совокупности написанного Блоком и о Блоке, — это тот факт, что Александр Александрович был очень умен. Мы поэтов и поэзию ценим за другое, да к тому же Блок не стремился выглядеть интеллектуалом. └Я человек среднего ума”, — сказал он юной Евгении Федоровне Книпович, и та даже не рискнула привести эту фразу в своих воспоминаниях, только в устной беседе проговорилась. Но ум на самом деле был могучий, он проявился и в конструировании лирического мира, и в построении биографии: └Кую свою судьбу”, — писал он матери в 1908 году”.
“Как же └неинтересен”, когда он вызывает у вас такой поток темпераментных суждений?! Хуление Блока — это особая субкультура, я ее давно изучаю. В └блокохульстве” есть эвристический потенциал”.
“Нужно научиться платить за электронные книги”. Беседовал Михаил Серафимов. — “Огонек”, 2010, № 34, 30 августа <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
Говорит замруководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Владимир Григорьев: “На самом деле могу утверждать, что в ближайшие 10 лет реальной угрозы индустрии бумажных книг нет. <…> При всей кажущейся тотальности электронных книг реальные цифры продаж в ведущих странах говорят о том, что онлайновый книжный бизнес только в начале пути. Для примера: объем рынка электронных изданий в США составляет сегодня чуть менее 200 млн долларов. При этом объем рынка бумажной книги — около 25 млрд. При этом нельзя не отметить: рост продаж электронных книг только в этом году — 200 процентов. Это запредельный, конечно, темп роста”.
“А с типографиями вообще интересно. Как показали многочисленные опросы, количество продукции, выпускаемой типографиями, с появлением электронных книг не изменилось. Вся та бумага, которая ранее шла на производство книг, сегодня идет на маркетинг, рекламу и прочее. И совсем уж показательный факт: в мае этого года одна крупная немецкая типография закупила 14 ультрасовременных машин высокой производительности для печати. Они очень дорогие, почти как небольшой самолет. Для сравнения: в России таких машин всего четыре. Это все говорит о том, что бумагу никто хоронить не собирается”.
Глеб Павловский. Где бы взять национальную интеллигенцию? Беседу вел Константин Крылов. — “Русский Журнал”, 2010, 15 июля <http://russ.ru>.
“Константин Крылов: <…> Российское государство очень плохо относится к русским, даже хуже теперь, чем как к расходному материалу, скорее как к чему-то мешающему. Русские, в общем, государство тихо ненавидят, но сделать ничего не могут. Это устойчивая конструкция, она может существовать, пока русские не кончатся либо пока не кончится государство.
Глеб Павловский: Я не помню, когда бы русские любили свое государство.
К. К.: Я думаю, что ни один народ, не ставший нацией, не только не может любить, но и не может хорошо относиться к государству. Например, те же немцы, пока не стали нацией, а были маленькими кучками людей в курфюршествах и их считали народом бестолковым и бессмысленным, — так вот, эти немцы к государству относились очень нигилистически. Если почитать их писателей того времени, что они писали, то выяснится, что немецкая сатира очень напоминает русскую. А появление именно национального государства и нации как его основы очень сильно все меняет.
Г. П.: Сравнение с немцами, это как раз к теме └не стало бы бабе хуже”. Тема слишком банальна, ведь стать хуже может при любом, абсолютно любом сценарии. И трудно представить русскую стратегию, которая избавлена от этого риска. Этот страх питает и национальную превентивную усталость.
К. К.: Могу себе представить такой сценарий. Для меня совершенно очевидно, что принято решение по замене населения. То есть у русских есть выбор: сдохнуть гарантированно или еще помучиться”.
Лиля Панн. От Арзамасского ужаса к Астаповскому “Ничего!”. К столетней
годовщине смерти Льва Толстого. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2010, № 8
<http://magazines.russ.ru/neva>.
Среди прочего: “Не забыть улыбку протоиерея о. Мих. Ардова, с какой он лапидарно ответил: └Да, мы отлучили еретика от церкви!” — на чей-то простодушный вопрос к священнику (дело было на его литературном вечере в Нью-Йорке): └Скажите, а как же церковь могла предать анафеме Льва Толстого и отлучить его от церкви?!” Эта ясная улыбка, это твердое └мы” мгновенно просветили присутствовавших, что ересь есть ересь и что перед ней все равны и поблажек никому не будет”.
По ту сторону запрета: взгляд криминолога. Лекция Якова Гилинского. — “ПОЛИТ.РУ”, 2010, 26 июля <http://www.polit.ru>.
Расшифровка лекции доктора юридических наук Якова Ильича Гилинского, прочитанной 20 мая 2010 года в Политехническом музее. “Надо сказать, что все виды девиантности, девиантность — это различные отклонения от нормы — это алкоголизация, наркотизация, некоторые считают самоубийства, некоторые считают гомосексуализм, хотя специалисты знают, что гомосексуализм — это одно из нормальных сексуальных влечений, и так далее — это все социальные конструкты. Их нет в реальной действительности. В реальной действительности нет преступности. Нет такого явления, нет такого вида поведения, нет таких деяний, которые всегда, при всех условиях, по своему содержанию преступны”.
Анатолий Рясов. Чтение в темпе prestissimo. — “Рабкор.ру”, 2010, 31 июля <http://www.rabkor.ru>.
“<…> восприятие текста на слух всегда отличается от чтения. А в случае художественной литературы аудиокниги вообще оказываются ближе к сфере театра (радиоспектаклей), ведь слушатель в отличие от читателя всегда оказывается зависим от интонаций и тембра голоса чтеца, и каким бы безэмоциональным ни был голос, он все равно использует интонационные акценты и вносит свои обертоны в восприятие текста. С электронными текстами ситуация вроде бы совсем иная: меняется только форма, модернизируется технология. Не игнорируя личные привычки тех, кто десятилетиями читал тексты с бумаги и не готов отказываться от невиртуальных форм, все же стоит пристальнее всмотреться, идентичны ли для нашего сознания одни и те же тексты на бумаге и на экране. Ведь если на восприятие текста может влиять даже шрифт, неужели оно не преобразуется в случае смены └носителя”? Случайно ли такой стилист, как Саша Соколов, замечает, что романы, созданные на компьютерах, зачастую принципиально отличаются от написанных рукой? Почему многие филологи, не отрицая отдельных удобств компьютерных средств при работе с текстом, по-прежнему отдают предпочтение бумажным книгам? Не акцентируя внимание на оценках, попытаемся определить разницу. Недавно в └The Guardian” было опубликовано небольшое исследование на эту тему. Вывод любопытен: при чтении с экрана люди чаще не дочитывают тексты до конца, чем в случае с бумажными книгами”.
