Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2009
Михаил Кордонский, Михаил Кожаринов. Очерки неформальной социотехники. Учебное пособие для лидера молодежной неформальной группы. М., «Net2Net», 2008, 336 стр. («Технология группы»).
Можно ли одним языком, отвлекаясь от их
ценностей, идеалов, поступков, описать скинхедов и флешмоберов, экологов и скаутов, анархистов
и педагогов-новаторов? Политизированных и аполитичных? Левых гуманистов и правых
экстремистов? Оказывается, не только можно, но попросту необходимо.
И даже не столько для ясности видения всех этих будто бы разнородных человеческих
объединений — хотя это само собой, — сколько для понимания того, как человеку,
попавшему в так называемую неформальную группу, себя вести. Как строить свое поведение.
Чего ждать и чего — не стоит.
Разнородность разнородностью, но что-то все эти человеческие сообщества все-таки объединяет. И не только то, что они — сообщества, но еще та или иная степень — ну пусть не оппозиционности, ладно, она все-таки крайний случай, но — альтернативности типичным для данного общества моделям существования. Некоторой от этого общества отгороженности. Общество всегда это чует и щедро наделяет тех, кто не готов в него всем сердцем вписываться, заведомо снижающими ярлыками типа «маргиналы» и «эскаписты». (Ясно, что при таких обертонах понимания нечего и ждать.) Кстати, у русских неформалов есть в ответ собственное замечательное слово для определения их, так сказать, базового жеста по отношению к обществу — встречающееся, между прочим, еще в словаре Даля: УШЕСТВИЕ. Сами они, соответственно, — ушельцы.
Именно об этом — книга Михаила Кордонского и Михаила Кожаринова. Оба — неформалы с многолетним стажем, изведавшие «ушельческую» жизнь с разных сторон, побывавшие в разных ролях. Кордонский — «журналист, педагог, коммунар, участник и естествоиспытатель многочисленных неформальных движений»: «ходил в горы, катакомбы и карстовые пещеры, изготавливал и распространял магнитиздат и самиздат <…> был стажером у щедровитян, КВН-щиком и КСП-шником, комиссаром на коммунарских сборах, модератором фидошных эх <…> мастером на ранних ролевых играх <…>». Кожаринов — «учитель, коммунар, информал[11], исследователь и, главное, практик построения неформальных сообществ»; «один из ярких лидеров ролевого движения в России» и «директор частной школы „Перспектива”», в которой «принципы ролевого моделирования» были даже превращены в методику преподавания.
Все это и позволило им занять позицию, не лишенную парадоксальности. Кор-дон-ский и Кожаринов предприняли попытку взглянуть на сообщества этого рода одновременно изнутри и извне, вычленить формальные стороны неформального да еще и систематизировать их. Они подходят к неформальным группам и движениям не с точки зрения смыслов, лежащих в их основе, но предшествующего смыслам естества, «природного» — то есть независимого от воли создателей и участников — устройства. Кем бы ни были люди, сплотившиеся в сообщество: диссидентами или искателями снежного человека, ролевиками или коллекционерами марок, — созданная ими группа в любом случае будет подчиняться в своем развитии одним и тем же — и вполне жестким — закономерностям. Если мы вообще хотим добиться каких-то конструктивных результатов, утверждают авторы, эти закономерности необходимо себе представлять и считаться с ними.
«Зачем» люди уходят в неформальные сообщества, было понятно еще на заре перестройки: затем, что из предлагаемых социумом способов «формального», официально одобренного и учтенного существования их не устраивает ни один. Не важно почему — кажутся ли все эти способы фальшивыми, ложными или просто не дающими желаемой полноты существования. Главное, что в официально предлагае-мом не оказывается чего-то такого, что для человека жизненно важно. И вот под это жизненно важное человек начинает создавать себе площадку. Предпринимает попытку жить иначе.
