(составители А. Василевский и П. Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2009
“АПН”, “Booknik”, “Волга”, “Вопросы литературы”, “Газета”, “Город 812”, “День и ночь”, “Дружба народов”, “Иностранная литература”, “Коммерсантъ”, “Крещатик”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Москва”, “НГ Ex libris”, “Неприкосновенный запас”, “Нова демократ╗я”, “Новая газета”, “Новая газета в Нижнем Новгороде”, “Новая газета — Санкт-Петербург”, “Новые Известия”, “Новые облака”, “Новые хроники”, “Newslab.ru”, “Огонек”, “OpenSpace”, “ПИТЕРBOOK”, “ПОЛИТ.РУ”, “Православие и Мир”, “Профиль”, “Postimees”, “Российская газета — Неделя”, “Русский Журнал”,
“Русский Обозреватель”, “Русский репортер”, “СловоWord”, “Собеседник”,
“SvobodaNews.ru”, “Топос”, “Частный корреспондент”
Михаил Айзенберг. Постскриптум. — “OpenSpace”, 2009, 6 июля <http://www.openspace.ru>.
“Начинаясь мемуаром, прибауткой, едва ли не стихотворным фельетоном, лучшие стихи Лосева меняют свою структуру и переходят в другое состояние. Спешившаяся речь развивает скорость, пешеходу недоступную (и достаточную для свободного полета). На каком-то изгибе ритм попадает под воздушный поток. Здесь и начинается самое важное: когда лосевская └проза” встает на крыло, необыкновенно ощутим сам момент взлета”.
Михаил Айзенберг. Первое лицо множественного числа. — “OpenSpace”, 2009, 28 июня.
“В основе реальной новации всегда угадывается какая-то антропологическая новость. И в поэзии [Евгения] Сабурова скрыто присутствует нетривиальное представление о человеке — как о первом лице множественного числа. Его голос соединяет разные и противоречивые голоса, звучащие в одном сознании. Но у всех этих голосов один глубинный источник, и стихи Сабурова несут └на выходе” память о прохождении разных глубин, становясь каким-то дневником └внутреннего” человека: его любовных смут, снов и страхов, грозных или зыбких воспоминаний. <…> Разнохарактерные сообщения приходят к нам на единой стиховой волне, настолько переиначенные ее ритмической волей, что мы не сразу обнаруживаем их начальную природу”.
Светлана Алексиевич. “Пишу для притихшей России”. Беседовал Сергей Золовкин. — “Новая газета”, 2009, № 58, 3 июня <http://www.novayagazeta.ru>.
“В Петербурге от одной учительницы я услышала: она уже не может убедить своих учеников, что гоголевский Чичиков — отрицательный герой. Для них он — положительно прав. Как и Абрамович”.
“На московском вокзале слышала, как разговаривали две старушки. └Бедный Абрамович! Столько денег из-за кризиса потерял! Миллиарды!” — └Но мы-то с тобой выживем!” И — выживут же! Нет опыта счастья. Просто — жизни. А опыт выживания — гениальный. Но лагерный опыт выживания, как писал Шаламов, нужен только нам самим. Он нужен только в лагере. Его некому передать. Прежние люди кончаются, начинаются другие”.
“<…> в Вологде, где, с точки зрения какого-нибудь голландца или француза, везде святая и непонятная русская бедность, я увидела забытые русские (советские) лица.
О Медведеве и Путине никто не говорит, как будто их и нет. Там мне напомнили поговорку 90-х: пусть совсем не платят, дали бы только сделать”.
Юрий Арабов. “Драматургам придется стать дворниками”. Беседу вела Веста Боровикова. — “Новые Известия”, 2009, 9 июня <http://www.newizv.ru>.
“Позже нам с мамой дали целый двадцатиметровый └дворец”, но тоже в коммуналке. Там я и написал первые стихи. Это был 1972 год, 8 марта. Мы с моим другом Володей Винокуровым были уже десятиклассниками и немножко пригубили какого-то ужасного вина — кажется, └Агдама”. В этом состоянии я посмотрел по телевизору какой-то мрачный партийный концерт, посвященный женскому дню, и пришел в ужас. Хотя в профессиональном плане советская масскультура была все же выше сегодняшней. Разозлившись на всю эту убогость, я залпом написал свое первое стихотворение └Загнанные лошади в белой пене”. Вскоре к нам в школу приехал поэт, фамилию которого я забыл, о чем до сих пор очень жалею. Я подстерег его в учительской, где он вел разговор о гонораре за выступление перед нами, и напугал его просьбой послушать мои стихи. Он с ужасом согласился. Я в коридоре прочел ему про своих загнанных лошадей. Он сказал мне пророческую фразу: └Вы будете популярны, но только в узких кругах.
В большое искусство вас никогда не пустят”. Я был абсолютно счастлив, хотя стихотворение было очень плохое”.
Андрей Ашкеров. Джексон как проект. — “Новые хроники”, 2009, 2 июля <http://novchronic.ru>.
“Джексон был человеком-проектом. Он стремился воплотить образ идеального субъекта, предельно противостоящего объективной действительности, по сути, объявившего ей войну”.
“Фигура Джексона — воплощение великой грезы об управляемости таких мутаций: он изменил не цвет кожи, а расовую принадлежность, не форму носа, а восприятие человеческого лица, не стереотипы сексуального поведения, а само понимание пола и возраста (Бодрийяр не зря говорил о том, что Джексон воплощает индивидуальный пол). Джексон — это великий футурист наших дней, вступивший в опасную и заведомо проигрышную игру с будущим”.
Андрей Ашкеров. Зыкина, или Откуда течет Волга. — “Новые хроники”, 2009, 2 июля.
“Зыкина была москвичкой, горожанкой. При этом └из низов”, да. Ее народность была связана с опытом культуры, пережившей и, в общем-то, вполне принявшей раскрестьянивание”.
“Зыкина — пример модернистского искусства, радикальный и, если вдуматься, довольно вызывающий”.
Альберт Байбурин. К предыстории советского паспорта (1917 — 1932). — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 2 (64) <http://magazines.russ.ru/nz>.
“<…> тот период, когда прежняя (дореволюционная) паспортная система оказалась разрушенной, а новая (советская) еще только создавалась”.
“<…> показательна в этом отношении официальная статья о паспорте в Малой советской энциклопедии, вышедшей в 1930 году: └Паспорт — особый документ для удостоверения личности и права его предъявителя на отлучку из места постоянного жительства. Паспортная система была важнейшим орудием полицейского воздействия и податной политики в т. н. ▒полицейском государстве▒. Паспортная система действовала и в дореволюционной России. Особо тягостная для трудовых масс, паспортная система стеснительна и для гражданского оборота буржуазного государства, которое упраздняет или ослабляет ее. Советское право не знает паспортной системы”. Но пройдет всего два года, и паспортная система будет введена. На самом деле, эта статья о паспорте вышла с явным опозданием. <…> В 44-м томе Большой советской энциклопедии, вышедшем в 1939 году, все уже расставлено по своим местам: └Паспортная система — порядок административного учета, контроля и регулирования передвижения населения посредством введения для последнего паспортов. Советское законодательство, в отличие от буржуазного, никогда не вуалировало классовую сущность своей П. с., пользуясь последней в соответствии с условиями классовой борьбы и с задачами диктатуры рабочего класса на разных этапах строительства социализма””.
Родион Белькович. Прыжок в хаос. — “Русский Журнал”, 2009, 1 июня <http://russ.ru>.
“Не имеет совершенно никакого значения, сохранился ли марксизм в неизменном виде. Важно то, что марксизм явился, возможно, первым учением нового времени, которое довело тезис о необратимости и неизбежности прогресса до своего логического завершения и сделало все для его победы”.
“В конце XIX века отчуждение раскрывалось через категорию экономической эксплуатации, но в конце XX века говорить о беспросветности земного существования нужно по-другому. Однако до сих пор именно язык марксизма остается наиболее актуальным и применимым к меняющимся реалиям”.
“Все, что остается человеку, — непрерывно двигаться вперед, отрицая и разрушая все, что он представляет собой сейчас”.
Михаил Бойко. Благолепие тления. 180 лет философу Николаю Федорову. — “НГ Ex libris”, 2009, № 21, 11 июня <http://exlibris.ng.ru>.
“Категория └ничто” в русских религиозно-философских построениях никогда не играла центральной роли. А если и фигурировала, как в некоторых работах о. Сергия Булгакова, Николая Бердяева и других мыслителей, то на поверку оказывалось, что под └ничто” подразумевалось не абсолютное небытие, а или какая-то более первичная, фундаментальная, богатая и насыщенная форма бытия (└Божественное ничто”), или некая экзотическая форма иносуществования. Этим грешат и современные разработчики философии небытия (покойный Арсений Чанышев, действующие — Натан Солодухо, Владимир Кутырев, Дмитрий Родзинский, Юрий Разинов и другие). └Ничто”, └небытие”, с которым они работают, в каком-то смысле есть. Если вспомнить о двух греческих словах, обозначающих ничто, — меон (ничто порождающее, то есть в некотором смысле существующее) и укон (бесплодное ничто, парменидовское, которого вовсе нет), то можно сказать, что все наши мыслители занимаются меонологией, а не уконологией”.
Леонид Бородин. “Я приглашаю вас в леса…” История, пьяным человеком пьяно рассказанная, но трезвым трезво записанная. — “Москва”, 2009, № 1 <http://www.moskvam.ru>.
“Минут двадцать стоял я в одиночестве у кровати умершего отца, не помню, о чем думал, не помню, что чувствовал, просто стоял и смотрел на иссохшее, желтое лицо, на руки, обезображенные пигментацией, хотел накрыть простыней, как положено, но так и не сделал этого. Открылась дверь, ввалилась вся компания: женщина-цербер, некто в халате внакидку, санитары со └скорой”. Я только заикнулся насчет похорон, ведь кагэбисты говорили мне о похоронах. Врали? Или, пока добирался, поступило новое указание? Короче, после выполнения всяких формальностей, через час примерно, я уже трясся на жесткой скамье в └скорой”, на крутых поворотах упираясь ногами в желтый гроб… И опять — никаких мыслей: ни о том, что предстоит встреча с └органистами” и тошная беседа с ними, что нужно будет еще вернуться сюда и свершить богопротивную работу, что, наконец, и жить надо далее как-то, — ничего этого не было в мыслях.
И только, словно закольцована, в мозгу прокручивалась, пропевалась одна и та же фраза: └Я приглашаю вас в леса…””.
Рассказ с конспирологической интригой (Мартин Борман).
Валерий Босенко. “По капле это на Капри”. — “Литературная газета”, 2009, № 24, 10 — 16 июня <http://www.lgz.ru>.
“Помнится, в той же ЖЗЛ в 1960-е годы вышел не меньший по объему том В. Шкловского о Льве Толстом, а в 1970-е в └Жизни в искусстве” — его же книга о Сергее Эйзенштейне. (Именно острослов Эйзенштейн своего соратника и старшего современника аттестовал хлестким мо — └материал для гения”.) Помнятся и разговоры о том, что всего масштаба и всего величия героев ни та, ни другая книга не достигают. Зато обе остались бесспорными вехами в истории литературы и искусства, литературными образцами не только своей эпохи. Осмелюсь предположить, что книгу Д. Быкова о Булате Окуджаве, книгу нашего современного Шкловского, ждет схожая судьба”.
Валерий Брайнин-Пассек. К нежной варварской речи. Предисловие А. Кушнера. — “Крещатик”, 2009, № 2 <http://magazines.russ.ru/kreschatik>.