Анна Сапегина. Беседы с внутренним голосом. — “Альтернация”, 2010, № 6 <http://www.promegalit.ru>.
“Поэты помаленьку грызутся, а на улице, меж тем, наступила весна.
— Хватит уже думать об этой литературе, — говорю сама себе, — посмотри лучше на эти голые ветки — еще немного и полезут из них бледно-зеленые клейкие листочки.
— Клейкие листочки — это из Достоевского, известный символ └живой жизни”, противопоставленной бесплодным мудрствованиям, — тут же услужливо подсказывает внутренний голос”.
Своевременное искусство. Художник Владимир Сальников в гостях у “Завтра”. — “Завтра”, 2010, № 32, 11 августа.
“Современное искусство, contemporary art — это не искусство, современное нам, это не искусство, которое делают современники. Это специфическое культурное изобретение, которое объявило себя наследником авангарда”.
“Глядя из России, это не очень понятно, просто не видно. Ведь современное искусство мы получили в готовом виде, как европейское искусство в начале XVIII века, мы не работали над его созданием. Отчего, например, нам не понятно содержание жанра натюрморта, всегда несущего одно послание, культурно чуждое русскому человеку?
В каждом натюрморте заложена └истина” идеологии Контрреформации — └Memento mori”. Ты смотришь на какие-то цветы и фрукты и понимаешь, что завтра они завянут, фрукты сгниют, а сам ты умрешь. Вот о чем это искусство. Но в России оно не очень понятно. Россия не участвовала ни в Реформации, ни в Контрреформации, поэтому русский художник постоянно малюет невпопад — кладет в натюрморт то буденновку, то лапти”.
“Для России главная проблема в том, что современное искусство надо было вводить как искусство, чтобы оно выполняло те же самые функции, какие выполняет искусство в любом обществе”.
Александр Севастьянов. Omnia contra omnes, или С природой не спорят. — “АПН”, 2010, 18 августа <http://www.apn.ru>.
“Этнические войны отнюдь не привели к взаимоистреблению всех людей на Земле, напротив, ее население заметно растет. Как мы твердо знаем, выжили и размножились все три основные проторасы (некоторые побочные расы — например, гиганты Малакки, Южной Африки или Мексики или карлики └эбу гого” в Индонезии, чей череп был не больше грейпфрута, — улетучились неизвестно куда и почему). А вот обо всех этносах, возникших за 30 тысяч лет, этого, увы, не скажешь, от многих не осталось и следа, └погибоша аки обре” или таинственно исчезли, как ольмеки. Даже в историческом времени можно найти множество этнонимов (хоть бы и у Геродота), ничего уже не говорящих уху нашего современника, давно выбывших из списка живых. В доисторические времена таких исчезнувших этносов было, надо думать, гораздо больше. Если сегодня по самым общим подсчетам на Земле обитает свыше 2000 этносов, то в начале нашей эры их было в восемь раз больше, но семь восьмых исчезло неведомо куда.
В том числе немало их погибло в войнах, которые еще недавно какой-нибудь малообразованный гуманист необдуманно назвал бы └братоубийственными”. Но все это не повод для траурных настроений. Как подсчитали известные специалисты — биологи Харпер и Аллен, за последние 2000 лет бесследно уничтожено 106 видов крупных зверей и 139 видов птиц. Большая часть этого числа — за последние сто лет. И что? Стали ли мы несчастны из-за этого (о легкой грусти я не говорю)? Сильно ли изменили свой образ жизни? Вообще — заметили ли эту катастрофу? Не думаю; все действительное разумно, все разумное — действительно, как гениально сформулировал Гегель”.
“Итак, война — есть наиболее древний тип межэтнических отношений, всегда занимавший наиболее важное место в существовании этносов. Тип отношений, в котором стремление к расширению коллективного царства └Я — могу” находило самое простое, доступное и действенное разрешение. Тип отношений, уже в незапамятные времена превратившийся в архетип, если не в инстинкт. <…> Можно сказать так: стремление разных этносов расширить коллективное царство └Я — могу” есть неизбежность, которая так же неизбежно ведет к конфликту. Поэтому само существование в мире различных рас и этносов является вечной санкцией для вечных войн”.
Седьмая печаль Довлатова. 24 августа исполняется двадцать лет со дня смерти писателя. Беседу вела Наталья Кочеткова. — “Известия”, 2010, на сайте газеты — 24 августа.
Говорит Яков Гордин: “Он любил рассказывать про себя уничижающие истории. Скажем, физически он был очень крепким — большим, тяжелым. Но при этом я помню, как он мне несколько раз рассказывал историю про то, как вызвал для своей мамы такси на улицу Рубинштейна. Он вышел с ней вместе из подъезда и увидел, что это такси пытается захватить какой-то на вид плюгавый человек. Сережа решил, что он сейчас разберется с ним в два счета. Он говорил: └Я размахнулся, но задел мизинцем за дверцу машины. Мизинец вывихнул и был уже совершенно небоеспособен”. Это характерная для Довлатова байка, в которой героическое начало оборачивалось анекдотическим и даже унизительным для рассказчика финалом”.
“Очевидно, он строил свой образ как образ некоего литературного персонажа — такого неудачника. Ведь если внимательно почитать его прозу, то можно заметить, что ей характерны две основополагающие черты: мужество и неудача. Вот почему, я думаю, Довлатов пользовался и пользуется, особенно у молодого читателя, таким успехом. Потому что он точно определил характер основного персонажа — это мужественный человек, которому не везет”.
Антон Семикин. Жестокое далеко. — “Каспаров.ru”, 2010, 3 августа <http://www.kasparov.ru>.
