(составитель А. Василевский)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2009
“Акция”, “АПН”, “Бельские просторы”, “Booknik.ru” “Взгляд”, “Волга”,
“Время новостей”, “Газета”, “Газета.Ru”, “День литературы”, “Дети Ра”, “Если”, “Завтра”, “Зеркало”, “Искусство кино”, “Итоги”, “Коммерсантъ/Weekend”, “Крещатик”, “Культура”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Москва”, “НГ Ex libris”, “Неволя”, “Новая газета”, “Новые Известия”, “Огонек”, “OpenSpace”, “ПОЛИТ.РУ”, “Полярная Звезда”, “Проза”, “Русский Базар”, “Проза”, “Русский Журнал”, “Русский Обозреватель”, “Русский репортер”, “Сибирские огни”, “СловоWord”, “Топос”, “TextOnly”, “Частный корреспондент”
Николай Александров. “Русский Букер 2008” — победил соблазн. — “OpenSpace”, 2008, 5 декабря <http://www.openspace.ru>.
“Неслучайно эта премия никогда не доставалась главной книге года, никогда не отмечала слишком очевидный успех. Вместо всего этого Букер демонстрировал, какую книгу в этом году следует считать образцовым романом. Иногда таковой книгой оказывался, например, └Альбом для марок” Андрея Сергеева. <…> Действительно, одно дело думать над тем, что следует считать └большой” книгой, или прикидывать, что может оказаться └национальным бестселлером”. И совсем другое — решать, какой из представленных текстов можно назвать └романом”…”
“Вне всяких сомнений, └Библиотекарь” Михаила Елизарова — самый радикальный из всех романов, когда-либо получавших эту консервативную премию. <…> Букер-2008 получила маргинальность как таковая. Из представленных вариантов был выбран не самый радикальный и уж, безусловно, не самый качественный. Зато, пожалуй, самый яркий. └Библиотекарь” — не лучший роман Елизарова и, уж точно, самый бестолковый из всех его текстов включая └Pasternak”. Но он вполне способен читателя соблазнить (равно как и разозлить)”.
Николай Александров. “Асан”, или Риторика Маканина. — “OpenSpace”, 2008, 19 ноября.
“Маканин — оригинальный мыслитель, то есть очень умный человек. Но человек без художественной свободы”.
Михаил Ардов. “Все искусство демонично”. Писатель-священник считает литературу развлекательным времяпровождением. Беседу вела Ольга Рычкова. — “НГ Ex libris”, 2008, № 39, 30 октября <http://exlibris.ng.ru>.
“Когда я открываю старомодный рассказ какого-нибудь современного писателя, который старается писать, как Чехов: └Поднимаясь по лестнице, Иванов думал…”, то закрываю сразу — так писать уже нельзя”.
“Но я читаю стихи, мой любимейший поэт — Тимур Кибиров, с которым я дружу: он дарит мне свои книжки, я ему — свои. После Кибирова высоко ценю Льва Лосева и Сергея Гандлевского”.
“Светское искусство в своей основе демонично, и в стихах это особенно заметно. Но бывает прямая демоничность — └бесовидение в метель”, как называл поэму └Двенадцать” отец Павел Флоренский. А бывает косвенная связь, которая не так явно просматривается, и это не так страшно читать”.
Анжелика Артюх — Дмитрий Комм. Пожар уже начался. О менеджмент-культуре. — “Искусство кино”, 2008, № 6 <http://www.kinoart.ru>.
Говорит Дмитрий Комм: “Шведские писатели-детективщики Пер Вале и Мей Шевалль много лет назад выпустили сатирический детективный роман └Гибель 31-го отдела”. Он повествовал о могущественной издательской корпорации, расположенной в тридцатиэтажном небоскребе. Каждый этаж соответствовал одному отделу корпорации, и на каждом выпускали газету или журнал — жуткую гламурную пошлятину. Однако существовал еще секретный тридцать первый этаж, о котором мало кто знал. На нем были собраны исключительно высоколобые интеллектуалы и радикалы-нонконформисты. Они тоже выпускали свой журнал — в одном экземпляре. Этот экземпляр потом показывали руководителям остальных тридцати отделов в качестве примера того, чего не должно быть в их изданиях. <…> Но когда в небоскребе начался пожар, эвакуировали все этажи, кроме тридцать первого, поскольку о его существовании пожарные попросту не знали. <…> Интеллектуалы сегодня — 31-й отдел. Наше существование терпят, пока мы не пытаемся серьезно влиять на общественное мнение. Нам дают гранты, пока мы заявляем о некоммерческом характере своих работ. Каждое наше безответственное высказывание о глупости └массового человека” — бальзам на душу ▒муры▒. └Конечно, ребята, — говорит нам ▒мура▒. — Массовый зритель — дурак и жлоб, так что позвольте уж мне о нем позаботиться. А вы развлекайтесь в своем узком кругу”. <…> Но в последнее время отовсюду слышатся жалобы, что гранты дают все реже, что возможностей опубликовать свою писанину все меньше и что ни властям, ни бизнесу интеллектуалы и независимые художники не нужны. Какое потрясающее открытие! Конечно, не нужны и никогда не были нужны”.
Андрей Архангельский. Без присмотра. — “Взгляд”, 2008, 6 декабря
<http://www.vz.ru>.
Солженицын был в этой роли этического оппонента власти почти 20 лет; с середины 90-х годов, по возвращении в Россию, он стал уже этическим мерилом самой власти, ее зеркалом. Сейчас не место разбирать его исторические и социальные воззрения, его представления об идеальном устройстве России. Другие литераторы — конечно же, более либеральные — смело критиковали его взгляды. Но из писателей Солженицын единственный имел программу, цельное представление о будущем России и предлагал ряд этических оснований к этому, а у его многочисленных оппонентов и намека на собственную программу не было. Конечно, это очень удобно: самому └быть свободным от политики” (а стало быть, и от ответственности) писателем, но зато насмешливо или ожесточенно критиковать программу А. И. Не будь, однако, пусть и ортодоксальной позиции Солженицына, они бы не высказали и своей, противоположной точки зрения: такова была его роль — провоцировать, будить, служить точкой отталкивания для всех, поводырем даже для несогласных. Поводырь может ошибаться, но его отличие от остальных в том, что он идет первым. Другие уже имеют возможность выбора: идти за ним либо же следовать собственным путем. <…> Ввиду всего вышеизложенного вопрос “как жить без Солженицына?” — вовсе не фигура речи, не красивая фраза. А действительно насущная проблема, потому что сегодня впервые с конца 1960-х Россия оказалась без такого этического авторитета, который смел ей указывать, смел ее ругать и чей авторитет был сопоставим с авторитетом верховной власти”.
Ольга Балла. Диалог со смертью. — “НГ Ex libris”, 2008, № 42, 20 ноября.
“Человек обеднел бы без алкоголя, опустел бы, оскудел. В том числе и без разрушительного, даже смертоносного его действия. А я бы сказала, без этого — даже и в особенности. Правила пития и его └культура” (о, сколько упреков выслушали русские всех поколений в том, что пить они └не умеют”!) — вещь, конечно, куда как важная. Они затем и важны, чтобы их можно было нарушать. Чтобы их нарушение действительно переживалось как катастрофа. Красота с культурой — они только глаза отводят. С алкоголем человек может устраивать себе катастрофу хоть каждый день. И менее катастрофичной она от этого, уверяю вас, не станет. Даже если превратится в рутину. Более того, настоящая катастрофичность как раз тогда и начнется. Разрушая человека, подвергая его опасностям, делая его смешным, нелепым, противным (в том числе и самому себе), глупым — алкоголь его создает. Это жестокая школа. И акцент тут — на слове └школа”, а не там, где вы подумали. Алкоголь показывает человеку его, человека, силу и бессилие. Ему, зашоренному своей культурой и цивилизацией, алкоголь дает прочувствовать всю зыбкость его защищенности нормами и правилами. <…> Алкоголь — всегда диалог со смертью. Вот это и есть самое главное”.
Павел Басинский. Гришковец, приятный во всех отношениях. — “Москва”, 2008, № 8 <www.moskvam.ru>.
“О Евгении Гришковце как о писателе давно не думаешь. Это не писатель, а как бы мера приятности. <…> Нельзя сказать, что Гришковец — выдающийся стилист. Но свой стиль у него, определенно, есть. Ну, может быть, не совсем свой и даже не совсем стиль, но манера у Гришковца существует…”
Татьяна Баскакова. “Целан — имя, сияние и боль…” Сакральная поэзия Пауля Целана в беседе с переводчиком и составителем самого полного собрания поэта. Беседовал Константин Рылев. — “Частный корреспондент”, 2008, 28 ноября <http://www.chaskor.ru>.
Издательство “Ад Маргинем” выпустило более чем семисотстраничную книгу Пауля Целана (1920 — 1970): стихотворения, проза, переписка (составители-переводчики Татьяна Баскакова и Марк Белорусец). Говорит Татьяна Баскакова: “У него снова и снова возникает образ, что поэт — как птица, ныряющая на водной поверхности. Поэт — между верхом и тем, что скрывает вода. Он находится между миром живых и миром мертвых. Но мир мертвых Целана не связан напрямую с религиозными понятиями.
У него религиозное сознание, хотя творчество Целана нельзя соотнести ни с христианством, ни с иудейством. Он ищет свои пути. Целан сосредоточился на том, что такое слово. Он различал искусство и поэзию. Искусство для него связано с игрой, с обманом, с фиглярством, с тем, что олицетворяет └искусственность”. А поэзия — это то, что выражает суть человека, его подлинные чувства”.
Сергей Беляков. Желтое колесо. “Асан” Владимира Маканина как симптом упадка. Не только социального, но и литературного. — “Частный корреспондент”, 2008, 26 ноября <http://www.chaskor.ru>.
“<…> искать в └Асане” └правду о чеченской войне” так же бессмысленно, как видеть в └Гражданине убегающем” рассказ из жизни геологов. Маканин не бытописатель, он работает не с реальностью, а с ее математической моделью. Причем моделирует Маканин не Чечню, не армию и не войну, а современное общество”.
Беседа с поэтом Борисом Херсонским. Беседовала Лариса Шенкер. — “СловоWord”, Нью-Йорк, 2008, № 60 <http://magazines.russ.ru/slovo>.
Говорит Борис Херсонский: “В каком-то смысле я продолжаю традицию, которую Иосиф Александрович основал в русской поэзии. Сейчас очень принято говорить, что Бродский — это тупик, и идти за ним нельзя. Можно идти за кем угодно — за Есениным, за Хлебниковым, только не за ним. На дороге под названием └Бродский” висит кирпич. Мне так не кажется. На эту тему я написал статью, которая называлась └Не быть как Бродский”. <…> Заимствовать можно только простейшие формальные приемы. Надо сказать, что эти приемы действительно вошли в обиход литературы. Как всякий крупный поэт, Бродский внес что-то новое в структуру стиха и язык. На мой взгляд, мы явно преувеличиваем количество людей, на которых он оказал влияние”.
