(составители Андрей Василевский, Павел Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 8, 2005
“АПН”, “Вестник культуры”, “Время новостей”, “Вышгород”, “Газета”, “Газета.Ru”,
“Грани”, “Гуманитарный экологический журнал”, “GlobalRus.ru”,
“Двадцать два” (“22”), “День и ночь”, “День литературы”, “Завтра”,
“Знание — сила”, “Иностранная литература”, “Интеллектуальная Россия”,
“Искусство кино”, “Итоги”, “Книжное обозрение”, “Красный”, “Лебедь”,
“Литературная газета”, “Москва”, “Московские новости”,
“Народ Книги в мире книг”, “Наш современник”, “НГ Ex libris”, “Нева”,
“Неволя”, “Нестор”, “Новая газета”, “Новая Юность”, “Новое время”,
“Новые Известия”, “ПОЛИТ.РУ”, “Посев”, “Российская газета”,
“Русский Журнал”, “Топос”, “Урал”, “Что читать?”
Архимандрит Августин (Никитин). Ислам в Северной Европе. — “Посев”, 2005, № 4 <http://posev.ru>.
Швеция. Норвегия. Финляндия. Дания. Бельгия. “Европа выбрала странный путь размывания своей самости (идентичности) <…>”.
Автор — это садовник собственного романа. Беседу вел Михаил Осин. — “Российская газета”, 2005, 14 мая <http://www.rg.ru>.
Говорит Виктор Пелевин: “Нет, я не считаю своей функцией воспитание читателя — этим должны заниматься телевидение и прокуратура. Мне ближе территория, свободная от философии. Философ — это просто юрист, оперирующий абстрактными смыслами. Философский дискурс, в котором выдвигаются аргументы и контраргументы, кажется мне верхом нелепости — словно решение важнейших вопросов о природе человеческого существования может произойти в судебном зале во время юридического разбирательства, где смыслы рассматриваются как нечто объективное. <…> Мне ни разу не удавалось написать ту книгу, которую я хотел. Как же я могу ответить на вопрос, почему она такая, а не другая?”
См. также: Дмитрий Полищук, “И крутится сознание, как лопасть” — “Новый мир”, 2005, № 5.
Александр Агеев. Победа for sale. — “Газета”, 2005, 4 мая <http://www.gzt.ru>.
“Долго живу, поэтому помню и 20-летие, и 30-летие, и 40-летие, и 50-летие Победы. Глупостей много было каждый раз, но такого количества попсы, которую пустили покормиться на пролитой предками крови, что-то не помню. Победа for sale (Победа на распродажу) — вот такой неартикулированный слоган слышится за многими акциями последних двух месяцев, и это не убеждает в том, что победившая 60 лет назад Россия сегодня духовно здорова”.
Питер Акройд. Биография Лондона. Главы из книги. Перевод с английского Леонида Мотылева. — “Новая Юность”, 2005, № 2 (71) <http://magazines.russ.ru/nov_yun>.
“Один путешественник XVIII века заметил: „Если давать городам названия по первым словам, какими они встречают путешественника по прибытии, то Лондон следовало бы окрестить Damn it! (Чтоб тебя!)” В начале XX века его надо было бы назвать Bloody (Чертов), а ныне — Fucking. Fucking — одно из самых долгоживущих ругательных слов; оно раздавалось на лондонских улицах еще в XIII веке, и вряд ли нас должно удивлять, что из эпитетов, которыми приезжие награждали язык лондонцев, преобладающим является „омерзительный””.
См. также другие фрагменты этой книги Питера Акройда — “Иностранная литература”, 2002, № 10 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Марк Амусин. Стругацкие и принцип неопределенности. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“При внимательном рассмотрении поражает, насколько стартовые конструкции Стругацких эффектны, ярки, дразняще-завлекательны — и одновременно зыбки, внутренне противоречивы, „неконсистентны””.
См. также: Армен Асриян, “Полдень умер” — “Спецназ России”, 2005, № 3, март <http://www.specnaz.ru>.
Кирилл Анкудинов (Майкоп). Допотопное явление. Сюжет из жизни. — “Лебедь”, Бостон, 2005, № 427, 22 мая <http://www.lebed.com>.
“Более шести лет я руковожу городским литературным объединением; это дает мне прекрасную возможность следить за культурной жизнью моего города и его окрестностей. Со всей ответственностью заявляю: оккультизм почти вытеснил в сознании людей литературу как таковую. Местным литераторам ничего не говорят такие имена, как Олег Павлов и Алексей Варламов, Афанасий Мамедов и Андрей Волос, Ольга Славникова и Светлана Василенко, Ирина Полянская и Андрей Дмитриев, Александр Сегень и Вячеслав Дёгтев (я могу перечислять имена писателей до бесконечности). Но местные литераторы без труда отличат Любовь Панову от Зиновии Душковой. <…> Контркультура (а я считаю — положение дел таково, что имеет смысл говорить именно о контркультуре) наступает тремя колоннами. В первой колонне — собственно разнооккультистские тексты, находящиеся за гранью художественной литературы. Не счесть алмазов в этих каменных пещерах. Старая добрая теософия (Блаватская, Рерихи, Даниил Андреев и сонмы их последователей). Ответвления от теософии — неоиндуистское ответвление (Кришнамурти, Саи Баба) и „духовный экстрим” (Гурджиев, Кастанеда, Оле Нидал, Шри Раджниш (Ошо) — вплоть до ЛаВея). Доморощенные открыватели оккультных Америк (Лазарев, Душкова, Панова и тысячи иных имен). Квазибеллетристы от эзотерики (создатель Анастасии — Пузаков-Мегре, В. Лермонтов и проч.). Адепты „русского язычества” (Асов, Трехлебов, Кандыба и т. д.). Создатели политико-концептуальных проектов типа „Мертвой воды”. И наконец — великий и ужасный Григорий Климов. Во второй колонне — так называемая „жанровая литература” (она же — „массовая литература”). Самое привычное дело — встретить в отечественном детективе, триллере, боевике или „любовном романе” длинное рассуждение о „четырех поколениях арийских богов”. А уж российская фантастика — почти в полном составе своих авторов сдалась на откуп контркультуре. <…> В третьей колонне — имена, проходящие по разряду „высокой литературы”. Во главе этой колонны — Виктор Пелевин, автор, считающийся „прозаиком” по чистому недоразумению; изучение механизмов популярности Пелевина позволяет сделать вывод, что перед нами — аналог Кастанеды с претензиями на социальный критицизм”.
“Хочу провести историческую аналогию: нечто подобное тому, о чем я пишу, некогда происходило в Древнем Риме. Римская Империя славилась высочайшим уровнем культуры; достаточно вспомнить знаменитую римскую рационалистическую философию (стоиков и эпикурейцев), пресловутое „римское право”, наконец, литературу во всем ее разнообразии — от Петрония до Горация, от Плавта до Марциала, от Овидия до Катулла. Но в какой-то момент „традиционная культура” стала всем неинтересна. Империю наводнили бродячие проповедники и маги — такие, как Аполлоний Тианский; в моду вошли „варварские” культы (митраизм, зороастризм, культ Исиды); затем появилось христианство — и через несколько веков распалось на сотни ответвлений и сект. Римская „традиционная культура”, выродившаяся в бесплодный и малоинтересный „эллинизм”, стала „допотопным явлением” и рухнула под натиском контркультуры — да так, что ее потом пришлось восстанавливать по кусочкам, по обрывкам случайных цитат”.
Юрий Арабов. Доктор Живаго. По мотивам прозы Бориса Пастернака. — “Искусство кино”, 2004, № 12 <http://www.kinoart.ru>.
“Проблема здесь заключается, как я полагаю, в самом тексте Пастернака и двух киноадаптациях, каждая из которых представляет из себя засаду на нашем пути. Проблема текста романа. Ни одна экранизация литературного произведения не обходится без перенесения фабулы первоисточника (полной или частичной) на экран. Фабула „Доктора Живаго” (во всяком случае — значительная часть), если ее „раздеть”, то есть отделить от чисто литературных достоинств, представляет из себя перепев Достоевского — адвокат Комаровский (см. линию Тоцкого в “Идиоте”) соблазняет несовершеннолетнюю Лару, дочку своей подруги и компаньонки (см. линию Настасьи Филипповны в том же произведении). Я думаю, через эту вторичность не дано переступить никому, и проблема даже не в ней самой, а в том, что две экранизации романа (американская и английская) вполне „пастернаковские”, они точно передают линию „Лара — Комаровский” так, как она написана в литературном первоисточнике. Но есть еще более крупная проблема — неопределенность самого Юрия Андреевича Живаго (да и Лары тоже) как характера. Никто не знает, чего хочет этот талантливый человек и отчего он страдает. <…> Я поначалу настаивал на камерности и интимности показанных событий, чтобы Первая мировая война и революция были как бы „за окном”, в отражении зеркал старого московского дома. Но Прошкин убедил меня в необходимости раздвинуть пространство будущего фильма, я после долгих споров пошел на это и не жалею ныне о случившемся. <…> По просьбе редакции журнала я представляю к публикации две серии из многосерийного проекта, по которым можно судить о концепции работы в целом. Одна из них — „Городок Милюзеев” — посвящена Февральской революции 1917 года, во время которой раненый Юрий Андреевич Живаго оказывается в госпитале. Другая серия — „Последний год” — показывает старость героя Пастернака, чего на всякий случай избегали американская и английская экранизации первоисточника”.
Андрей Аствацатуров. “Правые” и “левые” в ловушке культуры. — “Красный”, Петербург — Москва, 2005, № 4 (23), апрель <http://www.redjournal.ru>.
“Если правых интеллектуалов погубило брезгливое пренебрежение буржуазной культурой, то левые потерпели поражение от излишней вовлеченности в ее пространство. <…> Широкая публика, та, что в меру интеллектуальна, уже утратила восприимчивость к сложной речи. Публика жаждет острого, щекочущего нервы дилетантского радикализма в коммерческой упаковке, все равно какого — левого или правого, а масскультура сливает их в замысловатый гибрид”.
Ольга Балла. Бесконечное прощание. 1970-е годы в русском историческом самочувствии. — “Знание — сила”, 2005, № 4 <http://www.znanie—sila.ru>.
“<…> советские 70-е — эпоха специально „интеллигентская””.
Станислав Белковский. Закат Владимира Путина. — “АПН”, 2005, 26 апреля <http://ww.apn.ru>.
“Из Шестого Послания [президента] вытекает, что Кремль окончательно отказался от формулирования национального проекта — стратегической программы будущего. При этом сохранение Российской Федерации в ее нынешних границах заявляется как главная ценность теперешнего правления. <…> И главный вопрос, какой в этой связи возникает: как сделать так, чтобы период заката Владимира Путина и в самом деле не закончился распадом России”. Специальная версия статьи была опубликована 26 апреля 2005 года в газете “Ведомости”.
Сергей Беляков. Автомат в руках ребенка: историческая правда и мифология войны. — “Урал”, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/ural>.