“└Все было совсем не так”. Вот основная интенция большинства произведений фантаста Михаила Харитонова, собранных в этом двухтомнике. └Ироническая фантастика с конспирологическим уклоном”, — сказано в аннотации. А конспирология — это когда, └если поскрести”, все оказывается совсем не так, как кажется и как принято считать. И Харитонов └скребет”, скребет размашисто и искрометно, не щадя ничего и никого. Вот, например, Шерлок Холмс оказывается жалким безумным маньяком (рассказ └Тарантелла”), а вся его знаменитая эпопея — спецоперацией британских спецслужб. Повезло психу: его брат Майкрофт, почитай что первый человек в Британской империи, прикрывая родственничка, бросает все силы Интеллинджент Сервис на расследование преступлений, раскрытие которых приписывается потом └гениальному сыщику”. И доктор Ватсон не так просто приставлен к сумасшедшему трансвеститу Холмсу, который любит на досуге переодеваться в женское платье и воображать себя несуществующей └миссис Хадсон”. Доктор — человек казенный, выполняет спецзадание. Дегенеративный Шерлок-Потрошитель кромсает проституток на лондонском └дне”, а Ватсону одна забота — как эти безобразия скрыть, └перевести стрелки”, да в книжках своих Холмса └отмазать” и распиарить”.
“Всего в двух томах уместились два романа, четыре повести, не один десяток рассказов и еще пьеса └Дракон” (классической драме Евгения Шварца не поздоровилось так же, как и Стругацким). Выпустило Собрание сочинений Харитонова петербургское издательство └Владимир Даль”. Оно примечательно тем, что в выходных данных книг не указывает тиражи и специализируется в основном на издании правой философии (Константин Леонтьев, Шмитт, Хайдеггер, Юнгер). В этом сборнике то, что Харитонов писал в течение 20 лет. В издательской аннотации он кокетливо назван └загадочным сетевым автором”. Эта приманка для читателей между тем уже утратила свою свежесть. Все, кому интересно, давно знают, что Михаил Харитонов — псевдоним философа, публициста, редактора, литератора и общественно-политического деятеля Константина Крылова. Сам Крылов в своем недавнем интервью сказал, что полной тождественности между ним и его НФ—альтер эго нет. └Он талантливее меня, он более худой, и он больший мизантроп””.
7 вопросов Михаилу Казановичу, физику. Вопросы задавала Ирина Ротару. — “Русский репортер”, 2010, № 30-31, 5 августа.
Говорит Михаил Казанович: “Стрела времени и закон роста энтропии каким-то образом тесно связаны”.
“Существуют две модели: └все, что не разрешено, запрещено” и └все, что не запрещено, разрешено”. До начала XX века физика за рамки первой модели не выходила. Машина времени была чем-то из разряда научной фантастики. Как, например, и черная дыра, которая принципиально ненаблюдаема. Современная физика живет по второй модели. В существовании черных дыр большинство исследователей уже уверены. Машина времени остается пока интеллектуальным упражнением. Она возможна, но о ее └конструкции” говорить пока не приходится”.
“Любой физический эксперимент — это эксперимент и над временем тоже”.
“Когда рассказываешь о теории Большого взрыва, всегда возникает два вопроса: где он произошел и что было до него? Эти вопросы подразумевают наличие двух категорий — пространства и времени. Но обе эти категории возникли вместе со Вселенной благодаря Большому взрыву. Говорить о том, что было до этого, — логическая ошибка. Стало быть, возраст времени вполне исчисляем. Ему столько же лет, сколько нашей Вселенной, то есть около 13,7 миллиарда лет”.
Петр Топорков. Кенжеев и муза старости. — “Альтернация”, 2010, № 6 <http://www.promegalit.ru>.
“Не могу точно сказать, от чего это — то ли от успехов медицины по увеличению средней продолжительности жизни, то ли от каких иных изменений, — но налицо закономерность: поэзия толстых журналов незаметно └постарела” вместе с поэтами. Если раньше судьба легендарного поэта легендарно завершалась дуэлью, расстрелом, лагерем и т. д. — то теперь воцаряется мягкотелый happy end: в поэзию хлынули ревматизм, аспирин, поликлиники. И Кенжеев не одинок. Толстые журналы говорят мне: муза старости — существует. Эта муза поселилась на русских квартирах при помощи Бродского, давшего своей судьбой уникальный образец └стареющего поэта” — того этапа жизни, до которого Баратынский все же не дожил и в который так и не вписывается Державин”.
“Муза старости ли? Муза времени? Муза замедления? Ясно одно — это реакция на вечное мальчишество, утвержденное и утверждаемое в поэзии как единственно возможная модель поведения”.
Трудно быть Стругацкими. Режиссер Алексей Герман — о знаменитых советских фантастах. Беседу вела Наталья Кочеткова. — “Известия”, 2010, на сайте — 27 августа.
Говорит Алексей Герман: “Если бы наша страна необыкновенно процветала, то Стругацкие были бы никому не нужны”.
Денис Тукмаков. Как был разрушен Советский Союз. — “Завтра”, 2010, № 34, 25 августа.
“Советская антропология оперировала парадоксальной версией Идеального, в которой аскетизм и служение праведника не подразумевали ни посмертного воздаяния и спасения, ни прижизненного почитания со стороны государственных институтов: даже великий герой мог в любой момент оказаться падшим └врагом народа”. Советское Идеальное не предусматривало никакой связи с трансцендентным, с горним, с божественным. Сакральные категории едва ли мыслились в качестве потусторонних — все, что было свято для советского человека, оказывалось объяснимым, земным и тленным”.
“Но и в этом материальнейшем из окружений ничего прочно не принадлежало советскому человеку: он не мог распоряжаться своим посмертным существованием после жизни и был отчужден от собственности, покуда был жив. В последнем заключался еще один парадокс советского социума, диктовавшийся двойственным идеологическим отношением к понятиям └собственность” и └стяжательство”. СССР как последовательно социалистическое общество с самого начала беспощадно выступал против природной человеческой склонности — владеть и преумножать личные богатства на земле в сколько-нибудь серьезных масштабах”.
“К 70-м годам у Запада в целом не оказалось достаточных ресурсов, чтобы поддерживать эту [научно-техническую] гонку на прежнем уровне. Но главное, конкурентная борьба среди уже сформировавшихся транснациональных корпораций достигла такого уровня, при котором для всех стало выгоднее не продолжать соревнование, кто кого обскочит, а пытаться извлекать сверхприбыль из уже существующего уровня развития. Иными словами, на определенном этапе └гонка за прогрессом” вошла в противоречие с └гонкой за сверхприбылью”. Первое перестало автоматически означать второе, и наоборот. Таким образом, в начале 70-х годов перед финансовой и политической элитой западного мира встал вопрос о сворачивании развития, о └конце истории”, о прекращении научно-технического прогресса. <…> Остановка развития, однако, могла быть реализована лишь в одном случае — с ликвидацией принципиального соперника западного мира, Советского Союза”.
