Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2007
МАЯКОВСКИЙ, ЛИЛЯ БРИК И СОСНОРА
(Звучащие альманахи, чтения, аудиокниги. Часть 1)
Объединение на пространстве одного текста, пусть и разнесенного на два журнальных номера, сразу трех имен, заявленных в названии нашего обзора, — не случайно. С одной стороны, официально изданный компакт-диск с чтением Лилей Брик поэмы Маяковского “Про это” и аудиокнига Виктора Сосноры (2006) появились в моем собрании (и в столичных магазинах) примерно в одно и то же время. И в это же время у меня оказался неизвестный мне ранее компакт, посвященный Маяковскому (но выпущенный музеем поэта, оказывается, еще четыре года назад). А на наши обзоры, как, вероятно, помнит их постоянный читатель, имеют право все литературные CD, выходившие в новом веке.
С другой стороны, эти три (именно три!) человека биографическим, творческим и каким-то мистическим образом давным-давно соединены друг с другом. Этим воздушным путям-связям посвящены, между прочим, художественные, документальные и внежанровые литературные произведения. Например, как бы ни напоминали мне в энциклопедических словарях о стихотворной полемике Сосноры с Маяковским, я всегда помню и о его неравнодушных “маяковских” страницах, скажем, в “Доме дней” (СПб., 1997), и о его долгом семнадцатилетнем общении с Л. Ю. Брик — их встречах и переписке. И хотя Виктор Соснора не раз говорил, что его поэтика далека от маяковской, я иногда почему-то слышу гордый “маяковский” тон даже в его редких предисловиях к собственным публикациям. Так, в уже антикварном “совписовском” сборнике “То время — эти голоса. Ленинград. Поэты └оттепели”” (1990, составитель Майя Борисова) Соснора предварил свою подборку весьма энергичным заявлением: “Блистательное поколение шестидесятых годов разбилось об стену. Его уже нет. У стены каждый становится самим собой. Я автор тридцати одной книги стихотворений, восьми книг прозы, четырех романов (пятый в работе) и шести пьес — и все это не опубликовано. О том, что дождичек не тот и у нас на дворе четверг, пусть говорят прорабы духа, мне не до разговоров, я рабочий, я работаю”.
Сегодняшнюю стопку дисков и книг открывает CD с хорошо знакомой фотографией на обложке: сосредоточенное, почти злое лицо, согнутая в локте рука, сжатый кулак, отбивающий ритм и подчеркивающий посыл. Предваряя авторское чтение Владимира Маяковского на виниловой пластинке “Говорят писатели” (1959), Ираклий Андроников сказал: “<…> Он постоянно подчеркивал в своих выступлениях, что в каждом стихе имеются сотни тончайших ритмических, размеренных, действующих особенностей, никем, кроме мастера, и ничем, кроме голоса, не передаваемых. └Я требую, — заявлял он, — права на граммофонную пластинку… Я считаю правильным, чтобы к праздникам не только помещались стихи, но и вызывались читатели, чтецы для обучения их чтению с авторского голоса <…>””1.
Во весь голос. Владимир Маяковский. Записи голоса В. Маяковского и чтецов его произведений. [Комитет по культуре г. Москвы, Государственный музей В. В. Маяковского]. Российский диск, RDCD 00745. 2003. Москва.
ї 2003, Russian Disc.
Общее время звучания 72.25. Составитель А. Аксёнкин. Все фотографии из фотофонда Государственного музея В. В. Маяковского.
Об аудиозаписях авторского чтения Маяковского, изданных современным способом, мы уже писали, рассказывая о компакт-дисках “Голоса, зазвучавшие вновь” (2002, 2003) и “Футуристы и о футуристах” (2004)2.
На представляемом в настоящем обзоре диске звучат все те же пять треков: “А вы могли бы?”, “Послушайте!”, “Гимн судье”, “Военно-морская любовь” и “Необычайное приключение…”. Редакция записей на всех трех дисках совершенно одинаковая: все повторяющиеся помехи на своих местах.
А ведь записей могло бы быть больше. И звучать они могли бы в иной, улучшенной редакции…
Размещенные на дисках треки — это работа Сергея Бернштейна, сделанная 7 декабря 1920 года в фонетической лаборатории Института живого слова через три дня после выступления Маяковского в Петроградском Доме искусств с чтением “150 000 000”. Лев Шилов вспоминал, как Бернштейн, слушавший Маяковского с середины 10-х годов, рассказывал ему о том вечере, о своей радостной возможности услышать новую вещь поэта, которая обогатила бы аналитическую работу, посвященную особенностям чтения Маяковского. Сразу после вечера Бернштейн договорился об аудиозаписи.
