Слово о странствующих
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2007
Слово о странствующих
САМОДЕЛЬНЫЙ САМОЛЕТ САНАТОРИЙ ДЛЯ ЛЬГОТНИКОВ
СВЯТЫЕ РОДНИКИ СВЯЩЕННИК И ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СЕКТА ОПРИЧНИКОВ СЕЛЬСКИЙ АЙБОЛИТ СЕЛЬСКИЙ УЧАСТКОВЫЙ СЕЛЬСКИЙ ФЕЛЬДШЕР СКИДКИ НА ПРОЕЗД ДЛЯ ЛЬГОТНИКОВ СЛАДКАЯ ЖИЗНЬ ЗАКЛЮЧЕННЫХ СОЦИАЛЬНЫЕ УСЛУГИ СПАСЕНИЕ УРОЖАЯ СТЕРЛЯДЬ ВОЗВРАЩАЕТСЯ СТУДЕНЧЕСКИЕ ОТРЯДЫ СУДЬБА ОТШЕЛЬНИКА СУДЬБА УСАДЬБЫ ТЮТЧЕВЫХ…
— Это не глубокий системный бред, это… Что это такое? Открыт прием рабочих гипотез…
— Ты, как Самоучка Сартра, решил идти по алфавиту. А что будешь делать, когда дойдешь до яхт, язв и ядов? О чем тогда рассказывать зрителям?
— Маленькая поправочка: это все рабочие названия сюжетов, начинающихся на букву “с”. Сняты за последние два с половиной года. Если б я все названия по алфавиту выложил, меня б точно решили в Кащенко определить.
— Он снимает сюжеты по алфавиту. Потому что жизнь его запарила, работа — особенно, он задыхается и страдает. И тут доходит до буквы “ю”, понимаешь? Делает сюжет про юнгу, про юбки, которые в моде этого сезона…
— …съездил в Юрмалу…
— …но даже это не помогло! Потому что впереди — “Я”. И тут он решает!..
Наподобие Чичикова почти не вылезаю из своей брички-“десятки”. По дорогам России и по дорогам души… ухабы, гололед, встречные фары в глаза. Иногда тряско, иногда задремлешь. Однообразие мелькающих деревень, бензозаправок, кафешек, коровников, водонапорных башен, табличек на въезде и выезде, мостов, постов ГАИ, колоколен, поворотов налево-направо, гаражей, заборов, зон, лесов, старух, поднявших руку не-попутчиков. Сколько езжу, а все не скучно.
— В этом есть свой кайф. Мне нравится. Именно не цель, куда едешь, а сам процесс езды.
— Дорожная терапия… очень русское средство против хандры и меланхолии.
Как говорит мой водитель: “Мы не ездим, мы ебошим!”
За два с половиной дня — почти полторы тысячи километров. Тучи, цепляющиеся за край леса, — это не лирический образ, это правда о Русском Севере. Судя по путевым впечатлениям, по меньшей мере три губернии накрыло дождем.
…БАБУШКА-ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ БУРЛАКИ НА ВОЛГЕ БЕДЫ ВЕТЕРАНА БЫКИ ДЛЯ КОРРИДЫ… БЕЗРАБОТНЫЕ ФИЛОЛОГИ!..
— Заставил сегодня юную вологжанку читать стихи Заболоцкого: “Не позволяй душе лениться, / Чтоб воду в ступе не толочь…” Ну и далее по тексту. Читала раз восемь, а я не уверен, что вставлю этот эпизод при монтаже.
— Жестокий вы. НЕ люблю эти стихи почему-то…
— Она их вообще НЕ знала! Выпускница филфака, блиннн!
— Папа читал мне это в детстве гораздо чаще, чем восемь раз, я с ума сходила, на стены лезла!
— И никакой награды за терпение. Или сам стих — награда?
“Извините, вакансий нет!”
Такую фразу Елена слышит уже не первый раз. Обошла все вологодские школы и везде получила отказ.
“Елена Агафонова, выпускница филологического факультета Вологодского государственного педуниверситета. Я пошла в департамент образования, сказали, что мест нет, все места учителей заняты. Никогда не думала, что будет проблема в школу устроиться учителем”.
— Не позволяй душе лениться, не позволяй душе лениться, не позволяй… Твержу до сих пор.
Многие выпускники педагогического университета готовы поехать на село, но там их тоже никто не ждет. Классы — по два-три человека, да и жилья для молодых специалистов давно уже не строят.
“Марина Кокшарова, тоже выпускница того же университета. Все говорят: либо позвоните после 15 августа, либо у нас все на месте”.
— Сокращать прием студентов в педагогическом университете не хотят. Говорят, по всем прогнозам… бу-бу-бу-бу… Елене остается только одно — надеяться, что пусть не к 1 сентября, но хотя бы к середине учебного года в какой-нибудь школе для нее все-таки найдется работа.
— Так что вологжанка читала не зря. Зерно прорастет. ХА-ХА-ХА!
— Почувствовал себя сеятелем. Как честный человек, предложил потом выпить кофе. Дева почему-то отказалась…
синие роботы в командировке
всю водку не выпьешь, с женщинами тоже не просто
рекорды достигаются тренировками
ангел-хранитель, у меня к тебе личная просьба:
когда в очередной раз начнется полировка пивом
выведи меня из игры
Иваново, Вологда, Москва. Три города на этой неделе. Волка ноги кормят…
Почему-то все забывают о зубах.
Клац-клац! Клац-клац! Клац-клац! Клац-клац!
Все-таки в Иванове очень большая плотность длинных женских ног на один квадратный метр полезной площади. А вот заночевать — не пришлось.
— Мой главный незаданный вопрос!
— Мой лучший незаданный вопрос!
— Однажды зашла к старому другу в ту самую минуту, когда он поставил себя перед вопросом “зачем я живу”. После долгого разговора мы все выяснили и оба успокоились. Через год его не стало. Видимо, сам себе ответил, что жить незачем. Не захотела тогда никого судить, просто начала больше думать.
— Естественно, к интервью я не готовилась, не придумывала заранее вопросы и в тот момент просто растерялась. Я смотрела, как работают другие журналисты, слушала ответы музыкантов, что-то записывала в блокнот. В общем, выглядела полной д…
— Д?..
