Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2008
╠10
Евдокия Турова. Кержаки. Пермь, “Маматов”, 2007, 320 стр.
“Кержаками на Урале и в Сибири называли крестьян-староверов, выходцев из Перми и Вятки…” Мне уже приходилось обращать внимание читателей рубрики “Периодика” на повесть Евдокии Туровой “Слезы лиственницы” (“Урал”, 2006, № 1), удостоенную премии имени Павла Бажова и включенную в данное издание. Валентин Курбатов высказался о “Кержаках” лаконично и решительно: “<…> написана так написана — никакими эпитетами не исчерпаешь: жарко, пряно, разваристо, ненасытно. Так и видишь, как Лесков с Шергиным только всплескивают руками и смеются, утешенные в своих небесных селениях, где цветистое русское слово красит лучшую часть райского сада” (“Дружба народов”, 2007, № 11). Меня такие рекомендации — жарко, пряно, разваристо, ненасытно — обычно настораживают. Но написано и впрямь вкусно.
“В Пермской губернии водку не пьют. В Пермской губернии пьют кумышку. Вот во Франции есть коньяк, а в Перми — кумышка. И точно так же, как есть плохой коньяк, бывает и дрянная кумышка. Более того, в деревнях (на свадьбе особенно) можно глотнуть (и одного раза хватит) кумышку с добавлением и табака, и мухоморов, и даже сушеного куриного помету. Это для экономии, чтоб гостям скорее в голову шибануло. Но если вы попробуете кумышку, очищенную на березовых углях, выдержанную в лиственничном бочонке, настоянную на травах и кедровых орехах, вы скажете: ну и пусть во Франции есть коньяк!
Господин оханский уездный пристав Пьер Дюро опрокинул стопку кумышки, совсем уже по-русски крякнул и заел впечатление соленым рыжиком.
— Выхлебат — сколь ни поставь. Обык он уже, Дуро-то. А не поставишь — ничё будто не понимат глядит. Чё ему — немец.
— Не немец, хранцуз.
— Да все одно — немец.
Как многие обрусевшие иностранцы, Дюро считал, что смотреть на Россию трезвыми глазами — невозможно. Оказавшись 20 лет от роду в русском плену, он, Пьер Дюро, дворянчик с юга Франции, жил в России уже 30 лет…”
Эта длинная цитата — из рассказа “Штофик с ядом и телица легкого поведения”. Автора зовут Валентина Овчинникова, физик по образованию, кандидат технических наук. “Евдокия Турова” — литературный псевдоним, так звали ее мать. Вообще, хорошая книга, издана недешево, а шрифт неудачный — тускло-коричневый. Поэтому в руках держать приятно, а читать — неудобно, утомительно. Впрочем, вы ее все равно вряд ли увидите. Где, кроме Перми, можно купить книгу, изданную в Перми? Не знаю. Мне ее подарили.
Леонид Быков. От автора… Книга не только о стихах. Екатеринбург, “Сократ”, 2007, 368 стр.
Собранные в книгу статьи известного екатеринбургского литературного критика очень легко читаются. И не только потому, что Леонид Быков пишет простыми, ясными предложениями, да и шрифт хороший. Но ощущение остается досадное — lights и даже ultra lights (как легкие сигареты — курятся хорошо, но не действуют). Как будто критик имеет дело только с самым поверхностным слоем анализируемых текстов и поэтому говорит очевидное. Особенно в первой части — об авторах пресловутого серебряного века, общий такой ликбез, некогда полезный и уместный. Когда автор переходит к более близким нам по времени авторам уральского региона, становится интереснее, но только потому, что имена эти не у всех на слуху.
Соглашаться скучно, спорить не хочется. Разве вдруг зацепило: “Тогда-то в головокружительной невнятице └Стихов о неизвестном солдате” О. Мандельштама проступят обжигающие своей простотой пророческие строки о └миллионах, убитых задешево”, и о том, как
Будут люди, холодные, хилые,
Убивать, холодать, голодать,
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат”.
Зачем искать пророчество там, где была — на момент написания стихотворения (1937) — констатация совершившегося? И миллионы уже погибли, а могила Неизвестного солдата в Париже появилась в 1920 году.