В 1936 году Сергей Игнатьевич писал в журнале “Говорит СССР” о Маяковском: “В противоположность статичности читки символистов, в его читке мы находим динамическое построение звучащих фраз, отражающее, комментирующее (курсив мой. — П. К.) и конкретизирующее смысловую структуру поэтического текста. <…> Создатель нового поэтического стиля, облекая свои стихи в материальное звучание, неизбежно становится создателем нового стиля декламации. Читка Маяковского <…> поражала такой же новизной, как его поэзия вне материального звучания, но в то же время эта читка отличалась такой близостью к интонациям естественной, разговорной речи, что, несмотря на свою новизну и непривычность, она воспринималась легко и словно ключом открывала замкнутый ларец его поэзии”.
Вот этот самый ораторский пафос в сочетании с разговорным стилем замечательно прослушивается во всех пяти треках, особенно улавливаем он, когда параллельно с прослушиванием мы смотрим в канонические тексты, пусть и слегка отличающиеся от первых, начитанных на фонограф редакций. Тем интереснее. Кстати, излюбленная мысль Бернштейна о том, что “закон исполнения” не заложен поэтом в стихотворение, в случае с Маяковским подтверждалась на все сто: поэт далеко не всегда (что слышно и по этим пяти записям) следовал своей печатной графике, декламационное творчество было и тоньше, и дробнее, нежели начертанная знаменитая “лесенка”.
Итак, Бернштейн записал Маяковского зимой 1920 года. Как и Блок и Гумилев, Владимир Владимирович явился на запись не один, а с женщиной. Кроме упомянутых стихотворений он прочитал трехлетней давности “Наш марш” (из четвертой строфы которого выросла, как мне всегда кажется, половина официального и неофициального поэтического авангарда 60-х3) и, очевидно, недавно написанное гениально “огнеопасное” “Отношение к барышне”. Текста последнего он, в отличие от своей спутницы, не помнил, и Лиля Брик тут же записала его на листке бумаги, заглядывая в который поэт и читал.
Записи двух этих стихотворений были найдены не так давно (“Наш марш” — в фонотеке Кабинета А. В. Луначарского, одного из филиалов Гослитмузея) и в винилы, насколько я могу судить, ни разу не попадали. Не существует их и в оцифрованном виде. Между тем и в книге “Я слышал по радио голос Толстого…” (1989), и в “Голосах, зазвучавших вновь” (2004) Шилов пишет о них как о входящих в оборот.
Но почему они не вошли ни в один компакт — ума не приложу, особенно учитывая слова Льва Алексеевича о том, что “голосовые трактовки собственной поэзии у Маяковского так богаты и неожиданны, что многие смысловые оттенки становятся ясны только в исполнении автора”4.
Ни в представляемом компакт-диске, ни в двух вышеупомянутых нет еще одной записи Маяковского, сделанной Бернштейном шесть лет спустя, в Институте истории искусств на Исаакиевской площади. Маяковский приехал тогда из Америки, прочитал на более совершенную разновидность фонографа “Атлантический океан”, затем начал читать “Блек энд уайт”, и тут аппарат заклинило. Запись отложили. Потом были новые договоренности, последняя — за неделю до гибели поэта. Но больше Маяковского не записывали.
“Атлантический океан” (очень “шумная” запись) однажды воспроизводился на винил-гиганте “Голоса, зазвучавшие вновь” (1977), который был выпущен к столетию звукозаписи. Но Музею Маяковского и А. Аксёнкину он отчего-то не пригодился. А ведь это был бы иной Маяковский, повзрослевший/постаревший на шесть лет, его последний звук!
И тем не менее в оцифрованном виде “Атлантический океан” все же вышел — на годовой давности CD “Живые голоса поэтов начала века. Из коллекции А. И. Лукьянова”5.
