стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2010
Черешня Валерий Самуилович — поэт, переводчик, эссеист. Родился в 1948 году в Одессе. Окончил Ленинградский институт связи. Автор четырех стихотворных книг. Живет в Санкт-Петербурге.
* *
*
О чем ты воешь, ветр ночной?
Я не могу забыть, что слово что-то значит,
что смысл его во тьме звериной плачет,
и прячется, и вновь наружу рвётся
в надежде, что когда-нибудь сольётся.
А лучше бы, как музыка, звучало:
переливалось, плавилось, молчало,
тяжёлым грузом на душе не висло,
у воя ветра не искало смысла…
Версия
Санчо Панса умер. Дон Кихот
обращает речи в жаркий воздух.
Время, как безумие, течёт,
забивая пылью ум и ноздри.
Каково остаться одному
с безнадёжным грузом благородства?
Горе повреждённому уму:
нет ему ни отклика, ни сходства.
Где ещё в Испании найдёшь
дурака с отзывчивой душою?
Как теперь от гибели спасёшь
главное, беспомощно большое?
Вот когда откроется ему,
до чего же он нелепо создан,
рыцарь бедный. Вопреки всему,
лепится какой-то новый воздух.
На африканской выставке
Аде Ч.
Эта фигурка поёт, разинув рот,
эта фигурка танцует, колотит в бубен,
этой фигурке ребёнок раздул живот,
а здесь его зачинают и скалят зубы.
Выпячен до невозможности каждый жест,
жаркая жизнь выжигает его до сходства.
Страсть первородством из этих калёных мест,
мы променяли её на другое уродство.
Что это было? Ангел мечом толкал,
или, пугая, гремели небесные трубы?
Знает подробности тот, кто фигурку ваял,
ту, где в любви мы по-прежнему скалим зубы.
Засыпание
Из жадной жизни в неподвижность вытолкнут,
лежишь под одеялом длинной рыбою,
и потолок, своей бесплотной пыткою,
вытягивает тени дыбою.
Покатая времён чересполосица
легко от кожуры забвенья лущится,
и прошлое бесшумной птицей носится
в обнимку с будущим.
Подмешан шум листвы ночным провизором
к чревовещанью холодильника,
и ярый глаз циклопа-телевизора
горит огнём насильника.
И так твоё ничто в потёмках взвешено,
до пустоты такой звенящей выпотрошен,
что только тьмой, её подпором бешеным,
из бытия не выброшен.
Держась её, промытый ею дочерна,
смыкая веки, к мракам приникающий,
становишься их почерком и прочерком,
в них пропадающим.
Памяти А. Э.
Жалко безобидного:
жизнь прожил не видную,
сором и подёнщиной
сдобренную,
женщиной
толком не полюбленный,
сам собой загубленный,
а кому пожалуешься? —
с временем побалуешься,
глядь, оно и кончилось,
истончилось, сморщилось, —
стёртое исподнее,
ни на что не годное.
Говорят: отмучился.
В память улетучился,
в детство дорожденное,
в безмятежно-пенное
вещество без имени,
в сладкое “усни меня”.
На темы псалмов
Ты погружаешься во мглу,
оставив звёздам отблеск Лика.
Как я узнать Тебя могу,
когда мой срок короче вскрика?
Как мошку, век меня слизал,
и весь он — труд или болезни.
Из праха Ты меня воззвал,
чтоб в ярости сказать: исчезни?
Ты скашиваешь, как траву,
за поколеньем поколенье.
Траве спасение во рву, —
в Твоих глубинах нам спасенье.
Возвесели за дни забот,
воздай за непомерность бедствий,
сверши тот дивный поворот,
какой бывает только в детстве.
Тогда всем существом своим,
прозрачным, как прозренье ночью,
мы Замысел не посрамим
и явим суть Твою воочью.
* *
*
Вот как ты просыпаешься,
смотришь перед собой,
пятнышком света спасаешься,
пляской обоев любой.
Что там гадается, прочится,
складывается в смысл?
Это случайностью корчится
неподконтрольная мысль.
Неуловимая, вертится
скоком косым воробья,
на тупоумье рассердится
и улетит от тебя.
Скульптура
Роберту Лотошу
…отрадно спать, отрадней камнем быть.
Тютчев <из Микеланджело>
В скульптуре застыл
движения гений,
и ветер остыл,
но слышится пенье.
Геракл грустит
в наклоне овальном,
и мрамор искрит
на сколе случайном.
И спящие спят
в покое утробном,
укрыты до пят, —
им это удобно.
Их сон — это свет,
ласкающий камень,
там времени нет:
приснится — и канет.
Тебе не войти
в их сладкую вечность,
но можно снести
свою быстротечность,
вобрав этот зал
внимательным взглядом:
ты смертен и мал,
но был где-то рядом.
* *
*
Убегающий от,
ускользающий за,
зажимающий рот,
отводящий глаза,
начинающий путь
с пустоты пустяков,
извлекающий суть
из просроченных слов,
словно в белом листе
не хотел наследить,
от себя в чистоте-
сироте сохранить.