«Неформалы» — «внутренние варвары» Большого Социума, его собственные внутренние Чужие. Они — носители отстраненного взгляда на него, внутренние критики, проблематизаторы, расталкиватели, нащупыватели его уязвимых точек и выявители неявных возможностей, выговариватели неуслышанных правд и — что ничуть не менее важно — плодотворных заблуждений, творческих иллюзий, кон-структивных химер. Если Большой Социум намерен оставаться жизнеспособным, ему бы стоило нарочно культивировать своих неформалов (советское общество в свои последние десятилетия, кстати, спохватилось — да было уже слишком поздно). По счастью, они организуются сами. Главное — не слишком им мешать.
Штука в том, что свобода оказывается чрезвычайно своевольной. Предпринятая попытка «жить иначе» запросто способна выйти у человека из-под контроля. Она, как ни странно, тоже может не соответствовать ожиданиям и намерениям своих инициаторов и создателей. Даже если те будут очень-очень стараться, все равно в созданной ими реальности окажется что-то, не укладывающееся в первоначальные замыслы. Как всякая реальность, эта тоже — чем реальнее, тем упрямее. То есть — со своими закономерностями, с которыми надо уметь справляться.
В европейской культуре — по крайней мере со времен Освальда Шпенглера — для таких своевольных человеческих творений заготовлена метафора живого организма: со своим характером, своими потребностями, своим — неминуемо ограниченным — запасом сил, а главное — со своим жизненным циклом. Как дает понять эта метафора, у всякого понятого таким образом сообщества, какого бы оно ни было объема и каким бы целям себя ни посвящало, неминуемо будут не только рождение, подъем и расцвет, но и увядание, и, наконец, та или иная форма гибели. Есть и правила, по которым — если организм намерен прожить отмеренный ему цикл целиком, а не испустить дух раньше времени — жизнь организма должна строиться определенным образом: у свободы есть своя физиология.
В свое время Шпенглер, а также его последователи на ниве неминуемо метафорического описания социального как разновидности естественного Арнольд Тойнби и Лев Гумилев, говорили о жизненных циклах и физиологических особенностях больших сообществ: культур, цивилизаций, этносов. Кордонский и Кожаринов предприняли то же самое по отношению к сообществам малым. Точнее — наложили на материал отечественной неформальной жизни модели, заимствованные у Тойнби и Гумилева[12], чтобы понять: как устроена свобода неформалов и что с ней делать? Они даже разработали категориальный аппарат для описания групп, их разновидностей и стадий их жизненного цикла[13].
Получилось, надо сказать, вполне логично.
Неформальная группа, решающая вроде бы свои частные задачи — организация скаутских вылазок, бардовских слетов, хоббитских игрищ, — не просто должна быть в каждом случае понята как организм со своим жизненным циклом, показывают Кордонский и Кожаринов. Подход у них к этому организму вполне «мичуринский» — считаться с социальным естеством они готовы, но ждать от него милостей отнюдь не намерены. Представляемую область знаний они именуют «социальной инженерией», а себя — скромно — социальными ремесленниками, социальными техниками.
Группа для них — еще и многоуровневая лаборатория, которая много чего вырабатывает. Во-первых, смыслы, модели поведения, навыки: и личные, и социально значимые. Во-вторых — техники обращения группы с окружающим обществом, с самой собой, с каждым из ее членов. И наконец — самого человека.
«Очерки неформальной социотехники» — не первый опыт в этом жанре. Первая книга — «Технология группы. Заметки из области социальной психологии неформальных групп»[14], написанная одним из авторов, Михаилом Кордонским, вместе с педагогом-организатором и бардом Владимиром Ланцбергом, выйдя более десяти лет назад, выдержала несколько изданий, стала классикой и даже дала название серии, в которой вышла и представляемая книга.
Нынешняя книга написана с несколько других позиций — уже хотя бы потому, что изнутри другого времени. К концу двухтысячных стало ясно многое из того, чего было еще не разглядеть в середине девяностых.
