(составители Андрей Василевский, Павел Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2007
“АПН”, “Взгляд”, “Время новостей”, “Газета”, “Двоеточие”, “Дело”,
“День литературы”, “Ежедневный Журнал”, “Завтра”, “Искусство кино”,
“Книжное обозрение”, “Лехаим”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Московские новости”, “Наш современник”, “Независимая газета”, “НГ Ex libris”, “Новая газета”, “The New Times” (“Новое время”), “Огонек”,
“Политический журнал”, “ПОЛИТ.РУ”, “Правая.ru”, “РЕЦ”, “Русский Журнал”, “Стенгазета”, “Теория моды”, “Топос”, “TextOnly”
Кирилл Анкудинов. С золотым тавром… — “День литературы”, 2007, № 7, июль <http://zavtra.ru>.
“Я хотел бы обратиться к опыту Вадима Кожинова, человека, проделавшего сложную эволюцию: от теоретика литературы к публицисту, историческому политологу и автору глубоких социокультурных расследований (замечу, что на протяжении всего этого пути и во всех ипостасях Кожинов оставался идеологом). В середине этой эволюции (с конца шестидесятых по начало восьмидесятых годов) Вадим Кожинов сознательно взял на себя роль └профессионального делателя поэтов”. Он осуществил проект по внедрению в литературную ситуацию и в сознание советской аудитории поэзии определенного вектора (не стиля, не жанра, даже не течения, а именно — вектора)”.
“Всех этих поэтов — по крайней мере формально — можно было вписать в расплывчато-общую парадигму, очерченную такими категориями, как └реализм”, └традиционализм”, └исконные ценности” (и такими концептами, как └верность Истории”, └память и корни”, └восприятие мира сердцем”). Но после того как в └проект Кожинова” пришел молодой кубанец Юрий Кузнецов, эта парадигма, и прежде трещавшая по всем швам, буквально пошла вразнос. Идеология └поэтического проекта Вадима Кожинова” направлялась против модернизма (как в его вторичном, └вознесенско-евтушенковском” варианте, так и в первооснове, напрямую идущей из └серебряного века”); Юрий Кузнецов же — был бесспорным модернистом. Основным врагом Кожинова (причем не только политическим, но и эстетическим) стал └дискурс двадцатых годов”, продленный в шестидесятые годы; Кожинов поставил перед собой задачу преодолеть, изжить этот дискурс, знаменовавший разрыв между Россией дооктябрьской и Россией послеоктябрьской, советской. Преемственность того или иного культурного явления по отношению к └дискурсу двадцатых годов” — для Кожинова формулировка, которая равносильна приговору. Однако — словно бы по злой насмешке — корни поэтики, эстетики и метафизики Юрия Кузнецова напрямую уходили в романтическую поэзию тех самых злополучных двадцатых (и тридцатых) годов — к Луговскому, Симонову и Багрицкому. Оппоненты Кожинова (в том числе оппоненты Кожинова из своего, консервативно-патриотического стана) не преминули указать на это обстоятельство…”
Дмитрий Бавильский. Всех живущих прижизненный друг. — “Взгляд”, 2007, 16 июля <http://www.vz.ru>.
На смерть Дмитрия Пригова. “Одной из важнейших заслуг Дмитрия Александровича стал вклад в поэзию и его бархатная поэтическая революция — вскрыв пустотную природу авторского (назначающего) жеста с помощью избыточной и нарочитой графомании и постоянной смены масок (сегодня я буду поэтом-почвенником, а завтра пишу от имени невесты Гитлера), Пригов раз и навсегда изменил строй русской поэзии. Сам ее химический состав”.
См. также: Дмитрий Пригов, “Три стиха о современности” — “Стенгазета”, 2007, 9 июля <http://www.stengazeta.net>.
Дмитрий Бак. Работа Пригова. — “Ежедневный Журнал”, 2007, 19 июля <http://ej.ru>.
“Дважды при мне Д. А. рассказывал одну и ту же историю. Человек приходит к знатоку и показывает стихи. Тот изрекает: похоже на каких-то второстепенных акмеистов, интересно! — Да нет, это мой сосед написал! — Тогда чушь собачья! — Но он же специально так написал! — А, тогда интересно!
Подлинное художественное намерение может остаться самим собою в каком угодно текстовом облике. Или не остаться — если оно наносное, не пережитое. И наоборот — привычно └высокая”, привычная стилистика еще ничего не гарантирует, легко превращается в штамп. Главное у Пригова: в искусстве не гарантирует ни строгость, ни показной эпатаж, ни классическая сдержанность, ни демонстративные парадоксы и кульбиты, не подкрепленные серьезностью намерений. Путь авангардистов как таковых не совпадает с путем Пригова. <…> Кричащий кикиморой Пригов не кикимору славит и не попранную ею сладостную гармонию поэтической классики. Он кричит об ином: в искусстве, как и в жизни, более не существует никаких гарантий”.
Ольга Балла. Мусор как конструкт (Заметки к культурологии отбросов). — “Двоеточие”, № 7 <http://polutona.ru>.
“Культура обращается к мусору, грязи, отбросам, всякого рода метафорическому и неметафорическому └трэшу”, когда испытывает повышенную потребность в источниках роста, изменения, проблематизации привычного. И когда это вызывает протест у сторонников более классичной эстетики — в этом стоит видеть не только косность и узость, но и нормальную защитную реакцию культурного организма. (Отдельный вопрос, что иной раз она действительно нуждается в преодолении.) Ведь └копание в мусоре” действительно разрушительно. Действительно опасно. Что-что, а мусор как эстетический объект и материал (всякая эстетика предполагает, явно или неявно, некоторую космологию) точно не гарантирует никакого устойчивого развития, никаких светлых перспектив. Он всего лишь помогает преодолеть наличное состояние, когда оно чувствуется недостаточным, — чтобы потом снова оказаться на периферии. Просто потому, что там ему самое место”.
Константин Богданов. “Нам необходимо деконструировать языки власти”. Фольклор как воля и представление. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Московские новости”, 2007, № 29, 27 июля <http://www.mn.ru>.
Говорит доктор филологических наук, научный сотрудник Пушкинского Дома, профессор Университета Констанц (Германия) Константин Богданов: “Сегодняшний фольклор — это анекдоты, ходячие словечки, словесные и поведенческие знаки, по которым мы можем определить, к какой группе принадлежит тот или иной человек. <…> Определенное речевое поведение маркирует тебя в том или ином социальном сообществе. Зная разные маркировки, мы можем переходить из одной группы в другую”.
“Если мы произносим └элементарно, Ватсон!” или фразу о второй свежести осетрины, мы имеем дело с фольклором, потому что эта фраза устанавливает между нами взаимопонимание. Покопавшись, можно найти источник этой фразы, но очень важно отделять функционирование текста от его авторства. Существование такого текста зачастую не предполагает автора: человек может цитировать Пушкина, не зная, что он это делает. Именно это и превращает текст в фольклор. Казалось бы, элементарная мысль, но она предельно сложно приживается на кафедрах, где занимаются фольклористикой”.
“Мы живем в мире слов, действующих как механизм, способный подчинять”.
Дмитрий Быков. Расстаться, смеясь. — “Огонек”, 2007, № 26, 25 июня — 1 июля <http://www.ogoniok.com>.
“Последний роман Виктора Пелевина └Empire V” по всем параметрам подходит под определение └социальная сатира”, если бы не одно └но”: когда Пелевин писал └Generation ▒П▒ ” или └Священную книгу оборотня”, он имел дело с вещами определяющими и, простите за неологизм, времяобразующими. Но в последнем по времени романе он ополчился отнюдь не на тех, кого сегодня можно назвать └хозяевами дискурса”. О вампиризме и пустотности сегодняшней русской культуры не высказался только ленивый, и это, к сожалению, удар не на магистральном, а на периферийном направлении”.
Дмитрий Быков. Мертвые слова, или Ад вручную. Российская попса как зеркало эпохи. — “Огонек”, 2007, № 30, 23 — 29 июля.
“Современная попса звучит так трагично еще и потому, что отражает последнюю степень распада сознания — и в этом смысле мало чем отличается, скажем, от коллажной прозы Михаила Шишкина, составленной из отрывков чужих текстов, или от политических заявлений Дмитрия Рогозина, изготовленных по той же рецептуре в лучших постмодернистских традициях”.
Дмитрий Быков. На нежную эту, на страшную ту. — “Огонек”, 2007, № 30, 23 — 29 июля.