— Дурой!
— Я человек молодой, и профессионального опыта у меня мало. Я исправно посещаю лекции по специализированным предметам и внимательно их слушаю и даже конспектирую. По весне этого года мы осваивали жанр интервью. Пришел всеми нами любимый Сергей Викторович. Я вспомнила, что в недавно прочитанной книге мне встретилась интересная мысль: “В журналистике существует три пути: первый — продаться, второй — быть затоптанным, третий — замолчать”. Я попросила Сергея Викторовича прокомментировать данное высказывание.
— На какой-то миг, например во время стирки, важным становится такой вопрос: что будет, если носки не прополоскать и повесить сушиться намыленными?
— Наверное, я так зла на журналистов, потому что они делают выбор. Выбор в пользу журналистики, а не людей. Задают самые лучшие, но жестокие вопросы, чтобы написать самый лучший и жестокий материал. Волкодавы!.. Но ведь это профессионализм. И в журналистике нужно стремиться стать лучшим. Потому что — не поймут!..
Мой оператор — человек-магнит. Только притягивает не металл, а баб.
Бабы на него ведутся, как зайцы на морковь.
Приехали снимать какую-то хрень про рыбное хозяйство в Волгореченск. А там с размахом отмечают День учителя. Вечером — банкет для избранных. Местная учиха, мечтательная и страшно одинокая, положила на Михалыча глаз.
Он ее увел в кабинет директора ресторана. Поставил к столу, пристроился.
А дверь — не запер. И вот дело дошло до кульминации…
Входит хозяин кабинета…
Тактично кашлянул и вышел.
— А педагогиня в слезы?
— Нет, просто впала в ступор. А когда отъезжали, стояла на крыльце и смотрела. Так смотрела, что Михалыч всю дорогу мотал головой, бил себя в грудь и повторял: “Ах я блядун сумчатый! Ну почему, почему я такой?” А водитель ему: “Трудно у них в Волгореченске с общественной моралью, правда, Михалыч?!”
Я, наверное, все-таки милитарист. В полном щенячьем восторге от новой разработки ковровских оружейников — гранатомета РГС-50. Как пишут в рекламных проспектах, “оружие нелетального действия”. Разного типа выстрелы — яркая вспышка и звуковой эффект, на три-пять минут все вырубаются напрочь; резиновые шарики типа шрапнели, чумовая сила; газ, не совсем нервно-паралитический, но тоже выводит из строя на время; и есть такой выстрел, что можно пробивать двери, даже стальные. А еще очень люблю стрелять на ковровском полигоне из снайперского пулемета “КОРД”, за которым арабские шейхи в очередь выстраивались на последней выставке в Абу-Даби.
— А может, лучше конструктор лего, а? Там тоже много наворотов — кубики разноцветные опять же… Я любила стрелять, когда маленькая была. Но помню, добрый папа дал мне автомат. Отдача отбила плечо, я упала больно навзничь, юбка задралась на голову. Короче, вся рота солдат очень смеялась. Вот такая грустная история. Но базуки я люблю до сих пор.
— Летом в Коврове проводят пресс-тур, показывают новые образцы, а потом вывозят всех журналистов на полигон.
— Вот где можно душу отвести! Слушай, а если с журналистами такое регулярно делать, может, мы как-то здоровее будем?
…ГОЛОСУЕТ СЕЛО ГОЛОДОВКА В ИНТЕРДОМЕ ГОРОХОВЕЦКИЙ МИЧУРИН ГРИБЫ…
Август. Утро. Деревня Михайловская под Шексной. В деревню въезжает машина. Открывается дверца.
— А где у вас тут русские печи? — спрашивает Михалыч.
— Ну, везде… это ж деревня.
— Нет, а где топят? Где сегодня топили? Вы для нас свою печь затопите? Мы с телевидения, сюжет снимаем. У вас тут сегодня праздник русской печи… нам для сюжета надо.
Мама и дочка, загипнотизированные, ведут пришлецов к своему дому. По дороге вспоминают, что соседка Валя сегодня утром, кажется, печь топила.
— Пойдемте к Вале! — приказывает Михалыч. — Проводите нас!
Оператор!..
Провожают. Валин муж возле дома кормит корову и двух коз.
— Постойте, постойте рядом с ними! Подойдите! Погладьте! Нет, не так… Вот с этой стороны. Ну, все перекрыл, бля… С этой стороны… А поговорите с ней… Ну, о чем-нибудь поговорите. Пообщайтесь. Во, улыбнитесь. Шугните коз, чего у вас такие квелые…
Валин муж беспрекословно исполняет все команды.
— Вася, линзу принеси! Я хочу широкоугольником снять! Вася! Уже нашел ягодку! Кончай девушек клеить!
Водитель неохотно отрывается от трепа с юными пейзанками и несет оператору требуемую линзу.
— Михалыч, ну пошли в дом. Нам еще печь снимать!
— Сейчас, вот еще куры пусть побегают…
Валин муж старательно шугает кур. В доме — новые команды:
баланснуться,
открыть заслонку печи,
закрыть заслонку печи,
убрать со стола тряпки и пакет с чаем,
достать противень, убрать противень,
выйти из кухни, войти в кухню,
разгрести угли,
принести пирог на противне,
снять пирог,
снова положить пирог на противень,
снова снять, снять так, чтобы был виден пар,
а где у вас другие пироги,
уйти из кадра наху,
выключить телевизор, где слышен голос Путина,
снова баланснуться,
подальше микрофон,
еще раз скажите нам, чем русская печь хороша…
— Миниатюрная у вас работа, — уважительно говорит Валя.
…В смонтированном сюжете “Праздник русской печи” эпизод в деревне Михайловской занял двенадцать секунд плюс десятисекундный синхрон хозяйки. Курицы, козы, корова и Валин муж в сюжет не вошли.
— Простите мне мою неосведомленность, но что означает “баланснуться”?
— Жаргонизм. Взять баланс по листу белой бумаги. Чтобы картинка была нормальной цветности.
— А… Это когда белым листом перед камерой машут?
— И как вас там не убили? Воистину терпение народа безгранично.
— Даже пирогами накормили. С рыбой.