Тарас Бурмистров. “Гарри Поттер” как зеркало британского фашизма. — “Полярная Звезда”, 2008, 27 октября <http://zvezda.ru>.
“Первое, что поражает нас, когда мы смотрим на эту книгу, — это ее масштаб, невиданный в европейской литературе со времен Джойса и Пруста. Семь пухлых томов, сотни и тысячи страниц, десятки героев, каждый из которых обрисован живо и выпукло, бесконечная череда сюжетных событий — казалось, что заметно выдохшаяся в последние десятилетия европейская культура на это уже не способна. Читатель мог бы заблудиться в этом многообразии, если бы вся книга не была четко спаяна одной темой — так, что она кажется специально на эту тему написанной. Главная тема └Гарри Поттера” — это фашизм; эта книга представляет собой яркую антиутопию, художественное моделирование события, которое после написания этой книги уже не кажется совершенно фантастическим: прихода к власти в Англии фигуры наподобие Гитлера и установления там полноценного фашистского режима”.
Глеб Бутузов. Алхимия — ХХI. Беседовал Алексей Нилогов. — “Завтра”, 2008, № 44, 29 октября <http://zavtra.ru>.
“Современная философия может быть оригинальна, увлекательна, чем-то близка; она может наводить на интересные мысли, развивать логику мышления; наконец, заменять современную литературу вследствие мировоззренческой бедности последней. Но она не может решить наши экзистенциальные проблемы. Если кому-то кажется, что она их решает, ему можно только посочувствовать. Современная философия — шахматы для сокамерников: помогает отвлечься от счета дней и не замечать решеток на окнах, а лишняя порция супа для выигравшего не меняет принципиально его положения”.
В России надо жить долго. Беседу вела Анна Туманова. — “Акция”, 2008, 26 ноября <http://www.akzia.ru>.
Говорит Владимир Маканин: “Сейчас, когда я немолод, я вдруг понял, что роман — это очень тяжелая, нагрузочная вещь и есть возможность решать проблему быстрее — в виде пьесы. Поэтому для меня сейчас одна из проблем — возможность адекватного и мягкого перехода в драматургию”.
В России нет больших событий. Есть антисобытия. Беседовал Захар Прилепин. — “Литературная Россия”, 2008, № 49-50, 5 декабря <http://www.litrossia.ru>.
Говорит Максим Амелин: “Я был плохой… Я был хулиган. Меня с пистолетом повязали как-то. У нас была бригада, человека четыре, мы скитались по разным развалинам, много интересного находили: монеты, старинные книги, даже золото. И два пистолета нашли однажды. Это 82-й год был. Огромный, восемь с половиной — калибр, переламывается как ружье, с пятидесяти метров способен огромное дупло разворотить в дереве. На вооружении русской полиции такие пистолеты были. И вот меня с ним повязали… Отпустили, конечно”.
“Я иногда отбираю рукописи для писательских семинаров в Липках, проводимых Сергеем Филатовым, и пишу в качестве рецензии на некоторых рукописях: └Этот человек — для семинара ▒Нашего современника▒”. Потому что им элементарно не хватает крепких текстов. Да они и сами не пропускают к себе никого! У меня есть знакомые, которые пытались публиковаться в патриотических журналах. Ох, как их там редактируют! Все талантливое выжигается каленым железом. А мне очень хочется, чтобы у них были хорошие поэты! Был же у них Николай Тряпкин. Ведь потрясающий поэт”.
“Я монархист. Я считаю, что у нас все неправильно. Нужен верховный арбитр, возле которого — выбранные люди. А он — невыбираем. Он принимает власть по наследству. <…> Важно, чтобы этот человек был лишен возможности уйти от власти. Так как главная проблема у нас, что в России воруют, — назрела необходимость в арбитре, которому вообще деньги не нужны”.
Алексей Верницкий. Мы научили русских поэтов считать слоги. — “Волга”, Саратов, 2008, № 3 <http://magazines.russ.ru/volga>.
“<…> несколько лет назад я начал работу по возвращению и внедрению силлабических форм в русскую поэзию. Некоторые из предложенных мной силлабических форм были с энтузиазмом приняты поэтической общественностью; другие еще ждут своего часа. Наиболее успешной из придуманных мной форм являются танкетки”.
“<…> на сегодняшний [момент] танкетки являются не только стихотворной формой, но и поэтическим жанром”.
“В последней части статьи я хочу немного поговорить о том, как можно возродить русскую силлабику вне танкеток”.
Михаил Визель. Ваш МГ. Из писем Михаила Леоновича Гаспарова. — “OpenSpace”, 2008, 19 ноября <http://www.openspace.ru>.
“Еще про Чехова говорили, что как писатель он был крайним модернистом, маскирующимся под реалиста — чтобы его не гребли под одну гребенку с нервическими декадентами, которых он не любил до крайности. То же самое как об оригинальном писателе можно сказать и о Михаиле Леоновиче Гаспарове. Его интеллектуальные бестселлеры — └Занимательная Греция”, └Рассказы Геродота о Греко-персидских войнах и еще о многом другом”, даже └Экспериментальные переводы” и └Русский стих начала XX века в комментариях”, не говоря уж про └Записи и выписки”, — настоящие постмодернистские шедевры, с четко выраженным авторским началом и устоявшейся поэтикой. Но при этом они представлены в виде якобы скромных трудов └вспомогательных” жанров — краткого изложения, комментированной хрестоматии, библиографического справочника… И вспомогательный жанр └эпистолярного наследия” лишь продолжает этот ряд”.
См. также: Ревекка Фрумкина, “└Выживи, пожалуйста, и я тоже постараюсь”.
О письмах М. Л. Гаспарова” — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 14 ноября <http://www.polit.ru>.
Анатолий Власов. Интернет как успешный христианский проект. — “Топос”, 2008, 6 ноября <http://www.topos.ru>.
“Как любой другой проект, христианский проект движется к своему завершению. Об этом свидетельствует возникающая в эпоху постмодерна проблема нехватки смысла человека, которая, конечно, не может быть решена путем реанимации причины, ее же породившей. Лицо грядущего мира человека для нас неразличимо, но, вероятно, оно будет ни монотеистичным, ни политеистичным, ни атеистичным, а вне всякого привычного образа. Как сказал Мартин Бубер: └Imago mundi nova — imago nulla”, то есть └Новый образ мира — это отсутствие образа””.
Дмитрий Володихин. Новая почва. — “Русский Обозреватель”, 2008, 23 ноября <http://www.rus-obr.ru>.
“└Деревенская проза” как крупное самостоятельное явление нашей литературы исчезла. Я люблю этих людей и эти книги. Но я говорю правду. <…> Прежде всего, быстро вымирает читатель, которому все это было интересно, который все это умел ценить. Исчезает в самом прямом смысле этого слова целое поколение, кумирами которого были когда-то └деревенщики”. Кроме того, кардинально изменились └правила игры”. Все серьезное в нашей жизни решается исключительно в больших городах”.
“└Деревенщикам” на смену постепенно приходит кое-что иное. Более живучее. Поставленное на более прочный фундамент. И вот именно о том, что это такое, стоит поговорить. <…> Основой для └новой почвы” в литературе послужил взгляд на мир современного национально мыслящего интеллектуала-мегаполисника. У него в голове деревни нет и в принципе быть не может. У него в голове нет даже русской провинции — не та культура, не тот язык, не то все”.
“С └мегаполисностью” связан еще один фундаментальный принцип, еще одна основа для └новой почвы”. Все эти люди — ярко выраженные христиане. Христианское мировидение в их текстах выражено гораздо отчетливее, чем у тех же └деревенщиков”. <…> Как ни парадоксально, все эти авторы — реалисты, вся эта └новая почва” никуда не сбежала из классической традиции русского реализма. Христианство лишь расширило рамки того, что принято считать твердой реальностью. Если раньше реальность следовало толковать в рамках физики, математики, биологии, истории, социологии и т. д.
и т. п., одним словом, не выходя за пределы науки, то ныне ситуация совершенно другая. Христианину по вере дано твердое знание: Бог существует! Бог — реальность. А значит, ангелы, бесы и чудеса — такая же реальность, она столь же прочно связана с жизнью каждого человека, как и, скажем, клеточное строение организма или какое-нибудь, прости Господи, электричество. Христианский реализм позволяет писателям считать реальностью то, что считается реальностью в христианском вероучении”.
Алексей Варламов, Олег Павлов, Вера Галактионова, Александр Сегень, Захар Прилепин.
Дмитрий Володихин. Волны гасят рынок. — “Если”, 2008, № 11 <http://esli.ru>.
“В фантастическую литературу вошло первое писательское поколение, которое жестко расслоили законы рынка. До 2008 года это расслоение трудно было увидеть в полной мере”.
“└Седьмая волна” рождалась в условиях последовательной дискредитации трех идеологий. Эти люди еще помнят, как рухнул СССР и затонула советская идеология. Они очень хорошо помнят 1990-е, похоронившие восхищение перед западничеством и либерализмом. Наконец, последние годы дали немало поводов усомниться в спасительной роли государственничества. На всех медальках скоро стирался тонкий слой серебряной святости, а под ним предательски улыбалась основа, выплавленная из медной корысти… И вот в текстах молодых фантастов появляется еще один мотив отторжения. Они не видят никаких идей, ради которых можно было бы чем-то пожертвовать. Их тексты несут аромат странного сочетания прагматизма с аутизмом. Государство, корпорации, народы — где-то там. А вот я. Или: а вот я и моя жена, я и мой любимый, я и пара моих друзей… Я (мы) — отдельно от всего большого и многолюдного. Все, что происходит за пределами моего личного пространства, в крайнем случае, личного пространства дорогих мне людей, интересует мало…”
Мария Галина. Бард. — “Если”, 2008, № 10.
“Кэлпи редко нападали большими группами, а если и нападали, то все больше скрытно”.
Евгений Головин. Миф о тайне. — “Завтра”, 2008, № 49, 3 декабря.