Самое любопытное в сборнике — о так называемом русском шансоне, в котором, по мысли автора, запечатлевает себя подростковая психология. “Исполнитель шансона — вне зависимости от собственного возраста и возраста своего персонажа — неустанно педалирует личную мужественность в отношении дам, закона, ближнего и дальнего окружения, и песенные уверения в том, что у него └чувства мужские таятся в груди”, служат и визитной карточкой, и охранной грамотой”. А в то же время “можно сказать, что для мужской части российского населения шансон — это тот же дамский роман навыворот. Там у героини все в итоге будет хорошо, несмотря на текущие горести и неудачи. Тут у героя все окончится опять-таки тюрьмой, а то и └вышкой”, так что надо ценить мгновения свободы и радости обладания кем-либо и чем-либо, если таковые (мгновения) имеют пока место”. В конце статьи Леонид Быков вспоминает — в связи с половодьем шансона — слова Михаила Зощенко: “Жизнь проще, обидней и не для интеллигентных людей”. Ну да.
Елена Новожилова. Школа искусств. М., “Водолей Publishers”, 2007, 64 стр.
Когда-нибудь дадут мне Нобеля,
и комитет стокгольмский иль женевский
задаст вопрос: а кто учителя?
Отвечу гордо:
Пушкин,
Достоевский.
Сластолюбивый карла с бородой
и Нелли, возлюбившая Азора,
и Мышкин, эпилептик молодой.
…Когда б вы знали, из какого сора.
Пять лет назад был я оппонентом на защите дипломной работы Елены Новожиловой в Литературном институте (семинар Игоря Волгина). Вот и книжка вышла, не первая — до этого была “Систематика растений” (1999).
Пользователь “Живого журнала” kirillankudinov (в миру — майкопский критик Кирилл Анкудинов) прочел “Школу искусств” и нашел, что стихи эти “очень московские, очень терпкие (как выдержанное вино), немного └с претензией”, но все же милые. Эдакие └Ночные снайперы” под дневным дождем. <…> поэзия довольно традиционная (несмотря на отсутствие знаков препинания в некоторых стихах), в духе журнала └Юность” (в школе И. Кабыш, Е. Исаевой и О. Ивановой), умеренно богемная, сентиментальная и вполне мастеровитая. Может быть, несколько └производящая впечатление”…” Мне, москвичу, что такое “московские” стихи, понять непросто, это видно только из Адыгеи, но вот Елену Исаеву Анкудинов упомянул не случайно.
Елена Исаева написала к сборнику Новожиловой предисловие под названием “Стихи, которые не врут” о том, что все это “очень честная женская лирика”, и завершила свою статью таким программным обобщением: “Сделать современными стихи внутри традиционной поэтики гораздо труднее, чем внутри авангардного эксперимента. Традиционная поэзия меньше поддается имитации. Ее сложнее └подделать” и выдать за настоящее, мол, └вы ничего не понимаете, а это круто”. Особенность традиционной поэзии в том, что ее понимают все и все могут оценить — насколько это └круто” (курсив мой. — А. В.)”. Я смотрю на эту проблему несколько иначе, но спорить не буду, поскольку поэт Елена Исаева здесь не теоретизирует, а, как мне кажется, формулирует свой творческий императив, именно свой, а не Елены Новожиловой.
“Ночные снайперы” тоже вспомнились Анкудинову не просто так. Если в издательской аннотации читаем: “Постоянный автор журнала └Остров””, то на сайтах sexmag.ru и xmag.ru в аналогичной аннотации на ту же книгу уточняется: “Постоянный автор лесбийского журнала └Остров””. О творческом переосмыслении и продолжении “сапфического канона” считает нужным сказать и рецензент “Литературной газеты” (2007, № 28, 11 июля), мол, “в отличие от безвкусных └гендерных” поделок, профанирующих тему, о предмете здесь говорится классически ясным стихом, исполненным и высокого целомудрия, и подлинного эротизма”. Согласен, тему профанировать не стоит. Да и книга, в сущности, не тематическая. Мне, например, понравилось такое четверостишие: “…А я посмотрю кино, / комедию с Жаном Рено. / Знаешь, больше любимо / то, что немудрено”.
Сергей Ушакин. Поле пола. Вильнюс, Европейский гуманитарный университет; М., “Вариант”, 2007, 320 стр.