Ирка подала-таки на развод с Гошей. И теперь они достаточно гармонично — в те дни, когда он не пьет, — сосуществуют: она, конечно, орет, если он не хочет делиться сигаретами, а он охотно рассказывает гостям, как жена (почти экс-жена) задержалась и пришла домой “вхлам”. При этом денег на хозяйство почти не дает, а она ухитряется выжать — то сотню, то десятку, как повезет. Вот такой у нее второй предразводный брак.
Ни одна сука из НИИ защиты животных не захотела прокомментировать ситуацию с птичьим гриппом. Зато когда начали снимать этот институт снаружи, тут же выскочил охранник: “Где у вас разрешение?” — “Какое, наху, разрешение, мы не на вашей территории работаем”. — “Нет, это режимный объект, это секретный объект, снимать запрещено!”
Все эти НИИ, менты, прокуратуры-шмакуратуры, не говорю уже про исправительно-трудовые колонии, самовольно установили вокруг себя, обожаемых, зону, закрытую для съемок. Кто сколько захотел.
— Не иначе, у них какая-то птичья болезнь.
— Медвежья у них болезнь, а не птичья… Срутся!
Когда на ленте РИА “Новости” появляется заголовок * ВОЛОГДА * КОЛОНИЯ * НАВОДНЕНИЕ *, редактор стряхивает апрельскую дрему и вспоминает про меня.
В телефонной акустике — возбуждение, как у вальдшнепа, летящего над нудистским пляжем.
“В Вологодской области паводком подтоплена исправительная колония — заключенные передвигаются на надувных лодках”.
Редактору по барабану, как смонтировать эту РИА-новость с другой РИА-новостью.
“Были сооружены деревянные мостки, а также закуплено несколько резиновых лодок для передвижения осужденных и персонала”.
Смысловые оттенки, содержащиеся в словах “передвигаться на лодках” и “закупить лодки”, неуловимы для редакторского сознания.
Поговорил по телефону, мне сказали, что это полная херня и топит их каждую весну. Но все равно надо ехать и эту венецию за колючей проволокой запечатлеть. В исправительной колонии № 20 на меня смотрят без оптимизма. Здесь знают, что я лучше паводка, но хуже того процесса, который, если отбросить предвзятости и художественные детали, можно назвать словом “сношать”. Здесь знают, что процесс неизбежен. И его креативным началом выступит непосредственное начальство в Вологде.
Запускают на территорию колонии, но без оператора. Водой залита часть складов. Нет надувных лодок, плотов, гондол, яликов и пирог. Нет зэков, тонущих в камерах, как княжна Тараканова.
Если это наводнение, значит, Камерон снимал своего “Титаника” на Останкинском пруду.
Лучший кадр дня— бабушка, которая замеряет уровень воды в реке Молога.
Должность бабушки — наблюдатель гидропоста. Бабушка делает замер и говорит: “С восьми утра на четыре сантиметра прибыло”.
Только с пятой попытки она смогла сказать эту фразу без запинок и глядя прямо в камеру.
Годар остался бы доволен.
Редактор, узнав про четыре сантиметра и отсутствие утопших, снова впал в апрельскую дрему. “Не вижу смысла”, — сказал он.
Ради такой резолюции меня послали за пятьсот двадцать километров от точки К до точки У.
…ПОДГОТОВКА К ПАВОДКУ ПАРТИЯ НАРКОТИКОВ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПЛАКАТ ПРАВОСЛАВНЫЙ ДЕТДОМ ПРАЗДНИЧНЫЕ ПЕСНИ ПРОБЛЕМЫ “СКОРОЙ ПОМОЩИ” ПОСЕЛОК ЗАМЕРЗАЕТ ПОДГОТОВКА К ШКОЛЕ ПАМЯТНИК ТОМУ-ТО ПАМЯТНИК СЕМУ-ТО ПРИЮТ ДЛЯ БЕЗДОМНЫХ ЖИВОТНЫХ… ПУГАЛО ОГОРОДНОЕ!..
“Даже пугало может стать верховным правителем, если, конечно, у него есть мозги. Страшила Мудрый, герой сказки └Волшебник Изумрудного города”, тоже когда-то торчал на огороде, мешая воронам расхищать урожай. Восемьдесят собратьев Страшилы сегодня конкурируют друг с другом за право считаться самым страшным на первом в России конкурсе └Пугало огородное”. В маленьком городке Южа…”
— Погоди… пугало может стать… как-то, сам понимаешь…
— Это стендап у тебя. Да? Стендап? Давай отрежем первую фразу.
— Ага.
“Страшила Мудрый, герой сказки └Волшебник Изумрудного города”, тоже когда-то торчал на огороде…”
— А по картинке там что?
— Я на фоне чучела…
— А почумовей чего-нибудь? Самому в эту одежду, а? С дырявой шляпой на голове? Придумай, ладно?
“Пугала начали приносить отовсюду — из школ и детских садов, из сельских клубов и художественного училища. Появились даже два пугала-зэка.
Ирина Захарова, член жюри конкурса └Пугало огородное”:
— Недалеко от нашего города находится зона строгого режима, и там тоже люди проявили творчество: и те, кто там находятся, заключенные, и те, кто их охраняет”.
— Нет, вот про зону — не надо. Этот синхрон выброси. А картинка какая?
— Давай дальше по тексту. “Среди пугал есть свои красавцы и красавицы, семейные пары и одиночки. Не обошлось и без чисто фольклорных персонажей — к примеру, “новый русский” по имени Вован с мобильным телефоном и толстенной цепочкой на шее. Такого уже на шест не посадишь”… “Чисто фольклорные”… как-то на слух коробит, нет?
“Впрочем, есть и те, кто считает, что самое подходящее место для пугала — не музейный зал, а грядка на огороде”.
— Ладно, монтируй, что ли.
“Обаяние сломленной жизни, обаяние неудачника… крепкое, как дорогой коньяк. Нельзя не поддаться”.
В итоге получится что-нить такое:
“Обычная дневная норма почтальона Гаврилова — 20 телеграмм, в каждой в среднем по пять слов. Дневная норма писателя Гаврилова — полторы-две страницы, на каждой — слов триста. Анатолий Гаврилов — и доставщик чужих текстов, и современный прозаик, чьи повести и рассказы изданы на многих европейских языках.
