Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2009
Л. Спрэг де Камп. Лавкрафт. Биография. Перевод с английского Д. Попова. СПб., «Амфора», 2008, 656 стр. Возвращение Ктулху. Антология. СПб., «Азбука-классика», 2008, 576 стр.
Это заметки, сделанные во время путешествия по морю: они позволяют заглянуть в пучины Мальстрема, откуда вне—зап-но всплывают чудовища. Мы видим штурмана: он следит за приборами, которые постепенно раскаляются, он обдумывает курс и свою цель. Он изучает возможные пути, крайние маршруты, на которых практический ум должен потерпеть крушение. Духовное осознание катастрофы более страшно, нежели реальные ужасы огненного мира.
Эрнст Юнгер, «Сады и дороги»
С Говардом Филлипсом Лавкрафтом (1890 — 1937) произошла
любопытная
история. Не издавший при жизни ни одной своей книги автор
«черной фантастики» и «хоррора» из американской глубинки, известный только небольшому
кружку единомышленников и многими до сих пор считаемый графоманом, вдруг через полвека
выныривает из вод Леты и становится «культовым» персонажем.
И такое, разумеется, случалось, но чтобы к концу ХХ века проникнуть, как созданный
его воображением древний монстр Ктулху своими щупальцами, буквально во все пласты
культуры, а имя самого этого Ктулху склонялось в Рунете на каждом углу…
Наиболее памятное обычному пользователю Интернета возвращение Лавкрафта произошло, когда во время подготовки к интернет-конференции В. В. Путина к явно ёрническому вопросу о том, как он относится к пробуждению Ктулху, присоединились 16 тысяч наших соотечественников (Путин, кстати, в своем ответе посоветовал не увлекаться потусторонним и «читать Библию, Талмуд и Коран»). М. Галина, анализируя в своей статье новомодные интернет-тренды, справедливо замечает, что «Ктулху <…> выполняет роль некоего интеллектуального пароля, способа опознать „своих”»[1]. Вопрос этот породил и гораздо более отвлеченные предположения («Не является ли столь высокая популярность Ктулху свидетельством подспудной фронды против клерикально-ментовского государства <…>? <…> Не означает ли вопрос о пробуждении монстра подсознательного предчувствия эры катастроф <…>? <…> Не может ли оказаться массовая поддержка этого вопроса свидетельством высокого культурного уровня нашей современной публики?»[2]). Добавим, что к «своим», то есть к поклонникам Лавкрафта и его малосимпатичных креатур типа Ктулху и компании, относится весьма разнообразная и уважаемая публика.
Так, Борхес написал пародию на Лавкрафта «ThereAreMoreThings», а также «букинистическую мистификацию» — свои комментарии к «Некрономикону»[3], а Стивен Кинг никогда не скрывал симпатии к Лавкрафту, следы которой легко обнаружить в его повести «Крауч Энд», романе «Оно» и других произведениях. Большое эссе-апологию Лавкрафту написал не кто иной, как М. Уэльбек («Г. Ф. Лавкрафт: против человечества, против прогресса»), а отдельно можно выделить целый жанр «гибридов» — так, Питер Кэннон в «Призывая Дживса» объединил ГФЛ с Вудхаусом, а Нил Гейман в блистательном «Этюде в изумрудных тонах»[4] предложил еще более парадоксальный эксперимент, соединив логический мир Шерлока Холмса с предельно иррациональной реальностью Лавкрафта, пронизанной «темными тайнами, которые не поддаются разгадке, потому что разгадка сведет человека с ума».
