Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2007
РЕКОНСТРУКЦИЯ
В одном прошлогоднем обозрении я обращал внимание на то, что с момента отречения императора Николая II страна существует в режиме недостаточной легитимности, а также сетовал, что вытекающие последствия не отслеживаются нашими художниками. Вот именно, катастрофически недостает законных оснований, не хватает юридической безупречности. Кажется, лишь вчера у нас был сомнительный Февраль, однако совсем скоро случился не менее сомнительный Октябрь. Вот у нас разгон Учредительного cобрания, а вот еще и Перестройка с закономерным Путчем. Вот вам (нам) Беловежские соглашения, вот распад СССР, учреждение новой России и стрельба по Верховному Совету из танков, а вот, получите-распишитесь, памятная “коробка из-под ксерокса”, подтасованные президентские выборы 1996-го, операция “Преемник”, внезапные публичные сожаления главы государства относительно распада СССР и т. п. Голова кругом, страна вразнос, всякая последующая власть с пугающей легкостью ставит под сомнение всякую предыдущую.
Что такое нелегитимность в смысле социологии и в смысле культуры? Затрудненное зрение, непрозрачность, когда никто ни в чем не уверен. Взгляд сквозь призму клише, навязанных неуверенным гражданам неуверенной в себе самой властью. Понимание весьма и весьма трудное, как следствие — недостоверность. Похоже, мой социальный заказ выполнен. Появилась картина режиссеров Юрия Лебедева и Бориса Фрумина “Нелегал”. Это такая маленькая скромная работа за полторы-две копейки. Но если по существу, безукоризненный шедевр.
Под руку попался популярнейший фильм “Криминальное чтиво”, пересмотрел на промоте. Эта работа Квентина Тарантино помогает найти подход к теме. Что у Тарантино хорошего? Например, то, что он акцентирует опосредованность своего взгляда на теневой мир. Тарантино словно бы говорит: “Мир беззакония по определению не виден, и я не стану делать вид, что мои сюжеты идут в └режиме прямой трансляции с места события”. Напротив, напротив, я всеми силами подчеркиваю вторичность моей картины и моей речи. О преступлениях с преступниками рассказывается в плохо сочиненных книжках в мягких обложках. Впрочем, почему же они └плохо сочиненные”? Нормально сочиненные, а иногда даже сложносочиненные! Я не гордый. Навряд ли я выше этого исходного материала, этих бульварно-криминальных фантазий. Я, Тарантино, того же самого уровня. Конечно, я постараюсь оформить канонические криминальные сюжеты особым образом, я попробую чуточку соригинальничать. Однако, повторюсь, ничего нового, никакой такой непосредственной правды жизни не обещаю. └Правда жизни” только на территории законности и в счастливом мире прозрачности. А нелегитимный нелегальный мир подобен черной дыре…” Короче, о нелегитимном — в режиме реконструкции, используя чужие источники информации.
Очень важно уловить специфику метода! Реконструкция — не прямой взгляд на старинные времена, а своего рода репетиция, которая никогда не дорастает до так называемой достоверности, которая так и остается подражанием, упражнением, актерским этюдом на предложенную тему. Акцент на психомоторику, на психосоматику, ведь то единственное, на что мы можем, не фальшивя, опираться, — это тело, это голос, поворот головы или походка. Человек всегда один и тот же. По крайней мере внешне.
“Допустим, ты советский человек образца 1979 года. Про тебя ровным счетом ничего не известно. Все придумано: биография, профессия, задание и даже твоя советская страна. Все — проект и все — миф. Ситуация за давностью лет в дымке, в тумане. Вдобавок все оболгано с самых разных сторон. Всего-навсего пройдись по комнате!” — “Однако я хотел бы знать, что там у моего персонажа в голове? Какие у меня, как у актера, психологические задачи, какие мотивировки??” — “Ничего не известно, ничего. Даже не пытайся догадываться: получится фальшь, идеология, советчина или антисоветчина — все равно, одинаково противно, одинаково нечестно. Просто пройдись, выразительно произнеси три-четыре нехитрые реплики. Приближайся же, насколько это возможно, к советскому человеку образца 1979 года, к твоему персонажу, а делай это так: сухо поговори о делах с партнером, попробуй обнять партнершу деревянными руками. Простые вещи, самые простые вещи, а главное, никаких оценок!! Все сухо, все деревянным образом”.