“Никто не будет спорить — └Собака Баскервилей” — страшный рассказ. Но ничего таинственного нет. Напротив, автор настолько хорошо анализирует мотивы и детали преступления, что остается только восхищаться талантом Шерлока Холмса. Это человек сугубо современный. Для него существует головоломка, хитросплетение замысла — их необходимо распутать хотя бы ради собственного честолюбия, ибо Шерлок не простит себе ошибки или заблуждения. Он невыносимо скучает └без дела” — дело для него заключается в раскрытии сложной загадки — иначе он предается скрипке или морфию. Он с удовольствием вмешался бы в коварные затеи └прародителя зла”, но └сказок больше нет на этом грустном свете”. Трудно вообразить человека более далекого от идеи тайны, нежели Шерлок Холмс. <…> В наше время люди разделились на чудаков, чувствующих тайну решительно во всем, и специалистов, которые утверждают, что └со временем на этот вопрос будет получен ответ”. Этих специалистов, неуклонных оптимистов становится все больше, но все они отвечают на мелкие вопросы, которые со временем либо забываются, либо встречают неуклонных противников. Даже мелкие вопросы веерно раздробляются на совсем уж микроскопические. Никто не думает спрашивать вечное: └Кто мы? Откуда пришли? Куда идем?”…”
Михель Гофман. Деньги — не средство, а цель жизни. — “Топос”, 2008, 12 ноября <http://www.topos.ru>.
“Но что означает осознанный выбор жизни в бедности? Он означает не только общественное презрение. Он означает, что в условиях современной цивилизации бедняк полностью отрезан от тех источников, которые и делают жизнь счастливой. Раньше говорили, что за деньги нельзя купить счастье, что в жизни есть множество необходимых для счастья вещей, которые не покупаются, — красота природы, искусство, чувства, привязывающие нас к другим людям. Но сегодня за чистый воздух, чистую воду, за натуральные продукты, не прошедшие химическую обработку, за пребывание на природе в естественных природных условиях нужно платить. Нужно платить также и за человеческие отношения внутри того социального круга, к которому человек хочет принадлежать”.
См. также: Михель Гофман, “Образование и информация для масс” — “Топос”, 2008, 26 ноября.
Борис Гройс. Религия в эпоху дигитальной репродукции. — “OpenSpace”, 2008, 2 декабря <http://www.openspace.ru>.
“<…> наше современное западное представление о свободе на самом деле глубоко двойственно. Говоря о свободе, мы имеем в виду два принципиально различных ее типа. Существует свобода веры — безусловное, суверенное право, которое позволяет нам совершать личный выбор без всяких пояснений и оправданий. И существует условная, институциональная свобода научного мнения, которая зависит от способности доказать, легитимировать такое мнение согласно публично установленным правилам. Легко показать, что и наше представление о демократическом свободном обществе двойственно. Современное представление о политической свободе позволяет нам интерпретировать эту свободу то как суверенную, то как институциональную; то как абсолютную свободу политических убеждений, то как институциональную свободу политической дискуссии. Но что бы ни говорилось о сегодняшнем глобальном политическом поле в целом, ясно одно: это поле все больше определяется интернетом как ведущим медиумом глобальной коммуникации. А интернет отдает предпочтение приватной, безусловной, суверенной свободе по сравнению со свободой научной, условной, институциональной”.
Григорий Дашевский. Что скрывает Бог. — “Коммерсантъ/Weekend”, 2008, № 43, 7 ноября <http://www.kommersant.ru/weekend.aspx>.
“В самом начале книги [“Бог как иллюзия” Ричард] Докинз предлагает читателю └вместе с Джоном Ленноном” представить мир без религии — и рисует этот воображаемый прекрасный мир так: └не было террористов-самоубийц, взрывов 11 сентября в Нью-Йорке, взрывов 7 июля в Лондоне, Крестовых походов, охоты на ведьм” и т. п. И действительно: без религии всего бы этого не было — просто потому, что без нее не было бы ни человеческих обществ вообще, ни того самого современного общества, с его наукой и гуманностью, плодами христианской цивилизации, к которому принадлежит и сам Докинз, и его читатели”.
Григорий Дашевский. Ясность безысходности. Уроки писем Михаила Гаспарова. — “Коммерсантъ/Weekend”, 2008, № 43, 7 ноября.
“Все читатели Гаспарова знают, что он стремился к устранению личности из текста, к прозрачной объективности письма. Но мы эту └детскую ясность” предпочитаем считать не всеобщим заданием, не обращенным к нам требованием, а уникальным свойством Гаспарова — предпочитаем называть эту простоту его неподражаемым стилем и этим стилем безопасно восхищаться. И вот по этим письмам можно понять, насколько в самом деле трудна и тяжела эта ясность, насколько неразрывно она связана с беспощадной честностью, с неустанной не столько научной, сколько душевной работой, — то есть понять, насколько мы правы, не решаясь взять на себя бремя такой ясности. Гаспаров постоянно говорит о том, как ясное, осознанное слово помогает понять друг друга, но не избавляет от одиночества, поскольку └одиночество — наше нормальное состояние”. Но мы-то хотим не прозрачной дистанции, а теплой тесноты, не взаимопонимания между чужими, а сближения со своими — и сближает нас как раз темнота и неясность общих жаргонов”.
Григорий Дашевский. Софринские плоские люди. — “Коммерсантъ/Weekend”, 2008, № 45, 21 ноября.
“[Сергей] Круглов начал писать стихи больше 20 лет назад, но в 1996 году, обратившись в православие, он писать перестал — и сборник его ранних стихов, вышедший в 2003 году, └Снятие Змия со креста”, был составлен и издан без его участия. Это были, безусловно, талантливые, умные, └культурные” — и очень тягостные стихи. Бесконечное, слоистое нарастание сравнений и картин, какая-то латиноамериканская сумрачно-гниющая, все уравнивающая пышность, в которой можно было только одуреть и заблудиться. Но в 2003 году, уже став священником, Круглов снова начал писать стихи — и они оказались не развитием, а настоящим преображением его прежней поэтики. Образы отделились от первообразов, утратили душную самодостаточность и под светом первообразов стали почти прозрачными. <…> Это стихи насквозь религиозные, но в них нет ничего глубокомысленно-темного, тем более медиумического. Здесь говорит традиция не мистической темноты, а то └кипящее остроумие антитетических сопоставлений и антиномических утверждений” церковного красноречия, о котором когда-то писал Флоренский”.
Александр Долгин. Причина кризиса — в перепроизводстве свободы. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 2 декабря <http://www.polit.ru>.
“Преимущественно говорят о финансах и экономике. Я затрону другую грань, с моей точки зрения именно в ней первопричина: зашкалившее перепроизводство потребительского разнообразия. В терминах культуры ситуацию можно диагностировать как перепроизводство свободы. <…> Человеку предложили гигантский выбор товаров и услуг, покрывающий его мыслимые и угадываемые потребности, включая потребности завтрашнего дня. Но разнообразие — отнюдь не бесплатная штука. Оно требует дополнительных общественных издержек и выливается в повышенные цены. И вот, одно с другим не состыковалось. Некая часть людей вдруг вышла из игры, не согласившись интенсивней работать, чтобы больше потреблять”.
“Ахиллесова пята экономики, сфокусированной на желаниях, — блага, от которых в случае чего потребитель легко может отказаться. Кризис ассортимента начинается со смутного ощущения того, что ассортимент избыточен и обременителен для человека и для общества. Что его можно сократить без всякого ущерба для чего бы то ни было. Но в первый момент, когда возникает чувство, что потребительская корзина переотягощена, неизвестно, какую именно ее часть целесообразно сократить”.
“Вопреки распространенному мнению, разнообразие — это для свободного высокоразвитого общества не прихоть, а железная необходимость. Благодаря ему люди, благополучные во всех бытовых отношениях, эффективно управляют тем, что выходит для них на первый план, — качеством межличностных коммуникаций. Всякий раз, выбирая что-либо, человек определяется, где и в чем ему хочется быть похожим на людей из интересующих его сообществ, а в чем, наоборот, от них отличаться, демонстрировать свою индивидуальность. Походить нужно затем, чтобы тебя приняли на равных, а отличаться — чтобы привносить что-то свое и занимать достойное место. Стало быть, индустрии производят не просто товары с определенными потребительскими свойствами, а едва ли не в первую очередь знаково-сигнальную систему, остро необходимую людям для устройства личной жизни, для нахождения ближних и дальних кругов…”
Александр Долгин. Культура — средство производства качественного времени. Беседу вела Ольга Тимофеева. — “Новая газета”, 2008, № 84, 13 ноября <http://www.novayagazeta.ru>.
“Освоение практик по управлению личностным временем — номер один в списке задач цивилизации. <…> Борьба за здоровье и физическое долголетие — └вершки” по сравнению с тем, что таит в себе интенсификация того времени, которым мы уже располагаем. Мы бьемся за какие-нибудь 10 — 15% добавленной биоактивности, а то, что уже имеется, недоиспользуем. Жить можно впятеро — вдесятеро насыщеннее, качественнее и в итоге — дольше”.
“Вопрос о субъективном переживании времени имеет прямое отношение к преодолению небытия. Вернее, к преодолению страха перед небытием. Когда время переживается пронзительно-экзистенциально — каждая клеточка пребывает в таком блаженстве, что и умереть не жалко. И не страшно. Такой обесстрашивающий (обезболивающий) эффект порождается, в частности, адреналином культурного происхождения, который вырабатывается прикосновением к высокому, к захватывающему, к чуду. Кажется, это вожделенное состояние перекликается с небытием. В десакрализующемся мире проблема небытия просто обязана войти в актуальную повестку дня, прорвав блокаду со стороны напористого тренда на физиологическое омоложение. Последний обрекает нас на неизбывную скорбь о первых 30 — 40 годах жизни (как утверждают специалисты, вовсе не столь счастливых, какими их воскрешают в мечтах). Управление качеством личностного времени — это занятие для зрелой личности, альтернатива старению”.
Сергей Дурылин. Колокола. Роман-хроника. Послесловие Александра Суворова. — “Москва”, 2008, № 9, 10.
“Тень века сего, по Писанию, падает на людей, дела и дни их, и укрыться от тени сей невозможно. Невозможно выйти из-под тени, падающей на меня не от того века, а от века нового. Не ропщу, что покрывает меня проклятие Ельчанинова, старика 68-летнего, но благодарно вспоминаю их век и иную тень, покрывавшую меня во дни отрочества, юности и зрелости. Иного и не жду, чиня перо мое, как вспомнить благодарно людей, дела и дни минувшие под собственной тенью века их, а не под чуждой им тенью века, ныне шумящего…”
Журнальный вариант. Рукописный вариант романа (1928 — 1953) хранится в РГАЛИ, машинописный — в Мемориальном доме-музее С. Н. Дурылина.
См. также: Сергей Дурылин, “└Брожу по взгорьям в дни глухонемые…” (Пропущенные └углы”)” — “Новый мир”, 2008, № 12.