“В дурных руках концепция Виктора Суворова способна принести (и уже принесла) колоссальный вред. Возьмем, к примеру, книги, если можно так сказать, последователей Виктора Суворова: „Танковый погром 1941 года” Владимира Бешанова и третью книгу Игоря Бунича из цикла „Пятисотлетняя война в России”…”
Cм. также: Виктор Суворов, “Беру свои слова обратно. Из второй части трилогии „Тень победы”” — “Вышгород”, Таллинн, 2004, № 5-6.
Евгений Беркович. 42 попытки. — “Двадцать два” (“22”), Тель-Авив, 2005, № 135 <http://club.sunround.com/club/titul22.htm>.
“Угрозы физически устранить Гитлера появились сразу после перехода власти к нацистам”.
Дмитрий Бирюков. Когти тощего дракона. Китай как главная угроза этническому и культурному многообразию планеты. — “Русский Журнал”, 2005, 14 мая <http://www.russ.ru/culture>.
“Мы привыкли видеть эту угрозу со стороны США, и такая точка зрения правомерна и аргументирована. Культурная экспансия, повсеместное насаждение „американского образа жизни”, безусловно, присутствуют и у многих вызывают совершенно обоснованные опасения. Но парадокс заключается в том, что американская экспансия в конце концов оказывается вполне безопасной для традиционных культур. Американская нация — молодая и постоянно омолаживающаяся за счет новых иммигрантов, она космополитична по существу. Поэтому неудивительно, что именно американская цивилизация наиболее приспособлена к „оседанию” по всему миру, и она вызывает меньше отторжения у носителей традиционных культур. По сути дела, традиционное общество не страдает от такого культурного вторжения, так как сам по себе традиционный образ жизни остается нетронутым, новая, пришлая культура не замещает его, а начинает существовать параллельно, наряду с традицией. Эти два культурных пространства условно можно обозначить как „городская” культура (новая, модернизированная) и „сельская” культура (архаичная, традиционная). Экспансия американизма — экспансия мегаполиса, космополиса. Она насаждается из города и в город, который уже оторван от этнических, религиозных и тому подобных „корней”. <…> И все же не будем забывать о том, как происходит китайская экспансия, она совершается путем миграций китайцев и ассимиляции аборигенов на колонизованных территориях. Это миграции сельских жителей, которые просто приносят свою традиционную культуру, замещая ею ту культуру, которая бытовала на этих землях ранее”.
Владимир Богомолов. Форсирование Одера. Публикация Раисы Глушко. — “Литературная газета”, 2005, № 17-18 <http://www.lgz.ru>.
Из архива прозаика.
Владимир Бондаренко. Цена Победы. — “День литературы”, 2005, № 5, май <http://www.zavtra.ru>.
“Конечно же, без сомнения, Леонид Бородин — один из лучших мастеров сюжета в современной прозе. А надо сказать, что крепко выстроенный сюжет, увы, редкость в русской литературе наших дней. <…> Любая повесть, любой роман Леонида Бородина — готовый сценарий для фильма. Его ружья всегда стреляют в нужное время и в нужном месте. Повесть „Ушел отряд” держит читателя в напряжении до последней страницы…”
См. также: “Военная полка Сергея Белякова. Современная русская проза о Великой Отечественной войне” — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/ural>.
См.: Леонид Бородин, “Ушел отряд” — “Москва”, 2004, № 7 <http://www.moskvam.ru>.
Владимир Бондаренко. Он сражался за Родину! — “Завтра”, 2005, № 21, май <http://www.zavtra.ru>.
“В ХХ веке России даны были в прозе два гениальных летописца, художественных хроникера — Михаил Шолохов и Андрей Платонов, но настолько разные по стилистике и художественным приемам, дабы не мешали друг другу. Вот они и дружили, помогали друг другу. Все остальное шло — от лукавого. Все остальное — зрелые плоды умной и талантливой, скептической и иронической интеллигенции. То же и в поэзии, от Марины Цветаевой до Бориса Пастернака, — все это прекрасная и великая поэзия для избранных любителей словесности. И также наособицу еще один народный русский гений — Сергей Есенин. И на веку лишь два абсолютных народных русских гения — Михаил Шолохов и Сергей Есенин. Певцы во стане русского народа с явным моцартианским началом. Потому, естественно, такая зависть, такая ревность и к тому, и к другому как при жизни, так и после смерти”.
Здесь же: “Шолохов — русский Гомер, написавший „Илиаду” грандиозной войны на юге России и „Одиссею”, где русская душа безнадежно странствует в поисках родимого берега”, — пишет Александр Проханов (“Шолохов и „11 сентября””).
См. также: Николай Плевако, “Рядом с Шолоховым”; Николай Корсунов, “Шолохов в 1965 году” — “Наш современник”, 2005, № 5 <http://nash-sovremennik.info>.
“Бродский запрещал мне читать стихи”. Беседу вел Михаил Поздняев. — “Новые Известия”, 2005, 24 мая <http://www.newizv.ru>.
Говорит Михаил Козаков: “Второй раз мы с ним виделись в Москве у меня дома, куда он пришел на Пасху. Привел его наш общий друг, замечательный переводчик Виктор Голышев, Мика. И случился очень резкий и очень важный — для меня, не знаю, как для него, — разговор. Опять он читал стихи. В застолье я осмелел и тоже что-то прочел из Пушкина. И тут Иосиф завелся: „А какого черта вы вообще читаете чужие стихи? Стихи должен читать или читатель, про себя, или человек, который их написал”. Мика за меня вступился: „Что ты хреновину порешь, чувак нормально читает…” Я Мику перебил: „Нет, я понимаю, что имеет в виду Иосиф. Чтец как бы присваивает чужое: ‘Я вас люблю, хоть я бешусь…’, ‘Я памятник себе воздвиг нерукотворный…‘ Я! Я! Да не ты любил, не ты бесился и не ты воздвиг памятник… Все правильно. Но моя теория заключается в том, что я читателю, слушателю говорю: ‘Вы посмотрите, как он это написал!‘ При этом, конечно, происходит некое внутреннее присвоение. Но главное — все-таки обратить внимание на уникальность личности поэта, живого человека, умеющего говорить на ином, чем все мы, языке”. Бродский внимательно выслушал и ответил: „Если вы вообще не можете не читать вслух стихов, то читайте лучшее”. И в своей манере продекламировал державинское „На смерть князя Мещерского””.
Ярослав Бутаков. Новый техницизм для российской цивилизации. — “АПН”, 2005, 4 мая <http://ww.apn.ru>.
“<…> сохранение экологически чистого сельского хозяйства должно, через несколько веков, обречь на вымирание свыше 95 % населения Земли. Создание генномодифицированных культур, конечно, не панацея, но оно позволяет существенно повысить продуктивность земной экосферы и обеспечить продуктами питания намного большее число людей, что ныне и происходит, правда, пока еще недостаточно интенсивно. Сельское хозяйство неизбежно должно будет стать одной из самых наукоемких и высокотехнологичных отраслей индустрии, иначе человечеству придется включать жесткий режим самоуничтожения”.
“Всеобщее помешательство на проблемах личной безопасности и личного здоровья как гипертрофированное следствие идеи „прав человека” лежит в основе современного антисциентизма. <…> Культ безопасности, стремление любой ценой (именно так!) обезопасить жизнь и здоровье абстрактного человека, наделенного „правами и свободами”, от любых возможных и невозможных воздействий парадоксальным образом происходит на фоне деградации медицинской отрасли. Современная медицина и фармацевтика нацелены не на профилактику и лечение заболеваний, а лишь на борьбу с симптомами болезней”.
“<…> русская идея в XXI веке должна включать в себя весомую технократическую компоненту”.
Ярослав Бутаков. Обыкновенный подлог. Ложь о “беспрецедентных” людских потерях как средство деморализации России. — “Русский Журнал”, 2005, 7 мая <http://www.russ.ru/culture>.
“Этими подсчетами в течение многих лет занималась комиссия Министерства обороны СССР. И когда в декабре 1988 года тогдашний министр обороны маршал Д. Т. Язов направил в ЦК КПСС заключение комиссии и проект постановления ЦК по поводу публикации ее работ, стало ясно, что правда о потерях вовсе не нужна партийному руководству. <…> В чем же дело? А в том, что комиссия выявила абсолютно точное число потерь среди военнослужащих. Но это число не соотносилось с укоренившимися, вбитыми многолетней пропагандой представлениями о колоссальном количестве жертв Великой Отечественной. Советские вооруженные силы потеряли в той войне 8 миллионов 668 тысяч человек, включая сюда и умерших от ран, и не вернувшихся из плена, и основную массу погибших партизан, поскольку большинство партизанских отрядов формировалось из состава Красной Армии для диверсионных спецопераций в тылу противника”.
Дмитрий Бутрин. Гимн, ложь и Шолохов. — “Газета.Ru”, 2005, 24 мая <http://www.gazeta.ru>.
“Шолохов не любил Пастернака, своего конкурента на Нобеля. В 1958 году советские идеологические органы развернули целые PR— и GR-кампании по продвижению бренда „Шолохов”, который должен был в глазах „шведских друзей”, номинировавших этих двух советских писателей, а также Эзру Паунда и Альберто Моравиа на Нобелевскую премию по литературе, преодолеть симпатии к бренду „Пастернак”. Тогда идеологическая диверсия не удалась, „Доктор Живаго” побил „Тихий Дон”, а Шолохов, вывезенный уже в 1959 году в пропагандистских целях в Париж, бурно давал французским СМИ не вполне корректные интервью: „Коллективное руководство Союза советских писателей потеряло хладнокровие. Надо было опубликовать книгу Пастернака ‘Доктор Живаго’ в Советском Союзе вместо того, чтобы запрещать ее. Надо было, чтобы Пастернаку нанесли поражение его читатели… Что касается меня, то я считаю, что творчество Пастернака в целом лишено какого-либо значения, если не считать его переводов, которые являются блестящими”. Это говорит не плакатный Шолохов, зачищенный до почти голливудского кинематографического лоска, столетие которого собираются отмечать Путин и Зюганов, а реальный, живой писатель, который завидует своему конкуренту и в то же время воздает ему должное! В связи с чем, кстати, родной Центральный Комитет рекомендует „обратить внимание М. Шолохова на недопустимость подобных заявлений, противоречащих нашим интересам”…”
Сергей Вагин. “Темное пятно” в биографии. — “Москва”, 2005, № 4 <http://www.moskvam.ru>.
“Так мы оказались в лагере для восточных рабочих в Рурской промышленной области Германии. <…> Лагерь находился на окраине небольшого городка Штерграда (в русском произношении). На свалке неподалеку постоянно что-то горело, распространяя такой отвратительный запах, что он преследует меня до сих пор. Место болотистое, низина. Бараки ограждены тремя рядами проволоки. При входе в лагерь стояло большое строение, где находились охрана и служебные собаки. Вышек по углам лагеря не было, но собаки ночью бегали между проволочным заграждением. В самих бараках была система типа купе, двухъярусные нары. Эти купе были отделены друг от друга фанерными листами. Купе справа и слева по коридору. В барак-столовую мы ходили есть, часть этого барака занимал медпункт. Рядом с нашим лагерем находились еще два лагеря военнопленных — американцев, англичан и французов. Нам выдали спецовки с нашивками „OST” („остарбайтер” — восточный рабочий). Деда определили рыть траншеи для бомбоубежища; тетя Наташа работала на заводе, возила тележки со стружками — отходы от станков, на которых вытачивали стаканы для снарядов; бабушка работала в швейной мастерской”.