В качестве предисловия к стихам поэта из Ганновера напечатан авторизованный текст выступления Александра Кушнера в Музее Ахматовой (Санкт-Петербург, 4 июня 2003 года). В частности, Кушнер говорит: “<…> стихи — высокоорганизованная устная речь в ее наилучшем варианте. И я подумал, что это, может быть, единственное мое замечание к стихам, но оно мне кажется очень важным. Почему? У меня было такое ощущение, что я выслушал хорошие стихи, написанные письменной речью. А стихи — это все-таки преимущественно устная речь. Это интимный разговор с человеком, разговор с самим собой, разговор с Богом. И обязательно — неуверенность и вопросительная интонация. Впрочем, был момент, когда я подумал: └Ах, как хорошо!” — └Думал, что голос? Нет — ветер”. Вот эта устная интонация все моментально перестроила. Иначе стихи начинают походить на профессорскую американскую поэзию. Лосев, например, блестящий поэт, но суховатый именно по этой причине. Слишком все разумно”.
Будь реалистом — требуй невозможного! Беседу вел Захар Прилепин. — “Литературная Россия”, 2009, № 25, 26 июня <http://www.litrossia.ru>.
Говорит Капитолина Кокшенёва: “Я связываю будущие победы русских писателей не столько с эстетикой, сколько с мировоззрением и новой идеологией, в том числе и культурной. О том, что рухнул Просветительский проект, мы знаем, мы это видим и чувствуем, но нам в это трудно поверить. А между тем это так. И нужно обладать определенным мужеством, особенно гуманитарию-писателю, чтобы с этим жить и чтобы это знать”.
“Судьба всех └толстых” литературных журналов одинакова и зависит исключительно от того, найдется ли спонсор, обладающий некоммерческим воодушевлением. └Толстые” журналы — наше культурное достояние, превратившиеся de faсto в своеобразную культурную роскошь, культурный заповедник. <…> Если └толстые” журналы хотят жить, им необходимо, прежде всего, активно осваивать новые формы своего присутствия в медийном пространстве — создавать электронные версии журналов и сопутствующие им проекты. Перспектива, на мой взгляд, такая: обширная и интересная электронная версия <…> а вот печатных журналов я бы издавала сто штук номерных, но роскошных и адресовала главным библиотекам страны, а также ценителям и сoбирателям книги”.
Букеровский роман: искушение массовостью. — “Вопросы литературы”, 2009, № 3 <http://magazines.russ.ru/voplit>.
В очередной Букеровской конференции (13 октября 2008 года, РГГУ) приняли участие: романист, сценарист Алексей Слаповский, прозаик Александр Кабаков, критик, романист, телеведущий Александр Архангельский, а также молодые литераторы — романист, критик Мария Елиферова и критик Валерия Пустовая. Ведущий — литературный секретарь премии “Русский Букер” критик Игорь Шайтанов. Текст конференции подготовлен к публикации Еленой Погорелой.
Говорит Александр Архангельский: “Второе замечание — про колбасу. Вы ничего в ней не понимаете. Главная проблема колбасы заключается не в том, по два двадцать она или по два девяносто, а в том, добавлена ли в нее размороженная свинина или парная. В стране не хватает парной свинины. Кладут размороженную. Поэтому колбаса никуда не годится. Она все хуже и хуже. Хотя в принципе хорошая колбаса ведь лучше, чем плохое мясо, между прочим.
Александр Кабаков. Но хорошее мясо лучше, чем хорошая колбаса.
Александр Архангельский. Да, но где Вы его возьмете. В ситуации надвигающегося кризиса в магазинах хорошего мяса будет днем с огнем… Уже сейчас, на самом деле, проблемы пошли.
Игорь Шайтанов. То есть Вы рекомендуете колбасу?
Александр Архангельский. Рекомендую привыкать к колбасе. <…> А что касается качества, то главная проблема современной индустрии заключается в том, что вы никогда не отличите хороший костюм, сшитый в Китае по поддельной лицензии, от настоящего костюма, продающегося в магазинах в Италии, потому что он тоже шьется в Китае.
Александр Кабаков. Я, как старый стиляга, могу отличить с одного взгляда.
Александр Архангельский. При всех. Я поймаю Вас, Александр Абрамович, я запомню.
Игорь Шайтанов. Несите костюм.
Александр Архангельский (переждав смех в аудитории). Но ждать я буду долго: пока Вы забудете, я Вас обломаю…”
Это не то, что кажется; это такие разговоры о литературе.
Дмитрий Быков. Мы с Маканиным. — “Профиль”, 2009, № 22, 15 июня
<http://profile.ru>.
“<…> └Нацбест” с традиционной барометрической точностью определяет главную тенденцию настоящего, а Госпремия задает ориентиры будущего”.
“Если востребованы худшие соцреалистические образцы, пропущенные через сепаратор └сетературы”, — это говорит об эпохе больше, чем любая публицистика. Хвала └Нацбесту”. На этом фоне награждение └Смешариков”, ставших не просто любимцами дошкольников и взрослых, но и новым национальным брендом (герой мультфильма у нас не становился игрушкой со времен Чебурашки), заслуживает особенной благодарности. Сам я смотрю этот бесконечный мультсериал с особенным удовольствием, потому что герои в нем круглые — а праведники, как учил Ориген, воскреснут в сферических телах. Смешарики — подлинные герои нашего времени. └У нас нет плохих персонажей”, — заметил автор идеи Анатолий Прохоров. Сегодня надо быть круглым и по возможности мягким. Тогда ты будешь удобен, всеми любим и легко воспроизводим в форме брелока. Создатели └Смешариков” — единственные в этом году деятели культуры, удостоившиеся Госпремии (5 млн рублей). Если это не сигнал, я чего-то не догнал”.
Дмитрий Быков. Братья-души, или Мертвые Карамазовы. — “Газета”, 2009, 15 июня <http://gzt.ru>.
“<…> если отбросить теологические и телеологические дискуссии, сосредоточившись на художественном качестве текста, приходится признать └Братьев Карамазовых” самым слабым творением Достоевского: никого не видно. Алешу не получается даже сыграть; экранизация — вообще отличная проверка на динамику и связность. Если текст не получается грамотно перенести на экран — значит, он нежизнеподобен, но это бы полбеды; это значит, что он художественно неубедителен. └Преступление и наказание” снять можно, └Идиота” — пусть с серьезными жертвами, сокращая целые линии, — тоже, └Бесы” ставились на сцене и в принципе смотрелись, несмотря на жуткие длинноты в монологах (особенно заметные, конечно, у Додина). └Братьев” поставить очень трудно, почти невозможно: спектакль Хомского был упрощен, спектакль Арцыбашева — ужасен, фильм Пырьева не передавал духа романа и не поднимался выше школьной иллюстративности, а новый сериал, несмотря на гениальную работу Колтакова, вообще непонятно зачем сделан: история загублена разговорами, разговоры загублены сокращениями”.
“Потому что и книга эта, неряшливая, затянутая и болезненно зацикленная на └сладострастии” в федор-павловическом широчайшем смысле, — безнадежно карамазовская, если не смердяковская”.
В культуре, как и у бога, все живы. Беседу вела Елена Елагина. — “Нова демократ╗я”, 2009, № 32, 33 <http://ndgazeta.org.ua>.
Говорит Алексей Машевский: “Полагаю, что формируется особая петербургская линия русской поэзии рубежа 20 — 21 веков. Она выражена, поддерживается, транслирует себя. Есть вполне состоявшиеся поэты последней генерации: Денис Датешидзе, Василий Русаков, Александр Верегелис, Вадим Ямпольский, Василий Ковалев, есть и те, кто еще в процессе роста. Но самое главное — наличествует поле генерации. Известно, что ни один поэт, за редчайшим исключением, сам по себе не вырастает. Поэты всегда появляются плеядами, поскольку только так, соревнуясь, осознавая общие задачи, человек и находит себя”.
“Она [поэзия] требует огромной систематической учебы при ясном осознании того, как поэтический язык усложнился, как он был └разработан” в русской лирической традиции. И пока ты всего этого не постиг, не усвоил, просто бессмысленно пускаться в бескрайний океан творчества. Потому что будешь изобретать велосипед или впадать
в несусветную наивность, которую читатель не замечает лишь потому, что находится в еще более └девственной” ситуации”.
В царстве текстов. Беседу вел Валерий Выжутович. — “Российская газета — Неделя”, 2009, 11 июня <http://rg.ru>.
Говорит Лев Аннинский: “По младости лет мне очень хотелось быть западником.
И конечно, я втянулся в новомировскую мечтательность. Но в └Новом мире” мне быстро дали по носу. Но не сразу: сначала заказали рецензию на роман └Бабий Яр” Анатолия Кузнецова. Я написал, напечатали. Я себя почувствовал автором └Нового мира” и следующую свою статью понес туда. И тут пришедший туда руководить критикой Лакшин ка-ак меня рубанул!.. И все, больше я туда уже не ходил. Смешно, но в литературных кругах меня продолжали считать новомировцем — по вкусам, по высказываниям, по оценкам событий литературы и общественной жизни”.
Андрей Геласимов. “Мой роман — реакция на усиление государства”. Беседовал Андрей Мирошкин. — “Частный корреспондент”, 2009, 10 июня <http://www.chaskor.ru>.
“Каждая книга мне диктует формат, в котором она будет написана. Прежде чем написать первые фразы нового романа или повести, я прислушиваюсь внутри себя к ритму, которым это будет рассказано. Я прислушиваюсь к голосам, которых требует материал. Все зависит от └сеттинга” (как это передать по-русски?) — совокупности места, времени действия и набора героев. А └сеттинг” в данном романе — степь. И она, естественно, предполагает длинные, синтаксически развернутые конструкции, историческую фактуру и линейность повествования. И в конце концов вольно или не вольно это оказалось в чем-то похоже на классическую советскую традицию. <…>
— Законы кино оказали влияние на ваши литературные замыслы непосредственно по ходу работы?
— Да. Но я и сам хотел сделать роман очень такой поджарый, сухой, в хорошей спортивной форме. Чтобы в нем не было наслоений жира. Ведь в классических русских эпопеях и сагах (даже в лучших образцах жанра) всегда много лишнего”.
Гнусь за респектабельными фасадами. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 21, 11 июня.
Говорит Дмитрий Бавильский: “Некоторое время назад я практически перестал читать текущую литературу. Особенно по критической необходимости. Самые серьезные обязательства мы берем и снимаем с себя сами”.
“Экспертные институты окончательно скомпрометированы”.
“Литература перестала говорить правду о человеке. Она не сообщает мне ничего нового, ничему не учит, практически не дает пищи к размышлению”.
“Искусство почти всегда — преступление, что совершенно не канает в обществе взаимного восхищения и взаимного опыления. И нужно быть крайне мужественным человеком, чтобы делать что-то из ряда вон выходящее, игнорируя сотни безответственных и предвзятых комментаторов”.
Игорь Джадан. Ахтунг! Философская угроза. Ставка в игре — независимое существование русского сознания. — “АПН”, 2009, 4 июня <http://www.apn.ru>.
“Фактически философия — это такая манипуляция сознанием, значимость которого для общества признана самим обществом. Объектом философской манипулятивности является все общество без исключения, включая, конечно, и самих философствующих субъектов. Даже та часть, что не читает философских книжек и статей, знакомится с бликами философской мысли, отражающимися в масскультуре и экспертизе”.
“Вместо того, чтобы вести войну интерпретаций западных текстов, неплохо бы сосредоточить усилие на разработку русского философского языка. Русификация русской философии по-прежнему стоит на повестке дня. Эта задача актуальна в не меньшей степени, чем она была в XVIII веке, до тех пор, пока Христиан Вольф не сумел переубедить немецких гуманитариев перейти с латыни на родной язык”.