“Мне есть в чем покаяться перед Приговым, потому что по молодости лет мне казалось, что его антипоэтика отменяет поэзию вообще; на самом деле в этом ощущении виноват был, разумеется, не он, а его ретивые интерпретаторы, утверждавшие, что после Пригова уже нельзя писать по-прежнему. Сам он был совсем не тоталитарен и к чужой лирике относился вполне уважительно. Главное же — со временем выяснилось, что Пригов писал как раз нормальную лирику, хронику распада сознания, очень семидесятническую по сути — и такой оставшуюся навсегда. Он действительно поэт как бы без развития, сформировавшийся поздно, зато уж окончательно. И мировидение его осталось таким, как в 70-е. Главная особенность этого мировоззрения — понимание государства как огромной, страшной и непобедимой силы: в жизни и философии человека времен позднего совка оно в самом деле играло роль определяющую. <…> В приговской метафизике смерть — одна из разновидностей государства, против нее тоже не очень-то попрешь”.
Дмитрий Володихин. Ради чего работать? — “АПН”, 2007, 2 июля <http://www.apn.ru>.
“Петербургский писатель Вячеслав Рыбаков — один из самых └политических” литераторов нашего времени, патентованный возмутитель спокойствия и патриот высокой пробы. Одним из первых в современной литературе он понял правду имперской идеи. Одним из первых он осудил разрушительную деятельность либеральной интеллигенции. И он же, одним из первых, обратился к новой этике русского патриотизма. <…> В новом романе └Звезда Полынь” Рыбаков призывает к самостоятельному творчеству все живое, все поднявшееся за последние годы после └великой зимы” 1990-х”.
Cм. журнальный вариант романа Вячеслава Рыбакова — “Нева”, Санкт-Петербург, 2007, № 4 <http://magazines.russ.ru/neva>; отдельное издание — М., “”Эксмо”, 2007.
Cм. также статью Аллы Латыниной “Космос и шпионы” в настоящем номере “Нового мира”.
Алексей Герман. “Пока работаю — мне интересно…” Беседу вел Андрей Морозов. — “Взгляд”, 2007, 10 июля <http://www.vz.ru>.
“Когда-то искусство изображения на черно-белой пленке стояло так высоко, что цвет был и не нужен, срабатывали какие-то клетки в мозгу, и человек все равно видел картинки в красках, самых прекрасных, невозможных в природе, своих красках. В этот момент кинематографисты и перешли на цветное изображение. <…> На наш взгляд, кино на этом потеряло. Не тем, что сейчас используется цвет, — есть прекрасные цветные фильмы, а тем, что бросило на полпути черно-белую пленку. Ведь, по сути, так же бросили и немое кино. Именно когда оно стало делаться большим искусством”.
Евгений Головин. Эллис. Поэзия соответствий. — “Завтра”, 2007, № 27, 4 июля <http://zavtra.ru>.
“Композитор Игорь Стравинский писал в └Музыкальной поэтике”: └В новой музыке диссонанс не обязан разрешаться в ассонансе, а септаккорд в тоническом трезвучии”. Эта фраза относится к любому новому искусству, к поэзии в частности. До Бодлера смерть, безумие, беспокойство, незаконченность считались категориями безусловно негативными по сравнению с идеями Платона. Поэт должен был без разговоров сеять разумное, доброе, вечное, точнее — благо, красоту, гармонию. Но постоянно хвалить и воспевать подобное поэтам просто надоело. Это ведет к тоске, скуке, сплину. Это неинтересно. Если зло ранее служило второстепенным задачам демонстрации пагубных примеров, необходимости в разработке фона, колорита, деталей, динамике действия, то с Бодлера оно обрело автономию в качестве стимулятора интереса”.
Олег Дарк. Мобильный телефон как литературный факт. — “Русский Журнал”, 2007, 27 июля <http://www.russ.ru/culture>.
“В эсэмэсках как бытовом жанре (и это качество переходит в жанр литературный, его примета) сочетается сосредоточенность на себе и узком, ближайшем круге (вплоть до непонятности текста постороннему, относительной его зашифрованности), приватизированность мира героев и предельная открытость этого же мира, его обобществленность. Человек на всех ветрах, одинокий и беспомощный (говорят, переписку по мобильному очень легко контролировать), его послание не спрятано в конверте; я доступен (мое └я” доступно), а если недоступен, то это не от меня зависит. <…> В коротких, нервных, отстуканных пальцем в переходе метро фразах, с обилием ошибок, сокращений, небрежностей, эта невротичность культивируется, а не просто выражается как факт. Язык обобщен, как говорилось. Это инструментальный язык. Язык без метафизики, всегда перевод с неведомого общего языка: по случайности оказывающегося русским или английским. (Но это же сообщение могло бы быть и на каком угодно другом.) Это современный человек вообще, только внешне, социально конкретизированный (город, место работы или профессия, возраст, пол — последнее не обязательно). Инструментальный, обобщенный, переводной язык литературы уже давно формировался, на него постепенно переходит вся современная литература, и, вероятно, сейчас этот язык просто нашел наконец свой дом, обиталище, емкость. Место, где он может жить, развиваться и забыть о своей былой ущербности”.
Дрессированные боги ТВ. Беседу вела Вера Цветкова. — “Независимая газета”, 2007, 6 июля <http://www.ng.ru>.
Говорит Даниил Дондурей: “В минувший сезон российское телевидение с блеском выполнило свою миссию: сохранять в стране особую смысловую среду обитания — с непроходящим чувством страха, недоверия и неопределенности, с надеждой лишь на одного человека”.
Евгений Евтушенко. “Поэт существо исповедальное”. Беседу вел Андрей Морозов. — “Взгляд”, 2007, 11 июля <http://www.vz.ru>.
“Среди молодых поэтов сейчас — увы! — нет ни одного, которого бы выделило собственное поколение и полюбило его”.
“Без учебы у шестидесятников не могло быть и самого Бродского, он учился у нас рифмовать. Но у него язык не поворачивался сказать об этом”.
Андрей Зорин. “Нынешняя Россия является абсолютно новым государством”. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Московские новости”, 2007, № 26, 6 июля.
“Я считаю, что нынешняя Россия является абсолютно новым государством, которому примерно 15 лет. Оно было учреждено революцией 1989 — 1993 годов. Никогда в истории не существовало государства с такими границами, с таким названием, с таким политическим устройством и т. д. <…> Я считаю основанием для гордости тот факт, что мы живем в совершенно новой стране. И Петр, и большевики, когда устраивали свои революции, гордились тем, что они живут в молодой стране, у которой есть будущее. Наши отцы основатели уже в начале 1990-х развернули свои головы на 180 градусов: стали думать о генеалогии, устраивать исторические маскарады и прочее. Это произошло потому, что не было предложено захватывающего проекта будущего. <…> Думать надо прежде всего о будущем, нужно строить планы”.
Александр Иличевский. Писательство, как осетрина, — без категорий. Беседу вела Ольга Рычкова. — “Литературная Россия”, 2007, № 27, 6 июля <http://www.litrossia.ru>.
“Скидка └молодой прозаик” — как и любая фора — приятна и обидна. С одной стороны, три из моих любимых писателя (Бабель, Платонов, Олеша) к тридцати годам все главное уже написали. Но время тогда было иное, менее инфантильное уж точно. В 1-й Конной армии Бабель состарился уже в 24 года, мало что из написанного о Гражданской войне чудовищней его дневников 1920 — 1921 годов… Но вопрос еще в мастерстве, конечно… Вообще, прозу я начал писать только в 27 лет. Так что стаж у меня совсем не такой, как полагается среди моих сверстников… А вообще, надо, конечно, бороться с этой формой — слово-паразит все-таки: └молодой писатель”… Это эвфемизм словосочетания └никому неизвестный””.
Интонация и интуиция. Евгений Попов отвечает на вопросы Дмитрия Бавильского. — “Топос”, 2007, 2, 3 и 4 июля <http://topos.ru>.
Говорит Евгений Попов: “<…> у романа должен быть общий механизм. А сборник рассказов — это коллекция автономных механизмов, каждый из которых работает сам по себе. Производя в лучшем случае (даже если мотивы и общие герои повторяются) коллективное, а не единое действие. └Сандро из Чегема” — это великий эпос, а не роман. А вот └Между собакой и волком” — роман”.
“Глупо скрывать НАРОЧИТОСТЬ построения романа, который имеет к действительности еще меньшее отношение, чем рассказ. Который (рассказ) в принципе представим в реальности именно как РАССКАЗ: один человек что-то толкует другому, другим. А роман и в особенности пьеса — это все прием, условность. Раньше, до появления и расцвета телевидения, этого не понимали. И авторы вроде Бальзака усердно пытались клонировать реальность”.