Эдуард Володарский. “В основе драматургии лежит детектив”. Беседу ведет Жанна Васильева. — “Искусство кино”, 2004, № 12.
“У меня был смешной случай [в 70-е годы]. Раньше в Рузе каждый год проходил театральный семинар. И вот как-то меня назначили одним из мастеров этого семинара. <…> Я прочитал список семинаристов и вздрогнул: там значился Виктор Астафьев. Я говорю: „Братцы, а чему я буду его учить? Это выдающийся писатель. Господь с вами”. Мне объясняют: он сам попросился. В общем, приехал я в Рузу. Познакомился с Астафьевым. Он дал мне пьесу, которую сделал по своей повести. Я сначала прочитал повесть. Очень хорошая повесть. Замечательная. А пьеса… Если бы не стояла фамилия — Астафьев, я решил бы, что ее писал человек, впервые взявший в руки перо. Я боялся с ним встречаться, разговаривать, но он оказался мужиком очень контактным, умным и веселым. Я съездил в Москву и привез ему сборники пьес Осборна, Миллера, Сартра, Ануя, Уильямса… Он несколько дней вообще не выходил из своей комнаты — читал. (Семинары тогда шли долго, по месяцу.) Потом вдруг появился вечером с бутылкой водки, пришел, сел. Очень довольный. Когда мы выпили, я говорю: „Прочитали пьесы? ” — „Прочитал, — отвечает. — Интересно ужасно. Слушай, но это же другая профессия””.
Лариса Вольперт. Просьба с гауптвахты. М. Ю. Лермонтов и роман Альфонса Карра “Под липами”. — “Вышгород”, Таллинн, 2004, № 5-6.
“Роман А. Карра „Под липами” („Sous les tilleuls”, 1832), имевший при появлении шумный успех (через месяц потребовалось второе издание, прижизненных было около 40), — типичный образец массовой литературы”.
Ольга Газизова. Восстание холопов. — “Топос”, 2005, 29 апреля <http://www.topos.ru>.
“В общем, мне странно. Просто странно. Странно, как человек может находить удовольствие в нескончаемой глумливости, последовательно, изощренно и изобретательно искажая замысел Творца о самом себе и с удивительным упорством полагая на это всю свою жизнь. <…> „Где, отчего разлад возник?” — упорно задаю я себе этот вопрос, на который нахожу только такой, самый общий, ответ: люди не знают, зачем они живут, — ни вообще, ни в частностях. А не знают они этого потому, что заражен системным вирусом сам по себе механизм воспроизводства и поддержания традиции и соответственно ее передачи, то есть в широком смысле — репродукции. Человеку уже нечего передавать своим детям, нечего репродуцировать: пока по инерции еще воспроизводится только внешняя, физическая, матрица. А если передавать, репродуцировать нечего, то общество переходит на производство и потребление суррогатов, чем, строго говоря, и объясняется наличие и распространение порнографии в самом широком смысле — и словесной, и зрительной, и мировоззренческой”.
См. также сетевой дневник Ольги Газизовой: <http://www.livejournal.com/users/regenta>.
Рамиль Гарифуллин. Между прошлым и будущим. Психология памяти об умерших. — “Русский Журнал”, 2005, 5 мая <http://www.russ.ru/culture>.
“В психологии есть такое понятие — „субъектная представленность”. Мы существуем тогда, когда представлены в других, когда о нас знают. То есть, как утверждают экзистенциалисты, мы живем, пока нужны. <…> Насколько человек был необходим другим людям, показывает время, в течение которого его помнят после ухода из жизни”.
Михаил Герман. Блеск и туман “Черного квадрата”. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 4.
“„Черный квадрат” (1915) Малевича — это тот самый случай, когда плотная пелена многолетних споров и объяснений гипнотически воздействует на общественный вкус, вызывая не эмоциональную реакцию, а отклик, запрограммированный знанием, общественным мнением, а главное, все теми же интерпретациями, многочисленными и многосложными”.
См. также: Владимир Крылов, “Черная метка Казимира Малевича” — “Подъем”, Воронеж, 2004, № 11, 12 <http://www.pereplet.ru/podiem>.
Евгений Головин. “И в садах расцветут анемоны, фиалки и сны…” Поэтика Вячеслава Иванова. — “День литературы”, 2005, № 5, май.
“Понятно, что он непопулярен, понятно, что у него сложные стихи, понятно, что необходимо быть не то что человеком образованным, но человеком, сердце которого чувствует даже шепот Иванова, даже его ворожбу. Поэтому на Луне он нам ворожит. Совершенно не обязательно понимать все его стихи, что невозможно. Я даже не знаю ни одного (? — А. В.) толкового комментария на его поэзию. Но суть одна: он нетленный, он совершенно русский человек, он абсолютный христианин в нашем, в нормальном, православном смысле, и поэтому его значение непреходяще”.
Грани. Межконтинентальный (так! — А. В.) русский литературный журнал. Основан в 1946 году. Основатель журнала Е. Р. Романов. Издатель и главный редактор Татьяна Жилкина. Москва — Париж — Берлин, Сан-Франциско, 2005, № 213, 214, 215, 216.
Четыре (пред)юбилейных номера, посвященных шестидесятилетию журнала. Сплошь перепечатки наиболее интересных материалов за разные годы. Действительно интересных. К сожалению, электронной версии журнал не имеет (что в 2005 году можно рассматривать как инвалидность).
Наталья Гранцева. Шекспир и передел собственности. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 4.
“Для более полного понимания создавшейся ситуации лучше всего подходит аналогия из криминальной сферы — стандартная, в общем-то, коллизия, многократно изложенная журналистами и писателями. На определенной территории существует мафиозный клан, контролирующий территорию (герцог). Этот клан поглощает враждующие группировки смежных территорий, более мелкие (Монтекки и Капулетти). Номинально они остаются хозяевами в своих „наделах” — но только до той поры, пока не задумают объединиться (породниться). Такое „укрупнение” в собственных рядах глава правящего клана (герцог) допустить не может: оно создает угрозу для его всевластия. Поэтому всегда и везде такая ситуация разрешается единообразно: либо провоцируется ситуация, когда группировки взаимно истребляют друг друга, либо руками одной группировки истребляется вторая, либо „крестный отец” производит санацию территории без разбора правых и виноватых. Результат, однако, всегда один: передел собственности осуществляется в пользу сильного, власть его возрастает, контролируемые территории увеличиваются”.
См. также стихотворения Натальи Гранцевой в июльском номере “Нового мира”.
Катя Давыдова. Непристойное наслаждение. Ad Marginem и Nosferatu. — “Красный”, Петербург — Москва, 2005, № 4 (23), апрель.
Говорит Александр Иванов (“Ad Marginem”): “<…> сегодня писатель — как знак, ничего не означает. <…> Писательство перестало быть отметиной. В этом смысле литература умерла. Умерла естественная благодать, которая в ней была когда-то. Она умерла как не требующая доказательств лидирующая культурная практика. Литература умерла физически. Но есть проблема: она никак не может отдать Богу душу. Она находится между физической и символической смертью. Это то, что у Брэма Стокера называется nosferatu. Не-мертвая”.
Борис Дьяков, Геннадий Николаев, Ольга Чернева. Физзль, или Человек, преодолевший себя. Документальная повесть. — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 3-4, март — апрель <http://www.krasdin.ru>.
“Это — литературная биография выдающегося немецкого физика Фридриха Георга Хоутерманса (1903 — 1966), которого в равной степени можно считать и немецким, и еврейским, и швейцарским ученым. <…> Авторы отдают дань памяти как Фридриху Хоутермансу, так и Виктору Яковлевичу Френкелю, много сделавшему своими трудами для того, чтобы во всей возможной полноте раскрыть личность Хоутерманса, восстановить его имя, очистив от нелепых подозрений и наговоров”.
Александр Елисеев. Кто развязал “Большой террор”? О подлинных инициаторах политических репрессий 1937 — 1938 годов. — “Наш современник”, 2005, № 3 <http://nashsovr.aihs.net>.
“Возникает вопрос: не делаю ли я из Сталина либерала? Нет, не делаю. К счастью, он таковым не был. <…> Сталин был национальным патриотом и творческим консерватором еще в 1917 году”. Среди прочего/концептуального — много интересных фактических подробностей.
Геннадий Жаворонков. Секреты Глухого. Педагогическая проза. — “Неволя”. Учредитель — Редакция журнала “Индекс/Досье на цензуру”. Главный редактор Наум Ним. Заместитель главного редактора Елена Ознобкина. 2005, № 3 <http://index.org.ru/nevol>.
Один из материалов номера, целиком посвященного преступности несовершеннолетних. Автор — журналист, с 1963 по 1965 год работал воспитателем в Можайской колонии для несовершеннолетних преступников.
Жажда новой крови. Литературная запись Л. Карахана. — “Искусство кино”, 2004, № 12.
Говорит продюсер фильма “Ночной дозор” Константин Эрнст: “<…> Потом уже Тарантино сказал Тимуру [Бекмамбетову] при встрече, что он смотрел „Дозор” три раза, а Родригес — только два и что раньше их с Родригесом было двое, а теперь у них есть еще один единомышленник — Тимур”.
Александр Зиновьев. Глобализация как война нового типа. — “ИНТЕЛРОС — Интеллектуальная Россия”, 2005, № 1 <http://www.intelros.ru>.
“По своей социальной природе глобализация — грандиозная, спланированная в деталях война западного мира не просто за мировое господство, но за овладение эволюционным процессом человечества и управление им в своих интересах”.
Александр Зиновьев. Война будничная. — “Литературная газета”, 2005, № 19, 6 — 12 мая.
“Советских людей, которые стремились уклониться от фронта и от смертельной опасности на фронте, было гораздо больше тех, кто добровольно рвался на фронт, если даже мог вполне законно избежать его. Если бы во время войны предложили на фронте остаться только добровольно, то фронт опустел бы в считанные дни. Но усматривать в этом отсутствие патриотизма точно так же лишено смысла. Тут действуют совсем другие механизмы человеческого поведения в трудных ситуациях. Для большинства людей (а это были прежде всего молодые), отправлявшихся на тот фронт, на котором убивали, главным в их психологическом состоянии было состояние отупения, я бы сказал, окаменелости, какое бывает у приговоренных к смерти. Они и были таковыми на самом деле. Все остальные чувства, которые раздувают в пропаганде и в литературе, заглушаются. В те годы это было чем-то само собой разумеющимся. Я в моем нелегальном творчестве отмечал это в связи с другими темами. <…> И все-таки часы участия в боях были, пожалуй, самыми счастливыми моментами моей жизни”.
Андрей Зубов. Иоанн Павел II и Россия: состоялась ли встреча? — “Посев”, 2005, № 4.
“Но непреклонный и жесткий антикоммунизм Иоанна Павла II был не антикоммунизмом политическим или националистическим, польским. Это был антикоммунизм мистический”.