“У меня нет такого ощущения, что литература — мои штаны”. “Нейтральная территория. Позиция 201” с Дмитрием Веденяпиным. Беседу ведет Леонид Костюков. — “ПОЛИТ.РУ”, 2010, 23 июля <http://www.polit.ru>.
“Дмитрий Веденяпин: …в конце и пишу, что мне кажется, что, может быть, да, и действительно это преследовало меня много-много лет иногда, но в последнее время, честно говоря, это реже со мной происходит. Да, мне кажется, что вот, да, вот вдруг все в самом деле… ну об этом я буквально и говорю, что все, что было после 6 лет, — это сон. И я проснулся… и я окажусь там. Но и дальше я пишу: как же так… В раю все настоящее сохранится, даже сны, думаю я, а ненастоящее исчезнет. Поэтому здесь, что ли, все, что настоящее, все останется. Потому что и сон — это некоторая реальность, разумеется.
Леонид Костюков: Эта тема поднята, насколько я помню, в Священном Писании, когда спрашивают, если я правильно помню, даже у Иисуса. Вот, допустим, был человек, он жил с женой, жена его умерла, он начал жить с другой женой, прожил с ней… и с этой был счастлив, и с той был счастлив. А с кем из них он будет в раю? И Иисус отвечает, что в раю люди не живут плотски друг с другом, но это ответ как бы недостаточный. Пусть не плотски, а с кем он будет? Неужто с обеими, да? Вот не плотски можно с обеими, да? Вот это все ведь…
Д. В.: Нет, но ясно, что фантазировать про рай, вообще рай как…
Л. К.: Не фантазировать, представлять.
Д. В.: Ну да, совершенно верно. Но… Нет, ну совершенно ясно, что вот, знаешь, этот фильм, мне кажется, не слишком удачный, к сожалению, про Бродского, вот который…
Л. К.: Да, я видел и абсолютно согласен.
Д. В.: Да, да. Значит, и вот как бы…
Л. К.: Настоящий Рейн и фальшивый Бродский. Это такая безвкусица, что просто…
Д. В.: Ну, не важно. Значит, сейчас мы не про фильм, но просто в ряде фильмов, в том числе и здесь, как бы человек приходит после смерти в свою квартиру, и вот опять сидят мама, папа, и опять там картошка пригорела, и опять там какой-то этот несчастный быт и все такое. И вроде как это счастье, да? Но на самом деле, разумеется, это ад, а не рай. Абсолютно.
Л. К.: Это описано у Брэдбери в └Марсианских хрониках”. Это кошмар”.
Елена Фанайлова. Модный поэт, барометр. — “ПОЛИТ.РУ”, 2010, 6 июля <http://www.polit.ru>.
“Во многом из-за Вознесенского в юности я начала интересоваться американской поэзией и изобразительным искусством ХХ века, которое он пропагандировал. Его поэтическая манера была не менее заразительна, чем позднее — манера Бродского. Они оба — поэты, важные мировоззренчески, диктующие стиль поколению читателей: Вознесенский — допустимой в тоталитарном государстве степени свободы. Бродский — свободы абсолютной”.
“В двухтысячные годы Вознесенский легко делал то, о чем более молодые поэты только задумывались: возможна ли гражданская поэзия сегодня, после того, как она была дискредитирована годами советского опыта? В то время, как нотки Николая Некрасова и Владимира Маяковского, прочитанных через американских бунтарей ХХ века, только появлялись у молодых авторов, в основном └новых левых” по политическим убеждениям, Вознесенский, нимало не сомневаясь, писал стихи на гражданскую тему”.
Егор Холмогоров. Православная этика и дух “социального капитализма”. — “Русский Обозреватель”, 2010, 26 июля <http://www.rus-obr.ru>.
“Православие предполагает спасение не как одностороннее и исключающее свободу воли └избрание” человека Богом, а как добровольное личное достижение человека, принимаемое и поддерживаемое Богом, а значит, и более высокую └достижительную” установку, не исключающую даже элемента соревнования. При этом Православие не только не исключает, но и, наоборот, предполагает и требует развития развернутой и рационально организованной индустрии спасения, связанной, однако, не с производством └символов успеха” (то есть в конечном счете денег), а с производством └аппаратуры спасения”, то есть условий и образа жизни, благоприятствующих спасению максимально большего количества людей. Эти условия являются отнюдь не минималистскими. Православное понимание материальной └аппаратуры спасения” отнюдь не предполагает нищеты (нищета выступает только как один из возможных добровольно принимаемых путей) — напротив, это определенный уровень достатка, освобождающего человека от рабства поиску средств к существованию, это доступ к средствам, содействующим спасению — храму, монастырю, православным святыням, и это определенный уровень избытка, который может и должен быть направлен на содействие спасению других людей. Православные группы, которые сохранили единство мотивации, достигли больших успехов в экономической деятельности”.
Хроника времен Анатолия Гладилина. Беседу вел Виталий Дымарский. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2010, № 186, 20 августа.
Говорит Анатолий Гладилин: “У Васи [Аксенова] помимо огромного таланта была колоссальная работоспособность. Работа доставляла ему удовольствие. Это на самом деле очень редко встречается, особенно в русской литературе. Так же много, плодотворно и радостно работал Алексей Николаевич Толстой”.
“А я помню, как мы с Васей приехали в Ленинград подписывать договоры с киностудией. Две знаменитости. Уже вышла моя └Хроника времен Виктора Подгурского”, аксеновский └Звездный билет”. Нас поселяют в гостиницу └Астория”. И мы в номере устраиваем прием для друзей. Накрыли роскошный стол. И они, желая похвастаться перед нами, говорят: а у нас есть очень интересный, талантливый поэт, совсем молодой парнишка. Ну-ка, Иосиф, иди сюда. Откуда-то из-за спины появляется рыжий парень и начинает читать. Вася, как человек дипломатичный, сказал: очень хорошо. Я как человек недипломатичный, воспитанный тогда на рифмах Евтушенко и Вознесенского, сказал:
а мне что-то не очень понравилось. Вот как выпендривались!”
Что такое жизнь, спрашивает Костюков у Логвиновой. Здравствуйте, говорит Логвинова. “Нейтральная территория. Позиция 201” с Анной Логвиновой. Беседу ведет Леонид Костюков. — “ПОЛИТ.РУ”, 2010, 13 июля <http://www.polit.ru>.
“Анна Логвинова: <…> Я вообще очень боюсь всего мистического и в метафизику себе запрещаю залазить. Я чувствую иногда…
Леонид Костюков: Анна, Бог есть?