— Это случайное совпадение. Мой телеграфный стиль прозы, помните, был такой термин, от Хемингуэя пошел… а то, что я служу в конторе, где этот стиль воплощен в полной мере, — так уж получилось.
В шестидесятые годы прошлого века близкий друг Гаврилова буквально заставил его заняться литературой. Назначая встречу, друг говорил так:
— Написал рассказ — приезжай, поговорим. Не написал — водку я с тобой пить не буду.
Дальше жизнь Гаврилова, как в романе, пошла двумя параллельными путями.
Он…
менял профессии и местожительство и в конце концов стал почтальоном по доставке телеграмм во Владимире.
Он же…
печатался в литературных журналах и сборниках, стал членом Литфонда и московского ПЕН-клуба. В его почтовой сумке — очки, фонарик и газовый баллончик, чтобы защитить себя от собак, а вместо блокнота для писательских наблюдений — записная книжечка с кодами замков на дверях в подъезды.
Вот диалог через закрытую на все замки дверь. Один из собеседников — почтальон, второй — напуганная историями о налетчиках владимирская пенсионерка.
— Она говорит: не могу открыть незнакомому человеку.
— Я почтальон, вот удостоверение, вот телеграмма. Из Орла. └Бабушка, милая бабушка, с праздником!” У вас есть внучка в Орле?
— Есть.
— Ну, откройте.
— А меня нет дома.
— Какую самую необычную телеграмму вам пришлось доставлять?
— Была такая, из Евпатории… └Спасибо за любовь, иди лечись, ты болен”.
Не только отправительницы телеграмм, получательницы почтовых бланков тоже непредсказуемы в своих реакциях.
— └Котик…” — читает вслух, не дожидаясь, пока уйдет почтальон, какая-нибудь фемина и тут же взрывается: — Передайте этому мерзавцу, что я о нем и слышать не хочу.
Как будто Гаврилов — средневековый гонец, который тут же пришпорит коня и помчится назад, к пославшему его мерзавцу любовнику.
О литературной славе Гаврилова его коллеги почти ничего не знают. И в самом деле, какой почтовый работник будет покупать четырехтомник └Проза новой России”, где гавриловская └Берлинская флейта” соседствует с рассказами Пелевина и Сорокина.
Изменить свое постмодернистcкое существование (жизнь как комбинация текстов, каждый из которых столь же обязателен, сколь и случаен) Анатолий Гаврилов не мог. Не все российские издательства честно выплачивают гонорары, а на одни только гранты, получаемые на Западе, семью не прокормишь.
Два года назад, когда мы встретились, до пенсии Гаврилову оставалось два с половиной года. Он этот срок мерил иначе — подсчитал, что доставит адресатам примерно 75 тысяч слов.
Это…
не учитывая праздники, когда телеграмм посылают раза в три больше, чем в обычные дни”.
“Перебираться надо”, — пишут мне.
Кто бы спорил.
“Нужно писать 16 сценариев в месяц. Каждый сценарий — полторы страницы. Посмотри программу └Страшный суд”, она выходит на канале в 19.00 и в 12.00. Высылаю образцы. Пишешь дома. Раз в месяц встречаешься с шеф-редактором. Каждую неделю бывают летучки по полчаса. И 4 дня съемок в месяц, там ты готовишь людей, которые будут играть твой текст. Но не один. У тебя есть ассистент, помощник по кастингу и помощник по реквизиту. И юрист-консультант, естественно”.
“Хорошее предложение, — отвечаю, — я заинтересован, спасибо. Только, если можно, чуть подробнее о том, что надо писать, в какие сроки и есть ли необходимость перебираться в столицу?”
Крутая смена образа и места жительства легче бы прошла, честно скажем, в тридцатилетнем возрасте. Но и сейчас не поздно. Или?..
— Я вернулась из первой в моей жизни командировки!
— Браво! Испытание боем пройдено… Настоящая журналюга… А сколько еще всего будет (шепотом) до… Но первая командировка — как первый секс в лифте — незабываема. Я рад за тебя и горжусь!
— Открою тебе большую тайну. В лифте-то еще тоже не было. Только в подъезде. А в командировку я еще с удовольствием!
Девятый день минометы харкали металлом. Куча деталей для игры в пазлы, которая раньше была селом, километрах в двух от того места, где я стоял, дымилась и хрипела радиопозывными. От меня хотели услышать, сколько живых там еще оставалось. Их называли “чехи”, “духи”, боевики; в утренних сводках пресс-службы Группировки о них писали длинно и непонятно: “участники незаконных бандформирований”. Наверное, офицеры пресс-службы раньше были знакомы с какими-то другими парнями из бандитских формирований, живущими строго по законам, и тот факт, что кто-то из бандосов поступает иначе, разрушил целостность мира для десятка полковников и подполковников. Или двух десятков. Я никак не мог сосчитать, сколько человек фильтруют, чистят и отвешивают информацию о том, что же происходит сейчас в бывшем анклаве. Это было еще труднее, чем узнать, сколько “чехов” засело в селе, а именно такую цифру от меня ждали. Когда бои только начались, командующий сказал: “человек тридцать”. Он сказал: “к вечеру начнем зачистку”, но вместо вечера первой зачистки началась минометная ночь, а наутро нам объяснили, что участники этих самых мать-их-формирований переместились на юго-восточную окраину села. Или на юго-западную. Девятый день они все время перемещались, попутно утаскивая на тот свет спецназовцев, которых посылали под пули снайперов.
Я уже знал, что снайпер, если он хочет не просто поставить еще один крестик в своем блокнотике, а получить удовольствие от работы, обычно берет тебя в “вилку”. Пуля слева, пуля справа, потом он ранит тебя в бедро, а дальше остается только ждать, когда за тобой поползут свои, и укладывать их одного за другим, пока эта забава не надоест или его не засекут и не шмальнут в его сторону из подствольника. Он, гад, конечно, уйдет; у него, гада, отрыто несколько ходов — к другим укрытиям, но ты, возможно, останешься жив и каждый год в этот день будешь ставить пять свечек. Или шесть свечек, это как повезет. Одного солдатика вытаскивали десять ребят, и все они полетели “двухсотым”, а парень теперь лежит в госпитале, и, при всей любви к посюстороннему (если ты понимаешь, о чем я базарю), я не хотел бы жить дальше с таким грузом.
