(составители А. Василевский и П. Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2009
“АПН”, “Афиша”, “Взгляд”, “Власть”, “Волга”, “Время новостей”, “WIN.RU”, “День литературы”, “Завтра”, “Иностранная литература”, “Институт Катона. Русский проект”, “Искусство кино”, “Итоги”, “Коммерсантъ”, “Коммерсантъ/Weekend”, “Компьютерра-Онлайн”, “Культура”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Liberty.Ru/Свободный мир”, “НГ Ex libris”, “Нева”, “Новая газета”, “Новая Юность”, “Новые облака”, “Новые хроники”, “OpenSpace”, “OZON.ru”, “ПИТЕРBOOK”, “Полилог”, “Политический класс”, “ПОЛИТ.РУ”, “Русский Журнал”, “Русский обозреватель”, “СловоWord”, “SvobodaNews.ru”, “Топос”, “Урал”, “Частный корреспондент”
Аркадий Бартов. “Новояз” в литературе и в жизни. К 60-летию выхода романа Джорджа Оруэлла “1984”. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 3 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“Необходимо отметить, что многие приемы, использованные при конструировании новояза, являются естественными для некоторых групп языков: так, использование сложносокращенных слов характерно для русского и немецкого, словообразование путем добавления к слову префиксов и суффиксов — для агглютинативных языков и т. д. Не может служить признаком новояза само по себе образование эвфемизмов, которое также является естественным языковым процессом. Кроме того, любой язык содержит в себе отдельные элементы новояза, поскольку любому естественному языку присуща регулятивная функция (воздействие на адресата с целью создать у него определенное представление о предмете или побудить его к совершению каких-либо действий). Поэтому в лингвистике и социальной философии термин „новояз” используется лишь по отношению к ситуации, когда конструктивные элементы новояза преднамеренно и массово используются для воздействия на сознание человека”.
Александр Беззубцев-Кондаков. Три героя Василия Розанова. — “Урал”, Екатеринбург, 2009, № 3 <http://magazines.russ.ru/ural>.
“Помимо героя по имени Розанов у Розанова-автора были и другие духовно близкие ему герои — Федор Достоевский, Григорий Распутин, Айседора Дункан… Соседство этих трех имен лишь на первый взгляд может показаться случайным”.
См. также: Александр Беззубцев-Кондаков, “„Противный” Розанов” — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2009, № 3 <http://magazines.russ.ru/sib>.
Станислав Белковский. Маргинал. Несколько слов на прощание. — “АПН”, 2009, 27 марта <http://www.apn.ru>.
“Но главное про Цымбурского я бы сказал так: Вадим Леонидович был настоящий, эталонный Маргинал”.
“Он был Маргинал, который стоит на самом краю истории и потому имеет возможность заглянуть за край. Узнав то, о чем не положено говорить вслух. Он был Маргинал — как всякий истинно русский, который живет на границе обитаемой суши, ощущает себя живущим на этой границе и делает выбор: окопаться у границы или начать безуспешные поиски центра Земли”.
“Если России суждено выжить, ее откачают и реанимируют Маргиналы”.
Киви Берд. Google великий и ужасный. — “Компьютерра-Онлайн”, 2009, 3 февраля <http://www.computerra.ru>.
“[Грег] Конти [в своей книге „Загугленная безопасность”] демонстрирует, каким образом базы данных Google могут быть использованы кем-то с отнюдь не лучшими намерениями, даже если сама корпорация продолжает придерживаться своего знаменитого девиза „Не быть злом” (Don’t be evil). В частности, показано, что информационные „хлебные крошки”, которые оставляет всякий пользователь при обращении к поисковым сервисам, дают широкие возможности для составления всеобъемлющего профиля на человека. Или что почта Gmail может быть использована для отслеживания персональной сети друзей и знакомых. А, скажем, карты Google Maps и инструменты определения местоположения могут раскрывать адрес вашего дома, работодателя, семьи и друзей, планы поездок и прочие намерения. Рекламные сервисы Google AdSense и DoubleClick помогают отслеживать ваши перемещения по вебу. Наконец, массивы информации, накапливаемой в Google и других онлайновых компаниях, могут подвергаться утечкам, теряться или изыматься по предписанию суда, а впоследствии использоваться для кражи личности или даже шантажа”.
“Мало кто уже сомневается, что Google в масштабах планеты, Baidu в Китае или Yandex в России стали инстанциями, принимающими ключевые решения о доступе
к информации. Однако это вовсе не значит, что все мы оказываемся за дверью и не в силах повлиять на эти решения”.
Борис Борисов. Похвальное слово ГУЛАГу. — “Русский Обозреватель”, 2009,
5 марта <http://www.rus-obr.ru>.
“Все эти люди — то есть мы все — достойны того, чтобы сесть. Все. Все до одного. Только младенцы у нас без греха. Любая активность в нашей стране связана с целым букетом преступлений и правонарушений”.
“Любое „торжество закона” в нашей стране упирается в необходимость ГУЛАГа. <…> Любить законность и любить ГУЛАГ — по сути одно и то же. Либо ГУЛАГ — либо беззаконие, всеобщее воровство и произвол”.
“Есть ли способ избежать неизбежности ГУЛАГа? Да, конечно. Существует идеальное устройство общества, в котором нет ни тюрьмы, ни зоны. Создал его Царь Справедливости Хаммурапи. Идея справедливости заключается в простой дихотомии наказания: либо штраф, либо смертная казнь. И никаких зон, телогреек, этапов и бараков”.
Статья снабжена примечанием: “От редакции: Статья публикуется в порядке дискуссии. Мнение редакции может не совпадать… Ну вы поняли”.
Михаил Бударагин. О всемирной отзывчивости. — “Взгляд”, 2009, 13 марта <http://www.vz.ru>.
“Россия — вопреки всем „урокам дружбы” — предельно нетолерантная страна: мы не принимаем толерантность как Правило о том, что чужие равны нам, не верим этой простой для Европы идее. Не потому что мы „новые варвары” (хотя очень похожи), а всего лишь потому, что в России нельзя верить написанным Правилам: они обязательно где-нибудь да соврут, сколько раз проверено. В России нужно верить только живой жизни, потому мы не толерантны, но очень — как все наше пространство — восприимчивы”.
“Русская всемирная отзывчивость — как киевлянка, которая едет на конкурс европейской попсы с русско-украинской песней, написанной грузином, — едва ли не единственное, что мешает нам создать национальное государство, существование в рамках которого, может быть, и есть последний исторический шанс России”.
Дмитрий Быков. Гоплит-2009. Гидропонные бестселлеры марта: “Метро 2034” Дмитрия Глуховского и “Р.А.Б.” Сергея Минаева. — “Новая газета”, 2009, № 29,
23 марта <http://www.novayagazeta.ru>.
“Если бы Минаева не было, его следовало бы выдумать, поскольку эпоха суверенной демократии воплотилась в его личности, карьерах и текстах с идеальной, исчерпывающей полнотой. <…> все это делает Минаева не столько реальным лицом, сколько персонажем Пелевина, если бы Пелевину вдруг стало интересно описать мир нулевых в более или менее реалистическом стиле”.
“<…> Глуховский лучше придумывает: у него вообще есть талант — сомневаюсь только, что писательский, потому что писатель должен, как ни странно, уметь писать. Из Глуховского получился бы замечательный сценарист компьютерных игр, в которых неотличимые монстры бесперечь нападают на героев, чьи убеждения и мотивации исчерпываются простейшими опциями: вперед, вверх, стрелять…”
Дмитрий Володихин. Плюсы и минусы “красного ренессанса”. — “Новые хроники”, 2009, 5 марта <http://novchronic.ru>.
“<…> был бы „красный ренессанс” нацелен на склеивание позвонков двух столетий — XX и XXI, — цены б ему не было. Но вместо этого он начал играть роль мощной разрушительной силы. Кого славили и славят его творцы? Коммунистическую элиту”.
“Я там жил, да. И мне там в общем и целом нравилось. Вот только не хватало общего смысла”.
Андрей Воронцов. Политкорректный фоторобот мастера. — “Литературная газета”, 2009, № 9-10, 4 — 10 марта <http://www.lgz.ru>.
“Варламов — человек литературной системы. Он писатель осторожный, я бы даже сказал — осторожненький. <…> Литература — это хор, в котором в виде исключения участвуют даже безголосые. А Варламов — отнюдь не безголосый. Но Варламов — явление законное, а Булгаков, как сказал Пастернак, — незаконное. Булгаков непредставим в системе жизненных и творческих координат Варламова. Вот Пришвин — пожалуйста, оттого и книга Варламова о Пришвине в „ЖЗЛ” вышла удачной”.
Александр Генис. Как пришить голову профессору Доуэлю. Читатели отметили 115 лет со дня рождения Александра Беляева. — “Новая газета”, 2009, № 27,
18 марта.
“У Беляева был своеобразный дар к созданию архетипических образов. Книги его ужасны, сюжеты примитивны, стиль отсутствует вовсе, но герои запоминаются и остаются в подкорке. Беляев не был советским Уэллсом, он был автором красных комиксов. Его герои вламывались в детское подсознание, чтобы остаться там до старости. Сила таких образов в том, что они не поддаются фальсификации, имитации, даже эксплуатации. Сколько бы власть ни старалась, у нее никогда не получится то, что без труда удается супермену. Одновременно с любимой картиной нашего детства „Человек-амфибия” на экраны страны вышел первый в СССР широкоформатный фильм — безумно дорогой „Залп Авроры”. Картину про Ихтиандра посмотрели 40 миллионов, про революцию — два, и ни один не запомнил”.
Евгений Головин. Рембо неистовый. — “Завтра”, 2009, № 11, 11 марта <http://zavtra.ru>.
“Переводить поэзию совершенно безнадежно: и легкую, и трудную. В легкой поэзии пропадает изящество и легкомыслие, свойственное поэту, чувствующему легкомыслие языка, в трудной поэзии трудность и глубина отечественного языка подменяется сложностью и непонятностью стихотворной фразы. В результате — запутанная головоломка, составленная из непонимания подлинника и незнания языка, потому что иностранный язык хорошо знать нельзя принципиально. Увиденные глазами двух иностранцев, дожди идут иначе, птицы летают иначе, бомбы взрываются иначе. Эти иностранцы к тому же индивидуально различны. Два непонимания, помноженные друг на друга, дадут полную неразбериху, вызовут удивление и переводчиков и поэта. Особенно касается сие современной поэзии, где автор сам желал бы какого-нибудь разъяснения, потому что, уступая инициативу словам, он хотел бы угадать, таят ли какой-либо смысл строки, что зачастую стоили столько труда. „Стихотворение имеет тот смысл, который ему дают”, — сказал Поль Валери. Но автор стихотворения может с ним не согласиться: я чувствую некий смысл, но черт меня возьми, если я его понимаю”. Далее — про “Пьяный корабль” Рембо.
Гордый великоросс. Беседу вел Евгений Белжеларский. — “Итоги”, 2009, № 12 <http://www.itogi.ru>.
Говорит Ник Перумов: “Толкиеновская эпопея имеет вполне четкий политический подтекст. Это противостояние Востока и Запада. И когда мой народ показывают в книге в виде орд с Востока, монструозных орков, надо как-то отвечать”.
“Хочется к штыку приравнять перо, перейти к чему-то современному и откровенному”.
“Пора вернуть себе уверенность, почувствовать почву под ногами. А то ведь у нас даже слово „русский” произносить неприлично, только „россиянин””.
Лев Данилкин. “Окуджава”. — “Афиша”, 2008, 20 марта <http://www.afisha.ru/blog/21>.
