Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 2009
Шмидт Сергей Федорович. Родился в 1971 году. Живет в Иркутске. Преподает ряд социально-гуманитарных дисциплин в Иркутском университете, занимается социальными исследованиями, колумнистикой в СМИ. В 2004 году под “ником” Langobard завел в Интернете блог (“Живой Журнал”). Журнал ведется до сих пор, хотя в начале 2009 года он подвергался хакерскому взлому, большая часть записей была уничтожена. Записи в журнале редко имеют личный характер, часто связаны с профессиональной деятельностью автора, который сам определяет содержание журнала как “повседневную гуманитаристику”. Выдержки из “Живого Журнала” Сергея Шмидта мы представляем читателю. В “Новом мире” Сергей Шмидт публикуется впервые.
2005
Столичная гуманитарная интеллигенция: социально-антропологический
аспект
Итак, список самых частотных слов в среде столичной гуманитарной интеллигенции (привожу скопом, а не по принципу убывания или возрастания количества употреблений).
Проект (проектирование — вместо слова “планирование”, которое, видимо, выглядит излишне совковым). Кейс. Фиксация (надо говорить не “мне пришла в голову мысль о том, что…”, а так: “Моя последняя фиксация в том, что…”). Сеть. Пакет (употребляется относительно совершенно произвольно выбранных штук). Ресурс. Развилка. Контур. Схлопывание (по отношению к чему только не употребляется). Метаполитика. Прокачка.
Лет десять назад мой знакомец, рассуждая о философии Мишеля Фуко, подметил, что в Москве много людей, которые, когда произносят слово “власть” (в фуковском, то бишь самом неопределенном смысле), испытывают некий сухой оргазм. Это видно по выражению лиц. Сейчас этот эффект вызывают слова “проект” и “сеть”, а потом все остальные перечисленные.
Из новых модных выражений: сюжетика, “кустовые работы”, стратегирование (равно как и “технология стратегирования” и даже “рынок стратегирования”), комплексирование (например, реформ в образовании), специфицирующая (линия исследований), держатели интересов, погружение в масштаб жизни. И особенно меня порадовало — дефициантность. Типа — снизить дефициантность.
Еще интеллектуалы посходили с ума от установок на карты и картографирование. Точнее, от всяческого “картирования”. Исследование признается хорошим только в том случае, если его результатом оказывается какая-нибудь карта. Особенно хороши установки на картирование процессов, на карты процессов, иначе говоря. Бедный Колумб — он картировал Америку, совсем забыв о происходящих в ней процессах.
Замечено также, что с удвоенной скоростью заражаются и начинают активно употреблять данные выражения представители интеллигенции города Томска (чувствуется, что интеллигентская столица Сибири). Остальные усваивают медленнее. Чувствуется, что сопротивляется Санкт-Петербург. Во-первых, давнее перетягивание каната с Москвой. Во-вторых, там своего автохтонного словотворчества хватает.
Пиар во время чумы
Среди региональных политпиарщиков давно наблюдаю следующее. Занимаясь выборной кампанией какого-нибудь очередного субъекта, они на период кампании утрачивают профессиональный цинизм и начинают действительно считать и доказывать в абсолютно частных разговорах, что их клиент — самый лучший. Не то что он самый честный и кристальный (до таких глупостей все-таки дело не доходит), но что он действительно более других подходит на выборный пост.
Происходит какое-то удивительное растворение личности в “выделенном объекте”. Нечто подобное происходит с болельщиками по отношению к спортивной команде во время игры, с экстатически молящимися по отношению к иконе и т. п. Психологи должны разбираться.
После выборов, буквально через неделю, все проходит, и они начинают рассказывать про клиента “смешные истории”, потешаться над ним и т. п. Но на пике выборной кампании пиарщик оказывается чуть ли не единственным человеком, который действительно верит политику. Хотя, по логике вещей, он должен быть единственным, кто не верит.
Хотя, быть может, он просто не может “переключиться” (работа захватывает его целиком) и поэтому даже в частных разговорах продолжает нести про “клиента” какой-нибудь радужный бред.
Блондиновый чукча
Еще 10 — 15 лет назад не было анекдотов про блондинок. Однако 10 — 15 лет назад были анекдоты про “чукчей”, которых сейчас нет. Не думаю, что сработала пиар-команда Абрамовича. Они исчезли сами собой. Даже пан Абрамович не стал героем анекдотов про “чукчей”, равно как “чукчи” не стали героями анекдотов про Абрамовича. Ни одного толкового анекдота, например, про то, как “чукча” пришел на прием к Абрамовичу, я не слышал. Хотя сюжет, казалось бы, такой классный, сам в анекдот просится.
“Блондинки” победили “чукчей”. Ответственность за тему “безобидной тупости” возложена на них. Эта эволюция от “чукчей” к “блондинкам” довольно удачно символизирует характер социокультурных изменений в российском обществе, произошедших в эпоху перестроечно-постперестроечных “год-
за-пять”.
Замечу, что феминисткам стоит особенно печалиться. Маскулинность взяла реванш. “Чукчи” из анекдотов были в основном мужчинами. “Блондинки” — само самой разумеется — женщинки.
“Чукчи” были реакцией на социалистический официозный концепт “дружбы народов”, “блондинки” — на капиталистический доминирующий концепт “полноты жизни”. А ведь было бы интересно встретиться-поговорить “блондинкам” из анекдотов про блондинок и “чукчам” из анекдотов про чукчей. Этакая встреча Чужого и Хищника, но с позитивным знаком.
Да и анекдоты про то, как “чукча” встречается с “блондинкой”, были бы забавны.
2006
Лирика первоначального накопления капитала
В разгар перестройки, когда страна упивалась массовым читательским психозом и параноидальной политизированностью, появились первые они. В большом количестве они появились в Москве весной-летом 1991 года, а в Иркутске, соответственно, осенью того же года. В 1992 и 1993 годах казалось, что они составляют большинство населения. Они были в силе в 1994-м, в 1995-м. Потом пошли на убыль. Последних добивал дефолт.
Они были пионерами русского капитализма. Они были не акулами, а пираньями настоящего рыночного, то бишь доофисного, капитализма. Не корпоративного, а компанейского. Бывшие гопники и студенты, ставшие мелкооптовыми спекулянтами и хозяевами “комков” (потом “ларьков”). Они не знали, что такое офис, а если он и был у них, то был он снятой квартирой с вечно просроченной арендной платой, в которой они в основном резались в игры на 286-х компах да отлеживались с похмелья. Их “рабочими кабинетами” были тачки, недорогие по нынешним временам, но недоступные для бюджетников того времени “японки”. В этих тачках они проводили деловые беседы и трахали девчонок. В них же они могли возить какие-то партии товара. Отдыхом для них были танцы на открытом воздухе под музыку, гремевшую из тачки (пока позволял аккумулятор), и с визжащими подружками. Рядом с ларьком, где бралась и бралась выпивка. Пиво обязательно должно было стоять на багажнике.