“Считаю, что редактура в той или иной форме нужна ЛЮБОМУ писателю. Отмечаю иногда чудовищные ляпы даже у милых моему сердцу коллег, когда их текст до выхода в печать никто, кроме автора, не читал. Сейчас редактуры практически нет, и это худо. Настоящий профессиональный редактор — это не сука советская идеологическая, а человек, который знает текст лучше автора”.
Владимир Карпец. Похвальное слово Бенедикту ХVI. — “Правая.ru”, 2007, 16 июля <http://pravaya.ru/blogs>.
“Папа Римский Бенедикт XVI └усомнился в богоугодности” Православной Церкви. Тем самым Верховный Понтифик перечеркнул все решения Второго Ватиканского Собора по вопросу о т. н. └церквах-сестрах” и вообще всего, что с этим связано. Папа фактически вернулся к формулировкам XI века и к признанию Римо-католицизма единственно аутентичной христианской традицией. └Усомнившись в богоугодности” Православия, он тем самым └усомнился в богоугодности” и всей построенной на его фундаменте цивилизации, государственности и культуры, прежде всего, конечно же, Русской. Как римо-католик, более того, как европеец, он абсолютно прав. <…> Отныне мы свободны. <…> Католицизм — традиционная религия Европы, и если мы когда-нибудь установим Империю (точнее, нам ее Бог даст), то мы будем поддерживать все традиционные религии. Впрочем, об этом сейчас говорить не время — └нам бы час простоять да день продержаться”. Но католическая теология, католическая историософия и католическая цензура внутри Православия нам не нужны. └Западному пленению” православного сознания, установленному еще в XVII веке, приходит конец. И, быть может, даже хорошо, что ясность здесь вносят сами римо-католики”.
Кино 2000-х. Лекция Сергея Сельянова. — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 5 июля <http://www.polit.ru/lectures>.
Полная стенограмма лекции продюсера, кинорежиссера, сценариста Сергея Сельянова, прочитанной 21 июня 2007 года в клубе “Bilingua” в рамках проекта “Публичные лекции └Полит.ру””.
“Я довольно часто говорю, что нашей целью является производство качественного кино. Когда я это говорю, я подразумеваю, что критерием определения качественности является мое личное субъективное мнение относительно того кино, которое мы производим. Я затрудняюсь разложить свое субъективное мнение на какие-то составляющие. <…> Кино пока стареет гораздо быстрее и еще не заняло своего места в сонме великих искусств. Кино — грубое искусство, и даже не вполне искусство. Это такая штука с огромной силой воздействия. Я отношусь к кино в этом плане снисходительно при том, что бесконечно его люблю. Сравнить весь мировой кинематограф с одной из 50 картин того же Ван Гога — я думаю, сравнение будет не в пользу кинематографа в плане того, что мы понимаем под искусством. Эти критерии где-то во мне, я их для себя как-то определяю. Для меня важно, чтобы режиссер картины был кинематографическим режиссером, т. е. не театральным кинорежиссером, не кинорежиссером с литературным уклоном, не чисто изобразительным кинорежиссером, который показывает нам прекрасные картинки. Киновещество — такая вещь, которую я чувственно воспринимаю, не пытаюсь ее анализировать. Я вообще не аналитик в этом смысле, я практик. Мне не нужно ничего формулировать, я в этом не нуждаюсь”.
Наум Клейман — Кирилл Разлогов. Что наследуем. Беседу ведет и комментирует Анна Слапиня. — “Искусство кино”, 2007, № 1 <http://www.kinoart.ru>.
Говорит Наум Клейман: “Появился Борис Акунин, который освоил английскую манеру остросюжетного повествования. Но посмотрите, что дали экранизации Акунина: ничего! Они никак не повлияли на кинопроцесс. Можно как угодно относиться к фильмам, снятым по Акунину, но Фандорин не только остался бесплотным, не стал киномифом — русским Джеймсом Бондом… Кино не усвоило главный урок этого цикла романов: овладение саспенсом с изрядной долей интеллектуальной игры и иронии. Оно просто паразитирует на интересе публики к книгам, сюжет которых переносится на экран поверхностно и вяло”.
Книга — это тест на качественность. Лев Рубинштейн готовит новый сборник публицистики. Беседовал Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2007, № 26, 26 июля <http://exlibris.ng.ru>.
“Я ведь стихов несколько лет не пишу. Объясняю это потерей мотивации. Не знаю, для чего это нужно делать. У меня есть ощущение, что наиболее важный для себя корпус поэтических текстов я уже написал. <…> Я перешел в эссеистику и именно там решаю свои творческие задачи. <…> Да, а я пишу ее так же тщательно, как поэзию. Я подхожу к тексту с поэтической точки зрения, потому что беспрерывно меняю порядок слов, что не входит в число журналистских добродетелей. У меня больше времени уходит на форму, чем на изложение двух-трех мыслей, которые могут быть очевидными”.
“Меня интересует современное искусство, и в каком-то смысле только оно, а история искусства — ровно настолько, насколько оно служит современному искусству фоном или задником. Меня интересуют вещи, еще не встроенные в иерархию”.
Ирина Ковалева. Все спасены и спасутся. Подготовка текста и публикация А. Нестерова. — “TextOnly”, 2007, № 22 <http://textonly.ru>.
Поэт, переводчик, филолог Ирина Ковалева умерла в 2007 году. “Мы предлагаем вниманию читателей подборку никогда не публиковавшихся ранее стихотворений Ирины Ковалевой. Она основана на материалах сборника произведений разных лет, над составлением которого И. Ковалева работала в последние месяцы жизни — насколько можно судить, она завершила эту работу лишь вчерне” (от редактора).
Попугай на старинной фреске — зеленый, алый,
Точно такой, как его собрат, населивший клетку.
“Coda lunga!” — вопит младенец, вцепившись в сетку.
Попугай поджимает лапу, прищуривается устало.
Человек, который не очень здоров и не очень молод,
Расплатившись в кафе, берет, как рюкзак, на плечи
То, что время, вопреки поговорке, не лечит, —
И шагает в другой, чуть менее знаменитый город.
2006.
См. также: Владимир Гопман, “Свет, запасенный впрок. Памяти поэтессы и переводчицы” — “НГ Ex libris”, 2007, № 15, 26 апреля <http://exlibris.ng.ru>.
Юрий Колкер. В сторону Ходасевича. Мир советской кочегарки. — “Дело”, Санкт-Петербург, 2007, 23 июля <http://www.idelo.ru>.
“Первый Октябрьский участок └Теплоэнерго-3” простирался от └Московской три” до └Адмиралтейской шесть”, по площади приближался к Монако, по населению превосходил Андорру. Сосредоточенной в этом княжестве литературы хватило бы на иную африканскую державу. Была тут своя печать, свои салоны, свои гении. Граница с миром внешним, советским, очень чувствовалась. Атмосферу пронизывала достоевская мистика. Присутствовала и чертовщинка — в абсурде ситуаций и положений, в непомерных честолюбиях, даже в именах: среди кочегаривших молодых женщин помню Люду Чертолясову и Катю Бесогонову. Половину полуподпольных стихотворцев тянуло в сторону обэриутов. В моих беседах с Сашей Кобаком всплыл Ходасевич. Его я противопоставлял и советской литературе, и гонимому ею авангарду. Вот, говорил я, узенький мост, перекинутый над пошлостью, одинаковой справа и слева; Ходасевич выше и чище не только сегодняшних литературных передвижников, но и большой четверки. Цветаева криклива, Пастернак физиологичен и приземлен, Мандельштам манерен, Ахматова отдает квасом. Хлебникова я отказывался признать поэтом; про Блока (в └анкете о Блоке”; вопросник — к столетию поэта — распространила среди котельных авторов редакция машинописного журнала └Диалог”) писал, что он устарел, поскольку контекст эпохи ушел в песок…”
Сергей Куняев. Ахматова в зазеркалье Чуковской. — “Наш современник”, 2007, № 5 <http://nash-sovremennik.ru>.
“Со временем, впрочем, стало понятно: члены Комиссии [по Госпремиям] ясно отдавали себе отчет в своих действиях — ибо мы действительно имеем дело не с └дневником”, а с └Записками об Анне Ахматовой” — литературным произведением в форме дневника. Поэтому в центре внимания любого пишущего об этом сочинении должны быть образы автора и героини, а также смысловые сдвиги тех или иных бытовых и исторических событий в акцентуации Лидии Чуковской”.
Автор большой статьи в каком-то смысле ломится в открытую дверь, поскольку “дневник” (любой) — это тоже (и всегда) “литературное произведение”. Но много интересных подробностей.