Как сказал мой оператор, увидев расх…ченную в пыль столицу, “вот так снимаешь, снимаешь все это, а потом попробуй объясни детям, что поджигать почтовые ящики нехорошо”. Главное, не объяснишь даже самому себе, почему можно было сровнять с землей многотысячный город, а возле очередного села тяжелый армейский каток вдруг начал буксовать. Несколько дней подряд кто-нибудь из генералов объявлял, что уничтожена большая группа боевиков. “Сколько осталось?” — спрашивал я (меня тоже спрашивали об этом каждый день по телефону из редакции). “Пятьсот-шестьсот человек”. Уже неделю эта цифра не менялась. Мне объясняли, что “чехи” “просачиваются” в село — под прикрытием тумана, по руслу высохшей реки, по минным полям, не успевая забрать с собой трупы. Они “просачивались” каждую ночь, днем наступало время минометов, танков и авиации; вся эта байда лупила, ухала, жгла, а наутро оказывалось, что “чехов” осталось столько же, сколько и накануне.
Я попытался вспомнить, как называлось село, но не смог. Недавно я придумал для всех этих сел одно родовое имя — Дежав-Юрт. Достаточно было проехать один раз по улицам, где на всех перекрестках стояли мужчины с усами и в наждачной щетине щек, где возле ворот, выкрашенных в зеленый цвет, дети показывали тебе поднятый вверх средний палец, а женщины смотрели так, словно ты ехал не на бэтээре, а на спине шайтана, где мечеть иногда была разбита после обстрелов, а иногда не была, но это ничего не меняло в хмуром затишье домов и людей — я говорю, хватило бы одной такой поездки, чтобы все эти села казались тебе клонами одного большого селения, где веками, еще до твоего появления, тебя ненавидели, и ненависть не кончится, пока обрезанный ноготь луны будет подниматься над большими горами.
Вместо того чтобы вспоминать название села, я подумал, что надпись, которую “чехи” оставляли на стенах в своих городах и селах, лишает смысла все попытки простучаться к ним любыми способами, кроме как огнеметами и бомбами кумулятивного действия. Впрочем, этот способ тоже ничего не даст. “Рай под сенью сабель” — вот что они пишут краской по камню. Исламский хип-хопер, как любой фан, вкладывает в граффити невоплотившуюся мечту. На хрена ему рай под сенью конституционного порядка или — что в нашем случае синонимично — рай под сенью огнемета. Это не значит, что он будет махать саблей против Группировки, у него такие арсеналы, что можно вооружить полбундесвера, но блаженства он достигнет, только вырезая врагов. Или если враги вырежут его и всех, кто снайперит вместе с ним в этом проклятом селе. Вырежут, а не поджарят, как кусок баранины, не оторвут башку осколком мины и не добьют контрольным выстрелом. А мы как-то разучились резать людей, после большевистских чисток наши зачистки — как обычное средство для мытья посуды против “Ферри”.
Наверное, в Европарламенте мои досужие мысли назвали бы шовинизмом, расизмом и варварством. Я действительно очень жалею, что лорду Джаду (так, кажется, зовут этого хмыря?) не отстрелили яйца, пока он посещал анклав, пополняя каталог преступлений нашей военщины против дружественных лорду работорговцев. Зинданы, в которых сидят наши рабы, не вписываются в европарламентские представления о правах человека, поэтому для лорда и его секретарей зинданы так же иллюзорны, как кантовская “вещь в себе” для язычников…
Как получается, что на кладбище множество заброшенных могил? Куда не ходят на Красную горку, где не красят ограды и “вдовы на них не рыдают”. Могилы, о которых никто не помнит. А вдоль наших дорог, федеральных и так-себе-трасс, стоят деревянные и металлические кресты и рядом лежат букеты. Стоят металлические пирамидки, на некоторых — стилизованные автомобильные рули. Множество венков висят на деревьях или специально вбитых в землю колышках. Причем все эти памятные знаки не производят впечатления забытых и никому не нужных. Кто-то кладет свежие цветы, меняет выцветшие, запыленные веночки, подсыпает землю у крестов. Специально едет ради этого — иногда за сотни километров. Когда за один день увидишь по дороге не один десяток таких памятных знаков, может показаться, что у нас в России какой-то особый культ погибших в автоавариях.
Любимая девушка пишет:
“Посадили моего парикмахера Юленьку.
Восемь лет дали.
Какая-то модная нынче эта цифра.
За убийство диспетчера столько же дали.
Ходорковскому вот.
И Юленьке.
И чего мне теперь делать без мелирования?
Менять цвет волос?”
…ЛЬГОТНЫЕ ВЫПЛАТЫ ЛЬГОТНЫЕ ЛЕКАРСТВА ЛЬГОТЫ-КОМПЕНСАЦИИ ЛЬГОТЫ НЕ ДЕЙСТВУЮТ МОНЕТИЗАЦИЯ ЛЬГОТ… МУДАКИ!..
Через пару лет здесь будут обычные постимперские руины. Провисшая колючая проволока. Брошенный КПП. Продуваемый ветром огромный ангар. И железнодорожные пути — запараллеленные прямые из смутного, скорбного сна, дорога, да, дорога в будущее, сынок…
А сегодня здесь отправили “на ликвидацию”, “на утилизацию”, под нож, под резак одну из самых боеспособных ракетных систем БЖРК — боевой железнодорожный ракетный комплекс.
Когда на твоих глазах у обычного вроде вагона открывается крыша и оттуда начинает вырастать пусковая установка размером с девятиэтажный дом — натурально обалдеваешь…
Особенно когда тебе говорят, что таких установок — три в железнодорожном составе и каждая способна нанести удар, даже на полном ходу поезда. А ракета — СС-24 по натовской классификации — “Скальпель”. Дальность стрельбы — 11 тысяч километров, попадание в цель с точностью до 200 метров, не меньше десяти разделяющихся боеголовок. Один залп этого паровозика из Ромашкова — и Франция исчезает.
Ладно, оставим гордых галлов в семье народов. Десяток ихних американских штатов.