Они одевались с невероятным безвкусием, но все равно дорого. Они говорили исключительно о видеофильмах, ебле и автомобилях. Очень редко говорили о делах. Дела делались как бы сами, промежду прочим общего упоения жизнью. Они были хозяевами жизни, и именно за это многих из них убили. Я называл их “люмпенбуржуазией” и очень гордился, что придумал такой классный социологический термин. Он действительно объяснял про них все. Позже выяснилось, что этот термин употреблял Андре Гундер Франк, правда, совершенно в другом смысле.
Я не был с ними, но часто тусовался среди них. Они считали меня чудиком — аспирантура, диссертация, университет, кому это было нужно? Но были моменты, когда они занимали у меня деньги. Нет, они не банкротились, просто случалось, что они прогуливали все. И опять возрождались как фениксы.
Я был единственным “леваком” в окружающей среде и теперь понимаю почему — там, где люмпенбуржуазия составляет большинство, никакая левизна и революция невозможны.
Потом их не стало.
Пришел “фригидный”, но надежный капитализм офисов, брендов, научного менеджмента, корпоративной культуры, спонсорства, позиционирования и нарождающейся моды на левизну.
А их не стало. Им не нашлось места в новом, взрослом капитализме, и я так и не знаю, куда они подевались.
Вчера я встретил одного из них у банкомата. У него не было передних зубов. Он был одет как турист. Пачку денег он, как и раньше, совал в карман. Он дал мне свой телефон и сказал, что если я приведу клиентов в его стройбригаду, то он отстегнет мне десять процентов выручки. Я взял телефон, но сказал, что маловероятно. Он удивился. За эти десять лет он так и не понял, что можно жить как-то иначе, нежели помогать и мешать друг другу срубить легкого бабла. Удивился тому, что я все еще преподаватель. Удивился тому, что женщина, что была рядом со мной, была шикарней, чем та, что ждала его в разбитой белой “тойоте”. Наверное, он был искренне уверен, что если уж ему было так стремно в эти десять лет, то такой, как я, точно должен был умереть с голоду.
Мы попрощались. Знаменитая мысль моего любимого историка Фернана Броделя про то, что “капитализм — это враг рынка”, еще долго крутилась у меня в голове.
Московский разговор
— А почему вы как научный руководитель не стали пытаться улучшить качество работы вашей дипломницы?
— Видите ли, когда я обратил внимание на расширение ее электронной почты, я понял, что мне с моими доходами просто нечему учить эту бизнес-принцессу.
Век живи — век учись. Не машина, не одежда, не сексуальный партнер, а расширение электронной почты может быть симптомом убойной статусности.
“Тень Грозного меня усыновила”
Небезынтересная дамочка методами интервьюирования проводила исследования “неформальных платежей в медицине”. Проще говоря, за что и как врачам дают “на лапу”. Врачи — не чиновники, поэтому это не совсем коррупция. Поэтому это — “неформальные платежи”. Выпустила большущую книжку на эту тему. Дамочка такая, что нарциссизм за километр прет. Сообщила, например, что депутаты Госдумы просто смели ее книгу в думском киоске — ибо все болеют и все хотят знать, как реально пользоваться медицинскими услугами.
Но вот какой интересный момент. Она спрашивала информантов, от какой доли неформальных поступлений они могли бы отказаться, если бы неформальные платы были легализованы. Потом разделила ответы и посчитала среднее арифметическое. Получилось что-то около тринадцати процентов. Офигеть! Это же ставка подоходного налога. Какая-то тень мелькает в уголках коррупционного сознания. Быть может, тринадцать процентов — это некий “архетип налогообложения”?
Понимаю, что совпадение, но все равно забавно.
Еще раз о метафизике денег и педагогике
Выслушал мнение одного “отца”.
Изложить его можно примерно так: “Ребенка надо приучать к деньгам, а не к их отсутствию. Пораньше завести ему личный счет в банке. Чтобы карточка у него была, чтобы небольшие, но деньги там валялись. Его деньги. Понимаю, что можно избаловать, но есть некая мистика в этом — деньги липнут к людям, у которых есть деньги. Деньги липнут к уверенным людям, а не к тем, кто постоянно трясется, что у него денег нет и не хватит их на что-нибудь. Дьявола денег надо подманивать… подманивать деньгами. Понятно, что нельзя перебарщивать, чтобы не перебаловать, но все равно в эту топку детства надо подбрасывать бабла, чтобы во взрослости с баблом везло”.
Мнение спорное, но очень мне близкое в плане признания иррациональной природы деньговращения. Деньги ориентируются на определенные психотипы, а не на затраченный труд, честность, коммерческий дар и даже не на удачливость (к черту дурацкую прямолинейность протестантской трудовой этики вместе с русской национальной Иван-дурацкой удалью). Соответственно, деньги и избегают определенных психотипов.
И вот эта попытка ритуального заигрывания с метафизикой (эзотерикой) денег — по-своему очень правильная стратегия.
Дудкина: I’m not a girl not yet a woman
Много раз я брался за написание восхищенно-лирического и философско-горького текста про этот тип женщин. И ничего не получалось. И уже никогда не получится.
Этот текст должен был стать гимном во славу и печальным некрологом поспешной женственности, а точнее, это должен быть текст про рано созревающих школьных красавиц, обычно оказывающихся в количестве одной-двух-трех на класс. Про тех, кто раньше других понял, что надо быть женщиной. Скучающих в одиночестве среди доставшихся им в наследство от кукольного детства подруг, которые до поры остаются плоскими или просто нескладными. Скучающих среди одноклассников, притормаживающих в своем мальчишестве.
Они обращали внимание на тех, кто старше их, и те тоже ими интересовались. В крайнем случае, они уделяли крохи внимания наиболее мужиковатым из сверстников. Отчего остальные умирали от горя, не понимая, почему выбрали не их, а этих тупиц. Они наверняка чувствовали, что эти остальные как-то пользуются ими в своих несмелых эротических подростковых мечтаниях, но я не знаю, что именно они думали по этому поводу.
Большинство их становилось жертвами опережающего развития, ибо они меньше остальных делали из себя что-то, поскольку были уверены в том, что природа дала им все.
Могу только догадываться, насколько горько им было видеть, как обходят их по жизни расцветающие золушки и “гадкие уточки” их юности.
Мне было горько видеть, как они полнели — особенно в бедрах. Как дрябли — особенно в предплечьях. Как разрушались их персиковые тела, как исчезали улыбки с их лиц из фруктовой кожи. Горько узнавать, с какими жуткими проблемами они разводились со своими ранними мужьями и бойфрендами, которых в свое время приняли “не за тех”, будучи уверенными в том, что таким везучим, как они, просто не может не повезти в таком простом деле, как мужики.
Они первыми уходили на гендерные войны принудительного эротизма, и на них первых приходили оттуда похоронки. Те, кто шел после них, шли по территории, очищенной ими от страхов, связанных с сексом и любовью. А их уже не было рядом. Они сделали свое дело и ушли куда-то — в мамаши, в алкоголички, во владелицы каких-то магазинов. Все забыли сказать им спасибо.