Михаил Елизаров. “Русский писатель — иностранец в России…” Беседовала Юлия Бурмистрова. — “Частный корреспондент”, 2008, 3 декабря <http://www.chaskor.ru>.
“— Почему для разбора полетов и укора интеллигенции (книга └Pasternak”) была выбрана фигура именно Пастернака?
— Если посмотреть вокруг, то именно он и окажется на кончике иглы. Кроме него, никто так не олицетворяет ту сущность интеллигенции, которая мне не нравится. Он для меня портрет пошлости, маскирующейся под духовность. Насчет него никогда не было сомнений. Ну если я вижу черное, то и нужно говорить └черное”…”
Есть ли жизнь в культуре? Беседу вел Егор Мостовщиков. — “Акция”, 2008, 18 ноября <http://www.akzia.ru>.
Говорит главный редактор портала “OpenSpace” Мария Степанова: “Растут и будут расти объемы видео. Это очень российская история — телевизор же смотреть невозможно! Поэтому все живое перемещается на YouTube и около. Мы сейчас будем наращивать объемы видео на OpenSpace: в какой-то момент видеовещание в интернете сможет составлять альтернативу телевидению. И если раньше мы просто ходили на торренты качать кино, сейчас даже при минимальном видеоотделе возникает возможность быстрого, оперативного и человечного реагирования на происходящее. Слава богу, пока цензуры серьезной в интернете нет”.
Борис Жуков. На дворе трава, у травы права. — “Русский репортер”, 2008, № 44, 20 ноября <http://www.rusrep.ru>.
“С тех пор как право лишилось религиозного обоснования, у человека не осталось никаких причин претендовать на особое положение в мире живого. Другие виды — такие же детища эволюции и коренные жители Земли, и нам ничего не остается, как наделить их теми же правами, что имеем сами, и в дальнейшем вступать с ними в правовые отношения. Разве не так? Не так. Обладать правами — значит распоряжаться ими. Для этого субъект права должен как минимум быть способным выразить свою волю. При попытке вообразить, как это будет выглядеть применительно к животным, невольно вспоминается анекдот про американского сержанта на рыбалке, обращающегося к червям: └Парни, призыв у нас отменен. Добровольцы есть?”. Сторонники идеи прав других видов на это обычно отвечают, что от имени животных их права должны осуществлять специально уполномоченные люди — опекуны, как это происходит с правами детей или недееспособных лиц. По сути дела, с опекаемым обращаются как с предметом — пусть и драгоценным, но не имеющим собственных желаний. Наделять широкий круг субъектов правами, реализуемыми только через опекунов, означает лишь играть в слова. Кроме того, субъект права не может не быть субъектом ответственности. Уже сегодня в цивилизованных странах закон карает человека, убившего ради развлечения кошку. Но если кошка не просто находится под охраной закона, а сама становится субъектом права, то как быть, если она задавит воробья? Либо она понесет за это такую же ответственность, как и человек-живодер, либо все слова о └правах” ее и воробья окажутся бессодержательной демагогией”.
Ярослав Забалуев. Эльфы не ездят в метро. — “Газета.Ru”, 2008, 6 ноября <http://www.gazeta.ru>.
“<…> выход долгожданной компьютерной игры Fallout 3 стал хорошим поводом задуматься о том, что в нашем мире происходит с понятием └произведение искусства””.
“Можно биться об заклад — пройдет время, и Fallout 3 станет классикой. По нему будут учиться делать игры, будут выходить комиксы, фанатские модификации, а любители уличных ролевых игр будут играть в └Братство стали” в какой-нибудь Капотне. Еще десять лет назад эта пропитанная ядерным светом вселенная стала культом, фетишем и еще неизвестно чем. Но тогда это все-таки было больше детским, подростковым или, в крайнем случае, сисадминским локальным развлечением. А теперь, кто знает, быть может, не миновать и серьезной экранизации. Да и без нее — сама эта игра уже представляет искусствоведческий и культурологический интерес, быть может, больший, чем какая-либо другая”.
Сергей Ильин (Мюнхен). Этюд об одной любопытной параллели. — “Крещатик”, 2008, № 4 <http://magazines.russ.ru/kreschatik>.
“I. Как человек со смертью делается полнотой собственных возрастов, не теряя ни йоты от своего персонального существования, не будучи в то же время [способен] крупицей его практически воспользоваться, так произведение искусства в сердцевинном его — образном — выражении представляет из себя чистое бытие, лишенное какой бы то ни было примеси жизни”.
Далее идут еще 39 пунктов, развивающих эту мысль. Среди прочего: “XXII. Поскольку уже речь зашла об адюльтере. Также и на его примере обнаруживается глубочайшее, нутряное родство повседневной жизни с искусством. Итак, что такое супружеская измена по существу? В основе ее лежит попросту запретное желание взять от жизни больше, чем она вам готова пока предоставить. Не говорю о чисто сексуальном увлечении — оно тривиально как газетная статейка, — но имею в виду измену по любви. Последняя есть ведь не что иное, как страсть постичь альтернативу брака, то есть в кратчайший срок адюльтера — хотя бы раздвинутого на недели или месяцы, иногда годы — пережить совместную жизнь с женщиной, с которой вас судьба по тем или иным причинам не пожелала соединить. И одновременно еще более глубокая, мучительная, почти метафизическая страсть понять, перевесит ли эта ставшая вдруг близкой, но остающаяся по-прежнему чужой женщина вашу жену… Ясно как дважды два — большого сюжета здесь не было, то есть многолетней притирки, житейских испытаний, молчаливых будней и т. п. А постель всего этого заменить никак не может. Остается в лучшем случае прелестное стихотворение вместо полноводной и полновесной прозы. Но что есть лирика? Опять-таки правда чувств, которая еще не проверена правдой жизни. Да и будет ли когда-нибудь проверена? Может ли быть проверена? Не пишут ли поэты о странных вещах и красивых чувствах, которых в действительности — не бытовой, а чистого художественного бытия — вовсе не существует? И которые поэтому, как убеждены были Лев Толстой и Михаил Булгаков, никому кроме самих поэтов и некоторых очарованных ими поэтических наркоманов, попросту не нужны? Стоит обратить внимание — в лирике автор ответственен только за себя, в прозе же и за своих героев, которые тем лучше, чем меньше на него похожи… Вот почему, кстати, проза этичнее поэзии, и вот почему верность в браке нравственно предпочтительней даже измены по любви. Тут, как и повсюду, эстетика расставляет заключительные акценты, а отнюдь не мораль”.
Александр Казинцев. Искусство понимать. Беседу вел Юрий Павлов. — “День литературы”, 2008, № 10, октябрь <http://zavtra.ru>.
“Юрий Павлов: Я знаю критиков, которые начинали как поэты. Это Владимир Бондаренко и Александр Казинцев. С точки зрения части патриотов, к которым принадлежу и я, Бондаренко начинал в └сомнительной” компании ленинградских поэтов во главе с Иосифом Бродским. У Казинцева была не менее └сомнительная” компания… Расскажите о ней, как вы оказались вместе с Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым, Александром Сопровским?.. И почему ваши пути с этими поэтами разошлись?
Александр Казинцев: Нет, уважаемый Юрий Михайлович, я никогда не назову свою компанию └сомнительной”. Как бы ни менялись мои взгляды — а они менялись круто, └с кровью”, с болью — для меня, обрывая дружеские связи, я чувствую, осознаю свою жизнь как неразрывное целое. Вот уже 55 лет я тащу его на своем горбу, в самом себе — и не отказываюсь ни от одного дня. <…> Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Сергей Гандлевский — талантливые поэты. Теперь о них немало написано, в том числе, и в └Дне литературы”, так что мне нет нужды доказывать это. Что бы они ни писали потом, я помню их стихи, я помню их лица — они озарены светом нашей общей юности. С Сашей Сопровским я сдружился в школе. Знаменитой 710-й — └школе-лаборатории при Академии педагогических наук”. Этаком советском варианте Лицея. Специализация по классам — мы с Сопровским учились в литературном. Нашей преподавательницей была подруга жены Тициана Табидзе — великого грузинского лирика. Она много рассказывала о нем и о дружившем с ним Борисе Пастернаке. С Сережей, Бахытом и Лешей мы познакомилась в МГУ в литературной студии └Луч”. Сразу же сблизились, стали издавать неподцензурный альманах └Московское время”. Недавно кто-то из критиков назвал стихи └Московского времени” └поэзией бронзового века”. Потом повзрослели и разошлись в разные стороны. Буквально: Цветков и Кенжеев эмигрировали, Сопровский погиб, Гандлевский стал кумиром молодых еврейских интеллектуалов. Каждый не раз комментировал наши отношения и наш разрыв”.
Отвечая на другой вопрос, Александр Казинцев говорит: “Прежде всего, я нe отказываюсь от своих стихов. Но не считаю возможным печатать их сегодня. Дело в том, что значительная их часть — политическая поэзия. В молодости я был убежденным антисоветчиком. Опять же не отказываюсь от своих взглядов. То, с чем боролся я и мои товарищи, в конечном счете погубило советскую власть и страну. Но представляете, если эти яркие — поверьте — произведения опубликовать сейчас? Получится, что я солидаризуюсь с тем дерьмом, кто сделал антисоветизм доходной профессией. <…> Пусть уж лучше стихи останутся ненапечатанными. А там, кто знает, может быть, наступит время, когда и о советской эпохе можно будет говорить спокойно, как об истории”.
Леля Кантор-Казовская. О вкусе молока: современное искусство и эстетический дискурс. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2008, № 31 <http://magazines.russ.ru/zerkalo>.
“Как видим, те, кто утверждает, что искусство кончилось, часто не совсем пессимисты <…>. Такой исход их удовлетворяет, ибо взамен они получили нечто большее — пространство интеллектуальной свободы. Почему искусство стесняло их свободу — это интересный вопрос, на котором я тоже остановлюсь, важно, что постисторическое искусство (или постискусство, или искусство в └состоянии после”; терминология может меняться в зависимости от этапа и от того, кто пишет) ощущается многими как ситуация более комфортная и независимая, несмотря на свою хроническую тупиковость”.
Светлана Кекова, Руслан Измайлов. Православное обоснование художественного творчества. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2008, № 11 <http://magazines.russ.ru/sib>.
“<…> проблема смысла, высшего назначения, оправдания творчества в своем пределе не имеет окончательного, так сказать, └благополучного” разрешения”.
Петр Краснов. “Не могу молчать”. К 100-летию написания Л. Н. Толстым одноименной статьи. — “День литературы”, 2008, № 10, октябрь.