“Очень странная книга, с которой сложно иметь дело — потому что автор исходит из трех абсолютно неочевидных, а называя вещи своими именами, так и нелепых предпосылок: Окуджава — выдающийся поэт и прозаик, Окуджава — советский Блок, Окуджаву могут не любить только законченные скоты из „Русской партии”. <…> И мало что раздражает так, как это вторжение в твое личное пространство, несоблюдение дистанций: это навязчивое „мы” — мы, поклонники Окуджавы. У нас у всех есть странные предпочтения — и, да, почему бы не рассказать о них, но с такой безапелляционностью?! Ему не приходит в голову вообще задать вопрос: а почему так много людей никогда не воспринимали Окуджаву всерьез? Почему у очень многих людей его проза всегда вызывала отторжение, поэзия казалась чересчур сентиментальной и романтичной, а голос — невыносимым?”
См. также статью Аллы Латыниной “Нам нравится наша версия” в настоящем номере “Нового мира”.
Лев Данилкин. Адресные мероприятия — 48. Жолковский. — “Афиша”, 2008,
22 марта <http://www.afisha.ru/blog/21>.
Говорит Александр Жолковский: “У меня нет одного любимого автора, ну и так далее, вы понимаете. Более того, по роду занятий я регулярно разбираю стихи, преимущественно любимые. Так, в „Звезде” за последние пару лет я напечатал разборы своих любимых стихотворений Седаковой („Неужели…?”), Лимонова („В совершенно пустом саду…”), Лосева („Пушкинские места”, за что Лосеву и мне публично влетело в РЖ от былого приятеля Н. В. Перцова) и ряда других. Я очень люблю стихи Кушнера, но до сих пор не собрался о них написать. Среди моих любимых, недавно вспоминавшихся — „Если правда, что Чехов с Толстым… ” и „Сахарница”. Дома мы часто читаем вслух также стихи Кибирова, Лимонова, Лосева. Недавно в связи с работой над статьей о футуристах перечитал „С парохода сойти современности…” Кушнера. В той же связи перечитал „Заклятие смехом” („О, рассмейтесь, смехачи!..”) Хлебникова и много над ним раздумывал. Тут могу дать вполне определенный ответ на ваш вопрос „Почему?” — потому, что это совершенно не смешно. Не в том смысле, что, там, скажем, грустно, или страшно, или неприятно, а в самом строгом и скучном смысле, что не смешно, а значит, при таком заглавии, плохо. Кстати, недавно в Лос-Анджелесе я побывал на выставке „Танго с коровами”, посвященной русской футуристической книге (до 1917 г.) и сопряженной с ней конференции, в ходе которой организаторша, не моргнув глазом, упомянула о „великом русском поэте Алексее Крученых”. Перечитал и его — но порекомендовать другим не могу”.
Григорий Дашевский. “Не зовите стихами мои исступленные строчки”. — “Коммерсантъ/Weekend”, 2009, № 11, 27 марта <http://www.kommersant.ru/weekend.aspx>.
“<…> по отношению к поэзии [Вениамина] Блаженного такой подход, обычный подход ценителей искусства, был бы неправилен, потому что его целью не были „звучно-прекрасные стихи”. Дело не в том, что тут мало искусства, а в том, что оно играет подчиненную роль. Как сказано в одном его стихотворении, „Не зовите стихами мои исступленные строчки, / Ведь стихи сочиняют поэты в домашней тиши, / Я же руки просунул сквозь прутья своей одиночки / И зову вас на помощь великою болью души”. Для самого Блаженного все эти сюжеты и картины были не фигурами речи и воображения, а попросту реальностью. Для этой реальности поэзия служит только внешним носителем, оболочкой”.
“Мы привыкли слова „визионерство”, „подлинный опыт”, „глубокие пласты психики” применительно к поэзии произносить как похвалу, и, наоборот — слова „всего лишь литература” мы говорим в осуждение. Но чтение стихов Блаженного напоминает нам об одной простой вещи: и визионерство, и подлинность, и глубина, и вообще „нелитературность” нам нужны только как эффекты самой литературы, как расширение ее границ. А когда в стихах мы действительно встречаем голую чужую психику, не косвенные признаки ее присутствия, не сдвиги и мерцание традиционных клише, а ее саму — то нам делается нехорошо. Нехорошо оттого, что и мертвых детей-зайчат, и душу-кошку, и мертвецов с сухими пальцами на сухих губах Блаженный не придумал, а увидел — оттого, что это не игра слов и воображения, а подлинный опыт. Этот опыт тягостен для нас не своей мучительностью, а своей подлинностью, в нем нет той невесомой, ненасильственной условности, которая собственно и делает искусство такой драгоценной — незаменимой — вещью”.
Олег Дивов. “Я — типичный Винни-Пух”. Беседу вел Василий Владимирский. — “ПИТЕРВООК”, 2009, 19 марта <http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub>.
“Настоящих буйных мало, вот в чем проблема. Русские фантасты в массе своей довольно спокойные люди — это нас и тормозит”.
Денис Драгунский. Недовольство мультурой. — “Частный корреспондент”, 2009, 18 марта <http://www.chaskor.ru>.
“„Простец”, „простой человек”, „неграмотный” — это не столько реальность, сколько интеллектуальный концепт. До того как появились грамотные, неграмотных не было, были просто люди. Неграмотного изобрел грамотный. Для разных своих нужд. Иногда — чтобы отстроиться от него, поиграть цветными перышками на сером фоне. Иногда — чтобы поставить его в пример другому грамотному, своему оппоненту. Апелляция к наивным простецам, которые при этом являются средоточием некоей важнейшей мудрости, недоступной ученым людям, — высочайший градус интеллектуального снобизма”.
Александр Елисеев. Традиция и молодократия. — Сайт популярной геополитики “WIN.RU”, 2008, 27 и 28 марта <http://www.win.ru>.
“Современный человек панически боится старости, видя в ней преддверие смерти. Сама же смерть однозначно считается злом, и с такой трактовкой мало кто спорит (даже в среде консерваторов.) Между тем еще совсем недавно люди были уверены в том, что смерть имеет и свою благую сторону (как и все в этом мире). Не будь ее, и человек постоянно, до конца мира, укреплялся бы во зле, которого в нашей реальности полно („мир во зле лежит”). Кое-кому, однако, именно что хотелось бы утверждаться во зле навечно, черпая оттуда черное могущество. И этот кое-кто очень боится оказаться по ту сторону, ибо знает, что ничего хорошего его там не ожидает”.
“Старость — показатель того, что человек идет к неизбежной смерти. Теперь представим себе, что человек к смерти все-таки идет, но его молодое тело не сигнализирует ему об этом, а погружает его в океан приятных иллюзий, заставляет привыкать к „вечной” молодости. Такой человек не будет готов к неизбежной смерти, и она придет к нему в расцвете сил. <…> Это будет невероятный шок для человечества”.
Сергей Жадан. Лукойл. Перевод с украинского А. Мильштейна. — “Топос”, 2009, 2 марта <http://www.topos.ru>.
…………………………………………………………………
Ох, эта смерть — территория, где не ходят наши кредитки.
Смерть — территория нефти, пусть она омоет его грехи.
Мы положим в его ногах оружие и золото,
Пушнину и мелко перемолотый перец.
В левую руку вложим ему последнюю модель нокиа,
В правую — грамотную ладанку из Иерусалима.
Но главное — тёлки,
две тёлки, главное — две платиновые тёлки.
………………………………………………..
Александр Иванов. Необходимость Большого стиля. Красивая страна с неповторимым стилем — чем не национальная идея? — “Политический класс”, 2009,
№ 49, январь <http://politklass.ru>.
“Получается, что заказчик на Большой стиль в России отсутствует. <…> Необходим творческий синтез всего того, что мы можем считать русским национальным, — это и наработки деревянного зодчества, и русское каменное зодчество, и русский модерн начала XX века, и конструктивизм, и сталинский „неоклассицизм”. Это будет некий сплав, но на основе русского конструктивизма, как наиболее современного явления. Нельзя жить только прошлым. Новый стиль должен быть максимально современным. Я и мои коллеги можем предъявить некоторые наши разработки. Но ведь неизвестно, к кому обращаться! К кому можно сейчас прийти со своими идеями? <…> Вопросы Большого стиля всегда решают идеологи, а не министры культуры. Ибо сохранение и создание нового национального стиля — прежде всего сфера идеологии. Ведь организация пространства, среди которого мы живем, — это вопрос самоидентификации”.
Автор статьи — художник-монументалист Александр Юрьевич Иванов. (Не путать с другими Александрами Ивановыми.)
Наталья Иванова. Литературный пейзаж накануне. Интервью с заместителем главного редактора журнала “Знамя”. Беседовали Ольга Цыкарева и Кира Егорова. — “Русский Журнал”, 2009, 1 марта <http://www.russ.ru>.
“Мне интересно не только критиковать, но и формировать литературный процесс. Я являюсь первочитателем и внутренним первокритиком многих произведений, которые потом вызывают активный интерес премиальных жюри, литературных критиков, литературных журналистов”.
“Я „включенный наблюдатель” — есть такой термин — и стараюсь включаться как редактор, но и дистанцироваться как литературный критик. Кстати, отнюдь не все публикуемое на страницах „Знамени” мне нравится. Мой вкус все-таки отличается от потребностей „Знамени” как коллективной литературной личности (а то бы, глядишь, с пустыми страницами выходил бы журнал: как поется в песне, я тебя слепила из того, что было). <…> Для меня было только два безусловных автора в современной литературе, о которых я написала в 1984-м и в 1989-м по монографии, — Юрий Трифонов и Фазиль Искандер”.
“Не хотелось бы никого обижать, но на самом деле я не считаю романы критиков — Павла Басинского, Владимира Новикова и других — необходимыми для современной литературы”.
Интересно девки пляшут! Беседу вел Илья Колодяжный. — “Литературная Россия”, 2009, № 11, 20 марта <http://www.litrossia.ru>.
Говорит Виктор Топоров: “<…> у нашей страны есть только один реальный выбор: между вменяемым полицейским государством и полицейским государством невменяемым, а всё остальное — так, бла-бла-бла…”
“А вообще-то я социалист, хотя и не социал-демократ: в возможности всеобщего полного и равного избирательного права я не верю”.
“Западная поэзия, по сути дела, умерла в 1950 — 1960 годы, и даже „жизнь после жизни” закончилась где-то в 1980-е”.
“Раньше я говорил: сначала должны уйти шестидесятники. Они как раковая опухоль. Потом к ним присоединились и семидесятники-метастазники, и восьмидесятники-коматозники. А теперь уж и сам не знаю”.
Максим Кантор. Проданное поколение. Социализм возвращается в Европу в чалме и не нуждается в европейской культуре. — “Новая газета”, 2009, № 25,
13 марта.
“Подобно тому как предельное обнищание создало люмпен-пролетариат, готовый на любую авантюру, так предельное обогащение создало люмпен-миллиардеров и точно так же вывело их за рамки общественного договора. Эти свободные от обязательств перед обществом богачи являются локомотивом сегодняшней истории”.
“Подлинная беда в том, что сама цивилизация, ее культура и история существовали как бы в кредит, и кредит этот был выдан на основе былых достижений. Вот этот, наработанный дедами капитал идей и идеалов и продолжали декларировать в исторических ведомостях — и полагали, что, живя на проценты с дедовских свершений, культура протянет долго. Нового Леонардо нет — зато есть Марсель Дюшан, который пририсует Джоконде усы; нового Шекспира не появилось, но есть Стоппард, который напишет реплику на пьесу „Гамлет”. После страшной войны и последних великих художников Запада — Пикассо, Камю, Белля, Хемингуэя — наступило время культурной ипотеки”.
Олег Ковалов. “Четвертый смысл”. — “Искусство кино”, 2008, № 10, 11 <http://www.kinoart.ru>.