Их всех объединяет теперь только одно — горечь или грусть из-за того, что насытились десертом до того, как подали самое вкусное.
Мне всегда казалось, что лучшей фамилией для всех них была бы фамилия Дудкина. В звучании этой фамилии крепкость их старшеклассной телесности и ветхость их взрослого будущего.
Подростковый гомоэротизм (из наблюдений)
Мать собирает в лагерь четырнадцатилетнего сына. Звучат какие-то наставления. Не заповеди (поздно уже), а именно наставления. В том числе и как вести себя в том случае, ежели он станет предметом сексуального интереса со стороны… вожатых-юношей или старших мальчиков. Тема траха с вожатками и “пионерками” вообще не возникает. Не проблематизируется.
Заметим, что вся эта гомопроблематика входит в набор наставлений “от матери”. Папаня тоже наставляет, но не по этой теме.
Так забавно слушать. Во времена! А ведь когда-то ликбеза на эту тему удостаивались только девочки — чтоб “честь блюла” да в подоле (пионерском галстуке) не привезла.
Женщина — не глупая. Говорит все разумно. Чувствуется, что это не дань современности. Не родительская придурь. А вполне прагматичные и необходимые наставления.
Сапожник без сапог
Познакомился с женщиной из Хабаровска. Четыре раза в год она ездит в Москву и покупает в дорогих бутиках лучшие и моднейшие наряды. Пересылает их через Амур бригаде китайцев, которые распарывают эти платья и шьют по их образцам штампованную продукцию. В хабаровских магазинах потом продаются лучшие столичные модели. Оборот исчисляется миллионами.
Одета была женщина в застиранную оранжевую майку и спортивные штаны.
Воровство лучше простоты
Есть одна социальная практика, загадку которой мне давно хочется разгадать.
В 1990-е довольно много знакомых, что называется, “вполне приличных” людей (по преимуществу женщины), любили подворовывать что-нибудь из посуды, посещая тот или иной ресторан. Даже коллекции какие-то из свистнутых вещиц делали. Иногда этим выражалось одобрение посещенному заведению, иногда негодование. Сейчас такого я уже давно не встречал. А интеллигентные воровки так и не могут толком объяснить, что для них значило такое поведение.
Эволюция профессии
Когда я был маленьким, дети на вопрос о том, кто такие милиционеры, отвечали: дяденьки, которые ловят бандитов.
Одна малышка на такой же вопрос сегодня ответила: это те, кто проверяют документы в метро.
Кто же теперь ловит бандитов?
Жизнь с феминисткой
Как известно, мытье посуды не просто символическое обозначение, но очень даже реальное воплощение ключевых проблем гендерных отношений.
В “прогрессивной паре” за прогресс отвечала она. Она любила идеологию феминизма не в дурацком варианте превосходства женщин над мужчинами, а во вполне приемлемом варианте равноправия полов.
Он бы сам, конечно, не придал значения “посудной проблематике”, если бы эта его феминистски продвинутая, радикально современная жена не стала мыть посуду исключительно за собой. Он был уверен, что она прочла это где-нибудь у Маши Арбатовой или наслушалась у своих соратниц по “клубу”. Предполагалось, что чашки и тарелки, из которых пил и ел он, он сам и вымоет.
Кстати сказать, ее самоизоляция по поводу посуды его совершенно не напрягала. Просто парень он был не из брезгливых, к тому же очень занятой, поэтому предпочитал не мыть посуду, а есть из уже грязной. Зачем, мол, полоскать то, что все равно испачкается?
Так и жили они некоторое время. Готовить не умели ни он, ни она, предпочитая притаскивать еду из фастфуда. Она мыла за собой тарелки и всегда ела из чистых. Он не требовал, чтобы она мыла за ним, но обычно ел из грязных. Потенциальные возможности ссор, как казалось ему, он заблокировал тем, что никогда не брал новую чистую посуду. Только уже испачканную. Им же и испачканную. Проблемы, конечно, были для гостей — им всегда приходилось выбирать из двух кричащих противоположностей.
А ее — очень чистоплотного человека (чистоплотность — распространенное качество среди феминисток) — все это очень бесило. Сначала она устраивала истерики, чтобы он таки мыл за собой. Он — добродушный, тюленистый увалень — не понимал, почему к нему вязнут. Объяснял, что есть из грязной его совершенно не напрягает и он не может понять, почему это напрягает ее, человека, уверенного в том, что каждый должен заботиться о себе сам: он от нее заботы не просит, а о себе заботится так, как считает нужным. Это были самые упоительные для сторонних свидетелей ссоры на земле. Истерики заканчивались тем, что она била посуду — его, грязную. Иногда даже свою. Иногда она даже мыла посуду за ним.
Пара распалась после девяти недель совместной жизни.
Чего же до “девяти с половиной недель” недотянули? — до сих пор люблю подкалывать его я.
Не надзирать и не наказывать
Знакомый рассказывает про детство в городе Саянске. Саянск в Иркутской области — типичный “комсомольско-молодой город”, индустриальный моноград (главный комбинат и еще несколько производств).
“Весь город утром уезжал на заводы. В городе оставались одни дети. Старух и стариков не было — все семьи молодые. Из взрослых оставались разве что продавщицы в магазинах да беременные. Детей некому было гонять. А детей в городе куча. Семьи молодые, родители хорошо зарабатывают — у всех по двое-трое детей. Город с 8.00 до 18.00 фактически принадлежал детям. КУРИТЬ ВСЕ УМЕЛИ ЛЕТ С ДЕСЯТИ”.
И дальше: “Все равно хотелось прятаться. Взрослых нет, а прятаться хочется. Город словно бы не был нам нужен. Видимо, это в природе детской — прятаться. Прятались на чердаках. Там и курили”.
Вот тебе и “праздник непослушания”! Вот тебе и ювеналократия! Никто не надзирает, а спрятаться все равно охота.
Мое любимое воспоминание из времен перестройки
В одном из магазинов Академгородка огромная очередь за сахаром. Очень напряженная тишина. Но молчание предгрозовое, насупленное. Откуда-то из угла жалобная просьба: “Может, докторам наук можно без очереди?”
Очередь взрывается разом. Ах ты сволочь! Хрен тебе. Нашелся тут. И т. п.
Но особенно запомнилось такое: “На работе от вас, докторов наук, покоя нет. Так еще сюда забрались. Нигде от вас не отдохнешь! Даже в очереди”.
Белые одежды
Два года назад это было. Приехавший из Краснодара друг Вадим, который дома вообще не смотрит телевизор, изучал по моему телевизору сериал “Московская сага”. Там как раз показывали какую-то сцену с “гулаговскими зэками”. На каждом из зэков была телогрейка, то ли недавно побывавшая в химчистке, то ли просто только что сошедшая с конвейера. То есть поражавшая стопроцентной чистотой. “Странно, — сказал Вадим, — у меня на даче фуфайка в более ужасном состоянии, нежели фуфайки этих парней, досиживающих десятый год на Колыме”.