“Диалога между почвенниками и либералами сегодня нет”. Беседовал Захар Прилепин. — “Новая газета в Нижнем Новгороде”, 2009, № 67, 26 июня <http://novayagazeta-nn.ru>.
Говорит Виталий Пуханов: “Большая поэтическая форма вытеснена другими носителями художественной информации. <…> В двадцатом веке поэзия выживала в малых формах, претерпев сжатие, кристаллизацию смыслов. Поэт успевает захватывать восприятие примерно в семнадцать секунд. Столько, если верить зоопсихологам, держится безотчетное внимание коровы”.
“У меня в библиотеке есть └Возмездие” Блока 1922 года издания со следами времени на страницах. Сколько раз со страхом приступаю, прочесть до конца не могу. Длинно. Набоков опубликовал роман-поэму └Бледное пламя”, кажется, в 1962 году. Одна тысяча строк. На мой взгляд и вкус, это последняя достойная большая форма, созданная русским поэтом уже на английском”.
“Родина пожирает нас — так она проявляет любовь и нежность”.
Андрей Дмитриев. “Свободнее реализма нет ничего”. Беседу вела Е. Константинова. — “Вопросы литературы”, 2009, № 3.
“<…> реалист может использовать достижения всех методов, всех направлений, исходя лишь из одной необходимости и сообразуясь с тем, что он хочет высказать. Более чем убедительно это явлено в └Красном Колесе” Солженицына — книге совершенно поразительной, совершенно не прочитанной. Писатель безусловно реалистического взгляда, реалистического мировоззрения, блестяще владеющий реалистическим методом, при этом он — последний классик европейского авангарда. Если надо, то у него и дос-пассовский монтаж, дос-пассовский коллаж документов. Если надо — выдержанный джойсовский └поток сознания”. Если надо — цветаевские инверсии и т. д., и т. д. Кстати, когда-то давно в интервью Наталия Дмитриевна Солженицына в качестве учителей Солженицына, понятно, что от его имени, назвала — набор, между прочим, очень интересный — таких писателей: Дос Пассос, Замятин, Цветаева — прозаик, Джойс. Кого-то, может быть, я пропустил. То есть реализм для меня — метод наибольших возможностей и наименьшей корпоративной зависимости”.
Денис Драгунский. Крест Кормера. — “Неприкосновенный запас”, 2009,
№ 2 (64).
“Почему роман [Кормера] └Наследство” не стал таким же осевым текстом для русской неподсоветской литературы, как └Доктор Живаго” или └Архипелаг ГУЛАГ”? Хотя, казалось бы, все предпосылки в наличии”.
“Знаю только, что роман Кормера оказался слишком реален. Слишком реальна и болезненна была его фактура, слишком узнаваемы его персонажи. И вот беда: именно те люди, именно тот неширокий, но влиятельный в среде интеллигенции круг, который должен был сделать славу диссидентскому роману, — именно этот круг отверг его по причинам узкопартийным, идейным, а прежде всего личным, слишком человеческим, увы”.
Михаил Елизаров. Я просто не люблю Пастернака. Беседу вел Ян Левченко. — “Собеседник”, 2009, № 20 <http://www.sobesednik.ru>.
“Я уже устал объяснять, за что не люблю эту вредоносную либерально-интеллигентскую икону. <…> Да, были люди хуже Бориса Леонидовича. Я необъективен.
Я просто не люблю Пастернака. Его стихи далеки от новаторства Хлебникова и обэриутов. Он — вдохновенный рифмоплет, начисто лишенный самоиронии и страдавший от поэтической глухоты”.
Иван Жданов. “Я просто не слышу ненужного”. Беседу вела Дарья Данилова. — “НГ Ex libris”, 2009, № 20, 4 июня.
“<…> думаю, у нас только Хлебников мог хорошие верлибры писать. А сейчас все кому не лень это делают”.
“Когда-то я работал дежурным электромехаником по лифтам. Тогда я читал Флоренского, написал в то время вторую книжку └Неразменное небо”. Иногда мое дежурство совпадало с работой линейной бригады. Эти ребята постоянно квасили, еле ногами передвигали. Но тем не менее чуть ли не каждый месяц они нашему бригадиру (прорабу) подавали рацпредложения. Невозможно задавить желание самовыражения в человеке”.
Сергей Завьялов. Есть только многоязычная всемирная литература… Беседу вел Игорь Котюх. — “Новые облака”. Электронный журнал литературы, искусства и жизни. 2009, № 2 (54) (22.06.2009, Эстония) <http://tvz.org.ee>.
“Какова, по-вашему, основная функция поэзии? — Проблематизировать. В этом она не отличается от других видов современного искусства и мысли. А вот апелляция у нее специфическая: к рецепторам, реагирующим на слова как таковые. Главное, на мой взгляд, осознать онтологический крах └Прекрасного”. <…> У поэзии я не вижу в настоящем широкой читательской аудитории. └Прекрасное”, которое привлекает к себе массы, уже с полвека как переехало из художественных музеев в дорогие магазины. Некоторые традиционные жанры смогли мутировать: в дизайн, в эстраду, в телешоу, некоторые же, как поэзия, — нет. Поэтому она и исчезла сначала из медийного пространства, а затем — и из буржуазно-респектабельного. Не забудем, что последняя Нобелевская премия за стихи была присуждена еще в прошлом веке, в 1996 году, 12 лет назад”.
“Да, действительно, все, что я написал до отъезда из России, в особенности в 1990-е годы, испытало огромное влияние Высокого модерна с присущей ему усложненностью, с апелляцией └к уху”. Однако постепенно я освобождался от этой старомодности высказывания: минималистские тенденции усиливались, внешних эффектов становилось все меньше. Переезд в Финляндию мне сильно помог: раньше я как бы все время полемизировал с └мастерами регулярного стиха”. Сейчас уже и свободный стих, по большей части, мне кажется слишком пафосным: я перешел к стихотворению в прозе. Нельзя сказать, что оно рассчитано исключительно └для глаза”, но с трагическими завываниями его уже не прочесть”.
Золотое руно как ностальгия по диалогу. Николай Свентицкий: “Тбилиси — одна из мировых поэтических столиц…” Беседу вел Александр Герасимов. — “НГ Ex libris”, 2009, № 23, 25 июня.
Говорит Николай Свентицкий, грузинский театральный деятель, основатель и президент международного культурно-просветительского союза “Русский клуб”: “Совсем недавно мы издали большой художественный альбом └Дом Смирновых — в дар Грузии”. Презентация его прошла в Министерстве культуры Грузии. В альбоме — множество цветных иллюстраций, материалы о тбилисском доме потомков Смирновой-Россет, пушкинской └черноглазой Россетти”. Александра Осиповна Смирнова-Россет, воспетая Пушкиным, Лермонтовым, Жуковским и многими другими, стала прототипом ряда героинь русской прозы. Ей адресовал письма Гоголь, дружба связывала их с лета 1831 года до последних дней писателя. Ее собеседниками были Тютчев, Вяземский, Полонский. Сын Смирновой-Россет перевез к себе, в Тифлис, предметы убранства ее знаменитого петербургского салона: мебель, картины, книги, архивные материалы, предметы быта пушкинской эпохи”.
“В прошлом году, например, нам удалось найти средства на восстановление дома, в котором родился Владимир Маяковский. За несколько месяцев до 115-летнего юбилея поэта памятник культуры был в плачевном состоянии, но спасти его удалось”.
Сайт “Русского клуба”: http://www.russianclub.ge
Как король поэтов пытается убить в себе чудовище патриотизма. Беседу вел Андрей Морозов. — “Город 812”, Санкт-Петербург, 2009, 2 июня <http://www.online812.ru>.
Говорит Дмитрий Воденников: “В прошлом году меня очень взволновала война в Осетии. Она просто вывернула меня как репку за ботву, и я не отрываясь смотрел новости. <…> И знаете, я вдруг увидел в себе такое, что не ожидал. Оказывается, во мне живет страшный зверь патриотизма. Я бы даже сказал, чудовище патриотизма. Настоящий патриотизм очень страшное, склизкое и темное чудовище. <…> Мне кажется, что российская власть делает много неправильных поступков в отношении людей, она не различает человека, для нее важнее цель. Но почему, когда об этих неправильных поступках говорят в Европе или Америке, меня это так возмущает? Почему у меня приливает кровь, когда я слышу эти окрики? Потому что внутри меня — под слоем разных вещей — в частности, живет и это дремучее чудовище, и война в Осетии это показала мне сильно. Слава богу, что я не обладаю властью”.
“У меня есть некоторая социофобия. На улице я не очень уютно себя чувствую.
У меня был период, когда меня возили на машине по городу друзья, они понимали, что не могу ездить в метро. Я не сравниваю себя ни с кем, но понимаю, почему Ахматова не могла одна перейти улицу”.
“Я не ваш Блок, я — ваш Воденников”.
“Но вот что я не люблю в Петербурге, так это литературных людей. Я не про тех, кого я считаю гениями, а про общую тусовку. Она очень неприятная. Она провинциальна, злобна, высокомерна без всяких оснований. В Москве этого нет, в Москве могут любить или не любить, но в ней есть великодушие и какая-то царственность. Именно этого нет в питерской тусовке. Там, безусловно, есть интересные люди, но нижние этажи ее — это психологическая помойка”.
Классики пошли за Гоголем, а не за Александром Сергеевичем. Беседу вела Елена Местергази. — “НГ Ex libris”, 2009, № 20, 4 июня.
Говорит Виталий Сквозников: “Пушкин последнего десятилетия жизни менее всего был социально-политическим мечтателем. Вопреки утверждениям Достоевского принцип └всепримиримости” в исторической мысли реального Пушкина означал лишь сословно-монархическую, нравственно усовершенствованную иерархию; а принцип славянской └всецелости” был достаточно четко и великодержавно сформулирован в отповеди └клеветникам России” по поводу польского мятежа. Но повторяю: пушкинская линия не стала магистральной для нашей культуры”.
Леонид Костюков. Блогоплоскость. Из цикла “Гештальт”. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 7 июня <http://www.polit.ru>.
“Я далек от романтической мысли, что блогосфера производит зло. Пороки и достоинства присущи человеку, а социокультурное приспособление только так или иначе их канализирует. Я говорю о том, что блогосфера канализирует наши пороки очень неудачно”.
“Если без метафор, умение вести полемику у сегодняшних студентов в среднем гораздо ниже, чем у их предшественников лет десять назад. Многие не в состоянии вычленить тезис, который собираются оспорить. Говорят примерно на ту же тему, но вещи, никак не соотносящиеся с исходным аргументом. Преподаватели со стажем могут обратиться к своему опыту; лично я диагностирую падение уровня. И связываю с бесконтрольным опытом блогосферы”.
“В диалоге, который ведут многие участники (иногда его называют полилогом или даже многологом), полифония достигается элементарно за счет количества голосов и мнений. От каждого отдельного участника не требуется как-то изменять свою позицию, более того, это внесет ненужные усложнения в общую картину. Требуется только бить в свою точку — подчас просто дублируя высказывание еще и еще раз. Как следствие, все остаются на исходных позициях, └дискуссия” вырождается в парад позиций + комментарии. Этот навык блоггер переносит в жизнь. Вот он высказывает свое └мнение”, иногда базирующееся на неверной фактологии, иногда — на логической ошибке. Ему указывают на неувязку. Крыть нечем. Лицо воспитанного блогосферой полемиста каменеет.
— И все-таки я останусь при своем мнении.
Да ради бога. Вот только зачем?..”
Константин Крылов. Будущее всегда чье-то. — “Русский Журнал”, 2009, 17 июня <http://russ.ru>.