В замечательном книжном магазине “Фаланстер” полистал и купил сборник статей Сергея Ушакина (Принстонский университет, США), подготовленный Центром гендерных исследований Европейского гуманитарного университета. Потом уже, дома, обнаружил рекомендацию Игоря Кона на переплете: “Работы Ушакина удачно сочетают в себе сложную теоретическую рефлексию с тонким анализом эмпирических данных. К тому же они написаны хорошим литературным языком…”
Да, много интересного, и в первую очередь именно “анализ эмпирических данных”, а язык… обычный для такого рода исследований. “Феминизм же в результате получил аналитическое орудие, которого ему давно не хватало: пол перешел из разряда категории, имеющей некий биологический референт-означаемое, в разряд категории дискурсивной, т. е. приобретающей свое значение в процессе коммуникативного, диалогического производства смыслов, или, говоря иначе, в разряд категории, собственного, изначального, внеконтекстуального смысла не имеющей; диалог же, в свою очередь, стал трактоваться в терминах воспроизводимой им системы ценностных и гносеологических иерархий”.
Не стану лукавить, цитату я привел не первую попавшуюся. На других страницах Сергей Ушакин пишет живее, не все так страшно. Но в любом случае приходится делать усилие, которое иногда вознаграждается, а иногда нет.
Ричард Броуди. Психические вирусы. Как программируют ваше сознание. Перевод с английского Л. В. Афанасьевой. М., “Поколение”, 2007, 304 стр.
Книга более чем десятилетней давности, о меметике. Меметика — это наука о мемах. Термин “мем” введен в оборот в 1976 году биологом Чарльзом Доукинсом. Среди разных определений мема Броуди останавливается на таком: “Мем — единица информации, которая содержится в сознании. Мем воздействует на события таким образом, чтобы в сознании других людей возникло большее количество его копий”. “Распространение мемов осуществляется посредством передачи от сознания одного человека к другому, — как гены при оплодотворении яйцеклетки. И те мемы, которые выиграли конкуренцию — добились успеха и покорили наибольшее количество умов, — образуют собой те практики и творения, которые мы называем современной культурой” (перевод несколько корявый, но какой есть). И самое важное: “Предназначением меметической эволюции не является благо отдельных людей”.
“В этой книге содержится живой психический вирус. Не читайте ее, если не хотите заболеть. Инфекция может повлиять на склад ваших мыслей…” — такое предуведомление — не только рекламная приманка. Броуди понимает двусмысленность ситуации. Объясняя, что такое мем, он тем самым распространяет мемы о мемах. А если следовать ходу мысли автора, можно сказать так: мемы, находящиеся в сознании Броуди, заставляют его распространять мемы о мемах. Кстати, если в книге и есть психический вирус, то это мем дарвинизма. “Эволюция путем естественного отбора” — единственное, что автором (в других случаях утверждающим, что абсолютной истины не существует) принимается аксиоматично.
Броуди умеет и любит формулировать. Иногда это даже утомляет. Кое-что запоминается: “Вера в Бога └работает” по одной простой причине: когда люди верят, что у них есть цель в жизни, они могут делать то, чего они не сделали бы без веры”. Подобная технологичность характерна для этого автора (создателя программы Microsoft Word). Вся книга такая. Наверно, и другая книга Броуди — “Одобри свое прошлое” — такая же.
Фигуры речи-3. Составитель Сергей Соловьев. М., “Запасный выход / Emergency Exit”, 2007, 448 стр.
О предыдущем выпуске “Фигур речи” (М., 2006) и устном проекте “Речевые ландшафты” уже писала на страницах “Нового мира” (2007, № 1) Евгения Вежлян. Напомню: “<…> проект, который долженствовал репрезентировать всю литературу в конфигурации, соответствующей вкусу его единственного куратора — Сергея Соловьева. <…> из существующих проектов этот — в наибольшей степени нормативен (ибо работает с литературой, какой она должна быть) и утопичен (налицо параллельная версия литпроцесса в целом). <…> Соловьев — не критик, а практик. Тот самый слон, который не может быть директором зоопарка. Его видение воплотилось в двух книгах. Посмотрим, какой будет третья”.
Вышла и третья — на этот раз без “худлита”. Четыре дискуссии с участием всяких интересных людей (Андрей Битов, Валерий Подорога, Михаил Эпштейн, Владимир Мартынов и другие) — “Язык.ru”, “Лермонтов — Демон — Врубель”, “Текст. Критерий оценки”, “Метафизика чтения”. Я люблю всякие литературные разговоры. Как, например, актуальная коллективная беседа о критериях оценки, еще раз подтверждающая, что в спорах рождается не истина, а… вообще ничего не рождается. Но они, эти разговоры, нужны, потому что без них нет литературы.
Алконостъ. Альманах. Выпуск 48. М., 2007, 64 стр. [Издание творческого объединения “Алконостъ”].