Кордонский и Кожаринов дают неформалам массу практических советов — на живых примерах, которые комментируют на полях, особым шрифтом: как вести себя в случае конфликтов, как ладить с окрестным — внегрупповым — населением, как строить отношения с властями, как пользоваться в своих целях «традиционными для нашего времени бизнес-методиками». Выделяют признаки, на основании которых человек может судить, в какой стадии сейчас избранное им объединение: на подъеме ли оно, достигло ли зрелости или вовсе уже старо и переходит в «мемориальную фазу». Но кроме того, они ищут ответы на вопросы, осмысление которых стало насущным после того, как неформальное движение в нашем отечест-ве миновало свою эйфорическую стадию, и многие объединения, с таким азартом начинавшие свою жизнь в восьмидесятых — девяностых, искренне верившие, что перед ними если не бессмертие, то, по крайней мере, огромное будущее и неисчерпаемые возможности, стали угасать. А иные и совсем угасли. Почему — и насколько неизбежно — группы терпят неудачи? Как жить и что делать после того, как группа — это-то уж точно известно — закончит свой жизненный цикл?
Да, энтузиасты восьмидесятых — девяностых не преобразили ни мира, ни общества — а ведь как надеялись. Незаметно даже, что они их хоть сколько-нибудь улучшили. Но опыт «поражения» неформалов недавних десятилетий дает понять и еще одну вещь: «ушельчество», альтернативничанье, создание собственных миров и культивирование экзотических практик — в природе человека. Знакомые нам неформальные движения были не всегда, но «ушельчество» тех или иных видов было всегда и будет, пока мир стоит. А что его человекотворческий потенциал не исчерпан — очевидно.
Все перестроечные эйфории уже, казалось бы, позади. Но и «сейчас, в 2000-е (!) годы, — пишут Кордонский и Кожаринов, — многие тысячи людей добровольно и бескорыстно посвящают большую часть досуга» вещам весьма странным. Скажем, «составлению полных собраний сочинений любимых бардов в звуке, текстах и видео», написанию «терабайтов бесплатного софта», совершенно бескорыстному созданию линуксов и «десятков тысяч фичей к винде», ролевым играм в несуще-ствующие миры или давно минувшие эпохи. А то и вовсе флешмобам — странным массовым действиям, по самому своему замыслу лишенным вроде бы всякой логики. Впрочем, Михаил Кордонский (участвующий во флешмобах лично) уверен, что они — разновидность искусства.
В ушествие на самом деле всегда уходят, чтобы вернуться. Даже когда не догадываются об этом.
«Окраинная», узкогрупповая деятельность — возможно, даже любая — не только выращивает человека и дает ему то, чего он по разным причинам «недобрал» в Большом Социуме. Она еще и вырабатывает формы жизни, умения, предметы, которые Большому Социуму рано или поздно пригождаются. Иногда — и довольно часто — такие продукты неформальной жизни входят в состав мейнстрима, даже официоза. И «ушельцам» приходится изыскивать себе новые области странного для приручения и обживания.
Именно из чудачества «неформальных» групп (которые, правда, тогда еще никто этим словом не называл) вырос массовый спорт и олимпийское движение. Они — давным-давно уже индустрия, коммерция и область официальной профессиональной деятельности. А ведь начиналось все с детских спортивных союзов, которые создавал Пьер де Кубертен, мечтая о Новой Олимпии и раздражая чиновников, искренне не понимавших, для чего он это затеял.
Исторически еще совсем недавно «маргиналами» были энтузиасты компьютерных сетей. Каких-нибудь «двадцать лет назад Интернета не было <…> а фидошников считали ненормальными, просиживающими ночи за странными играми в „эхи” и „мыло”. Но именно они из своего ушествия в синтезе с другими маргиналами и не-маргиналами двигали в большой мир Интернет — учреждали фирмы ISP, писали самодельный софт… <…> Эти „первопроходцы сети” сейчас уже растворились в огромной волне тех, кто пришел на освоенные сетевые пространства просто жить, работать, общаться». «Исчезновение тождества „Интернет=маргинал” стремительно движется от столиц в провинции». Происходит то же, что примерно полувеком раньше случилось с радиолюбителями, — тоже долгое время ходившими в чудаках и неформалах. То есть, по-видимому, мы имеем дело с общей тенденцией.