“Это поражение Человека как социального, мироустрояющего и духовного существа и есть, похоже, главный конечный итог XX века. Будет ли хоть как-то пересмотрен этот предварительный, как все земные итоги, и крайне неутешительный результат в XXI веке — Бог весть… Как сказано, надежды — это сны бодрствующих. Будем бодрствовать”.
Сергей Круглов. “Я дилетант — и в поэзии, и как священник”. Беседу вели Станислав Львовский, Мария Степанова. — “OpenSpace”, 2008, 7 ноября <http://www.openspace.ru>.
“С. Л.: Может ли хорошее стихотворение быть аморальным?
— Нет, не может.
С. Л.: Что такое вообще аморальное стихотворение? Есть ли примеры плохого аморального стихотворения, но имеющего репутацию хорошего?
— Даже репутацию не может иметь. Нет. Мне неизвестны такие примеры. Поэзия ведь — божественного происхождения. Как только человек задумывает аморальное стихотворение, у него ничего не получается, красота не сочетается со злом, хотя и бывает им покалечена… И тут мы постепенно подходим к вопросу о критериях. Хорошим ли поэтом был Паунд, хорошо ли писал Гамсун, как им это удалось — в аморальной ситуации оставаться моральными людьми и замечательными поэтами. Многие говорят: они не понимали, что делали. И да, можно находиться в аморальной системе, пользоваться аморальными символами, но что-то (Кто-то) человека оставляет моральным. В конце концов он выпадает и из одной системы, и из второй, и из третьей. А остается самим собой. Как Эзра Паунд, сидя в клетке, оставался собой”.
Демьян Кудрявцев. Идеальная книга — анонимна. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Культура”, 2008, № 47, 4 — 10 декабря <http://www.kultura-portal.ru>.
“Психология творчества — это, с моей точки зрения, наука, в которой я не специалист, к тому же в русском поле она плохо разработана. Говорить на эту тему поверхностно я не хочу, а говорить серьезно не умею. К тому же серьезный разговор мало кому интересен”.
“Стихотворение на сегодняшний день — это способ наиболее лаконичной передачи сообщения, чувств, эмоций. Я не говорю, что не бывает иначе. Есть словоохотливые авторы, есть поэты, использующие большие словарные массы, работающие большими пластами. Я этого не только не умею, мне это неинтересно у других. Я считаю, что поэзия — это упражнение в лаконизме”.
Также: “А вас интересует реакция на ваши стихи и прозу?” — “Как писателя нет, как социальному животному мне это интересно”.
Александр Кустарев. Два принципа, потрясших мир. О национальном социализме. — “Русский Журнал”, 2008, 1 декабря <http://www.russ.ru>.
“<…> общества, комбинировавшие эти два принципа, — национализм и социализм, — с регулярностью терпели крах. Но будем реалистичны. Ни патологии и эксцессы, ни крушения национал-социалистических практик не способны остановить все новые и новые попытки реализовать национально-социалистический проект. Комбинирование социализма и национализма исторически не изжито. Наоборот, все еще впереди. <…> И бессмысленно запугивать себя эксцессами прошлого. Именно чтобы их избежать, следует считаться с безальтернативностью национально-социалистического государства в будущем”.
Евгений Лесин. В поисках рая. В ближайшее воскресенье исполняется 100 лет со дня рождения писателя Николая Носова. — “НГ Ex libris”, 2008, № 42, 20 ноября.
“Про то, что советский детский писатель Николай Носов (1908 — 1976) — социальный антиутопист, думаю, все знают. <…> Носов описал все. И рай, и ад, и коммунизм, и капитализм”.
Листки из глухого времени. Письма Олега Сенина Валерию Белохову. Публикация Александра Романова. Вступительная статья Олега Рогова, комментарии Александра Романова, Олега Рогова. — “Волга”, Саратов, 2008, № 3.
“Олег Сенин <…> проходил по саратовскому процессу конца 60-х — дело └группы революционного коммунизма”. <…> В настоящий момент является депутатом Тульской облдумы”.
Из письма Олега Сеина Валерию Белохову от 12 августа 1981 года: “Дорогой Валера! <…> Сейчас занят по преимуществу Библией. Здесь — концы и начала, вопрошения и ответы, смысл и искания. Думаю, что и ты осознаешь нужду в постижении Великого Промысла во вселенной, истории, в самом себе. Долгое время я как-то неосознанно предпочитал насыщаться от иных книг, хотя и сознавал, и чувствовал, что только Писание и внутреннее Богопостижение дадут мне ведение. Теперь это сделалось насущной потребностью — исследование Писаний, кои свидетельствуют о Христе. Когда же углубляешься в Откровения, то начинаешь понимать производность от него всех прочих писаний, их очевидную второстепенность. Мы же, человеки, к ним тянемся потому, что Евангелие требует от нас не только умствований о Боге, но и жизни в Боге, без которой наши словеса — кимвал звенящий; а тяга к книжности — от нашей тяги к умствованиям, которые всего доступнее нам и не требуют больших жертв. Заключение это сделал на собственном опыте. Русская интеллигенция от века была жива и сыта своей рассудочностью, рефлексией, неорганичностью (то есть участием в Богопознании всех трех элементов личности — разума, сердца и воли); таковы мы и доселе. Не приведи Господи тебе подумать, что все это я направляю в чей-либо адрес. Скорее говорю свое и о себе”.
Владимир Маканин. В предчувствии я сильнее других. Беседовала Ольга Тимофеева. — “Новая газета”, 2008, № 88, 27 ноября.
“Я жил спокойно, как все. Но вдруг я почувствовал, что в жизни вот-вот что-то будет меняться, я стал вглядываться, нащупывать и написал рассказы и повести об обменах разного рода. Когда те рассказы и повести попали на западный рынок, то неожиданно для меня они поразили тамошних читателей. Точнее, их поразило отсутствие денег в нашей жизни и обменный характер отношений, возникший в России на их месте. Им казалось, что я обнажаю глубокие внутренние процессы, что я └вижу сквозь деньги”, — так глубоко копаю, что под деньгами прозреваю истинные обменные сущности жизни. На самом-то деле я своими └обменами” просто констатировал отсутствие денег. И предчувствие их появления. <…> Когда событие случается, то я ничем не превосхожу других в понимании, но в предчувствии я сильнее других. Канун денег я предчувствовал остро, даже больно — и потому, думаю, так много и удачно работал. Теперь, спустя столько лет, я постепенно стал понимать, что появившиеся в России деньги — это ведь еще и открытие индивидуальности”.
Владимир Маканин. “В России два знаковых места — Сибирь и Кавказ”. Беседу вела Надежда Багдасарян. — “Новые Известия”, 2008, 27 ноября
<http://www.newizv.ru>.
“Дело в том, что я не пишу каждый день. Это, на мой взгляд, скучновато — и писать скучновато, и читать. Я дожидаюсь чувства └голода”, чувства, когда писать торопишься, когда писать интересно. Так что помимо литературы у меня много времени, и я даже забываю о литературе. Я просто живу жизнь. Я играю в шахматы. Я рыбак. Сейчас у меня неплохой сад, который я перепривил собственными руками”.
Игорь Манцов. На конюшне. — “Частный корреспондент”, 2008, 4 декабря <http://www.chaskor.ru>.
“В 1991 году, вскоре после пресловутого путча, прибываю в Москву из уездного городка Т., чтобы приступить к обучению в Институте кинематографии. 1 сентября на торжественном заседании, посвященном началу учебного года, руководство вуза доверяет базовое напутствие как раз заведующему актерской кафедрой Баталову. Тот произносит пламенную речь, которая приводит меня как минимум в ужас. Обаятельнейший Баталов сыпал в сторону советской власти громы, молнии и адский порошок. Он настаивал на том, что недавняя тирания блокировала процесс самовыражения отечественных мастеров искусств, которые лишь теперь получают возможность полноценно творить. Актер, визитной карточкой которого стал образ пролетария с человеческим лицом (└Большая семья”, └Дело Румянцева”, └Москва слезам не верит”), внезапно повесил на этого будто бы взбесившегося пролетария все грехи советского периода. └Уже завтра… Да нет, прямо-таки сегодня в стране начнутся подъем культуры с искусством, расцвет нравственности с моралью!” Я затосковал. Уж поверьте, все, что случилось со страной впоследствии, увиделось в ясном свете еще тогда, 01.09.91. Будучи человеком тонким, восприимчивым, но и по-актерски простодушным, Алексей Баталов опубликовал коллективное бессознательное отечественного грамотного слоя. Стало ясно: они действительно полагают, что все уже есть, более того, все всегда было, но под спудом, а теперь клад нужно всего-навсего откопать. Просто их терроризировали, а не то бы они…
Я уже не был юношей, у меня за спиной осталось одно высшее образование в комплекте с большим куском провинциально-простонародной жизни, я поэтому наверняка знал, что никаких ценностных запасов в стране нет. Есть нефть, есть газ, да. Так оно, к сожалению, и получилось. Этим страна и успокоилась. С тем, что Советский Союз, мягко говоря, заколебал, соглашался. С тем, что нужно сообща работать на благо родины и в направлении морального роста, соглашался. С тем, что в стране есть универсальное эффективное знание и его носители, — нет”.
Александр Михайлов. Сетевые знаменитости мечтают о журналах. Беседу вел Роман Сенчин. — “Литературная Россия”, 2008, № 48, 28 ноября.
“Мне казалось весьма странным, что у Литинститута нет своего издания. Это ведь не станкоинструментальный техникум, где, впрочем, возможно, и имеется свой печатный орган. Учебное заведение, где все пишут и где учатся писать, просто обязано иметь журнал, альманах. Тут любой формат возможен. Да, когда-то └Тверской бульвар, 25” был поэтическим сборником, был даже газетой. Но мы его переформатировали. Теперь это альманах, в котором присутствуют все литературные жанры. Удивила реакция на первый выпуск одного рецензента — вот, мол, раньше там замечательных поэтов печатали, даже Башлачева, а теперь что? Ну давайте тогда снова Башлачева напечатаем, а потом опять его же, и что будет? <…>. Нет, альманах нужен в первую очередь для тех, кто сегодня в Литинституте учится. <…> При этом └ТБ, 25” получился совсем не похожим на └толстый журнал”, каким все привыкли его видеть. И это, я считаю, заслуга редакции”.
“Мне никогда не хотелось писать путеводитель”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2008, № 223, 24 ноября <http://www.gzt.ru>.
