(составители А. Василевский и П. Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2010
ПЕРИОДИКА
«АПН», «Взгляд», «Власть», «Волга», «Время новостей»,
«Газета.Ru», «GZT.RU», «Завтра», «Запасник»,
«Известия», «Итоги», «InLiberty.ru/Свободная среда», «Коммерсантъ/Weekend», «Крещатик»,
«Культура», «Литературная газета»,
«Нева», «Неприкосновенный запас», «Новая газета», «Новая реальность», «Новые Известия»,
«Новые хроники», «ПОЛИТ.РУ», «Православная книга России», «Российская газета»,
«Русский Журнал», «Русский Обозреватель», «Русский репортер», «Сеанс», «Сибирские
огни», «Toronto Slavic Quarterly», «Частный корреспондент», «Эксперт»
Вл. Алейников. Четверо. Повесть. — «Крещатик», 2010, № 2 <http://magazines.russ.ru/kreschatik>.
«Весь СМОГ кормился моими творческими токами, впитывая их и трансформируя в собственных писаниях. <…> Покойный Величанский о влиянии моих стихов └на формирование поэтической ситуации в отечественной словесности” давно уже в открытую высказывался вслух и успел высказаться печатно. Человеком он был чрезвычайно умным».
«По самому большому счету СМОГ — это Губанов и я. Губанов — умер. <…> Я еще жив. Бог милостив! Несмотря на все, что пришлось пережить, — видно, чудом, вполне допускаю, но скорее всего для того, чтобы сделал то, к чему призван, чтоб дыхание речи продлил по возможности в мире этом, был храним я силами света — и поэтому, да, конечно же, восставая из бед, уцелел. <…> На мне — вся ответственность. Как и всегда. Что делать! — уж так получается. Ничего. Я к такому привык».
Виталий Амурский (Париж). Было — не было. Генрих Сапгир о себе и своем времени. — «Крещатик», 2010, № 2.
Говорит Генрих Сапгир (Париж, декабрь 1998 года): «Это же не просто название: └Сонеты на рубашках”! В 1976 году была выставка моих друзей художников-нонконформистов в павильоне └Пчеловодство” на ВДНХ (это было великое дело для того времени!), и мне захотелось представить свое произведение (меня совсем уже не печатали; печатали только то, что я писал для детей, остальное — глухо!). Тогда я взял свои две рубашки, на спине одной фломастером написал свой сонет └Тело”, на спине другой — тем же фломастером — сонет └Дух” и повесил их на плечиках — одна над другой — на втором этаже. Висели они, правда, недолго — начальство приказало: снять! Как же так: есть текст, а он не прошел цензуру?! (Тогда любой текст должен был проходить └лит”.) Но провисели они какое-то время, видели их… У меня даже фотографии сохранились».
Наталья Андросенко. Церковь как интеллектуальная корпорация. — «Новые хроники», 2010, 23 июня <http://novchronic.ru>.
«В течение многих столетий — и в Византии, и в России, и в Европе Церковь была грандиозной фабрикой смыслов, которая охватывала все стороны мыслительной активности человека — от абстрактных размышлений до конкретных политических или этических решений. Совершенно очевидно и то, что в эпоху секуляризации в первую очередь рухнула эта смысловая автономия Церкви. Не философия, политика, история, эстетика, идеология осмысляют себя в заданных Церковью категориях, а, напротив, — мы сплошь и рядом видим, как на и без того довольно узкой площадке, оставленной в интеллектуальный удел Церкви — библеистика, история церкви, богословие и так далее, сплошь и рядом Церковь себя осмысляет во внешних категориях».
«Огромные интеллектуальные усилия тратятся, к примеру, на то, чтобы доказать отсутствие противоречий религии и науки… с помощью инструментария науки. Возможно, это имеет практический смысл, но тем самым ни о какой интеллектуальной автономии Церкви, ни о каком доминировании ее учения в обществе говорить не приходится, напротив — всем очевидно, что Церковь ищет своеобразных внешних интеллектуальных подпорок».
Выступление на саровской конференции в июне 2009 года.
Кирилл Анкудинов. Письма в Тибет. Письмо двенадцатое. Гении и эксперты. — «Литературная газета», 2010, 9 июня <http://www.lgz.ru>.
«Сейчас у нас есть парадигма └высокой поэзии”, выстроенная на └толстожурнальной” структуре. И она заражена компрадорщиной в такой степени, что страшно подумать (вспоминаю, какие антироссийские художества выделывали наши присяжные пиитические мэтры во время └осетинской кампании августа 2008 года”). Я сейчас говорю отнюдь не о └запретах и репрессиях”. Как известно, карандашную линию можно сделать короче, не стирая ее, а всего лишь нарисовав рядом другую, более длинную. Если имеет место быть └высокая поэзия”, настроенная в общей массе антигосударственно, значит, власть должна сформировать себе вторую, параллельную └высокую поэзию”, настроенную к ней хотя бы нейтрально».
Любовь Аркус.
Приключения белой вороны. Эволюция «школьного филь-ма»
в советском кино. — «Сеанс», 2010, 2 июня <http://www.seance.ru>.
«С конца 70-х школьный фильм окончательно обуржуазивается и становится мелодрамой в чистом виде: └Школьный вальс”, └Вам и не снилось” — классические тому примеры. Наша же тема воспрянет в перестройку. Фильм └Дорогая Елена Сергеевна” будет выглядеть как макабрическое послесловие к сюжету: интеллигентная учительница — жалостное убожество на грани патологии; старшеклассники, измывающиеся над ней, — открывают Парад Монстров перестроечного кино. Насколько сей факт отражал реальное положение вещей? Я думаю, что монструозности в этом поколении было не больше, чем во всех предыдущих. Здесь мы уже имеем дело не с реальностью и не с рефлексией на тему реальности. Мы имеем дело с авторским взглядом, замутненным непониманием и страхом перед теми, кто приходил на смену. Империя умирала, и она боялась своих детей — а экран запечатлел не их самих, а фантомы, порожденные этим страхом».
См. статью в журнале «Сеанс», № 41 — 42.
Андрей Архангельский. Кризис счастья. — «Взгляд», 2010, 10 июня <http://www.vz.ru>.
«Коротко описать нынешнее состояние искусства можно так: дефицит счастья. Речь идет об отсутствии эмоциональной полноты, завершенности, которые должны оставаться в душе после хорошей книги или фильма. Искусство в широком смысле перестало приносить радость».
«Продавцы массовой культуры пользуются тем, что счастье — слишком абстрактное понятие, и пускают в ход вульгарную софистику: мол, каждый счастье понимает по-своему. Это да; но они забывают, что каждый способен отличить счастье от несчастья, то есть полноту бытия — от неполноты. Несмотря на всю важность, счастье зрителя или слушателя до сих пор не рассматривалось в качестве критерия успеха произведения. Ввести понятие зрительского счастья (полноты чувств, переживаний) в качестве критерия оценки художественного произведения наравне с кассовым успехом предлагает известный российский экономист и философ Александр Долгин, чья книга └Манифест новой экономики. Вторая невидимая рука рынка” вскоре появится в продаже».
Андрей Ашкеров. Вознесенский: поэзия как медиа. — «Русский Журнал», 2010, 2 июня <http://russ.ru>.
«Вознесенский — последний в отечественной поэзии поэт элитарного авангарда и первый поэт авангарда └для народа”. Из перспективы наследия Вознесенского становится ясно, что любое представление об └элитарном” искусстве — представление сугубо народное — для народа созданное и для него же являющееся отдельной опцией эстетического удовольствия. Именно Вознесенский превратил элитарность искусства в потребительскую опцию, которая востребуется наравне с другими такими же опциями (например, с пресловутыми └доступностью” и └понятностью”)».
Дмитрий Бавильский. Поэтарх. Памяти Андрея Вознесенского. — «Частный корреспондент», 2010, 1 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Одну просьбу поэта — убрать Ленина с денег — эпоха тем не менее выполнила. Убрав таким образом и самого Вознесенского. <…> Между тем, пожалуй, это один из немногих поэтов, чей статус или масштаб не нуждается в пересмотре с самых что ни на есть советских времен».
«Как поэт Вознесенский обобщил наработки предшественников, взяв от каждого течения и каждой великой фигуры (от футуристов и акмеистов и вплоть до обэриутов, Заболоцкого и Слуцкого) все, что только смог взять. Отсюда практически бесконечное стилистическое и жанровое разнообразие, учитывающее опыт и классиков, и модернистов, виршеслагателей допушкинской эпохи и актуальных западных интерпретаторов, до поры до времени в СССР неизвестных. Разумеется, в какой-то мере Вознесенский был толкователем и заместителем всех └запрещенных барабанщиков” от литературы, но популяризатором он был адекватным, искренним и честным. Конгениальным, наконец, не ворующим, но творчески перерабатывающим чужое».
Ольга Балла. Воспитание мифом. 6 июня — 135 лет со дня рождения Томаса Манна. — «Частный корреспондент», 2010, 6 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Его сейчас попросту не прочитывают. Что поделаешь: читательский взгляд нашего времени организован принципиально иначе, чем еще каких-нибудь полвека назад. Читатель плохо восприимчив к грандиозным, мироподобным построениям, к подробным велеречивым текстам с их медленным, как сама жизнь, течением. А Манн только такие и писал: это был его способ справиться с хаосом жизни. Способ вполне действенный. Чтение Манна требует такой душевной и умственной дисциплины, которая людьми современной западной культуры уже по большей части утрачена. В такой дисциплине сегодня не чувствуется потребности. Томас Манн пришел в противоречие с душевной и умственной оптикой времени».
Полина Барскова. Черный свет: проблема темноты в блокадном Ленинграде. — «Неприкосновенный запас», 2010, № 2 (70) <http://magazines.russ.ru/nz>.
«Внезапно опустившаяся на город темнота постоянно фигурирует в дневниковых документах и художественных тестах как одно из наиболее всепроникающих и сложных для психологической ассимиляции явлений блокадной городской среды. Темноту невозможно игнорировать, с ней непросто сжиться».