Благодаря ему я обнаружил, что все герои новейших фильмов про “ад советского общества” и даже фильмов про войну почти всегда — в лагере, в окопах
и т. д. — ходят в аккуратных, отглаженных форменных костюмах. Режиссерам лень повалять в грязи их гимнастерки, фуфайки, шинели, чтобы хоть чуть-чуть приблизить внешний вид всех этих офицеров, солдат, зэков к реальности. В каком виде доставили из магазина или пошивочного цеха — в таком виде и одевают.
Это “тоталитарная чистота” одежд “жертв тоталитарного режима” является для меня главным символом новейшего телесериального искусства, расцветшего в последнее время и цветущего, надо отметить, очень даже “с утра до вечера”.
Феодализм — не шутка
Обыкновенная школа в промышленном монограде. На входе висит фотопортрет местного олигарха — он оказывал школе серьезную спонсорскую помощь. Рядом с ним висит фотопортрет директора школы, окруженный разными директорскими дипломами в рамочках.
— Вы воспитываете таким образом в детях чувство благодарности?
— Главным образом, мы пытаемся воспитать в них корпоративную этичность (!). Для современного человека это качество очень важно.
В ответе ни грана юмора. Впрочем, какой тут юмор, если твой портрет висит рядом с портретом главного спонсора.
2007
Свечной заводик
Один мой друг поведал мне о своей мечте. Купить маленький бизнес в Таиланде или Индонезии (желательно на острове) — что-нибудь вроде интернет-кафе или кафе (бордель дороговат), — свалить туда, жить, ходить в трусах круглые сутки и ни на чем не заморачиваться. Мечта показалась мне экзотичной. Я как-то привык к тому, что “сваливающий” народ стремится в основном на Запад или, на крайний случай, в Израиль. Начал рассказывать о “восточной мечте” знакомым, а в ответ мне каждый второй про то, что он давно думает про Таиланд и Индонезию. И куча “поучительных” историй на эту тему. Вот типичная история. Маленький бизнес в Индонезии можно прикупить за 20 — 30 тысяч зеленых. Училка из Новосибирска продала свою квартиру, купила там кафешку и ходит теперь в трусах целые сутки. И не заморачивается. Говорит, что дура была, что раньше так не сделала. Ну и еще разные истории с подобным содержанием.
Я вот как-то пропустил появление “восточного тренда” в разрешении главного российского вопроса (давно отодвинувшего не только “Что делать?” и “Кто виноват?”, но даже “За чей счет?”). Главный российский вопрос уже много лет как формулируется следующим образом: уезжать или оставаться?
Новую Зеландию, как рай для халявщиков, в середине 1990-х фиксировал. Канаду в той же роли в конце 1990-х фиксировал. А вот Юго-Восточную Азию просмотрел. А ведь интересное явление.
Растворение литературы в хип-хопе
Когда я был “продвинутым молодым человеком”, то знал, что “Беги, кролик, беги” — это знаковый роман Джона Апдайка. Нынешний “продвинутый молодой человек” знает, что это знаковая песня Эминема.
Обожаю феномен “кочующих символов”.
Человек сложнее суммы обстоятельств
Ну абсолютно, абсолютно похожие “мамочки”. Мамочки-одиночки. Поздний ребенок, ребенок для себя, “автор изделия неизвестен”, трогательные и дурацкие истории про папу, который разбился на машине и похоронен в другом городе, обе подрабатывали уборщицами… Обе, что называется, “простые хорошие женщины”. Абсолютно одинаковые модели воспитания — стряхивание пылинок, потакание и балование во всем. Еще бы — ведь ребеночек растет без отца, его нужно жалеть, жалеть и еще раз жалеть. Может, я не углядел чего, многого не знаю (к тому же познакомился с обеими довольно поздно), но со стороны все выглядело абсолютно одинаковым.
И что же? Результаты?
У одной сын в раннем детстве демонстрирует понимание того, что в этой жизни можно рассчитывать только на самого себя. Опасно фарцует уже в четырнадцатилетнем возрасте. Когда выпадает шанс в начале 1990-х, приторговывает даже оружием и наркотой. Сейчас владелец серьезной фирмы. Маме в огромном загородном доме выделен весь третий этаж. Она ездит туда на лифте и ухаживает за цветочками на двухгектаровом участке. Все делает сама, никаких садовников, уборщиц и кухарок. По выходным мама готовит любимое блюдо сына — жареную картошку с грибами.
У второй сын — совершенная противоположность. Скромность, немного подавленность, немного трусоватость. Так и не женился. В тридцать пять лет живет с мамой в двухкомнатной хрущобе. Преподает в техникуме. Старается не выходить из дома без надобности. Мама увлеченно занимается хозяйством. По выходным готовит его любимое блюдо — жареную картошку со сметаной.
Заметим, что обе матери очень довольны своими сыновьями и считают, что все у них получилось.
Никакой теории “воспитания без отца” не построишь.
Одна и та же ситуация. Одно и то же воспитание. И такие разные результаты. Неужели дело в грибах?
Лифт на небо
Юный знакомец поведал о страхе, живущем в умах представителей “молодежных” фракций офисных работников. Страх не успеть вырваться к 28 — 30 годам из простого “персонала фирмы” и не занять хоть какое-то начальственное место. Ибо если не успеешь к этому возрасту воспользоваться довольно сильным в современной корпоративной культуре трендом “продвижения перспективных молодых”, то можешь пролететь навсегда. Просто потом “лифт” будут заполнять другие молодые, а ты останешься вечным исполнителем указаний, “частью персонала”.
Отцы и дочери
Бурвод — заводской поселок. Когда-то автономный, теперь часть Улан-Удэ, столицы Бурятии. В Бурводе на автотрассе специально для дальнобойщиков создано своеобразное заведение, объединившее под одной крышей кафетерий, мотель, сауну и публичный дом.
Название заведения — “Сытый папа”. Есть в этом что-то безумно-фрейдистское…
Легендарный комдив
Сюжет от социального антрополога.
В пролетарско-зоновской “слободе” когда-то жил бомж Чапаев. То ли кличка у него была такая, то ли фамилия — история умалчивает. Он никогда нигде не работал, не имел никаких документов, то есть жил абсолютно независимо от государства, за что был очень уважаем криминальными авторитетами. При этом сам с криминалом никогда никаких дел не имел. Благополучно пробуха2в и проторчав несколько десятков лет, Чапаев скончался.
Прошли годы, а в этой слободе молодым людям, достигшим возраста инициации, предлагают сделать жизненный выбор, задавая вопрос: “Ты за братву или за Чапаева?” Суть вопроса — ты выбираешь подключение к криминальному коммунитаризму или будешь жить сам по себе? Опять же, отвечая на вопрос вроде “Ты по жизни кто?”, надо сказать: за братву или за Чапаева.
Забавно, но тот, кто уезжал оттуда и становился, например, профессором, воспринимался как тот, кто “за Чапаева”.