“„Застава Ильича” (1963, режиссер Марлен Хуциев) — шедевр, с этим уже не спорят. Но фильм этот какой-то… „недосмотренный”. <…> Фильм вышел на экран сокращенным, с большими купюрами, переснятыми и доснятыми эпизодами — перемонтированным, переозвученным и даже переименованным так, что в самом названии слышалось что-то извиняющееся: „Мне 20 лет” — не взыщите, мол, за идейную незрелость. <…> В годы перестройки торжественно сняли с полки, несколько раз показывали именно оригинал — „Заставу Ильича” — на фестивалях, в киноклубах, в Музее кино и по ТВ, но поскольку действие фильма разворачивалось неспешно, а шел он 3 часа 10 минут, то если бы обычный телезритель одолел его, не отвлекаясь на телефонные звонки, перекуры, семейные дела и прочие естественные процедуры, его впору было бы награждать памятной медалью. Таких героев оказалось немного, и в курилках все дружно умилялись картинкам с трогательными романтиками, увиденными накануне „по телику”, и сетовали на быстротечность таких прекрасных времен, какими были 60-е. Именно эти расхожие банальности стали со временем определять восприятие „Заставы…” как произведения безобидного и беспроблемного, запрещенного по чистой случайности <…>”.
“Раскол с режимом, отраженный и выраженный „Заставой…”, идет по линии не социальных, а нравственных категорий: не „советизм — антисоветизм”, а „идеализм — цинизм”. Именно это разделение общества на романтиков и циников, людей веры и людей безверия уязвило власть имущих сильнее, чем если бы то была традиционная социальная критика, и это раздражение докатилось до высших этажей партийной номенклатуры: загорелась шапка и на тех, в кого и не метили авторы „Заставы…””.
“„Застава…” не история „трех товарищей”, а рассказ о вере, подвергаемой искушению. Если взглянуть на ленту именно так, то ее вроде бы вольная, „растрепанная” структура окажется на удивление логичной и стройной”.
Капитолина Кокшенёва. Сильная жизнь. — “Литературная Россия”, 2009, № 10, 13 марта.
“На самом-то деле, о чём умеет писать в полную силу Захар [Прилепин] — это о любви, свободе и „пацанской” дружбе”.
“<…> асоциальность-протестность в современных условиях, сумблимированная в литературу, стала стержнем обновления самой литературы. Это-то всем критикам (независимо от прежних позиций в литературе) и понравилось”.
Капитолина Кокшенёва. Стильная жизнь. — “Литературная Россия”, 2009, № 11, 20 марта.
“Сергей Шаргунов был денди. Высокий и изящный, громкий и чуть изломанно-пафосный, алогичный и зажигательный. Денди митингов и молодежных тусовок. Ему нравилось модное общество и экстравагантные жесты (отдать премию „сидельцу”
Э. Лимонову). Ему нравилось, что он чей-то соперник”.
“Самому Сергею Шаргунову (так вижу я) нравится именно стильная жизнь — он уже отвоевал свое культурное пространство. Книга „Птичий грипп” — это политические осколки, отлетающие от автора как прощальные и пережитые, но все еще закрывающие от нас пространство души Сергея”.
Симон Кордонский. “Наш город”. Призрак на болоте. — “Частный корреспондент”, 2009, 25 марта <http://www.chaskor.ru>.
“Питерцы искренне обижаются, когда до них доходит, что я вижу не красоты Питера, а закомплексованных, недоговороспособных и необязательных людей в сыром, мрачном, холодном Санкт-Петербурге с его неухоженными, но разукрашенными зданиями-казармами, расставленными как на плацу, вперемешку с траченными временем и плохо отремонтированными (крадут, крадут…) памятниками имперской и сталинской архитектуры”.
“В питерском говорении о „нашем городе” присутствует (если не доминирует) неприятие актуальной физической и социальной фактуры Санкт-Петербурга. В рассказах о „величии” актуальный город замещается предельно идеализированным Питером, который можно — при соответствующем настрое — извлечь из города актуального, если рассматривать его при определенном освещении, в определенное время года, да еще в определенном ракурсе: забравшись на парапет, вывернув шею и балансируя каким-нибудь пухлым „Словарем русских писателей””.
Круглый стол. К 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 3.
Говорит Елена Иваницкая: “Если назвать полемикой то, что произошло между Гоголем и Белинским из-за „Выбранных мест…”, то Гоголь вышел победителем тогда и остается им по сию пору. К сожалению. Но разве это был спор? Гоголь нарисовал фундаменталистскую православно-государственническую утопию, а Белинский закричал, срывая голос, что не хочет такой жизни ни для себя, ни для России. Я тоже не хочу. Но мало ли чего мы с Белинским не хотим!..”
Константин Крылов. Цымбурский. Он был другой — и он был один. — “АПН”, 2009, 24 марта <http://www.apn.ru>.
“Я так надеялся, что он переживет этот год, ну хотя бы этот год. Он уже не надеялся. В последнем разговоре — по телефону, второпях — Вадим сказал, что у него больше не осталось зла жить”.
“Цымбурский увидел третий вариант. Русское геополитическое отступление конца двадцатого века — это не только и не столько разгром и поражение. Это естественный конец любого похода: возвращение домой”.
“Что же такое — „Остров Россия”? Это самодовление, самодостаточность, самостоятельность. Способность быть миром в себе и для себя — и обойтись без остального мира, который, по сути, морок и одержимость которым стоила русским крови, пота и слез, не дав ничего взамен. Земли, страны и народы, которые мы потеряли и о потере которых так скорбели, на самом деле не стоят нашей привязанности к ним. Это всего лишь „лимитроф”, хотя и „великий” — пространство, достойное лишь голой манипуляции, точечного минимизированного вмешательства. Только исконно русские земли — это настоящая Россия, все остальное — это „завоевания и приобретения”, которые могут быть полезными или вредными, но которые никогда не станут нами”.
См. также: Егор Холмогоров, “„И всякий остров спасся”. Памяти Вадима Цымбурского” — “Русский обозреватель”, 2009, 23 марта <http://www.rus-obr.ru>.
Илья Кукулин. Форматирование доверия. — “OpenSpace”, 2009, 4 марта <http://www.openspace.ru>.
“Насколько можно понять, и поклонники, и оппоненты Верочки [Полозковой] сочли, что присуждение премии „Неформат” есть заявка на передел литературного поля, а цели у этого грядущего передела будут откровенно популистскими”.
“Присуждение „Неформата” в очередной раз демонстрирует, что в России разрушены или дискредитированы институты публичной экспертизы в области культуры; одним из них является литературная критика. В другой ситуации награждение Полозковой вызвало бы не растерянность одних и радостные реплики других (вроде „Наконец-то все поймут, что такое настоящая поэзия! Наконец-то придет лесник и пошлет всех на фиг!”), а несколько содержательных статей о том, какого рода поэзию представляет Полозкова (и какого рода прозу — Рапопорт), в рамках какой системы координат произведено награждение и т. д.”.
“Сейчас поэзию хотят сделать набором иррациональных, самодостаточных и возвышенных переживаний (эстетический феномен „возвышенного”, согласно работам современных философов, может быть не только романтичным, но и брутальным, и даже шокирующим). Пусть в поэзии будет сколько угодно примет современности, брутальных или дискомфортных описаний страдания, но место ей может быть отведено только в частной, приватной жизни, в сфере „культурного досуга”. Такое пожелание и даже требование к поэзии со стороны истеблишмента или его значительной части — очевидно, тенденция долговременная. Этого не нужно бояться, но это стоит понимать”.
Станислав Лем. Моим читателям. На грани литературы, философии и футурологии. — “НГ Ex libris”, 2009, № 11, 26 марта <http://exlibris.ng.ru>.
“<…> я пользуюсь удобным случаем, чтобы объясниться — то есть чтобы разъяснить, почему каждая моя следующая книга все меньше похожа на прежние, получившие ваше признание”.
Открытое письмо Лема читателям было опубликовано в журнале “Polska” в № 5 за 1973 год. Переводчик — В. И. Язневич.
“<…> я считаю, что такая „нормальная” литература, каковой является science fiction, с каждым проходящим годом оказывается во все большей опасности. Эта опасность не в том, что возникла „страшная конкуренция” в виде фильмов, телевидения, средств массовой информации, и поэтому люди предпочитают смотреть в маленький или большой экран, а не читать книги. Опасность в том, что мы теряем ориентацию в нагромождении мировых событий, то есть мы не можем определить их реальную иерархию — различить степень их влияния на нашу нынешнюю и дальнейшую судьбу. Мы чувствуем, что цивилизация в своем поступательном движении отрывается, что ее отрывают от традиционных исторических корней, поэтому она должна зондировать свое будущее, она должна сегодня принимать решения, последствия которых спасут или погубят наших детей и внуков. Такое положение дел выше наших сил, и его иногда называют future shock — шок будущего, потрясение от видения непостижимого, раздираемого противоречиями, но вместе с тем и неотвратимо приближающегося будущего. Это положение дел застало литературу и science fiction неподготовленными. То, о чем сегодня говорит „нормальная” беллетристика, как и то, что рассказывают разукрашенные книги SF, уходит и уводит от мира, который есть, и тем более от мира, который стоит у ворот, — у ворот, ведущих в XXI век”.
Владимир Мартынов. “Нет более неадекватного сообщества, чем музыканты”. Композитор-некомпозитор с интересом смотрит на лондонский провал своей оперы-неоперы. Беседу вела Екатерина Бирюкова. — “OpenSpace”, 2009, 23 марта <http://www.openspace.ru>.
“В современном понятии дизайн — это что-то внешнее и декоративное, а на самом деле — это первичное и основополагающее. Сейчас мы входим в эпоху нового дизайна, где дизайнер — человек, который комбинирует разные стили, — становится важнее художника, который создает авторские вещи. Позиция такого художника — „великого артиста” — для меня неадекватна и смешна. Это все равно что, как в анекдоте об армянском радио, представление о сверхфантазии: вставить себе в задницу веник и изображать из себя райскую птицу”.
“Да, человек в том виде, в каком он есть, не может дальше существовать. Кризис, о котором уже столько сказано, непонятно чем кончится. Но чем бы он ни кончился, ясно, что в такое состояние современный мир привел именно человек”.
Александр Мелихов. Искусство — самооборона. — “Культура”, 2009, № 10, 12 — 18 марта <http://www.kultura-portal.ru>.
“<…> главная цель художественного творчества ровно та же, что и у всей прочей нашей духовной деятельности, — самооборона. Обеспечение хотя бы сколько-нибудь сносной картины мира, недостижимой без помощи иллюзий: реальность всегда слишком ужасна”.
“<…> пожалуй, самым изощренным изобретением в искусстве духовной самообороны оказалась вовсе не сказка, не мелодрама с неизбежным хеппи-эндом, в который поверить невозможно, но — трагедия: трагедия не только признает все ужасы мира, но даже намеренно их концентрирует, однако изображает человека среди этих ужасов красивым и несгибаемым. Пробуждая в нем гордость, а следовательно, и силу. Да, мы беспомощны перед мировым хаосом, но зато до чего прекрасны!”
См. также беседу Александра Мелихова с Еленой Елагиной: “Разрушает красоту не масскульт, а образованные жулики” — “Новая газета”, 2009, № 27, 18 марта <http://www.novayagazeta.ru>.
Юрий Милославский. Пушкин — Гоголь — Хлестаков. — “День литературы”, 2009, № 3, март <http://zavtra.ru/denlit/lit_index.html>.
“У нас нет никаких оснований, помимо ложно понимаемого „литературоведческого целомудрия”, отказываться от признания того, что автор „Ревизора” с упорством подчеркивал родство Александра Сергеевича с Иваном Александровичем. Выражаясь более определенно, скажем, что львиную долю пушкинского составляющего в культурном пространстве России первой трети XIX в. Гоголь — творческая и личностная противоположность Пушкину — расценивал именно как „хлестаковское” — искреннее, естественное, несомненно даровитое, полное внешнего блеска, хлесткое, но легковесное, аморальное и недостаточно „серьезное””.