Литературой, впрочем, дело отнюдь не ограничивается. По мотивам
произведений ГФЛ активно снимают фильмы («Зов Ктулху» Э. Лемана, трилогия «Зловещие
мертвецы» и др.), внешность морского монстра Кракена из трилогии «Пираты Карибского
моря» списана с того самого Ктулху, а имя одного из темных богов ГФЛ Азатота упоминается
в фильме «Имя розы» по роману У. Эко. Полный список рокеров, которых вдохновил зловещий
мир ГФЛ на написание песен, займет добрых полстраницы — упомянем песни «TheCallofKthulu» из альбома «Metallica» «RidetheLightning» (
После таких свидетельств культового статуса ГФЛ трудно было бы ожидать даже от идеальной биографии исчерпывающих ответов на вопрос о подобной популярности автора, к книге же де Кампа, стоит сразу отметить, довольно много вопросов. Де Камп (1907 — 2000), сам довольно известный фантаст (неплохо, кстати, переведенный на русский), друг А. Азимова и Р. Хайнлайна, соавтор саги о Конане-варваре Роберта Э. Говарда, отметился не только во всех, кажется, фантастических жанрах, от космической оперы и фэнтези до альтернативной истории и традиционной sci-fi, но писал также исторические исследования, создал жизнеописание еще и Говарда[5]. Его биография ГФЛ — огромный том въедливых изысканий, скрупулезных пересказов сюжетов и мелких житейских подробностей — отличается тщательностью, но, увы, не объективностью. Так, рецензии на его книгу литературных обозревателей и обычных посетителей сайта Amazon.comобъединяет одно: «Кажется, де Камп уделяет чрезмерное количество времени извинениям за расизм Лавкрафта»; «Я не смог прочесть книгу целиком из-за постоянных упоминаний автором расизма Лавкрафта».
Если после такого вступления к этой более чем 600-страничной биографии человека, который не издал при жизни ни одной книги, без крайней необходимости не выходил из дома и, кроме недолгого брака, не имел никакой личной жизни, сказать, что «при всем этом она читается на одном дыхании», это будет банальным рецензионным ходом и — чистой правдой. Мало того — да простят меня поклонники ГФЛ и прочие мрачные готы, — я лично хохотал над некоторыми страницами, как над «Монти Пайтоном», вызывая недоумение пассажиров метро при взгляде на темную обложку с изображением депрессивного лошадиного лица некоего джентль-мена…
В абсолютно бессобытийной жизни ГФЛ масса не фактов, но фактоидов. Уже в самом детстве он отличался оригинальностью — обладая ангельской девичьей внешностью (его мать почему-то не только наряжала его в платья для девочек, но и не стригла волосы), он предпочитал спать днем и бодрствовать ночью, в четыре года уже научился писать, в семь лет, когда его пытались затащить в танцевальный класс, цитировал суждения Цицерона против танцев… В четырнадцать лет от суицида его удержала только неудержимая тяга к познаниям — тогда он был главным редактором парочки научно-познавательных журналов, издаваемых домашним способом. Странности — основания для них, увы, есть в истории семьи: так, отец и мать ГФЛ сошли с ума — можно множить.
ГФЛ при всей своей маргинальности кажется мне отчасти симптоматичной личностью, вобравшей в себя противоречия, раздиравшие людей, семьи, социумы на протяжении двадцатого века. Лавкрафт создавал миры «измененного состояния психики» — при этом за всю жизнь никогда не пил и не курил; определил развитие научной фантастики на добрых полвека вперед — но сам был до того неофобом, что до смерти хранил детские игрушки и ненавидел печатную машинку; в каждом своем произведении живописал «леденящий кровь потусторонний ужас» — но боялся трупа мыши в мышеловке и рыдал над погибшей птичкой; заочно обожал англичан — но недолюбливал американцев; будучи законченным аутистом — писал по восемь писем объемом до сорока страниц в день; любил Чаплина — но презирал кино о бедных; обожал сахар — но ненавидел морепродукты и море (хотя описанный им Ктулху должен был вернуться в мир из морских глубин)…
Лично мне трудная, противоречивая жизнь Лавкрафта напомнила биографию Юкио Мисимы. Болезненное детство и сильнейшее влияние женщин (сначала матери, потом тетушек) так же заронило в душу ГФЛ комплексы на всю жизнь, как и воспитание Мисимы деспотичной бабкой. Мисима не признал упрощающую послевоенную реформу языка — так и ГФЛ в сочинениях и жизни изъяснялся на старомодном, велеречивом английском прошлых веков. Будучи от рождения и из-за своего образа жизни крайне хилым, ГФЛ восхищался арийской культурой сильного тела — хлюпик Мисима, движимый схожими мотивами, занялся культуризмом и превратил свое тело в античную статую. Оба они подпали под воздействие милитаристских идей, но предпочли «откосить» от армии. Как Мисиму из-за симпатичных студентов в его «Обществе щита» упрекали в гомосексуальных наклонностях, так и ГФЛ из-за своего бегства от женщин, но симпатии к молодым ученикам и поклонникам не избежал подобных подозрений… Суммируя, можно сказать, что не только Мисима был «лучшим своим произведением» (Дональд Кин), но и Лавкрафт — во всей ослепительной противоречивости своих многочисленных комплексов и странностей — был «своим самым фантастическим творением» (Винсент Старретт).