Потлач обманов или честность обмана
Пообщался “плотно-душевно” с представителями так называемого “малого бизнеса” (плюс предшествующие многолетние наблюдения).
Людей из малого бизнеса любят героизировать, представлять в качестве действующих идеалов “самодостаточного существования”, о котором не может не мечтать никакой человек. То ли подобное, возможно импортированное из США, возвышенное отношение к малому бизнесу, то ли сами его реалии сформировали у многих предпринимателей этой сферы своеобразную романтическую идентичность. Они склонны считать себя людьми особого сорта, раз и навсегда разучившимися работать на кого-либо постороннего — на государство, на корпорацию или, как говорят они сами, “на дядю”.
Один такой, правда будучи нетрезв, так и заявил мне когда-то: “Мы уже не совсем люди, мы — цвет нации”. На вопрос: “Почему?” — гордо ответил: “Нас не загонишь ни в государственную казарму, ни в офисное стойло”.
В этом ответе чувствуется что-то поэтическое. Мой собеседник действительно двадцать лет назад пробовал силы в поэзии, пока не поднял и не потащил его мутный вал российской буржуазной революции.
Офисных сидельцев малый бизнесмен презирает практически в такой же степени, что и бюджетников. Последние, впрочем, кажутся ему просто паразитами. Особые приступы мизантропии с анархооттенком возникают у него при сообщениях о повышении государством зарплат своим работникам.
По этим вопросам мне частенько приходилось спорить, хотя я очень этого не люблю. Довольно быстро прояснялось, что аргументы вроде того, что детям, например, надо давать какое-никакое образование, хотя бы для того, чтобы они не болтались на улице, а это уже предполагает наличие бюджетного сектора, на людей с предпринимательским мышлением не действуют.
Применял другую аргументацию. Мол, бюджетники и есть основные потребители всего того, что поставляет на рынок товаров и услуг малый и средний бизнес. От подержанных автомобилей до содержимого прилавков на городских рынках. И любое повышение заработной платы — это завуалированная государственная поддержка малого бизнеса. Можно сказать, беспроцентное и безвозвратное субсидирование. Этот — понимаю, что не безупречный, — аргумент более или менее действовал.
Но есть в мире малого бизнеса одна действительно удивительная черта. Как известно, малый бизнес — дело чрезвычайно тонкое, человечное, многое в нем обустроено личными знакомствами, неформальными договоренностями, покоится на неких неписаных, но подразумеваемых основаниях. Однако неверно думать, что речь идет о том, что отношения в этом мире, как и всякие слабо формализованные отношения, ориентированные на взаимную выгоду, держатся на некой “честности”.
Все совершенно наоборот. Судя по рассказам “малых бизнесменов” о собственной жизни, вся она состоит из сплошного взаимного “кидания”, нарушения обязательств, просрочивания договоренностей и т. д. Выплаты в срок, поставка в срок товаров или отдача долгов в “обещанную дату” в этом мире — просто нонсенс.
Но внутри “сетевой корпорации малого бизнеса” существует особая деловая субкультура. Мол, ты подвел меня сегодня, но это ничего, ведь и я подведу тебя завтра. Так что обижаться не на что — будем работать дальше. Эта “взаимность обмана” действует достаточно эффективно, позволяя воспроизводиться всей деловой сети. Причем если кто-то перебарщивает с “киданием”, то есть подводит больше, чем подводят его, то это становится известно остальным и виновника изолируют стеной недоверия, он теряет деловые контакты и постепенно оказывается у разбитого корыта.
Интересная жизнь. Не описанная в большой экономической науке. Хотя этот своеобразный принцип равенства в невыполнении договоренностей приобрел статус настоящего, как сказали бы экономисты, института хозяйственной жизни.
Язык тела и политология жестов
Мода на активную жестикуляцию появилась в 1990-е. Сказалось, что сотни тысяч людей побывали за границей, а десятки тысяч прошли всевозможные тренинги по самопрезентации, на которых учили в том числе и красиво жестикулировать. Опять же передавалось по цепочке.
Однако в 1990-е и в начале нулевых в основе жестикуляции были витиеватые движения открытой (развернутой) ладонью. Особенно красиво это получалось у женщин и не особенно красиво у мужчин.
В последние несколько лет стремительно ворвалась мода на другой тип жестикуляции — пальцы собраны (словно для знамения), направлены вверх, ладонь повернута на самого говорящего. Это красиво смотрится у мужчин, некрасиво у женщин.
Открытая ладонь, развернутая к собеседнику, предполагает более демократичное общение. Направленное вверх “пятиперстие” — менторский тон.
При желании можно связать это со сворачиванием демократии и эпохой “бархатного авторитаризма” в России.
История страхов
На наших глазах рождаются новые настоящие фобии. А мы пропускаем, не наблюдаем, не анализируем.
Следы (ростки) одной из таких фобий я наблюдал до того, как узнал про ЖЖ. В ЖЖ это одна из ключевых фобий. Но ее полно и в жизни.
Вот ее краткое описание.
Человек боится, что кого-нибудь ненароком пропиарит. Дело не в том, что ему хочется получить за пиар денег. Если бы это было так, то все объяснялось бы рационально. Но речь о том, что человек совершенно иррационально боится кого-нибудь пропиарить.
Второе измерение фобии — преследующий человека страх, что кто-то пропиарится за счет него. Это не просто вариация навязчивого страха, связанного с тем, что люди не любят, когда их используют (особенно без их ведома). Это что-то действительно новое — страх, что через тебя “пропиарятся”. Явно связанное с популярными разговорами о тотальном характере манипуляций в современных обществах.
Довольно много людей вокруг с повышенной озабоченностью — не сказали ли, не сделали ли они чего-нибудь лишнее, что поможет кому-то нарастить символические ресурсы. Выражения вроде “Ты зачем его пиаришь?” или “Он же через тебя и пропиарится” можно услышать в толпе, в общественном транспорте, наверняка об этом говорят в постелях, такие выражения составляют весомую долю ЖЖ-общения.
Проблематизированная телесность
Вот загадка для историков социальной психологии, для исторических антропологов, менталитетоведов и прочей подобной братии.
В 1940 — 1950-е в “мужских” разговорах “о бабах” в первую очередь проблематизируется талия. Дедушка моей знакомой фронтовым друзьям нарассказывал такое про талию своей жены, что двое его лучших друзей поехали с ним в Сибирь посмотреть, что там за талия. И только потом поехали по домам на Украину (им, как украинцам, было важно освидетельствовать — что там может быть лучше талий украинок?). Это моя любимейшая из всех семейных легенд, что мне приходилось слышать.
В 1960 — 1970 — 1980-е проблематизации подвергаются ноги (сначала их “прямизна”, потом их “форма”). Даже я в детстве помню, что высшебалльность — это замечание насчет стройных ног.
В 1990-е и “начало нулевых” — однозначно в фаворе попа.
Сейчас происходит переход от попы к груди. С легкими лирическими отступлениями насчет живота (но живот все-таки не главное, хотя по нынешней моде он является наиболее открытой частью тела).