“Мы попали под каток гламура”. Сергей Шаргунов о шлаке жизни и литературном счастье. Беседовала Анна Гилёва. — “OZON.ru”, 2009, март <http://www.ozon.ru/context/magazin>.
Говорит Сергей Шаргунов: “Я ничего не могу сделать с некоторым своим неверием, и зачем здесь притворяться. Я скорее мистик. Верю в закономерность происходящего, стараюсь делать хорошее, практически по молчалинскому рецепту: он говорил, что нужно не только быть ласковым со своей собакой, но и со своим слугой и собаку его погладить. В этом принципы внешней нравственности. Иногда я прихожу в церковь.
Я наблюдал в жизни очень неглупых людей, которые фанатично веруют, например, как Анастасия Ивановна Цветаева. Но у меня всегда был барьер. Случались некие чудеса, бывали сновидения, но ничто меня не подвигало к безоговорочной вере. Однако я за церковь. Я считаю, что русская церковь — это важный момент, пристанище. Правильно говорит Христос, что он пришел не к здоровым, а к больным”.
Анна Наринская. Договор с обманом. Судьба Булата Окуджавы по Дмитрию Быкову. — “Коммерсантъ”, 2009, № 38, 4 марта <http://www.kommersant.ru>.
“По мнению Дмитрия Быкова, „в русской жизни 1950 — 1990-х годов Булату Окуджаве выпало играть ту же роль, которая досталась Блоку”. И даже сильнее: „Окуджава был своеобразной реинкарнацией Александра Блока”. Обоих поэтов Дмитрий Быков ласково называет „трансляторами” и иногда нежно над ними подтрунивает: „Удивительное дело — эти трансляторы: когда есть что (в весьма узком диапазоне, ибо ловят не всякую волну) — транслируют. Когда нечего — пишут никакие тексты”. Насчет „трансляторов”, как ни дико звучит это слово в таком контексте, можно даже согласиться. И Блок, и Окуджава, выражаясь по-быковски, ловили волну. Но масштаб и, главное, глубина их „трансляций” несопоставимы. Через музыку Блока мы до сих пор улавливаем тектонические сдвиги породы, а лирика Окуджавы передает мелкие колебания грунта. Не желая того, Дмитрий Быков сам это и показывает”.
Наш советский Керуак. Беседу вел Юрий Васильев — “SvobodaNews.ru”, 2009, 5 марта <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Александр Кабаков: “Если человек хочет хоть что-нибудь понять про жизнь целого поколения русских городских людей, тогда называвшихся советскими, — даже нескольких поколений от середины 1950-х и едва ли не до нашего времени; про то, как они были устроены, как они прожили молодость и в каком-то смысле куда они делись; что они думали, какие у них были заблуждения, вкусы и так далее, — то надо читать Аксенова. Перефразируя известное выражение, Аксенов — это энциклопедия определенной русской жизни. Человек, который не только зафиксировал три поколения нас — советских, а потом и русских горожан, — но и в большой степени нас создал”.
Андрей Немзер. Отложенный выбор. Виктора Астафьева наградили посмертно. — “Время новостей”, 2009, № 36, 4 марта <http://www.vremya.ru>.
“Недоброжелателей у Солженицына в последние его годы (то есть в пору существования премии) хватало, а все его эстетические предпочтения отнюдь не обязательно разделялись даже теми, кто считал и считает его великим писателем. Но все же сколько-нибудь здравомыслящий наблюдатель литературного процесса (как бы сам он ни относился к автору „Одного дня Ивана Денисовича”) просто не мог вовсе отринуть совершенно железный аргумент: это его (Александра Исаевича Солженицына) премия; кого считает нужным наградить, того и награждает. Теперь этот аргумент не работает”.
“<…> Астафьев не нуждается в премии. Даже премии Солженицына. Можно предположить, что, премируя Астафьева, жюри выполняло ясно высказанное некогда пожелание Солженицына. Если так, то жаль, что Александр Исаевич переложил миссию награждения на своих доверенных лиц. При его жизни, думаю, недоумения было бы меньше. Или пряталось бы оно глубже. В решении жюри слышен грустный обертон: из здравствующих писателей награждать некого”.
Андрей Немзер. Интересный Окуджава и обычный миф. — “Время новостей”, 2009, № 39, 11 марта.
“Напоследок приведу одну „страшную догадку” Быкова: „кто не любит Окуджаву — втайне ненавидит и себя…” Если снять готический антураж („страшная”, „втайне”, „ненавидит”), звучит правдоподобно. Особенно в инвертированном виде: кто так любит Окуджаву, что видит в нем реинкарнацию Блока (а в Стругацких — Достоевского с Толстым вместе взятых), безусловно очень-очень любит себя. Нежного и удивительного, демократичного и аристократичного, несгибаемого и толерантного… Далее по списку.
В общем — интересного”.
Андрей Немзер. Анна Власьевна. — “Время новостей”, 2009, № 41, 13 марта.
“Умерла Анна Власьевна Уланова, учительница словесности, создательница единственного в мире музея Юрия Тынянова”.
Глеб Павловский. О лжецах. — “Liberty.Ru/Свободный мир”, 2009, 28 марта <http://www.liberty.ru>.
“Мы куда более радикальны в высказываниях вслух, чем в речах про себя. Именно так, а не наоборот, как обычно для тираний. Вслух мы вещаем нечто радикальное, отчаянно-резкое, непохожее на все, о чем размышляем сами или беседуем с теми, кому верим. Отчего хулилище является нормой гражданственности, дополняющее цивильное в общем непубличное поведение? Я и сам испытывал это временное превращение в бешеного тролля по невинным поводам и замечаю, кстати, что оно не лишено комфорта. <…> Мы тролли только на словах. Мы не заполнены (к счастью?) всей хулой, что высказали о жизни вслух. Про себя мы знаем что-то иное, видимо, более сложное; мы оперируем этой сложной реальностью и неплохо ориентированы в ней. Но это и значит, что мы лжем!”
Григорий Померанц. “Что значит — делай что хочешь?” Беседу вела Юлия Бурмистрова. — “Частный корреспондент”, 2009, 17 марта <http://www.chaskor.ru>.
“Когда меня арестовали, я спокойно взял яблоко и жевал его, смотря, как они роются в моих книжках. И действительно, я прошел эти три с половиной года — Лубянка, Бутырка, лагерь — без всякого надрыва, потому что я готов был на все. <…> Лагерь — это и есть театр абсурда. Когда я туда попал, мне было 32 года — прекрасный возраст для того, чтоб начинать отчужденную от плоти жизнь духа. Я был и физически здоров, и достаточно духовно зрел”.
“Во времена Большого террора я каждую неделю ходил в несуществующий ныне Музей новой западной живописи, стоял подолгу около холстов Моне или Сислея, приходя в моральное равновесие от обстановки, царившей в Москве”.
“Многим обязан я Зинаиде Александровне [Миркиной], потому что она в духовном отношении намного превосходит меня”.
После интеллигенции. Диалог Алексея Чеснакова и Бориса Межуева. — “Русский Журнал”, 2009, 25 марта <http://www.russ.ru>.
Говорит Алексей Чеснаков: “Мне кажется, что сегодня доминирует позднесоветское понимание интеллигенции как группы высокообразованных людей, претендующих на определенный моральный авторитет и особую политическую роль, отличную от роли власти и общества (или народа). При этом общество отнюдь не делегирует им этого авторитета. Очевидно, что когда в стране нет общественного мнения и нет гражданского общества, как это было в XIX веке и значительное время века XX, его функции выполняет мнение интеллигенции. В настоящее время в связи с новыми политическими практиками и с распространением современного, в том числе политического, образования такое делегирование прав неприемлемо. Когда кто-то из тех, кто называет себя интеллигентами, сегодня пытается учить, как нужно вести себя гражданам по отношению к власти, сразу возникает вопрос: кто эти люди и кто делегировал им право на подобную деятельность? <…> Почему новое поколение интеллектуалов должно зависеть от оценок некоторой группы людей, которые определяют свою этическую позицию по-другому?
У меня есть своя позиция, свои отношения с моральными авторитетами, которые я для себя выбираю. У другого интеллектуала — свои авторитеты. Перефразируя известную фразу Гете, моральные авторитеты — это те, кого мы принимаем за таковых, а не те, кто навязывает нам себя в таком качестве”.
Леонид Радзиховский. Конец начала. — “Взгляд”, 2009, 30 марта <http://www.vz.ru>.
“Никаких социальных сил, способных переформатировать Систему власти/собственности, в стране нет. Нет и востребованных идей, которые могли бы изменить наше общество”.
“Номенклатурно-рентный капитализм (ренты — сырьевая, административная, идеологическая). Эта Система сложилась не по чьей-то личной или корпоративной злой (или доброй) воле. Она выросла в нашей стране вполне органически, она завязана на нашу почву, в буквальном и фигуральном смысле. И нужны сверхусилия (непонятно только — чьи!), чтобы ее не то что перестроить, а хотя бы и поколебать”.
Разговоры с Андреем Пермяковым: Андрей Василевский, Дмитрий Кузьмин. — “Волга”, Саратов, 2009, № 3-4 <http://magazines.russ.ru/volga>.
Говорит Дмитрий Кузьмин: “Начинающий автор, да, зачастую читает лишь великих мертвых классиков, с одной стороны, и своих приятелей — с другой (про тех, кто не читает вообще никого, мы не говорим, потому что они никогда не напишут ничего осмысленного), — но по мере вхождения в литературное пространство это постепенно выправляется: кто-то из старших авторов тебя заметил и похвалил — почитаем, что пишет этот старший автор; в каком-то „взрослом” журнале напечатали твою подборку — почитаем, кого напечатали рядом… Если и есть опасность, то в организации симулятивного пространства, ложного, инвалидного контекста, попадание в который избавляет молодого автора от необходимости читать не своих — тех, кого старшие товарищи из этого контекста заботливо убрали. Таких ложных контекстов сейчас некоторое количество имеется — но не молодые авторы в этом виноваты”.
“<…> если, к примеру, я и профессор Шайтанов сходимся в том, что нечто — чепуха, так уж это и вправду чепуха (выбрасываем за пределы профессионального поля), но если наши мнения расходятся, то консенсус состоит в нашей общей готовности обсуждать некоторое явление”.
“<…> мне бы не хотелось тут явным образом называть, какие именно из поэтических событий девяностых и нулевых я считаю главными и судьбоносными, — потому что положение редактора [журнала “Воздух”], стремящегося совместить под одной обложкой авторов с очень разными манерами и позициями, требует в некоторых случаях придерживать язык”.
Рустам Рахматуллин. Елизавет. Из рукописи книги “Облюбование Москвы”. — “Новая Юность”, 2008, № 5 (86) <http://magazines.russ.ru/nov_yun>.
“Первые опыты метафизики Москвы опубликованы автором этих строк в „Новой Юности” в 1992 — 1999 годах. Опыты быстро становились черновиками, но черновиками к большой книге. Под названием „Две Москвы, или Метафизика столицы” она вышла из печати только в 2008 году. Первоначально предполагавшаяся в ней глава „Облюбование Москвы” достигла при работе двухсот страниц и была изъята автором, чтобы стать отдельной книгой. Это размышление о природе и адресах московского любовного мифа…”
См. также: Рустам Рахматуллин, “Имя Русь” — “Новый мир”, 2009, № 2.
Михаил Ремизов. Философия одиночества. О цивилизационном психоанализе Вадима Цымбурского. — “АПН”, 2009, 26 марта <http://www.apn.ru>.