“Вчера на презентации Ольга Нечаева — главный редактор └Алконоста” — сказала, что они создали альманах, понимая, что нет никаких шансов на публикацию стихов в толстых журналах” — это я цитирую пользователя “Живого журнала” под ником аnchentaube (запись от 20.12.2007).
Создали давно — в 1989-м. Прошли годы, и вот уже в 1999-м Людмила Вязмитинова описывает в толстом журнале “Знамя”, как “брошюра из десятка машинописных листов, тираж которой был обусловлен одной закладкой копирки, естественным образом сменилась на сброшюрованную компьютерную распечатку все улучшающегося качества. Малозаметным для широкой публики тиражом не свыше 30 экземпляров журнал [└Алконостъ”] регулярно выходил в ходе бурных 90-х. И ныне, на пороге становления новой литературной ситуации, заявил о себе изборником, изданным уже типографским способом и тиражом, соответствующим времени”.
Но и с тех пор — снова прошли годы. Вот и 48-й выпуск. Алексей Тиматков, Всеволод Константинов, Анна Логвинова, Данила Давыдов, Марина Мурсалова, Сергей Кавнацкий, Александр Переверзин, Ксения Лошманова, Ольга Лукас, Владимир Кочнев, Маша Орехова, Евгений Лесин, Андрей Чемоданов. Вроде бы все хорошо, правильно, а радости нет. Авторы альманаха печатаются в журналах, выпускают книги (а если кто вдруг не печатается и не выпускает, будет печататься и выпускать), и поэтому многие тексты в 48-м выпуске мне уже знакомы — по книгам, по журналам.
И как-то само собой получается, что смысл этого, 48-го выпуска не в публикации текстов (и уж тем более не в первопубликации), а в поддержании сложившейся традиции. Выпуск очередного альманаха и его презентация в одном из московских литературных клубов призваны маркировать нераспавшуюся общность в той же мере, как и участие в Открытом командном чемпионате Москвы по поэзии, когда “Алконостъ” победил в финале “сборную толстых журналов”. Стихи от этого не становятся лучше или хуже. Многое мне нравится.
Муж копает землю,
сын плывет в воде,
а она летает
неизвестно где.
Где вы взяли женщина
крылья с серебром
на какой летите
вы аэродром
Скоро муж вернется
будет целовать
Скоро сын родится
будет понимать
(Анна Логвинова)
Или:
похмельный стыд подползает на утренних лапах
изо рта — отвратительный запах
я всегда старался не быть молодежью
надеясь пожалуй только на помощь Божью
вот теперь смотри, какие забавные картины
предлагают нам трудолюбивые власть имеющие мужчины
вот, смотри, как время наваливается на нас
пускает нас под откос
(Данила Давыдов)
Абзац. Альманах. Выпуск 3. М., 2007, 220 стр. [Редакция: Данила Давыдов, Валерий Нугатов, Анна Голубкова, Павел Волов].
Снова та же цитата из “Живого журнала” аnchentaube, но в более полном виде: “Вчера на презентации Ольга Нечаева — главный редактор └Алконоста” — сказала, что они создали альманах, понимая, что нет никаких шансов на публикацию стихов в толстых журналах. └Абзац” был создан по другой причине — потому что нет журналов, в которых действительно хотелось бы публиковаться (т. е. не для галочки или дополнительной строчки в библиографии)…”
О самом первом выпуске альманаха “Абзац” (2006; у которого в выходных данных стоял город Тверь, а не Москва) писала в “Новом мире” (2007, № 1) Евгения Вежлян: “Место издания — значимо. Прочерчивая возможный вектор культурной реализации поколения тридцатилетних, которое составители сборника считают почему-то недовоплотившимся, они указывают путь столь же актуальный (в том значении слова, которое присутствует в словосочетании └актуальное искусство”), сколь и маргинальный <…>”. О втором выпуске она же высказалась в том смысле, что “Абзац” “занял отнюдь не периферийное место в негласной литературной иерархии, обещая реально стать тем, в качестве чего и был задуман, — └рупором” литературного поколения тридцатилетних (и к ним примкнувших)” (“НГ Ex libris”, 2007, 28 июня).