«Ирина Сандомирская указывает на то, что блокадный субъект, обреченный выживать на норму 125 граммов хлеба в день в холоде и тьме кромешной, не мог не стать иным, новым, биологическим существом. В дневнике блокадницы Галины Салямон эта блокадная метаморфоза описана следующим образом: └Когда отключили электричество, я оказалась в полной темноте днем и ночью. Я была уже не человеком, а каким-то зверем в норе”. Лидия Гинзбург также замечает в этом биологически и психологически измененном субъекте, блокадном человеке, такие новые черты, как отчуждение тела, переосмысливание категорий времени и пространства, высокую способность к ассимиляции, построенную на механизмах компенсации. Именно эта функция темноты — стимулировать новые методы городского знания, недоступные и немыслимые в мирное время, — стала предметом обсуждения в различных блокадных текстах».
Павел Басинский.
Богатырь русской поэзии. 21 июня отмечается 100-летие со дня рождения Александра
Твардовского. — «Российская газета — Неделя», 2010,
№ 131, 17 июня <http://rg.ru>.
«Отношения сына с отцом складывались сложные. В свою очередь, юный Твардовский писал в дневнике: └Мне тяжело его (отца. — Прим. ред.) видеть, невыносимо с ним разговаривать”. └На что только я не согласен, чтобы только выйти из проклятого семейства, в котором природа заставила меня подняться”».
«Сюжет поэмы └Страна Муравия” подсказал поэту Александр Фадеев в одном из своих публичных выступлений 1934 года. └Возьмите 3-й том ▒Брусков▒ (роман Ф. И. Панферова. — Прим. ред.) — ▒Твердой поступью▒. Там есть одно место о Никите Гурьянове, середняке, который, когда организовали колхоз, не согласился идти в колхоз, запряг клячонку и поехал на телеге по всей стране искать, где нет индустриализации и коллективизации. Он ездил долго, побывал на Днепрострое, на Черноморском побережье, все искал места, где нет колхоза, нет индустрии, — не нашел. Лошаденка похудела, он сам осунулся и поседел”».
Факты подготовлены по новой книге Андрея Туркова «Твардовский» (серия «ЖЗЛ») Павлом Басинским.
Станислав Белковский. Предпоследний поэт Империи. — «GZT.RU», 2010, 3 июня <http://www.gzt.ru>.
«Иосиф Бродский был лидер (и где-то даже основоположник) не провинциализма, а русского сепаратизма. Он раньше других смог посмотреть на Империю взглядом извне и понял, что она умирает. Распадается естественным распадом. А в такой ситуации из Империи надо уходить, и больше всех выиграет тот, кто уйдет первым. Отделяться можно целыми странами, в том числе свежепридуманными, как Украина и Белоруссия. <…> А можно отделяться, как Бродский, — в личном качестве. В режиме индивидуального сепаратизма».
«Бродский не случайно выбрал Венецию — заметим, вовсе не для жизни, а для метафизического присутствия. Его сепаратистскому проекту нужен был именно такой город. Столица давно погибшей империи. Странным образом похожая на Константинополь и Санкт-Петербург одновременно. Город без настоящего. Вознесенский в такой среде существовать бы не смог. Ему были необходимы реальные имперские обстоятельства. Отсюда — вся эта жесточайшая ностальгия по настоящему».
Василь Быков. Блиндаж. Повесть. Перевод с белорусского В. Стрелко. Предисловие А. Пашкевича. — «Сибирские огни», Новосибирск, 2010, № 5 <http://magazines.russ.ru/sib>.
«Архив Василя Быкова сохранил неизвестную повесть └Блиндаж”, почти завершенную в 1987 году и не оконченную до последнего в жизни писателя 2003-го. Остались 77 страниц машинописи, несколько страниц рукописных вставок, наброски-планы в отдельном блокноте и авторская карта, на которой происходят события повести (деревня, домик Серафимки, шоссе, кустарник, траншеи перед холмом, разбитая пушка, блиндаж). <…> О фабуле развязки повести можно узнать из авторских записей и набросков, по которым и удалось └смонтировать” план заключительных глав (они в публикации подаются курсивом)» (Алесь Пашкевич).
Дмитрий Быков. Вот стихи, а все понятно… Об эпохе старого «Нового мира» и о подлинных величинах. — «Новая газета», 2010, № 65, 21 июня <http://www.novayagazeta.ru>.
«Поэзия Твардовского побеждена не другой поэзией, а общим врагом всей литературы — бессмыслицей: стихи читаются не во всякое время. Их задача во все времена — незаметно, исподволь формировать некоторые душевные качества, которые сегодня не просто не востребованы, а потенциально опасны. <…> Писать можно во всякое время и почти в любом состоянии: это самая мощная аутотерапия, известная человечеству. Но вот читать — больно, это как напоминание о других мирах, из которых тебя низвергли. На этом фоне Твардовскому еще повезло, потому что — в отличие от Бродского, скажем, — он вызывает живое раздражение. Лично знаю нескольких поэтов, считающих долгом публично заявлять: не люблю Твардовского, он не поэт, вообще не понимаю, что это за литература…»
«И у Твардовского будет свое возвращение — потому что серый русский нестрашный свет силы и терпения во тьме светит, и тьма не объемлет его».
См. также: «Для меня, пишущего стихи, опыт Твардовского не менее, а, скорее, более значителен, чем опыт Мандельштама, и сопоставим с опытом Пастернака», — говорит Дмитрий Быков («С эпохой наравне». — «Культура», 2010, № 23, 24 — 30 июня <http://www.kultura-portal.ru>).
«В Америке люди живут, чтобы работать, а в Латинской Америке работают, чтобы жить». «Нейтральная территория. Позиция 201» с Алексеем Пименовым и Леонидом Костюковым. — «ПОЛИТ.РУ», 2010, 8 июня <http://www.polit.ru>.
«Алексей Пименов: Я отмечу только в скобках, что, кстати говоря, я считаю большой трагедией для русской культуры, для русской интеллигенции то, что, скажем, Россия по существу не прочла по-настоящему великий роман └Доктор Живаго”. Не он стал настольной книгой, а стал роман └Мастер и Маргарита”…
Леонид Костюков: Мне кажется, что в каком-то отношении ущербен сам посыл └Доктора Живаго”, а посыл я вижу такой, что был некоторый очень важный кусок жизни, была какая-то историческая обстановка. В этом куске жизни, в этой исторической обстановке разные люди, ну, условно говоря, Блок, Маяковский, Есенин, сам Пастернак, та-та-та, очень многие и не писатели, и писатели, мыслящие, страдающие люди сделали свои ошибки. То есть вот если даже рассматривать это, хотя это метафора, очень убого, как шахматную партию. Все сыграли шахматную партию в меру своих способностей перед теми черными, которые на них перли, да? И вот они сделали ходы. Потом, там через сорок лет, проанализировав ситуацию, поняли, как надо играть, пересадили туда фигуру, которая заранее знает, и эта фигура, значит, сделала правильные ходы. Мне кажется, что сама эта… сама ситуация доигрывания из другой исторической эпохи, она глубоко метафизически неверна. <…> Мне кажется, в этом во всем есть какая-то страшная метафизическая ошибка.
Алексей Пименов: Я понимаю».
Анна Голубкова. В своем углу: субъективные заметки о книгах и об их авторах: Виктор Кривулин, П. И. Филимонов, Игорь Караулов. — «Новая реальность», 2010, № 15 <http://www.promegalit.ru>.
Среди прочего — о книге стихотворений П. И. Филимонова «Боги безрыбья» («Miredita», Таллинн, 2009). «Впервые стихи П. И. Филимонова я услышала на фестивале в Калининграде, и стихи эти мне не понравились. В отличие, кстати, от самого П. И. Филимонова, который, наоборот, мне слишком понравился — настолько, что при любом взгляде в его сторону я начинала радостно хохотать. Значительно позже мне случилось прочесть книгу стихов └Мантры третьего порядка” (Тарту, 2007), и книга эта вдруг неожиданно оказалась очень симпатичной. Была в ней, несмотря на видимую простоту, какая-то музыкальность, придававшая дополнительное значение вроде бы незамысловатым строчкам. На том же фестивале в процессе неформального общения Андрей Василевский дал этому поэту определение └второстепенный персонаж Достоевского”. П. И. Филимонов говорил очень много и очень экспрессивно, с надрывом, которого обсуждаемый предмет, казалось бы, вовсе и не заслуживал, и проявлял склонность к драматизации и театрализации любого мельчайшего бытового события. Но все эти милые подробности, впрочем, не имеют никакого отношения к собственно стихам П. И. Фили-монова, потому что в них выстраивается совершенно другая система, никак не соотносящаяся с творчеством Достоевского, если, конечно, действительно не принимать во внимание отдельных второстепенных персонажей вроде капитана Лебядкина».
«Надо отметить, что П. И. Филимонов — это не настоящее имя и даже не псевдоним, а литературная маска автора, пишущего стихи как бы от имени хмурой похмельной личности, одетой в майку и вытянутые на коленках тренировочные штаны. <…> Но в отличие от [Всеволода] Емелина, у Филимонова очень хорошо чувствуется дистанция между автором и персонажем, то есть из-под маски постсоветского мещанина все время выглядывает примеривающий ее интеллигент».
См. также — в статье самого П. И. Филимонова («Бессмысленность разговоров о графомании» — «Запасник», 2010, № 1 <http://promegalit.ru>): «Меня всегда веселили разговоры о графомании. Просто потому, что невозможно отличить графоманию от неграфомании. Просто потому, что критериев нету. Ну никаких совершенно нету критериев. <…> Для того, чтобы выносить какие-либо эстетические оценки, как мне кажется, нужно, для начала, быть на сто процентов уверенным в собственных силах — во всех смыслах. А подобной уверенностью обладают, как известно из медицины, люди, не совсем здоровые. С другой стороны, известное дело — от помешанности до гениальности дистанция невелика. Причем, видимо, в обе стороны. <…> А я думаю, что одно из двух — или графомании вовсе не существует, или, напротив, все вокруг — сплошная графомания. И тот, и другой вариант вполне возможен».
Владимир Гурболиков. «Наступает время библиотек». — «Православная книга России», 2010, 24 июня <http://pravkniga.ru>.