“<…> там, где русское сознание не слышит Цымбурского, оно невротически не хочет его слышать. Вероятно, здесь я и сам рискую быть непонятым, попробую выразиться яснее: концепция Цымбурского затрагивает некие глубокие „неврозы” русского сознания, которые, с одной стороны, могут „блокировать” ее восприятие, но с другой — вступают с ней в резонанс и делают ее жизненно важной, как форму цивилизационной психотерапии. <…> Во-первых, это „территориальный невроз”. Во-вторых, „европеистский невроз”. В-третьих — „апокалиптический”. <…> Стоит задуматься о том, что лежит в основе всех трех перечисленных геокультурных „неврозов”. Конечно, это большой и отдельный вопрос. И все же рискну предположить, что это страх цивилизационного одиночества. Не так-то легко остаться наедине с судьбой. Но от собственного страха нельзя сбежать. Единственный путь — двигаться ему навстречу”.
Генрих Сапгир. Тринадцать ниоткуда. Стихи на неизвестном языке. Публикация Юрия Орлицкого. — “Полилог”. Теория и практика современной литературы. Электронный научный журнал. Статьи. Исследования. Публикации. Эссе. Рецензии. 2008, № 2 <http://polylogue.polutona.ru>.
Весь номер (выпускающий редактор — Анна Голубкова) посвящен творчеству Генриха Сапгира. “В его основу вошли материалы пяти международных конференций „Творчество Генриха Сапгира и русская поэзия конца ХХ века”, проведенных в РГГУ в последние годы. Наиболее полно представлены труды участников последней конференции, прошедшей 28 — 29 ноября 2008 года”.
А также: “В предисловии к первому номеру журнала „Полилог” интересующий
нас период развития русской литературы был определен как середина 1980-х — конец 2000-х гг. Также при необходимости предполагалось обращение к недостаточно исследованным фигурам и явлениям литературы всей второй половины ХХ века. Однако в процессе презентации первого номера и сбора материала для второго и последующих номеров выяснилось, что, собственно, практически вся русская литература второй половины ХХ века относится к недостаточно исследованным явлениям, поэтому некоторое расширение хронологических рамок периода в будущем представляется нам неизбежным”. (Предуведомление от редакции.)
Сергей Сергеев. Еще раз о русской интеллигенции. 100-летию “Вех” посвящается. — “АПН”, 2009, 11 марта <http://www.apn.ru>.
Среди прочего: “„Интеллигент — антоним хаму” (Ю. М. Лотман). „Интеллигентом нельзя притвориться” (Д. С. Лихачев). „Если пользоваться известной поговоркой об одеяле, которое тянут на себя, то интеллигент оставляет себе лишь минимальный кусочек одеяла, а то и просто остается непокрытым…” (Б. Ф. Егоров). Неловко читать этот патетический вздор, подписанный именами уважаемых ученых, вмиг утративших способность к критической рефлексии, как только дело дошло до разговора о том социальном слое, к которому они принадлежат, и потонувших в откровенной — до пародийности — самоапологетике. Может, каких-нибудь чувствительных домохозяек она и способна привести в состояние благоговейного экстаза, но… „мы ведь с тобой кое-что знаем про интеллигенцию” (Р. Олдингтон)”.
Полный текст статьи — в журнале “Москва”.
Юрий Солозобов. Необитаемый “Остров Россия”. — “АПН”, 2009, 24 марта <http://www.apn.ru>.
“От нас ушел гений. Может быть, последний из живущих в России. Гения звали Вадим Леонидович Цымбурский. Он был философ, филолог и геополитик. А геополитик — это всегда гений места, оберегающий страну”.
“<…> в случае с Цымбурским и одаренности и неустроенности хватало даже через край. Да, надо признать открыто, он не был кабинетный философ в модном костюме, изучивший Хайдеггера от аппаратной скуки… „Мне приходится работать дома, а это тяжело. Я же живу вместе с мамой и ее двадцатью драными кошками в маленькой квартирке с видом на орехово-зуевское кладбище. Разумеется, иногда мне приходят в голову довольно мрачные мысли!..” Для мира гламура, тюнинга и эксклюзива это признание даже не приговор. Это даже не лузер!.. Это просто нигде — где-то по другую сторону атомной решетки”.
См. также: Андрей Ашкеров, “Памяти Цымбурского” — “АПН”, 2009, 24 марта.
Андрей Столяров. Моральный бренд. — “Литературная газета”, 2009, № 12-13, 25 — 31 марта.
“<…> террор сталинского периода и воздвигнутые затем нагромождения советского социализма не могут заслонить сияющую на горизонте идею справедливого переустройства мира”.
Александр Суконик. Условности и сентименты христианского романа. — “Иностранная литература”, 2009, № 3 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
“Известно, как жалел Достоевский, что „Анна Каренина” не заканчивается сценой всеобщего примирения во время болезни Анны. Если бы Толстой закончил свой роман на такой вот точке всеобщего умиления, самоотречения, просветления и проч. и проч., то он бы тоже стал условным писателем, как Диккенс и Достоевский, но он этого не сделал, не придал жизни этакую совсем уж высокую упорядоченность и потому остался в роли более низкой — реалиста (как известно, у реалистов жизнь протекает более хаотично и не зависит от торжества идеальных чувств: тут Бетси процветает, а Анна умирает). Разумеется, Толстой — тоже христианский писатель и даже христианский моралист, но — не христианский „сентименталист””.
“Вот странное противоречие, которое принято объяснять болезненной вроде бы психикой Достоевского. Противоречие между особенно ясным видением (недоступным огромному большинству людей), безо всяких условностей и загородок, что такое есть человек, и — как следствие этого — уходом в состояние экзальтации: поднятыми к небу глазами и так далее и тому подобное. Одно тут влечет за собой другое, но это „одно” настолько уникально для данного индивида (то есть Достоевского), что судить его за экзальтацию и сентиментальность стиля, за условности и художественные огрехи весьма неразумно”.
“Я понимаю, что слова „не совсем здорового” и „декадентского” удивляют применительно к Диккенсу, и потому спешу уточнить, что имею здесь в виду данное Ницше определение христианской религии как нездоровой и декадентской. Диккенс и Достоевский в свете этого определения — особенные писатели, и не только для XIX века. Они особенные и рядом с Шекспиром, Толстым, Бальзаком, Расином — с кем угодно. Их особенность в том, что оба они, каждый по-своему, интимно, так сказать, до полной обнаженности, знают, что такое человек, для которого моральная Стена — ничто. И не просто знают, но восхищаются его силой и свободой, да так, будто не могут не
восхищаться. Вследствие чего — бросаются в другую крайность — в экстатическое превознесение такого человека, существа покоряющегося, слабого, жалкого во всех отношениях, как крошка Доррит или князь Мышкин”.
Дарья Суховей. Обзор современной русскоязычной поэзии Эстонии. — “Новые облака”. Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Эстония, 2009, № 1 (53), 16 марта <http://tvz.org.ee>.
“Эстонская русскоязычная поэзия в большинстве своем представляет поколение 20 — 40-летних (пропагандисту и собирателю русской литературы Эстонии в единое целое Игорю Котюху — 30), которые не взрасли бы без творческих усилий Бориса Балясного (р. 1957) — поэта, переводчика, специалиста по теории перевода”.
Виктор Топоров. Львиная доля. — “Частный корреспондент”, 2009, 13 марта <http://www.chaskor.ru>.
“А вот Иосиф Бродский говорил Соломону Волкову о верхушке пирамиды — о той верхушке, на которой в принципе не может быть никакой иерархии: все там великие. Но ведь Бродский разговаривал с Волковым (да и не с ним одним), как Мефистофель с Вагнером (не с композитором, объясняю для самых умных, а всего-навсего с простодушным персонажем из первой части „Фауста”). Он над собеседником издевался. Можно ли ему верить?”
Борис Филановский. Вундеркиндергартен. Природа вундеркинда противоположна природе современного искусства. — “OpenSpace”, 2009, 13 марта <http://www.openspace.ru>.
“Гений — это не совсем способности или природная одаренность, а нечто более поздневозрастное — как минимум способность суммировать. Герман Аберт писал про Моцарта, про его стилистические истоки: Моцарт был многочисленными безвестными итальянскими, немецкими и французскими композиторами своего времени. Причем, добавлю от себя, он был ими единомоментно, в каждом акте сочинения. Вундеркинд — это гениальная обезьяна. До поры ею был и Моцарт. Гением он стал, когда от подражания перешел к суммированию. <…> В моцартовскую эпоху суммирование было возможно. Более того, сумма технологий и рождала композитора. Сегодня не то. Умение сочинить „как раньше” порождает полуфабрикат. А выдающееся умение сочинить „как раньше” порождает не произведение искусства, а выдающийся полуфабрикат. Ядро композиции — рождение нового, противоположное воспроизведению чего бы то ни было. Оно, конечно, исходит из того, что уже было, но не может исходить из того, что все уже было”.
“Конечно, это все вопросы, которые выходят далеко за рамки музыкальной проблематики. Визуальные, например, искусства ставят их и отвечают на них гораздо острее, нежели музыка. Но хотя в музыке эти вопросы ставятся, пожалуй, менее очевидно, на них даются более фундаментальные ответы. В частности, такой: природа вундеркинда противоположна природе современного искусства. Потому что, хотя в основе творческого действия лежит акт суммирования, то есть воспроизведения, одушевляет его только акт выбора, то есть отказа. Кумуляция: энергия выходит через эстетически узкое отверстие. Можно также назвать это правильным забыванием”.
“Художник должен видеть чуть дальше ученого”. — “Власть”, 2009, № 10, 16 марта <http://www.kommersant.ru/vlast.aspx>.
Говорит куратор выставки “Наука как предчувствие”, один из пионеров отечественного science art Дмитрий Булатов: “Основной закон технологий, неоднократно сформулированный в философии и социологии ХХ века, гласит: несмотря на то что каждый новый шаг прогресса, рассматриваемый отдельно, кажется желательным, технологический процесс в целом непрерывно сужает нашу сферу свободы. Таким образом, из общепринятого представления о прогрессе как о выборе между старым и новым
(а ведь именно это и является сутью свободы развития) совсем не следует, что этот выбор в будущем останется добровольным”.
Алексей Цветков. Способы спасения. — “Институт Катона. Русский проект”, 2009, 18 марта <http://www.inliberty.ru>.
“В повседневной жизни здравый смысл диктует нам не чинить того, что не сломалось. Но мы забываем об этом принципе, когда отвлекаемся от простых повседневных нужд и задумываемся о тотальном счастье человечества”.
Сергей Черняховский. Закончить Гражданскую войну. Красное и белое. — “АПН”, 2009, 30 марта <http://www.apn.ru>.
“Десоветизация идет почти двадцать лет. И позиции десоветизаторов и десталинизаторов — куда слабее, чем были в 1991 году. Еще пять — десять лет „десоветизации” — и „десоветизаторов” будут показывать в кунсткамере, куда уже сегодня можно помещать бывших диссидентов”.
Александр Шаталов. Сумеркин богов. Рецензия с комментариями. — “НГ Ex libris”, 2009, № 9, 12 марта.
В связи с книгой “Сумеркин. Сборник воспоминаний” (составитель К. Плешаков. — Нью-Йорк, “Стороны света”, 2008). Среди прочего: “Одним из последних так и не завершенных проектов Александра [Сумеркина] было составление книги стихов Бродского „на случай”. Она задумывалась еще с Бродским при его жизни, но не вышла до сих пор, хотя стихи собирались”.
Ян Шенкман. Нас тошнит от ваших небес. — “Взгляд”, 2009, 10 марта <http://www.vz.ru>.