Известный политик, стихотворец и коллекционер голосов приложил к своему массовому CD-изданию (диск вложен в типовой DVD-футляр) специальную книжечку, в которой “Атлантический океан” напечатан не целиком, но только звучащим на CD фрагментом. Между прочим, в своей последней книге бывший многолетний сотрудник Музея Маяковского Лев Шилов подробно и любовно “расписал” всю запись “Океана”, комментируя интонационную сторону чтения Маяковского; написал даже, что ее многочисленные дефекты “как бы сливаются в воображении слушателя с шумом и грохотом морских волн”. И добавил: “В последней части записи (по чистой случайности) этот посторонний шум несколько уменьшается (как раз по сюжету стихотворения наступает штилевая погода) и особенно отчетливо, ясно, приветливо, ласково звучит голос поэта, его обращение к океанским жителям:
Смотрю за перила.
Старайтесь, приятели!..”
Заметим, что эта “последняя часть” и есть тот самый фрагмент, который звучит на лукьяновском диске и которого так не хватает представляемому альманаху!
Завершая мемуарную главу о записях Маяковского, Шилов упомянул, что “недавно, уже в 2003”, звукорежиссер Гослитмузея Сергей Филиппов улучшил звучание этой записи. “Попытка эта, на мой слух, оказалась достаточно удачной”.
Может, когда-нибудь мы услышим ее?
И еще одна неловкость. На всех трех компактах, содержащих записи Маяковского (и у Лукьянова тоже), старинное “А вы могли бы?” звучит без первой строки, которая на самом деле существует благодаря Василию Каменскому, спасшему бракованную пластинку с пробной переписью записей Маяковского с валиков, предпринятой еще в 1930 году6. Однажды драматург Валериус рассказал Шилову о том, как это было: как Каменский, купив пуд конфет, уговорил прессовщиц найти в сарае, среди груды брака, одну из пластинок Маяковского, не прошедшую ОТК…
Значит, это стихотворение может звучать полностью. И даже, судя по очеркам звучащей литературы Льва Шилова, оно так однажды и публиковалось — в журнале “Кругозор” (1973, № 7), на пластинке, посвященной чтецкой манере Маяковского, рядом с мемуарами Чуковского, Шкловского и других современников поэта7.
Как-то очень уж все это обидно.
Что же до актерского чтения, то стихотворения Маяковского на диске “Во весь голос” читают Владимир Яхонтов, Василий Качалов, Яков Смоленский и Евгений Евтушенко. В этой последовательности они и располагаются.
Больше всего читает Яхонтов, у него тут восемь треков, а меньше всех — Евтушенко, у него лишь вступление к поэме “Облако в штанах”.
Я не вполне представляю себе, как рассказывать об актерском чтении стихов, тем более что к самому этому искусству отношусь сдержанно, разделяя отношение Л. К. Чуковской, которая в книге “Памяти детства” так и написала: “<…> все-таки чтение поэтов, самое разное, чем-то неуловимо родственно одно другому и противоположно актерскому; поэты не своевольничают со своими стихами, хотя, казалось бы, им, хозяевам, все можно; они читают, повинуясь невидимым нотам, заложенным в каждой строке, движению ритма, которое, совпадая с движением мыслей и чувств, совпадая с дыханием, и создает властность, всемогущество стиха. Актеры же вольничают, стремясь один — создать └настроение”, другой — └образ героя”, третий — └образ автора”, — вообще проиллюстрировать стих, обогатить его кто жестом, кто голосом, не доверяя власти его самого”.
Все записи здесь — исторические. Публикацию на этом компакте чтения Яхонтова я считаю особенно важным событием (боковая мысль: два добровольно остановивших свою жизнь человека следуют на этой пластинке друг за другом).
Известно, что сам Маяковский не особенно жаловал исполнителей своих произведений, хотя какое-то время всерьез думал, что сможет научить актеров “маяковскому” чтению с собственного голоса. Закончились его надежды хрестоматийным и симптоматичным высказыванием: “В. И. Качалов читает лучше меня, но он не может прочесть так, как я”.
Тем не менее удивительно, что именно к Яхонтову, уходившему в интонационных трактовках уже совсем далеко от авторской манеры, поэт благоволил. Шилов писал, что “после смерти поэта только у посетителей яхонтовских концертов (курсив мой. — П. К.) возникало ощущение, что к ним └опять приехал Владимир Маяковский””. В чем дело?