“Нелегал” — реконструкция заветного советского мифа. В центре сюжета — работник спецслужб, которого выразительно, тонко изображает актер Алексей Серебряков. 1979 год, и персонаж Серебрякова работает в Финляндии. Тут он ветеринар, лечит собак и лениво ластится к одной местной красотке. На хвост садятся местные контрразведчики, тогда агента временно переправляют в СССР. Здесь он получает от начальства новую “легенду”, то бишь очередную биографию и сопутствующих родственничков: маму, отчима, двоюродную сестру, с которой, впрочем, спит и которая от него беременеет.
Потом его направляют в провинциальную прокуратуру, там он уверенно раскрывает убийство дочки директора птицефабрики. Сразу после этого, всего через месяц после возвращения в СССР, парня повышают, отправляя уже в Ленинград, на таможню Пулковского аэропорта. Получается, “раскрытие” было инсценировано в имиджевых целях, для повышения уровня достоверности его легенды? Ну конечно. “Убийца Старостин” оказывается подставным. В реале этот самый Старостин — пионервожатый и тоже агент советских спецслужб. Убийство, впрочем, было реальным. Подлинная преступница, узнав, что арестовали невиновного, не выдержала и созналась. Тоже результат. Хотя и неожиданный.
На таможне герой нужен для того, чтобы без помех со стороны аутентичных таможенников впускать-выпускать советских секретных сотрудников, вывозящих за рубеж дезинформацию и предназначенные для вербовки деньги. Дело в том, что реальные советские таможенники уже давно и успешно работают в мафиозном стиле: берут взятки, шкурничают, отчего периодически, сами того не подозревая, срывают спецоперации секретных органов. Герой Серебрякова становится на таможне своим в доску. Чтобы не заподозрили новые товарищи по работе, вынужден разоблачить очередного спецагента с дезой и золотыми тугриками. Несмотря на этот кажущийся абсурд, мудрый генерал-разведчик объявляет парню благодарность и возвращает обратно в Финляндию. Там, как, видимо, и надеялись наши спецслужбы, ветеринара таки арестовывают: никакого абсурда, один далеко идущий расчет. Осуществляется заветный обмен телами: герой Серебрякова возвращается на родину, а разоблаченный им двойной агент с тугриками и дезой таки выезжает на Запад, чтобы и дезинформировать, и вербовать.
На каждом новом месте работы у главного героя появляется новая женщина, нежно любящая или попросту одинокая. Между тем на родине, в Ленинграде, у него есть и страдающая от одиночества жена, и даже сынуля. С женой встречается тайно, по большим праздникам и в публичных местах, как делал это небезызвестный Штирлиц. Вышеприведенная история сочинена Юлием Николиным “при участии Бориса Фрумина”. История сочинена весьма грамотно, весьма достойно, и все равно без грамотного постановщика, сама по себе, она очень и очень опасная, в сущности, “pulp fiction”, с такого рода историей очень легко оступиться, сорваться в откровенно плохое кино. Тарантино ходил по лезвию ножа и над пропастью, но как-то выкрутился. У Лебедева и Фрумина получилось тоже. Получились стилевое совершенство и бездна смысла.
Впрочем, “смысл” этот — отнюдь не антисоветского характера. Мне довелось прочитать пару рецензий, трактующих картину как антисоветскую. Дескать, авторы показали, что система пришла в полную негодность и что герой Серебрякова по факту своей бездушной работы превратился в нечто неодушевленное, в монстра. Это, конечно, вздорная и плоская характеристика. Антисоветчики ищут поживу где только возможно. Попутно все уплощают и вульгаризируют. На самом деле ничего антисоветского в картине нет, и слава богу. Тут же не идеологическая работа, а художественная! Психологии, впрочем, в картине тоже нет. Равно как нет и экзистенциальной драмы. Говорить о “неодушевленности” кого бы то ни было в мире чистых фикций, в мире вторичных высказываний и криминального чтива — бессмысленно.
Как это сделано? Сделано со вкусом и с умом. Американские криминальные мифы — с неуемным движением, с приколами, со смехуечками, и вот уже Тарантино доводит американскую национальную поэтику до предела, его “Криминальное чтиво” и быстрое, и достаточно веселое. Напротив, позднесоветские тексты предъявляют нелегальную жизнь, будь то криминал внутри страны или шпионство за ее пределами, как нечто медленное, как рутинное, несмешное и тягуче-монотонное. Таков же и “Нелегал”.