Таких ядерных поездов не было ни у кого в мире. Ну а теперь и у нас не будет. Ликвидационная комиссия, мать их…
СНВ-2, стратегическое партнерство, ага…
Ну, еще отмазка: ракеты производили на советской Украине, заводы остались на Украине незалежной… и вроде как гарантийные сроки вышли, пора в утиль.
Суки!
В 1994-м к костромским ракетчикам приехал Солженицын. И есть такая байка, вроде бы сказал офицерам: “Идиотизм одних рождает патриотизм других”. Я, если честно, в эту легенду не верю. Сам в это время там был на съемках, ничего подобного не слышал. А фраза точная.
— Если ты…
садишься в один самолет с пьяными в лоскуты омоновцами, которые острят, что “Шахидские авиалинии”, которыми мы летим, — самая зачетная авиакомпания…
бухаешь под песню Тимура Муцураева “Иерусалим”, где есть строка “лишь джихад и жизнь ясна”…
видишь на стене возле здания местного ФСБ плакат — “в особых условиях восстановления”…
едешь на съемку открывать школу, которую уже официально открывали минувшим летом…
катаешься по ночному городу на раздолбанном “уазике”, а по возвращении тебе говорят: “парни, да вы о…ли”…
называешь проводницу Люсю из вагона, где живут командированные прокурорские работники, Люсьен, потому что она считает, что так красивбее…
начинаешь день с просмотра оперативных видеосъемок с мертвыми человечками…
значит, ты попал в Дежав-Юрт, пацан, ты снова здесь. Велкам!
К празднику готовься с толком:
Подключился — и балдей
Меж острот и шуток колких
В милом обществе блядей…
И неизбежное приложение к чеченским командировкам — вечная, как Сонечка Мармеладова, гостиница “Пятигорск” в Пятигорске, где побывали все военные репортеры всех федеральных каналов. Действующие лица — Люда, Руслан, муж Люды, Вероничка, барменша, ну и голоса по ящику. Итак:
ИНТЕРМЕДИЯ “ПЕРЕКЛЮЧАЯ КАНАЛЫ”
Люда. Я в шоке. Какие засранцы. Жалко, туда (кладет на столик мобилу) нельзя матом ругаться.
Руслан. Опять денюжки кончились?
Люда. Не, я реально столько не говорю.
Руслан смеется.
Это надо сутками на трубе висеть. (Вероничке.) Ничик, накапай децл. Буду сегодня злая и гашеная.
Вероника. Нарвешься снова, как в ту среду.
Руслан. Это в какую среду? Когда ключом в дверь не могла попасть?
Люда. Ну вот, опять упреки, подозрения… (Подходит к стойке, чтобы взять налитый Вероничкой бокал мартини, утыкается взглядом в телеэкран.) Мать моя женщина… Звучок прибавь.
Вероничка нажимает кнопку “Volume” на пульте дистанционного управления.
Первый мужской голос по телевизору. Как часто бывает на Северном Кавказе, сегодня погода резко изменилась. Сильная облачность, дождь, и вертолеты не могут подняться в воздух. Впрочем, военные говорят, что на интенсивность боевых действий это не повлияет. Денис Костров, Эмир Амиров, Сергей Нащокин…
Руслан. Живой, как видишь.
Люда. Ой, только без фанатизма.
Вероничка. Похудел-то как, зайчик…
Люда. На одном “Дошираке” сидят…
Руслан резко встает из-за стола, подходит к Вероничке, забирает у нее пульт и переключа-
ет канал.
Второй мужской голос по телевизору. Хотя соотношение мужчин и женщин здесь уже давно примерно такое же, как и по всей России, ярлык “город невест” по-прежнему неотделим от Иванова. Именно сюда, на Всероссийский женский форум…
Люда. Просто вечер старых друзей… Для тех, кому за тридцать.
Тяжелая пауза.
Вероничка. Русланчик, да это когда было-то. Это еще когда ты с Веркой женихался, вот когда. Или еще раньше.
Руслан. В детском саду. В песочнице.
Люда. Все, замяли. Прямо уже к фонарному столбу ревновать готов. Ты посмотри лучше, что в мире делается.
Третий мужской голос по телевизору. …Наш специальный корреспондент в Ираке. Михаил, мы ждем от вас последних подробностей о вечернем…
Люда. Да что они, сговорились, что ли?
Вероничка отбирает пульт у Руслана и переключает канал, убавляя при этом звук.
Ну что я, виновата, что у них у всех новости в полночь? Виновата, да? Ну, убей. Убей! Задуши меня за ихнюю эфирную сетку.
Руслан. Слова-то какие… Эфирная сетка… Наблатыкалась.
Люда. Вот только без этих наездов дешевых. Ты чего, не знал? Знал. Я тебе сразу сказала: не Белоснежка, не Дюймовочка… Я тебя предупреждала…
Вероничка. Я свидетель.
Люда. Я говорила: будут трудности, а кому легко? Ей легко? (Кивает на Вероничку.) Ему легко? (Кивает на телевизор и на секунду замирает.)
Руслан. Типа ты меня утешила?
Люда. Вроде того.
Вероничка. Я свидетель.
Руслан. Типа я все забыл и у нас снова карнавал, всё в шоколаде, врачи мира без границ, секс без остановок?
Люда. Ты меня хочешь?
Руслан. Перетопчешься.
Люда. А как ты меня хочешь?
Руслан. Отвали, моя черешня.
Люда. Как тогда, на балконе? Ты горячий такой…
Руслан. Ручоночки спрячь, да…
Люда. А что у нас такое сердитое? Где оно у нас прячется, сердитое наше? А как мы его сейчас будем в доброе превращать?.. Доброе, доброе… До-брое, до-брое… до…
Вероничка. Ребята, блин, ехайте домой.
Люда. Чего, жаба душит?
Вероничка. Я на работе, между прочим. Ответственность несу.
Руслан. Неси дальше, нас-то чего грузить?
Вероничка берет в руки пульт и прибавляет уровень звука.
Женский голос по телевизору. Петербургская Александринка и БДТ, МХАТ имени Горького и МХАТ имени Чехова, Таганка и Театр.doc. Наверное, только одно имя могло объединить столь разные театральные школы, и это имя создателя первого русского профессионального драматического…
Люда отрывается от Руслана и выключает телевизор.