“Прежде всего, когда мы говорим о будущем, мы говорим о времени. Мы рисуем определенную модель времени как такового. Сейчас я не буду развивать эту тему, хотя любая идеология, в общем-то, базируется на определенном представлении о времени. И в том представлении, в котором нахожусь я, не бывает будущего вообще, оно всегда чье-то. Есть те, у кого будущее есть, и его много, есть те, у кого будущего нет, есть те, кто существует в чужом будущем, и так далее. Будущее — это производное от субъекта. Субъект — это, собственно, тот, у кого есть будущее. Не субъект — это тот, у кого будущего нет или оно чужое”.
“Сегодняшняя Россия — это вообще не субъект. Можно говорить о том, что это руина от оставшейся страны, можно сказать, что это страна под оккупационным управлением, это все, извините, лирика. Вернее, так: это разного рода идеологемы, но есть факт: вот эта вся штука, внутри которой мы находимся, субъектом не является. Нет такой вещи, как страна, и, соответственно, нет всего того, что связано с этим. Это, извините меня, мертвая оболочка, в которой мы живем. Будущего у нее нет”.
“Но все же сейчас более или менее выкристаллизовывается если не утопия, то хотя бы имя субъекта, у которого будущее вообще теоретически может быть. Это не класс, это не группа, это то, что называют словом └нация”. У нации будущее есть”.
Сергей Кузнецов. Из двухтысячных с любовью. — “Booknik.ru”, 2009, 10 июня <http://booknik.ru>.
“Прекрасно помню, как на одном подписном листе Миша Вербицкий написал в 1997 году: └Помер Булат Окуджава. Пустячок, а приятно”. Роман Лейбов оскорбился, а позабытый ныне Винни └Иуда” Лужин написал длинное письмо о том, что лично он готов оплакать Окуджаву, но не того, который поддержал расстрел Белого дома, а того, который писал: └А если я погибну, / пусть красные отряды, / пусть красные отряды / отплатят за меня”. Вместо третьей строчки было предложено петь └нет, ▒красные бригады▒”. Так или иначе, эта попытка экспроприации Окуджавы └новыми левыми” не имела успеха: Окуджава остался символом интеллигенции, может и склонной к героическим порывам, но по сути своей глубоко конформистской, готовой все понять и простить. Признаем честно: интеллигенция проиграла вчистую. Она проиграла не только в борьбе за власть (так ей и положено), но и в войне за умы. Неслучайно последние десять лет фамилию героя книги можно было то и дело встретить в негативно-нарицательном контексте: └и прочая окуджава”. В России не любят проигравших — особенно проигравших, которые хотя бы на миг оказались на коне. Этим людям все никак не могут простить перестройку, 1989-й, 1991-й и 1993-й — но сейчас их поражение настолько абсолютно, что всякий поминающий несколько лет их силы и славы выглядит шакалом, терзающим мертвого льва”.
Ефим Курганов. Сергей Довлатов и линия анекдота в русской прозе. — “СловоWord”, Нью-Йорк, 2009, № 62 <http://magazines.russ.ru/slovo>.
“Пушкин еще играл с анекдотом как с литературной формой, демонстрируя богатейшие художественные возможности этого жанра, используя анекдот прежде всего как диковинку, как средство эстетического эпатажа, дающее право сместить, нарушить литературные каноны. Чехов сделал анекдот полноценной литературой. Прежний возмутитель спокойствия был канонизирован. Литература обогатилась, но потери понес анекдот, ведь он утратил свободу, будучи переведен в литературную резервацию. <…> Довлатов, дабы компенсировать понесенные при этом неизбежные потери, возвращает анекдот из резервации, из особого литературного пространства в саму реальность, но это другой анекдот, прошедший уже стадию тщательной художественной шлифовки.
У Довлатова нарушена, смещена грань между литературой и нелитературой. Его рассказы претендуют не просто на правдоподобие, но и на то, что они есть часть жизни, на то, что они находятся внутри ее, а не вовне”.
“<…> неискушенные читатели, попадавшиеся на удочку, верившие, что все так и было, что Довлатов просто взял да записал”.
Андрей Лазарчук. “Путь в кино устлан телами ненаписанных романов”. Беседу вел Василий Владимирский. — “ПИТЕРBOOK”, 2009, 29 июня <http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub>.
“— Чего, на ваш взгляд, не хватает современной отечественной фантастике, чтобы повторить этот успех?
— Цензуры”.
Эдуард Лимонов. “Я буду всегда, пока существует русский язык…” Беседовал Игорь Панин. — “НГ Ex libris”, 2009, № 20, 4 июня.
“Сотни писателей только зря горбятся. <…> Я уже учитель жизни минимум для пары поколений. Старикам я поэтому неприятен”.
Эдуард Лимонов. “Я — энергичный русский мужик с Волги”. Беседу вел Захар Прилепин. — “Литературная газета”, 2009, № 27, 1 — 7 июля.
“Жанры тоже рождаются и умирают. Роман стал неправдоподобен. Когда я читаю роман, то он кажется мне до ужаса примитивной конструкцией. Мне обычно становится не по себе и стыдно за автора, за все эти └запрокинул лицо”, └вынул изо рта сигарету”, └спина ее мелко сотрясалась от рыданий”… <…> Я сомневаюсь в том, что способен написать роман. Я уж лучше черновики опубликую, записи всякие”.
Аркадий Малер. Если поет Людмила Зыкина, значит, все вокруг хорошо. — “Русский Обозреватель”, 2009, 1 июля <http://www.rus-obr.ru>.
“Все вокруг что-то делали, возрождали и разваливали страну, а она просто пела, и ее голос, ее бесконечная └Волга” создавали ощущение, что ничего не меняется, что где-то рядом есть какое-то непознанное, природное спокойствие, какая-то вечная душевная стабильность, и на очень многих людей это спокойствие производило совершенно магическое воздействие. <…> Людмила Зыкина создавала иллюзию вечного спокойствия или хотя бы надежду на успокоение, но ее больше нет, нет этой иллюзии, и не будет нам никакого успокоения”.
Игорь Манцов. Про войну. — “Частный корреспондент”, 2009, 28 июня <http://www.chaskor.ru>.
“Лев Гудков объясняет приверженность сегодняшней власти к военной теме тем, что у страны не было других побед, а национальное достоинство нужно же на чем-то основывать. Дело, думаю, не только в этом. В секуляризованном обществе мотив страха должен периодически проигрываться в публичном пространстве. О страхе Божьем задумываются немногие, но социализировать-то необходимо всех, страх же — это объективно существующая психологическая категория, так или иначе должен подключиться каждый. Я постоянно пишу о том, что новой России катастрофически не хватает образных инноваций: у легитимных грамотных настолько плохо с фантазией, что приходится пугать народ, опираясь на поэтику прежних десятилетий. Бессмысленный и беспощадный к памяти предков военно-патриотический новодел, который легко увидеть сегодня на любом из телеканалов, это подтверждает”.
Кирилл Медведев. Критика слева: несколько слов в дополнение. — “OpenSpace”, 2009, 1 июля <http://www.openspace.ru>.
“Необходима новая оценка советской истории, русской революции, всей культуры, которую она породила, истории социализма XX века вообще. Это невозможно без марксизма, который связывает максимально абстрактные вещи с максимально конкретными: личное — с политическим, изысканную поэзию — с грубыми уличными выступлениями, глубокую критическую мысль — с обычным трудом в офисе или на производстве; который заставляет тебя осознать свою позицию не как выражение простого здравого смысла (уверен, что 99% современных литературных критиков вкратце определили бы свою позицию именно так) и не как выражение априори верного └экспертного мнения”, а как порождение конкретных исторических условий. И тот риск, которому марксизм подвергает человека как теория и как практика, — риск сектантства, вульгарной └партийности”, самодогматизации, — есть естественный риск активного познания. Все постмодернистские попытки избавиться от подобных соблазнов провалились по простой причине: мир по-прежнему состоит из тех самых противоречий, которые когда-то породили марксизм”.
Борис Межуев. Остановим будущее. — “Русский Журнал”, 2009, 17 июня <http://russ.ru>.
“<…> консерватор — это тот человек, для которого наиболее вероятное будущее не есть будущее наиболее оптимальное”.
“Вообще же, я не вижу никаких оснований возвращаться к той утопии, которая связана с планированием будущего”.
“По-моему, есть гораздо более правильная и естественная стратегия, а именно сохранение статус-кво и поддержание настоящего в тех тенденциях, которые этому будущему противостоят. Когда-то Стругацкие завершили └Улитку на склоне” именно этим призывом — призывом постоянно бороться с будущим, постоянно оказывать ему сопротивление и не давать ему возможности проникнуть в наше время”.
“Москва — место для тех, кому в России скучно”. Беседовал Сергей Виноградов. — “Огонек”, 2009, № 8, 6 июля <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
Говорит Алексей Иванов: Разве у нас в Конституции оговорена обязанность любить Москву? Для песен типа └Я люблю тебя, Москва” хватит и одного пермяка — диджея Смэша. Но если говорить о принципиальных вещах… Москва — не моя. Как европейский мегаполис она постиндустриальная. А я — представитель индустриального культурного кода. Они отличаются друг от друга как трюк и спецэффект. <…> Когда меня называют пермским писателем, это подмена экзистенции экзотикой. Я ассоциирую себя с Уралом, а не с одной только Пермью. Мой любимый город, город моей молодости — Екатеринбург.
А Урал для меня — пространство, где мне все доступно и органично. Это своеобразный полигон, где я могу реализовывать все, что мне интересно. Я не страдаю комплексом неполноценности своей земли”.
Анатолий Найман. Звездный билет в одну сторону. Умер Василий Аксенов. — “Коммерсантъ”, 2009, № 120, 7 июля <http://www.kommersant.ru>.
“Василий Аксенов был писатель хорошего настроения. Его герои переживают выпадающие им скорбь, конфликты, беды всерьез, не отводя глаз, не уклоняясь в утешительные подмены. Но они никогда не упускают шанса обнаружить в положении, куда их завела судьба, забавную черту, окраску, поворот. На это они опираются, в этом получают ободрение. Из его книг следует, что не только не отчаянием движется жизнь, но даже и не преодолением его, а желанием радоваться. Хотя они и видят, что мир — не праздник, они ищут и находят в нем праздничность, которая присуща ему от сотворения наравне с унынием и безразличием. Возможно, в этом же была и причина его привязанности к джазу и спорту”.
Галина Орлова. Биография (при)смерти: заметки о советском политическом некрологе. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 2 (64).
“Я анализировала исключительно политические некрологи (то есть тексты, созданные на смерть лиц, чья позиция описывалась в категориях политического, — вне зависимости от статуса и рода занятий) и только те из них, которые были опубликованы в главной газете страны, исходя из форматирующего влияния └Правды” на советский политический канон (политику смерти в том числе)”.
Владислав Отрошенко. Метафизика Юга. — “Иностранная литература”, 2009, № 4 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
“Юг есть в любой стране мира, даже если она вытянута, как Россия, на тысячи километров с запада на восток. И в любой стране мира есть южане. Я принадлежу к их числу. Одно из свойств южного человека состоит в том, что он тоскует по югу. Эта тоска является абсолютной. Она сравнима с той неумолимой силой, которая заставляет стрелку компаса всегда и везде поворачиваться в одну сторону. Стрелка компаса указывает на север. Тоска южанина — на юг. Всегда и везде. Я убедился в этом несколько лет назад, когда мне случилось около года жить в Северной Италии, в городе Бассано-дель-Граппа, что находится в области Венето у подножия Альп на речке Брента. Первое время я испытывал неописуемое чувство: казалось, что мой внутренний компас сошел с ума. Он показывал совсем не то, что в Москве. Там я всегда знал, что мой юг, с которым я расстался двадцать пять лет назад, находится именно на юге — за 1000 километров от Москвы. <…> Я не мог представить (не умел это чувствовать во время работы), что южные степи России находятся северней меня — за Альпами, за Австрией, за Румынией, за Черным морем”.