Ср.: “Кароль Войтыла был и оставался до конца жизни фанатичным русофобом. Он ненавидел русских как поляк, как католик, как убежденный антикоммунист, как европеец и так далее. Но, разумеется, польские национальные чувства были для него главным”, — пишет Константин Крылов (“Последний дюйм” — “АПН”, 2005, 3 мая <http://ww.apn.ru>).
Индустрия развлечений и нарушение прав животных. — “Гуманитарный экологический журнал”, Киев, 2005, том 7, спецвыпуск “Защита прав животных” <http://www.ln.com.ua/~kekz/human.htm>.
Цирки. Зоопарки. Скачки. Ослиные фермы. Дельфинарии. И другая информация с сайта “Животные и люди: аспекты отношений”: <http://www.dogfriend.ecologia.ru>.
Инопланетянин из параллельной России. Беседу вела Наталья Савоськина. — “Новая газета”, 2005, № 30, 25 апреля <http://www.novayagazeta.ru>.
Говорит Аркадий Бабченко: “Миллион солдат, прошедших эту войну [в Чечне], — это население одного города. И это две России — воевавшая и другая, они живут не понимая друг друга, в параллельных мирах. Из довоенной жизни у меня не осталось ни одного друга, неинтересно говорить с друзьями и одноклассниками. <…> Секунда на войне — это день жизни здесь. Ты поговорил с человеком, обернулся — а его нет уже. Держишься только на комке нервов и агрессии, это самые необходимые, положительные эмоции на войне, без них ты не будешь живой. <…> с детства я, видимо, читал правильные книги: Ремарк, Хемингуэй, Джек Лондон — все они писали о настоящем. Перечитывая их сегодня, я нахожу те же истины, что и в 16 лет. Другое дело — тексты русского рока, все эти „Чайфы”, „Алисы”, от которых я фанател, — вот этот пафос рассыпался в прах… Я думаю, не врет только Шевчук”.
Здесь же — главы из повести Аркадия Бабченко “Десять серий о войне”.
См. также: Аркадий Бабченко, “Взлетка” — “Новый мир”, 2005, № 6.
См. также: Валерия Пустовая, “Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель. О молодой „военной” прозе” — “Новый мир”, 2005, № 5.
Сергей Кара-Мурза. Восстанавливая историческую память: корни советского строя. — “Наш современник”, 2005, № 4.
Крестьянская община.
Капитолина Кокшенёва. Самозванцы, или Взгляд на искусство из-под коровьего хвоста. — “Москва”, 2005, № 4.
“<…> ни один художник, работающий в традиционных формах (то есть национальных) и сохраняющий в своем творчестве образ реального мира, на [1-ю Московскую] биеннале [современного искусства] не был приглашен. На самом-то деле модернисты уже давно (именно 15 лет назад) получили главное место в культуре, а потому и сколько бы ни тужились, никакой „культурной системы”, параллельной официозной, создать никогда не смогут. Создать параллель самому себе — то же, что вытащить себя за волосы из болота <…>. Именно по этой причине я не обнаружила на артфоруме ничего „смелого и принципиального” и даже „радикального””.
Борис Колымагин. Переходя поле. Несерийная книга серийного издательства. — “Новое время”, 2005, № 18, 1 мая <http://www.newtimes.ru>.
“В одном из самых „серийных” российских издательств „Алетейя” вышла несерийная книга Михаила Новикова „Частное письмо по неизвестному адресу”, первая его посмертная книга. Михаил Новиков (1958 — 2000) — литературный обозреватель газеты „Коммерсантъ”, поэт и писатель, трагически погибший в автокатастрофе. Его статьи о последних литературных событиях и новых книжках всегда были в центре общественного внимания. С не меньшим интересом читались его заметки о горнолыжных курортах или о гонках „Формулы-1”, большим поклонником и знатоком которых он был, рассказы о звездах Голливуда и об экзотических путешествиях, репортажи и культурологическая аналитика. <…> Михаил Новиков обладал драгоценной особенностью: у него было собственное, не зависящее от клановой принадлежности мнение. Поэтому никогда нельзя было заранее угадать, каким окажется его суждение о той или иной книге. И еще он не боялся провести ревизию неприкосновенного запаса идей и нравов культурного сообщества. Не заискивая перед кумирами (но и не стремясь непременно сбросить оных с пьедестала), он составил инвентарную опись советского сознания, в которой оказались и либералы, и представители контркультуры. К этой описи органично подверстались и деятели постсоветской России — политики, актеры, бизнесмены. И получилась занимательная картинка со скрытой моралью. Глобальному рыночному проекту, фундаментальной серьезности и психологичности Новиков-критик противопоставил частную правду отдельного человека, легкую, стилистически внятную речь. На первый взгляд, он работает исключительно на „снижение” — не пастернаковско-набоковское витийство, а ясность Валерия Попова, не шмелевская патока, а шутовской карнавал Сорокина, не постакмеистская риторика „ахматовских сирот”, а абсурдистски точная речь обэриутов. Вот что он ценил, вот что пропагандировал. Сюда же можно добавить вполне уважительные отзывы о бульварном чтиве, о дашковых с мариниными и иже с ними. Но можно с уверенностью сказать, что это снижение понималось им как восстановление, казалось бы, навсегда скомпрометированной в ушедшую эпоху связи литературы и жизни. Ибо „низкие жанры чутче к времени и вообще живей реагируют на обстановку в обществе, чем жанры фундаментальные”. <…> В книгу „Частное письмо по неизвестному адресу” не вошли ни художественные прозаические тексты, ни стихи (за редким исключением). И то и другое достойно отдельных изданий, и надеемся, такие книги появятся”.
См. также беседу Михаила Новикова с Андреем Василевским (“В режиме заповедника” — “Новый мир”, 2000, № 1).
Андрей Краснящих. “Харьков”. Из книги Андрея Краснящих и Константина Беляева “Харьков в зеркале мировой литературы”. — “Русский Журнал”, 11 мая <http://www.russ.ru/publishers/extracts>.
“Подобная семантическая размытость привела к тому, что уже в скором времени, выйдя на площади и улицы, „Харьков” превратился в слово-джокер, под которым могло подразумеваться все, что угодно, и которым при необходимости замещалось любое слово. Когда кто-нибудь придумывал оригинальный механизм или открывал новую звезду, или какое-то слово вылетало из головы говорящего, или просто кто-то хотел крепко выразиться, но удерживался от брани, например, в дамском обществе, — то звучало „Харьков”. <…> По всей видимости, именно такое положение „Харькова” как явления мерцающего, существующего и несуществующего в один и тот же миг, стало решающим для романтиков, когда они подыскивали название для воображаемой местности. Романтиками, фантазерами, любителями литературных игр и мистификаций вообще многое создавалось в пику их предшественникам, классицистам и просветителям, верившим в идеального человека и идеальное государство: в Утопию, Новую Атлантиду, Город Солнца, Робинзонов остров, Лапуту. Поэтому, когда романтикам понадобилось развенчать просветительские иллюзии, по контрасту с островом, где социальное устройство совершенно, моральные качества людей безукоризненны и даже погода всегда солнечная, был придуман континентальный городок с самыми обычными, плохими и хорошими в одночасье людьми и адекватной такому населению формой правления. Для усиления комедийного эффекта, по сравнению с затерянным в океанах островом-идеалом, городок поместили среди степей, дикого поля и оставили без сколь-нибудь крупной речки. В то время — и это важно, — по замыслу основателей, Харьков не был антиутопией, во всяком случае, в том смысле, который вкладывается в этот термин сегодня. Правильнее будет сказать, что Харьков — как идея, как концепт — был одинаково дистанцирован и от утопии, и от антиутопии, а еще точнее — находился по ту сторону утопии и антиутопии. Просто город. Символ обыкновенного города. В русскую литературу игра в „Харьков” проникла, как и многое другое, из западных литератур благодаря Пушкину, кстати сказать, придумавшему Харькову университет <…>”. Очень интересный текст из книги, подготовленной к печати, но еще ждущей своего издателя.
Андрей Кротков. Дантов Ад: сплошные эксперименты. 740 лет назад родился поэт, побывавший на том свете и вернувшийся на этот, чтобы рассказать о своем путешествии. — “НГ Ex libris”, 2005, № 17, 19 мая <http://exlibris.ng.ru>.
“„Божественная комедия”, которую даже в университетских курсах зарубежной литературы торопливо „проходят”, чтобы поскорее сдать и забыть, защищена от забвения свойством, которое в тогдашней европейской литературе присуще, пожалуй, только ей, — эксплицитностью, т. е. открытостью своего культурного кода. Сам автор „Комедии” едва ли помышлял о сознательном придании своему творению подобного свойства — потому, что по условиям того времени такое просто не могло прийти ему в голову”.
Борис Крячко. Подайте Шекспиру. Вневременное происшествие. — “Вышгород”, Таллинн, 2004, № 3-4.
Рассказ отпочковался на ранней стадии от романа “Сцены из античной жизни” (“Вышгород”, 1997, № 1-2, 4-5, 6; 1998, № 1-2, 4, 5). Многие тексты этого хорошего прозаика (1930 — 1998), жившего в Эстонии, напечатанные в журналах “Вышгород” и “Грани”, неизменно отмечались составителем настоящей “Периодики”.
См. также: Борис Крячко, “Язык мой… Биографическая проза” — “Грани”, 2004, № 212.
См. также: Александр Зорин, “Нестандартная фигура. Борис Крячко в письмах и воспоминаниях” — “Грани”, 2004, № 210.
Михаил Лобанов. Память войны. — “Наш современник”, 2005, № 5.
“Художественная немощь — одна особенность [военного] опуса Владимова. Другая — та, что обозначена мною словом „гудерианец”…” О переписке Георгия Владимова с Львом Аннинским (“Знамя”, 2004, № 3 <http://magazines.russ.ru/znamia>).
См. также: “Военная полка Сергея Белякова. Современная русская проза о Великой Отечественной войне” — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/ural>; “Огромное влияние на него оказали общераспространенные мифы, представления о войне. Так что по роману Владимова можно изучать не историю, а мифологию Великой Отечественной. В известном смысле это настоящий парад мифов. [Миф о немцах. Миф о „русской четырехслойной тактике”. Власовский миф.] <…> Помимо этих мифов есть в романе Владимова и просто исторические ошибки, ляпы. <…> То, что зануда историк трактовал бы как очевидный исторический ляп, в романе Владимова художественно и психологически оправдано”.
Валентина Кухарева—Пэнь. Паруса пятидесятых. Очерки Тартуского житья. — “Вышгород”, Таллинн, 2004, № 3-4.
Студенческие годы в Тарту. Ю. М. Лотман, З. Г. Минц. Этим последним посвящены некоторые страницы и в мемуарной публикации Тамары Милютиной “Девять десятилетий моей жизни” (“Вышгород”, 2004, № 5-6).
Игорь Манцов. Что такое плохо. — “Русский Журнал”, 2005, 25 апреля <http://www.russ.ru/columns/street>.
“Этот фильм [„Статский советник”] идеологически противостоит роману Акунина”.
Игорь Манцов. Баллада о резиновых тапочках. — “Русский Журнал”, 2005, 19 мая <http://www.russ.ru/columns/street>.