Впрочем, от Мисимы Лавкрафта отличало одно выгодное качество — чувство юмора, направленное по большей части на самого себя. Почти с детства ГФЛ именовал себя «дедом», друзьям по переписке присваивал своеобразные прозвища (Боб с Двумя Пистолетами, Сатрап Фарнабазий и т. п.), а свои письма подписывал, например, так: «Могила 66 — Некрополь Тана. Час Грохотания Нижней Решетки». Одно время Лавкрафт увлекался пением, но запись арий в собственном исполнении на звукозаписывающей машине Эдисона так напомнила ему самому «вой подыхающего фокстерьера, что я по неосторожности уронил ее вскоре после того, как она была сделана»…
Впрочем, без всяких шуток этот человек костил в своих письмах и статьях на чем свет негров, евреев и иммигрантов и поддерживал нацистов. Но просто нацистом и ксенофобом назвать его сложно. Во-первых, для выходца из старой аристократической семьи с американского Юга и вечного изгоя в жизни и литературе в таких взглядах не было ничего особо удивительного; во-вторых, Лавкрафт был женат на еврейке, числил евреев среди своих самых близких друзей, к которым относился всегда с крайней симпатией и нежностью. Да и с годами эти взгляды сменились на почти противоположные — Гитлер заставил ГФЛ разочароваться в нацизме, а за свои диатрибы против негров и итальянских иммигрантов под конец жизни ему было, судя по всему, стыдно. Экстравагантные высказывания Лавкрафта были продолжением его имиджа настоящего старосветского южного джентльмена, противника всех веяний нового, порочного века, — имиджа, тщательно культивируемого самим ГФЛ и — хоть об этом нигде напрямую и не сказано — сильно смахивающего на такую милую самому оригинальничающему владельцу позу… Кроме того, коли в голове Лавкрафта водились тараканы размером с Ктулху, ожидать от него трезвой оценки политических течений ХХ века вряд ли станет даже самый преданный его фанат.
Все это, однако, не останавливает биографа от обращения к анализу национализма Лавкрафта чуть ли не в каждой главе. Нет, он не всегда смешивает ГФЛ с грязью и извиняется за него, даже пытается понять его мотивы, но анализ его, скажем так, слишком уж по-детски наивен, чтоб уделять ему столько места. Так, Ницше у де Кампа всего лишь «краснобай», а Элиот и Паунд не заслуживают такой популярности, потому что писали нерифмованным стихом: «Достоинство этого бесформенного „стиха” заключается в том, что он прост. Это поэзия ленивых или поэзия в черновике. Ее может писать кто угодно — даже ребенок или компьютер <…>».
Оставив по себе 500 долларов наследства и рукописи у печки,
Лавкрафт был издан и популяризирован, как и Кафка, друзьями, опубликовавшими его
после смерти на свои деньги. А потом покатилось по нарастающей. В 70-е выходит первое
собрание сочинений ГФЛ. 15 марта 1970 года состоялся настоящий флеш-моб —
фанаты ГФЛ прошли ночью с фонарями по лавкрафтовским местам (в повести «Явление
Ктулху» Павла Молитвина из «Возвращения Ктулху» неизвестные проводят в Питере демонстрацию
с лозунгами «Ждем Ктулху!» и «Ктулху forever!»…).
