стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2005
Рецептер Владимир Эммануилович родился в 1935 году. Поэт, прозаик, актер. С 1992 года художественный руководитель Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге. Автор многих книг стихов и прозы.
Летчик
Он исполнил приказ и присягу
и нажал на гашетки — огонь! —
и воздушную сбил колымагу,
угодив ей под хвост, а не в бронь.
Да какая броня в толстобрюхом,
залетевшем за нашу черту?
Может, штурман чесался за ухом
и в маршрутку уперся не ту?
Ну а может, “правдисты” и правы,
был на “боинге” хитрый шпион,
делал фотки счастливой державы,
посягнув на чужой небосклон?..
Офицер породнился с приказом,
офицера присяга вела,
ну а Рейган нас грязью обмазал,
мол, Россия — “империя зла”.
…Он связался с полком. Командиры,
так и так, позвонили в штабарм,
а штабисты, обдернув мундиры,
сняли трубку кремлевских казарм.
Вон откуда приказ, понимаешь!
Лишь потом до пилота дошло,
что живешь и полжизни не знаешь,
до чего доведет ремесло.
Вот и все.
Не участвуем в споре
с затонувшей советской страной.
Он отправил в Охотское море
двести семьдесят душ без одной.
Ну и что, если куклы и дети?
Он не знал!..
А приказ есть приказ.
Но с тех пор все искал на буфете,
Чем залить стекленеющий глаз.
…Не клянем. Не зовем срамотищей.
Не летим на всемирный разбор.
Ну а летчик на пенсии нищей
крестит лоб на Всехсвятский собор.
* *
*
Все — в лес и грибы собирают,
и сушат, и жарят, и — в суп,
а те нашу жадность прощают:
“Кормись, человек-душегуб;
живи нашей ласковой плотью,
лови этот запах, как зверь!”
И вдруг оглянись на болоте:
“Число-то какое теперь?
Да это же — Преображенье!..”
Нетвердая память жива.
И в лес проникает свеченье —
нетварная суть торжества.
И жизни волшебная форма
музбыку подскажет уму.
И вновь от подножного корма
вернешься к себе самому.
Цапля на озере Маленец
Дожди нестойкие, грибные.
Деньки двусмысленно сквозные.
Пойдешь за строчкой — гриб мелькнет,
а по грибы — поднимешь строчку…
Раскрутишь эту заморочку,
и отпуск потишку пройдет,
жара забудется… И только
одна по лету неустойка,
что цапли нет и негде быть
той, хворой, что ни влет, ни пехом
от Маленца… Последним вздохом
тебя хотела приструнить,
а ты не понял… То лягушку,
то гусеничку, то, как кружку,
ладонь с водицей подносил.
А та косила красным оком,
блуждая в дальнем и высоком,
а есть и пить — уже без сил…
О чем скучала на исходе?..
И нашей матери-природе
зачем никак ее не жаль?..
Над Маленцом летают братья,
а этой — приговор изъятья,
вон из гнезда, и вся печаль!
За что зверье жалеем круче,
чем человека?.. Низко тучи
над местом гибели и дождь.
Но не скорбит по ней округа.
…И ты, московская подруга,
печали не ждала…
балетной лебедью…
нашла, проведав приговор.
Ты мне велела здесь остаться,
своим горбом не поступаться,
но помнить дождевой простор…
Уйду на озеро Кучане;
на мокрое его молчанье,
на свежую его тоску.
А там и радуга повиснет,
и вновь меня любовь притиснет
к той цапле, к красному глазку.