“Вот Эдуард Лимонов опять объявил, что ненавидит театр; оно и видно. Помню, как был разочарован, увидев в телевизоре полемику Лимонова с Татьяной Толстой. Я тоже скорее не согласен с Толстой, но это не значит, что ее нужно не уважать настолько, чтобы рвать нить, высокомерно выпадая из диалога. Толстая пыталась играть по законам сцены, то есть, в сущности, по законам жизни, старалась связаться с Лимоновым: алло, алло, я здесь, Сокол, Сокол, ответьте Чайке, давайте объединим энергии, заплетем голоса, замутим диалог, произведем чуточку смысла! Но Лимонов в один миг — и он всегда делает так, я проверял раз десять, — вылетел за пределы обоюдной сцены, порвал нить, укрылся в собственном нарциссизме. Перешел на монолог, а монолог уместен в книжке, не в телевизоре. Какова цена идеям и лозунгам, если исполнитель регулярно их проваливает?!”
См. также “Кинообозрение Игоря Манцова” в четных номерах “Нового мира”.
Александр Мелихов. Как выковывалась совесть нации. — “Двадцать два” (“22”), Тель-Авив, 2005, № 135.
О “Письмах с войны” (М., “Текст”, 2004), которые молодой Генрих Бёлль писал своей возлюбленной, которая в марте 1942-го стала его женой. Из писем: “29 июня 1941 г. <…> ведь было бы здорово углубиться в бесконечные просторы огромной России — и я ужасно страдаю оттого, что всю войну провожу исключительно в тени, только в учебках или казармах, большей частью в душных и грязных помещениях, подобно пленникам чести, ну, ты понимаешь…” Об этих письмах Бёлля см. также в “Книжной полке Ирины Роднянской” (“Новый мир”, 2005, № 6 ).
См. также беседу Александра Мелихова с Львом Айзенштатом (“Невыносимая сложность бытия” — “Народ Книги в мире книг”, Санкт-Петербург, 2005, № 56, апрель).
См. также беседу Александра Мелихова с Еленой Елагиной (“Примирение наций — в слиянии грез” — “Новое время”, 2005, № 18, 1 мая <http://www.newtimes.ru>).
Л. А. Мосионжник (Кишинев). Запад — земля обетованная? Мифологическая география как ресурс реальной власти. — “Нестор”. Ежеквартальный журнал истории и культуры России и Восточной Европы. Санкт-Петербург, № 7 (2005, № 1).
“Один из таких „вечных” мотивов у Толкиена представлен особенно ярко и встречается постоянно, от первых набросков „легендариума” до финала „Властелина колец”. Это — мотив Запада как особой благой стороны света”.
Здесь же: О. В. Эдельман, “Армагеддонская война (мир советского человека)”.
Седьмой выпуск “Нестора” (458 стр. мелким кеглем) называется “Технология власти. Источники, исследования, историография”. Утверждено к печати ученым советом Санкт-Петербургского института истории РАН. Редакторы выпуска И. В. Лукоянов, С. Е. Эрлих. Вышел в свет в издательстве “Нестор-История” СПбИИ РАН, 2005. Об этом выпуске “Нестора” см. также: Ян Левченко, “Петербургские тиражи. Выпуск 17” — “Русский Журнал”, 2005, 16 мая <http://www.russ.ru/publishers/examination>.
Захар Мухин. Беседа с Андреем Кураевым. — “Топос”, 2005, 27 мая <http://www.topos.ru>.
Говорит диакон Андрей Кураев: “Как национальную беду я расцениваю то, что в самой нашей массовой церковной проповеди, психологии нет вкуса к жизни. Постоянно проповедь конца, ужаса, поражения, бегства. Нет призыва активного вхождения в современную жизнь и преобразования ее. <…> В Православии достаточно силы, чтобы дерзить современности, чтобы отстаивать древнюю, средневековую систему ценностей. Но при этом в Православии достаточно любви, чтобы видеть доброе и в мире современных людей. И когда я защищаю „Гарри Поттера” или Интернет, „Матрицу” или рок-музыку, я это делаю не ради Голливуда, а ради России 21 века. Своими статьями и книгами о современной молодежной культуре я просто ставлю ряд простых вопросов: а можно ли быть православным христианином сегодня? Тождественны ли понятия православие и средневековье? Можно ли быть православным в мире современной культуры, не эмигрируя в былые века? Должна ли граница между миром культуры церковной и культурой светской превращаться в сплошную линию фронта? На эти вопросы я отвечаю: да, нет, да, нет”.
“Когда я увидел впервые Путина за богослужением, меня поразило, насколько он точно исполняет все церковные правила. Рядом стоящие батюшки привычно обмахиваются крестным знамением, так что и на крест не очень похоже. А Владимир Владимирович четко, по уставу. У меня сразу возник вопрос, что это такое — глубокая церковность или хорошая оперативная вменяемость агента? Однако я знаю нескольких политиков высокого уровня, у которых это очень искренне и серьезно. Иногда даже с некоторыми такими неофитскими перегибами”.
“Мы еще не всё вспомнили, чтобы о чем-то забывать”. Вопросы задавала Любовь Цуканова. — “Новое время”, 2005, № 19, 8 мая.
Говорит петербургский историк Кирилл Александров: “Я бы сказал, что почти вся история Второй мировой войны в значительной степени представляет собой „белое пятно”. Хотя можно выделить приоритетный круг острых тем. Одна из них — реальная оценка действий партизан. В советской историографии утверждалось, что партизаны „уничтожили около 1 млн. немецко-фашистских захватчиков”. Однако коллеги из ФРГ называют гораздо более скромные цифры убитых и пропавших без вести немецких военнослужащих в результате партизанской активности: от 35 до 45 тыс. человек. Мало кто знает о жестокости партизан, порой доходившей до садизма. В Бахметьевском архиве Колумбийского университета я нашел записи майора вермахта И. К. Соломоновского — участника Белого движения и Георгиевского кавалера, белоэмигранта, служившего в 1942 — 1943 гг. в русском добровольческом полку „Центр” под Бобруйском. Соломоновский описывал, как в деревне Ольховичи под Глуском партизаны заживо распилили на лесопилке двух пленных немецких связистов 18 — 19 лет. Оставшихся 8 пленных вовремя спасли (спасли немцы? — А. В.), но те от пережитого абсолютно поседели и лишились дара речи. Практически не исследуется вопрос о том, в какой степени партизаны и оперативные группы органов госбезопасности, заброшенные в тыл противника, провоцировали немцев на карательные акции против гражданского населения. Кстати, и воевали-то „народные мстители” далеко не только против оккупантов. Например, по официальным данным, сотрудники Ленинградского УНКВД — УНКГБ на оккупированной территории „расстреляли 1160 предателей и изменников родины”, но что за люди скрываются за этой безличной строкой?”
Ксения Мяло. Портрет России на фоне Украины. — “Наш современник”, 2005, № 5.
“Отсылая к образцам русской классики, можно сказать, что Украина всегда заключала в себе и „Остапа” (условно говоря, восточный вектор), и „Андрия” (вектор западный)…”
Анатолий Найман. “Не так”. — “Московские новости”, 2005, № 19, 20 мая <http://www.mn.ru>.
“То, что он [Бродский] бросил школу после седьмого класса и дальше образовывал себя вне систем, по-своему поработало на его уникальность, закрепило его неповторимость, отдельность от других. С пятнадцати лет он стал усваивать знание свободно, сам выбирал (разумеется, через кого-то из тех, с кем разговаривал, через прочитанную книгу, которая ссылалась на другую), сам решал, когда сказать „а, понятно”. Это могло привести, и зачастую приводило, к тому, что мысль и интуиция опережали знание, его мысль и интуиция — предлагаемое ему знание, он произносил „а, понятно” на середине страницы, тогда как главное, иногда опровергающее, заключалось в ее конце. И Византия не такая, как он ее проглотил, а потом переварил в своем эссе, и Рим не сходится с фактическим, и стоицизм не выводится из поздних стоиков вроде Марка Аврелия, и даже английские метафизики не вполне такие, и даже его возлюбленный Джон Донн. Но как воспетый им пернатый хищник, он знал, куда смотреть, чтобы найти добычу, и, в отличие от крыловского петуха, знал, что делать с выклевыванным из кучи жемчужным зерном, а выклевывал его почти всегда”.
“Конечно, в последние годы его авторитарность бросалась в глаза, но должен сказать, что в молодости желание настоять на своем, сломить чье-то несогласие было ничуть не меньше. Может, и больше, но тогда еще требовалось доказывать, что то, что он говорит, истина только потому, что он это говорит. Тому, кто в течение пяти, семи, десяти лет и, главное, только что был Осей, а то и Оськой, сделать это нелегко. Однако новый стиль выработался быстро и органично”.
“Почти каждую свою реплику в живом диалоге он начинал с „нет”. „Нет, не совсем так”, — что на нашем языке значило: „Совсем не так”. И дальше развивал свои соображения, собственную точку зрения, которая могла дословно совпасть с опровергаемой в начале ответа”.
Александр Неклесса. Культура смерти. — “ИНТЕЛРОС — Интеллектуальная Россия”, 2005, № 1 <http://www.intelros.ru>.
“<…>„ресурс смерти” — новый продукт на глобальном рынке <…>”.
Андрей Немзер. Клону — клоново. Владимир Сорокин верен себе. — “Время новостей”, 2005, № 81, 13 мая <http://www.vremya.ru>.
“Если литература умерла, то сколько можно ее хоронить? Но хоронит Сорокин вовсе не литературу (он не самоубийца). И даже не „дурную литературу”. (Сорокину по-своему нравятся те „образцы”, клонированием которых он занят; допускаю, что он рассчитывает и на „наивное” восприятие своих текстов, причем не только из презрения к дураку читателю.) Ему важно похоронить иное — способность суждения и различения, оценочные критерии, вкус, предполагающий сочетание личного выбора и опоры на традицию”.
См. также рецензию Сергея Боровикова на книги Андрея Немзера “Русская литература в 2003 году” и “Замечательное десятилетие русской литературы” (“Знамя”, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/znamia>).
Андрей Немзер. О красе ногтей. — “Время новостей”, 2005, № 89, 24 мая.
“Понятно, что книга Ольги Вайнштейн „Денди. Мода. Литература. Стиль жизни” (М., „Новое литературное обозрение”) обречена на успех. По крайней мере среди законодателей интеллектуального „бонтона”, привычно млеющих от волшебных слов „телесность”, „визуальность”, „гендер” и „харизма”. <…> Не касаясь концепции Вайнштейн (трудно обсуждать то, чего не видишь) и вовсе не оспаривая выбор предмета (описывать и исследовать можно и нужно все — „пряные” сюжеты исключения не составляют), замечу, что книга могла бы стать вполне милым образчиком „занимательного чтива” и недурным подспорьем для историков культуры. Дело за малым — переписать весь текст: выстроить композицию, убрать бесконечные повторы, вычистить равно манерный и неуклюжий стиль, выразительные примеры коего сейчас украшают едва ли не каждую страницу <…>”.
См. также беседу Ольги Вайнштейн с Константином Мильчиным (“Настоящие денди — маргиналы” — “Книжное обозрение”, 2005, № 20 <http://www.knigoboz.ru>).