Что бы значила эта диалектическая логика развития проблематизации телесности?
Тематическое движение осуществляется какими-то скачками — талия, ноги (минуя попу), потом попа, потом (минуя талию) — грудь. Непоследовательность взгляда. Дискретное мышление. Быть может, ключ к загадкам мышления как такового.
Четвертый-пятый
Людям, занимающимся “психологией групп”, давно пора начать изучать “эффект четвертого-пятого”, как я его называю.
Возможно, что он возникает где-либо еще, кроме ситуации приема госэкзамена или защиты диплома, но я лично наблюдал его только там.
Комиссия спокойно принимает экзамен или защиту диплома. У одного, другого, третьего… поддремывая. Однако где-то на “четвертом-пятом” она, не сговариваясь, испытывает потребность “взбодриться” и обрушивает на ничего не подозревающего очередника град вопросов, причем с подковырками. Сконструировав экстремальную ситуацию и насладившись ею, комиссия опять расслабляется и умиротворяется. Вплоть до следующего четвертого-пятого. То есть в группе (а в комиссии явно возникает эффект групповой психологии) начинает действовать какая-то общая психология — потребность в смене спокойствия на встряску и возвращения обратно к спокойствию.
Несчастные сдающие и защищающиеся об этом и не подозревают. И потом недоумевают всю жизнь: а почему, собственно говоря, меня так жестко дрючили, а не других?
Ушельцы
Лично я не принадлежу к числу людей, которых очень уж раздражают всевозможные нарциссы (и нарцисски), а также любые больные незаразной болезнью личного превосходства. Не принадлежу, во-первых, потому, что таких персонажей в нашей жизни, как известно, хватает, и если гневаться на каждого, то на себя любимого нервов не останется. А во-вторых, прекрасно сознаю, что болезнь личного превосходства действительно совершенно не заразна и в своих реальных проявлениях действует скорее против собственного распространения. То есть очень даже способна сама против себя создавать иммунитет. Близкое знакомство с любым ярко выраженным и не очень сдерживающим себя в проявлениях себялюбцем способно привить самоиронию, которой хватит на несколько лет вперед.
Равнодушие, а порою даже симпатия по отношению к нарциссам-одиночкам компенсируется в моем случае повышенной аллергической реакцией на любые проявления “коллективного нарциссизма”. Прежде всего потому, что заболевание чувством коллективного превосходства действительно заразно. Не так уж просто противостоять соблазну, ежели вы получаете официальное приглашение в какое-нибудь самоназванное “высшее общество”. Особенно если это общество организовано на принципах взаимного восхищения. Кроме того, коллективный нарциссизм практически непробиваем и непобедим. Нарцисс-одиночка еще как-то сомневается в собственном величии, правда, тщательно скрывает это сомнение. А вот дисциплинарный коллектив нарциссов избавит любого сомневающегося от любых сомнений. Чувство дружеского локтя — это очень сильное чувство, особенно если таких локтей много и они не позволяют тебе подвигаться в одиночестве.
Разные исторические эпохи и разные общества предоставляли людям разные модели коллективного проживания собственного превосходства. В древности — это свободные эллины в окружении варваров. В той же древности — это граждане Рима, тоже в окружении варваров, или богоизбранные иудеи в окружении язычников, ереси Средневековья и секты Реформации. Привилегированные сословия, так называемые люди благородного происхождения. Русская интеллигенция, как ум, честь и совесть (потом КПСС нагло позаимствует эту самооценку). Различные “профессионалы”. “Богатые и знаменитые”. Спортивные фанаты. Этнические диаспоры. Субкультурные тусовки. Всего со всеми и не упомнить.
В современном так называемом “глобализирующемся” мире появился еще один своеобразный способ формирования коллективного избранничества. Вспомнив название одного из абсурдистских музыкальных номеров Бориса Гребенщикова, этот способ можно назвать “ушельским”. На наших глазах формируются сплоченные коллективы, пестующие идеологию “лучших людей” вокруг формулы — те, кто уехал.
Многие приехавшие в города среднего размера из деревень, поселков и городов поменьше и поплоше больны уверенностью такого типа — там (у себя дома) мы были лучшими. Почему лучшими? Потому что мы ушли, вырвались, уехали, а все остальные остались. Большое количество “понаехавших” из городов среднего размера, в том числе и из Иркутска, в столицы убеждены в том, что лучшие — это они. Ибо они нашли в себе силы, амбиции, мотивации для того, чтобы сняться с якорей.
Тут важен один момент. Они считают себя лучшими не только относительно тех, кто окружал их в покинутой провинции. Они — лучшие и относительно тех, кто окружил их в местах новой жизни. Многие переехавшие в Москву иркутяне ставят себя выше оставшихся в Иркутске иркутян, но при этом оценивают себя как людей более высокого качества, нежели коренные москвичи. Отъехавшие дальше на Запад уверены в том, что у себя на родине они были “солью земли российской”. Но и в новых отечествах они круче всех, кто там родился и живет. Мои знакомые, выбравшие для ПМЖ уютную Новую Зеландию, как презрительно величали “кивиками” тамошних чрезмерно улыбчивых граждан, так и величают до сих пор. Как считали их туповатыми, так и считают. А уж как часто приходится встречать бывших соотечественников, осевших в США и уверенных в том, что оставшиеся в России — это существа низшего порядка — например, с непреодолимыми инстинктами рабства, а в России нет места свободному человеку, однако и рядовые американцы — это просто клоны Фореста Гампа.
Записал когда-то себе в блокнотик замечательные слова одной гражданки Франции, бывшей россиянки: “Знаешь, Париж — это действительно лучший город на земле. Особенно, если выселить оттуда всех французов”.
Отрицать наличие описанного явления, наверное, невозможно. В конце концов, мне абсолютно не верится, что есть на земле люди, которые в эпоху столь динамичных трансрегиональных и транснациональных коммуникаций вообще не сталкивались с людьми описанного типа.
Во избежание возможных критических реакций хочу заметить, что специально использовал слово “многие”, а не “все” и даже не “большинство”. Правда, также совершенно сознательно воздержался от более нейтрального слова “некоторые”.
Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что не все такие. Но раз уж человек так устроен, что ему трудно обойтись без принадлежности к какому-нибудь сообществу избранных, то пусть уж это будут ушельцы. Они, по крайней мере согласно выбранному им стилю жизни, меняются в составе, а не мельтешат все время — одни и те же — перед глазами.
Золотой век
Интуитивно чувствовал, что “золотым веком” продажной любви стали 2001 — 2003 гг. Общество очухалось от дефолта, это были первые годы “потребительской революции” — по-своему забавные времена, лишенные какого-либо событийного и стилевого колорита (которого было с избытком, что в конце 1980-х, что в 1990-е), но отмеченные стремительным расширением “потребительского” опыта.
В 2001 — 2003 гг. произошла обычная для системы “расширенного капиталистического воспроизводства” конвертация “предметов роскоши” в “массовое товарное производство”. “Предметы роскоши” чуть подешевели, и их стало очень много, масса начала зарабатывать чуть больше — ищущие друг друга одинокие сердца массовых производителей и массовых потребителей нашли друг друга.