Фильм Лебедева — Фрумина — попытка реконструкции через психомоторику, нечто совершенно противоположное методологии, допустим, Алексея Германа, но оттого не менее ценное. Не менее! Герман или Тарковский бережно воссоздают материальную среду, ставят на достоверность фона, а после подселяют в рукотворную фактурную среду пляшущих или чрезмерно сосредоточенных человечков. Словно бы запускают их в вольер, набитый фактурами под завязку. Но герои моего сегодняшнего романа, то бишь фильма, режиссеры Лебедев и Фрумин, идут от человеческого.
Аскетизм “Нелегала” обусловлен не столько бюджетной нищетой, сколько ясностью ума. Кстати, эмигрировавший впоследствии Фрумин сделал свои первые картины в далеких 70-х. Именно тогда в среде авторитетных ценителей искусств была потихоньку канонизирована манера, условно говоря, Тарковского — Германа: человек есть приложение к фактурам. Но сегодня подобный метод чреват архаикой, неэффективностью. Видны деньги, много денег. Фактуры, фактуры, изощренное движение камеры, техничные актеры пытаются наварить психологизма в голливудском ключе, однако пресловутая “достоверность” оборачивается претенциозностью, сигнализирует про идейную нищету. Бросается в глаза, что в фильмах с такой поэтикой не столько поработал художник, сколько размахнулся купец. В этом ключе сделана, положим, крайне неудачная картина Алексея Учителя “Космос как предчувствие”. Никакого Советского Союза там нет, а вот у Лебедева и Фрумина он есть.
Замечательное достижение отчетного фильма в том, что здесь нелегалами оказываются не одни лишь разведчики и секретные агенты, но все граждане страны! Едва ли не каждый персонаж играет навязанную обстоятельствами или органами роль, выдает себя за кого-то другого, притворяется или что-то скрывает. Метод, выбранный постановщиками, предписывает актерам играть легкий силуэт человека, не характер и даже не социальную роль, а полунамек; ни один человек не виден поэтому, что называется, в полный рост.
Допустим, в картине Учителя актеры знают своих персонажей досконально, играют со множеством психологических подробностей. И поскольку актеры там были невероятно сильные, техничные, то и получалось у них совершенно прозрачное общество, — а только разве советское общество прозрачное?? Все герои “Космоса…” — кристально ясные, картинка тоже подробная, проработанная до мельчайших деталей. Однако сюжет Александра Миндадзе странноватый, основанный на рифмах и на фигурах умолчания. Получилось чудовищное противоречие. Вроде того, которое акцентировано в популярном слогане: “Если ты такой умный, почему такой бедный?!” Или как это у Хармса: “Хорошие люди, а не сумели поставить себя на правильную ногу”.
Актеры “Нелегала”, за исключением разве что Алексея Серебрякова, известны куда меньше, нежели актеры “Космоса…”, однако же все они профессионалы экстра-класса! Смотреть на них и слушать их — одно удовольствие. Куратор главного героя от КГБ в исполнении Анатолия Петрова, все без исключения женщины и все без исключения мужчины гениально подобраны, разнесены по психофизическим характеристикам, но в результате собраны в гармоничный ансамбль. Речь, пластика — на высочайшем уровне. Полифония, гармония. Повторюсь, каждый из актеров “Нелегала” заново воссоздает образ советского человека, словно бы воображая его на наших глазах, будто бы импровизируя. Но при этом прислушиваются и приглядываются друг к другу, взаимодействуют, цепляются, искрят.
Кажется, у актеров этих нет никакой априорной информации о советском человеке и уж тем более никакого предубеждения, только предлагаемые обстоятельства: три-четыре немудреные фразы, пара жестов, такой же ни в чем не уверенный партнер(-ша) напротив. Работа на ощупь. Актеры играют невидимок.
Получается странная вещь. Это кино рассказывает про общество записных материалистов, про общество, с которым, как говорится, “все ясно”, но при этом актеры предъявляют неосязаемое измерение, своего рода метафизическое пространство. Выясняется, что ничего не ясно и что старинные советские люди ни своим критикам, ни своим доброжелателям по-настоящему не видны. Выясняется, что на многократно осмеянный и опущенный в последние десятилетия Советский Союз наброшено покрывало майи. Таким образом актеры реабилитируют тех героев и тех людей, на которых намекают и к которым силятся приблизиться. В фильме действуют не люди из плоти и крови, но некие бестелесные сущности, то ли падшие ангелы, а то ли персонажи сновидения.