“Я не склонен издеваться ни над Быковым, ни над его книгой. Написана она блестяще. И вообще, трудно было сделать эту работу лучше, чем сделал он. Надеюсь, что на этот раз никто не скажет (как было в случае с биографией Пастернака), что Быков написал книгу не об Окуджаве, а о себе. Она именно об Окуджаве. Просто то, что Быков считает достоинством окуджавовской поэтики, лично мне кажется ее недостатком”.
“Песни Окуджавы — как чай со вкусом мяты. Не надо класть мяту. И так хорошо”.
Ян Шенкман. Маска оголтелого человека. Новая книга Эдуарда Лимонова “Мальчик, беги” — апофеоз мальчишества и призыв к бегству. — “Взгляд”, 2009, 18 марта.
“Очень сложно писать рецензию на книгу оппозиционера, даже если он выпустил сборник стихов, а не сборник прокламаций. Обругаешь — сочтут пособником „кровавого режима”. Похвалишь — проявишь солидарность с тем, с чем проявлять солидарность совсем не хочется. Короче, надо быть осторожным. Тем более что стихи Лимонова, если вдуматься, мало отличаются от его прозы и интервью”.
“Лимонов очень искренний человек. Ох, если бы искренность могла оправдать плохие стихи, но она не может”.
Валерий Шубинский. Дмитрий Быков. Окуджава. — “OpenSpace”, 2009, 17 марта <http://www.openspace.ru>.
“Окуджава у Быкова оказывается сопоставим (по масштабу и складу таланта) ни больше ни меньше — с Блоком. Уютно-романтический, человечный Окуджава — с мистическим, гибельным, ищущим бездн Блоком. Забавно, что в другом месте Окуджава сопоставляется с… Михаилом Светловым. Получается, что и Светлов равен Блоку? <…> Мысль о том, что песенную поэзию следует рассматривать в соответствующем контексте — от Нелединского-Мелецкого до Жоржа Брассенса, — в голову автору не приходит”.
“Сквозной мотив книги — аристократизм Окуджавы. Источник аристократизма — врожденная принадлежность „к главному классу, передовому отряду, к тем, кто чувствует себя творцами будущего”… То есть в данном случае к партноменклатуре. Долгое нежелание Окуджавы осудить действия, в которых участвовали его родители, и идеи, которые они разделяли, для Быкова тоже признак аристократического менталитета: верность родовым „предрассудкам”. Конечно, Окуджава такой же аристократ, как Гумилев — конквистадор. Но обилие в его песнях кавалергардски бальных красивостей неслучайно, как неслучайна завороженность шестидесятников декабристским мифом. Советское общество было зациклено на аристократизме, оно боялось своего плебейства, потому что вообще боялось себя. Причем с самого начала: ведь Булата Шалвовича чуть не назвали — как бы вы думали? — Дорианом…”
Глеб Шульпяков. Не жжот. Даже глаголом. Почему стало модно издавать лояльную, равнодушную поэзию — психотерапия такая? — “Новая газета”, 2009, № 27, 18 марта.
“В „новой поэзии” нет превращения, прорыва. Она, как и общество, чудовищно лояльна. Равнодушна, некритична — на уровне языка, мысли — ко всему, что вокруг происходит. Важнейшего для поэзии акта, познания — смыслового скачка — в „новой поэзии” нет. Узнавание, инерция — ее родовые свойства. Покажи читателю то, что он знал, просто не мог сформулировать — покажи остроумно, талантливо, ярко, — и за радость узнавания он будет платить обожанием и деньгами. <…>
С этой точки зрения сравнение „новой поэзии” с „оттепелью” не кажется таким уж диким. И тогда, и сегодня на первый план выходит поэзия лояльная, поверхностная. Терапевтическая. Поэзия, эффектно и яростно глаголящая о вещах, нестерпимо банальных, внешних. Которые человек знает про себя и так, просто загнал внутрь и не умеет выразить”.
“„Новая поэзия” выросла из клубных и сетевых сообществ, то есть из сферы социальной, коммуникативной. Межличностной. И является, по сути, еще одной социальной сетью, где важнейшим из чувств является чувство локтя”.
“В этой заметке я не буду называть имен, поскольку широкой аудитории имена эти ничего не скажут. Речь не об именах, а о тенденции”.
А. В.: Говорить о современной поэзии вообще, без конкретных имен, совершенно бесперспективно.
Яков Шустов. Досье на барда. — “Liberty.Ru/Свободный мир”, 2009, март <http://www.liberty.ru>.
“Но, если не обращать внимания на частности, биография-расследование [Дмитрия Быкова об Окуджаве] в целом удалась. <…> Постоянно повторяющийся рефрен об аристократичности Окуджавы — это развитие мифа об аристократизме троцкистской номенклатуры и ее противостоянии сталинскому быдлу. Заявка эта не нова, она одна из основных фишек перестроечной (коротичевской и апрелевской) публицистики
и литературы. Данные задачи безусловно выполнены, но выполнены неубедительно и неряшливо, как интерьеры в фильмах категории В”.
Михаил Эпштейн. Черновик человека. — “СловоWord”, 2009, № 61 <http://magazines.russ.ru/slovo>.
“Если можно одним словом передать мое ощущение еврейства, каким я его чувствую и знаю (не исторически, а экзистенциально), — это вибрация”.
“Дно душевной жизни у еврея ходит ходуном, там продолжается вулканическая деятельность подземных недр, земная кора еще не сложилась, не устоялась, не очерствела. Отсюда постоянная потрясенность, дрожливость, или, лучше сказать, трепетность еврейского мироощущения, сильнее всего выраженная, на мой взгляд, у А. Фета и Б. Пастернака, — тем более подлинно, что бессознательно, поскольку еврейского в себе они не признавали или чуждались”.
Язык и коммуникация: новые тенденции. Лекция Максима Кронгауза. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 19 марта <http://www.polit.ru/lectures>.
Публикуется полная стенограмма лекции директора Института лингвистики РГГУ Максима Кронгауза (клуб “Bilingua”, 19 февраля 2008 года).
“Я всегда вспоминаю эпизод из старого фильма, пересказанный в лекции известным, ныне покойным лингвистом, в котором участвуют академик и его домработница. Академик регулярно попрекал ее за то, что она говорила „ложит”. В какой-то момент она ему сказала: „Ну, знаю я, что правильно будет ‘класть‘, но мне жить с теми людьми, которые ‘ложат‘”. Здесь замечательно сформулирован приоритет коммуникации над языком. Ради простоты и естественности коммуникации можно и нужно нарушать языковую норму. А академик потерпит”.
“Люди, которые ратуют за нормативный язык, которые ужасаются переходу „кофе” в средний род и т. д., — эти люди, как мне кажется, и получают удовольствие от того факта, что существует неправильная речь. Есть кто-то ниже их. Например, человек говорит „ихний”. Кто он? Он ничтожество по сравнению с тем, кто говорит „их”! Для меня же важнее коммуникация. Люди, которые в речи поправляют незнакомого собеседника, чрезвычайно затрудняют коммуникацию. Лучше принять чужую речь, чем выступать в роли нормализатора. Есть важный термин „переключение регистра”. Образованный культурный человек — это не тот, кто владеет одним регистром, литературным языком, а тот, кто умеет переключаться в разных ситуациях на разные коды, подъязыки”.
“Я знаю многих людей, которые восхищаются языком эмигрантов первой волны и их детей. Но как только ты начинаешь общаться с этими людьми (эмигрантами) на актуальные темы, их языка просто не хватает. Такой законсервированный язык, который называют высоким, на самом деле непригоден для описания живых процессов”.
См. также беседу с Максимом Кронгаузом: “Язык, речь, коммуникация” — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 25 марта.
Составитель Андрей Василевский
“Арион”, “Вертикаль”, “Вестник русского христианского движения”, “Вышгород”, “Вопросы истории”, “Дети Ра”, “Зарубежные записки”, “Знамя”, “Континент”, “Иные берега”, “Литературная учеба”, “Новая Польша”, “Посев”
Евгений Абдуллаев. Требуется ли классик? — “Арион”, 2009, №1 <http://www. arion.ru>.
“Но как же тогда быть с „первым поэтом”? Не окажется ли, что при этом „имя” рассыплется просто на сумму текстов?
Рассыплется — если, говоря о становлении, забывать о метафизической — связанной с вертикальной обращенностью в трансцендентное — природе поэзии. Исчезновение веры в некий трансцендентный источник поэтического таланта и творческого вдохновения — вот, возможно, основная причина, затрудняющая речь о „первом поэте”. (Даже на уровне письма мы вынуждены постоянно припудривать текст кавычками, закавычивая — словно стесняясь этих слов — и первого поэта, и гения, и классика…) Именно забвение о религиозной, иерархической природе самого творческого акта — как восхождения к сверхчувственному через чувственное, к высшему через низшее — и делает сомнительной любую другую поэтическую иерархию. Хотя ничего специфически „постромантического” в этом восхождении опять-таки нет: оно было известно как минимум еще Платону, назвавшему поэта „существом легким, крылатым и священным”. С античности же эти сакральные притязания поэтов вызывали насмешки и пародии”.
Владимир Берязев. Через полночную страну… Стихи. — “Зарубежные записки”, Германия, 2009, I (книга семнадцатая) <http://magazines.russ.ru/zz>.
Над сонным лугом…
А. Блок
Рыжий коршун круги нарезает,
Ждёт подачки, варнак.
Закипел на костре в палисаде
Котелок… Коли так,
То пора надевать телогрейку
И картошку копать,
Строить вечную узкоколейку
И вину искупать.
Выпей, Павел, корчагу смиренья
И любовь — не суди.
Самурайскую веру боренья
В роднике остуди.
Ведь не в рабстве, не в силе державной
Наша боль и вина,
Но — пред Господом жалью стожарной
Обнажена.
2008
…В издательстве Руслана Элинина только что вышла (составленная московскими друзьями и читателями) книга избранных стихов Владимира Берязева “Ангел расстояния”. Она поспела аккурат к 50-летию поэта и редактора “Сибирских огней”.
Игумен Варлаам (Борин). Душа писателя (К 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя). — “Вертикаль”, Нижний Новгород, 2009, вып. 25.
[О 2-м томе “Мертвых душ”.] “Образы получились положительные, а души… неживые. Изображение только положительных качеств человека тоже имеет право на существование, но это уже сродни житийной литературе, где образ и должен быть иконописным. Если же оставаться в рамках литературы художественной, то необходима динамика, борьба: от проявления в героях пороков и дурных наклонностей, через преодоление
их (а порой даже только стремления преодолеть) — естественно, с Божией помощью, к появлению добродетелей, проявлению в человеке образа Божия”.
Гоголь: реальность воображения. [Ответы авторов “Знамени” на вопрос редакции: “Актуален ли сегодня (и лично для вас) творческий опыт Гоголя, и если да, в чем это проявляется?”] — “Знамя”, 2009, № 4 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
“<…>Никогда в нашей литературе, ни до Гоголя, ни после него, метафизическое не приближалось к обыденному на столь искряще малое расстояние. Оттого-то ни одна писательская судьба столь мучительно не зависела от саморазвития текста, равно как и от совершенствования читателя. То, что случай это абсолютно особый, идеально вписанный в свой, давно отлетевший век, очевидно. А все-таки мысль к этому опыту с неотступностью возвращается — в тоске не по литературоцентризму, а по вечности, сквозящей через прореху в шинели… через любую страницу — открывай наугад” (Марина Вишневецкая).
“В своей корреспонденции он упоминает о том, что задумал новую книгу, и потому, пишет он, „меня надо беречь”. Как „драгоценный сосуд”, вазу с чем-то особенным.