А. Л.: Да.
Л. К.: Ну просто хотелось уточнить, на что все-таки можно опереться. Хорошо.
А. Л.: Опираемся”.
И еще Анна Логвинова говорит: “Ну для меня ХХ век начался, естественно, с моего папы, Петра Логвинова. <…> Мы с ним как-то… с его стихотворений, с самого детства мы с ним что-то вместе сочиняли. У папы есть такие стихи: ну а дочь моя поет песни, повторяя поворот Пресни, обращая каждый шаг в рихмы, мы смеемся, дескать, как их мы. Вот. И, в общем-то, почти все мои интонации — это папины интонации. Интонации папиных стихотворений, интонации из нашего семейного быта”.
Шемякин приближается к России. Беседу вел Юрий Коваленко (Париж). — “Известия”, 2010, на сайте — 3 августа.
Говорит Михаил Шемякин: “Я думаю, что не только художники, но и все постсоветское общество — за исключением нескольких ловкачей — находится в некоей растерянности. Давай вспомним трудные 1960-е годы, становление нонконформизма. Тогда каждый художник имел свое неповторимое лицо. Вспомним Олега Целкова с его мордами, Оскара Рабина с мрачными натюрмортами и их политической подоплекой, Бориса Свешникова с лагерными работами и болезненными фантазиями. Их было не много,
а сегодня художников — пруд пруди. Многие ищут скандала, но серьезного почти ничего не сделано. Появилась новая порода художников, которые выступают под знаменами └Чего угодно рынку?”. Вернись завтра коммунистический строй, они с таким же успехом начнут писать жизнерадостных колхозников и стахановцев”.
“Однажды после очень тяжелого похмелья я зашел в свою мастерскую и ничего не мог понять. Я пришел в ужас, обнаружив, как я далек от трезвого Шемякина. И я сказал себе: └Хватит! Точка!” С тех пор не пью”.
Михаил Шишкин. “Писатель должен ощутить всесилие”. Беседовал Сергей Иванов. — “Контракты”, Киев, 2010, 4 августа <http://www.kontrakty.ua>.
“Вообще на Западе — продолжая тему восприятия — русскими писателями считаются люди, которых мы совершенно не знаем. В каждой стране выросли или приехали и ассимилировались люди, которые называются русскими писателями и пишут не на русском, а на языке этой страны. Во Франции — это Андрей Макин, в Америке — Гарри Штейнгарт, в Германии — Владимир Каминер. Знаете вы их? <…> Вот они занимают нишу русских писателей, пользуются бешеным успехом. Но именно как русские писатели. Я знаком с ними лично — это очень симпатичные люди, я их очень ценю. Для меня они часть той, нерусской литературы. В переводе это читать невозможно — набор банальностей, шаблонов и стереотипов, но они знают ожидания французского, американского, немецкого читателя от русской книги и вот об этом и пишут”.
“Конечно же, я пишу не романы, а один текст, в котором я пытаюсь ответить на одни и те же вопросы. Вопросы остаются, и я это ощущаю всегда. Вспоминаю, как в детстве на даче в Удельной мы шли с бабушкой и увидели на дороге мертвую раздавленную кошку. Все проходили мимо. А бабушка вернулась с лопатой — закопала, похоронила. Но вот эта цепочка мыслей, которую я очень хорошо помню: неужели я умру? неужели моя бабушка умрет? моя мама умрет? мы все умрем? Потом ты всю жизнь отвечаешь на эти же вопросы: любимые люди умирают — что с этим делать? Только ответы разные, когда тебе 6, или 16, или 30, или, как мне сейчас, 49”.
Валерий Шубинский. Век неизвестного металла. — “OpenSpace”, 2010, 25 августа <http://www.openspace.ru>.
“И если десять — двадцать — тридцать лет назад суд молодых, квалифицированный или не особенно, не пугал и не раздражал старших (судят себе и судят), а нынче стал раздражать и пугать — значит, что-то изменилось в отношениях поколений”.
“Существуют (или существовали) непрерывные поэтические культуры, в которых ничего не исчезает навсегда, в которых все былые традиции живы (даже если на века └заморожены” и выпали из поля зрения). Такова (или такой была) традиция англоязычной (особенно британской) поэзии. В такой культуре всегда возможны тотальные пересмотры прошлого: самый яркий пример — Донн и поэты-метафизики, которые благодаря Элиоту из бокового, второстепенного течения, известного лишь специалистам (статус, в котором они пребывали двести лет), превратились в главную линию английской поэзии”.
“Русская поэзия не такова — и такой никогда не была. Ее история — это история циклов (известных нам как Золотой, Серебряный и, условно говоря, Бронзовый века) с более или менее фиксированным началом (1812, 1894, 1953), растянутой на десятилетие-другое кульминацией (1820 — 1830-е, 1910 — 1920-е, 1970 — 1980-е) и довольно трудно локализуемым во времени завершением, естественным или насильственным. Отчасти это связано с основным трендом русской истории: эмансипировалась не личность (как в Европе), а социальные слои; новый, пришедший к культуре (и / или власти) слой мог изучить (при желании) язык прежних хозяев, но не мог органически воспринять их систему десятых и двести десятых смыслов, тайных отсылок и умолчаний. Все это формировалось заново. Но и сама культура, кажется, на генетическом уровне приспособилась к подобным культурным революциям — это, впрочем, только гипотеза”.
“Напрямую унаследовать одну из линий предыдущего эона невозможно. Прежде всего, необходимо воспринять его наследие как целостность и установить с этой целостностью личный контакт, а уж потом искать в ней важные для себя традиции, заслуживающие продолжения, возрождения, спора, переосмысления. Очень хорошо виден этот процесс на примере творческой эволюции Бродского в 1960 — 1965 годах”.
“Никогда еще с 1920-х годов не было так легко писать хорошие стихи (на волне одной из звучащих в воздухе нот) и так трудно состояться как индивидуальность”.
Эволюция естественная и искусственная. Разговор с Кириллом Еськовым. Беседу вели Дмитрий Ицкович, Борис Долгин, Анатолий Кузичев. — “ПОЛИТ.РУ”, 2010, 6 июля <http://www.polit.ru>.