Нет слов, прослушивание старых фонозаписей требует некоторой тренировки, подготовки, искусной адаптации и терпения. Актер или чтец может взять на себя необходимую подготовительно-терапевтическую функцию. Однако объединение фонозаписей выдающегося человека с записями актеров на одном носителе рискованно возможным несоответствием, как справедливо писал тот же Шилов, между личностью автора и личностями актеров. Это я к тому, что в личности Яхонтова прослушивается и всегда, возможно, прослушивалось нечто такое, что позволяло ему свободно находиться на одном пространстве с Маяковским. И после смерти обоих — тоже.
…Все сказанное нисколько не умаляет чтения Качалова, Смоленского и Евтушенко, пусть мне и мешают немного качаловское “мхатство” и эстрадный евтушенковский артистизм.
Среди записей Владимира Яхонтова тут опубликована и одна весьма редкая (чтение фрагмента поэмы “Владимир Ильич Ленин”), ее не учли даже в вышедшем в конце 70-х наиболее полном собрании яхонтовских пластинок, а впервые представили все в том же “Кругозоре” (1980, № 4).
Еще одна запись Владимира Яхонтова, уверен, поразит любого, никогда не слышавшего ее раньше: это стихотворение “Разговор на Одесском рейде десантных судов: └Советский Дагестан” и └Красная Абхазия””. Корабли в этом стихотворении “переговариваются”, и Яхонтов натурально… гудит, продлевая тем или иным “гудком” слова и фразы из диалога. На письме этого не передашь: этот “Театр одного актера” (основателем которого Владимир Яхонтов, кстати, и был) надо слышать. Он тянет гласные в соответствии с “половой принадлежностью” кораблей, и делает это не только не пошло, но тонко, изящно и бережно.
В своей второй мемуарной книге, в главе “Звукоархивист Ираклий Андроников”, Шилов подробно рассказал, как знаменитый литературовед и собиратель доказал “правомочность некоторых смелых трактовок чтецом строк поэта”, которые нуждались, представьте себе, в защите от тех или иных охранителей Маяковского8. В радиопередаче “Неизвестные записи Владимира Яхонтова” (1958) и на одноименной пластинке 1960 года Андроников создал замечательный “портрет” яхонтовского чтения: “В чтении Яхонтова покоряли и медленное звучание стиха, и строгий ритм, и особое музыкальное постижение слова, и логическая выразительность фразы с ниспадающими, укороченными окончаниями, и невозмутимый покой в сочетании с благородным пафосом…” А еще у Яхонтова было особенное чувство юмора, и он искусно умел им пользоваться, добавлю я от себя.
Сообщу, пожалуй, и об одной интриге, которая спрятана в чтении Яхонтовым хрестоматийных “Стихов о советском паспорте”. Оказывается, при записи знаменитый чтец допустил какую-то грубую ошибку, которая, судя по всему, поначалу не была замечена. Владимир Николаевич то ли оговорился, то ли “недопроизнес” какое-то слово. Когда в середине 50-х готовилась самая первая виниловая пластинка Яхонтова с чтением стихотворений Маяковского, Ираклий Андроников исправил фонограмму своим голосом: “накладка” оказалась неотличимой по силе звука, тембру и интонации. Приемочная комиссия эту ювелирную операцию приняла, и с тех пор яхонтовская фонограмма живет с неразличимой “заплаткой”. Шилов, кстати, предлагал своим читателям догадаться, какое именно слово “исправлено” Андрониковым. Я — не смог. Прослушал и раз, и два, и три. Нет, ничего такого не слышу. А спросить теперь, кажется, и не у кого.
Конечно, я мог бы пофантазировать на тему “составления” подобного диска. Мог бы сообразить, что стихи Маяковского интересно читал не только Евтушенко, но и Николай Асеев, и чуть “окающий” Семен Кирсанов, и другие поэты. Среди актеров мне вспомнились бы Игорь Ильинский, Антон Шварц или Дмитрий Журавлев. Записи-то сохранились и издавались.
Но вот почти наверняка угадаю, что если бы подобный диск составлял Лев Шилов, он включил бы туда чтение Давидом Бурлюком на своем московском вечере в 1956 году фрагмента поэмы “Владимир Маяковский”. Старый футурист явственно считывал интонацию с голоса самого Маяковского так, как он ее запомнил. В конце концов, и Асеев, и Кирсанов невольно делали то же, но у Бурлюка вышло уж совсем неожиданно: “<…> читая строчку: └тоненьким голосочком крикнул: ▒м-а-а-мочку▒”, Бурлюк произносил слово └м-а-а-мочку” намеренно занижая голос, почти басом, что создавало определенный комический эффект”9.