Думаю, никто в двух словах не раскроет так полно природу божественного в творчестве. Я глубоко убежден в том, что человек — это всего лишь ножны, в которые способность творить вкладывается, как клинок. Все книги мира намного лучше, умнее, глубже, одареннее своих авторов. Мне это кажется убедительнейшим доказательством существования Бога. Дело человека этот клинок беречь, его точить и регулярно пускать в дело, чтобы не заржавел и не потерялся. В общем, талант можно приумножить, но природа его — сторонняя, не человеческая.
И Гоголь это двумя словами описывает.
Писатель, что и говорить. Но, ненароком высказав истину, Гоголь, несколько лет спустя, сам же поступает вразрез с нею. Именно поэтому Николай Васильевич, на мой взгляд, совершил ошибку и пошел против Него (думая, что поступает по Его воле). Надо было не жечь второй том, а издавать его и писать третий. Так надо было, и зависело все это, разумеется, вовсе не от Гоголя. В противном случае он не сумел бы и строки написать в своей жизни” (Владимир Лорченков).
Светлана Голова. Попытка к бытию. О поэте Андрее Голове (1954 — 2008). — “Литературная учеба”, 2009, книга вторая (март — апрель) <www.lych.ru>.
“Он был живым доказательством того, что эрудиция вере не помеха и что можно быть хорошим христианином, всматриваясь в напоминающие иероглифы тени бамбука на полотне собственного подсознания. <…> Сборники его стихов скорее отдаленно соответствуют эстетике клейм на иконах. В центре лик — а по кругу сцены из жития, предстающие взору одновременно. Так хронология втекает в большой хронотоп времени, избавляясь от оков обязательности и последовательности”.
Мы готовим публикацию стихов Андрея Голова в одном из ближайших номеров “НМ”.
Владимир Губайловский. Кристаллический звук. — “Арион”, 2009, № 1.
О “Ритмологии” Александра Квятковского.
“Теорию Квятковского трудно применять, но теперь, когда она опубликована (ценой многолетнего труда редактора книги Ирины Роднянской), можно попробовать этому научиться. Например, сравнить дольники Бродского и Блока. Наверняка обнаружатся совершенно неожиданные переклички, а язык тактометрической теории дает инструмент для такого сравнения.
Квятковский образно пишет: звучащие слоги — это кинетическая энергия стиха, а паузы — потенциальная, которая только на следующем шаге разрешается дополнительной скоростью звука. Это, конечно, только аналогия, но аналогия впечатляющая. И она подтверждается внутренним ощущением при чтении стихов.
Может статься, что теория Квятковского начнет работать не как универсальная и всеобъемлющая, а как специальный язык при анализе некоторых размеров, например дольника или тактовика. А потом можно попытаться расширить область ее применения. При этом наверняка потребуются уточнения и переформулировки (я думаю, в сторону некоторого упрощения)”.
Борис Егоров. “„Перевертыши” и „разломы””. — “Вышгород”, Эстония, 2008, № 6.
“В последние годы Лотман подходил к христианству как к грандиозному мировоззрению. <…> Поздний Лотман пытается противопоставить и укороченной жизни человека, и длинной смерти — бессмертие. Это его вывод в конце жизни”.
Елена Еремеева. Пионер цветной фотографии. — “Иные берега” (журнал о русской культуре за рубежом), 2008, № 4 (12) <http://www.inieberega.ru>.
О великом энтузиасте и ученом Сергее Михайловиче Прокудине-Горском (1863 — 1944, Париж), чей архив хранится ныне в Америке, — человеке, отснявшем огромную часть России в цвете — задолго до массового появления цветной фотографии.
“В Париже, подводя итоги проделанной работы, он дает полный перечень отснятого материала: 1. Мариинский водный путь; 2. Туркестан; 3. Бухара (старая); 4. Урал в отношении промыслов; 5. Вся река Чусовая от истока; 6. Волга от истока до Нижнего Новгорода; 7. Памятники, связанные с 300-летием дома Романовых; 8. Кавказ и Дагестанская область; 9. Муранская степь; 10. Местности, связанные с воспоминаниями о 1812 годе (Отечественная война); 11. Мурманский железнодорожный путь. Кроме того, есть много снимков Финляндии, Малороссии и красивых пейзажей. Начавшаяся Первая мировая война заставила его почти полностью отказаться от съемок коллекции и работать на военные нужды. В последний раз снимки из его коллекции демонстрировались 12 и 19 марта 1918 года в Николаевском зале Зимнего дворца на вечерах под названием „Чудеса фотографии”, устроенных Народным Комиссариатом Просвещения. Вскоре после революции Прокудин-Горский был назначен по указанию А. В. Луначарского профессором специально созданного фотокиноинститута, но в 1918 году он покинул Россию. Пересекши Финляндию, он сначала попал в Норвегию, потом в Англию, но вскоре перебрался в Париж, куда к тому времени переезжает его первая семья. Вместе с сыновьями он открывает фотоателье, которое называет „Елка” — по имени своей младшей дочери от второго брака.
В эмиграции С. М. Прокудин-Горский часто выступал перед русской молодежью в Париже. Это было на ежегодных детских праздниках, в Русской академической группе. А в патриотическом объединении „Русский Сокол” он выступает с лекциями и показами „Образы России”, „Россия в картинках”, „Центральная Россия”. Именно тогда он написал поистине исторические строки: „Единственный способ показать и доказать русской молодежи, уже забывающей или вообще не видевшей своей Родины, и этим пробудить столь нужное национальное сознание — это показать ее красоты и богатства на экране такими, какими они действительно и являлись в натуре, т. е. в истинных цветах””.
Кстати, большую коллекцию прокудинских снимков можно видеть на интернет-сайте Библиотеки Конгресса США.
Евгений Ермолин. Владимир Кормер, его время и его герои. — “Континент”, 2008, № 4 (138) <http:// magazines.russ.ru/continent>.
“Вообще, Кормер в своей прозе искал подходы к жизни и интонацию, ориентируясь на русских классиков XIX века. Как художник-неоклассик он шел примерно тем же путем, каким шли его персонажи в поисках смысла собственного бытия. То есть — срезал дистанцию, пытаясь напрямик выйти к главным вершинам русской прозы. Не подражал, не эпигонствовал, а брал основные принципы повествования для того, чтобы дать форму новому содержанию, не меньше доверяя великой традиции, чем личному вкусу и произволу. Наиболее убедительно это получилось в „Наследстве”. Очень неплохо — в „Кроте истории”, где сплавлены Гоголь с Достоевским, и в „Преданиях случайного семейства” (матрица семейной хроники, слитая с душеведением по Толстому)… Но и в относительно скромном по задаче [романе] „Человек плюс машина” есть любопытная проба такого рода: здесь Кормер, как мне кажется, остраняя и слегка пародируя научно-интеллигентскую прозу (типа гранинской книги „Иду на грозу”), привлекает логику и интонации гоголевского „Миргорода”, гоголевский живой, легкий, безунывный сказ. <…>
Некогда Кормер задавался вопросом, который не на шутку его тревожил и на который он имел право, как мало кто: „Что изобретет русская интеллигенция? Будет ли это новый русский мессианизм по типу национал-социалистического германского, восторжествует ли технократия, или дано нам будет увидеть новую вспышку ортодоксального сталинского коммунизма? Но чем бы это ни было, крушение его будет страшно. Ибо сказано уже давно: ‘Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, чрез кого они приходят…‘”
Прошедшие с тех пор годы и сроки показали, что тревожный пафос писателя был вполне уместен. В 90-е годы интеллигенция как социальный и культурный авангард общества не выдержала, увы, исторического экзамена, а в итоге даже испугалась свободы и в значительном большинстве просто рассеялась без остатка, как пропали некогда все колена Израиля. Нельзя говорить об этом без горечи. Но нельзя не говорить об этом. Да и ныне люди, претендующие на статус интеллектуалов, блуждают в каких угодно потемках, но зачастую далеки от элементарных понятий о человеческом предназначении и удобоваримом общественном устроении. Да, должны прийти соблазны, но горе тому…
Однако нет смысла впадать здесь в дидактический тон. Замечу лишь еще, что атмосфера религиозных исканий, воссоздаваемая в „Наследстве”, несет в себе освежающие заряды бескорыстия, свободы, любви. Из ничтожества и пошлости прорастают цветы новой общинной жизни. Они увядают, люди не могут нести бремя и ищут себе оправданий. Но в этом-то зыбком ничтожестве, в этой суете и даже лжи зарождается что-то, что случалось, случается и может случиться в России; то, что связано с личностным ростом, иногда мучительным, всегда ненапрасным, — и что соотносится нами с трудно утверждающим себя в умах и душах соотечественников социальным идеалом христианской демократии.
Неясно, впрочем, что нас ждет и на что мы окажемся способны в XXI веке. Ясно, что Кормер — сегодня писатель „для немногих счастливцев”, как сказал бы Стендаль. Но если есть у России будущее, то оно за ними. И за ним”.
В номере публикуется и первый роман Кормера (в свое время долго лежавший в старом “Новом мире”), то есть упомянутые “Предания случайного семейства”.
Александр Зорин. Отсюда, из настоящего времени. — “Вышгород”, Эстония, 2008, № 6.
О замечательном прозаике Борисе Крячко (1930 — 1998).
В литературе вроде бы уже сложился и жанр такой — “письмо на Тот свет”. А в случае с Зориным — никакой это и не жанр. Действительное письмо, сжимающее горло своей настоящестью, разговор с дорогим человеком, по которому автор письма очень скучает. “Дети твои возрастают…” “Слышишь ли ты меня, мой друг… Разбираю твои письма”.
Александр Иличевский. Три эссе. — “Зарубежные записки”, Германия, 2009,
I (книга семнадцатая).
“Когда я прочитал у Романа Якобсона, что все его попытки навести структуралистские мосты к семиотическому подходу в музыке потерпели неудачу, я ничуть не удивился. Потому что у меня давно сквозила наивная, но правдивая идея, что музыка — едва ли не единственный язык, чьи атомы, лексемы либо совсем не обладают означающим, либо „граница” между ним и означаемым настолько призрачна, что в результате мы слышим не „знаковую речь”, с помощью которой сознание само должно ухитриться восстановить эмоциональную и смысловую нагрузку сообщения, — а слышим мы собственно уже то, что „речь” эта только должна была до нас донести, минуя этот автоматический процесс усилия воссоздания. То есть слышим мы чистый смысл”.
Игорь Иртеньев. Со скоростью добра и света. Стихи. — “Арион”, 2009, № 1.
“Мне на хозяйстве оставаться / Милей, чем рваться в синеву, / А что касается оваций, / То как-нибудь переживу. // Нет места мне в крылатой стае — / Он не Пегас, мой конь в пальто, / Пусть высоко он не летает, / Но быстро бегает зато”.
Юрий Карякин. Дневник русского читателя (Переделкино/ 1994 — 2007). — “Знамя”, 2009, № 4.
“Дневник мой предстает порой для меня как чистый сумбур. Почему я „сумбурю”? Да просто потому, что систематизировать, т. е. „подвести магнит” под все эти опилки, может или сможет всякий сколько-нибудь умный талантливый человек, а тем более… полюбивший мою грешную душу. Конечно, и сам могу, и сам должен. Но, смею уверить, — раз этот „сноп” опилок летит, извергается, — я ну точно знаю! — его нельзя остановить. Потом его не будет. „Опилочки” и „магнит”… В работе получается — когда как. Вместе — редко. Когда вместе — счастье. <…>
12 февраля 2005
О моем поколении.
Есть, есть ощущение — никуда от этого не денешься — выжатого лимона. И даже уже высохшего.
И все-таки не соглашусь.
Первое. Не все еще мы из себя выжали.
Второе. Не все архивно-адское нам еще известно.
Кроме всего прочего, кроме упомянутых архивов, убежден, что есть еще с десяток невыжатых лимонов. По крайней мере. Не выжатых рукописей.