Коснулся сей процесс и сферы сексуальных услуг.
В 2001 — 2003 гг. российский человек со средними во всех отношениях доходами неожиданно, с некой смесью удивления и опаски, открыл, что он может позволить себе пользоваться услугами “девушек по вызову”. Открыл, что продажная любовь не распадается на запредельно высшие и отвратительно низшие фракции, — она уже не удел “правящей элиты” и водителей-“дальнобойщиков” с гастарбайтерами. Открыл, что существует продажная любовь для среднего класса, для людей, скажем так, “интеллигентных”. А продажной любови, да и не раз, “интеллигентному человеку” хотелось давно — со времен, когда он читал о ней в советских книжках.
Бесы стреляли в ребра седобородых очередями. Добропорядочные отцы семейств сходили с ума. Женам было лучше не уезжать с детьми в санатории.
В опустевших квартирах поселялась коммерческая любовь. Любовно сваренный на неделю борщ прокисал, ибо он в последнюю очередь интересовал оставшихся якобы в одиночестве “мужеотцов”. Кстати, не знаю ни одной семьи, которая распалась бы из-за того, что “мужеотец” пользовался услугами “девочек по вызову-и-ответу”, хотя шалости сбрендивших нередко выползали наружу. Женоматери как-то сносили все это. Хотя, наверное, где-то и бывали семейные распады. Если честно, я очень боялся в те годы, что какой-нибудь “папаша” совершенно по-мопассановски обнаружит собственную дочь среди вызванных барышень. Тем более слухи про такие ситуации ходили.
А гостиницы, набитые командировочными, прибывшими на разные “конференции”, ночами в те времена тряслись как холодильники советского производства. Тоже пребывавшие в угаре массового потребления проститутки набрасывались табунами в гостиничных холлах и лифтах даже на людей в двухлетних джинсах и с томиком Рильке под мышкой.
Знаменитые “мужские разговоры за баб” сводились в эти годы к разговорам о том, за сколько, с кем, по какому телефонному номеру. Особая мифология возникла вокруг подрабатывающих волшебными телами студенток германского отделения Лингвистического университета и учительниц начальных классов. Почему-то считалось обязательным отметить тот факт, что студентки-германистки приезжали на дело — в очках. Один мой приятель, когда мы вышли из такого многочасового разговора покурить на улицу, заметил: слушай, у меня ощущение, что нашим мужикам бесплатно уже никто не дает.
Годы прошли. “Угар нэпа” несколько спал. Жизнь вошла в обычную колею. Однако в недавней беседе один человек, работавший шофером в сфере сексуальных услуг, подтвердил мои прежде совершенно субъективные догадки: 2001 — 2003 гг. — это были годы скачкообразного роста доходов в этой сфере. “Золотой век” массового коммерческого либертинажа.
В клубе
Пьяненький “бывший студент”:
“Вспоминаю все ваши разговоры про социально-антропологические наблюдения. Вот посмотрите вокруг. Видите, как за последние пять-шесть лет уменьшилось количество геев. И как много стало лесбиянок. А все потому, что геи свалили в Москву и Питер. А лесбиянкам ехать некуда — у лесбиянок нет своей мафии. Поэтому они теперь так бросаются в глаза. Это во всех провинциальных городах такая тенденция”.
Советую ему бросать бизнес и уходить в социальную науку. У него уже целый концептуализированный социальный феномен в кармане.
Рассказывает женщина лет пятидесяти:
“Дедушка с бабушкой у меня были из деревни — из Воронежской области. Я их язык не всегда понимала. Маленькая была, отправил меня как-то дед купить └котЁлки”. Я все магазины обошла, всех продавцов опросила — никаких └котЁлков” нет. Возвращаюсь домой, говорю: нет, дедушка твоих └котЁлков”. Дед развозмущался: как же нет, если они везде продаются? Бабушка в другой комнате почуяла неладное, выходит и объясняет: └котЁлки” это баранки оказались.
Ковшик бабушка называла └корец”. Пришли как-то в гости одноклассники брата, она при них что-то про └корец” и высказалась. Так одноклассники потом брата └корецом” до самого окончания школы называли”.
2008
Подарок родителям
В чьем-то журнале: “Не знаете, где можно купить хорошую копию пинкфлойдовской └Стены” маме?”
“Пинк Флойд” — маме!!!
Вот вроде все понятно, но все равно как-то смешно.
Когда-нибудь напишут что-нибудь вроде: “Не знаете, где можно достать хорошее видео └Placebo” — дедушке?”
Социальные трансформации и метаморфозы интерпретаций
Аналогия совсем натянутая, но не выходит из головы. Хорошо описан “эффект репрессий”, когда людям казалось, что их конкретный посаженный родственник не виновен, арестован по ошибке, а остальные — действительно шпионы разнообразных разведок.
Неоднократное наблюдение из современной действительности — обычно “снимается” с общения с разнообразными “дедушками-бабушками”. Всевозможные “хозяева жизни” определяются ими исключительно как воры и бандиты, наворовавшие и награбившие, но конкретный родственник или близкий в другой степени — на джипе с парой фирм в собственности превозносится как уникальный человек, столь многого самостоятельно добившийся. Как пример для подражания, как повод для семейной гордости…
Сегодня семидесятилетняя женщина изливала подобные панегирики по поводу своего внука… через полчаса после того, как кляла разнообразных новорусских буржуев на чем свет стоит.
Указ о кухаркиных хлебопашцах
Забавный материал для психолингвистов, ну или кто “этим” занимается.
Есть в “историческом дискурсе” кое-какие слова-выражения-фамилии, которые очень хорошо ложатся на память даже самых нерадивых.
Третий год, проверяя ЕГЭ по истории, я замечаю, что значительная часть школьников, явно мало что знающих в истории, сует в ответы (к месту и не к месту) три вещи: “указ о вольных хлебопашцах”, “выход из Лиги Наций” и Лорис-Меликова.
Видать, как-то особенно красиво звучат эти словосочетания, раз так надежно оседают в памяти.
Сисадмины
Среди сисадминов три доминирующих типажа.
1. Самый приятный. Этакий “доктор Ливси”. Тот самый, с улыбкой, из мультика. “Что это у вас — расширенная печень? Прекрасно! Прекрасно! Вирусов напустили? Замечательно! Принтер запортачили? Великолепно, просто великолепно!”
2. Самый часто встречающийся. Не знаю, с каким героем детской литературы сравнить, но таких сисадминов видели все. Разговаривают через губу, на лице читается только одно — презрение ко всем пользователям-лохам сразу и внутреннее сожаление, что когда-то развитие компьютерной техники пошло по пути “персоналок”, а не тех махин, что были в советских НИИ.
3. Редкий. Зануда-Знайка. Этот не просто что-то чинит, но и подробно объясняет суть поломки, и как ее избежать, и как он ее мог бы отремонтировать десятью альтернативными способами…
Заметим, что в этих трех типах сисадминов представлены все три возможных варианта взаимоотношения элиты и массы — снисхождение, презрение и просвещение….
