стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 8, 2008
* *
*
вот он вливается пепельно-розовый взорванно-синий
вот он к тебе прикасается вот уже нет тебя
всепоглощающе всё размывая губя
ранний рассвет авангардист-инноватор
слышишь отдай возврати что без права отнято! —
взорванно-пепельно не искажай мне лицо —
там где любимый лежал — проступил пикассо —
синий да розовый — взорванно-сложных — филонов — голов
смешанный ларионов — навылет лучи из углов —
не революция не катастрофа — рассвет!
нет меня нет тебя и ничего уже нет…
все — ничего только утренняя пустота
внутренняя красота отрешенность холста
четкий твой профиль проступит на нем обновлен
мною погублен распадом рассветом спасен…
скоро распустится все расцветет во свету
птицы пропишут первые звуки дворник черту
Имя
Рассыпаться в них или именем собственным стать
Простым палиндромом, читаемым так или этак
Из шероховатости пестрой на строгую гладь
Наткнуться и отразиться в себе там на стыке
Согласных. Отринуть и разделиться на два
Ни в чем не согласных из полувопроса и крика
И снова едина — ОНА — пошатнувшись едва.
Там тень телеграфных столбов у железной дороги
Грохочущей и увозящей по две стороны
Болящие А. Это в путах на каторгу ноги
И прочь журавли над чертою китайской стены
И мечется эхо от возгласа-стона: “Осанна!”
Разорванного в многоротой пьянящей толпе
Но Анна есть Анна, по-прежнему, Анна есть Анна
И створки смыкает став вещью самою в себе.
* *
*
встает из темного угла
внутри него внутри стекла
слепая музыка клокочет
и разливается
по-птичьи
пред-чувственно и пред-язычно
рекой
до-словной
без-конечной
над-человечно
как будто здесь живая мука
как будто не было ни звука
лишь время рушится в зарю
лишь бездны мрачной на краю
парит прозрачный шостакович…
……………………………
я распадаюсь я горю —
крупицы вымысла и числа
непонимания и смысла
всегдаразлука нежность злость
тугие зерна языка —
переплавляются в стекло
звучащее легко
легко —
из зыбкого
меня
песка…
* *
*
жестокой измучена длительной схваткой будущего с настоящим
она поднимает голову жилами шеи от напряженья дрожа
и рта раскрывая темную пропасть так что стекла взвякивают в окне
исходится криком в огромный живой невозможный влекущий парящий
прозрачный зависший над ней многоцветный мерцающий шар
вернее не шар а собранье стечение свиток улитку моток
где все что ни есть то и было что было то будет — рожденье всего
и гибель и снова рожденье и связку разрозненных сутей литую
где миги весомы и мутен гремящий стремительный плотный поток
веков в самый центр кричит в воронку времени жадное жерло его
в тоннель коридор кричит и кричит в трубу его золотую…
…на узкой больничной кровати ржавой клеенке влажном смертном одре
жестокой измученный длительной схваткой будущего с настоящим
едва поднимая голову жилами всеми от напряженья дрожа
и рта раскрывая темную пропасть старик шелестит — стал у края мудрей
теперь ничего мне — где жало твое? — там больше не видится страшным
вот мать выкликает кричит и зовет исходить выходить поспешать
* *
*
и мир, и мрак, и мор, и морок,
в уснувший дом за пыльной шторой
мерцающим кося зрачком…
И море встало за окном —
мраз, марево, и мощь, и малость,
сняв горечь, что со дня осталась,
с уст спящих жестким языком…
И море встало за окном —
то море — миг, и месть, и милость,
и мука, и, войдя, склонилось
к ребенку памятью и сном…
И море встало за окном…
накрыв собой деревья, крыши,
покуда спят, покуда слышат,
как волны плещутся о дом.
* *
*
Ты — бесновата или — убога?
Что ты бормочешь? — в такой тишине
не разобрать ни слога.
Что же ты хочешь? Лжецом ли, пророком
бродишь у двери, касаешься окон,
днем растворяешь, а ночью, губя,
с неба глядишь, многоока?
Прочь уходи! Я не помню себя,
все, что когда-то хранила, любя,
ты отбираешь без толку.
Складывая в коробочки слов —
горе и радость, движения снов —
жизнеточивые дольки.
Что возвращаешь? — не речь — не легка,
но — не оскудей же рука —
мне безнадежной — родного
крепкую кость языка.