В 1971 году один студент признался, что видел призрак ГФЛ, — опять же напоминает
случай Мисимы, который уже с того света надиктовывает свои новые произведения сразу
нескольким людям, а своим биографам является в кошмарах…
Что же именно у ГФЛ так задело умы читателей во второй половине прошлого века? Можно было бы говорить об общей популярности фантастической, фэнтезийной литературы в наши дни, но тут есть одно существенное «но»: если основоположники фэнтези Толкиен и Льюис уводят из унылой повседневности в светлые, сказочные миры, то Лавкрафт, находясь на «темной стороне» фантастики, приоткрывает дверь в такие области мироздания, от которых даже самые крепкие герои бегут, седея от ужаса. Ужасы эти, кстати, есть порождение не только больной фантазии ГФЛ, но и его мощного интеллекта. Штудируя Ницше и Фрейда, он перенес их страх перед открывающимся будущим с его до сих пор живыми первобытными кошмарами в свою прозу. Сам Лавкрафт объяснял эффект от своей прозы «мощным воздействием временного прекращения действий законов природы и близкого присутствия невидимых миров или сил». Но к одним проблемам с экологией в ХХ — ХХIвеках или же к популярной в неустойчивых умах идее палеоконтакта (влияния на современную человеческую жизнь неких древних, явившихся из космоса, сил[6]) дело тут, понятно, не сводится.
Ответ, как мне видится, можно найти в сборнике отечественных, если пользоваться музыкальной терминологией, трибьютов Лавкрафту — «Возвращение Ктулху» (замечу, что сама идея сборника не нова — так, 15 лет назад у нас выходил переводной сборник «Крылатая смерть» с произведениями авторов лавкрафтовского круга[7]). 17 авторов из России и (до чего корявый термин!) «ближнего зарубежья» опубликовали свои произведения, так или иначе развивающие сюжеты ГФЛ или же написанные с отдаленно переданной атмосферой его текстов: книга состоит из разделов «Сохраняя букву» и «Сохраняя дух». Разбор этих произведений — от нескольких до ста страниц, сильно, разумеется, различающихся как по стилю (где-то дей—ствие и герои «американизированы», где-то, наоборот, излишне «русифицированы»), так и качеству, — не относится напрямую к нашему сегодняшнему разговору о феномене ГФЛ. Показательно, однако, не только то, что в большинст-ве произведений действие происходит в нашей стране, но что сразу в нескольких новеллах и рассказах «миф Ктулху» оказывается напрямую вписан в «питерский текст», становится его почти равноправной частью. Так, у Елены Хаецкой в питерских атлантах и кариатидах проступают черты лавкрафтовских монстров: «Туман полз по улицам, и украшения на фасадах домов — все это барокко и рококо, которым так гордится центр Санкт-Петербурга, — сцеплялись с завитушками тумана, сливались с ними в единое целое. Серая, взвешенная в воздухе влага была истинной кровью насильственно выпрямленных, растянутых жил приморского города. Она изливалась из неведомого источника и, пройдя по всем улицам, площадям, переулкам, исчезала в незримом устье. <…> На привычные петербургские „доходные” дома начали накладываться совершенно иные картины. Я видел серый камень, покрытый фантастической резьбой: изображения глубоководных гадов с переплетающимися щупальцами, морских дев со свисающими до пояса грудями и жабрами за ушами, витых рогов, раковин, медуз и тритонов». У нее же в новелле Петр Первый спокойно наблюдает инопланетян, монстры становятся видны лишь в питерском тумане, а Ктулху выплывает из вод при очередном наводнении в Петербурге. Ктулху — в уже упоминавшейся повести П. Молитвина — помогает питерцам пережить блокаду, а беда приходит из Финского залива — сначала звучит зов Ктулху, затем бросающихся в воду людей пожирают всплывшие демоны… Если уж более чем традиционный «питерский текст» сдался иноземному монстру, что ждать от других жанров?! — что и демонстрируют другие произведения сборника во всем своем разнообразии…
Но любопытнее все же мотивы этой «ктулхиады» — интересовало же аж 16 тысяч интернет-пользователей мнение гаранта конституции не о Конане-варваре, не о Шерлоке Холмсе и даже не об отношениях агентов Малдера и Скалли, а именно о Ктулху…
«…[Мне] становится понятно, что я — всего лишь игрушка в чьих-то
беспечных руках, инструмент судьбы, не справившийся со своей ролью», — осознает
герой рассказа «Болото Иссог» Карины Шаинян. И в этой экзистенциальной пассивности
в период социальных катаклизмов и исторических сломов, видимо, и следует искать
ответ на вопрос о популярности мифов Лавкрафта о могущественных Древних, перед которыми
люди оказываются абсолютно бессильны, скованы ужасом и незнанием. Об этой капитуляции
перед неведомым (или тем, что человек не желает осознать, — так психологически проще),
иррациональным страхом перед ясно не определенным объектом (ибо обвинить во всем
инопланетян и Древних — значит, не обвинить никого, это эскапизм вдвойне)
пишет и Владимир Аренев в рассказе «Вкус к знаниям»: «В океане времени другие существа
— истинные хозяева Земли — жили с самых первых мгновений его существования.