Кстати, открытым остается один вопрос. Меняет ли сисадмин свой “внешнеполитический имидж” в зависимости от оплаты и конторы, в которой он работает. Иначе говоря, “Доктор Ливси”, например, остается собой, работая как в банке, так и в заштатной конторке с тремя сотрудниками?
Зануда-Знайка, наверное, никогда не меняется.
А вот второй типаж может “смягчаться” под влиянием зарплаты и статуса организации?
“Куда ушел ваш китайчонок Ли?”
Тетенька была директором вагона-ресторана. Дело было чуть меньше двадцати лет назад, я работал проводником в поезде и с интересом присматривался к ее деятельности. Во-первых, потому что она была матерью моей одношкольницы, во-вторых, в условиях перестроечного дефицита она проворачивала через вагон-ресторан такие дела! Как там Жеглов говорил: “Это же Клондайк, Эльдорадо!”.
А где-то с год назад я ехал в поезде, пошел в вагон-ресторан и обнаружил ее. Внимание: она работала директором вагона-ресторана. Перестроечная бизнес-леди за 18 лет не продвинулась ни на этаж — ни социальным лифтом, ни по социальной лестнице.
И опять возник стародавно мучающий меня вопрос. Почему практически никто (я, честно сказать, никого не знаю) из “советской буржуазии” (в народе их называли “торгашами”, Райкин обозначил формулу: “завсклад, товаровед, директор магазин”) не пробрался в новорусский капиталистический класс?
Этот класс сформировали партийцы, комсомольцы, бандиты, теневики, слегка хозяйственники, совершенно “случайные” личности, которые незадолго до этого изображали из себя поэтов в дырявых носках, а директора вагонов-ресторанов остались теми, кем были. У них ведь были и деньги, и доступ к товарным потокам, и связи, и умение ладить с людьми, и жилка рискованности.
Почему столько ресурсов не сработало? Быть может, обилие этих самых ресурсов подвело?
Библиотека Вавилонского пленения
Первый раз я о таком услышал от одного чела, с которым учился в университете. Он когда поступал и писал вступительное сочинение, то выбрал тему — анализ каких-нибудь произведений совлита про комсомольцев-строителей. Поскольку нормальный человек такими произведениями особо не зачитывался, этот парень сам выдумал трех-четырех авторов, сюжеты их книг и проанализировал их. Сочинение, кстати, не прокатило, что забавно. Интернета тогда не было, проверить авторов и книг “на реальность” у проверяющих не было возможностей. А объемы всякой издаваемой макулатуры были большие — где уверенность, что не пропустил нескольких так впечатливших абитуриента книжек? Но, видимо, как-то догадались профессионалы с филфака. Наверное, это был не первый случай.
Какой разительный контраст? Сейчас задача препода — обнаружить спертое студентом из Интернета, а тогда — сочиненное им самим.
Ну, всяческие цитаты “из великих”, для того чтобы использовать их в качестве эпиграфа к сочинению, многие сочиняли. В одной телепрограмме, с автором которой я близко знаком, сочинялись и номинальные авторы цитат, которые с умным видом приводились в самих передачах.
На три курса старше меня учился один гений, который писал диплом по Шпенглеру. В библиотеке тогда был только первый том “Заката Европы”, так гений, особо не парясь, написал за Шпенглера второй том и защитил диплом по обоим томам.
Другой знакомец с философского факультета предавался по молодости богоискательству и написал курсовую работу по идеям представителя протестантской т. н. “диалектической теологии”, полностью приписав собственную теологическую концепцию сему “представителю”. Научрук, сам не чуждый после алкогольной комы “погрустить о чем-то непонятном”, был в восторге от курсовой и бросил все силы на поиски подлинных текстов ее героя.
Давняя моя мечта — собрать бы хрестоматию таких вот выдуманных авторов-текстов-цитат. Получился бы такой “коллективный Борхес”.
Оговорка по Клаузевицу
Вот выступает офицер по телику, получивший награду за наказание великой военной державы — Грузии. Ему написали: “Я горд за своих подчиненных, проявивших высокие моральные и боевые качества”. Он пытается отвлечься от бумажки и говорит, что, мол, горд за своих солдат, проявивших свои высокие моральные и деловые качества.
Времена изменились. И вояка, действительно подставлявший свою шкуру под реальные пули, говорит этой оговоркой про эти времена — все.
Эпоха вечной молодости
Бывших “девачек”, чей формативный возраст выпал на перестроечное недопотребление, вычислить легко (теперь ведь диктатура “женщин без возраста” — непонятно, кому сколько лет). Они лучше купят 30 шмоток по тысяче рублей каждая, нежели одну за тридцать тысяч рублей.
“Вы красиво одеваетесь, — сказал я когда-то одной студентке, — но вы всегда в двух нарядах”.
“Потому что каждый из них стоит по полторы тысячи условных Е”, — гордо ответила мне она.
Так я и понял, что “количественно-шмоточное” или “добрендовое” поколение следует отделять от “брендового”.
Если одевается дорого и однообразно, то молодая. Если разнообразно, то в возрасте. А то по лицу и фигуре теперь не разоблачить.
Традиционные ценности
Кризис, кстати, может помочь укрепить и даже спасти множество семей. Во-первых, интуитивно трудности люди стремятся переживать в кругу пусть и обрыдших, но близких людей. Во-вторых, как, кстати, мне уже откровенно призналась пара знакомых, вынужденное секвестирование личных расходов может затронуть “любовниц”. Один так прикольно и выразился: “Маринку, видимо, придется секвестировать”. Ну что же? Жена Светка, я думаю, не будет против.
Так что как-то даже уместно, что кризис попер в “год семьи”.
Специфика туристического мышления
На забавную вещь обратил внимание. Среди моих знакомых, наверное, треть, а может половина бывали в Таиланде. Некоторые по нескольку раз.
Кого ни спросишь: а что там сейчас происходит? А в связи с чем мятежи? А кто с кем и из-за чего борется?
Нет ответа. Никто ничего не знает. Отдыхая там, никто вообще толком не имел понятия, как устроена эта страна, кто там правит и из-за чего может случиться то, что там происходит сейчас.
Интересно, в начале 1950-х американские туристы знали, кто такой Батиста и кто такой Кастро?
В ожидании посевной
Интересная фишечка у людей, потерявших или теряющих работу (привожу, ибо слышал уже с десяток раз): “Говорят, что до МАРТА искать работу не имеет смысла”.
Откуда взялся этот март? Может, календарные стереотипы — кончится зима и все будет по-другому? Может, аграрные архетипы всплывают — будет весна, начнется посевная, появится работа? Или кто-то что-то из весомых аналитиков ляпнул?
Циничный вариант реакции на эту фразу: до марта КАКОГО ГОДА?
Интересно, у теряющих работу на Западе тоже используется какой-то временной психологический порог трудностей?