стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2006
Цветкова Анна Николаевна родилась 12 августа 1983 года. Закончила Центральную музыкальную школу при консерватории. Учится на пятом курсе факультета журналистики МГУ (кафедра литературно-художественной критики). Публиковалась в альманахах “Илья” и “Ступени” (2003). Участник Форума молодых писателей в Липках, вошла в шорт-лист премии “Дебют” в номинации поэзия (2004). Живет в поселке Луговая Московской области. В нашем журнале печатается впервые.
* *
*
Так хотелось тихо куда-то вверх
На одном из земных ветров
Прошептать: “Спасибо за этот снег
И за временный этот кров”.
И уютно в тапочках, и в окне
Есть и улицы, и огни.
Вечерами звезды летят к земле,
А земля — замирая — к ним.
И желаний столько под звездопад
Торопилась я загадать,
Что забыла — стоит ли и когда
Мне чего-нибудь ожидать.
И все ярче вечером был закат,
И все тише — издалека —
“Не спеши, не надо, печальный брат”…
“Вспоминай обо мне, сестра”…
* *
*
Прибьет куда-нибудь, прибьет
Волной, водой
К пустынной линии
Береговой,
Что листик папоротника, дерева сухого.
И толща неба надо мной
Плывет, течет куда-то, словно
Безостановочный прибой.
А мне — незлому человеку — все
Одно!
Ах, чувствовать бы только дно
Песчаное и безутешно
Вздыхать — зачем все так заведено?
Прожив немного — худо-бедно, грешно, —
Глядишь в окно,
А там так снежно все, так смежно, так легко.
* *
*
Никогда не жалела —
Ни о чем-то, потраченном зря,
Ни о чем-то забытом. Твердила себе упрямо,
Что на всякие вещи найдется своя непростая судьба,
Что печалимся, беспокоимся зря мы.
И идут друг за другом, рукой раздвигая кусты,
То ли дни, то ли люди, которые были, и мнится —
Ничего нет верней их движения из темноты
В темноту. Словно древний божественный принцип,
Словно древняя клятва неведенья — молча идти,
Пригибаясь к земле, как травинки от сильного ветра,
И в какую-то новую жизнь забредать по пути,
И из жизни другой уходить незаметно.
* *
*
Оказалось, всерьез все это — домики серые, безобразные,
Снегом затопленная опушка, пара-тройка сухих стволов
Липовых да березовых — хватит уже на январь наводить напраслину,
Говорить, что пасмурно, что не всякий теперь готов.
Зимнее время — по-настоящему — пустое, зимнее,
Снега на половину окна, цыпки, трещины на руках,
Воспаленный взгляд от белого, невыносимого,
Небо с набрякшими снежными облаками — и думаешь: как же так?
Столько раз уже приходил — и было все заперто наглухо,
А теперь калитка болтается, поскрипывает на ветру
Да крючок железный гремит — а мне будто бы кто-то на ухо
Наступил или — боязно. Переминаюсь с ноги на ногу, порываюсь —
и не могу,
Не могу… Там архангел серьезный, под телогрейку запрятав крылья,
Расчищает дорожку деревянной лопатой, а другой — в кормушку
для мелких птиц
Подсыпает пшено. Вот они — самые зимние, правильные, простые
Вещи, на которых все держится. Ни тебе Апокалипсиса, ни пылающих
колесниц.
Так что коли вечер уж — то темно-синий, с проседью
Перламутровых звезд над крышами, с рогаликом месяца — в тишине
У стола на кухне пристроиться, задаваться космическими вопросами,
Вглядываться сквозь заросли растений диковинных на стекле.
Только — не разобраться мне, не обученной ихней азбуке, — лучше бы
Прочитать что-нибудь из Достоевского снова, всполошиться душой,
Посочувствовать тихо, жизнь растратить на призрачное, ненужное,
А потом махнуть кому-то в грядущее — “Бог с тобой!”.
* *
*
Окликнешь, рукой махнешь,
И временный с небес
Снежок просыплется. Прохладной тканью
Прикроет лес,
Прикроет до будущих времен овраг,
Скрипучий мостик в три доски — и ветки
Орешника, к земле пригнувшись, — спят.
А ты стоишь разинув рот, ответа
Ждешь, теребишь брезентовый рукав
И будто бы оглох от жизни.
И что перед тобой — метель, пурга?
Деревья-заговорщики темнеют?
И шепчешь хриплым голосом “держись” мне,
И я не смею
Ослушаться и говорю “да, да”.
Привыкну, может быть. Потом привыкну
Владеть набором чувств,
Во время погружаться с головой, выныривать
В далеком прошлом, отплевываясь от воды.
Там все по-прежнему.
Отец подарит мне часы на день рожденья,
А во дворе рябиновый засохший куст
От снега надорвется.
И я — я снова удивлюсь,
Как хрупко все и ненадежно,
Как тихо проникают в дом
Простые односложные слова.
И ты их произносишь шепотом.
Чуть различимо.
И щели задувает сквозняком
Ветро-вращения, жизне-вращения
В прохладном, тихом, нежно-голубом.
* *
*
Никому не завидую. Будет — как Бог подаст,
как решит.
Скажет: дождь — значит, дождь в зарослях боярышниковых зашумит,
заиграет с листьями, распугивая воробьев
и друид — подставляй ладони только
под сентябрьские струи.
А закинешь голову — сколько же, Боже мой,
облаков — темно-серых, свинцовых, как легки
их одежды, как платьев воздушный крой
прост — и рукав что река прозрачная вдоль руки.
И просить не стану. Мне вдоволь бы поглядеть,
постоять вблизи, а то — и густой травой,
чешуею рыбьей, плавниками, жабрами обрасти
и струиться в реках вместе с немой водой.
* *
*
Говорят, в человеке есть тонкая вязь времен,
и родись не теперь, а через десяток лет —
все равно рыба будет в нем плавником
рассекать нежно-жемчужный свет.
А потом — погляди наверх. Серые облака
те же самые, и сугробы, и дворник — Петр или Андрей.
Лучше его никто не знает — Земля кругла,
и ничто подолгу не задерживается на ней.
Мамы с колясками, словно на водопой,
по аллее тянутся и через каждый палеозойный миг
проверяют украдкой, спит ли малыш, — и строй
погремушек у изголовья розового гремит.
А ребенок? Ребенку игрушки нужны, мультфильм,
в зоопарк отправиться на праздник и выходной —
вот он, незамысловатый закон любви:
сразу после работы идти домой.
Да, домой. Там за окнами сыплется крупный снег,
Новый год скоро — судя по календарю,
и не я, но другой, искренний человек
шепчет, глядя в окно, тихо “благодарю”.