Говорит Рустам Рахматуллин: “Московская литература начиналась задолго до Карамзина. Предположим, с └Бедной Лизы” началась непрерывная традиция сочинительства, однако есть └Сказания о начале Москвы”, относящиеся к XVII веку: это поиск родового столичного мифа. А этому корпусу текстов предшествует житийная литература, которая по-настоящему, в точном смысле слова мистична. Начиная с обетования Москвы в └Житии митрополита Петра” — это, собственно, эпиграф к метафизике Москвы — и продолжая некоторыми другими житиями московских святых, а также летописными рассказами о чудесном. Например, рассказ о девятом престоле храма Василия Блаженного: в одном из летописных вариантов мастера закладывают семь башен вокруг восьмой, а утром следующего дня обнаруживают восемь вокруг девятой. Если же под мистикой иметь в виду линию, идущую от литературы романтизма к литературе модерна и далее, то для Москвы это сравнительно поздняя традиция. Но и в ней кое-что есть. Я люблю приводить такой пример: у Гоголя нет московских текстов, исключая его собственную смерть. Это его московский текст, и он насквозь мистичен. Даже в литературе модерна есть православная мистика — скажем, светлая мистичность Шмелева, └Лета Господня”. Лишь в современном обывательском сознании мистика равняется чему-то темному. Именно в массовом сознании, которое самому себе кажется элитарным, московская мистика начинается с Михаила Булгакова. В действительности это поздний и притом инфернальный ее извод”.
См. также статью Рустама Рахматуллина “Имя Русь” в настоящем номере “Нового мира”.
Николай Недрин. Военные тоже плачут. — “TextOnly”, 2008, № 3 (27) <http://textonly.ru>.
ты веришь Федору Сваровскому?
а я не верю ни на йоту
ни в бога и ни в божьих тварей
зеленых, маленьких, глазастых.
я доверяю только русскому
автопилоту,
когда с моста свисает парень,
когда земное ему застит
Андрей Немзер. Не довольно! Сто девяносто лет назад родился Иван Тургенев. — “Время новостей”, 2008, № 206, 7 ноября <http://www.vremya.ru>.
“Герой └Довольно” — умирающий. Как и герой └Дневника лишнего человека”. Тургенев с предельной остротой ощущал конечность человеческой жизни. Эта конечность и делает всякого человека └лишним” (социальные обстоятельства ей только умело подыгрывают), и художнику (в частности, повествователю └Довольно”) не дано одолеть всевластие энтропии. Есть люди, которых спасает вера, — Тургенев их глубоко почитал (перечитайте хотя бы └Живые мощи”). Но заставить себя верить невозможно (это тоже к вопросу о └трагизме”, раздражавшем Толстого, — что ж, его и Шекспир из себя выводил). Тургенев спасался от страха небытия деланием, а делом его была литература”.
Вадим Нестеров. Человек с четырьмя “эн”. — “Газета.Ru”, 2008, 27 ноября <http://www.gazeta.ru>.
“<…> рассказы [Николай] Носов начал писать незадолго до войны (первая публикация — 1938 год), но самые знаменитые, самые светлые и запоминающиеся писались в самые страшные годы. С сорок первого по сорок пятый”.
“Взять хотя бы не сильно-то и спрятанные аллюзии — то, что сегодня именуют постмодернизмом. В └Незнайке” и впрямь спрятана едва ли не вся русская классическая литература”.
“Описания столь точны и детальны, что поневоле закрадывается сомнение — как мог человек, проживший всю свою жизнь за непроницаемым тогда еще └железным занавесом”, нарисовать столь масштабное и безукоризненно исполненное полотно [└Незнайка на Луне”]? Тем более что выписан у него скорее не тогдашний капитализм, а капитализм сегодняшний. Откуда у него столь детальные знания о биржевой игре, брокерах, └дутых” акциях и финансовых пирамидах? <…> Чтобы хоть как-то объяснить это, появилась даже остроумная теория, переворачивающая все с ног на голову. Дескать, все дело в том, что новое общество у нас строили люди, которые все свои знания о капитализме получили из романа Носова. Вот они, на неосознанном уровне, и воспроизводили засевшие с детства в голове реалии. Потому, мол, это не Носов описал сегодняшнюю Россию, а Россию построили └по Носову””.
Открыть чердаки века. Беседу вела Екатерина Данилова. — “Огонек”, 2008, № 47, 17 — 23 ноября <http://ogoniok.ru>.
Говорит Владимир Маканин: “Я против мышления сценами, а не словом. Мышление сценами упрощает, выхолащивает прозу. Сценки-картинки хороши, как изюминки в булке, время от времени, а текст должен быть, конечно, сделан словом. <…> И современная проза должна уметь выдерживать конкуренцию с экраном. И это возможно.
У литературы помимо потока сцен (помимо романного мышления) есть великая изначальная вещь — слово”.
Олег Павлов. Комментарии к аду. — “Неволя”, 2008, № 17 <http://index.org.ru/nevol>.
О книге В. Зубчанинова “Повести о прожитом”. Среди прочего: “Но вопросы истории и веры оказались заглушены и теперь — только что выдворенные не из страны, а из литературы, где отказано им в осмыслении, точно бы в гражданстве. Эта участь постигла почти все лагерные книги, опубликованные в новейшее время, и даже великую — книгу Ирины Головкиной (Римской-Корсаковой) └Побежденные”, эпическое повествование о трагедии русского дворянства, подобное по силе своей разве что └Тихому Дону”. Головкина умерла никому неизвестной в 1989 году. Опубликованный через три года в └Нашем современнике” посмертно, роман ее похоронило всеобщее равнодушие и молчание. Литература светская и лагерная проза были чужды друг другу, начиная уже с └Одного дня Ивана Денисовича”. И в советское время, и в новейшее нет как нет у └литераторов” такой силы духа и мужества, чтобы воспринять эту правду”.
Григорий Ревзин. Между СССР и Западом. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 12 ноября <http://www.polit.ru>.
Статья написана по мотивам лекции, прочитанной Григорием Ревзиным 15 мая 2008 года в клубе “Bilingua”.
“Архитектурный постмодернизм в его американском варианте (Роберт Вентури, Чарльз Мур, Филипп Джонсон, Майкл Грейвз и т. д.) был основан на компромиссе между современными методами строительства и историческими деталями, милыми сердцу обывателя. Сама идея следовать плебейским вкусам обывателей вызывала у архитекторов эмоции от легкой улыбки до приступов неудержимого хохота, и именно в этом смысле они и трактовали исторические цитаты, создавая такие версии исторической архитектуры, которые больше напоминали опыты поп-арта. Ирония рубежа веков в России состояла в том, что заказ Юрия Михайловича Лужкова был интерпретирован в том же духе — как неразвитый вкус обывателя, над которым следует подшутить. При этом шутка вместо иронии в отношении обывателя должна обозначать новую государственную идею России, вернувшейся к своим дореволюционным корням. В чистом виде постмодернизм американского толка в Москве редок, интересный пример — офисный центр Абдулы Ахмедова на Новослободской улице, но чаще у нас возникала какая-то помесь прикола с государственным значением. Это особая поэтика монументальной шутки, которая составляет основу московского стиля во всех перечисленных образцах. <…> До некоторого совершенства монументальной виньетки, венчающей эту архитектуру, стиль доводили скульптурные произведения Зураба Константиновича Церетели.
К началу 2000-х с изменением характера русского общества и русского бизнеса стиль стал постепенно сходить на нет, хотя отдельные его рецидивы доживают до сегодняшнего дня. В качестве примера приведу театр Et Cetera (Андрей Боков, Марина Бэлица), построенный в 2006 году. Рассматривая теперь этот стиль как бы задним числом, с одной стороны, поражаешься его пошлости, а с другой — не можешь не отдать ему должного. Ведь это, несомненно, оригинальное русское направление, какого не было нигде в мире. Вероятно, сама уникальность ситуации может быть оценена как достоинство и каким-то образом архитектурно выражена. Думаю, что именно это произошло в двух произведениях Сергея Ткаченко, в которых поэтика издевательского китча проведена с редкой последовательностью и изобретательностью, — дом └Яйцо Фаберже” на улице Машкова и дом └Патриарх” на Патриарших прудах. Рядом с этими произведениями все остальные образчики └лужковского стиля” выглядят какими-то унылыми репликами в жанре “так получилось”. Сергей Ткаченко довел абсурдность этой поэтики до состояния звенящей струны, и в этом даже появилось нечто возвышенное”.
Скрытый пафос философии. Виктор Милитарев: “Основная задача морального прогресса — понять, что делать с властолюбцами”. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2008, № 42, 20 ноября.
Говорит Виктор Милитарев: “Я думаю о той необыкновенно заразительной силе, которой обладало богословие революции XIII — XV веков (ведь оно же возникло не в XX веке). В сущности, Джон Уиклиф и Джон Болл были ортодоксальные католики, которые при этом проповедовали богословие революции, суть которого в вопросе: └Когда Адам пахал, а Ева пряла, где были бароны и епископы?” Они имели огромный успех, и только чума не дала победить их социальному католицизму. Я думаю, что сегодня нужно просвещение, нужна проповедь справедливости, философия, описывающая границы неравенства и равенства, справедливости и несправедливости, анализирующая человеческую природу и моральные идеалы, природу естественных человеческих сообществ, таких как семья, содружество, нация. Только если здоровые моральные идеалы заразят некоторые естественные человеческие сообщества, это сможет породить силу солидарности, которая, в свою очередь, пробудит то, что Кропоткин называл └построительная сила народа”. И тогда либо низы научатся выдвигать лидеров, способных бороться с ломщиками, либо в элите произойдет раскол и какие-то из ломщиков покаются и перейдут на сторону народа. И то и другое я считаю чудом, никаких путей к этому не вижу. Но, как человек религиозный, я не могу считать себя пессимистом и верю, что это может произойти”.
Шамиль Султанов. Memento mori. Запад как цивилизация распада. — “Завтра”, 2008, № 43, 22 октября; № 44, 29 октября.
“То, что формирует культуры, искусство, идеологии, в конечном счете грамматические структуры языков — огромное, привычное и комфортное панно, объясняющее индивидам: зачем нужно жить. Эту грандиозную картину из неисчислимого количества слов и символов постоянно берегут, обновляют, лелеют, чтобы обмануть, заретушировать, скрыть от личности эту поразительную пустоту, которая угрожающе таится за такими обычными словами: └Смерть всегда тебя ждет””.
“То, что гении, герои и выдающиеся личности оказываются способны, даже через свою смерть, победить безжалостное время — также не что иное, как иллюзорная культурно-цивилизационная уловка. Культура сохраняет воспоминание о некой выдающейся личности, не потому, что это действительно герой или гений, а потому что его назвали героем, ибо препарированное, отретушированное воспоминание о нем становится вещью, нужной для сугубо прагматических целей воспроизводства общества, которое генетически нуждается в примерах для подражания. И эта отдрессированная экономикой культура, превращающаяся в широкомасштабную пропаганду, прекрасно знает, как использовать эти препарированные воспоминания-вещи о гении. Оказывается в конечном счете, что главное — это не герой, как он есть — уникальный, одинокий и неповторимый. Главное — как препарированную память о нем (вот так и возникает иллюзия личностного бессмертия) использовать и внести в конвенциональное описание мира, чтобы он, этот мир, стал еще более знакомым, определенным, автоматизированным и управляемым”.