Вера Павлова. “Поэзия — это царственная роскошь”. Беседу вела Елена Коновалова (“Вечерний Красноярск”). — “Newslab.ru”, 2009, 22 июня <http://newslab.ru>.
“Очень люблю свою судьбу и доверяю ей — я абсолютный фаталист. Правда, отчасти фатализм — это желание, чтобы за тебя все делали другие (Смеется.)”.
“Да, а сейчас наши поэты вынуждены ходить на службу, что очень мешает писать. Особенно если эта служба связана со словом — как у Лены Фанайловой, которая ведет радиопередачи, или как у Тимура Кибирова, который редактирует телерекламу. Если ты разгружаешь вагоны или что-то сторожишь, еще куда ни шло — ты можешь при этом думать…”
“Человек, который понимает поэзию, — аристократ. А аристократии в стране не может быть много. Когда послушать поэтов собираются стадионы, значит, в стране нездоровая ситуация. Что, например, заметно сейчас — все больше людей приходят на поэтические чтения. Если такое происходит, значит, поэзия уронила свой царственный уровень, снизошла до масс. А она не должна этого делать, поэзия — частное интимное дело”.
Борис Парамонов. Борис Слуцкий: из элегиков в трагики. — “SvobodaNews.ru”, 2009, 28 мая <http://www.svobodanews.ru>.
“Я бы назвал Слуцкого если не лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи, то последним советским поэтом”.
“Слуцкий писал о войне в каком-то плюсквамперфекте, как о давно прошедшем, она уходила у него в некую ностальгическую дымку. Бедой нельзя пренебречь, победой нельзя не гордиться — но это уже как бы отдаленная эпоха, поистине история, и не та, в которой ты участвовал, а как бы написанная в старой, антикварной, └античной” тетради, только сейчас обнаруженной под обломками эпохи. Некая археология войны — и всей советской истории. Персонаж стихов Слуцкого, его └лирический герой”, как тогда говорили, — юноша-комсомолец, └коминтерновец”, осознающий глубину и трагедийность русской истории. И жалеешь об исчезнувших иллюзиях, и становишься одновременно из мальчика мужем. Короче и проще говоря, советская эпоха в стихах Слуцкого кончилась”.
“Слуцкий — это советская элегия”.
Плакать, гневаться и смеяться. Беседу вел Андрей Кульба. — “Православие и Мир”. Православный информационный сайт, 2009, 18 мая <http://www.pravmir.ru>.
Говорит Тимур Кибиров: “В буквальном смысле концептуалистом я никогда не был и себя так не называл. Хотя ничего постыдного в этом нет — среди концептуалистов есть авторы, которых я глубоко уважаю. Но сам я был всегда традиционным лирическим поэтом. На мой взгляд, поэтические направления друг от друга отличаются не техникой письма, а └художественной идеологией” — такое вот нелепое словосочетание, но ничего изящнее придумать не могу. Моя └художественная идеология” мало чем отличается от поэтов ХIХ века. Но критики у нас — как и все мы — люди достаточно ленивые, им легче, чем разбираться, всех валить в одну кучу. Называли меня концептуалистом, потому что я был в компании покойного Пригова, Рубинштейна”.
“Формы, какие бы ни были прихотливые или подчеркнуто простые, нужны только для того, чтобы донести до читателя смысл. <…> И то, что искусство должно служить истине, добру и красоте, — это так; потому что иначе оно будет служить лжи, злу и уродству, третьего не дано”.
“В моих стихах христианство всегда присутствовало — как некая точка отсчета, ориентир, планка. <…> Может, я это даже с излишней запальчивостью доказываю. Мы живем в культуре настолько сумасшедшей, что кто-то может углядеть в этом эпатажный жест. Мне хотелось показать, что о Христе можно говорить, не впадая ни в кощунство, ни в такое елейное стилизаторство, которое делает бессмысленным высказывание, потому что пролетает мимо ушей”.
“Я крестился в 30 лет (с именем Тимофей). Но, к великому моему сожалению, это не сознательный выбор, вернее, не выбор вообще — я невоцерковленный человек, хоть и взял на себя смелость писать такие стихи. Надеюсь, это когда-нибудь изменится. Но пока не хватает решимости преодолеть смущение, боязнь, вполне такую иррациональную.
И потом для меня: если ты такой христианин, что в церковь ходишь, все как следует, то и жизнь твоя должна полностью соответствовать. Я понимаю, насколько по-детски звучит, потому что ничья жизнь, наверное, не может дотягивать до евангельских идеалов, но поскольку я все больше ощущаю, насколько моя жизнь реальная совсем далека от того, что мне представляется правильным, то я пока никак не решусь. Я очень тяжел на подъем: с трудом что-то меняю, если это касается не бумаги. Но два моих школьных друга последние годы — истовые церковные люди, моя жена тоже. Надеюсь, что они меня в итоге не то что убедят — я сам все понимаю, — а как-то подтолкнут”.
Почти Сэлинджер. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 23, 25 июня.
Говорит Олег Павлов: “Я бы хотел замолчать, то есть оторвать себя от литературы. Скажем, преподавать бы хотел, но у меня другое образование. За все в жизни расплачиваешься, но за это и не знаешь, что взыщется. Творчество — это мена. Воображение и реальность — один мир, но где переходишь границы дозволенного, этого никто не понимает. Искусство вторгается в законы времени. Оно создает время. Это почему-то возможно. Но меня удивляет, что в истории литературы был только один человек, отказавшийся идти по этому пути в никуда до конца: Сэлинджер.
Я все в литературе пережил, что возможно. Как состояния. Дальше — это вопрос воли. Но когда оказалось, что без работы остановилась жизнь, тогда уже не стало выбора. Бороться с безумием жизни, хорошо, пусть только своей, за саму жизнь, оказалось возможным только одним способом — работой. День работы — день жизни. Получилось так”.
См. также: Олег Павлов, “1991 — 1993” — “День литературы”, 2009, № 6, июнь <http://www.zavtra.ru>.
Презумпция серьезности. Вопросы задавала Капитолина Кокшенёва. — “Литературная Россия”, 2009, № 22, 5 июня.
Говорит Вера Галактионова: “Сегодня народ успешно сплачивают вокруг футбольного мяча — вокруг ноля, перекатываемого ногами. Вокруг пустоты, обтянутой мертвою кожей…”
Захар Прилепин. Дотянуться до глубинки. Беседовал Дмитрий Лисин. — “Русский Журнал”, 2009, 24 июня <http://russ.ru>.
“Понимаете, в литературе давно нет русского человека: русского охотника, мужика, русской деревенской бляди, русской праведницы, вообще нет никого”.
“Мамлеев на своем месте, но есть еще много мест, где сквозняк, а там люди должны быть, должны говорить. На этих местах в России были и Пришвин, и Шишкин, и Чаплыгин, и Кольцов — люди, которые могли транслировать на всю Россию какие-то нутряные, земляные голоса. А сегодня эти места пусты, как будто исчезли из пространства. Россия не разговаривает, она сейчас немая. В итоге за Россию вынужден отвечать я, несмотря на мое очень опосредованное к ней отношение. Я только до 16 лет жил в деревне”.
“Я вроде живу в Нижнем, но все равно живу в Москве, Леша Иванов живет в Перми, но все равно в Москве. Мы все └крупные писатели”, на поверку живущие в Москве, разговариваем давно только с москвичами, а писателей из других мест мы и не знаем”.
Прошлое брошено на произвол судьбы как ничейное. Беседовала Ирина Шлионская. — “Новая газета”, 2009, № 61, 10 июня.
Говорит Глеб Шульпяков: “То, что Москва как исторический город больше не существует, признают даже те, кто его развалил, разрушил. То, что осталось, — это ошметки, фрагменты. Хорошо бы сохранить хотя бы эти ошметки”.
“В провинции дела обстоят точно так же, только более неприглядно. Без сентиментальностей. В провинции руины зеленой сеточкой, как в Москве, не затягивают. Декорациями с нарисованными окошечками не обносят. Приезжаешь в Казань, вот Кремль — все чисто, надраено. Отреставрировано под юбилей города. А в двух кварталах лежит в руинах старинная татарская слобода — те уникальные, единственные исторические кварталы, аналогов которым в мире просто нет”.
“Да, прошлое в нашей стране было. Была другая, инопланетная жизнь в этих пейзажах. И эту жизнь ни вернуть, ни имитировать невозможно. Перед нами памятники иной цивилизации, иной культуры. Все, что мы можем, — сохранить их в том виде, в каком они находятся сейчас. Как Колизей или термы Каракаллы. Как артефакты большого Времени. Но как раз для этого-то у нас ничего и не делается”.
Виталий Пуханов. “Мы выполняем роль социальной защиты”. Беседу вела Варвара Бабицкая. — “OpenSpace”, 2009, 16 июня <http://www.openspace.ru>.
“Есть аудитория, которая не хочет слушать, к примеру, прекрасного поэта Евгения Рейна, а хочет слушать Марианну Гейде. И если провести сугубо текстологический разбор, станет очевидно, что современная поэзия намного более точна, глубока, интересна, чем произведения старших поколений. Это нормальная ситуация”.
“Когда я учился в институте, нам рассказывали, что для того, чтобы язык мог сохраняться и развиваться, необходимо не менее двухсот тысяч носителей. То есть если численность народности меньше, ее язык умирает: там невозможна литература. И действительно: город-двухсоттысячник часто дает трех-четырех серьезных авторов, не двадцать пять. Есть города литературно задавленные, оттуда с большим трудом кто-то пробивается. А есть города, скажем так, литературно перенаселенные: Нижний Новгород, Екатеринбург, Новосибирск; естественно, Петербург. Другое дело, что процентное отношение серьезных авторов к численности населения в каком-то смысле сохраняется. И для нормального функционирования литературного процесса в каждом поколении необходимо не менее пяти тысяч профессиональных авторов в разных жанрах. Кажется, это много, но ведь кто-то замолкает, кто-то обламывается, кто-то умирает. И тогда в конце концов поколение дает срез, состоящий из сотни имен. Это нормальный процесс воспроизводства литературы”.
“Понимаете, существует процедура инициации — этих квантовых скачков признания; она организуется очень сложно. Ритуал посвящения юношей в охотники у костра
и ритуал признания нового таланта общественностью литературной — это по сути одно и то же. Работа по адаптации одного автора в литературном процессе требует участия десятков профессионалов на протяжении многих лет. Само собой это не происходит”.
Разговоры с Андреем Пермяковым: Анна Голубкова, Андрей Коровин. — “Волга”, Саратов, 2009, № 7 — 8 <http://magazines.russ.ru/volga>.
Говорит Анна Голубкова: “Журнал └РЕЦ” — и по своей структуре, и по своему содержанию — кажется мне явлением очень интересным и значительным, что, собственно, легко можно увидеть по интервью с Павлом Настиным, помещенному в четвертом выпуске альманаха [└Абзац”]. Какое-то время я действительно думала, что стоит, быть может, полностью перевести └Абзац” на электронные носители. Но потом вмешалась какая-то иррациональная любовь к книге как тактильному объекту. Очень уж приятно держать альманах в руках, шуршать страницами, разглядывать картинки, открывать на случайном месте и прочитывать оттуда несколько строчек…
И потому, хотя чаще всего └Абзац” читают именно в электронной версии, небольшим тиражом — для самых консервативных читателей — он все равно продолжит выходить на бумаге. Кстати, опыт издания альманаха, как ни странно, показал, что деньги в этом увлекательном процессе — далеко не самое главное. А самое главное — это общая идея и личные организационные усилия членов редакции. В принципе при наличии желания свое собственное литературное издание может сделать абсолютно любой человек”.