Является ли нынешний третий “Абзац” более органической средой для стихов Федора Сваровского или рассказов Дмитрия Данилова, чем, например, “Новый мир”, в котором оба печатались (2007, № 9 и № 10 соответственно)? Любой ответ на этот вопрос для меня в настоящее время не очевиден. Лучше я назову несколько интересных статей. Георгий Манаев, “Заметки о звучащей поэзии как составном элементе медийного образа автора в современной русской литературе”. Анна Голубкова, “Очарование убожества: основные тенденции прозы Дмитрия Данилова”. А забавная статья Массимо Маурицио “└Хочешь” Земфиры как гипертекст. Вольные размышления” демонстрирует не столько богатство смыслов Земфириной песни (“представляющей собой пестрейшую мозаику, составленную из истории высокой поэзии первой трети ХХ века”), сколько неисчерпаемые возможности интертекстуальных интерпретаций… чего угодно. Но Земфиру я люблю, да.
Новая кожа. Литературно-художественный альманах. Нью-Йорк — Москва, “Кожа Пресс”, 2007, № 1, 208 стр.
Альманах открывается разделом “Нечеловеческие материалы”, а раздел этот — “Поэзией политических деятелей”, то есть Юрия Андропова, Теодора Герцля, Джимми Картера, Бенито Муссолини и других. Замысел понятен и не нов, а исполнение некультурное. Кто перевел на русский язык стихотворения Адольфа Гитлера, Иосифа Сталина, Хо Ши Мина? Не указано. Вот к стихотворению Германа Геринга переводчик указан — Г. Адамович (если это так, то уже интересно). Забавно, что в выходных данных альманаха строго и категорично сказано: “Перепечатка запрещена”, хотя часть материалов в подборке именно перепечатана, и даже с указанием источника, — например, стихотворение Николая Бухарина 1937 года — из сборника “Вторая муза историка” (М., “Наука”, 2003), стихотворение Леонида Брежнева 1927 года — из журнала “Итоги” (2001, 29 октября). Интересно также, давали ли Евгений Примаков, Сергей Лавров, Алексей Лукьянов (Осенев), Алексей Улюкаев и Вячеслав Сурков разрешение на публикацию/перепечатку своих стихотворных текстов в альманахе “Новая кожа”?
Среди тех же “Нечеловеческих материалов” прочел нового Диогена Лаэртского (Москва) “О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов”. Многое из этого духоподъемного сочинения можно было бы процитировать, но о мертвых (Мамардашвили, Аверинцев) не стану — из вежливости, а о живых (Альбац) — опасаюсь.
В других разделах альманаха отмечу стихи Андрея Родионова, Игоря Караулова. Интересны воспоминания Ю. Г. Милославского о Бродском (с редакционной сноской “Фрагменты произведения печатались в российской прессе”).
Полина Богданова. Логика перемен. Анатолий Васильев: между прошлым и будущим. М., “Новое литературное обозрение”, 2007, 376 стр.
Тут самое существенное — прямая речь театрального режиссера Анатолия Васильева (а также Виктора Славкина, Бориса Юхананова, Владимира Мартынова и других). Большая, многолетняя работа. Действительно, “уникальный опыт критического сопровождения режиссера и его творчества на протяжении четверти века” (“НГ Ex libris”, 2007, 24 мая). Думаю, что любому пишущему о создателе “Школы драматического искусства” теперь не обойтись без этой книги, соединяющей под одной обложкой ценную фактографию и безудержную апологию.
Однако апология — штука коварная. С непредсказуемыми эффектами. “Будьте благодарны, что вам построили новое здание на Сретенке. Примерно такие реплики я слышу вокруг. Что значит └будьте благодарны”?” — недоумевает в 2004 году режиссер. “Россия не умеет ценить свои таланты. Это широко известная истина”, — поддакивает интервьюер, она же — автор книги. “Да, — соглашается мастер, — и поэтому с 89-го года меня зовут в Европу. <…> Если Россия не родина для меня, я должен искать себе другую родину. Но в России я буду продолжать работать”.
Конечно, Александр Македонский — великий полководец… И Анатолий Васильев — фигура своеобразная. Но для простых смертных, не испытывающих, допустим, такого же пиетета перед режиссером, многословные, с придыханием, рассуждения Полины Богдановой могут выглядеть не совсем так, как ей, наверно, хотелось бы.
“Васильев преодолел психологический барьер. Ему претят обыденные переживания и драмы, расхожие чувства. Он вообще отрицает театр, как он говорит, светский. То есть, по существу, весь современный театр, плохой и хороший, отсталый и передовой…”
“Театр Васильева не служит никому и ничему, кроме таких высоких и для самого режиссера основных идей, как идея творения — Божественного и художественного”.
“Власть не понимает, что ее задача — служить искусству и не рассматривать его как личную праздную прихоть самого художника”.
Задача власти — служить искусству. А она и не знает.
Можно прослезиться от умиления.