Трещина на Голгофе. Беседу вел Юрий Беликов. — “Дети Ра”, 2008, № 11 (49) <http://magazines.russ.ru/ra>.
Говорит Дмитрий Быков: “<…> Стругацкие — в смысле строительства сюжета — всех научили очень многим вещам, и, если бы я вдруг от этих приемов избавился, мои сочинения стали бы совсем не читабельны”.
“Фактических неточностей в романе └Асан” нет”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2008, № 221, 20 ноября.
Говорит Владимир Маканин: “Говоря вообще, я старался оперировать теми событиями, о которых знают все. Я так сказал на презентации книги, и журналисты подхватили, что Маканин знает только то, что знает обыватель. Это верно. Но только с точки зрения событийного ряда. Что же касается подробностей и деталей, тут я был дока. Я знал все, что нужно. У меня был и есть свой надежнейший источник информации. Журналисты пишут, что в романе масса фактических неточностей, однако не упоминают ни одной.
И ясно почему — в романе их нет. Быт войны за бензин я знал достаточно хорошо, я бывал по родственным делам в Моздоке, жил как раз там, где в полушаге война. Моздок — это на границе с Чечней. <…> Я был там в период между двух войн, но период этот выделяется чисто теоретически — реально война продолжалась, в Моздоке формировались федеральные колонны. Я не шел журналистским путем, не сидел в бункере, не просил показать мне чеченских пленных или позволить мне пострелять из станкового гранатомета. Но зато я видел реальных людей, проводников колонн. В романе, кстати, есть эпизод из моздокской жизни, при написании которого я был довольно пунктуален. Сейчас, узнав мой возраст и легко сообразив, что сам я в Чечне не воевал, некоторые пишут про неточности. Это, повторяю, ерунда. Фактических неточностей в └Асане” нет. Если бы они были, то хотя бы одну указали бы. Но никто ничего не указывает. Гораздо же проще написать, что Маканин сидел в кабинете и высасывал книгу из пальца”.
См. также: Алла Латынина, “Притча в военном камуфляже” — “Новый мир”, 2008, № 12.
Андрей Фоменко. Стереофотография. – “Искусство кино”, 2008, № 7.
“И стереофотография, и диорама преследовали одну цель — преодолеть плоскостность изображения, растворить ее в иллюзорной глубине. В XIX веке эта цель воспринималась как эстетически нерелевантная. Между тем искусство далеко не всегда чуралось ее. Когда-то, в эпоху Возрождения, трактовка картинной плоскости как проницаемой для взгляда, обнаруживающего за ней полноценное трехмерное пространство, сыграла революционную роль. <…> В XIX веке этот принцип, доведенный до крайности, стал достоянием эстетически неполноценных, └низких”, массовых жанров искусства — диорамы и панорамы, затем фотографии и наконец кинематографа. Их объединял галлюцинаторный эффект реальности. Напротив, живопись этого времени более или менее неуклонно идет по пути выявления своей плоскостности, отказа от наивного стремления скрыть тот факт, что картина — это прежде всего плоский предмет, висящий на плоской стене и покрытый красками, организованными в виде плоскостных форм. Попытки повысить эстетический статус фотографии, интегрировать ее в художественную систему в конце XIX века также означали тематизацию поверхности — стратегия, актуальная и позднее, в эпоху авангарда. По сравнению с этим стереофотография была своего рода высокотехнологическим лубком, порождением домодернистской чувственности, неожиданно получившей в свое распоряжение современные технические средства. Ее призванием было вызывать удивление, шок, погружать в пространственную грезу, исполненную инфантильной веры в реальность иллюзии и имеющую мало общего с более рафинированными и строгими видами эстетического удовольствия. Не случайно ее последним пристанищем стал мир детских игр”.
Константин Фрумкин. Творчество как созерцание. Об артистической утопии Оскара Уайльда. — “Топос”, 2008, 24 декабря <http://www.topos.ru>.
“В идеале, который рисуется Оскаром Уайльдом [в эссе “Душа человека при социализме”] видится только одна по-настоящему серьезная проблема. Когда Уайльд говорит о “выражении” человеческой индивидуальности, то для него, само собой разумеется, что речь идет о выражении в произведениях искусства. └Малореалистичным” тут является даже не то, что миллиарды художников кто-то должен кормить — в конце концов, можно представить себе, что работать будут роботы (сам Уайльд говорит о неких резервуарах энергии в каждом доме). Однако само понятие └произведения искусства” противоречит пропагандируемому английским писателем принципу индивидуализма, понимаемого, в частности, как предельная независимость каждого человека от всех остальных. Ведь произведение искусства является, по сути, информационным сообщением, актом коммуникации, и, следовательно, предполагает реципиента — другого человека…”
Константин Фрумкин. Топография культуры: бессилие как источник идеи границы. — “Топос”, 2008, 27 октября <http://www.topos.ru>.
“Не будет большим преувеличением сказать, что культура состоит прежде всего из границ и разграничений. И значительная часть этих границ представляет собой вешки, дойдя до которых человек заявляет: └Далее я идти не могу”, или └Далее я идти не хочу”. <…> Культуру образуют памятники человеческому бессилию либо человеческому успокоению на полученном ответе”.
“В повседневной жизни, в быту, многие вещи нам удается осознать как осмысленные только потому, что мы сознательно отказываемся от глубокого анализа этих вещей, а легко отказываться от их анализа нам помогает высокий темп современной жизни”.
Дан Хазанкин. Общество мертвых поэтов. — “Итоги”, 2008, № 49 <http://www.itogi.ru>.
“Потерялась грань между текстом └для внутреннего пользования” и └для других”, а значит, и разница в требованиях. Прежняя ориентация на книгу ставила пишущего в один ряд с теми, кто был на его книжной полке, что налагало определенную ответственность. Поэтому писать даже в стол — одно, писать для литературных сайтов или блогов — совсем другое. Словами Маяковского, важно, кого — Коперника или мужа Марьи Иванны (пользователя с того же сайта) — ты считаешь своим соперником. Обещанные Уорхолом 15 минут славы для каждого, и здесь же их подвох: исчез контекст, в котором что-то могло цениться и славиться. Когда каждый самовыражается, никто не слушает. Это звездный час в пустой аудитории. Ясно, что никакой литературный процесс в таких координатах немыслим, и здесь профессиональные литераторы находятся в том же тупике, что молодая пишущая публика, — только профессионалы этот тупик осознают”.
“Собственно, └Дебют”, возникший ему вдогонку └Неформат” и любая другая аналогичная премия сейчас держатся на идеализме. С одной стороны, литературный процесс в анабиозе, море развлекательного чтива на бумаге и бездна кустарщины с потугами на серьезность в Интернете; с другой — убежденность члена жюри └Дебюта”, писателя и философа Александра Секацкого в продолжающемся литературоцентризме русской культуры и бодрые реплики Кибирова о выросшем формальном мастерстве претендентов. И согласиться трудно, и спорить совестно — можно упрекать старца Луку в лукавстве, но без него село и точно не стоит”.
Хвалиться или каяться? Беседу вела Дарья Огранович. — “Литературная газета”, 2008, № 51, 17 декабря <http://www.lgz.ru>.
Говорит Владимир Крупин: “Враги — это те, кто опошляет русскую речь: Пригов, Сорокин, даже Пелевин, хотя он и писать умеет. А также ширпотреб: Маринина, Донцова. Они съедают наше время, время читателей. А что касается всей этой └ерофеевской литературы” — ныне живущего Ерофеева и даже умершего, их просто жалко. Ведь └Москва — Петушки” — вещь примитивная, ее подняли только оттого, что она антирусская, антиправославная. Вряд ли это литература. Я всегда был дружен с Владимиром Маканиным. Но он упал до такого низменного состояния, что начал писать о том, как пенсионеры вызывают на дом проститутку. Описание отвратное и похабное. Его повесть └Кавказский пленный” хвалят на Западе. Но я бы не стал на месте Маканина радоваться. Если сегодня твое произведение о Кавказской войне хвалят на Западе — значит, оно против России. Маканин работает против России, так же как и Андрей Битов”.
“Вообще я не могу вас обрадовать знанием современной литературы, потому что не читаю журналов. Мне это неинтересно. А почему? Я обленился? Или журналы таковы? А вы заставьте меня прочитать! Я пятнадцать лет не беру в руки журналы └Москва”, └Знамя”, └Молодая гвардия”, └Новый мир”. Но разве раньше можно было не прочитать в журналах то-то или то-то? Говорили: └Как — вы этого не читали?” Были авторы, которые заставляли нас читать! Вот и сейчас такие нужны. А они вместо этого рассказывают о себе, какие они умные и талантливые. Мои враги — это враги России, враги Христа. Они же и мои литературные враги”.
Елена Чаусова. Кидалты: специальные взрослые. — “Русский Обозреватель”, 2008, 26 ноября <http://www.rus-obr.ru>.
Среди прочего: “Пожалуй, действительно новым социальным явлением можно будет назвать такое, которое не удастся превратить в маркетинговую стратегию и начать эффективно продавать. Нынче подобное непредставимо, как непредставим паровоз во времена Марии-Антуанетты. И это — один из немногих признаков, по которым мы сможем узнать настоящее новое время, а не завернутый в красивую упаковку суррогат. Базовая проблема культуры потребления на сегодняшний день заключается в том, что при возникновении вполне себе реальной потребности человеческое общество и вся цивилизация отнюдь не стремится потребность удовлетворить. Нет, потребность немедленно подменяется └спросом”, причем так легко и ненавязчиво, что мало кто замечает. А на спрос — немедленно поступает └предложение”. В итоге вместо желаемого удовлетворения люди получают еще одну └клевую цацку”, а при хорошо организованном процессе — бесконечный поток цацок, именуемый у тех же маркетологов └стилем жизни”…”
Человек превратился в Менеджера. Писатель Владимир Козлов рассказывает о быдло-оккупации, гопниках с мобилками и субкультурах без протеста. Беседовал Анатолий Ульянов. — “Проза”, 2008, 20 декабря <http://www.proza.com.ua>.
“Гопники по-прежнему живы. У них появились мобильные телефоны, но мозги остались прежними”.
“Те же эмо — ярчайший пример субкультуры без идеологии. Чистый консюмеризм. Нечто полностью соответствующее времени. У стиляг, у хиппи, у панков, — у всех этих субкультур был свой особый протест. А сейчас какой протест?”