Журнал “РЕЦ”: http://polutona.ru/?show=rets
Альманах “Абзац”: http://polutona.ru/?show=books
Александр Секацкий. Шанс для империи и современный социогенез. — “Топос”, 2009, 3 июня <http://topos.ru>.
“К проблеме имперской востребованности можно подойти еще и с другой стороны — как к последнему прибежищу для защиты от религиозных войн, точнее говоря, конкретной уже проигранной религиозной войны”.
“Политические институты, пораженные политкорректностью (то есть, фактически, демобилизующим страхом перед бытием Другого), оказываются бесполезными и незащитимыми в условиях, когда духовно разоружилась лишь одна сторона. Если опять же руководствоваться эволюционно-морфологической точкой зрения, придется признать, что политкорректность, — в отличие, например, от коррупции, поражающей все социальные организмы без исключения, есть специфическое возрастное заболевание правового государства, нечто вроде маразма”.
Александр Силаев. Нечаянная антропология. — “День и ночь”, Красноярск, 2008, № 5 <http://magazines.russ.ru/din>.
“Знакомый ролевик говорит: └Не могу в этом мире. Хожу по улицам, смотрю на все — не могу. Где я и где, например, какой-нибудь Дельвиг? А вот когда я лейтенант орков — это еще не Дельвиг, но уже ближе””.
“Если взять любое слово, точнее, любое сочетание звуков, и начать его говорить как характеристику, она довольно быстро обрастет смыслом. Вас все равно поймут, даже если вы ничего не имели в виду. Все будут знать, что такое уплет, бубун, ярпа, диглово, ратительно, небетать — даже если вставлять их в разговор там, где подскажет генератор случайных чисел.
— Дигловый какой-то ярич… Разве так — стоян небетать?
— Я с вами почти согласен, кроме одного пункта…”
Ольга Славникова. “Диалог идет между писателем и мирозданием, а читатель только присутствует”. Беседу ведет Юлия Рахаева. — “Дружба народов”, 2009, № 6 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
“Ю. Р.: Многолетний автор толстых журналов, как ты считаешь, можно ли что-то сделать для того, чтобы прекратилось падение тиражей, чтобы └толстяки” стали таким же желанным и массовым — в хорошем смысле этого слова — чтением, как когда-то?
О. С.: Конечно можно.
Ю. Р.: И что бы ты сделала, если бы была главным редактором одного из таких журналов?
О. С.: Если бы я была главным редактором, то не смогла бы сделать ничего. А вот если бы я была меценатом с хорошими деньгами…”
Стив Смит. Спасение души в Советской России. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 2 (64).
“В сентябре 1926 года Главполитпросвет — структурное подразделение Народного комиссариата просвещения РСФСР — проводил публичные чтения в Центральном доме крестьянина в Москве. Читали рукопись брошюры └Что будет с нами после смерти?”, написанной биологом Ириной Рихтер. <…> В выбранных фрагментах брошюры сообщалось: человек состоит из одной лишь материи, его умственную деятельность можно объяснить, не прибегая к понятию души, а после смерти человеческое тело разрушается. В самом начале собрания чтец остановился, чтобы задать вопрос: └Понятно ли это будет в деревне? Чем это объяснит крестьянин?” На что один из присутствовавших крестьян ответил: └Понять-то понятно. Это поймут. А все-таки и не поверят, что души нет”. <…> Действительно, одним из основных направлений антирелигиозной пропаганды 1920 — 1930-х годов были нападки на само представление о том, что человек состоит из души и тела”.
“В своей речи Сталин заявил: └Производство душ важнее производства танков… И поэтому я поднимаю бокал за вас, писатели, инженеры человеческих душ”. Эти слова стали сигналом для писателей и всех творческих деятелей. На Первом съезде советских писателей в 1934 году драматург Александр Афиногенов разъяснял новое понимание слова └душа”, критикуя определение, данное в Малой советской энциклопедии: └Марксистская психология устранила понятие души как бессодержательное и ненаучное”. Афиногенов утверждал: сказанное справедливо лишь применительно к религиозному пониманию души. Само же слово └душа” должно быть реабилитировано, ему должно быть придано новое социалистическое содержание <…>”.
120 лет со дня рождения Анны Ахматовой. — “OpenSpace”, 2009, 23 июня <http://www.openspace.ru>.
Говорит Дмитрий Воденников: “Когда в свое время я читал └Анти-Ахматову” Катаевой, я испытывал очень сложную гамму чувств — от стыда до смеха. Я перечитывал книгу два раза, и у меня от нее осталось острое ощущение собственного несовершенства. Я думаю, что Ахматова — это поэт, человек (не будем сейчас измерять ее поэтический масштаб), наиболее полно воплощающий нашу темноту, поэтическую темноту: нечестность, лукавство, одновременно простодушие и на самом деле какую-то позорность нашей работы. Ахматову любить стыдно, но я не могу ничего с этим поделать, я ее люблю по-человечески, как дитя, как больную собаку. А еще точнее — как любишь самого себя, зная про себя все плохое лучше остальных. <…> У меня очень личное к ней отношение. Я всегда хочу ее защитить — и, как всегда, не могу”.
Говорит Дмитрий Кузьмин: “Молодая Ахматова была плотью от плоти реформаторского течения в русской поэзии 1910-х годов и, кроме шуток, одною из тех, кто └научил женщин говорить” (хотя для полноты картины в разговоре о том, как возникал и формировался диапазон женских, а не дамских голосов в русской поэзии, надо помнить еще не только о Цветаевой, но и как минимум о Гуро и Шкапской). Выработанное ею искусство психологической детали вполне изумительно. Дальше было много всего, и в конце концов Ахматовой выпала довольно двусмысленная честь быть символом преемственности поэзии 1960-х по отношению к 1910-м, то есть консервативной традиции (которая парадоксальным образом оказывалась все равно прогрессистской по отношению к официальной советской поэзии, основанной на штампах XIX века)”.
Борис Стругацкий. “Нельзя бесконечно долго врать целому народу”. Беседовал Борис Вишневский. — “Новая газета — Санкт-Петербург”, 2009, № 40, 8 — 10 июня <http://www.novayagazeta.spb.ru>.
“Бороться будут не с таинственными фальсификаторами [истории]. Бороться будут с вольнодумцами и вольнодумством”.
“Я уверен, что реальная история — самая благородная, бескровная и здоровая из всех виртуальных. Она как демократия по Черчиллю: отвратительна, но ничего лучше выдумать ни у кого не получится. Любая выдуманная история будет либо неосуществима, либо еще более отвратительна, чем реальная”.
Тоскуя о родных и близких. Беседу вел Владимир Шемшученко (Санкт-Петербург). — “Литературная газета”, 2009, № 24, 10 — 16 июня.
Говорит Глеб Горбовский: “Коля Рубцов… Я жил тогда на Пушкинской улице, и он стал ко мне приходить. <…> Нельзя сваливать в кучу и хорошее, и неудачное. Человек — он живой. У Рубцова есть одно-два величайших стихотворения. Это по самому большому счету. Коля мало прожил и мало повидал. Если бы он повидал больше, то не погиб бы так рано. Он выработал бы способность к сопротивлению миру, который так жесток к поэту”.
“У нас много хороших поэтов было: Леня Агеев, Олег Тарутин, Глеб Семенов… Сейчас восхваляют либо комиков, либо гомиков. Нынешней власти, да и не только ей, поэзия не нужна. <…> Я вот сижу в своей норе, не голодаю: вермишель есть, макароны, какие-то консервы. Мне без людей страшно”.
Елена Фанайлова. Маленькая страна, или Поэт и нация. — “OpenSpace”, 2009, 4 июня <http://www.openspace.ru>.
“Жители маленькой страны выбирают себе литераторов и культурных героев не так, как жители большой. Жизнь литераторов и культурных героев в маленькой стране устроена не так, как в большой. А вот как мир (в нашем случае имеется в виду мир европейский) воспринимает литераторов из больших и маленьких стран? Примерно одинаково, по одному-двум героям из страны. По героическим брендам”.
“Когда поэт Сергей Жадан приезжает в Москву, на его выступления с трудом собирается человек тридцать украинофилов. Когда поэт Жадан читает в Киеве, это всегда джаз и рок-н-ролл, и юные девушки с визгом бросаются к нему просить автографы и фотографироваться. Когда поэт и писатель Юрий Андрухович выступает с польской группой Carbido во львовском Доме культуры, зал на 500 мест забит до отказа, при этом Андрухович не поет, он читает стихи, и это шоу по силе и энергии похоже на шоу Юрия Шевчука. Поэты Жадан и Андрухович у себя на родине — реальные медиазвезды. Для сравнения: поэт Андрей Родионов, тоже собирающий толпы во время выступления с группой └Елочные игрушки”, не становится героем нации, он становится героем некоей субкультурной группы (прости, Андрей!).
В России имеется некоторое количество поэтов, которые выступают на поле и на уровне Жадана и Андруховича, но поезд социальной активности, который мог бы сделать из них русских героев, уже ушел”.
Шиш, филолог и дед Пихто. Беседу вела Елена Костылева. — “Русский репортер”, 2009, № 23, 18 июня <http://www.rusrep.ru>.
Говорит поэт Шиш Брянский (он же журналист Кирилл Решетников): “Есть люди, которые пишут слово └свобода” с большой буквы. Они думают, что завтра их всех повяжут — а этого не происходит. Им бы хотелось, чтобы ими заинтересовалась власть, но она ими не интересуется. У них фрустрация, но вместо того, чтобы ее осознать, они говорят, что власть их задолбала”.
Умберто Эко: во всемирном кризисе виноват кокаин и виртуальный мир. Беседу вела Ребекка Лотман. — “Postimees”, 2009, 11 мая <http://rus.postimees.ee>.
Побывавший в Эстонии всемирно известный итальянский семиотик, ученый и писатель Умберто Эко дал единственное интервью газете Postimees.
“Немалую роль в возникновении экономического кризиса сыграл кокаин — таково мое личное мнение. — Кокаин? — Да. Все связанные с рынком люди, те, кто находится на самом верху и принимает решения, слишком много нюхают кокаина. Когда человек нюхает кокаин, он в известном смысле становится импотентом — берется за многие дела, не продумывая их и не в состоянии их осуществить. Отношение человека и его восприятие мира меняется радикальным образом”.
“Когда я был маленький, мне нравилось крутить настройку радио, читать странные слова — Таллинн, Рига — и слушать странные языки. Это очаровывало меня, я словно попадал в сказку. Для меня Таллинн и Эстония вообще звучало как волшебный мир. — И когда вы попали в Эстонию, волшебство исчезло? — Оно пропало, когда изобрели радиоприемники нового типа, на которых не писали названия городов, а только цифры”.
Михаил Эпштейн. Совестливые циники и бессовестные идеалисты. — “Слово/Word”, Нью-Йорк, 2009, № 62.
“Есть два противоположных человеческих типа: бессовестный циник и совестливый идеалист. Суть их вполне уясняется из этих названий, к которым и прибавить-то нечего. Но есть гораздо более интересные, промежуточные типы: совестливый циник и бессовестный идеалист, и о них стоит сказать подробнее”.
“Я не понимаю, из чего сотворен его мир…” Владимир Набоков в переписке и дневниках современников. Составление, перевод, вступление и примечания
Н. Мельникова. — “Иностранная литература”, 2009, № 4.