Ну а о чтении стихов Маяковского Лилей Юрьевной Брик мы поговорим в следующий раз, сообщу лишь, что в 1968 году, все в том же “Кругозоре”, она комментировала авторское чтение стихотворения “А вы могли бы?” и вспоминала тот самый сеанс звукозаписи 1920 года, на котором присутствовала, чуть-чуть помогая Маяковскому.
Ее общение с поэзией и поэтами — через аудиозапись — началось и продолжилось в 50-е, когда ее последний муж, Василий Абгарович Катанян, приобрел хороший катушечный магнитофон. Лиля Юрьевна и сама записывалась на него, и слушала на нем других. В 1960 году она написала одному — молодому тогда — ленинградскому поэту: “Жаль, что нельзя послушать Вас. Только иногда магнитофонную запись. Я убеждена, что Вы сейчас № 1”.
…Через четыре года этот поэт скажет о себе в стихотворении “Парус”: “Не дай мне бог сиять везде / до дней последних донца. / Дай мне сиять на высоте, / не превращаясь в солнце…” Его виниловая пластинка с авторским чтением стихотворений из книги “Кристалл” выйдет через три года после самоубийства той, которая назвала его, рабочего человека, первым номером. До затворничества, до смены времен, до премий и до пятидесятистраничной книжки с двумя вложенными в нее, как в барабан нагана, бесшумными — для него, оглохшего, — компакт-дисками оставалось еще четыре десятилетия.
1 Отдел звукозаписи ГЛМ оцифровал, оказывается, и эту, и последующую виниловые пластинки с идентичным названием (1970): Говорят писатели. [Государственный Литературный музей]. Уникальные литературные звукозаписи авторского чтения русских писателей XX века. Записи комментирует Ираклий Андроников. 2 CD. Методическое пособие для работы в филиалах ГЛМ. ї Государственный Литературный музей. Тираж 20 экз. В 1959 году Андроников представлял только фрагмент (!) “Необычайного приключения…” и — целиком — “Послушайте!”, на всякий случай напомнив, что последнее стихотворение очень нравилось Горькому.
2 См. соответственно наши новомирские обзоры в № 6 за 2005 и в № 8 за 2006 год.
3 “Зеленью ляг, луг, / выстели дно дням. / Радуга, дай дуг / лет быстролётным коням”. Сразу Губанов, например, вспоминается.
4 Шилов Лев. “Я слышал по радио голос Толстого…”. М., 1989, стр. 87.
5 Живые голоса поэтов начала XX века. Из коллекции А. И. Лукьянова. Стихи И. Бунина, А. Блока, С. Есенина, В. Брюсова, В. Маяковского, О. Мандельштама, А. Ахматовой, Н. Гумилева, Б. Пастернака и др. ї Софт-Издат. На диске использованы имеющиеся в коллекции А. И. Лукьянова записи Государственного архива фонодокументов, Государственного Литературного музея, Всесоюзного радио, Гарвардского университета, фирмы Т. Эдисона. (Год издания не указан. — П. К.)
6 Это был самый первый перевод фонограммы с валика на пластинку, перепись в целом получилась неудачной. Следующая попытка была только в 1940 году, впоследствии звукорежиссеры и архивисты работали именно с ней, но первой строки стихотворения там уже не было. А во время войны навсегда пропали и фоновалики. В обзоре, посвященном диску “Голоса, зазвучавшие вновь” (“Новый мир”, 2005, № 6), я ошибочно написал, что запись стихотворения “А вы могли бы?” звучит целиком. Могла бы звучать.
7 См.: Шилов Лев. “Я слышал по радио голос Толстого…”, стр. 81.
8 См.: Шилов Лев. “Я слышал по радио голос Толстого…”, стр. 20 — 22.
9 См. Шилов Лев. Голоса, зазвучавшие вновь. М., 2004.
Эту запись Шилов включил в многотиражную аудиокассету “Футуристы и о футуристах” (2004), выпущенную к семидесятилетию Государственного Литературного музея (составитель Л. Шилов, редактор Е. Михайлова, звукорежиссер С. Филиппов, дизайн В. Лазутин). На абсолютно идентичной (по названию и составу) “методической” кассете, выпущенной тремя годами ранее, записи не было.