Андрей Курков. “Правила раздельного питания надо нарушать…” Беседу вела Екатерина Нистратова. — “Взгляд”, 2007, 3 июля <http://www.vz.ru>.
“Я никогда раньше не думал о том, что западный рынок выдвигает другие требования к литературе, чем рынок русскоязычный. <…> Да и работа с некоторыми западными издателями очень легко может превратить нормального писателя в циника. Особенно когда сталкиваешься с издателем, которому важна сама история и совершенно не важно, где она происходит. Один из моих романов так почистили при переводе на английский от всего, что └иначе пришлось бы подробно объяснять читателю, ничего не знающему о постсоветском пространстве”, что роман потерял около 30 процентов текста. Потом в одной рецензии в Англии меня обвинили, что я увлекся недосказанностью и ультралаконичностью”.
Наталья Лебина. Волосы и власть: советский вариант. — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 25 июля <http://www.polit.ru>.
“Технология создания прически (завивка, окраска волос) и приемы ухода за волосами также могут быть ритуалистичны и наполнены социальным смыслом, хотя в большей мере здесь ощущается уровень развития техники и химической промышленности, а также степень комфорта повседневной жизни. Именно поэтому — в силу └неоригинальности” советских практик — скромная задача данной статьи состоит не в открытии принципиально новых приемов дисциплинирования тела, изобретенных государственно-идеологическими структурами, а в попытке периодизации властного дискурса в отношении причесок и бород”.
На бумаге статья опубликована в журнале “Теория моды” (2007, № 4). “Журнал └Теория моды: одежда, тело, культура” — первый в России гуманитарный журнал, посвященный моде как феномену культуры”. Автор проекта — Ирина Прохорова. Шеф-редактор — Людмила Алябьева. См.: http://www.nlobooks.ru/rus/magazines/the_theory_of_a_fashion
Владимир Личутин. “Каждому герою оставляю место для исправления”. Беседу вела Наталья Нарыкова. — “Литературная Россия”, 2007, № 26, 29 июня <http://www.litrossia.ru>.
Среди прочего: “<…> писатель Крупин полностью отрицает историю, потому что не понимает, на мой взгляд, сущности времени. Он воспринимает время с позиций соцреализма: будущее впереди, а настоящее — очень длительный процесс. Но настоящее — это одно мгновение. И именно с этих позиций нужно писать о XII, XVII веках и т. д.”.
Аркадий Львов. О Бродском. Маска, приросшая к лицу. — “Лехаим”, 2007, № 5, май; № 7, июль <http://www.lechaim.ru>.
“В семь лет Ося презирал Ленина”.
“На острове Сан-Микеле, в Венеции, на могиле Иосифа Бродского поставили крест. Никаких достоверных свидетельств о крещении поэта нет. Вольность душеприказчиков может быть понята, но не может быть оправдана, ибо мертвым не дано наделять полномочиями живых, сколь бы искренни ни были живые в своем стремлении изменить ипостась покойного, как они представляют себе, к лучшему”.
“Отношения Иосифа с Сьюзан [Зонтаг] — тема для биографов обоих литераторов”.
Игорь Манцов. Не учи ученого, съешь коня печеного. — “Взгляд”, 2007, 29 июля <http://www.vz.ru>.
“Там, в письме [академиков к Путину], есть замечательный пассаж, цитата из дружественного академикам американского Нобелевского лауреата: └Опыт ученого делает религию совершенно несущественной. Большинство ученых, которых я знаю, вообще не думают на эту тему. Они настолько не размышляют о религии, что даже не могут считаться активными атеистами”. Именно. Так. Потому что атеизм — это другое, это серьезное. Атеизм — следствие честного гуманитарного выбора <…>. А пресловутый └опыт ученого” — это опыт Фауста, это договор сами знаете с кем. <…> Интеллектуально честный атеист — допустим, Ницше…”
Между бараком и бардаком. Беседу вел Александр Гаррос. — “Новая газета”, 2007, № 52, 12 июля <http://www.novayagazeta.ru>.
Говорит Дмитрий Быков: “Я пишу очень мало по сравнению с Горьким, Толстым, Золя, Дюма, Чеховым даже, который за двадцать пять лет написал двадцать томов первоклассной беллетристики и писем, не уступающих ей. (Извини, что приходится приводить примеры из этого ряда.) А причины любой творческой активности — бешеной или небешеной — я думаю, одинаковы. Страх смерти, желание остановить общее движение не в ту сторону, отсутствие более интересных занятий. Последнее превалирует”.
“Не хочу я ни ГУЛАГа, ни как при Ельцине, но как при вас — я тоже не хочу”.
“До конца года я должен закончить два маленьких романа — └Список” и └Остров Джоппа”. Сдать в “ЖЗЛ” биографию Окуджавы. Подготовить сборник рассказов для └Вагриуса”. Еще, наверное, выйдут книжка стихов и сборник статей. В будущем году буду писать роман └Остромов, или Ученик чародея” (про ленинградское масонство 1920-х годов) и медленно готовиться к └Камску” — роману очень для меня важному <…>”.
“Окуджава сорок лет работал русским народом — писал народные песни. Мне интересно, как он это делал. <…> Потом, моя речь в огромной степени состоит из его цитат, — разобраться в нем — значит разобраться в себе”.
“Нам не хватает нормального европейского радикализма…” Беседовала Маргарита Бурамбаева. — “Русский Журнал”, 2007, 16 июля <http://www.russ.ru/culture/besedy>.
Говорит сценарист, драматург, театральный режиссер Михаил Угаров: “И до сих пор: почитаешь пьесу — и задай себе вопрос, кем работает этот человек [персонаж] и какую он получает зарплату. Ты не ответишь на этот вопрос. Кажется, что никто не работает, но у всех треугольники любовные либо личные драмы”.
Андрей Немзер. Что, если это песня? О книге Льва Осповата “Как вспомнилось”. — “Время новостей”, 2007, № 114, 3 июля <http://www.vremya.ru>.
“Лев Самойлович Осповат, историк испанской и латиноамериканской словесности, переводчик, биограф поэта Федерико Гарсиа Лорки и художника Диего Риверы, автор нескольких весомых статей о Пушкине, написал еще одну книгу — └Как вспомнилось” (М., └Водолей Publishers”). Что вспомнилось, / как вспомнилось, / и — ни размеров, / ни рифм, / ни поэтических образов. / Только / заданный первыми же словами, / пришедшими в голову, / ритм, / подчиняясь которому / возникают, / проборматываются / и ставятся в строчки / остальные слова. Первой — задающей мелодию — миниатюре предпослан эпиграф: …что, если это проза, / да и дурная?.. <…> Л. С. написал свою книгу верлибром — стихом, не знающим ограничений (только └произвольное” деление на строки), который в ХХ — ХХI веках может (не всегда и не у всех!) служить аналогом └прозаических” пятистопников Жуковского и Пушкина. Конечно, при выборе размера (интонации, конструктивного принципа) сказался опыт переводчика поэзии ХХ века (в частности, Пабло Неруды, одного из самых любимых поэтов и самых обаятельных его персонажей). Конечно, в формуле └дурная проза” (так увертюра и названа) слышится самоирония, за которой нешуточная (и понятная) тревога автора, вдруг дерзнувшего предстать поэтом — заговорить о себе и от себя. Но, по-моему, важнее было обозначить └пушкинскую” тональность — тональность, позволяющую соединить анекдоты в духе Table-talk и исповедальную лирику”.
Андрей Немзер. Поэт, любимый небесами. К 250-летию графа Хвостова. — “Время новостей”, 2007, № 132, 27 июля.
“Он сочинял далеко не └хуже всех” — хоть в дохвостовскую эру, хоть при его жизни, хоть в наши времена на литературном поприще толклось (и толчется) великое множество сущих бездарей, к каковым Дмитрия Ивановича отнести нельзя. Хвостов стал мифологическим персонажем в силу трех причин. Он жил и писал очень долго. Он был современником культурного переворота, радикально изменившего представления о литературном деле и личности писателя. И — самое важное — он любил литературу во всем ее объеме. Любил не токмо собственные, но и чужие сочинения <…>”.
Андрей Немзер. Песня без слов. 175 лет назад Лермонтов написал стихотворение “Русалка”. — “Время новостей”, 2007, № 134, 31 июля.
“В └Русалке” варьируется метрический рисунок └Ангела” (первого из трех необъяснимых чудес юного — потаенного, амбициозного, └дикого” — Лермонтова, два других — └Парус” и └Русалка”; ни один русский поэт — включая Пушкина! — в семнадцать лет такого не написал)…”
Василина Орлова. Русский остров. — “Наш современник”, 2007, № 5.