А еще думаю: вот, Иван Карамазов говорил Алеше: Ну, представь себе — вся земля, почва насквозь пропитана кровью и слезьми людскими…
Так что на этой почве произрастет? Ведь художественно-то — самая, самая удобренная. Поэтому верю, что уже родились и подрастают новый Толстой, новый Достоевский. Они могут даже еще и не знать об этом. Но более „удобренной” почвы для новой культуры, более бедной страны, готовой (может быть, уже в самый последний раз) для рождения небывало богатой культуры, — нет. Боюсь только одного — это будет последняя великая мечта великих людей о несостоявшемся народе. <…>
23 июля 2006
Мне — 76. Сегодня я не вижу никакого различия между мироощущением моим сегодняшним и того мальчика, который ночью бежал в аптеку в Перми и, увидев часы и ночное небо, задумался впервые о — вечности. Только между ними какие-то тысячи ненужных слов”.
Владимир Козаровецкий. Возможен ли перевод сонетов Шекспира? — “Литературная учеба”, 2009, книга первая, книга вторая.
Очень важная и рискованная публикация на горячую для переводчиков тему (без пристрастных разговоров о Маршаке и Пастернаке тут не обошлось).
В нашей постоянной рубрике “Новые переводы” как раз готовится материал “в тему”.
Анджей Корашевский. Сетевой рационалист. — “Новая Польша”, Варшава, 2009, № 2 (105).
Информационная статья о польском интернет-портале www.racjonalista.pl.
“Когда рухнул коммунизм, началась новая битва за власть над душами; во всех бывших коммунистических странах мы отмечали внезапный и бурный возврат к долго гонимой религии. Этому сопутствовали и отрицательные явления в виде хищных домогательств (выделено мной. — П. К.) религиозных учреждений, стремившихся обрести влияние на государство или прямо захватить господство в его ведомствах.
Пользовался бы он таким огромным уважением у поляков, если бы был словаком, литовцем или ирландцем? „Свой папа” стал своеобразным медовым пластырем на изболевшиеся польские души. В этом опять-таки столько же положительных сторон, сколько и отрицательных, и это несомненно повлияло на политические аппетиты Церкви (видно, с корректорами, как и везде, в „НП” плоховато, — при чем тут прописная буква? —
П. К.), приводя к тому, что сплошь и рядом приходской священник одним прыжком занимал место секретаря местного комитета ПОРП (Польской объединенной рабочей партии. — П. К.), а епископ — первого секретаря воеводского комитета. Многим куда важнее был Папа-икона, чем интересный человек, слова которого выслушивают и с которым можно спорить <…> Свыше 55% посетителей (портала. — П. К.) — молодежь моложе 25 лет”.
И это еще мягко; выше рассказывается, что “атеистический” портал, борющийся вослед за Бараком Обамой (на его речь тут ссылаются в конце статьи) за рационализм, некоторые-многие обвиняют-де в фанатизме, “а ведь его „фанатизм” — это всего лишь смелость громко объявлять, что король голый; его „наглость” — это отсутствие конформизма, разговор о постепенном перерождении Польши в конфессиональное государство, о религиозной индоктринации в школах, об антагонистичном конфликте между наукой и религией”.
В биографической сноске редакция радует своего читателя тем, что видный публицист, автор парижской “Культуры”, “после долгого перерыва вновь возвращается на наши страницы”.
Вот вам и “привычно-религиозная” Польша.
Андрей Коровин. [О книге Марии Ватутиной “Девочка наша” (М., 2008)]. — “Дети Ра”, 2009, № 2 (52) http://www. detira.ru>.
“Стихи Ватутиной по-цветаевски откровенны, до последней капли искренности. Жить так — трудно, почти смертельно. Писать так — можно и нужно. Писать иначе — просто не имеет смысла. Лично мне не хватает в этой книге одного — простого человеческого счастья”.
Игорь Меламед. Поэт и Чернь. — “Континент”, 2008, № 4 (138).
Эти девятистраничные (в объеме журнала) записки (фрагменты записных книжек?) писались на протяжении десяти лет, с 1998-го по 2008-й. Редакцию они, как я понимаю, несколько “напугали”: полторы полосы составляет редакционное послесловие с зачином “Мы не просто не разделяем точку зрения Игоря Меламеда, полагающего, что он освещает поднятую им проблему с христианских позиций”. Напечатали же тут Меламеда (давнего и постоянного автора журнала), потому что желают видеть себя “журналом христианской демократии”.
Мне это читать было крайне интересно, причем, несмотря на некоторую горячность тона, никаких серьезных оснований для утверждений, что точка зрения И. М. оказалась “очень далекой от христианства”, я не нашел. По-моему, не очень. Что же до усмотренного редакцией в этих записках “охранительного народного православия”, так воображение иных журнальных работников, стоящих на страже того, что им мнится как некая “христианская демократия”, есть мощная штука, понимаю.
Ниже две цитаты — из Меламеда и из послесловия “Континента”.
Меламед: “Благодатная истина не имеет ничего общего с истинами просветительскими. Христос приходит к неграмотным рыбакам, сатана является к Фаусту. Паскаль отвергает „Бога профессоров” во имя „Бога Авраама, Исаака и Иакова”. Пушкин с горечью замечает: „Где капля блага, там на страже / Уж просвещенье иль тиран”.
В терминологии нового времени самое, пожалуй, бессмысленное выражение — „поиски истины”. Это всегда и наиболее бесплодное занятие.
Тому, кто обрел Христа, больше нечего искать. Самое трудное отныне — не потерять Его.
Даже мудрый Розанов постоянно пенял „сладчайшему Иисусу” за то, что христианство — религия страдания. Но он окончательно принял Христа не в умствованиях „за нумизматикой”, а в нищете, голоде, предсмертной скорби. Либеральному сознанию и вовсе не понятно, отчего „блаженны плачущие”. Поэты в этом отношении гораздо прозорливей: „Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…” Поэты интуитивно знают, что божественный свет лучше всего виден из черного туннеля”.
“Континент”: “Перед нами, как нам кажется, красноречивейший пример того, как всякая попытка — пусть бессознательная — монополизировать истину неизбежно затемняет, а потом и вовсе подменяет истину.
Самое… бессмысленное выражение, — пишет Меламед, — „поиски истины”. Тому, кто обрел Христа, больше нечего искать. Самое трудное отныне — не потерять Его.
Но позволим себе повторить общеизвестное: не (? — П. К.) потерять Его невозможно, если ежедневно, ежечасно и ежеминутно Его не искать, — то есть если не искать Истину. А вот если признать себя раз и навсегда обретшим Христа, если вокруг себя повсеместно обнаруживать не человека, а прежде всего некую совокупную человеческую „Чернь” как отдельную онтологическую силу и метафизического противника, если к тому же походя отщелкать при этом по носу еще и решительно всех попавшихся под руку коллег по поэтическому цеху, подкрепляя свою решимость на такую расправу тем, что, по Евангелию, каждый человек заслуживает прощения, но в толпе нет отдельного человека, то тогда не приходится уже удивляться тому, почему белое так быстро и незаметно превращается в черное, а истина — в собственную противоположность. <…>
Не можем мы без удивления читать у автора „Континента” [Игорь Меламед] и о том, что гуманистическая этика фатально расходится с христианской и что Христос предпочитает неграмотных, ученые же фаусты удостаиваются лишь явлений сатаны, или: Слово, чтобы быть услышанным, должно снова стать подцензурным, потому что божественный свет лучше всего виден из черного туннеля…”
Все эти “предпочитает” и “удостаиваются” — все-таки, мне кажется, ответ какому-то другому, виртуальному Меламеду. Что, впрочем, не отменяет, повторюсь, некоторой категоричности автора. Но разве так уж и не заметно (для этого стоит прочитать записки И. М. целиком, как единый текст), что за ними — подлинная боль, которая, конечно же, никак не вырывается из контекста?
Георгий Кубатьян. Запас иссякает. Грустные заметки. — “Знамя”, 2009, № 4.
Предельно откровенная и жесткая статья о том, что “русско-армянские связи
в литературе — на последнем издыхании”. Многим литературным чиновникам, мнящим себя “строителями мостов”, она, мягко говоря, не понравится. Кому же нравится правда-то?
Станислав Минаков. “Где просто, там ангелов со сто…” Стиховые слова старцев. — “Арион”, 2009, № 1.
Появление подобного “обзорного” текста в сегодняшнем светском журнале, на мой взгляд, близко к утешению. А финальная, 7-я главка статьи Минакова — вообще — как одинокий голос из иного, прочно забытого светской литературой мира.
Валерий Сендеров. Несколько относительно новых слов о демократии и о России. — “Посев”, 2009, № 2 <http://www.posev.ru>.
Из финала интереснейшей статьи: “У нас считается сегодня, что диалог общества с властью — единственный путь. Но ведь по этому пути мы идем уже полвека. Кроме этого диалога, у общества и нет других забот. <…> Что ж, это хорошо, когда у власти удается что-нибудь вырвать… Но только к демократии это отношения не имеет. Путь к ней лежит через горизонтальный диалог: Общества с обществом. Если конкретно: я предложил бы, в качестве морального патента на неодиссидентство, один несложный тест. Хочешь, чтобы звучали внушительнее твои рассуждения на демократические темы? Так добейся прежде, чтобы лифт в твоем подъезде не превращался в сортир. Путин с Медведевым в этом не в помощь. Понадобятся эти вот самые, столь необходимые нам, горизонтально-демократические контакты и договоры…”
Никита Струве. Мои первые встречи с Солженицыным (февраль — март 1974). — “Вестник русского христианского движения”, Париж — Нью-Йорк — Москва, 2008, II (№ 194).
“Вечером, за ужином <…> А. И. был очень оживлен, рассказал какую-то „крохотку”, забытую мною теперь, и даже задушевен. Был день моего рождения, мы пили, и А. И. спросил: „А вы не пожалели, что задержались на лишний день с этой поездкой в горы?” Эту черту — самому не терять времени, но и забота, чтобы и другие тоже его попусту не теряли, — я потом наблюдал не раз. После ужина он взял меня к себе в малую комнату. Прилег отдохнуть, и мы стали тихо беседовать. Я дал ему прочесть гранки передовицы в „Вестнике” о ГУЛАГе, он одобрил, но удивился, что я знаю о его разговоре с Ахматовой. Рассказал мне о своих издательских планах (Телёнок, Стремя Тихого Дона). Стал мечтателен: „Вот таким же сереньким деньком я вижу свое возвращение в Москву, да и Вы попадете в Россию…””
Елена Фролова. Борис Савинков: террор как трагедия. — “Вопросы истории”, 2009, № 3.
“Представим себе, какие убийственные упреки и обвинения посыпались бы на голову знаменитого террориста от современных ему читателей, если бы он опубликовал продолжение „Коня Бледного”, оставшееся в рукописи? Там вконец разочарованный Жорж тупо прозябает в эмиграции, прочие же эсеры-эмигранты настолько откровенно окарикатурены, что неловко читать. Хотел ли он кому-то отомстить (хотя бы словесно) за то, что его не поняли и, как революционера, не оценили? Стремился излить горечь от обмана и провокации и, в целом, горечь от поражения революции 1905-го? Может быть, и самого себя имел он в виду? Лишь один-единственный, покончивший жизнь самоубийством, Алеша симпатичен и морально чист…
Рукопись эта, созданная, вероятно, перед Первой мировой войной, была обнаружена сравнительно недавно”.
Составитель Павел Крючков
ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”
Июнь
30 лет назад — в № 6, 7 за 1979 год напечатан роман Руслана Киреева “Победитель”.
40 лет назад — в № 6 за 1969 год напечатана повесть Федора Абрамова “Пелагея”.
65 лет назад — в № 6-7 за 1944 год напечатана повесть Леонида Леонова “Взятие Великошумска”.