Говорит палеонтолог Кирилл Еськов: “Мы говорим о том, что при наличии внешнего заказчика мы имеем дело с саморазвивающейся симбиотической системой. Человек с домашними животными образуют симбиоз, от которого человек получает вполне очевидную выгоду. При этом и животные без человека существовать не могут. Они в некотором смысле заинтересованы в эволюции человека, который и дальше их бы совершенствовал. Такого рода системы имеют обыкновение развиваться с положительной обратной связью. Чем лучше человеку, тем лучше животным, и наоборот. Так что, если мы подразумеваем наличие внешнего заказчика у естественного отбора, получается, что мы находимся с ним в симбиозе. На поверхности лежит интересный вопрос, являемся ли мы симбионтами Господа Бога”.
Михаил Яснов. “Ощущаю себя кентавром”. Беседу ведет Елена Калашникова. — “Лехаим”, 2010, № 8 <http://www.lechaim.ru>.
“Каждый раз, когда Ефим Григорьевич [Эткинд] говорил о моих стихах или переводах, он давал понять, что сейчас посадит меня в лужу. └Ты сделал потрясающий перевод. А что это такое?”; или: └Какие ты важные стихи написал! Что это такое?└ Честное, благородное тыканье мордой в свои огрехи — главный урок, который я от него получил. Я понял, как важно не быть заносчивым, понимать, что ты делаешь, обладать колоссальной культурой и знаниями, выстраивать иерархию ценностей. Ефим Григорьевич учил тому, чему учат в западных школах, но не учат в наших: └Я тебя учу жить, а не учу знаниям”. У нас как? Запомни стихотворение, параграф, задолби правило… А там: как ты выйдешь из этой ситуации, как ты себя представляешь в мире, как соотносишься с другими?.. Эткинд учил этому не только меня. С 1996 года при Французском институте в Петербурге существует студия перевода, которой я сейчас руковожу. Те заветы, что я получил когда-то от своих учителей в переводе, я стараюсь передать студийцам”.
“Эльга Львовна [Линецкая], Ефим Григорьевич [Эткинд] и Глеб Сергеевич Семенов, замечательный поэт и очень хороший переводчик, твердили нам: └Перевод должен стать явлением современной литературы и культуры. Надо к этому стремиться. Если перевод стал явлением культуры, дело сделано. Потом от него могут отказаться, но дело сделано””.
Составитель Андрей Василевский
“Вопросы истории”, “Вопросы литературы”, “Вышгород”, “Гипертекст”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Звено”, “Знамя”, “Литературная учеба”, “Октябрь”, “Сибирские огни”
Владимир Берязев. Ибо наше небо не могила. О поэзии Кублановского. — “Сибирские огни”, 2010, № 8 <http://magazines.russ.ru/sib>.
“Книга Юрия Кублановского └Перекличка” заставляет меня высказаться на открытой волне, без экивоков и реверансов в ту или другую сторону. <…> Книга утверждает живое бытие нашей поэзии и языка.
Признаюсь, в какой-то момент моё отношение к поэзии Кублановского стало критичным, я испытал пресыщенность и некое чувство протеста, стихи его периода завершения, как он сам любит выражаться, └великой криминальной революции” казались мне или чересчур публицистичными, или залакированными до эталонного блеска, слишком совершенными, перешлифованными, то есть такими, из которых улетучился живой дух, который таится пусть в чутошной, но милой неправильности.
Однако — время есть таинственная стихия, которая совершает с нашими художествами загадочные превращения, может обратить всё в прах, уксус, холодные угли, а может сделать драгоценным вином (Цветаева), резной дивно пластичной геммой (Бунин), старым, но грозным оружьем (Маяковский). Как вам угодно, но прежние стихи Кублановского только набираются силы, они аккумулируют в себе последние десятилетия с трагедией крушения русско-византийской империи. Но…
И в них ЭТО тоже иногда сквозит, как огонёк в буранной степи! Может быть, и впрямь — ведь в России чудо едва ли не самый сокровенный, самый тайный движитель истории! — может быть, в этом крушении начало преображения?”
Сергей Бирюков. Перечитывая Айги (Геннадий Айги. Собрание сочинений в семи томах). — “Октябрь”, 2010, № 8 <http://magazines.russ.ru/October>.
“В этих текстах наиболее наглядно высвечивается интенция творчества Айги к предельному стяжению многих простых и сложных явлений, категорий в некое неразъединимое единство. В этом смысле для него особенно важен опыт Малевича, а также художников-современников, с которыми он общался начиная со второй половины 50-х годов и вплоть до своей кончины. Среди многих, с кем он пересекался и дружил, находясь длительное время вместе с ними за пределами официального искусства, он особенно выделял Игоря Вулоха, активно работавшего с белым цветом и как бы с пустотным пространством полотен. Трудно сказать, кто на кого здесь влиял, но нельзя не заметить пересечений, └рифмований” творческих поисков того и другого. Слова └белизна”, └чистота” — одни из самых частотных у Айги. И это, конечно, не просто слова в их исконном значении, они всегда наполнены и даже перенаполнены метафизичностью. Я говорю └пере-” потому, что порой создается впечатление, что оболочка слов не выдерживает такого наполнения, она лопается.
И здесь, на этом уровне понимания, возможна дискуссия с Айги. В какой-то мере он шел сознательно на такой дискуссионный характер презентации своих поисков. Другое дело, что в литературном сообществе очень трудно складываются условия для подобных взаимодействий. Именно поэтому Айги чаще находил общий язык с художниками или музыкантами. А, например, с Вулохом или Владимиром Яковлевым он просто говорил и действовал заодно (включая затем и совместные выставки, каталоги, книги).
В этой сверхнагрузке на словo, на мой взгляд, может быть основная трудность чтения и восприятия в целом довольно простых стихов.
Всегда пристально относившийся к народному слову, к песне и другим образцам фольклора, Айги в последние годы устремился прямо к истокам. Он написал серию стихов, основанных на народных песнях Поволжья.
То есть буквально, по слову Пастернака, благословившего его в русскую поэзию, └впал в неслыханную простоту””.
Наталья Горбаневская. Сохрани, и спаси, и помилуй. — “Вышгород”, Таллинн, 2010, № 5.
Полуфизика, полу-
черная метка.
Отправляя детище в школу,
не справляйся, какая отметка
по литературе, метаматематике
или экобиологии.
Подсчитать лепестки мать-и-мачехи
способны ли многие?
Многим ли дадено
двойное зрение?
Находиться в ограде, но
продираться сквозь тернии?
К звёздам ли вправду, к звездбам ли,
но вопреки ограде,
вопреки патрулям запоздалым
в городе и во Граде.
(“Метафизика-2”)
Александр Закуренко. Дрожанье стрекозы. — “Знамя”, 2010, № 9 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Пятиглавая церковь на том берегу,
А в далекой Укрбаине — глад.