Очерки о Дальнем Востоке.
Александр Павлов. “Симпсоны” как политика. Статья вторая. — “АПН”, 2007, 12 июля <http://www.apn.ru>.
“<…> настоящую политику и истинную демократию создатели └Симпсонов” скорее видят в институтах местного самоуправления, чем в └столичном болоте”. То, что действительно отчетливо читается в └Симпсонах”, так это культ местной политической жизни. Мы без натяжки можем назвать Спрингфилд типичным городом-государством, берущим свои истоки в древнегреческой традиции”.
“<…> большинство шуток шоу — это не обыкновенный фарс, а интеллектуальная сатира, вот почему соль шутки не всегда находится на поверхности”.
“Кое-что следует сказать и о том, какой предстает в сериале Россия…”
Статья первая появилась на сайте “АПН” 29 мая.
Владислав Поляковский. Римская консерватория. — “TextOnly”, 2007, № 22 <http://textonly.ru>.
“Если верить Элиоту, у поэзии существует три голоса: голос поэта, говорящего с самим собой или ни с кем, голос поэта, обращенный к аудитории, и голос поэта, воплощенный в драматическом персонаже. В приблизительном упрощении подобное деление определяет лирику (как разговор поэта с самим собой), └эстрадную” поэзию (как обращенную к аудитории и нуждающуюся в резонансе) и, условно скажем, эпическую, как воплощенную через драматических персонажей. <…> Возвращаясь к Элиоту, попробуем определить, к какому из предложенных им видов он бы отнес стихи [Марии] Степановой, умей он читать по-русски <…>”.
Андрей Родионов. Стихи — это страшная сила. Беседовала Юлия Глезарова. — “НГ Ex libris”, 2007, № 23, 5 июля.
“Поэзия сейчас — скорее декоративный элемент здания, а не несущая балка, как это было, например, в 60-х годах”.
“Я родился и вырос в Мытищах. Так вот, класс, который на два года старше меня, весь на кладбище лежит. Кто в перестрелках погиб, кто от дешевой водки умер… От нищеты, от нереализованности. Ничего в России не меняется, жизнь человеческая по-прежнему ни копейки не стоит… А таких людей, которые могут этому всему противостоять, да еще и говорить красиво и авторитетно, сейчас таких совсем мало”.
“Поэт — это человек, который сразу выходит, и ты понимаешь, что это — поэт. Дело в том, что есть не только сила тьмы, сила природы, сила больших городов, сила государства. Есть еще и сила поэзии. Невероятная сила, и тут стесняться нечего”.
Русское национальное искусство существует. Беседу вел Дмитрий Володихин. — “Политический журнал”, 2007, № 21-22, 23 июля <http://www.politjournal.ru>.
Говорит Капитолина Кокшенёва: “Этим талантом обновления традиции и умением удерживать русский дух в литературе обладают Геннадий Головин, Олег Павлов и Вера Галактионова, Владимир Личутин и Николай Калягин, Леонид Бородин и Василий Дворцов, Лидия Сычева и Зоя Прокопьева, Петр Краснов и Борис Агеев, Александр Сегень и Михаил Тарковский, Виктор Николаев и Анна и Константин Смородины, Николай Зиновьев и Николай Рачков. Именно они утверждают своим творчеством русский тип прозы”.
Игорь Сахновский. “Выявление синего цвета”. Беседу вела Екатерина Нистратова. — “Взгляд”, 2007, 25 июля <http://www.vz.ru>.
“Я где-то прочел о том, как в Африке лет 20 назад обнаружили племя, почти первобытное, и случайно выяснилось, что у этих людей в языке отсутствует слово └синий”. Более того, оказалось, они вообще не видят синий цвет. <…> Причина в языке. Не названо — потому и не явлено. Литература, по-моему, тем и занимается, что называет и тем самым обнаруживает невидимые └цвета”. Работа писателя — это выявление того пресловутого └синего цвета”, произнесение и обнаружение новых смыслов, которые реально существуют, но становятся видны и близки, только когда они названы чистым и доступным художественным языком. Это, кстати, не отменяет такого качества литературы, как занимательность”.
Федор Сваровский. Несколько слов о “новом эпосе”. — “РЕЦ”, 2007, № 44 (“Новый эпос”) <http://polutona.ru/rez>.
“Я уже давно испытывал полную невозможность писать в царившей весь XX век модернистской парадигме, заданной в русской поэзии авторами Серебряного века и более поздними авторами, практикующими характерное для литературы начала — середины XX века прямое лирическое высказывание. С моей точки зрения, кризис литературы и искусства в целом (мнение о существовании которого, по-моему, довольно спорно), если он и есть, обусловлен прежде всего кризисом способов, методов художественного высказывания, а не кризисом самого высказывания, так как в последнем случае нужно признать, что происходит полная девальвация самой культуры и человеческого общения. Я не верю в кризис смыслов”.
Среди авторов этого выпуска электронного журнала “РЕЦ”, подготовленного выпускающими редакторами Арсением Ровинским и Федором Сваровским, — Леонид Шваб, Виктор Полещук, Мария Степанова, Сергей Круглов, Андрей Родионов, Линор Горалик, Борис Херсонский, Сергей Тимофеев, Анастасия Афанасьева, Ренат Гильфанов, Павел Настин и другие.
Свободное плавание? Российское кино-2006. — “Искусство кино”, 2007, № 1.
Говорит Даниил Дондурей: “Колоссальный успех └Острова” — это, кроме всего прочего, и некоторая реакция на неспособность российских художников предоставить нашим зрителям, в том числе и молодым, крайне необходимые им модели объяснения происходящего. В этом смысле обезвоженное кино работает в унисон с телевизором, который ежедневно поставляет миллионам развлекательные обманки, сделанные из папье-маше. Кинематограф, у которого вроде бы другие задачи и возможности, даже не фиксирует то, что происходит на улице. Именно это сегодня является основной драмой, если угодно, основной угрозой нашей культуре: жизнь остается необъясненной. Самое важное из того, что происходит с людьми, не находит своего отражения”.
Среди прочего Зара Абдуллаева говорит: “Когда Синявский и Даниэль вышли из лагеря, когда Даниэль остался, а Синявский уехал, раздался вопрос: └Почему?” Кто-то ответил: └Даниэль остался, потому что он — западник, Синявский эмигрировал, потому что он — славянофил”. Вот наш контекст”.
Павел Святенков. В поисках утраченной крыши. — “АПН”, 2007, 1 июля <http://www.apn.ru>.
“Суверенная демократия — это попытка объяснить захват нефти и газа через └Бердяева””.
Ольга Седакова. Михаил Викторович Панов. Последняя встреча. — “TextOnly”, 2007, № 22 <http://textonly.ru>.
“Михаил Викторович любил формалистов, а структурную школу, тогда восходящую, считал их плохим продолжением. Структуры и уровни казались ему слишком жесткими и тусклыми, ему недоставало в них парадокса, игры. Ю. М. Лотман в поздних работах думал о внеструктурном начале, называя его └взрыв”: по Панову, живое строение, форма (языка ли, стиха, традиции) и состояла из взрывов. Не └норма” и └сдвиги” — а живой порядок скачков, взрывов, близость далековатостей. В ту нашу последнюю встречу он приглашал меня в задуманную им для школьников └Энциклопедию юного филолога” — написать о Маяковском! Именно потому, что знал, как это мне далеко. В таких случаях и высекается искра, говорил он. А о Мандельштаме — ну понятно, что Вы будете писать о Мандельштаме”.
Ирина Сиротинская. [Интервью] Беседу вел Олег Дусаев. — “The New Times” (“Новое время”), 2007, № 19, 18 июня <http://www.newtimes.ru>.
“Я была еще молода и, конечно, глупа… У меня было трое детей, любимый муж. Это всегда раздражало Варлама [Шаламова]. Он считал, что я трачу свою одаренную натуру (как он говорил) на семью. Не уставал проповедовать фалангу Фурье, где стариков и детей всецело опекает государство. └Ни у одного поколения нет долга перед другим! — яростно размахивая руками, утверждал он. — Родился ребенок — в детский дом его!”…
Варлам говорил, что я подарила ему десять лет жизни. И самые счастливые годы (это и в письмах есть) ему подарила я, так он считал. В общем — это дорогого стоит. Потом мне стала просто непосильна эта ноша. Я становилась старше, появились другие проблемы — дом, детям надо было уделять больше внимания… Видите ли, муж меня тоже очень любил, вот в чем дело. И между двумя людьми существовать очень трудно. Муж за несколько дней до смерти обнял меня и сказал: └Я тебя люблю еще больше, чем в молодости”. Оба они любили меня, и я каждого любила по-своему. Вот сейчас мне кажется, что я мужа больше любила, а тогда казалось, что Варлама Тихоновича… Жизнь на две семьи неизбежно создает тяжелую раздвоенность. Очень тяжелую! Я должна сказать, что оставила Варлама Тихоновича, потому что больше просто не могла выносить этого. Я по природе своей моногамна”.