Андрей Немзер. Поэт — Кушнер. Новая национальная литературная премия обрела первого лауреата. — “Время новостей”, 2005, № 91, 26 мая.
“<…> важно не то, что Кушнер — первый лауреат [премии „Поэт”], а то, что Кушнер — поэт. Без кавычек. И блестяще этот факт подтверждает агрессивное неприятие поэзии Кушнера, — конечно, наряду с преданной любовью многих и многих, — грохот которого слышится от давнего Кушнерова дебюта до сегодняшних торжеств (и вряд ли после них затихнет). Причем нападали на Кушнера не только те критики, которых он удачно нарек „шелковыми”, и патентованные собакевичи, но и люди, чей вкус и разум в иных случаях сомнений не вызывали. „Литературная злость” (Мандельштам) — неотъемлемая часть живой словесности, а вызвать ее может только большой писатель”.
Неунывающий пессимист. Беседу вел Михаил Нисенбаум. — “Что читать?” Обзор книжных новинок. 2005, № 5, май.
Говорит Игорь Иртеньев: “Постоянно перечитываю Бродского”.
М. П. Одесский, Д. М. Фельдман. Поэтика “оттепели”. Материалы к изучению пропагандистской модели ХХ съезда КПСС. Идеологема “культ личности”. — “Нестор”, Санкт-Петербург, № 7 (2005, № 1).
“Историки спорят, кто был истинным инициатором „оттепели” и разоблачения культа личности — Н. С. Хрущев, Г. М. Маленков или же Л. П. Берия. Но неизменно вне дискуссий остается вопрос о причинах, в силу которых именно термин „культ личности” был выбран для негативной оценки деятельности политического лидера”.
Отравленный любовью. Беседу вела Галина Юзефович. — “Российская газета”, 2005, 29 апреля.
Говорит Евгений Гришковец: “Писать-то несложно — ближе к концу весь организм входит в определенный ритм. Самое трудное — это когда книжка дописана. Это, конечно, шок, это настоящее потрясение. И тут самое главное не сделать двух вещей — не начать сильно пить и не сесть тут же за следующую вещь”.
См. также: “Когда я закончил фрагмент про радиоприемник — отложил текст, налил коньяку граммов сто, выпил, налил еще и сказал торжественным голосом: „На русском языке этого до тебя еще никто не писал. Ты первый!” Счастье невероятное! Но и контузия от текста [„Рек”] тоже тяжелая. <…> Я не стремлюсь иметь дело с толстыми журналами, потому что не воспринимаю их аудиторию как свою. В этих журналах (сразу оговоримся, что я их очень люблю) чувствуется традиция, спокойствие, а я не спокойный человек и не традиционный. Меня, например, интересует территория клуба. Это пространство я ощущаю своим даже больше, чем сцену в театре. <…> Но больше всего люблю литературу по военной истории. Такое у меня увлечение — позапоминать данные каких-нибудь прославленных кораблей, водоизмещение, дальность хода и прочее. Это, кстати, отражено в пьесе „Дредноуты””, — говорит Евгений Гришковец в беседе с Яном Шенкманом “Вычитание из реальности” — “НГ Ex libris”, 2005, № 16, 12 мая <http://exlibris.ng.ru>).
См. также беседу Евгения Гришковца с Майей Кучерской (“Я сказал все, что мог. Набралось на маленькую книжечку” — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 4 мая <http://www.polit.ru>); среди прочего: “Художник должен понимать адрес. Ваня Жуков в свое время написал очень сильный текст, но он не знал адреса”.
Глеб Панфилов. “Я не стал бы ничего менять”. Беседу ведет Евгений Гусятинский. — “Искусство кино”, 2004, № 12.
“<…> год назад я совершенно всерьез сказал Инне [Чуриковой]: „Давай снимем фильм о Жанне д’Арк. Играть будешь ты”. — „Как?!” — „Очень просто. Ты играешь, а потом твое изображение я подвергаю компьютерной обработке, сглаживаю морщинки и т. д.”. Вы видели фильм „Чокнутый профессор” с Эдди Мёрфи? Там с помощью компьютерной графики герой превращен в толстяка, но при этом сохранены игра, мимика, экспрессия актера. Нечто подобное можно было бы сделать и в нашем случае. <…> Хотя если бы у меня были деньги — миллионов двадцать, — я бы ее уговорил. Абсолютно убежден, что мы смогли бы сделать этот фильм. Я бы снимал его так, словно Инне сегодня двадцать лет — как было тридцать два года назад. Ведь глаза, голос Инны — все осталось. Потом, это феноменально с точки зрения рекламы”.
Здесь же — (тридцатилетней давности) сценарий не разрешенного к постановке фильма “Жанна д’Арк”.
Виктор Переведенцев. Секретное оружие Госплана. — “Новое время”, 2005, № 19, 8 мая.
“<…> почти повсюду на Западе после Второй мировой возник „беби-бум”. В СССР ничего подобного не было, рождаемость оказалась много ниже предвоенной: в 1950 году — 26,7 на тысячу жителей против 37 в 1938 — 1939 годах. Дело было в небывалых потерях именно мужского населения: диспропорция полов приобрела большие, как нигде, размеры. В нормальных условиях у женщин в возрастах наивысшей рождаемости (20 — 35 лет) насчитывается примерно равное количество сверстников — мужчин. У нас же через 14 лет после войны на 1000 женщин, которым в момент переписи исполнилось от 35 до 49, приходилось по разным пятилетним подразделениям в этом общем интервале от 623 до 641 мужчины — без малого 40-процентный „навес без покрытия”. Реальные и потенциальные мужья остались на полях сражений. Отсюда и громадное падение рождаемости в первые послевоенные годы по сравнению с предвоенными. А оно, в свою очередь, привело к колоссальному „обвалу” 1960-х. <…> Потери населения в Великой Отечественной войне оказались лишь началом длинной цепочки причинно-следственных связей, ведущих страну к вымиранию”.
После календаря. Беседовал Евгений Чигрин. — “НГ Ex libris”, 2005, № 18, 26 мая.
Говорит Юрий Кублановский: “Я веду дневниковые записи с конца 80-х годов. Но свет они увидят уже после меня, примерно в 2020 году, если, конечно, к этому времени еще останутся люди, способные читать подобные объемные книги и которым все это будет интересно. Мой дневник — о бытовании общества в постсоветское время, к сожалению очень мутное”.
Анатолий Приставкин. Первый день — последний день творенья. Документальная повесть. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 4.
“Война не пришла к нам сразу. Это только в кино так изображается: стоят у репродукторов на площади люди с суровыми, угрюмыми лицами, а на следующий день идут записываться добровольцами и уходят на фронт. Может, так где-то и было, но не у нас в Люберцах…”
Роза Никому: поэзия Пауля Целана. — “Иностранная литература”, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Рубрика “Литературный гид”. “Впервые имя Пауля Целана я услышала от С. С. Аверинцева <…>” (О. Седакова, “Пауль Целан. Заметки переводчика”). Здесь же: Борис Дубин, “Встреча на берегу сердца”; Пауль Целан, “Стихи”; письма Пауля Целана; Пауль Целан, “Противосвет”; “Краткая летопись жизни и творчества Пауля Целана”.
Андрей Рудалев (г. Северодвинск). Оправдание человека (по роману Виктора Астафьева “Прокляты и убиты”). — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 3-4, март — апрель.
“<…> он будто предстает перед Господом с ходатайством за человека”.
См. также: “Военная полка Сергея Белякова. Современная русская проза о Великой Отечественной войне” — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/ural>; “Ошибается тот, кто считает роман Астафьева „религиозным” и даже „первым православным романом о войне”. Пусть вас не вводят в заблуждения евангельские эпиграфы. <…> В романе Астафьева убиты не все, но все прокляты. Не автором, конечно, но самой судьбой. Только вот сам писатель оказался по иронии той же судьбы певцом этого мира, этого царства. Ничто не удавалось ему так, как военная проза. Почти аркадская идиллия зимней уборки хлеба (в конце первой части романа) все же уступает в художественности отчаянной борьбе за Великокриницкий плацдарм. Злоба и ярость Астафьева, более не сдерживаемые цензурой, создали эту страшную книгу. „Прокляты и убиты” могут вызвать отвращение, неприязнь (из-за той же астафьевской злобы и натурализма, который и в „деревенский” период был ему свойственен), и все же на фоне литературных игр начала девяностых роман Астафьева стоит величественным и грозным монументом”.
См. также: Владимир Зубков, “Разрыв. Виктор Астафьев после „деревенской” прозы” — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 5; “Будучи точным барометром нарастающей дегуманизации современного мира в его отечественной модификации, поздняя проза Астафьева вырастает из рамок русской словесности в явление мировой культуры”.
См. также: Алла Большакова, “Красавицы на страшной дыбе” — “Вышгород”, Таллинн, 2004, № 3-4; о гендерном аспекте в прозе Астафьева 80 — 90-х годов.
Вячеслав Рыбаков. Китай: опыт воспитания бюрократии. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 4.
“Лицо общества определяется <…> тем, на какой эталон ориентируются в своем поведении обычные (и потому самые многочисленные в любом социуме) люди, какому стандарту они стараются подражать. Их жизненные цели все равно остаются самыми непритязательными, профанными — но операционные, так сказать, системы достижения этих целей, поведенческие стереотипы и критерии оценки чужих поступков в значительной степени меняются именно в зависимости от признанного эталонным поведения общественных кумиров. <…> социальная значимость идеалов, индивидуально вымышленных и вдохновенно привнесенных в общество их не-от-мира-сего творцами, заключается не столько в том, что все начинают следовать им и стремиться к интегрированным в них высоким целям, сколько в том, что под их воздействием могут быть облагорожены средства достижения целей неидеальных, обыденных”.
Дмитрий Рысаков. Материнская плата. Рассказ. — “Вестник культуры”. Печатный орган Белорусского литературного союза “Полоцкая ветвь”. Минск, 2005, № 2 (21).
“Осенью 90-х годов в пригороде Джезказгана Карагандинской области Чойболсан, Смолов и Полянский спустились в сорок пятую шахту и заблудились в ней…”
Петр Сапронов. От Руси до России вместе с Л. Н. Гумилевым. — “Посев”, 2005, № 4.
Против гумилевской теории “пассионарности”: “Можно было бы, наверное, и оставить его сочинения в покое, если бы не попытки утвердить их на неподобающем месте в русской культуре”.
Свидетель защиты. Беседу вела Юнна Чупринина. — “Итоги”, 2005, № 18 <http://www.itogi.ru>.
Говорит Светлана Алексиевич: “Было бы не до конца честно говорить, что в 2001 году я уехала [из Минска] сугубо по политическим причинам. Просто я поняла, что культура борьбы попала в ловушку. Для противостояния необходимы новые формы, слова и идеи, а их ни у кого нет. Мы долдоним одно и то же, как шаманы, и народ нам уже не верит. Чем опасны авторитарные режимы? Они навязывают нам примитивное мышление. Приезжайте в Минск, послушайте: о чем мы говорим? О Лукашенко. Серьезные разговоры, в которых мы были так сильны (впрочем, выяснилось, что только в них-то и были), исчезли…”
См. также беседу Светланы Алексиевич с Еленой Дьяковой (“Диктатура маленького человека” — “Новая газета”, 2005, № 26, 11 апреля <http://www.novayagazeta.ru>).