“Иван Шмелев — Ивану Ильину, 5 августа 1935 <…> Отравился Сириным (58 кн. └С<овременных> З<аписок>”) └Приглашение на казнь”! Что этт-о?!! Что этт-о?! Наелся тухлятины. А это… └мальчик (с бородой) ножки кривит”. Ребусит, └устрашает буржуа”, с<укин> с<ын>, ибо ни гроша за душой. Все надумывает. Это — словесн<ое> рукоблудие. (Оно и не словесное там дано) и до — простите — изображения └до ветру”. И — кучки. Какое-то — испражнение, простите. Семилеткой был я в Москве на Новинском — в паноптикуме и видел (случайно): сидит нечто гнусно-восковое и завинчивает штопор себе в…! — доныне отвращение живет. Вот и С<ирин> только не Ефрем и не вещая птица. Хоть и надумал себе хвамилию. Лучше был бы просто свой — Набоков. Весь — ломака, весь без души, весь — сноб вонький. Это позор для нас, по-зор и — похабнейший. И вот └критики”… — └самое све-же-е”! Уж на что свежей: далеко слышно. Эх, бедняжка Эммочка… не уйтить ей от… Сирина. <…>”.
“Ивлин Во — Нэнси Митфорд, 19 мая 1959 <…> Турецкий посол сказал о └Лолите” (непристойной книге, пользующейся популярностью в Америке): └Я не люблю читать про такие вещи. Предпочитаю смотреть на них”. <…>”.
Малек Яфаров. Анекдоты. Философы. — “Топос”, 2009, 15 мая и 1 июня <http://topos.ru>.
“В постоянном соперничестве двух философов — Пятигорского и Мамардашвили — обычно побеждал Пятигорский, поскольку его свитер всегда смотрелся более мешковатым, чем свитер Мамардашвили”.
“Яфаров был самым младшим ребенком, поэтому все донашивал за старшими братьями. Он так привык к этому, что терпеть не мог ходить по магазинам. Дошло до того, что даже на лекции он бродил по аудитории, прикидывая, что из гардероба студентов ему бы подошло”.
Составитель Андрей Василевский
“Арион”, “Виноград”, “Вопросы истории”, “Вышгород”, “Другой город”, “Знамя”,
“Интервью”, “Новая Польша”, “Подъем”, “Русская жизнь”, “Фома”
Севак Арамазд. Разбитое зеркало. Вступительная статья и перевод Георгия Кубатьяна. — “Арион”, 2009, № 3 <http://www. arion.ru>.
В глазах еще темно. И — страх.
Нет духа матери родного.
Мордашкой тык и тык. В ноздрях —
чужая горечь листьев. Снова.
Он обмер в ужасе. Вокруг
все было шумно, страшно, голо.
Мать не звала. И что-то вдруг
его, погладив, укололо.
Он заскулил. Но та же тьма
глаза слепила и с ума
сводила. На него катился
ее кромешный жуткий вал.
И — вспышка вдруг… Он пробудился
в конурке. Свет торжествовал.
(“Щенок”)
“Все персонажи цикла показаны разом изнутри и снаружи. При этом они вовсе не очеловечены, в них не вкладывается людская психология. Никаких аллюзий, параллелей. Но само собой, невесть откуда в стихах о злоключениях ягненка либо щенка возникает измерение не сенсуальное (простите за ученое словцо), не физическое, но сугубо метафизическое. Не стану напоминать образцов русской и мировой литературной анималистики, скажу только, что и в армянской прозе существуют изумительные изображения животных, их если не души, то внутреннего мира. Таковы повести Гранта Матевосяна └Алхо”, про старого конягу-доходягу, и └Буйволица”; тому лет еще двадцать русская критика много восхищалась ими. Так что у Севака есть из чего исходить, от чего отталкиваться. Но — в прозе. Напротив, армянская (да, на мой взгляд, и русская тоже) поэзия не знает изучающего и вместе любовного, сочувственного и притом отстраненного взгляда на эту └гармонию, не знающую изъяна”. Природа, животные в частности, — зеркало человеческого сообщества, мы свое зеркало разбили. Такова приблизительно натурфилософия Севака Арамазда. Но стихи на то и стихи — они красивей и богаче вывода, из них извлекаемого” (Г. Кубатьян).
В гостях у Мандельштама. Беседа Юлии Мещерской с поэтом Юрием Кублановским. — “Подъём”, Воронеж, 2009, № 3.
“Мандельштама я впервые прочитал в середине 60-х в Московском университете: тогда это был еще самиздат. На всю жизнь запомнил листочки бледной машинописи. Это были как раз └Воронежские тетради”, и эти стихи с тех пор и по сегодня стали спутниками моей жизни. Их тайну исчерпать невозможно, в них заложена энергия, явственно свидетельствующая о надматериалистической природе лирического вдохновения. Самые радикальные сюрреалистические сдвиги в этих стихах зиждутся на твердой подкладке реальности и высокого смысла. Мандельштам вылечился в Воронеже от, условно говоря, эстетизма, в его текстах неожиданно зазвучали кольцовские и даже есенинские нотки. Редчайшее сочетание интеллектуализма и простоты обезоруживает”.
Вспоминая Александра Агеева. — “Знамя”, 2009, № 7 <http://magazines. russ.ru/znamia>.
Анатолий Королев, Анна Кузнецова, Анатолий Курчаткин и Сергей Чупринин.
“Не знаю, сколько он выпивал в эту пору. Но, надо думать, равновесие, чувство цельности себя и мира могла ему дать все та же норма, что и прежде. Смертельная, по сути, норма.
И вот еще что тут нужно сказать. Может быть, будь он верующим человеком, ужасающая работа этих ножниц, что кромсали его, могла бы, скорее всего, быть безвредной, эти ножницы просто-напросто исчезли бы из его жизни, опора в Духе — самая надежная, какая есть в человеческой жизни. Но он, судя по всему, никак не мог утвердиться на этой опоре. Он, видимо, был человеком XIX века не только по отношению к своему жизненному занятию, но и в своих отношениях с Богом. Являя каждым днем своей жизни, каждым своим написанным эссе пример напряженной духовной работы, духовного действия, он не сумел прийти к питающей его Силе, не сумел растворить свой бунт в ее примиряющем могуществе. Бог — └Он… и сам трояк”, сформулировал Саша в последнем стихотворении, написанном незадолго до того, как └скорая” повезет его в больницу, из которой ему уже не выйти. Почему не └Троица”? Это ведь большая разница. Сущностная разница. И что тут удивляться, что └един в трех лицах”? Ведь верим же мы, и наука это обосновала, что свет — это и волна, и частица одновременно. Как так может быть? Но мы верим. Почему же не верить в триединую сущность Творца? Саша вот, однако, не верил. Притом что Дух осенял все его действия и руководил им, что для меня несомненно. А иначе откуда такая твердость в следовании исповедуемым ценностям? Возможно, ему просто не хватило времени осознать, какая сила руководила им во всей его жизни, понуждая делать выбор, вектор которого неизменно имел одно направление. Каждый день, когда в завершение своего утреннего молитвенного правила я прошу Господа упокоить души близких и дорогих мне людей, в числе других имен я поминаю теперь и его имя: └…и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное”.
Какая печаль — никогда больше не прочесть в └Знамени”, └Газете”, в Интернете новой Сашиной статьи, рецензии, эссе — о литературе, политике, людях, просто жизни…” (Анатолий Курчаткин, “О Саше”).
Ахмед Искандеров. Ленин, Троцкий, Сталин. Русская революция 1917 года в фокусе взаимоотношений ее вождей. — “Вопросы истории”, 2009, № 7.
Статья главного редактора издания, члена-корреспондента РАН.
“В советской историографии проблема кризиса 1921 года и последовавших за ним событий долгое время оставалась темой, закрытой для исследования. Нельзя было употреблять сам термин └кризис” применительно к социалистическому хозяйствованию, не говоря уже о научно-объективной оценке событий, происходивших в первые годы послереволюционного развития. <…> Высшей точкой системного кризиса, несомненно, стало кронштадтское восстание”. Еще одна “готовая статья для учебника” по истории прошлого века. Не будь наши эсдеки столь отвлечены, а коммунисты — циничны, могли бы взять ее на вооружение: вот тон, который мог бы им пригодиться. Искандеров спокоен, объективен и, что любопытно, — вполне сочувственен в разговоре о Ленине (здесь особенно интересно прописаны их отношения с Троцким, а сам Ленин обильно цитируется). Словом, редкое для сегодняшнего дня исследование — во многих смыслах.
Виталий Каплан. Виртуальная защита. — “Фома”, 2009, № 6 <http://foma.ru>.
“В последнее время меня все больше тревожит то, как именно люди хотят защищать детей. В СМИ одна за другой гремят скандальные истории об издевательствах над детьми — и население реагирует бурно. Участники сетевых дискуссий изощряются, каким именно способом надо казнить маньяков и педофилов, в курилках со вкусом обсуждают, какие сволочи вон те приемные родители, или вон эти чиновники из органов опеки, или вон та учительница. Что-то здесь есть от цирка, причем цирка древнеримского, с гладиаторами и хищниками.
А многие ли из таких └детозащитников” знают, где находится ближайший детский дом или интернат? Понятно, что далеко не всякий сможет взять на воспитание ребенка, тут, помимо желания, влияют и объективные обстоятельства. Но и просто прийти туда и спросить: └Могу ли я чем-нибудь помочь?” — на это способны немногие. К счастью, такие люди есть, но большинство предпочитает договариваться со своей совестью. Договориться довольно просто; например, сказать себе, что директора детских домов все поголовно воры, и жертвовать деньги — это значит подкармливать ворье. Мысль о том, что, во-первых, не все воры, а во-вторых, что помочь можно не только деньгами, но и общением с детьми, люди старательно отгоняют. Потому что иначе ведь шевелиться придется”.
Рышард Капустинский. Империализм, мистицизм и убожество. Перевод Ирины Киселевой. — “Новая Польша”, Варшава, 2009, № 5 (108).
Текст составлен из фрагментов интервью известного писателя, которые он давал в разное время.
“Русские не разобрались до конца со сталинизмом, не дали оценку советской системе. Обнародование ужасающих документов, правда о ГУЛАГе или Катыни — пожалуйста. Но сейчас и это отошло на задний план. Немцы на протяжении пятидесяти лет после окончания войны обсуждали вопрос, как она вообще могла произойти. А что в России? Достаточно посмотреть на издаваемые там книги. Одни переводы американской литературы. Ни малейшего интеллектуального напряжения, никаких попыток подвести итоги. Узнать что-либо о российском обществе, найти какие-то исследования, труды невозможно. Разрозненные материалы в газетах есть, но никто не собирается собрать их, объединить в какой-нибудь солидный труд”.
Ну, это не совсем так. Р. К., видимо, не знает о — по сей день выходящей — книжной серии “Россия XX век. Документы” (большая часть томов вышла под общей редакцией А. Н. Яковлева).
“О гибели миллионов своих сограждан люди знают, но далеко не все осознают, что несут за это и свою долю ответственности. Я видел мистерию в старорусском духе, где со сцены звучало: не русские совершили революцию в 1917 году — наоборот, они ее жертвы. Мало того: раз с 1917 года погибло сто пятьдесят миллионов русских, значит, русский народ пережил настоящий геноцид, причем уничтожены были лучшие. Это, мол, освобождает остальных от чувства вины. <…> У них нет Бога на небе, нет богов и на земле. Они абсолютно одиноки и сейчас ищут выход из этой трагической ситуации. Россия ищет выход из коллапса. Постепенно возрождаются национальные ценности. Начинает возрождаться великий русский мистицизм. Россия всегда была для русских мистическим, метафизическим понятием”.
Что-то здесь с дядькой и бузиной не совсем в порядке.
Владимир Козлов. Два языка, или Что стихотворение помнит о творении. — “Арион”, 2009, № 2.