«То, что родилось в российском педагогическом андеграунде в 50-х, — вторит сказанному автор предисловия к книге, тоже неформал-ушелец с разнообраз-ным опытом Валерий Хилтунен, — мир только-только начинает осознавать». Конструктивным смыслам того, что выделывают разные чудаки в своих группах сегодня, предстоит быть оцененными явно не раньше, чем через десятилетия, когда другие придут на освоенные ими пространства — «просто жить». Но материал для будущих оценок Кордонский и Кожаринов собирают уже сейчас.
Книга хороша еще и тем, что дает очерки истории неформальных движений ХХ — ХХI веков: от Кубертена и первых скаутов до истории текущей, творящейся прямо на наших глазах, в которой еще ничего не откристаллизовалось. Здесь и флешмобберы, и политические дискуссии в «Билингве», и социальные форумы альтерглобалистов. Жаль, что эти очерки разрозненны, отрывочны, ситуативны, тем более жаль, потому что, как пишут авторы, общество знает о неформалах фантастически мало и большинство даже не представляет себе, сколько в этой, казалось бы, окраинной теме общечеловеческого. Но заинтересованный читатель, несомненно, высмотрит в сказанном и систему, и общечеловеческое.
А вот в изменение (страшно сказать, даже улучшение!) мира авторы — прикладники-прагматики — как раз верят. Так и говорят: «Мы убеждены, что реальное изменение общества может происходить только на идейной основе». И даже: «Романтизм и идеализм — необходимая предпосылка изменения сегодняшнего мира». Впрочем, кто и когда принимался за дело, не веря, что получится что-то большое и значительное?
Что ж, как говаривал, пусть по другому поводу, один известный автор Живого Журнала[15] (а что — тоже вполне себе неформальное объединение!), «написанному не следует верить — написанным следует пользоваться». «Так» или «не так» устро-ены неформальные группы «на самом деле», исчерпывающе ли их описывают модели, сконструированные авторами из заимствованных у Тойнби и Гумилева элементов, — вопрос по существу праздный. Все эти модели для авторов — не более чем способ разместить собранный опыт в обозримых ячейках и оценить его как можно более объективно.
Что все это значит для «внутреннего» читателя — неформала-практика? Никогда не бывши в их числе, рискну предположить, что он, скорее всего, извлечет отсюда много полезного для организации своей жизни и налаживания своих внутригрупповых и внешних отношений. Но главным мне кажется все-таки то, что он многое узнает о собратьях по неформальной жизни и поймет, что все они, во всем своем неисчислимом многообразии, в конечном счете не столь различны меж собой. И даже, как ни удивительно, делают одно общее дело. В замысел которого как раз включена до противоречивости и несовместимости доходящая разность.
Читателю же «внешнему», который в неформалах не бывал (а защищался
от социума другими, негрупповыми способами, предпочитая, например, внутреннюю эмиграцию),
откроется кое-что о смыслах и правдах коллективных «ушествий».
И об их трудностях, которые, по моему разумению, свидетельствуют в пользу подлинности
такого пути: ведь только настоящее трудно. Он получит, наконец, много стимулов к
тому, чтобы поразмыслить о человеческой природе. О закономерностях обживания человеком
малых экологических ниш внутри большого общего мира, возникновения таких ниш, их
исчезновения и непреходящего смысла.
Те же, кто ладил и соглашался с родимым социумом всегда и везде… Сложно представить себе таких людей, но хочется верить, что хоть кто-нибудь из них эту книгу тоже прочитает. И, например, почувствует, что он, пожалуй, что-то в жизни упустил.
Ольга БАЛЛА