«<…> не станем забывать, что Церковь — это не только сравнительно небольшое количество наших епископов, священников, клириков. Но еще и все мы, миряне, люди Церкви. Что у нас большой круг редакций и издательств. Что в нашей собственной среде — и среди духовенства, и среди мирян — есть энтузиасты, которые уже сами создают приходские, епархиальные библиотеки. И что нам надо осознать, насколько важно для нас это движение — навстречу библиотекам — и светским и церковным. Союз с ними — это очень важная альтернатива рынку. Работая над продвижением проектов, мы все уже, по-моему, убедились, что ведь свободный рынок очень сильно зависим от продаж. Пусть за прилавком продавцы церковных лавок, пусть светских сетей, но их главная задача — не воспитывать, не образовывать, а продавать (я это говорю без тени неуважения к такому труду, просто констатирую). В воспитательском деле у нас есть единственно верный союзник — библиотеки. И я убежден, что наша встреча с читателем на сегодняшний день возможна только там. Но, к сожалению, библиотечная сеть находится сейчас в таком состоянии, что ей просто необходима помощь со стороны».
Александр Давыдов. Давид Самойлов и Дезик. Неюбилейные заметки умного дурака о своем отце. — «Частный корреспондент», 2010, 1 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Его опубликованные посмертно дневники озадачили даже людей, хорошо его знавших. Если честно, то и я не представлял всего драматизма внутренней жизни своего отца. Те же, кому не довелось быть знакомым с автором, могли б решить, что он человек угрюмый и желчный. └Дневники надо читать с поправкой на дурное настроение”, — оговаривал Самойлов. Без этой поправки может возникнуть превратное представление об отношении Самойлова ко многим писателям — и современникам и классикам. Тогда как люди, к которым Самойлов, я знаю, относился прохладно, даже критично, вдруг удостоены в дневнике чуть не восторженных отзывов. Получился некий перевертыш. Как ни странно, в этих часто и впрямь раздраженных записях одно из постоянных определений └милый(ая)”: та └милая”, этот └милый”… Милы автору, как правило, те, с кем у него не было серьезных отношений».
«Лет за пять до смерти отец мне признался: └Больше всего в жизни я любил женщин. Теперь их не будет и жизнь бессмысленна”».
См. также: Александр Давыдов, «Самойлов и Бродский. Неопубликованное письмо Иосифа Бродского Давиду Самойлову» — «Частный корреспондент», 2010, 1 июня <http://www.chaskor.ru>.
Григорий Дашевский. Слепые чувства. — «Коммерсантъ/Weekend», 2010, № 24, 25 июня <http://www.kommersant.ru/weekend>.
О мемуарной книге Льва Лосева «Меандр». «Одну ее половину составляют воспоминания о детстве и юности — и здесь действительно слышен тот самый отстраненный, корректный тон, те самые умные, точные формулировки, к которым привыкли его читатели. Совсем иное впечатление производит другая половина книги — воспоминания об Иосифе Бродском. И сразу скажу, какое именно └иное”, — плохое».
«Отношение Лосева к Бродскому — это слепое или, по меньшей мере, слабо видящее свой предмет обожание. <…> Все это могло бы показаться чуть ли не трогательным — но лосевское неумение вывести сильные чувства на свет относится не только к обожанию, но и к ненависти. А здесь уже ничего трогательного нет. Одна из глав книги — пасквиль на писателя Анатолия Наймана. На месте составителей я либо не включал бы эту главу в книгу: всех, кого человек хочет оскорбить, он должен успеть оскорбить, пока жив — то есть пока ему можно ответить, — либо отложил бы публикацию до времени, когда не останется в живых никого из участников, — и их положение снова будет уравнено. Но глава в книгу вошла — и она говорит плохо только о Лосеве, а не о том, кого он хотел в ней оскорбить».
«И главное: он пытается сделать соучастником своей ненависти Бродского — но в результате снова становится ясно, что он просто не понимал самого важного в Бродском».
Денис Драгунский. Изобрази Россию мне! Почему мы так озабочены убылью населения? — «Частный корреспондент», 2010, 29 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Но только какое мы, теперешние, имеем отношение к Пушкину? А также к сокровищам древнерусской культуры, к безумному и мудрому восемнадцатому столетию, к золотому и серебряному векам русской литературы, к раннему советскому конструктивизму и сталинскому соцреализму? И даже к закатному советизму, к эпохе Трифонова, Попкова, Свиридова и Товстоногова? Если честно, то никакого. Фрески Рублева писал Рублев. Таблицу Менделеева придумал Менделеев. Романы Достоевского сочинял Достоевский. А не присяжный патриот, который говорит: └Мы дали миру Достоевского!”».
Никита Елисеев.
Борис Слуцкий и война. — «Нева», Санкт-Петербург, 2010,
№ 5 <http://magazines.russ.ru/neva>.
«Следовательский опыт Бориса Слуцкого был └особенный и скверный”, но опыт комиссарства был опыт трагический. Кроме всего прочего, опыт этот научил его не бояться очевидных поражений».
Жизнь как замысел.
Вышла книга эссе и воспоминаний об Иосифе Бродском. Беседу вела Елена Елагина.
— «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2010,
№ 124, 9 июня.
Речь идет о книге Якова Гордина «Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел.
О судьбе Иосифа Бродского» (М., «Время»). Говорит Яков Гордин: «Незадолго
до его отъезда мы сидели в кафе Дома писателей втроем — Иосиф, наш общий друг физик
Миша Петров и я. Иосиф вел веселый треп и вдруг замолчал. А я увидел, что он смотрит
куда-то в угол зала, где за столиком одиноко сидел над недоеденным салатом — или
чем-то вроде — грузный неопрятный старый еврей с седыми лохмами вокруг лысины. Он
не ел, он просто уныло смотрел в свою тарелку. Меня поразило отчаянное лицо Иосифа.
└Ты что?” — спросил я его. └Увидел свою старость”, — сказал он. Очевидно, к этому
времени ощущение изжитости того странного типа существования, которое он вел в России,
достигло болезненного предела».
Владимир Иванцов. «…Бога не было, но напротив была церковь». Метафизика «Утиной охоты» А. Вампилова. — «Toronto Slavic Quarterly», 2010, № 32 <http://www.utoronto.ca/tsq/32>.
«В этом году исполняется 40 лет со дня первой публикации пьесы А. В. Вампи-лова └Утиная охота” (└Ангара”, 1970, № 6). <…> Представляется, что социально-психо-логический феномен Зилова исследован на сегодняшний день с исчерпывающей полнотой. Некоторые другие проблемы поэтики └Утиной охоты” оставались до сих пор в тени. Среди них — онтологическое устройство внутреннего мира пьесы и особая роль, которая отводится в организации этого мира герою. Проблема эта, как видится, напрямую связана с нелинейной пространственно-временной композицией сюжета пьесы, что следует из своеобразного дискурсивного построения текста, в котором сознание героя обладает собственной текстопорождающей активностью».
«Здесь важно учитывать дискурсивную природу воспоминания как такового, которое всегда является в той или иной мере творческой переработкой фактов действительности, и потому — фиктивно. В речевом акте воспоминания собственно реальностью └обладает лишь событие рассказывания”, и это значит, что в художественном тексте воспоминание фиктивно вдвойне. В тексте Вампилова актуальность данного утверждения подкрепляется наличием ряда сигналов, сообщающих внимательному читателю о том, что перед ним в форме воспоминаний Зилова разыгрывается пьеса, └сочиненная” самим главным героем».
Максим Кантор. Страх и трепет. Почему нам полезно перестать сводить счеты со Сталиным. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2010, № 117, 1 июня.
«Казалось бы, разумный взгляд на вещи исключает возможность реставрации Сталина. <…> Сталинизм ушел в историю — это было специальное состояние российского общества при переходе от крепостного крестьянского хозяйства к индустриальному имперскому социализму. <…> Есть такая вещь, как фантомные боли: рука отрезана, но продолжает болеть. Есть также исторические фантомные боли. Демократии в России нет — а демократическая риторика у бизнесменов сохранилась, возможностей для сталинизма нет — а страх перед Сталиным остался».
«Возродить сталинизм на фоне финансового капитализма — задача невыполнимая в принципе».
«Сталину приписали поистине мистические свойства — и призрак его стал воплощением грядущей кары, некоего неотвратимого возмездия людям. <…> И забавно то, что современный финансовый капитализм переадресует свои страхи перед Страшным Судом — товарищу Сталину».
«Страх Сталина есть не что иное, как страх истории».
«Сталин — не единственное зло на свете. Мы страшимся вчерашнего дня — тогда как надо бы трепетать при мысли о дне завтрашнем».
Максим Кантор. Мы входим в состояние турбулентности. Беседу вел Дмитрий Лисин. — «Русский Журнал», 2010, 18 июня <http://russ.ru>.
«В 1990-е годы закончилось блаженное тридцатилетнее состояние
Европы, не совсем нормальное состояние, которое все приняли за └статус кво”, за
константу.
А это был └случайно случившийся случай”. Европа — в принципе больной организм. Как
люди рождаются, чтобы болеть, так вся Европа раздирается на части. Весь Запад всегда
стремится стать единым, начиная с Рима и Карла Великого, но никогда этого не получалось.
<…> Правда Европы в том, что происходило в Тридцатилетнюю войну, в Столетнюю
войну, в Первую, Вторую мировую. И, чтобы этого нам не видеть, на наши глаза набрасывается
огромный платок. <…> А потом выяснилось, что большевики нас не обманывали.
Жизни спокойной нет, а мы, глядя на итальянскую комедию, решили, что это — настоящая
жизнь».
Игорь Караулов. Промежуточные итоги. — «Волга», Саратов, 2010, № 5 — 6 <http://magazines.russ.ru/volga>.
Я имею право
говорить себе.
Я не умираю
в классовой борьбе.
Ни в литературной (мутной и блатной),
ни в контрокультурной,
ни в какой иной.
………………
Я не актуальный,
не передовой.
Я полтораспальный,
теплый и живой.
Я таскаю тело,
как отшельник-рак.
И чихать хотел я
на грядущий мрак.
Андрей Коровин. «Верлибр — поэзия свободных людей». Поэт и руководитель «Булгаковского дома» считает: в регулярных стихах слишком много условностей. Беседовала Вера Величко. — «Частный корреспондент», 2010, 8 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Одна девушка, побывав на поэтическом вечере, в газетной статье потом написала: └Андрей Коровин читал увлекательную короткую прозу”. Правда, потом мне сказали, что она не профессиональный критик, а писатель-фантаст».