Вероничка. Людк, ну ладно, чего ты… Ну, не хотела я…
Руслан. И с ней — тоже?
Люда кивает.
С этой выдрой?
Люда кивает.
А за каким… Извини, забыл… За какой… ее туда понесло?
Люда. Она с эмчеэсниками была. Полевой госпиталь открывали. А ночевали здесь.
Руслан. Белье из прачки заберу, замок новый завтра врежут… На развод подавай сама, у нас не принято, чтобы мужчина жену бросал. (Уходит.)
Вероничка. Да, мне легче. У меня дома телевизора нет, только телефон. Да не реви ты, вернется, кто его, козлину, содержать будет?
Люда (сквозь слезы). Ну почему как туда лететь, так они у нас ночуют? Что им, других гостиниц мало? И кто меня, дуру, за язык первый раз тянул? Сказала бы: просто нравится, какие репортажи делает, а чё такого?
Вероничка. Законного мужа, Люда, как крысу, нельзя за усы дергать. Даже если ему все про твое боевое прошлое известно.
Телефонный звонок. Вероничка поднимает трубку.
Да. Добрый… Конечно. Конечно, можем. Какой номер? (Прикрывая трубку ладонью.) Людк, как у нас с эскорт-услугами? (Снова в трубку.) Тариф — обычный. А вы сами откуда, мальчики? Да я по голосу поняла, что из Москвы. Из ТВЦ?
Конец интермедии.
Серебром по белому, молоком по снегу.
Эту песню, Господи, никому не спеть.
Лучше капля опия в полной чаше меду
да любимой челки краденая медь.
А дорога стылая, точно водка к празднику,
все никак не кончится, мать ее растак.
Эта песня, Господи, нам Тобою дадена:
хоть мычи бессмысленно, хоть свисти в кулак.
“Зачем я сюда езжу, снова и снова? Самый первый и самый очевидный — почти для всех — ответ: из-за денег. Хотя боевые и срезали, но в итоге все равно остается очень даже существенная сумма └бакинских”, правда, в └деревянных”. Но есть что-то еще, заставляющее сказать └да” в ответ на вопрос по телефону: └Хочешь поехать в Чечню?”
Это драйв, хотя его становится все меньше. Не так уж мы тут рискуем, проживая на охраняемой территории у Дома правительства и раза три в неделю выезжая на съемки. Но все же в редкие минуты ты понимаешь, что в опасной зоне, и это заставляет тебя собраться, сжаться… А еще — воспоминания о том, как ты когда-то здесь это уже испытал. И разговоры об этих воспоминаниях, шутки, сленг, стиль общения. В конце концов, за пять лет сложилась определенная общность корров, операторов, звуковиков, флайвэйщиков.
А еще это вдруг возникающее под утро настроение, которое трудно передать словами. Ну, может быть, так: я могу умереть, прямо вот сейчас, без подготовки, без прощания, без предпоследнего и последнего слова. И осознание смертности меня почему-то не пугает, не парализует, а просто дает какую-то отрешенную ясность, которая, к счастью, длится совсем недолго. Потому что если продлить такие несколько секунд, надо уже переходить грань. А не хочется. И ты — живешь”.
Не случайно, что герой “Дня сурка” — репортер.
Два дня бегали по лесам, как лоси, вместе с юными спасателями.
Когда у тебя на глазах двадцать шесть раз переходят овраг по бревну или укладывают на носилки условно пострадавшего, хочется побыстрее напиться.
Но если два вечера подряд принимать на грудь по двести беленькой, утром ты спрашиваешь себя: в каком настроении Фил вылезет сегодня из норы? какого хрена ты опять закусывал этим салатом?
— Двести грамм для анестезии? Дезинфекции салатов? Радости мужской/женской? Просто чтобприятнопотомпахло?..
Для тонуса!
У нас опять потеплело. Каша изо льда, воды и грязи под ногами и на дорогах, прыгающее давление у тех, кто подвержен колебаниям атмосферы, интоксикоз от оранжевого цвета и украинского карнавала, разговоры о повышении цен на проезд в городском транспорте, дураки и дуры на всех углах, мало красоты перед глазами, радость от общения в Инете, небольшие, как пишут в анкетах, но стабильные доходы, желание побыстрее перескочить в новый год, желание, чтобы все изменилось, ничего кардинально не обрушив, кисломолочные продукты по утрам, невозвращенные долги, которые бог весть когда вернут, хреновая новость о том, что зарезанный на Советской таксист, оказывается, родной брат школьной подруги. Темень над городом и в головах, хмарь и удовольствия пополам, планы, планы, планы… и твои письма…
Тяжелые дни — в пятницу у Гоши умерла жена. Пошла в медицинский центр снять остеохондроз, ей вкололи обезболивающее — и все, отек легких. Вчера похоронили. Надо загрузиться работой. Я сейчас немножко посижу за компом, переверстаю планы командировок и съемок…
Оператор никак не может простить Ваське подъебки насчет учихи из Волгореченска. Во время ужина в очередной гостинице Васька начинает ныть, что мало платят денег и не хватает на жизнь с новой семьей. Лучше бы он молчал.
— Вот ты с женой развелся? — спрашивает Михалыч.
— Ну! — отвечает Васька.
— А живешь с ней в одной квартире, так?
— Живу!
— Значит, содержишь две семьи — и с голоду не умираешь? Сына летом в Турцию на неделю отправил? У тебя дела не просто хороши. У тебя дела очень хороши! Всем остальным — завидовать!
Васька клонит голову к тарелке — крыть ему нечем.
— А спишь где? — не отстает Михалыч.
— В кровати.
— В одной кровати с бывшей женой? Молодец, устроился!
— Ну!..
— А если у тебя под утро встанет?
— Встанет, и что?
— А если она тебе не даст? Жена-то!
— И что теперь, стреляться?
14 января, в четверг, мы разбились под Даниловом.
Минут за десять до этого, когда машина пошла на обгон, нам в лоб вывернул “уазик”, и тормозить было уже поздно.
Василий свернул на обочину, влево, “уазик”, не сбавляя скорости, проехал мимо, и, кажется, никто даже не успел испугаться.