Всегда. Для них сила волн и подводные течения — ничто, безделица! Каждый цикл в
истории человечества для этих властелинов мира — всего лишь вспышка солнца на закате
дня.
А само человечество — в лучшем случае племя рабов». «Немыслимой монструозно-сти»,
невесть откуда пришедшего ужаса страшатся и герои «Лиловой мглы» Бориса Лисицына.
Становится понятной и причина популярности Лавкрафта, автора времен Великой депрессии, именно сейчас и именно у нас: «Лавкрафт писал во время Великой депрессии и в своих произведениях отразил мировосприятие современников, усугубленное собственным параноидальным видением окружающей среды», — сказано в «Явлении Ктулху» Молитвина. А вот его же объяснение, что культ Ктулху занял место рухнувших коммунистических идеалов, когда «масса народу вернулась к православию, кто-то стал кришнаитом, суннитом, шиитом; кто-то подался к сатанистам, а кто-то уверовал в Ктулху, чтобы заполнить образовавшийся вакуум», мне представляется не столь справедливым — «миф Ктулху» (надо еще помнить, что в пантеоне ГФЛ Ктулху занимает далеко не самое почетное место, и даже сам термин предложил не он…) на религию все-таки не тянет.
Но задуматься над тем, «неужели каждый народ действительно придумывает или заимствует у соседей таких богов, которые отвечают его внутренним потребностям, пресловутому менталитету и требованиям времени?», все равно стоит. Тогда, может быть, и Ктулху не так скоро вернется в наш мир…
Александр ЧАНЦЕВ
[1]Галина М. Сетевая мифология, или Превед Ктулху. — «Знамя», 2007, № 5.
[2]Езеров А., Ситников М. Пять вопросов о Ктулху. <http://www.portal-credo.ru>.
[3] История «Некрономикона» написана Г. Ф. Лавкрафтом в 1927 г. — В кн. Х. Л. Борхеса «Всеобщая история творений». СПб., «Азбука-классика», 2004, стр. 335 — 339.
[4]Гейман Н. Хрупкие вещи: Сказки и истории. М., «АСТ», 2008, стр. 30 — 55. Любопытно, что профессор Мориарти и полковник Моран в этой новелле на стороне Ктулху и прочих Древних божеств борются против тех, кто стремится не дать им вернуться в мир.
[5] Второй книгой после биографии Лавкрафта в серии «Главные герои» стала биография не менее противоречивого и влиятельного фантаста — Филипа Дика.
[6] О теории палеоконтакта см.: КондратьевА. Тарелки над Атлантидой: моменты истории «альтернативной науки». Ex Libris. 2008. 12.18 <http://exlibris.ng.ru/kafedra>. Широко разрекламированный и идущий на момент написания этого текста в кино-театрах фильм «День, когда Земля остановилась» о том, что инопланетяне прислали на Землю инспектора, которому следует решить, стоит ли оставлять на планете человече-ство или же оно слишком вредит экосистеме, из той же серии…
[7] «Крылатая смерть». Нижний Новгород, «Деком»; М., «ИМА-пресс», 1993.