«Я принадлежу к людям, которые считают, что сегодня поэзия переживает подъем. И активно спорю с говорящими про упадок».
Сергей Костырко. Формулы настоящего искусства не существует. Беседу вел Сергей Шаповал. — «Культура», 2010, № 23, 24 — 30 июня <http://www.kultura-portal.ru>.
«Любая книга — это большое количество листов, покрытых значками, все это помещено под обложку. Живым организмом этот предмет становится только при чтении».
«Глаз Немзера для вас может ничего не означать, но десять разных глаз могут продемонстрировать художественную состоятельность или несостоятельность рассматриваемого произведения. В начале 1990-х годов мои далекие от литературы знакомые меня спрашивали: зачем столько толстых журналов, почему бы не делать один журнал, в котором печатать все самое лучшее? А кто знает, что самое лучшее?»
«Михаил Шишкин демонстрирует потрясающую литературную культуру, его тексты изысканны, но я их читаю и не понимаю, зачем мне это нужно. А с другой стороны, внешне незамысловатый текст может быть мне крайне необходим. Более того, бывают тексты, которые не очень понятно, про что написаны. Недавно я прочитал пять рассказов Анатолия Гаврилова (они опубликованы в майском номере └Нового мира”), я не могу четко сформулировать, о чем они, но я и не могу от них оторваться».
Максим Кронгауз. Техника лишает нас личного пространства. — «Русский Журнал», 2010, 18 июня <http://russ.ru>.
«Спрятаться еще пока можно. Но основная тенденция в том, что техника все больше и сильнее связывает людей, лишая всякого личного пространства. Причем нас никто не тянет, мы сами идем в этом направлении. Соблазн в легкости выбрасывания из себя в Сеть прежде всего негативных эмоций. Общение ведь главный наркотик, без которого мы никак не можем прожить. Все, связанное с Интернетом, мы еще не готовы встраивать в традиционную систему культуры. Но были структурно очень похожие игры и с языком, и с коммуникацией в начале ХХ века. Это модернисты, └заумники”, многие другие. Просто тогда это не носило всемирного масштаба, не было такой техники, но и те игры мы уже считаем фундаментом культуры».
Либо подчиниться, либо заткнуться. Есть ли другой выбор у современного художника? Беседу вела Ольга Тимофеева. — «Новая газета», 2010, № 62, 11 июня.
Говорит Борис Куприянов: «Я не являюсь сторонником и пропагандистом понятия └культурная автономия”, поскольку если о ней идет речь, то это значит, что в стране дела не в порядке. Почему автономия опасное явление? Потому что она обозначает обстоятельства, при которых, чтобы сохранить свои культурные притязания, надо уходить во внутреннюю эмиграцию, в подпольные сообщества. Художник не может в рамках социума высказать, продемонстрировать свои культурные представления. <…> Вообще я бы говорил не о культурной автономии, а о подполье. Но о подполье не в общепринятом значении, а как о странном явлении последнего времени, когда неформализованные структуры берут на себя функции государства в области культуры».
Говорит Михаил Эпштейн: «Нужно уточнить, о какой автономии речь. Есть андеграунд, куда художники добровольно заключают себя в знак протеста, инакомыслия, и есть гетто, куда они загоняются массовым обществом или профессиональным сообществом в силу коммерческой невостребованности или профессиональной несостоятельности их работ. Но это происходит везде».
Он же: «С 1960-х, с эпохи застоя, началось цветение русской культуры, которое продолжается и сейчас. Беда только в том, что никто в мире этого не замечает».
Аркадий Малер. Неактуальный катарсис «актуального искусства». — «Русский Обозреватель», 2010, 11 июня <http://www.rus-obr.ru>.
«Таким образом, мы должны признать, что мы обречены на постоянное, возвратное переосмысление и переработку основных начал европейской культуры — античного и христианского, а следовательно, и на постоянную ретроспекцию в отношении последующих └синтетических” традиций, как то византийской, готической, ренессансной, барочной и т. д. Наше отношение к этой обреченности зависит от того, насколько мы себя идентифицируем в качестве европейцев, насколько мы себя ощущаем наследниками Афин, Рима и Константинополя, а это уже вопрос личного самовосприятия и морального выбора. Если мы согласны с этим выбором, то мы должны принять традиционную для всей европейской культуры идею моральности искусства как средства, которое должно привести человека к катарсису. <…> Именно поэтому высокое классическое искусство в большей степени способствует адекватному постижению христианских ценностей, чем └актуальное”».
Владимир Мамонтов. Про компьютер с мигалкой. — «Взгляд», 2010, 17 июня <http://www.vz.ru>.
«Сразу несколько течений мысли, трендов развития, научного поиска двинулись вперед с нарастающей скоростью. Эти потоки неизбежно сольются и дадут синергический эффект. Думаю, что результатом этим станет фактически новый человек, вернее то, что мы пока так для себя назовем, ибо существо, находящееся на пороге бессмертия, умеющее искусственно воспроизводить себе подобного и наделять его гораздо более совершенным мозгом и телом, вполне заслуживает и нового имени».
Игорь Манцов. Россия, нищая Россия! Как привлечь счастье. — «Частный корреспондент», 2010, 3 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Люди, внедряющие образ └господин” в стране, которая давно дотянулась до образа └товарищ” и даже некоторое время прожила с ним в обнимку, не имеют права обижаться на то, что милиция преступна, чиновники циничны, родственники жестоки, а искусство малохудожественно».
Нериюс Милерюс. Город как модель для катастрофы: между «реальным» и «воображаемым». — «Неприкосновенный запас», 2010, № 2 (70).
«<…> Нью-Йорк давно уже стал символом разрушаемого катастрофами и неземными силами города».
«Город, в котором я живу или в который приехал даже на короткое время, является частью моей идентичности. Именно поэтому такая на первый взгляд банальная вещь, как плакаты и стенды на улицах Нью-Йорка, рекламирующие фильмы-катастрофы, для меня не только является рекламной стратегией коммерческой киноиндустрии, но и специфическим ритуалом жизни человека XXI века. Рекламные плакаты фильмов-катастроф в каком-либо самом обыденном месте Нью-Йорка, например на автобусной остановке, соблазняют горожанина посмотреть, как разрушается обыденность этой нью-йоркской улицы, а может, даже та самая автобусная остановка, на которой висит плакат. Несложно догадаться, что эта траектория самодеструкции неизбежно тянется и к самому горожанину, который смотрит на этот плакат. Идя на фильм, в котором можно увидеть уничтожение своей улицы природными стихиями, мистическими или космическими силами, горожанин идет смотреть фильм, в котором невозможно избежать референции к собственной возможной гибели как жителя этого города».
Далее — про «Окно во двор» Хичкока.
Борис Минаев. Шар Вознесенского. — «Русский Журнал», 2010, 2 июня <http://russ.ru>.
«Это был какой-то монстр тщательности, бог корректуры. И если других товарищей его по цеху я себе представляю как-то иначе — кого с гитарой, кого пьющим водку, читающим свои стихи, в компании или со сцены, ухаживающим за девушками или делающим то и другое и третье одновременно, то Вознесенского я представляю (и будет правильно представлять его именно так, честное слово) — в бюро проверки, читающим свою корректуру в сотый раз. Это было его занятие, его среда, в которой он не то чтобы купался, а просто чувствовал себя нормально».
Станислав Небольсин. О России, в которой мы живем. — «Литературная газета», 2010, 30 июня.
«Вторая чисто русская одаренность — гениальная одаренность к саботажу, учиняемому против чванливой лжи, особенно лжи начальства. <…> Нет саботажа, который бы своей гениальностью выигрывал у русского, народного, самородного и всенародного саботажа. (Василий Розанов считал подобное еще и неповоротливостью тупых народных толщ, но ошибался.)».
Вячеслав Недошивин. «Я в свою ходил атаку…» 21 июня исполняется 100 лет со дня рождения Александра Твардовского. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2010, № 132, 18 июня.
«Знаете ли вы, что Твардовский до старости не знал, как настроить └Спидолу”, приемник, как вкрутить пробки, что десятилетиями, живя в Москве, боялся переходить улицы. Но поразительно — смело вставал поперек несущейся на него партийно-государственной машины, ломавшей кости и хребты любому».
«Нет, ничего не проиграл подполковник. Ни одной войны».
Андрей Немзер. Ради жизни на земле. Сто лет назад родился Александр Твардовский. — «Время новостей», 2010, № 105, 21 июня <http://www.vremya.ru>.
«Поразительно, однако, что этого подлеца Теркин берет в плен, а не убивает. И дело тут не в необходимости добыть языка — Теркин не может быть убийцей. Разумеется, солдат на войне стреляет в противника. Сбивая из винтовки самолет, Теркин, всего вероятнее, отправил на тот свет немецкого летчика, однако мотив этот опущен — описано противостояние человека и страшной машины. Во всей поэме нет эпизода, где герой бы лишал кого-то жизни. Как нет в поэме ни одного упоминания Сталина, закономерно появляющегося там, где ему и место, — на том свете. Оба эти умолчания — свидетельства удивительного человеческого и художественного такта поэта, возможно, бессознательного, но идеально точного чувства правды. Той правды, что неотделима от веры в жизнь, в ее красоту и осмысленность, за которые и сражались смертный автор и его бессмертный герой».
Одиночество — это работа. Для финалиста «Большой книги» Олега Павлова воображение сильнее правды. Беседу вела Ольга Рычкова. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2010, № 125, 10 июня.
Говорит Олег Павлов: «Реальность — это то, что мы помним. Реальностью можно назвать лишь то, чего не можешь забыть. В этом смысле я реалист, потому что никакой другой реальности не признаю».
«<…> Я считаю, что посредник между читателем и книгой — всегда лишний… И в виде критика, но и даже в виде автора, поэтому я сам, скажем, не люблю навязывать свое мнение, свое собственное отношение к тому, что пишу, и не отвечаю на подобные вопросы: расскажите, о чем вы пишете и прочее».
Отщепенец. Беседу вел Евгений Белжеларский. — «Итоги», 2010, № 26 <http://www.itogi.ru>.