Здесь, в Завражье, — окрестят, а там — ни гу-гу,
Как в пуху, в чернозёме лежат.
И апостол Андрей, и умолкнувший брат,
Сотаинник Сергиев, — тут,
Где умученных души, как птенчики, в ряд
Крохи хлеба небесного ждут.
И гудят на погосте звериной пургой
То ли колокол, то ли года.
И язык человечий им вторит нагой.
Лёд идёт. И над Волгой — звезда.
(“Тарковские в Юрьевце”, III)
…Вот какие конфигурации бывают на свете: подборка А. З. — с одной стороны, стихи Сергея Круглова (он служит священником) — с другой, а между ними рассказ Игоря Зотова “Богбандит” — о некоем пенсионере, бывшем филологе, человеке с начисто сгоревшей душой (на ее месте выросло что-то другое). Ходит этот дяденька по городу и шокирует окружающих, “проверяет”, так сказать, “на вшивость” с помощью неожиданных фекально-генитальных словоизвержений и отчаянно-грязного богохульства. Густого, сочного. Сложная, драматичная судьба неординарного персонажа.
…Кстати, здесь, в рассказе, в слове из трех букв точечку в середине ставят, а через сто сорок страниц, в слегка нашумевшей повести “Исход”, — без точечки. Знаете почему? Это, видно, потому, что там — концепт-неформат, повесть печатается с сохранением авторской лексики, “учитывая специфику бытования в рамках молодежной субкультуры”. Как же все непросто.
Арсений Замостьянов. Поэт, похожий на ГЭС. — “Литературная учеба”, 2010, № 4 <http://www.lych.ru>.
Очень искренняя (и далеко не комплиментарная) статья о личности и стихах Евтушенко. Но — уважительная. “Мода действительно прошла, но слава не прошла, потому что и воспоминание об ажиотажной моде бывает значимым. Это история, а не только история литературы”.
Александр Кузьминых. Труд военнопленных в развитии экономики СССР. 1939 — 1956 гг. — “Вопросы истории”, 2010, № 8.
Кажется, это первый столь подробный статистический обзор. “По данным МВД СССР, с 1943 по 1950 г. военнопленные отработали более 1 млрд человеко-дней, заработали более 16 млрд руб., выполнив в строительстве и промышленности работы общей стоимостью примерно в 50 млрд рублей”. Даже как-то странно было прочитать в финале этой работы, что “в целом, по подсчетам исследователей, вклад военнопленных в реализацию первого послевоенного пятилетнего плана составляет от 4 до 8%”. Неужели не больше?
Культурная жизнь (обзор). — “Гипертекст”, Уфа, 2010, № 14 <http://www. hupertext.net.ru>.
“С июня по август в Свердловской областной библиотеке им. В. Г. Белинского прошла итоговая выставка студенческого конкурса Red Bull Арт Паракули — о рисовании на партах, в тетрадках и книгах и о том, во что эту привычку можно превратить”.
В номере рецензируется несколько стихотворных сборников, часто — в раздумчивой интонации: “Весь сборник можно прочесть на одном дыхании, да вот только однообразие тематики может нагнать уныние. В то же время нельзя не заметить наличие в нем отдельных структурно-монолитных стихов, способных создать цельную поэтическую картину, но, увы, их не так много, как хотелось бы. В основном же это бульварно-бытовые зарисовки, описывающие фрагменты действительности, когда-то, видимо, имевшие место быть в жизни автора, тем ему и ценные: / я так устал, что водка не брала, / а лишь привычно обжигала горло, / в вагоне от кого-то потом перло, / и было гадостно — такие вот дела”. Чуть выше “не обошлось и без спасительно-пророческой самоиронии: Господи!!! Сколько строчек, И ни в одной — стиха! / или / Сделайте памятник мне: / Из земли — голова и колени: / Я утонул в дерьме собственных стихотворений…” (из отклика на сборник уфимца Дм. Масленникова “Пятое время года” в рубрике “Книжный бум”).
Ольга Лебедушкина. Петросян, которую “не ждали”. “Дом, в котором…” как “итоговый текст” десятилетия. — “Дружба народов”, 2010, № 8 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
“Это вроде бы и так понятно: писать по-русски, живя в не таком уж и ближнем зарубежье, — нечто совершенно иное, нежели писать по-русски где-нибудь даже в Кинешме или Урюпинске, да хоть и на Камчатке, откуда тебя все равно рано или поздно стопроцентно выловят ласковой мелкой сеточкой и если └Дебют” не дадут, то в Липки позовут точно. Пока Петросян писала свою └большую книгу”, она не успела попасть в └двадцатилетние” и └тридцатилетние” сразу двух волн, опоздала к раздаче имен и репутаций. Потрясение, о котором часто говорили члены премиального жюри и критики, было связано прежде всего с ее └внесистемностью” на фоне сложившейся
и уже почти бесперебойно функционирующей системы. Роман Петросян стал для русской словесности └сюрпризом”, как абсолютно точно выразился секретарь └Большой книги” Михаил Бутов. Т. е. от литературы последнего времени ждали чего угодно, но только не └Дома, в котором…”.
Вот в этом └не ждали”, думается, и состоит главный интерес. Не зачисленная ни в какие столичные тусовки и группировки, никому не известная писательница стала реальным воплощением вечной историко-литературной утопии — подтверждением автономности литературы, противопоставленной в той или иной степени └управляемым” моделям литературной ситуации, будь то навязанный сверху соцреализм, или заботливо выращенный в инкубаторе реализм └новый”, или коммерческий культ бестселлера.
Каким бы циником ни выставлял себя среднестатистический литературный критик, сколько бы ни упражнялся в своем всезнании относительно того, что от кого и когда ждать, в глубине души почти каждый верит — все равно в этот самый момент └где-нибудь” └кто-нибудь” пишет, прошу прощения за сантименты, книгу его мечты. Думается, для многих книга Петросян стала именно такой победой литературы над литературной политикой — воплощением сознательных и бессознательных └литературных мечтаний” о том, чего в доступном варианте текущей словесности нет, но очень хочется, чтобы было”.
Александр Локшин. Отношение в России к сионизму в начальный период его деятельности (1897 — 1904). — “Вопросы истории”, 2010, № 8.
“Стремясь сохранить влияние у части еврейского населения в период первой революции, сионистская организация России на своем съезде в Гельсингфорсе в 1906 г. по инициативе одного из ее лидеров В. Жаботинского принимает программу о присоединении сионистского движения к российскому освободительному движению.