Владимир Семенов. “Не надо рая…” Размышления после Дня Победы. — “GlobalRus.ru”. Информационно-аналитический портал Гражданского клуба. 2005, 11 мая <http://www.globalrus.ru>.
“Впрочем — Вторую мировую в Европе выиграла Россия (тогда называлась Советским Союзом), это безусловно во веки веков, и наша страна заслужила право придавать великой битве тот смысл, какой пожелает. По праву победителей. На наш дом напали, мы победили напавшего. Правота древняя как мир и потому единственно неопровержимая. <…> Природное право на силу против силы — тот абсолют, который еще очень понадобится современному миру”.
С. Симонов (Сочи). Насилие над животными в рекламе нужно запретить. — “Гуманитарный экологический журнал”, Киев, 2005, том 7, спецвыпуск “Защита прав животных”.
“<…> 2. Реклама утюгов „Тефаль”. Сюжет ролика состоит в том, что утюг, съезжая с гладильной доски, переезжает кошку. <…> Шлите письма по указанным [ниже] контактам, чтобы прекратить жестокость к животным в средствах массовой информации. <…>”
Роман Солнцев. Золотое дно. Несгоревшая летопись Льва Хрустова. — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 3-4, март — апрель.
“В восьмидесятых годах минувшего века мне выпала радость дружить с молодыми строителями крупнейшего на свете сооружения в Саянах, которое нынче, может быть, пока вы читаете эту книгу, и перестанет существовать… Потороплюсь рассказать…”
Ирина Стрелкова. Куда пойдет учиться Россия? — “Наш современник”, 2005, № 4.
Среди прочего: “И здесь нельзя не сказать о традиционном для русского интеллигента втором высшем образовании. В уникальный Литературный институт имени А. М. Горького всегда поступали люди с образованием, с опытом работы по той или иной профессии, с первым литературным опытом. На этом и строилась программа обучения в Литинституте. Но теперь и он подпал под запрет второго бесплатного высшего образования. Значит, должен будет набирать детей прямиком из школы? Какой в этом смысл?”
Николай Суханов. Два Нобеля, два юбилея. 100-летие Шолохова и 65-летие Бродского в современной России. — “GlobalRus.ru”. Информационно-аналитический портал Гражданского клуба. 2005, 24 мая <http://www.globalrus.ru>.
“Есть какой-то неприятный символизм в том, что юбилеи Шолохова и Бродского приходятся на один день. Литературный канон, почетная иерархия словесности, набор обязательных к поминовению классиков — это всегда идеальная матрица для определения фундаментальных оснований чтящего их государства. Отсчет „правильных” для того или иного строя ценностей неизбежно идет от сочинений и мемориального образа канонизированного автора — и в этом смысле 24 мая для России день показательный. Можно сказать, что 24 мая русская литература наглядно указывает нам, в чьем мире мы покамест живем. <…> Важнейшая проблема нынешней России сводится к тому, что сталинская мифология, сталинские классики, сталинская эстетика и даже сталинская инфраструктура являются единственной полностью проявленной, до конца прочерченной картиной мира, которая была предложена населению. Ни один идеологический проект, конкурирующий со сталинистским, не оказался пока в состоянии представить себя в качестве столь же увесистой, образцовой мифологии. Иными словами, у нас до сих пор нет иной „воображаемой России”, кроме России Сталина <…>”.
Александр Тарасов. “Сегодня движущая сила народных волнений — пенсионеры”. Беседу вел Александр Мешков. — “Литературная газета”, 2005, № 21-22, 25 — 31 мая.
“Сегодня же самый обездоленный социальный слой у нас — пенсионеры. Поэтому они вполне могут выступить в качестве „стартового элемента” народных волнений, увлекая за собой других. Этими другими окажутся в первую очередь студенты, если их коснется „расширение коммерциализации” образования”.
Виталий Третьяков. Россия без истории. — “Российская газета”, 2005, 12 мая.
“Когда твою национальную историю (тем более такую сложную, как у России) оспаривают (в политически выгодном для себя ракурсе) другие — это, повторюсь, нормально. Когда в твоей собственной исторической науке ведутся острейшие дискуссии относительно разных исторических фактов и событий — это еще более нормально, а кроме того — плодотворно. Ненормально только не иметь никакой четкой концепции национальной истории. А это именно то, что мы наблюдаем сегодня в России. <…> Во-первых, мы нуждаемся в такой современной истории России, которая бы: 1) опиралась на лучшие достижения русской дореволюционной и советской исторической науки; 2) рассматривала историю России как непрерывную (без якобы выпадения России из всемирного исторического процесса) и 3) как единую, то есть гражданская война как исторический факт не должна приводить к появлению двух отрицающих друг друга историй одной страны; 4) рассматривала историю России как Государства Российского и одновременно как русской (российской) цивилизации, породившей внутри себя не только саму Россию, но и еще целый ряд государств и стран…”
Михаил Успенский. Конь уносит Сученко в иное царство. — “Книжное обозрение”, 2005, № 17 <http://www.knigoboz.ru>.
К 110-летию Владимира Проппа. “Кстати, бытует известное утверждение, что в литературе существуют всего тридцать два сюжета и что установил эти рамки якобы Пропп. Неправдычка, упрощение, а зачастую и оправдание плагиата. Читать надо внимательней. По Проппу, в сказке есть начальная ситуация (всегда варьирующаяся) плюс 31 функция действующих лиц. Лица эти можно вводить, а можно и не вводить. Так что никаких рамок нет. В шахматах те же тридцать две фигуры (случайно ли?), а число комбинаций беспредельно. Нот опять же всего семь, а музыки явный переизбыток…”
См. также: “Роман Михаила Успенского „Невинная девушка с мешком золота” (М., „Эксмо”) похож на прославившую автора трилогию о похождениях Жихаря и его побратимов. Снова русскому (ерусланскому, посконскому, тартарскому, гиперборейскому, многоборскому и проч.) богатырю надлежит спасти человечество и мироздание, а для того отправиться в рискованное путешествие. Снова супротивником простодушного и хитрованистого витязя выступает сам Князь мира сего. Снова разудалый герой обретает в странствии симпатичных (но временами невыносимо вздорных) помощников. Снова повествование изобилует литературными реминисценциями, кавээнными репризами, аллюзиями на политическую и (бес)культурную современность. Снова приходится разбираться с вывихнутым пространством и искореженным временем, бороться за две единственно стоящие вещи — звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас…” — пишет Андрей Немзер (“И сказка не скоро сказывается. Михаила Успенского с пути не собьешь” — “Время новостей”, 2005, № 82, 14 мая <http://www.vremya.ru>).
Лев Усыскин. Домашние рассуждения о наказании смертью. — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 14 мая <http://www.polit.ru>.
“При соблюдении определенных условий сам факт судебной ошибки уже не имеет большого значения. Так, если, допустим, на смерть осуждают только людей вторично совершивших убийство с отягчающими обстоятельствами, то эффект судебной ошибки почти нивелируется. И это довольно справедливо: человек выбрал загодя, до момента инкриминируемого преступления, путь, несущий в себе риск стать жертвой роковой судебной ошибки, — это его выбор, а значит, его ответственность. Этот момент, кстати, довольно хорошо прочувствован в нашем житейском сознании — все мы знаем, что определенная жизненная стезя почти неминуемо приводит к печальному концу”.
Ср.: Виктория Сергеева, “Мир на пути к отмене смертной казни”; Александр Бикбов, “Личное дело декана” — “Неволя”, 2005, № 2 <http://index.org.ru/nevol>.
До конца года “Новый мир” планирует напечатать статьи Елены Ознобкиной и других авторов о смертной казни.
Фаст-фуд в культуре. Беседа с Александром Долгиным о рынке и искусстве. Беседу вела Майя Кучерская. — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 3 мая <http://www.polit.ru>.
Говорит президент фонда “Прагматика культуры” Александр Долгин: “Экспертные инстанции не справляются с валом. <…> Производство культуры [сейчас] машинное, конвейерное, а аттестация ручная. Эксперт должен прочесть много произведений на очень высоких скоростях и выдать рекомендации. Однако творцы-производители, понукаемые бизнесом, пишут быстрее, чем критики читают. Потребителю чрезвычайно сложно опознать „своего” эксперта среди тех, кто работает в режиме „культурных хроник”. Критика должна заниматься художественным анализом, а не стремительным справочным сервисом”.
Евгений Федоров. Мистерия. — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 3-4, март — апрель.
“По всему получается — последнее предвоенное летнее солнцестояние. Лепота Качалова в сердце моем, неизменно ощущаю его тайную власть, манит увидеть еще раз Качалово, взглянуть хоть одним глазком — не чаю: силенок нет, стар. Здесь то было, под Костромой, чуть ниже, словом, в нашем Качалове, меня бы не осудил и понял модный ныне (от веления моды никому не уйти) Хайдеггер, писавший о кроткой власти проселочных дорог, которые каким-то непостижимым, мистическим образом и одной левой сборят рационалистическую, механистическую, бездуховную проклятую западную цивилизацию со всей ее бесчеловечной, мертвой, мертвящей техникой, включая бомбу. На дворе — самое светлое время года, но безлунное, где-то тут, рядом, рядом: три тихих безлунных ночи. Испытываю позыв к уточнению и идентификации: местный, костромской Ярило по своей скользкой, каверзной, неопределенной сущности безлунен, а значит, из всего так выходит, связан не только с солнцем, но и с крадущейся втихаря по мутному небу чародейкой луной…”
См. также: Евгений Федоров, “Поэма о первой любви. Исповедь диссидента” — “День и ночь”, Красноярск, 2003, № 6-7, сентябрь — декабрь <http://www.krasdin.ru>; “Поэма о первой любви. Исповедь бывшего диссидента” — “Континент”, 2003, № 117 <http://magazines.russ.ru/continent>.
См. также: Евгений Ермолин, “ГУЛАГ. До востр.” — “Новый мир”, 2004, № 9.
Д. М. Фельдман. Пропагандистская схема ХХ съезда КПСС: к истории термина “реабилитация” в советской культуре. — “Нестор”, Санкт-Петербург, № 7 (2005, № 1).
“Термин „реабилитация” в советском законодательстве не использовался”.
“Судя по опубликованным ныне архивным материалам, впервые термин „реабилитация” использовал в официальных документах Л. П. Берия (что, впрочем, еще нуждается в уточнении)”.
“К февралю 1956 г., когда готовился ХХ съезд КПСС, термин „реабилитация” стал уже привычным. Более того, он стал и специфически советским, связанным исключительно с советскими реалиями”.
“Итак, после ХХ съезда КПСС реабилитация — признание осужденного не только невиновным, но и с точки зрения нравственности безупречным, безвинно пострадавшим в период „культа личности Сталина””.
Здесь же: Д. М. Фельдман, “К истории советской пенитенциарной терминологии: опыт подготовки комментария и терминологического досье”.
Олег Хлебников. Тарковского и Твардовского срифмовала война. — “Новая газета”, 2005, № 32, 5 мая.