Говорит Александр Кабаков: «Все мои литературные амбиции укладываются в промежуток между двумя моими непрямыми учителями — Василием Аксеновым и Юрием Трифоновым».
«Понимаете, политкорректность, которую я ненавижу, — это как старое средство против венерических болезней. Оно лишь подавляло симптомы, но человек в конце концов умирал».
«Нельзя считать, что мне не нравится либерализм. Мне не нравится, что он тяготеет к самоубийству. Либерализм стал нежизнеспособным, потому что перестал защищать себя».
«Дачи в Переделкине у меня не было никогда — и хорошо: не дай бог жить среди коллег. Я вообще не член никаких союзов, ни даже ПЕН-центра».
Поэт от Бога. Памяти поэта. — «Известия», 2010, на сайте газеты — 2 июня <http://www.izvestia.ru>.
Говорит Юрий Арабов: «Вознесенский был для моего поколения глотком свободы и человеком, который соединял прошлое и настоящее — если иметь в виду футуристическую традицию. Он был таким же мастером метафоры, как и Иосиф Бродский. Кроме всего прочего, он являл собой уникальный пример человека, который, с одной стороны, был социальным, активно функционировал в обществе, а с другой — не принадлежал советской идеологии. Это уникальный опыт, а для меня лично — пример существования литератора в любом обществе. Я учился по его стихам писать собственные стихи, и он для меня был человеком, по масштабам равным Джону Леннону и Бобу Дилану».
Александр Привалов. О Твардовском. — «Эксперт», 2010, № 24, 21 июня <http://www.expert.ru>.
«В нем явился России истинный народный поэт, какого чаяли, звали и все не могли дозваться с пушкинских времен. Это вам не Кольцов с Никитиным да Суриковым, работы которых положено оценивать по некой специальной шкале, поскольку-де они из народа. Это великий поэт по сколь угодно строгому счету, только еще и крестьянин — не просто по рождению (кому так уж важны анкеты?), а по взгляду на мир, по неколебимо исповедуемой системе патриархальных ценностей».
«Это абсолютно немыслимая книга [└Василий Теркин”]. Эпос, написанный прямо в ходе титанических событий — да с безошибочно найденным чуть не с первых публикуемых глав (1942 год!) тоном, — такого просто не могло быть. Ни у кого, кроме нас, ничего подобного и нету — уж в Новейшее-то время наверняка. <…> А предмет ее огромен — она не только о Великой войне. Она еще и об уходившей на глазах тысячелетней стране, в которой слово └народ” не многим разнилось со словом └крестьяне”. Стране, где крестьянин встал в центре страшных событий (└Ну, война — так я же здесь”) не только потому, что больше некому было вытянуть на горбу основную их тяжесть, но и потому, что все еще преобладал — и статистически, и, похоже, нравственно. Не знаю, думал ли А. Т., что все это — в последний раз; скорее нет; но └Илиаду” для последнего подвига той, толстовско-твардовской России — написал. А сразу после войны, в 46-м году, напечатал той России и отходную — лучшую свою поэму, потрясающий └Дом у дороги”».
Александр Проханов. Тайна перестройки. Грандиозный проект Юрия Андропова продолжает осуществляться. — «Завтра», 2010, № 26, 30 июня <http://zavtra.ru>.
«Как будто на всех деяниях последнего двадцатилетия лежит отсвет какой-то чужой злой воли, какого-то другого невнятного субъекта, захваченного тайной целью».
«История по-прежнему наглухо зашифрована. Дешифровка истории — интересный, очень важный и насущный процесс. Загадкой является Февраль 1917 года. Загадочен и распад Советского Союза».
Разговоры с Андреем Пермяковым: Евгения Вежлян — Виктор Куллэ. — «Волга», Саратов, 2010, № 5 — 6 <http://magazines.russ.ru/volga>.
Говорит Евгения Вежлян: «Мне кажется, что новаторство — это позиция функциональная. Позиция не абсолютная, но относительная. И когда некоторые техники авангарда превращаются просто в техники, то воспроизведение этих техник, конечно, уже не имеет отношения к новаторству. Новаторством являются совершенно иные вещи. Обращение к глубинным традициям в совершенно иную эпоху — это новаторство. Например, поэзия Максима Амелина — это новаторство, базирующееся на обращении к XVIII веку через головы классиков века XIX».
«Сейчас авангард — это так называемый традиционный авангард. То есть вся фактически застывшая некая совокупность поэтических практик, эксплуатирующих достижения классического русского авангарда».
Говорит Виктор Куллэ: «Такие вещи, как слава, в первую очередь связаны не с качеством текста, а с какими-то внелитературными вещами, с ферментом удачи, что ли. Чисто в литературном плане, мне кажется, что Денис [Новиков] сделал больше, но Денис и прожил дольше, чем Борис Рыжий. Борис ушел уж совсем рано, и что бы он успел сделать, доживи хотя бы до возраста Дениса, нам остается только гадать. На мой взгляд, ему оказали медвежью услугу, издав какие-то совсем ранние, довольно слабые тексты. Все-таки некоторые вещи не нуждаются в огласке. Тот же Бродский был в ужасе от перспективы печатания своих самых ранних текстов».
«Самое мощное влияние, которое мы переживаем сейчас, это влияние англосаксов, начавшееся с легкой руки даже не Бродского, а Красовицкого».
Семен Резниченко. Век
Великого перелома. Футурология. — «АПН», 2010,
4 июня <http://www.apn.ru>.
«В России заканчивается эпоха мощного и жесткого централизованного государства. Государства имперского типа. Того, которое возникло во второй половине XV в. при Иване III. Того, которое достигло пика могущества в середине XX столетия. <…> Западный мир, зародившийся в период античности и Великого переселения народов, тоже сходит со сцены. Подходит к концу и огромный, совершенно особый этап в истории человечества. Который начался в последнем тысячелетии пред началом новой эры. Речь идет о т. н. Осевом времени. Времени Христа, Будды, библейских пророков, греческих и индийских философов. Времени, когда человек научился мыслить абстрактно и индивидуально, научился самостоятельно создавать свой собственный мир. По-настоящему Осевое время не закончилось на рубеже нашей эры. Его любимым детищем стала великая европейская цивилизация. Последняя дала не только высочайшие образцы абстрактного и индивидуализированного мышления. Европейцы создали небывалую по мощи технику и круто изменили повседневную жизнь всего человечества. И эта великая эпоха тоже походит к концу».
Сергей Роганов. Смертельная болезнь модернизации. — «Русский Журнал», 2010, 1 июня <http://russ.ru>.
«Смертельная болезнь российской модернизации напоминает тот самый решительный жест отчаяния национального сознания, и власти, и общества, когда желание быть собой предполагает отчаянные попытки избавиться от настоящего своего облика».
Юрий Сапрыкин. Всматриваясь в черную дыру. Беседу вел Дмитрий Лисин. — «Русский Журнал», 2010, 24 июня <http://russ.ru>.
«Всю вторую половину нулевых вроде бы основной политический конфликт сводился к недопущению оранжевой революции. Сейчас же ясно, что дело не в оранжевых революциях, а вообще уже непонятно в чем — в какой-то норе, в черной дыре, из которой, не дай бог, полезет нечто».
«Иногда это бывает страшно, когда на уровне пунктуации, особенностей расставления многоточий или прописных букв в блогах видишь, что у человека происходит с головой».
Сергей Солоух. Товарищ Бендер. — «Toronto Slavic Quarterly», 2010, № 32 <http://www.utoronto.ca/tsq/32>.
«Но то, что испугало и заставило Ильфа с Петровым вопреки долгу замолчать, оставить нитку в прялке, недомотать, не сделать из дилогии трилогию, совсем не испугало крепкого современника двух пересмешников, Александра Бека. Автора романа └Жизнь Бережкова”, чуть позже названого и ярче, и короче — └Талант”. <…> Действительно, бековский └Талант” — текст если не наследующий, то безусловно параллельный ильфо-петровскому └Теленку”».
Валентина Твардовская. Его главной книгой были дневники. Беседу вел Сергей Шаргунов. — «Известия», 2010, на сайте газеты — 18 июня <http://www.izvestia.ru>.
«Дневники Твардовский вел с 17 лет, оставив записи с 1927 до середины 1970 года. Мы с сестрой мечтаем издать их полностью, как единое целое. В 2005-м — к 60-летию Победы — были изданы дневники и письма 1941 — 1945 годов, но они отрезаны от читателя высокой ценой, недоступной для ветеранов и интеллигенции. Очень было бы нужно массовое дешевое издание этой книги. Сейчас изданы дневники 60-х годов, а мы готовим отдельное издание дневниковых записей за такой сложный период в истории страны, как 50-е годы. Книга выйдет без изъятий, имевшихся в журнальном варианте».
«Он верил в идею социализма и веры в эту великую гуманистическую идею равенства и братства не терял. Он не считал советский строй социалистическим, видя в нем как раз искажение идеи, провозглашавшей равенство возможностей для всех, свободу личности и ее всестороннее развитие».
«Осознававший себя демократом, он морщился, как от боли, когда его журнал называли либеральным».
Алексей Торгашев. Когда сделают сверхчеловека. — «Русский репортер», 2010, № 24, 24 июня <http://www.rusrep.ru>.
«Каждая отдельная задача выглядит решаемой, а все вместе — нет. Потому что организм — система интегральная и управляется тоже интегрально: и мозгом (про который мы, кстати, пока мало что знаем), и гормонами, и межклеточными и внутриклеточными сигналами. Чтобы радикально улучшать человека, нужно управлять всей этой сложностью. В этом, кстати, тоже ничего невозможного нет, но очевидно, что при нынешнем уровне остальных технологий потребуются огромные ресурсы. Грубо говоря, одного супермена сделать получится, а массово — никаких мощностей не хватит».
Михаил Трофименков.
Умер Андрей Вознесенский. — «Власть», 2010, № 22,
7 июня <http://www.kommersant.ru/vlast>.
«Он не зарифмовывал ни └советчину”, ни └антисоветчину”: эти смыслы рождались естественно, по воле ритма. И так же естественно его миновала кара за участие в альманахе └Метрополь” (1980). Он не каялся, никого не сдавал, а просто, когда грянул гром, уехал на Северный полюс. Прозвище └сдрейфившая льдина” не прижилось: побег на полюс — шикарная материализация истины └Дальше Сибири не сошлют”».