См. также: Владимир Березин, “Судьба человека” — “Книжное обозрение”, 2007, № 27-28 <http://www.knigoboz.ru>.
“Советский Союз — нечто непрерывное, от него невозможно уйти”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2007, № 135, 26 июля <http://www.gzt.ru>.
Говорит прозаик Михаил Елизаров: “Я сам родом из провинции и очень ее люблю. Она печальна и прекрасна. Ее населяют очень хорошие, интересные люди. Они полны героизма. Они могут самозабвенно бухать, но и самозабвенно сражаться, если им дать смысл. А сейчас смысла нет, и они самозабвенно убивают себя. Но если им подарить возможность делать что-то другое, то они будут это делать замечательно. А столичный человек мне просто не знаком, а я не пишу про то, чего не знаю. Я уверен, что судьбу каких-то глобальных вещей решают маленькие люди. Их можно представить себе как маленьких демиургов. В каком-то крошечном городе беседуют дворники — и как они захотят, так и будет. Все зависит от них, просто они об этом не знают или забыли. Для меня существуют небесный Ивано-Франковск и небесный Харьков. <…> После шести лет пребывания в Германии я могу с горечью констатировать, что не появилось ни одной темы, которую я мог бы воплотить в художественном тексте. Эссе о Германии или о Берлине, которые я писал на заказ, — это была другая, журналистская работа. А так я разрабатывал старые запасы, которые привез из Харькова. Германия для меня не плодоносная почва. Это одна из причин, по которым я бы не хотел там оставаться”.
См. также: “Россия и русские должны понять: они никому не нужны, кроме самих себя”, — говорит Михаил Елизаров в беседе с Константином Рылевым (“Жрец советской магии” — “Взгляд”, 2007, 25 июля <http://www.vz.ru>). А также: “Моя переводчица-немка сказала, что роман └Pasternak” — это шовинистическо-фашистский текст. └Pasternak” настолько расстроил немцев, что больше они моего ничего не переводят”.
Марина Тарковская. [Интервью] Беседу вел Олег Дусаев. — “The New Times” (“Новое время”), 2007, № 20, 25 июня.
“Отец и Андрей были похожи и каким-то эгоизмом. Творческий человек прежде всего эгоист. Это потом понятно, что его творчество необходимо большому кругу людей, а для семейной жизни он абсолютно не годится, такой человек… Он погружен в себя, в творческий процесс, который его не отпускает. И когда надо из него вырываться и выходить на поверхность, для него это драма. Для Андрея пойти купить хлеба было трудно. И папа таким же был. Он мог сидеть всю ночь писать, а на маму лег весь ужасающий быт — до войны и после нее. Папа был, в общем, небожителем, и Андрей был таким же”.
“Я не могу сказать, что он [отец] был ловеласом. В его жизни были серьезные увлечения, что нашло отражение в его лирике. Это были редкие, но очень серьезные чувства. Может быть, в молодости это происходило чаще, но он был очень красив, и прежде всего дамы им увлекались. (Смеется.) Но если уж он влюблялся — то же самое, кстати, и с Андреем, — то это было какой-то катастрофой. Все было подчинено чувству. Безоглядному, делающему несчастными других людей. Уже во второй половине жизни несколько успокоилась его душа, и я видела его лицо, когда он разговаривал с мамой. Папа ощущал вину перед ней… Но было понятно, что склеить уже ничего невозможно”.
Сергей Цыркун. Код Гайдара: автопортрет в багровых тонах. — “Искусство кино”, 2007, № 1.
“В 1937 году alter ego Аркадия Гайдара появился на страницах └Судьбы барабанщика”: Автопортрет в повести присутствует неявно. Повествование ведется от имени подростка Сергея Щербачева (потом в фильме он стал Баташовым), не имеющего с автором никаких общих черт. Ибо тот хотел в этом произведении взглянуть на себя со стороны…”
И это, считает Сергей Цыркун, — таинственный дядя. Лжец, злодей, шпион. “<…> пожалуй, единственный случай в творчестве Гайдара, когда один из центральных персонажей остается безымянным”.
“Через 2-3 поколения нужно менять научную парадигму”. Беседу вел Александр Кобринский. — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 3 июля <http://www.polit.ru/lectures>.
Говорит филолог Александр Долинин: “<…> конечно, основные достижения классической пушкинистики академического типа так или иначе были связаны как раз с изучением текстов в разных редакциях, подготовкой этих текстов для издания. Правда, с этим же были связаны и ее недостатки. Ею ставилась задача, на мой взгляд, утопическая и невыполнимая — вычленение из всего корпуса рукописей некоторого количества так называемых └дефинитивных текстов”. Это зачастую приводило к тому, что с помощью различных конъектур, домыслов и других манипуляций из черновых незавершенных текстов вычленялись вполне законченные и даже иногда очень хорошие стихотворения, которых тем не менее Пушкин никогда не писал, в голове не держал, а если бы прочитал, то во многих случаях мог бы просто удивиться”.
“Кроме петербургской пушкинистики есть еще и московская. Это слабая, идеологически окрашенная пушкинистика. Она пытается следовать традициям русских религиозных философов первой половины XX века, но мне, например, это совершенно не интересно. Я не разделяю идеологические установки этой школы, и поэтому то, что они пишут о Пушкине, кажется мне неубедительным”.
Игорь Шевелев. Проект “Пригов”. Памяти художника, поэта, теоретика современного авангарда. — “Московские новости”, 2007, № 28, 20 июля.
Говорит Дмитрий Пригов: “Современное искусство, в отличие от мнения большинства людей, это не работа с какими-то современными техниками, с медиа. Современное искусство — это преобладание художнического поведения. Они быстро становятся художественным промыслом, которым может промышлять кто угодно. Художник движется дальше, это заряд чистой художественной энергии. В современном искусстве он более визуален, чем вербален, он не может быть выражен словами. Придя на выставку, вы должны смотреть не на картины, а на то, что делает художник. <…> Да, проект └Дмитрий Александрович Пригов” — прежде всего поведенческий. Он отделен от всех родов моей деятельности. Например, рисунок относится к традиционному искусству, авторы contemporary art каждый день не рисуют как проклятые. Для меня же это нудное рисование — поведение традиционного художника. А в другой деятельности я работаю как художники contemporary art. <…> Да, люди, любящие традиционное искусство, принимают мою графику, но когда я ору или вою в sound-перформансе, воспринимают это как идиотизм. А люди авангардные и радикальные пожимают плечами, когда смотрят мои рисунки: зачем это делать? Но мой профессионализм в поле contemporary art — это четкое понимание, с кем ты в данный момент соотносишься и работаешь, определение границ и взаимоотношений. Осмысленное стояние на своем месте и есть профессиональное достоинство художника”.
Баян Ширянов. Землян готовят к встрече. — “Взгляд”, 2007, 26 июля <http://www.vz.ru>.
“<…> процесс привыкания к инопланетянам запущен уже очень давно и прекрасно претворяется в жизнь. Проводят его комиксы, компьютерные игры, мультики и фильмы. Ведь кто более всего восприимчив к информации, которая считается фантастической? Дети и подростки. Детям — мультики про покемонов, подросткам — фильмы про звездный десант. Но и тут не все так просто. На самом деле имеется словно бы несколько противоборствующих на инопланетно-пропагандистском поприще команд влияния”.
“…Я против тех, кто губит нашу страну”. Беседовала Елена Сапрыкина. — “Литературная газета”, 2007, № 27, 4 — 10 июля <http://www.lgz.ru>.
Говорит Наталья Корниенко (член-корреспондент РАН, заведующая Отделом новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья ИМЛИ им. А. М. Горького, руководитель группы Собрания сочинений Андрея Платонова): “Сегодня опубликованы увесистые тома (10 книг) сводок ГПУ 1920-х годов, рассказывающие, что и как думал народ о политических реформах первого советского десятилетия. Говорю об уникальном издании └Совершенно секретно”, подготовленном институтами Российской академии наук. Я к ним постоянно обращаюсь в своей филологической работе. Особенно при комментировании текстов Платонова, чьи символические образы и сюжеты рождены реальной действительностью, которой мы зачастую просто не знаем, ибо привыкли оперировать общим политическим масштабом, а он писал массовую жизнь в ее мельчайших подробностях и деталях”.