“Не знаю, появятся ли новые идеологичные субкультуры, но не исключено, что возродятся некоторые из старых. Те же панки, например. Они имеют все основания для возвращения, поскольку тот же антикапитализм сегодня актуален — проблемы-то никуда не девались. Другой вопрос, что изменились сами молодые люди. Большинство из них не хочет сражаться — все просто хотят быть модными, успешными, обеспеченными и красивыми”.
На публикации стоит копирайт киевского журнала культурного сопротивления “ШО” <http://sho.kiev.ua>.
Через ад к раю. Беседовала Марина Токарева. — “Новая газета”, 2008, № 93, 15 декабря.
Говорит доктор философских наук Владимир Бранский: “Идеалы — как бы живые существа, которые проходят свой цикл восхождения, формирования, воплощения.
И крушения. Их неизбежно начинает разъедать некий внутренний червь, и они мельчают. Идеалы, как боги, когда богов очень много, уменьшается их пассионарность. <…> На гигантском кладбище частночеловеческих идеалов медленно и постепенно возрастает некий абсолютный, общечеловеческий. А это значит, что мы движемся к идеальному социальному устройству, практически раю, в котором будет идеал, который разделят все. <…> К этому состоянию можно приближаться бесконечно”.
Татьяна Черниговская. Язык и сознание: что делает нас людьми? — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 24 декабря <http://www.polit.ru>.
Полная расшифровка лекции доктора филологических наук, доктора биологических наук, профессора кафедры общего языкознания филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, заведующей отделом общего языкознания и лабораторией когнитивных исследований Института филологических исследований СПбГУ Татьяны Черниговской, прочитанной 20 ноября 2008 года в клубе “Bilingua”.
“Примак, специалист, который в частности занимался поведением высших приматов, пишет: “Возникновение языка не вяжется с эволюцией”. Хайдеггер писал: └Язык — это средство борьбы со смертью”. Есть замечательные ученые, которые говорят, что └Язык — это движение в сторону от природы”. Язык обеспечивает нам нечто, что может передать достижения нашей жизни другим, а не закрывает все смертью. А природе человеческий язык не нужен. Я предлагаю договориться, что здесь под языком мы понимаем именно человеческий язык со всеми его свойствами, сложной организацией и т. д. Если считать языком любую знаковую систему, нам очень трудно будет вести разговор. Ведь такой язык есть у всех живых существ. Я говорю именно о нашем языке”.
“Была знаменитая книга Дикана, которая называется └Символический вид”. Это про нас. Он там говорит: └Язык — это паразит, оккупировавший мозг”. То есть язык повлиял на мозг так, что он стал таким. Язык — лучшее средство для борьбы с хаосом, который атакует нас каждую секунду. К нам постоянно поступает несметное количество сенсорных стимулов. Только мозг дает нам возможность с помощью языка разложить их и объективизировать личный опыт, что и есть необходимое условие функционирования социума”.
“Как мне представляется сейчас, основным формальным отличием человеческого языка от языков других видов является продуктивность и способность к использованию рекурсивных правил, то есть наш язык просто иначе устроен. Языки некоторых животных довольно хорошо описаны. Но не декодированы. Описано, что такой-то вид имеет, скажем, 20 основных сигналов. Это значит описать лексикон, а не язык. Так вот, языки животных представляют собой закрытые списки. 20 так 20, 100 так 100. 101-й уже не появится. Более того, это сигналы, передающиеся по наследству”.
“Бродский написал следующие слова: └Поэзия — это не развлечение и даже не форма искусства, но, скорее, наша видовая цель”. Если то, что отделяет нас остального животного царства, — это речь, то поэзия — это высшая форма речи. Отказываясь от нее, мы обрекаем себя на низшие формы общения. Это колоссальный ускоритель сознания и для пишущего и для читающего. Вы обнаруживаете связи и зависимости, о существовании которых и не подозревали. Это уникальный инструмент познания”.
“Скажу сразу, что если бы у меня было больше времени, я могла бы разбить каждый из собственных тезисов”.
Александр Чикижев. Критика и критерии. — “Бельские просторы”, Уфа, 2008, № 10.
“Что говорить о читателях, если сами писатели и критики нынче не понимают, что есть литература, а что нет. Так называемый └новый реализм” — это обыкновенная иллюстрация вульгарно понимаемого бихевиоризма — жизнь как реакция на внешние раздражители, человеку холодно, жарко, украл-выпил-в тюрьму и так далее”.
“Я не критик — я даже жанров толком не знаю, родов и видов, всяких течений, ямба (представляете?) от хорея не отличаю. Но почему-то сразу отличаю плохое от хорошего. Как так получается? Бог его знает…”
Что мы помним из школьного курса? “Нейтральная территория” с Дмитрием Баком. Беседу вели Дмитрий Ицкович и Борис Долгин. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 24 декабря <http://www.polit.ru>.
Говорит Дмитрий Бак: “И школьник, и студент изменились коренным образом. Тот 17-летний студент, который к нам [в РГГУ] приходил в 1992 году, он родился в 1975, то есть он вырос в Советском Союзе. Этот человек помнил, что такое революция и построение социализма в одной отдельно взятой стране. Сейчас этого не знает никто. <…> Год от года я видел динамику, которая привела, в конце концов, к существующей сегодня ситуации. Сейчас мне гораздо проще объяснить студентам про Гоголя и эпоху, которая его окружала, и совершенно невозможно про семидесятые годы ХХ века”.
Наташа Шарымова. На кого он похож? Выясняется — ни на кого. — “Русский Базар”, Нью-Йорк, № 44, 2008, 30 октября — 5 ноября <http://www.russian-bazaar.com>.
Говорит Лев Лосев: “Как правило, если мы посмотрим на великих поэтов, люди начинают писать по-настоящему хорошие стихи только в возрасте после 20 лет. А многие — после 25 лет. В этом смысле значительно более характерный пример — Бродский, который написал гигантское количество стихов, будучи совсем юным, молодым человеком — в возрасте от 17 до 22 лет, и некоторые из них были даже очень популярны среди ленинградской молодежи. Но теперь, оглядываясь назад, мы не можем там найти буквально ни одного действительно совершенного стихотворения. Там есть отдельные замечательные строки, замечательные образы, но в основном это такая масса ученических текстов, упражнений, экзерсисов. Это звучит банально, но действительно нужен какой-то жизненный опыт для того, чтобы получалась настоящая лирика”.
“<…> для стихов годится любой, без исключения, жизненный опыт”.
Вадим Штепа. RUтопия. Беседовал Алексей Нилогов (при участии Михаила Бойко). — “АПН”, 3 декабря <http://www.apn.ru>.
“— Могли бы вы сформулировать свое философское кредо?
— Воплощать утопии. Напомню девиз, вынесенный на обложку моей книги └RUтопия”: └Если утопии не сбываются — то сбываются антиутопии”. Расшифровка: утопии требуют творческих, волевых субъектов — и если таковых не находится, то антиутопии сбываются как бы самопроизвольно и └объективно”, под влиянием исторической инерции”.
Михаил Эпштейн. Скрипторика. Введение в антропологию и персонологию письма. — “Топос”, 2008, 20 и 21 октября <http://www.topos.ru>.
“Эта статья есть попытка обоснования новой дисциплины, скрипторики (scriptorics), посвященной человеку пишущему, Homo Scriptor. Сразу может возникнуть вопрос: разве история письма не изучается лингвистикой?..”
“Парадокс в том, что чем больше разрастается мир письмен, особенно ускоренно — с компьютерной революцией, тем теснее сжимается мир человека в физическом измерении. Почти вся информация о мире умещается уже в маленький ящик, где скриптор получает вселенную как текстуальное сообщение — и по-своему переписывает его, посылает сообщение от себя”.
“Я ношу с собой в кармане флэшку (flash drive) на 4 гигабайта. Все, что я написал, занимает половину этого драйва, да еще там по нескольку вариантов всего. Все, что я еще успею написать (если успею), уместится на этот же драйв, размером с мой мизинец. Удивительно: мой мозг, работая в течение 40 лет, произвел всего лишь нечто размером с мизинец, а ведь мозговое вещество весьма компактно, это чудо укладки, плотной упаковки. Есть некоторая неловкость и насмешка в том, чтобы уложить в карман все достояние своей мысли и слышать, как оно там брякает между ключами. <…> А со временем и все, написанное когда-либо на всех языках, весь коллективный разум человечества, можно будет засунуть в карман каждого из его представителей”.
Олег Юрьев. Мандельштам: параллельно-перпендикулярное десятилетие. — “Booknik.ru”, 2008, 27 декабря <http://booknik.ru>.
“<…> понимание “позднего Мандельштама” — └Воронежских тетрадей”, └Стихов о неизвестном солдате” и пр. — является базовой проблемой, и не единственно мандельштамоведения, но всей русской поэтической культуры. Мандельштам создал синтаксис современного русского поэтического языка, ритмические и гармонические, “дыхательные” законы, по которым создаются и соединяются поэтические образы (точнее, мандельштамовский синтаксис к концу 70-х или к началу 80-х гг. оттеснил конкурирующие поэтические синтаксисы на нецентральные, хотя иногда и не особо отдаленные, как в случае с обериутским синтаксисом, места)”.
“Итак, основные итоги └мандельштамовского десятилетия” 1998 — 2008. Вполне можно сказать, что Осип Мандельштам за эти годы был окончательно канонизирован и занял в официальной культуре положенное ему место └великого поэта”. Что вполне справедливо, что бы это ни значило. Значение этого места в общесоциальном смысле сейчас довольно невелико, будет уменьшаться и дальше, в связи с общими тенденциями деиерархизации постиндустриальных культур. <…> Одновременно можно сказать, что положенный в основу этой канонизации миф о Мандельштаме не выдержал столкновения с реальностями истории и филологии, как в свое время сначала гимназический миф о верноподанном Пушкине не выдержал коллективного осмеяния десятых и двадцатых годов ХХ в., а советский миф о Пушкине-революционере — тихого недоверия семидесятых и восьмидесятых годов. Получены реальные, практические ключи к пониманию позднего Мандельштама и благодаря этому у нас есть возможность задаться совершенно новыми, головокружительными вопросами — и по поводу стихов Мандельштама, и в связи с природой нашей поэтической речи вообще. Благодаря многим и многому, но в первую очередь благодаря двум ушедшим как раз в эти годы людям — Э. Г. Герштейн (1903 — 2002) и М. Л. Гаспарову (1935 — 2005) — мы, счастливцы с горящими щеками и с детским блеском в глазах, вышедшие на край новых, головокружительных бездн, можем думать дальше!”
Составитель Андрей Василевский