“Если мир осознан как Слово, которое грешно не пытаться прочесть и грешно делать это всуе, то есть не утруждая себя, то поэтическое сознание приходит к вопросу о том, как именно прочитывать те или иные характеры и обстоятельства. И в том и в другом случае язык Священного Писания подсказывает необходимые слова и выражения. <…> Повторю главный тезис, сформулированный в начале статьи: каждое полноценное стихотворение несет в себе память о Творении, поскольку оно причастно к его языку. Почему это так?
Лирическое стихотворение — внежанровое образование, заменившее собой жанровую систему. Оно правит в поэзии уже более двух веков. Стихотворение — образование, творимое каждый раз заново, с чистого листа. Написав первую стиховую фразу, художник еще не знает, где окажется в конце пути и сможет ли он пройти этот путь. Вопрос о пути уже принадлежит языку Творения, вдохновляющему поэта то тем, то этим своим глаголом. Библейского образа может и не появиться, но религиозный предикат в стихотворении уже есть.
Конечно, в языке Творения много от мифа. Но речь идет о мифе, подводящем к языку риторическому, который в контексте Творения обретает свою истинную ценность. Из этого же мифа черпается смысл совершенствования поэта в работе с языком. Более того, осмысление значимости ритмических элементов языка Творения выводит на совершенно новый уровень”.
Елена Невзглядова. Уменье чувствовать и мыслить нараспев (как устроена стихотворная речь). — “Арион”, 2009, № 2.
“Вспомним теперь классическую статью Мандельштама └О собеседнике”, вспомним часто цитируемые слова о том, что поэт обращается к └провиденциальному собеседнику”. Оказывается, само устройство стихотворной речи предназначено для обращения к Высшему Адресату, и стоит только заметить иррациональную паузу и произнести текст, как она велит, с ритмическими ударениями вместо фразовых, как он автоматически └вознесется” над любым реальным собеседником и устремится в мнимые пространства, игнорирующие время. Поэзия предполагает состояние души, не всецело поглощенной повседневными надобностями, дистанцированной от обыденной ситуации. И конструкция стихотворной речи предоставляет ей эту возможность.
Но чтобы воспользоваться этой возможностью в полной мере, надо быть поэтом. └Уменье чувствовать и мыслить нараспев” — так замечательно верно определил Вяземский искусство поэзии. Не просто читать нараспев, а мыслить и чувствовать!
Стихотворная речь произносится особым образом вовсе не потому, что так она звучит красивее или что так повелось; к специфической стиховой интонации вынуждает асемантическая пауза, которая в верлибре является ее единственной причиной. Будучи помехой для фразовой интонации, она служит знаком того, что речь имеет другой характер, она сигнализирует о переходе в область поэзии, как бы нажатием педали переводит речь в другой регистр.
Онтологическое свойство поэзии обеспечено особым устройством стихотворной речи. Обращение к провиденциальному собеседнику производится напевным звучанием. Речь, можно сказать, употребляется в функции пения. Хотя песню и можно кому-то спеть, мелодия, в отличие от речевой интонации, лишена адресованности. Так что метафора, к которой обращаются поэты, уподобляя свое искусство пению, имеет точное, лингвистически подтвержденное основание”.
Борис Парамонов. Шансон рюсс. Стихотворения. — “Русская жизнь”, 2009, № 11 — 12 (50) <http://www.rulife.ru>.
Читал-читал я эти разудалые и лихо сверсифицированные сочинения известного публициста с “Радио Свобода”, сглатывая подступающие чувства, — а все возвращался к обложке издания. …Да нет, “Русская жизнь” написано, никакой не “Синтаксис”. Лирическая такая сатира, антилубок, понимаете ли. Названо сие блюдо по сочинению, посвященному А. Солженицыну. Так, глядишь, и до антологии дойдет у какого-нибудь неопознанного издательства: “Представление” Бродского и “Шансон рюсс” Парамонова, сатиры Шендеровича и гарики Губермана, ну, Иртеньев, само собою. Словом, еще поучат читателей родину-то любить. Хотя до “Балтийского дневника” Е. Фанайловой даже Парамонову не дотянуться, по-моему.
Первая любовь: поэзия и проза (“круглый стол”). — “Виноград”. Православный образовательный журнал, 2009, март-апрель <http://www.vinograd.su>.
“Савельева Ф.: Как вы думаете, на что родителям нужно обратить особое внимание? Можно ли дать какие-то практические советы?
Иеромонах Иов (Гумеров): Может быть, мой совет для кого-то покажется мало практичным, но нужно много молиться за детей. А кроме неустанной молитвы, нужно иметь любовь и терпение. Наказания и запреты совершенно ничего не дадут. Можно только потерять всякую возможность разумно воздействовать на ребенка, потому что он сначала замкнется, а потом может просто уйти из дома. Надо, чтобы сын или дочь почувствовали, что во всем этом огромном и холодном мире только отец и мать являются ему самыми близкими людьми”.
Владимир Салимон. Место у окна. — “Арион”, 2009, № 2.
Никаких особых у калеки
нет перед отечеством заслуг.
Жил в Орле, ходил служить в морпехи,
потерял в бою одну из рук.
Вижу его главную заслугу
в том, что он на паперти стоит,
что ему в единственную руку
каждый сунуть мелочь норовит.
Дмитрий Сладков. Умер Владимир Махнач. — “Фома”, 2009, № 6.
Памяти замечательного церковного историка и педагога.
“Он никогда не поддавался на понятное по-человечески стремление отождествить Россию с коммунистическим мороком, который взял ее в плен на долгие десятилетия. Он жестко и определенно называл подвиг подвигом, а преступление преступлением. Заслуга его в восстановлении позитивного представления о национализме — о русском национализме — как беззаветной любви к своему народу, его земле, языку, культуре, истории. Эрудиция его была поистине замечательной. Широко известные и совсем редкие факты он сополагал свободно и легко, можно сказать, весело. Знание давно минувшего становилось надежным основанием для оценки недавнего прошлого и настоящего, в том числе советского времени и трагедии распада исторической России в конце ХХ века. Его выводы и оценки, уже без авторства, широко расходились из уст в уста и становились общими местами, тем, что само собой разумеется.
У нас долг перед ним. Видно, что он был во многом недооценен, недовостребован. Его работы разбросаны по множеству сборников, журналов и газет. Отсутствуют хорошие издания его книг. Аудио- и видеозаписи разрозненны. Издание его наследия — наше общее дело. Он был удивительным, от Бога, преподавателем. Он и сам про себя говорил: └Какой я историк… Я преподаватель истории… Зато лучший в России. Один из лучших — уж точно”. В этом были мягкая ирония, смирение, но было и спокойное уверенное сознание своей силы.
Его знала и любила вся православная Россия. Без преувеличения можно сказать: он был поистине знаменит. Его голос расходился по радио и в записях, часто любительских, самодельных. Уже будучи тяжело больным, он продолжал ездить с лекциями по всей стране. До кафедры иногда шел с трудом, но когда всходил на нее, слушатели забывали о его болезни, и раздавалась ясная, классическая, архитектурно выстроенная, увлекательная, эмоциональная и глубоко содержательная русская речь. В эти минуты он делался по-настоящему красив.
Что можно еще сказать о нем? Главным в его облике было непоколебимое личное достоинство. Он не боялся ничего и любил Россию.
Мы учились у тебя, пока ты был жив. Мы будем помнить тебя. Покойся с миром. Помолись там о нас, а мы помолимся о тебе. До встречи”.
Хели Сузи. Вне оценок третьих лиц. — “Вышгород”, Таллинн, 2009,
№ 1 — 2.
Этот и еще несколько текстов в номере посвящены теме “Солженицын и Эстония”: здесь публикуются переписки с эстонскими друзьями-помощниками А. С., выступления эстонцев на вечере памяти Солженицына в декабре 2008 года.
Хели Сузи — дочь Арнольда Сузи, с которым Солженицын попал в одну камеру на Лубянке в 1945 году и который много помогал автору “Архипелага” в работе именно над этой книгой (вспомним главу “Эстонцы”). Представлены и письма уже совсем нового времени — 1990-х годов. “Рукопись └Архипелага” — для меня очень ценна, Лембит, она — единственная исходная. Нет, не отдавайте её в литературный музей! Как бы Вы не оговорили мою properity — но все эти литературные хранилища очень жадны, держатся за литературные подлинники. За прошедшие годы моя бывшая жена сдала в несколько мест мои рукописи (не спрося меня) — и ничего не могу получить, только копии” (А. С. — Лембиту Аасало, 1998).
Виктор Шнитке. Возвращение в Энгельс. Предисловие Ольги Суворовой. — Литературно-художественный альманах “Другой берег”, Энгельс, 2008, № 2.
Рассказ и стихотворения родного брата Альфреда Шнитке. И то и другое переведено автором с немецкого языка, на котором и было написано. Семья Шнитке (и Лев Кассиль, конечно) — главные имена в приволжском, “немецком” городе, который когда-то назывался Покровским. Я был там недавно и поразился тому, что портреты Шнитке обильно размещены прямо на билбордах, вдоль трассы.
Я видел город детства. Освещённый
уже нежарким, предзакатным солнцем,
он был всё тот же: низкий, деревянный,
в глухих заборах. Заросли паслёна
цвели в проулках. Тяжело катились
в пыли дорог скрипучие подводы,
и те же баржи, чёрными бортами
почти черпая воду, шли по Волге…
Всё было так, но на скрещеньях улиц
вздымались в небо белые соборы,
в дворы вливалась степь, дыша полынью,
колодцы были полны, и — живая —
ты с нами шла домой.
6 октября 1975
Евгений Юдин. Юсуповы и Николай II (1890 — 1916 гг.). — “Вопросы истории”, 2009, № 7.
Об истории четвертьвековых отношений (с особым акцентом по “делу Распутина”).
“По решению Николая II Ф. Юсупов был сослан в свое имение Ракитное в Курской губернии. Некоторое время спустя туда приехала его жена Ирина и родители. Интересное объяснение достаточно мягкого наказания участников убийства предложил Р. Ш. Ганелин (автор книги 2005 г. └Николай II и Александра Федоровна в переписке друг с другом перед убийством Распутина. Россия в XX веке”. — П. К.). По его мнению, перед убийством Распутина давление его кружка на императора достигло такой силы, что его убийство вызвало у Николая II чувство облегчения. Уже 23 декабря 1916 г. Николай II телеграфировал матери, императрице Марии Федоровне, ходатайствующей за Юсупова и великого князя Дмитрия Павловича, что дело будет непременно прекращено”.
“Я на Вачу еду — плачу…” С Вадимом Тумановым беседовал Игорь Буккер. — “Интервью”, 2009, июль-август.
“— Вашего сына Вадима Высоцкий пригласил сняться вместе с ним в одном из эпизодов телесериала └Место встречи изменить нельзя”. А вас Володя не приглашал на съемки?
— Жалею, что не оказался на съемках эпизода, когда Шарапов попадает в банду Горбатого и уверяет собравшихся, будто Фокс ему сказал, что, если его не выручат, он всех потащит по делу. Полная чушь! Настоящий блатной, а Фокс именно таков, ни при каких обстоятельствах не мог так сказать. Сама банда в такую угрозу никогда бы не поверила. Милиционер Шарапов был бы разоблачен в ту же минуту”.
Составитель Павел Крючков
ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”
Сентябрь
15 лет назад — в № 9 за 1994 год напечатан “Карамзин” Людмилы Петрушевской.
20 лет назад — в № 9 за 1989 год напечатан рассказ Виктора Астафьева “Людочка”.
55 лет назад — в № 9 за 1954 год напечатана резолюция Президиума правления Союза советских писателей “Об ошибках журнала └Новый мир””
(“…Президиум правления Союза советских писателей постановляет: 1. Осудить неправильную линию журнала └Новый мир” в вопросах литературы…”).