Социальная механика здесь понятна: сомнительная легитимность советской власти, козни спецслужб, тотальный контроль, дефицит и прочее. Но люди, люди — они здесь непонятны, они не видны, а только намечены.
Только контуры.
Люди если и не вполне реабилитированы, то как минимум выведены из зоны тотального осмеяния. Людям выгорожена некая метафизическая территория. В кадре не вещи, не достоверные фактуры, но — голые стены, воздух. Чтобы дышали. У меня в памяти так и останется ключевой образ: люди, воздух. Гуманистический посыл фильма очевиден — нимало не солгав, ничего не утаив, нам вернули прошлое, пускай в превращенной форме. Превратили газовую камеру в кислородную подушку, идеологию — в метафизику.
Очень важный момент, который у нас не привыкли принимать во внимание. Советский Союз культивировал идею некой высшей человеческой общности, состоящей из совершенных людей коммунистического будущего — знающих себе цену и не знающих ни сомнений, ни скуки полубогов. А тем временем негордое западное общество скромно именовало себя “массовым”. Оно признавало и факт прозаизации жизни, и одномерность своего типового гражданина, и актуальность проклятой скуки. Западное общество ставило задачу “развлекать и отвлекать” едва ли не на первое место (см. понятие “индустрия развлечений”). Их массовая культура стремилась карнавализовать повседневность, максимально разнообразить ее, пометить все ее сегменты и все ее секунды. Советская мысль упрямо отрицала то очевидное обстоятельство, что СССР — типичное массовое общество XX столетия. Повседневностью не занимались из идеологических соображений, не занимались упрямо, последовательно, принципиально. То есть Советы из гордости (“У советских собственная гордость…”) не хотели замечать очевидного. Советская оптика была устроена так, чтобы не видеть собственного носа.
Выдающееся открытие Лебедева — Фрумина еще и в том, что их картина делает вышеупомянутую подмену явной. Ведь фабула “Нелегала” — это некая шпионская история, это детектив, это набор тайн и секретов. Подобные начальные условия должны были бы спровоцировать яркость и увлекательное разбирательство с интересным сюжетом, а на деле мы видим тупую тягомотную цепочку, цепочку несообразностей. Приключения так и остаются здесь на назывном уровне. И все потому, что позднесоветская социалистическая культура демонстративно с подобными сюжетами не работала, даже не пыталась их активизировать, чтобы впаривать потом первому встречному массовому человеку. Она никого не старалась заинтересовать, высокомерничала. Вот и получается теперь скучное, унылое повествование на материале из жизни заведомо интересных людей, разведчиков, — нонсенс! Не хватает языковых ресурсов? Все еще проще: наши разведчики, наши будто бы полубоги были на деле субъектами массового общества, а других образов, внеположенных этой скучной реальности, страна не наварила. В картине не видно ни одного полубога. Вероятно, нашим последним экранным полубогом был герой Евгения Урбанского из весьма выразительной картины Юлия Райзмана “Коммунист”.
Нелегальное измерение — человеческое. Оно-то как раз и реконструируется, незаметно вытаскивается на первый план в процессе грамотно организованного актерского взаимодействия.
Ключевое слово картины — рапорт. То и дело слышится: “Отрапортуйте!”, “Я уже отрапортовал!”, “Из рапорта следует”. По структуре “Нелегал” — это стилизованный рапорт. Картина разбита на дюжину микроглавок: “Запрещенная литература”, “Убийца Старостин”, “Товарищи по работе”, “Срыв операции” и т. д. Набор общих мест, клишированный отчет, в котором все “согласно штатного расписания”, все приведено в соответствие с требованиями оперативно-розыскной и разведывательной работы. Торжествует не буква общеупотребительного Закона, но тайный Циркуляр. Нелегальность как способ существования общества.
“Вы кто будете по профессии?” — интересуется у протагониста один новоявленный, один назначенный органами родственник. “Юрист”, — отвечает тот. Кажется, это единственное честное заявление главного героя на всем протяжении картины. Человек, призванный профессионально отвечать за прозрачность с легитимностью, сам и непрозрачен, и нелегален. Кто он и каков он? Видно следующее: он вполне себе человек, и у него есть тайна, то бишь душа.
Пока это все, что можно сказать про нашего суперагента с уверенностью. Чтобы утверждать большее, нужно тренировать мыслительный аппарат и совершенствовать художественный язык.