Сионистские партии вплоть до большевистского переворота 1917 г. становятся
неотъемлемой частью еврейского политического ландшафта в России. Пройдя через свой Ренессанс после февральской революции, сионистское движение в форме некоторых своих структур смогло продолжить свое существование и в советской России вплоть до второй половины 1920-х годов”.
Владимир Рецептер. “Perpetuum mobile”, или Тайна пушкинских финалов. — “Звезда”, 2010, № 9 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
“Судьбы двух последних пьес Пушкина — └Русалки” и └Сцен из рыцарских времен” — во многом совпадают. Обе при жизни поэта не были напечатаны, обе названы не им, обе недопоняты, а значит, и недооценены…
Но самая большая беда для русского театра оказалась в том, что на двух образцах гармонической завершенности поныне стоят клейма └неоконченных”, а театры, и без того опасающиеся пушкинской драматургии, этих и вовсе сторонятся”.
В. Р. положил изрядный кусок жизни на эту историю и, главное, вывел сей пушкинский сюжет на подмостки.
Ирина Роднянская. Род Атридов. — “Вопросы литературы”, 2010, май-июнь <http://magazines.russ.ru/voplit>.
“Для бойкого чтения Сенчин тягостен, обременителен, безутешителен. Его уникальная наблюдательность над внутренними качествами нынешнего российского человека совершенно непривычна и ранит восприятие своей безакцентностью, видимым отсутствием авторского волнения. Это писатель неподкупный и не подкупленный — не только читательскими ожиданиями хоть какого сантимента, но даже и └великими традициями русской литературы”. Как если бы наложить на жесткую зоркость Чехова весь опыт XX века, выжигающий лирическую ноту.
Художественная пристальность Сенчина долгое время питалась самонаблюдением (об этом мы с Владимиром Губайловским писали на страницах └Зарубежных записок” в статье-диалоге └Литература необщего пользования”). Его переход к └объективному” письму совершался трудно и не всегда выразительно. И вот — он написал роман, над которым хочется думать и думать, как над главным узлом русской современности. <…> Вся ли людская толща России такова? Нет, конечно, не стоит страна без праведников, что-то теплится, дышит, преемствует у старых, генетически засевших духовных понятий. Но от каждого слова автора └Елтышевых” веет правдой. Кабы это была не голимая правда, а └сгущение красок”, └шоковое” щегольство и прочие вывихи авторского тщеславия, мы жили бы в стране гораздо лучшей, чем та, в которой живем. А живем мы именно в этой.
Я была не права, написав, что к Елтышевым нельзя испытывать сострадания. Жаль их, отчаянно жаль, как и всякого,
…кто бредет по житейской дороге
В безрассветной глубокой ночи.
Без понятья о праве, о Боге,
Как в подземной тюрьме без свечи.
Эту тюрьму они носят — мы носим — внутри себя”.
Геннадий Русаков. Стихи отречения. — “Дружба народов”, 2010, № 8.
Памяти Михаила Поздняева
Все сложилось и встало в строку,
спето, сказано, выбито в камне.
На полпоймы шатнуло Оку,
и судьба на размер велика мне.
Ах, просторное имя любви,
утешенье ни к спеху, ни к ладу!
Чтоб ни вспомнилось — только живи,
только траться,
делись до упаду!
Раздари себя в каждой строке,
детской нежностью к людям болея, —
и плыви по небесной Оке,
слыша запах соснового клея.
Павел Фокин. Библия В. В. Розанова в книжном собрании Государственного Литературного музея. — “Звено” (Вестник музейной жизни), 2008.
“Но Розанов не был бы Розановым, если бы заветный экземпляр Библии остался в неприкосновенности до торжественного дня. Ничего подобного! В дальнейшем он без всякого трепета будет пользоваться книгой, работая над новыми сочинениями, отчёркивать на полях важные места, делать примечания, более того, вырезать отдельные строки и даже вырывать нужные страницы”.
…И конечно же розановская сверхидея о связи пола и религии прорвалась и сюда — прямо в некоторые записи на полях Писания.
Лидия Яновская. Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри. В зеркалах булгаковедения. — “Вопросы литературы”, 2010, май-июнь.
“Ощущение родства Воланда с Булгаковым поразило меня давно, уже при первом чтении романа. Еще была жива Елена Сергеевна, и однажды я сказала ей, пылко и с тем перехлестом, который бывает, когда вас ошеломляет неожиданная догадка: └Да ведь Булгаков — не Мастер, Булгаков — Воланд!”
К моим открытиям она относилась по-разному. Так, несмотря на все мои доказательства, была непримиримо уверена, что └Белая гвардия” не задумывалась Булгаковым как трилогия; и цитируемые мною высказывания писателя — всего лишь слова; и мои цитаты по тексту └Белой гвардии” ни о чем не говорят. А к идее, тогда высказывавшейся мною с избыточной прямолинейностью, что └Театральный роман” — несмотря на перекличку сюжета с судьбой └Дней Турбиных” — на самом деле эмоциональная история └Кабалы святош”, — к этой идее внимательно прислушалась и даже где-то ее повторила. Мои потрясенные пассажи о том, что Булгаков — не Мастер, что Булгаков — Воланд, приняла с горделивой благосклонностью, хотя от комментариев воздержалась. Неужели и она улавливала это сходство? <…>
Парадокс в том, что весть об Иешуа Га-Ноцри приносит Воланд. О Христе повествует Сатана. В одной из ранних редакций соответствующая глава так и называлась: └Евангелие от Воланда”, — и не потому, что это дьявольское, клеветническое евангелие (как ошибочно считают А. Кураев, Б. Агеев и другие новые критики романа), а потому что истину в этом перевернутом мире больше рассказать некому. Мир опрокинут.
В мире, в котором живет писатель (выделено мной. — П. К.), Бог отвернулся от земли”.
Составитель Павел Крючков
ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”
Ноябрь
10 лет назад — в № 11, 12 за 2000 год напечатаны дневниковые записи
Игоря Дедкова 1983 — 1984 годов “ Холодная рука циклопа”.
65 лет назад — в № 11 — 12 за 1945 год напечатаны сонеты Шекспира в переводе С. Маршака.
80 лет назад — в № 11 за 1930 год напечатаны стихи Э. Багрицкого “Происхождение”, “Итак — бумаге терпеть невмочь…”, “Весна, ветеринария”.