«Вот └Лейтенант Загорин” (1965) — не хит, просто стихотворение о хмельных посиделках офицеров. └Так же, может, Лермонтов и Пестель, / как и вы, сидели, лейтенант. / Смысл России / исключает бездарь. / Тухачевский ставил на талант”: читаешь — оторопь берет. Что же такое └о России рубят офицеры”, что в советском лейтенанте чудится └путчист” Пестель, да и маршал Тухачевский не случаен: в нем хочется видеть не беспомощную жертву, а заговорщика против Сталина. Конечно, Вознесенский не пророчил военный мятеж, а просто подчинялся ритму звуков и ассоциаций».
Умерла ли русская интеллигенция? (От редакции.) — «Русский репортер», 2010, № 22, 10 июня.
«Проблемой стала сама возможность └общего” вопроса: как только его кто-то осмеливается ставить, сразу слышатся интонации шестидесятника, то есть интеллигента — того, кого среди нас уже нет. Много безумных вещей натворили шестидесятники и русские интеллигенты. Но еще большим безумием будет отменить все общие вопросы и решать только частные».
Алексей Цветков. Доброй ночи. — «InLiberty.ru/Свободная среда», 2010, 7 июня <http://www.inliberty.ru>.
«К тому времени звезда Бродского была уже в зените, и она затмила многие достижения поколения Вознесенского, как социальные, так и творческие. И я стал невольным свидетелем реакции на этот неподконтрольный свет, увы, слишком человеческой. Дня два спустя после описанной исповеди в гостиничном номере я встретил Вознесенского на улице вместе с директором Библиотеки Конгресса Джеймсом Биллингтоном. └Вот, — представил меня Вознесенский, — лучший русский поэт в эмиграции”. Мне стало неловко, я мгновенно понял, что речь вовсе не обо мне, что меня, вопреки заветам Канта, употребили как средство, а не как цель. Но никакой досады не возникло — я вспомнил, сколько раз сам склонял имя Вознесенского всуе, и решил, что мы даже не квиты».
«Он [Вознесенский] не написал своего └Бабьего яра” — что ж, у него, пожалуй, было больше такта, чем у других».
«Оглядываясь на собственную юность, я вижу, что в ней осталась бы дыра без его стихов, какова бы ни была моя последующая гордая снисходительность».
Владимир Цыбульский. Как сваркается, пырнись по наве. — «Газета.Ru», 2010,
2 июня <http://www.gazeta.ru>.
О книге Дмитрия Колодана «Время Бармаглота» (М., 2010). «Хорошая фантастика — это такая фантастика, в которой все придуманное оказывается в конце концов настоящим. Непознанному равна одна фантазия писателя, сумевшего разглядеть в таком привычном и понятном, как человек или птица, мир, в котором можно дожидаться автобуса на остановке и беседовать в подвале с чудовищем в одно и то же время. И никто не знает, какие бармаглоты живут в голове твоего случайного попутчика в метро».
«Во └Времени Бармаглота” открывается, что убийство дракона в себе ничего не меняет, как и всякое самоубийство. Бармаглот выходит наружу только тогда, когда у тебя хватает смелости заглянуть в себя через себя же. Ты освобождаешься от дракона, но и дракон тоже получает свободу. Правда, выпускающая на волю бармаглотов, не делает мир лучше и безопаснее».
Елена Чаусова. Наше. Все! — «Русский Обозреватель», 2010, 6 июня <http://www.rus-obr.ru>.
«Возьмем, например, все того же └Евгения Онегина”. Я давно уже всех радую идеей, что Татьяна — это первое описание девушки-гота в русской литературе. Безо всяких, между прочим, переносных значений: на первую половину девятнадцатого века приходится расцвет готического романа, Эдгар Алан По и Франкенштейн Мэри Шелли, не говоря уже об огромном количестве более низкопробного чтива в модном стиле. И мода эта не может не порождать определенную категорию девушек, ею увлеченных, которые были └дики, печальны, молчаливы”, и были детские проказы им чужды, страшные рассказы зимою в темноте ночей… Впрочем, вы и сами знаете. Идеальная готическая барышня — настолько идеальная, что мне кажется, Александр Сергеевич показывает нам не приверженницу готической моды — а то, какой эта приверженница хотела бы быть».
Человек нового мира. К столетию Александра Твардовского. Беседу вела Наталья Игрунова. — «Известия», 2010, на сайте газеты — 8 июня <http://www.izvestia.ru>.
Говорит Андрей Турков: «Сказать, что он разочаровался в социалистической идее, — нельзя. <…> Между прочим, веру в Ленина и любовь к нему он пронес до конца. <…> Он считал, что своим └Новым миром”, как танк, входит в прорыв, чтобы └оттепель” в настоящую весну превратилась. А потом — горькая запись последних лет: мы-то думали, что все всерьез, а это была езда с ограничителями. Он, конечно, в чем-то был наивен. Уговаривал Хрущева отменить цензуру».
«Рассказывают, что он посмотрел фильм Пазолини о Христе и, хотя это фильм не его по стилю, был очень взволнован».
Мариэтта Чудакова. «Твардовский у нас облеплен советскими стандартами». Беседу вела Людмила Привизенцева. — «Новые Известия», 2010, 21 июня <http://www.newizv.ru>.
«Твардовский у нас облеплен стандартами советскими. Мандельштама и Пастернака сумели лучшие филологи представить нам в детально изученном виде. А Твардовский — не осмыслен. Только сейчас вышла в Малой серии ЖЗЛ замечательная, на мой взгляд, — я ее сейчас читаю — книга Андрея Туркова └Твардовский”. Она наконец-то, надеюсь, прояснит для тех, кто возьмется ее читать, нечто существенное. Неутомимо заняты изданием дневников поэта его дочери — это тоже бесценные тома. Это поэт очень большого масштаба, владевший русской речью, — а что такое поэзия, как не высшая форма цветения родной речи? — как мало кто другой».
Вадим Штепа. Зерократия. — «Русский Журнал», 2010, 30 июня <http://russ.ru>.
«Последней реальной культурной └перезагрузкой” в России была └рок-революция” конца 1980-х годов, превратившая эту запрещенную стилистику в мейнстрим и выведшая из подполья целый слой творческих людей, которые никак не вписывались в советские союзы композиторов и писателей».
«Поэтому в 1990-е годы после рока уже практически не появлялось иных стилей, которые можно было бы назвать поколенчески знаковыми. Рэп, рейв, хип-хоп уже не являли собой какого-то особого └мейнстрима”, по которому было бы возможно составить └портрет поколения”. Точнее, этот └портрет” просто расслоился на все эти стили, и вопрос └что ты слушаешь” утратил какой-то идентификационный смысл. Он теперь мог коррелироваться с самыми разными идеологиями — и режиссер Алексей Балабанов поставил удачный эксперимент, соединив патриотический сценарий └Брата-2” с саундтреком из модных групп того времени, которые └пели о совсем другом”».
«Утратила смыслы и политическая оппозиция — не столько по причине запретов со стороны власти, сколько из-за отставания на целую культурную эпоху. Оппозиция все еще живет догматами модерна — либеральными, коммунистическими, националистическими — и даже поныне бьется за их └чистоту”, тогда как у власти они давно уже превратились в постмодернистский микс, элементы которого задействуются ситуативно и инструментально».
Составитель Андрей Василевский
«Вопросы истории», «Вышгород», «Дальний Восток», «Звезда», «Знамя», «Иностранная литература», «История», «Континент», «Литература»,
«Новая Польша», «Октябрь», «Посев», «Рыбинская среда»,
«Сибирские Афины», «Фома»
Вадим Баевский. Стихотворение Пастернака «В больнице». — «Знамя», 2010, № 7 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
В исследовании приводится фрагмент письма Пастернака автору статьи (от 12 нояб-ря 1956 года): «Допущение, будто наш порядок заведен на веки и это никогда не изменится, есть отрицание истории, насилие над духом более ощутимое, чем физическое порабощение. В такой внеисторической безвоздушности едва мыслимо прозябание и совсем невозможно и не нужно искусство, которое творчески именно и зарождается в сознании и в чувстве того, что все меняется, пока оно живо, и никогда не перестанет изменяться. Я не скрываю своего отрицания того, что каждый день утверждается в газетах. При этих условиях то, что я остался цел, живу и искушаю Вас своею ересью, — едва оценимая, неизреченная милость. Напечатанные в └Знамени” стихи — часть тех новых, которые я написал в последнее время. Как-нибудь я пошлю их Вам. Еще раз сердечное Вам спасибо».
В рубрике «Детское» публикуется долгожданная (и редкая вообще для толстых журналов) статья Ольги Богуславской «Как художник художника» (об иллюстраторах детских книг). «При множестве художественных интерпретаций, непревзойденными иллюстраторами Чуковского остаются В. Конашевич, Г. Калиновский и В. Дувидов. Последний — до сих пор единственный художник, который интерпретировал └Краденое солнце” как драматичную схватку Космоса и Хаоса, а не как забавную историю про зверушек».
Александр Борянский. Шедевры СССР. — «Сибирские Афины», Томск, 2010, № 5.
Вольное (и очень личное) исследование о двадцати советских фильмах. В разделе «ФАКТики» к рассказу о картине Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию» (1973) читаем: «В сцене царской трапезы изысканные яства на столе были настоящие, включая черную и красную икру, но все они были облиты керосином, чтобы не вводить в искушение актеров».
…И как приятно было увидеть здесь стихи Маргариты Кагановой «По ночам душа превращается в птицу», терпеливо верстающей наш журнал и нежно любимой всей редакцией. Если бы я умел держать в руках гитару, стихотворение «Большая Медведица, не уходи за лес…» немедленно положил бы на музыку и распевал взрослым и детям. Добрые, печальные, сказочные стихи.
Иван Застрожнов. Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский. — «Вопросы истории», 2010, № 7.
В честь этого великого подвижника и исследователя названо 11 географических местностей, 27 видов растений и около 70 видов животных. Почетную прибавку к его фамилии дал император Николай II. Четверо из семи детей путешественника стали выдающимися учеными. Петр Петрович опекал несколько благотворительных обществ по всей России, передал Эрмитажу собранную им коллекцию картин голландских мастеров, написал четыре тома мемуаров и умер от воспаления легких за три года до большевистского переворота.
