стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 2008
Лобанов Валерий Витальевич родился в 1944 году в г. Иванове. Закончил Ивановский медицинский институт. Член Союза российских писателей. Автор трех стихотворных сборников. Работает реаниматологом в Центральной больнице г. Одинцова.
  *
Игорю А.
Ты должен быть, ты будешь жить,
кружиться и лететь,
и вечер будет ворожить,
и дождик шелестеть,
и жизнь твоя должна бежать,
пусть горизонт зловещ,
и женщина должна лежать,
как дорогая вещь,
и должен поезд отходить,
осуществляться рок,
и женщина должна родить
в планируемый срок,
и должен круг замкнуться твой,
где кольца лет крепки,
и все для музыки живой
и смерти вопреки.
Из детства
Резкая вспышка укола,
хрипы да всхлипы в груди…
Знаешь, холодная школа,
ты меня завтра не жди!
Мама да тетя Тамара,
взрослую слушаю речь,
горький дымок самовара,
жарко натоплена печь.
Жизнь вдалеке от Массандры,
музыка зимнего дня.
Фельдшер Сергей Александрыч
лечит активно меня.
Нет, не застенки Лубянки,
не Октября торжество, —
клизмы, уколы да банки
были важнее всего.
Мисочка с пшенною кашей,
злая метель за окном,
ранние сумерки, кашель,
страшные банки с огнем…
Сочинитель
По реке малоизвестной
тихо лодочка плывет.
В городской квартирке тесной
человек простой живет.
Что-то тихо напевает,
что-то сам себе мычит.
В голове его, бывает,
чудо-музыка звучит.
Не понять его заботу,
музыки его чудной.
Ходит в будни на работу,
а сегодня — выходной.
Льется в окна свет неяркий,
отдыхает телефон,
и в стихи свои помарки
аккуратно вносит он.
Мир старинный, голос ломкий,
хлеб вчерашний, дом родной,
день обычный, дар негромкий,
календарь перекидной…
  *
А жизнь последнюю, пропащую
я никому не уступлю!
В купе, постелями пропахшее,
на коврик вытертый ступлю.
И поезд полетит просторами,
и все пойдет на старый лад,
деды займутся помидорами,
а женщина потупит взгляд.
Душа, комочек, беззаконница,
свою не сдерживает прыть.
…И выпить чай, и познакомиться,
и в тамбур выйти покурить.
Там лампочка неярко светится,
и мне сейчас
в последний раз
с тобою встретиться
и в первый раз
увидеть очи удивленные,
пока проглатывает тьма
обшарпанные, пропыленные
пристанционные дома.
В деревне
Еда — подобие обеда,
крест деревенского окна…
Еще не кончилась война.
Над кем одержана победа?
Еще кругом следы разрухи,
еще огонь на головнях,
еще последние старухи
живут в последних деревнях,
уж не живут, а доживают,
и, метром замеряя грудь,
старье свое перешивают,
в последний собираясь путь.
Я знаю: жребий мой неясен.
Но что мой век и что мой стих,
раз улетают восвояси
невидимые души их!
Двое
Ночь промчалась. Не поговорили.
Под халатиком сжалась она.
Встали затемно. Жадно курили
у раскрытого настежь окна.
Как в кроссворде на обороте
все искали какой-то ответ,
все смотрели, как в доме
напротив
зажигался и множился свет.
Или крылья росли за плечами?
Или очень устали они?
Все курили они, все молчали,
все смотрели на эти огни.
  *
Тихо идти по ночному пути,
не различая пути.
Встретить старуху,
киоск обойти,
легкое тело нести.
Просто идти под дождем
без затей,
тихо идти из гостей.
Медленно думать
о жизни своей
или о смерти своей.