Через километр от этого места, не дальше, сразу за проехавшим нам навстречу “КамАЗом” я увидел “Газель”, которая, казалось, словно выезжала на шоссе откуда-то с боковой дороги, прямо поперек пути. Вроде бы успел подумать, что так не бывает, чтобы дважды чуть не попасть в аварию, а потом успел понять, что авария все-таки будет, потому что “Газель”, как в замедленных съемках (“в рапиде”, — сказал бы Михалыч), надвигалась на нас… Несколько секунд оказались смазаны. Наверняка что-то произошло, пока я увидел разбитое лобовое стекло и услышал, как застонал оператор, а водитель “Газели” распахнул дверцу и крикнул:
— Все живы?
Оператор вышел, согнувшись, и просил полушепотом:
— Стучите по спине…
Мы боялись стучать, не зная, что с ним.
Сначала мы ударились точно в переднее колесо “Газели”, ее развернуло на сто восемьдесят градусов, и задним колесом она еще раз ударила наш “жигуль” по заднему левому крылу.
В Данилове вся сволочная суть нашей профессии показала свое лицо. В середине разговора со следователем в кабинет РОВД заглянула какая-то девочка:
— Здрасьте!
— Здравствуйте.
— Я по аварии… я из местной газеты.
— А что вы хотели?
— Подробности. Если можно, прямо сейчас. Мне сегодня в номер.
— Спрашивайте, что вам интересно.
И тут она с тайной надеждой в глазах, за которую ей самой вроде бы стыдно, но которая сильнее всех Моисеевых заповедей…
— Трупы есть?
— Нет, девушка, должны вас огорчить, трупов нет.
Пришлось утешиться информацией, что разбилась машина все же не каких-то коммерсантов, а съемочной группы центрального канала.
У Гошиной дочери уже шестая попытка суицида. До того и вены резала, и таблетки пила. С отцом связи нет. Мачеху, новую Гошину жену, не приняла. Вроде ни при чем. А свечку и вправду поставлю.
— Вот почему, почему сделаешь людям хорошее (ну, или то, что ты считаешь хорошим, а твои критерии хорошести — просто замечательны, эталонны; Кант со Спинозой в ауте, Карнеги нервно курит…), — так вот, сделаешь этим людям, чтоб они всегда были здоровы и не стояли в очередях, хо-ро-шее, ну, к примеру, по телику их покажешь, в самом распрекрасном, выгодном свете, и душой не покривишь особо, потому как люди того стоят, а потом тебе позвонит от этих людей кака-нить сука пресс-секретарь и такого наговорит, а потом поинтересуется, нельзя ли на халяву сюжетец переписать, причем, шо характерно, сначала сольет в тебя все свои шлаки, а потом захочет от тебя же услуги… почему, спрашиваю я небеса. А они закрыты.
— Странный народ пресс-секретари. Никогда не угадаешь, на кого нарвешься.
— Вот, например, в московском УБОПе — чудный человек. Самый лучший пресс-секретарь из всех возможных.
— У звезд — такие же стервозы, как и они сами.
— Очень милая пресс-служба в ФСБ Новосибирской области. Просто очаровательные люди. Ох…ые, простите, люди, иначе не скажешь.
— А в сектах… пресс-служба сект — это вообще отдельная тема. Вцепляются, как клещи…
Мне кажется, это тактика у них такая, чтоб халяву достать. Отпустить шефа в вольное плавание, чтоб он наговорил чё-нить не того. Потом позвонить, накидать пальцев и претензий и сразу же — “да не сцы! все нормально, давай тока теперь вот это, это и это напишем и будем дружить”.
— Посылаешь их вежливо …, а они редактору или директору бац с тем же вопросом. Начальство уже нах не пошлешь, задание редакции все-таки.
…ЦЕНЫ НА ЖИЛЬЕ ЦЕРКОВЬ ПОКРОВА ЧЕЧЕНСКИЕ ФУТБОЛИСТЫ ЧУДО-ВАЛЕНКИ ШКОЛА БЕЗОПАСНОСТИ ЮБИЛЕЙ ТЕАТРА Ю…Ю… Я…
Сегодня утром по пути на съемку заговорили о том, сколько людей гибнет на дороге. Сто тысяч в год (где-то я эту цифру узнал). Целый город. Больше, чем на локальной войне.
Обычно такие разговоры в пути стараюсь пресекать. Но тут почему-то промолчал.
И вдруг по радио — а приемник у нас обычно настроен на Первый, чтоб не пропустить какую-нибудь новость, — услышали сюжет о человеке, пережившем клиническую смерть. Как он видел себя со стороны. Как легко ему там было. Как не хотел возвращаться.
А через два часа оператору позвонили на мобильный и сказали, что в автомобильной катастрофе погиб его друг. Как раз в то время, когда мы говорили о смерти и слушали о смерти.
Пятница началась с очередных траблов — Гоша ушел в очередной запой и, похоже, не скоро вернется. На работе — хзч (… знает что). Темы принимают, а потом режут. Установки — самые противоречивые. Но… будем жить, милые сестры…
Черный рукав ночной дороги. Позади триста пятьдесят километров, впереди — столько же. Изредка красные пятнышки габаритов. Или слепящие встречные. Лес слева, лес справа. За длинными стволами берез и сосен не видно ничего.
Будто не было ни истории, ни переписки Екатерины с Вольтером, ни Сталина с Троцким, Гайдара с Чубайсом. Ни городов, ни коммуникаций. Варвара, скифа, раба… Усилий и капитуляций, манипуляций, инсинуаций…
Ни-че-го…
Вдоль этого ночного пути только мерянский лес, мерянские реки пересекают его, и звезды боятся выглянуть из-под кошмы темных туч, приползших откуда-то из азиатских глубин. “Мадам, вам мало в Париже пространства”, — жалуется радио “Шансон” убиенный Михаил Круг.
Иногда попадаются белые круги с нанесенными цифрами “70” или “40”. Иногда — перевернутые автомобили. Однажды прямо навстречу вылетела сова.
Если вдруг перед нами на дорогу спустится ангел или возникнут золотушные отроки в белых рубахах — я не удивлюсь.