Священник Константин Кравцов. Дыханиетайной свободы. — «Фома», 2010, № 6 <http://www.foma.ru>.
О книге Виктора Кривулина «Композиции» (М., 2009).
«На русский язык слово └композиция” может быть переведено как └сочинение”, но не в расхожем, школьном смысле, а в том, который церковная лексика придает чину, то есть порядку: со-чинение — как соподчинение частей. Кривулин представляется мне именно церковным художником: иконописцем, зодчим, скульптором, витражистом. Здесь — свобода в Духе, а не псевдосвобода отпускающего себя (не до конца) на волю подсознательного сюрреалиста, не рассудочная └деконструкция” шаблонов массового сознания, забавляющая концептуалиста, не рабское следование канону минувшей эпохи, превратно понимаемое как верность традиции».
В следующем номере — статья Елены Зелинской об Ольге Берггольц и книге «Ольга. Запретный дневник». А на второй странице обложки июльского номера журнала — список иконы «Ангел Благое Молчание», которую мать Ольги Федоровны когда-то дала дочери в дорогу. И — стихи об этой иконе.
Юрий Кублановский. После всенародного голосования. — «Рыбинская среда», 2010, № 6 (74).
Отклик на книгу рыбинского журналиста и литератора Евгения Куприянова «Годы. Люди. Строки», в которой тот напоминает, что «в итоге всероссийского голосования» Сталин вошел в тройку лидеров телепроекта «Имя Россия». «Да неужели Вы, Евгений Сергеевич, — пишет Кублановский, — со всем Вашим житейским и профессиональным опытом, всерьез поверили, что такой монументальный, идеологичный и помпезный проект, как └Имя Россия”, а точнее, его результат, мог быть отдан у нас на откуп просто народному волеизъявлению?! Это была бы уже не сегодняшняя Россия. Не Александр Невский, Столыпин, Пушкин, Сталин соревновались на ТВ за народную популярность, а высокие чиновники не позволили проиграть Михалкову, владыке Кириллу (тогда уже без пяти минут Патриарху Всея Руси), ну и — уважаемому генералу Варенникову, лежавшему в ту пору с сердцем в больнице (и вскоре скончавшемуся). Но, конечно, не сочувствие генералу заставило чиновных идеологов вытянуть Сталина в первую тройку. Они давно уже пользуются этой фигурой: то как дубиной, то как приманкой — в зависимости от того, кому ее адресуют. <…> Победители программы └Имя Россия”, разумеется, были назначены, а никак не выбраны заинтересованным населением».
Марина Кудимова. Матчасть. Стихи. — «Континент», 2010, № 2 (144) <http://magazines.russ.ru/continent>.
Никогда не ведаю часа-пояса,
Даже малой разницы не ухватываю,
В закромах копаяся, в спудах рояся, —
Полседьмое или, там, полдевятое.
До темнадцати меньше, чем до светладцати, —
Вот и все, что можно понять, пожалуй,
Пред лицом сумятицы, циферблатицы.
Ноги свесить: «Время, где твое жало?»
Если стрелки есть, значит, есть и стрелочник,
Мозаичник, плиточник и отделочник.
Если зелень прыгает электронная,
В этом что—нибудь надо искать резонное:
Оставаться с таком, кривиться тиками,
Расспросив о роли судьбу-вампуку,
Допытав ее, под какими никами
Здесь плагины грузят — любовь, разлуку, —
Чем отлично рыбье от старческого дыхание,
Или Млечный Путь от пути дыхательного,
Или массовое сознание
От коллективного бессознательного.
Наталья Лебедева. Катынское преступление: подготовка, осуществление, сокрытие. — «Посев», 2010, № 4 <http://www.posev.ru>.
Исчерпывающее исследование по теме. Автор — давний специалист по истории Катыни. Красноречивая деталь, которой не стоит забывать: офицеров расстреливали исключительно немецкими пулями калибра 7,65 мм.
Инна Лиснянская. Три стихотворения. — «Знамя», 2010, № 8.
…………………………………………
В туман завернулся Лондон, Париж — в дожди.
Если б не книги, не знала бы вовсе о них.
Крылышками трепещи, бабочка, но улетать подожди,
Пока я ещё держусь на своих двоих.
Видишь, синее море льнёт к моему окну,
Твой трепет пошёл на зыбь, на солнце — твоя пыльца.
Я в горизонт трёхперстье сейчас обмакну,
А там не будет конца, не будет конца.
Георгий Мейер. Поруганное чудо. — «Посев», 2010, № 5.
Дискуссия — через время — о понятии и феномене Империи. Г. А. Мейер (1884 — 1966) — эмигрант, сотрудник парижского «Возрождения». Текст взят публикатором (В. Сендеровым) из редкой книги «У истоков революции» (1971). Имперской позиции Мейера отвечают жестко «справа» Борис Тарасов и «слева» Андрей Пуговкин.
Но как же поэтично тогда писали наши изгнанники: «Нет,
напрягая внутреннее зрение, мы увидим, наконец, что не обманно, не призрачно дрожит
и теплится, тускло мерцая во мраке, душевный огонек, завещанный нам Достоевским.
Мы должны подавить в себе гоголевский страх и, следуя за Достоевским, завершить
им не оконченное дело, для ума невозможное и лишь верующим сердцем постижимое: мы
должны преодолеть гоголевских чудищ, мы должны вернуться к Пушкину. То, что тщетно
пытался Достоевский сделать в одиночку, мы можем осуществить сообща, соборно. Чудища
и мертвецы, прежде невидимо гнездившиеся в наших душах и лишь Гоголем изобличенные,
теперь, после перенесенных нами страданий, отделились от нас,
объективировались, обрели для себя некое подобие самостоятельного существования.
Эти оборотни наяву овладели нашей Родиной и тем наглядно показали, насколько прав
был Достоевский, утверждая, что земная действительность фантастичнее всякой фантастики.
Святая задача эмиграции, зарубежной и внутренней (есть и такая), разобраться в минувшем,
отделить в нем пшеницу от плевел, отыскать неведомые посевы, предназначенные для
будущего, хоть и не взращенные, но все еще живые. Пора нам понять после подпольных
и чердачных персонажей Достоевского, что подвалы и скворешники, клетушки, кабинки,
каюты и каморки, столь похожие на гробы, на мучительные прообразы смерти, неизменно
скрывают в себе до времени грозные и великие возможности сияния и тьмы, греха и
подвига».
Чеслав Милош. Об Анне Свирщинской. Перевод Андрея Базилевского. — «Новая Польша», Варшава, 2010, № 5 <http://www.novpol.ru>.
«Она созрела поздно (великая поэтесса родилась в 1909-м, умерла в 1984-м. — П. М.) и останется в летописи поэзии одним из феноменов творческой энергии, набирающей силу к старости. <…> В творчестве она предстает полным человеком. Она познала нужду, тяжкий труд, наслаждение, несчастья — свои и своей страны, материнство, бунт против условностей, восторг перед искусством, интеллектуальное упоение, сочувствие, отчаяние, осознала свои грехи, победы и поражения. В истории польской культуры это первый пример женщины, которая — уже по ту сторону барьеров, долго отделявших ее от пространства, доступного только мужчине. Ей не нужно напрягаться, чтобы ее признали равной, как это делают профессиональные феминистки. Размышления об участи собственного пола не переходят у нее в └грубый и надсадный вопль женственности”, за которым, как за маской, — культ мужчины-властителя (так кое-кто ошибочно писал о ней в наивной мужской гордыне). Ибо сама суть ее творчества, начиная с ранних стилизаций, — это дистанция. У того, кто ее читает, возникает неясное воспоминание об идущих от Платона рассказах о путях души, вступившей в материю, но хранящей память о стране, откуда она родом, о небе чистых Идей. Это очень древняя традиция, то и дело обновляемая гностическим дуализмом, христианским и буддийским. Поэтому, общаясь с внутренней историей этой поэтессы, мы склонны верить, что нашу земную юдоль ненадолго посетил необычный гость, хоть и близкий к земле, но не совсем к ней приписанный».
Евгений Перемышлев. Зима под небом необжитым… А. Твардовский на Финской войне. — Научно-методическая газета для учителей словесности «Литература» (Издательский дом «Первое сентября»), 2010, № 12 <http://lit.1september.ru>.
О том, в частности, почему поэма о Василии Тёркине на материале Финской войны у А. Т. не получилась. «Не та это была война. В ней были и жестокость, и героизм, и дурость, в ней не было одного — справедливости. Следующая война всё расставила по местам».
Здесь же публикуется очерк писателя Александра Мелихова — к 100-летию поэта и редактора. «Твардовский слишком часто воспевает враждебные друг другу стихии, но это трагедийное начало (которого он, впрочем, чаще всего не замечает) не главное, что угрожает его долгой жизни в русской поэзии. Жизнь Твардовского в русской поэзии зависит от того, сохранится ли в России такое социальное явление, как народная интеллигенция».
Валерий Сендеров. Другая Олимпиада. — «Посев», 2010, № 4.
«В российском образовании что-нибудь принципиально новое выдумывать просто не нужно. Лучше прежней системы человечество пока еще ничего не нашло. Можно называть ее советской — дело не в словах. Хотя в действительности она — старая немецкая система, перекочевавшая через докатастрофную Россию в Советский Союз. Тысячу раз оправдавшая себя историческая система».
Роман Сенчин. Летопись печальных времен. О книгах Бориса Екимова. — «Октябрь», 2010, № 7 <http://magazines.russ.ru/October>.