Составитель Андрей Василевский.
“Арион”, “Бельские просторы”, “Библиофилы России”, “Вертикаль”,
“Вопросы истории”, “Вышгород”, “Гипертекст”, “Город”
Алексей Алехин. Простое сложное. — “Арион”, 2007, № 2 <http://www.arion.ru>.
О поэзии Владимира Салимона.
“Думаю, тут мы имеем дело с довольно редким не только в русской, но и вообще в поэзии явлением. С индивидуальной устойчивой поэтической формой.
Владимиру Салимону посчастливилось найти такую форму — емкую и абсолютно адекватную своему творческому я. Одновременно и жесткую, и гибкую, позволяющую и почти мгновенно отливать в нее поэтическое впечатление (с чего всегда начинается работа поэта), и варьировать, множить, не повторяясь, при решении конкретной поэтической задачи. Ближайшее приходящее на ум сопоставление — сонет (тоже форма весьма продуктивная!). Хотя, конечно, в нашем случае мы имеем дело с куда менее строго регламентированным в └арифметическом” смысле строением стихотворения — но почти столь же устойчивым по внутренней архитектонике. Принципиальное отличие в том, что этим изобретением вряд ли кто еще сумеет воспользоваться: в нем запечатлена не столько структура развертывания образа, сколько непосредственно тембр голоса, его интонация. Та самая, которая └в стихотворении” является └свидетельством душевной деятельности” (Бродский). В этой форме отразилась личная интонация Салимона. Она не подойдет другому”.
Инна Барыкина. Благотворительные премии Императорской Академии наук. — “Вопросы литературы”, 2007, № 7 <http://magazines.russ.ru/voplit>.
Демидовские, Уваровские, Аракчеевские премии. Весьма полезное чтение для тех, кто живо интересуется утверждением и развитием института премий (в частности, литературных) — в наше время.
Надежда Горлова. Впечатления. — “Вертикаль”, Нижний Новгород, 2007, вып. 19.
“Современная маргинальная литература — Баян Ширянов, Михаил Елизаров, молодые авторы ерофеевской антологии └Время рожать”, книжной серии └Дети Зебры” и пр. — являет прямое, хотя и рецессивное, продолжение темы └маленького человека”. Раньше он был └маленьким” из-за социального угнетения (буквописец Башмачкин), а теперь он таков из-за психических отклонений, из-за того, что извращенец и моральный урод, то есть из-за угнетения психики катящимся к концу миром. Прежний └маленький” был прежде унижен и оскорблен, а потом уже несколько недостаточен рассудком, а нынешний, может, и не унижен так наглядно, зато очевидно обезумел под лавиной поедающей мозги информации. Прежний маленький был прежде жалок, а потом смешон, а нынешний наоборот, поскольку кто ж — не он? А механизм самоиронии в общественном сознании запущен. Что не иронично, то не актуально, пафос отдыхает, учимся улыбаться в лицо врагу, понимая, что каждый сам себе враг. Этой ситуации нет там, где нравственное здоровье контролируется с помощью внешнего эталона, будь то Церковь или социализм. Когда же оно не контролируется никакими идеями, поддерживаемыми известным аппаратом насилия, включается механизм самосохранения, надевается бронежилет цинизма и появляется самоирония, что и произошло у нас в 90-е и отразилось в той российской прозе, которую чаще всего сопрягают со словом └постмодернизм”. Верующий не смеется над своими чувствами, поскольку они для него святы, над своей жизнью, поскольку она подчинена высшей цели. <…> А вот возвращающийся ныне реализм — └новый реализм” с его └новой искренностью” — это уже реакция. Защитная ирония так надоела, что появилась потребность с ней бороться, расклевать ее скорлупу изнутри и растоптать ее. В литературе это выразилось в появлении прозы от лица самого Башмачкина, — он заговорил. Исповедь убогого, распутника(цы), закомплексованного и прочих скорбных. Над ними └издевались” иронисты-постмодернисты, и вот они сами взялись за перо, чтобы написать о себе в масштабе └один к одному” и очень серьезно, очень искренно. Но рассчитывает исповедующийся Пьеро не на сочувствие и сострадание читателя, как мог бы Макар Девушкин, а на интерес к своему рассказу как рассказу └героическому”. <…> Нарциссизм как компенсация за унижение. На миру и позор красен. Таковы └маленькие люди” современной прозы. Рыжий и белый”.
Многие полуразмытые части этого социофилософского пассажа, опубликованного маленьким высокодержавным изданием, вызывают лично у меня и сочувствие и понимание.
Игорь Григорьев. Мое чтение. — “Библиофилы России” (альманах), 2007, том IV.
Записки особого типа читателя-библиофила: выписки, вырезки, читательский дневник, подсчет собственных помет на прочитанных книгах и даже разработка особой формулы “коэффициента читательского интереса” — к самому себе же и применяемая. Тут, помимо описания личной библиотеки, приводятся выработанные в течение восьмидесятилетнего (!) читательского опыта, представьте себе, “основные итоги и принципы” этого дела. В настоящих мемуарных записках речь идет об исключительно художественной и исторической литературе, но есть тут и такой примечательный абзац: “Литературу, нужную для разработки какой-либо темы по моей профессии инженера-стандартизатора (курсив мой. — П. К.) или по моим интересам, я подбирал по библиографиям и ранжировал по значению, но эту тему в данной работе я не затрагиваю”.
Николай Евдокимов. “В пространстве времени быстротекущем…” — “Бельские просторы”, 2007, № 7 (104) <http://www.hrono.ru/proekty/belski>.
Вот, открыл для себя хорошего прозаика. Легкая рука, меткий глаз — все, как говорится, при нем, “авторе повестей и романов” (многие из которых, оказывается, экранизированы), да еще и родившемся в 1922 году. Читая эту вещь, начал догадываться, что передо мной сказ, вернее, сказка, — так оно и оказалось. На нескольких журнальных страничках проживаются долгие, полные событиями жизни, вычерчиваются линии судеб отца и сына, случаются любови и предательства, сталины и лагеря, снятся сны, приходят смерти. И — никакого захлеба, скомканности, конспекта. Закончив читать, руками разведешь: и как это на столь малом пространстве так много всего случилось? И каким образом пожилой уроженец местечка Бобр Купрянского района Минской губернии удерживает в себе столько любви и добра к героям? Кстати, последний раз удивление от подобного обхождения с пространством и временем я ощущал, когда, уж не знаю — в “сколькотысячный раз”, смотрел “Ежика в тумане” — вместе со своими детьми, которые, в свою очередь, следят за норштейновским героем не менее раза в неделю.
Сергей Жарков. [Стихотворение]. — “Арион”, 2007, № 2.
Ночь
это день
с закрытыми глазами.
Леонид Костюков. Прочь от Бальмонта. — “Арион”, 2007, № 2.
“Чтобы тебя услышали, надо звучать иначе, чем фон. Роль фона играет регулярная поэзия, поэзия по умолчанию. Хотя проблема выходит за рамки искусства.
Анна Каренина не слышит мужа, пока тот не совершает речевую ошибку. Правда просвечивает сквозь оговорки, опечатки — сошлемся на Фрейда и Набокова. Или все на того же Пушкина: └Без грамматической ошибки / Я русской речи не люблю””.
Упырь Лихой. Как выжить, или Дискуссия о современной русской литературе. — “Гипертекст”, Уфа, 2007, № 7 <http://hypertext.net.ru>.
Уж и не знаю, как “алфавитить” этого энергично-провокативного “шиша небрянского”, про которого я понял лишь, что он — педагог по профессии и активный интернетчик-“жэжэист”. Ладно, пусть будет на “Л”.
“Глупо думать, что современный читатель хочет покупать макулатуру. Он хочет купить интересную, достаточно умную книгу, которую ему будет приятно прочитать в свободное время. Да, это представитель того самого └среднего класса”, потребитель └миддл-литературы”. А что ему еще потреблять? Достоевский мертв (└протестую, Достоевский бессмертен!” — П. К.). С какой стати тридцатилетний менеджер обязан перечитывать программу средней школы? Повторяю, он никому ничего не обязан. Он действует согласно своему вкусу и своим интересам. А Интернет как раз и формирует независимость мышления. Интернет восстанавливает нормальную ситуацию, при которой спрос формирует предложение. <…>”
…Дальше тут объясняют, почему популярен, например, “сетевой автор Сергей Минаев” (кстати, не только сетевой)… Что он-де хороший пиар-менеджер. А то мы не понимаем.
Вот, любопытное: “Я не буду касаться в этой статье стилистических и жанровых особенностей сетевой литературы — это сложное и многообразное явление, которое заслуживает по крайней мере отдельной статьи, не говоря уже о монографии. Назову здесь ее основные признаки: актуальность, занимательность, оригинальность формы, нетривиальность содержания и ярко выраженная └прозападная” ориентация”.
Далее и до конца наш прогрессивный Упырь бодро пишет об обреченности всего, что не сетевое, то есть об ожидаемой смерти более или менее “традиционной прозы” (он называет ее “элитарной”) и, вестимо, “толстых журналов”. “Нередко, просматривая очередной журнальный текст, я ловлю себя на мысли, что в нем, кроме этого крепкого └бунинского” стиля, ничего и нет. Современная └элитарная” русская литература представляется мне самым настоящим болотом, в котором завязли несколько тысяч непризнанных авторов. Они медленно уходят на дно, стараясь сделать хорошую мину при плохой игре. А магистраль, та самая └миддл-литература”, проходит мимо них. И на самом деле ничто не мешает тонущим авторам выбраться на поверхность, перенять опыт тех самых, успешно продаваемых. Ну, может быть, кроме их собственного └хорошего вкуса””.
Забавно, что г-н Лихой вместо того, чтобы “в свободное время” следить за успешной магистралью и радоваться авторам, “желающим сделать свои тексты более удобными для восприятия”, просматривает, как он неосторожно оговорился, очередные журнальные тексты. Уж не лежит ли у него самого под подушкой томик Бунина?
Михаил Любавин. А. И. Тиняков — В. П. Буренину: маленький штрих к биографиям двух изгоев на фоне довольно обширной картины эпохи. — “Библиофилы России” (альманах), 2007, том IV.
Описан сборник статей Тютчева, составленный в 1922 году одним известным “ренегатом” (неприятным литератором Тиняковым, тем самым, что писал для левых и правых, что в голодные 20-е годы сидел на улицах с картонкой “Подайте бывшему поэту”) и любовно надписанный другому известному “ренегату”-суворинцу. Приводится, в частности, примечательное стихотворение этого человека, которого Ходасевич назвал в своем “Некрополе” “паразитом не в бранном, а в точном смысле слова”.
Удивительно и то, что оно сохранилось, и то, что Александр Тиняков незаметно ушел из жизни в 1934 году без помощи ОГПУ, помер своею собственной смертью. Стишок же его, написанный примерно в 1926 году, таков: “Чичерин растерян, и Сталин печален, / Осталась от партии куча развалин, / Стеклова убрали, Зиновьев похерен. / И Троцкий, мерзавец, молчит, лицемерен. / И Крупская смотрит, нахохлившись, чортом, / И заняты все комсомолки абортом, / И Ленин недвижно лежит в мавзолее, / И чувствует Рыков веревку на шее”.
Андрей Минеев. Степные реки. — “Город”, Тольятти, 2007, № 17.
Как и предыдущий, 16-й номер, эту журнальную книжку открывает 31-летний прозаик, недавно вернувшийся из столицы в Тольятти. Судя по всему, сегодняшняя гордость издания.
После однояйцевой повести о жизни съемочной группы (см. № 16, “Конец фильма”) перед нами сочинение о повседневной армейской жизни. Сто шестьдесят страниц бесчеловечности, мегатонны “чернухи” и стёба (частенько притянутого сюда за уши). Словом, обычная человеческая грязь и пустота — не без щегольства-мастерства преображенная в довольно яркую, но совершенно повисающую в воздухе прозу. Я так и не понял, чем подпитывает себя молодой автор, так скрупулезно, смачно и зримо описывающий (и придумывающий) жизнь, в которой нет и не может быть места хоть тени любви, все это бесконечное, почти уютное садомазохистское скотство. Кажется, попроси его редактор “долить” еще страниц сорок “жести”, — он это сделает без всякой натуги и не менее виртуозно — тщательно прописывая диалоги и гэги.
В сторону: может, я и не прав, но, по-моему, г-н Минеев любит писателя Сергея Довлатова (в частности, “Зону”) и внимательно следит за веяньями в сопричастной ему “молодой прозе”.
А еще и в том и в другом минеевском сочинении меня заинтересовала фигура главного героя: он, видите ли, такое же ничтожество, как и все остальные, но гадит… как-то поаккуратнее, что ли. “По-онегински”, “по-чайльд-гарольдски”. Несколько утомленно и с узнаваемой обреченной печалью. Очевидно, представляет “новую искренность потерянного поколения”.
Да, совсем забыл: поэтическая — мужеска пола, конечно, — нива “Города”, как всегда, в массе своей колосится заплесневелой афористичной брутальностью, надоедливым плоскошуточным провинциальным эпатажем и пошлым пафосом.
Вот, например, как заканчивается стихотворное сочинение “Совет несчастливому человеку” Владислава Южакова: “<…> Для чего тебе жизнь безвольная? / Сам подумай, ну на хера?! / Вот веревка, вот мыло └Хвойное”. / Не томи нас, дружок. Пора” (№ 16). Вот, как всегда, тарабанит свою (он, вероятно, думает, “актуальную”) “сатиру” Алексей В. Алексеев: “У церковной ограды разливается смех, / Пролетарии рады, ибо выпить не грех. / Крикнет черная птица над протухшим желе. / И священник примчится на своем └шевроле”. // Он приветствует массы, источая парфюм, / И торчит из-под рясы от └Армани” костюм. / И никто не решится в этот тихий приход / Запустить экзорциста, как козла в огород” (№ 17, “Медвежья пасха”).
Видите, как бойко тут пишут в рифму. Так что не говорите, уважаемые гости столицы, что мы вас не замечаем, не знаем, как вы подкованы и просвещены, не живем с вами общей болью. “Пей и пой, пропадай, забулдыга. / Хер с тобой и со мною, пойми: / Наша жизнь — беспонтовая книга. / Подними ж свой стакан, подними! // Горько выпей и выкури └Приму”, / В телевизор харкни голубой. / На развалинах третьего Рима / Мы вот так прозябаем с тобой” (Владимир Мисюк). Это — из стихотворения с посвящением “памяти Б.Б.Р.”. Не о Борисе ли Рыжем сей страстный мировоззренческий надрыв?
Михаил Сеславинский. “Я мысленно вхожу в Ваш кабинет…”. — “Библиофилы России” (альманах), 2007, том IV.
Весьма откровенно о своих книжных и рукописных сокровищах рассказывает московский библиофил и коллекционер, хорошо известный просвещенному и интересующемуся политикой социуму как руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. От списка книг с автографами в личной библиотеке автора мемуарного очерка у меня, по правде сказать, просто голова закружилась, впрочем, М. С. и сам называет этот перечень “великолепной симфонией”. Есть и об отдельной “гордости моей библиотеки” — собрании автографов И. А. Бунина: “более 20 книг с дарственными и владельческими надписями и более 40 писем, а также письма к нему и о нем писателей из бунинского окружения. Часть этих изданий уже описаны и воспроизведены, но целостное описание собрания еще ждет своего часа”.
“Ты один мне опора и поддержка…”. Круглый стол в школе. — “Бельские просторы”, Башкортостан, 2007, № 5 (102).
Уфимские учителя разговаривают “о наболевшем” в связи с объявленным годом русского языка. Впечатление грустное, надежд — немного. И вот в самом конце: “А. Козлова [преподаватель 39-го лицея в Уфе]: └Мы живем в сложном, порой беспощадном мире. Часто приходят выпускники и говорят: мы ▒там▒ никому не нужны и не интересны. Школа — это было последнее место, где нами занимались, за нас переживали””.
Евгения Чигарева. Музыка тишины. — “Вышгород”, Таллинн, 2007, № 3-4.
О сложных и неоднозначных явлениях “звучащей тишины”, “неслышимой музыки”, незаписанных произведениях. В основе очерка — доклад известного музыковеда и филолога на XVI Международной конференции памяти протоиерея Александра Меня “Религия и культура”, состоявшейся в начале года. Доклад назывался “Музыка, тишина, молчание, молитва”.
Составитель Павел Крючков.
ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”
Октябрь
15 лет назад — в № 10, 11, 12 за 1992 год напечатана первая книга романа Виктора Астафьева “Прокляты и убиты”.
70 лет назад — в № 10 за 1937 год напечатан роман Ал. Малышкина “Люди из захолустья”.