«Не раз приходилось читать обвинения критиков: Екимов пишет очень спокойно, его герои эмоционально бедны. На мой взгляд, это совсем не так — трудно в современной русской литературе найти прозу столь кровоточивую. <…> В русской литературе последних двадцати с лишним лет (начиная, пожалуй, с распутинского └Пожара”) появилось много экспрессивных, громких произведений о гибнущей России. Но эта громкость их и обесценила, оставила в прошлом. Трудно долго слышать набат, шепот же заклинания — завораживает, пронимает. Борис Екимов в своих рассказах заклинает землю от опустошения, людей — от очерствения. Он год за годом осматривает тот кусочек земли, что знает с раннего детства, перебирает людей, ищет среди них праведников. И — находит. Хотя они у Екимова — тоже обычные люди со своими слабостями, недостатками, и все же на них еще держится человечья жизнь, не превращается в звериное существование…
Может быть, люди далекого будущего, заинтересовавшись, что там происходило у нас в 80-е, 90-е, нулевые, перебрав горы дисков с фильмами, выпусками новостей, груды книг, найдут ответ в рассказах Екимова. Конечно, будут удивлены, зачем воровать колхозную солому, чтобы накормить колхозную же скотину (└Тарасов”), скорее всего, будут негодовать, узнав, что можно было сначала упросить человека взять на откорм бычков-доходяг, обещая ему золотые горы, а потом этих откормленных бычков отобрать (└Набег”), недоуменно почешут затылок, прочитав, что люди были готовы голодать, но не допустить, чтобы один из них взял клок земли в аренду и выращивал на нем хлеб (└Враг народа”)…
Да, уверен: эмоциональный отклик у читателей будущего на └спокойно” рассказанные истории Екимова возникнет».
Тициано Скарпа. Венеция — это рыба. Путеводитель. Вступление Г. Киселева. — «Иностранная литература», 2010, № 7 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Из вступления: «Светлейшему граду в кои-то веки повезло с бытописателем из местных. Они, как водится, не очень горазды на всплески чувств к родным палестинам, тем более таким, как Венеция, вечно ускользающим и размноженным лагунной рябью. <…> Автор этого рельефного путеводителя по собственным ощущениям и опыту жизни в Венеции, путеводителя, который никуда не ведет, наконец-то оказался писателем, а не новоиспеченным краеведом, известным по основному роду занятий как домохозяйка, порнозвезда, телеведущий, футболист, феминистка, дизайнер, пластический хирург, скандальный журналист, лукавый политик, ловкий магнат, в свою очередь начинавший продавцом электровеников, мэр-философ или рок-музыкант. Писателем, за плечами которого несколько знаковых романов и сборников рассказов рубежа веков. В 2009 году роман Скарпы └Stabat Mater” удостоен престижнейшей литературной премии Италии └Стрега”. Ну а в этой своей едва ли не самой удачной, на наш вкус, книге автор словно приглашает читателя прикоснуться, принюхаться, прислушаться, приглядеться к сразу не осязаемым атомам венецианского благолепия, отведать местного напитка, испробовать кушанье, освоить говорок. Карманный словарик причудливой городской топонимики из раздела └Глаза” становится кодом доступа к исконной Венеции, └не замыленной” ордами иноязычных пришельцев. Однако мы открываем Венецию не потаенных задворок, неведомых островков, диковинных блюд или непролазных дебрей диалекта. Венеция Скарпы давно слилась с гостеприимной лагуной, сделавшись неотъемлемой частью пейзажа между небом и водой. Достаточно взглянуть на него сквозь трехмерный кристалл этой необычной инструкции по пользованию Венецией. Тогда станет ясно, что истинный жанр книги — литературное приношение, домодельная подвеска венценосному городу от одного из его преданных уроженцев».
Почему бы не издавать подобные книги под одной обложкой с «классическим» путеводителем? Отличный, по-моему, был бы проект.
Михаил Слонимский. Записи, заметки, случаи. Подготовка текста, вступительная заметка и примечания Екатерины Дергачевой. — «Звезда», 2010, № 7 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
«В № 1 └Нового мира” в 1950 году появилась статья Важдаева о[б Александре] Грине как об американском шпионе. Пособниками этого шпиона с жульническими цитатами из наших статей объявлялись я, Паустовский, Рахманов, Борисов. Д. Друзин со злорадным удовольствием сообщил мне об этом. Шел какой-то очередной пленум в Союзе. Я позвонил Паустовскому, и мы условились встретиться у буфета на пленуме. Когда мы пришли, нас окружили и буквально начали чествовать разные писатели.
— Вот и все, — сказал мне Паустовский, — нам и делать ничего не надо.
Мы пили со всеми, как на банкете, и закусывали. Кто-то с трибуны уже облаял Важдаева. Важдаев, испуганный, пытался подойти к нам, но остерегался. Наконец поймал меня и протянул руку:
— Пожмете ли вы руку, обагренную вашей кровью?
— Не только моей. Поэтому не пожму.
Рядом случилась Шагинян. Она бросилась на Важдаева:
— Я тоже хвалила Грина! Почему вы меня не обругали? Как вы смели?
Важдаев испарился. Вместо него появилась передо мной его жена — критик Скорино:
— М. Л., мой муж больной человек, теперь он ночи не будет спать. Простите его! Подайте ему руку.
На адрес Союза пошли Важдаеву матерные письма. Он их представлял в Союз, утверждая, что под фальшивыми подписями скрываются писатели. Авторы писем оказались теми, кто подписывал. Важдаев сам писал под Грина и хотел перескочить. Сорвался. И с той поры остался в нетях. Да, так случилось в 50 году. Вдруг бросились и прогнали негодяя. А через несколько лет на приеме в Кремле ко мне подскочил человек, которого я принял за Луконина. Обменялись несколькими словами. А это оказался Важдаев! Тьфу! Поймал-таки!»
Эугениуш Соболь. Сталин, Сартр и правда о ГУЛАГе. — «Новая Польша», Варшава, 2010, № 5.
Рецензия на блестящую, судя по всему, книгу американского профессора славянских культур и языков в Виргинском университете «ГУЛАГ в глазах Запада». «Это в первую очередь протест против той девальвации слова и значений слов, которая произошла в зараженном тоталитаризмом XX веке и последствия которой мы ощущаем по сей день. Мир западной демократии тоже не уберегся от этой болезни».
Я и не знал, какой вклад внесли поляки в раскрытие правды о существе советского режима. Так же как и не знал (или забыл), что первыми свидетельствами о Соловецком лагере были опубликованные на английском (в середине 1920-х) воспоминания двух беглецов с Соловков — белых офицеров Мальсагова и Безсонова.
Даниил Фибих. По ту сторону. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения «История» (Издательский дом «Первое сентября»), 2010, № 11-12 (897-898) <http://his.1september.ru>.
Отрывки из рукописи воспоминаний журналиста и литератора, осужденного в середине войны (1943) на 10 лет лагерей за «антисоветскую деятельность». Его фронтовые дневники публиковались в нашем журнале (2010, № 5; подготовка и публикация текста Марии Дремач) и вызвали заметный резонанс в читательской среде. Поразительно, что в семье Фибихов об этих мемуарах не знали: папка с рукописью хранилась в семье писателя Ильи Сафонова, где чудом уцелела после обыска КГБ в 1983-м. Публикация иллюстрирована уникальными фотографиями из архива семьи Сафоновых; на многих из них присутствует Анна Тимирёва, гражданская жена Колчака, с которой Фибих встретился в ГУЛАГе (и с которой тесно дружили Сафоновы).
Удивительно описание арестантского спектакля (зэки поставили «Забавный случай» Гольдони); на плечи Тимирёвой пало техническое осуществление дерзкого замысла, — она изготовила парики, костюмы и декорации. Успех был оглушительным.
«Этот человек находил время возиться с боженькой…» Лев Ошанин о Борисе Пастернаке. Вступление и публикация Юрия Кублановского. — «Рыбинская среда», 2010, № 5 (73).
«Речь нашего земляка была тогда (на печально знаменитом собрании в СП 31 октября 1958 г. — П. К.) одной из самых пылких. Думаю, рыбинцам любопытно будет с ней ознакомиться: она и по сегодня прямо-таки дышит всеми миазмами советского времени».
Автор песен «Дороги», «Солнечный круг» и «Течет река Волга» стоит в Рыбинске памятником у реки, опершись на парапет и скрестив ножки. Рядом — висит бронзовое пальто, которое периодически воруют. У монумента фотографируются молодожены. Ошанин — знаменитость, его еще поют. Впрочем, как пишет в начале своего вступ-ления публикатор, «если уж речь зашла о песне, то из неё, как говорится, слова не выкинешь».
Михаил Яснов. Цветет полынь. Стихи. — «Вышгород», Таллинн, 2010, № 3-4.
«Я начинаю жизнь иную, / прощаюсь с прошлым навсегда / и не ревную, а рифмую — / и в этом вся моя беда. // Но, плоть живую подарив нам, / твердит природа по слогам, / что нужно припадать не к рифмам, / а к икрам, бедрам и губам».
222 китайских новомученика. — «Фома», 2010, № 6.
«Главным днем мученической смерти православных китайцев в Пекине было 11 июня 1900 года. Еще накануне по всем улицам были расклеены прокламации, призывавшие язычников к избиению христиан и угрожавшие смертью каждому, кто осмелится их укрывать. В ночь с 11 на 12 июня боксеры с горящими факелами, появившись во всех частях Пекина, нападали на христианские жилища, хватали несчастных христиан и истязали их, заставляя отречься от Христа. Многие в ужасе перед истязаниями и смертью отрекались от православия, чтобы спасти свою жизнь, и воскуряли фимиам перед идолами. Но другие, не страшась мучений, мужественно исповедовали Христа. Их участь была страшна. Им распарывали животы, отрубали головы, сжигали в жилищах. Розыски и истребление христиан продолжались и все последующие дни восстания. По истреб-лении жилищ христиан их самих выводили за городские ворота в языческие кумирни боксеров, где производили им допрос и сжигали на кострах» (со слов тогдашнего начальника Русской духовной миссии в Пекине архимандрита Авраамия).
Только 222 из православных были опознаны, их мощи собраны и погребены в крипте новопостроенного храма. В годы «культурной революции» храм был разрушен, крипта — затоплена. Здесь — список иконы этих 222-х: впереди, рядом со священниками, — дети. Нимбы перекрывают друг друга, уходят вдаль.
В сторону: в свежем, 4-м номере хабаровского «Дальнего Востока» Татьяна Кирпиченко рецензирует переиздание столетней давности книги полковника русской армии К. П. Кушакова «Южно-Маньчжурские беспорядки в 1900 году, или Боксерское восстание». Этот Кушаков небезосновательно считается прототипом полковника Малышева из «Белой гвардии» Булгакова.
Составитель Павел Крючков