“<…> накануне 60-летия Победы литературовед Дмитрий Бак систематизировал найденные во фронтовых газетах неизвестные, никогда позже не переиздававшиеся стихи Арсения Тарковского. <…> Так вот, во время войны Арсений Тарковский конкурировал вовсе не с Мандельштамом, а — с Твардовским! Писал нечто вроде „Теркина”. Назвал он своего героя Хватовым. И Василию этот ухватистый и сноровистый русский солдат, несомненно, родственник. Но все-таки произведения, сравнимого с „Повестью про бойца”, не получилось. Получился, говоря современным языком, сериал. Он печатался в ежедневной газете Шестнадцатой армии „Боевая тревога”, где Тарковский служил военным корреспондентом с января 1942-го по декабрь 1943 года. Кто знает, если бы не тяжелое ранение Тарковского, после которого — госпиталь, гангрена, ампутация ноги, может быть, из этих газетных стихов и сложилась бы поэма-лубок”.
Здесь же публикуются неизвестные стихи Арсения Тарковского 1942 — 1943 годов из фронтовой газеты “Боевая тревога”:
………………………
Запримечу — и навстречу,
Встречу немца — и убью!
Егор Холмогоров. Политическое Православие. — “АПН”, 2005, 9 июня <http://ww.apn.ru>.
“На современном этапе, однако, возрождение в России Православия идет стремительно и весьма отчетливо. И происходит оно уже не в парадигме Осевого времени и не в форме „религиозного гетто” эпохи модерна, а именно в парадигме Последнего времени. Это означает, что Православие осознается как особенность, выделяющая данное человеческое сообщество, данную цивилизацию из среды других сообществ. Она требует сецессии от других сообществ, для которых Православие таким определяющим фактором не является. Идет восстановление символики, которая отмечает это выделение, а „верность православию” расценивается как знак верности социуму. В отличие от Средневековья, эта верность осознается как проблема и выбор, а не как естественное состояние, которое может быть нарушено лишь ересью”.
“В отношении идеологии должно быть четко установлено, что политическое Православие — это Православие и ничего больше. <…> Политическое Православие — это формирование конкретной политической позиции на основании догматики, канонов, нравственного и аскетического учения, истории и историософии Православной Церкви. Политическое Православие исходит из того, что многие религиозные цели человека могут быть достигнуты лишь в организованном человеческом обществе, а формирование и правильное функционирование подобного общества может быть обеспечено лишь средствами политики. <…> Таким образом, политическим Православием или православной политикой мы разумеем посильное человеку использование специфических политических средств для реализации специфических политических целей, которые заповеданы Богом через Священное Предание Православной Церкви”.
“Стратегия политического Православия должна, безусловно, состоять в превращении Православия в поле общенационального политического консенсуса. Защита Православия от тех или иных нападок и снятие с него ограничений должно осуществляться не во имя „прав православного человека”, а в общенациональных интересах, и оскорбление Православия и Церкви должно трактоваться как оскорбление обществу в целом”.
“Единственной альтернативой этому пути, пути политического Православия, является идеология “православного партизанства”, то есть принятие нынешнего внецерковного положения общества как единственно возможного и не допускающего изменений и соответственно “выживание” в качестве православных лишь поодиночке и малыми группами. С этой идеологией и связано часто нагнетаемое недоверие и к борьбе за влияние Православия на общество, и антииерархическая идеология, и фактическая проповедь мистического и экклезиологического анархизма, характерная для многих „православных партизан”. Однако уже по приносимым этой идеологией плодам можно судить если не об ошибочности, то по крайней мере о неуниверсальности этой идеологии”.
Егор Холмогоров. Прагматическая ирредента. — “АПН”, 2005, 11 мая <http://ww.apn.ru>.
“России необходимо начать предъявлять претензии там, где раньше предъявлялся отказ от претензий, необходимо указывать на спорные вопросы там, где прежде их стремились игнорировать, наконец, необходимо видеть проблему катастрофического распада единого государства там, где прежде предлагалось видеть так называемый „цивилизованный развод”. Другими словами, России нужна идеология русской ирреденты. Идеология возвращения РФ тех территорий исторической России, на которые у нее имеется историческое и моральное право и относительно которых есть практический смысл их возвращать. Для того, чтобы принять ирредентизм всерьез, необходимо пересмотреть некоторые из базовых принципов, на которых была основана Беловежская система и следование которым поставило современную Россию в ту невыгодную геополитическую ситуацию, в которой она сейчас находится. Эти принципы не прописаны в документах в явном виде, однако представляются настолько незыблемыми, что оспаривание их вызывает у активных участников современной внешней политики настоящий шок. Шок, который в данном случае является для России союзником. <…> И „Российская Федерация”, „государственный суверенитет” которой был объявлен 12 июня 1990 года, должна была рассматриваться русскими патриотами как сепаратистское образование на территории России”.
Анатолий Цыганок. Российская армия 2040 года. — “Русский Журнал”, 2005, 3 мая <http://www.russ.ru/culture>.
“Для России в начале ХХI века сложилась уникальная ситуация, когда нет реальных военных угроз для государства (во всяком случае, на ближайшую историческую перспективу 10 — 15 лет), что позволяет готовить армию к отражению угроз второй половины ХХI века”.
“Нынешняя армия не способна отразить угрозы, которые могут возникнуть через 30 — 50 лет. Не потому, что Россия встала на другой путь развития и армия сменила красную звездочку на орла, а потому, что современность требует иных теорий, иных структур, иных людей. Иракская война показала, что попытки реформирования армии в России идут не в том направлении. Мы уже отстали от американской армии по технологичности на 10 — 15 лет, примерно на столько же отстаем в подготовке к асимметричным войнам”.
“Следует признать, что в последние 20 лет идет и еще 20 лет будет идти новый передел мира, в котором Россия из-за внутренних перестроек и буржуазных революций 90-х годов не участвует. Можно предположить, что начато разделение государств на имеющих и не имеющих интеллектуальный потенциал для преобразования и формирования перспективных видов интеллектуального боевого оружия, интеллектуальных боевых систем к середине ХХI века”.
Алексей Чадаев. Наука побеждать. Как победить в тотальной войне. — “Русский Журнал”, 2005, 13 мая <http://www.russ.ru/culture>.
“Пацифистское сознание, восторжествовавшее после 1945 года, отрицает саму идею войны как проявление насилия и человекоубийства. Однако отмена войн, кажется, не сделала мир более безопасным — ибо те проблемы, которые раньше решались посредством войны, ныне попросту не имеют решения, что порождает новые кризисы и катастрофы. Во-первых, отмена войн привела к тому, что массовое и организованное человекоубийство перестали называть войнами <…>”.
“Хрестоматийной стала цитата из Черчилля, который, описывая русскую революцию 1917 года, сообщил, что „русский корабль затонул, когда гавань была уже близко”. Черчилль имел в виду, что Россию постигла катастрофа тогда, когда победа в войне была уже делом месяцев. На фоне опыта II мировой войны это выглядит как нонсенс, историческое недоразумение. В самом деле: можно ли себе представить в 1944-м хлебный бунт в Москве, заговор генералитета и отставку Сталина? Или массовые братания советских солдат с немецкими по всему фронту? Или провал наступления, тотальное дезертирство и сдачу фронта противнику? Все это — реальность 1917-го. Принято считать (видимо, с легкой руки Ленина), что война легла на российское общество непосильным грузом и оно попросту рассыпалось под ее тяжестью. Но ведь никто почему-то так и не попытался всерьез сравнить издержки 1914-го с издержками 1941-го. А сравнение это будет не в пользу последнего. В самом деле. Ведь российская армия ни в катастрофе осени 1914-го, ни в тяжелейшем для нее 1915-м не потерпела таких серьезных поражений, как Красная Армия в 1941-м и 1942-м. Не было ни тотального разгрома (таковым нельзя считать даже восточнопрусскую катастрофу армии Самсонова), ни потери огромной территории, ни распада фронтов. А начиная с 1916 года и вовсе наметились контуры будущей победы: Брусиловский прорыв, новые виды оружия, рост военного производства… Словом, получается, что к I мировой войне русская армия была готова не в пример лучше, чем ко II-й. Однако первую Россия в итоге проиграла, чуть не погибнув (а в каком-то смысле и погибнув), — вторая же принесла ей самую великую Победу в ее истории. А если исходить из популярной в европейской историографии идеи, что I и II мировые войны — это не две разные войны, а одна и та же война с двадцатилетним перемирием в промежутке, — то вырисовывается и вовсе парадокс: получается, что в 1941 — 1945-м выиграли все то, что проиграли в 1914 — 1917-м. И это несмотря на революцию, Гражданскую войну, индустриализацию, коллективизацию и прочие напасти того времени. Невозможно понять этот парадокс без разговора о том, почему в феврале 1944-го даже и представить нельзя было повторение февраля 1917-го. Грубо говоря, что такое кардинально изменилось в русском обществе, что оно оказалось способно терпеть не в пример большие потери и катастрофы войны, а также поражения, ошибки, слабость армии, некомпетентность руководителей и т. д., нежели за 25 лет до этого? Почему все эти удары не производили на нацию демобилизующего действия — в отличие от не в пример более слабых в количественном и качественном отношении потрясений 1914 — 1917 гг.?”
Частные разговоры об африканской охоте (из переписки двух израильтян). — “Двадцать два” (“22”), Тель-Авив, 2005, № 135.
А. Добрович — В. Слуцкому: “Убивать (и умирать) приходится, раз война; в Торе есть сцены коварного и поголовного истребления врагов. Нет только героизации бойни. Это, куда денешься, история народа, но не „эпос” в привычном понимании. Давид побеждает неодолимого Голиафа (вот кто взаправду — эпический герой), но даже не хитростью, а всего лишь благодаря удаче, за которой открывается не столько удаль пастуха, сколько воля Божья” (9 апреля 2004 года).
В. Слуцкий — А. Добровичу: “И для меня очевидно: литература не может „кончиться”. Кончился или кончается идол „литература”. В общем, у всех, кто ранен „текстом реальности” (твоя метафора), одна и та же (лишь по-разному понимают) интуиция — неблагополучия с тем, что называют „литературой” и чему служат как идолу. Литература же не „кончается”, как не может кончиться живая реальность с ее явственным знаком блага = смысла = надежности (что и есть в вещном раскрытии красота, гармония, щебет и лепет, образ, духовность). Библия — литература, „Отче наш” — литература, Символ веры — литература, hалаха — литература, и любое адекватное выражение „сложившегося в уме” (словом, линией, звуком) — литература. И письмо (на которое откликаюсь) — литература <…>” (11 августа 2004 года).
Сергей Черняховский. Великая война и гражданская религия России. — “АПН”, 2005, 22 июня <http://ww.apn.ru>.
“Тема Великой Отечественной войны, тема Великой победы, при всей своей ритуальности, является абсолютно уникальной для истории страны и обладает особой значимостью для самоидентификации нации.
С одной стороны, на сегодня это единственное из официально отмечаемых историко-политических событий, в положительной оценке которого сходятся все основные силы страны. Все остальные даты — в той или иной степени являются предметом раскола в политическом сознании. Ни призвание Романовых, ни свержение самодержавия, ни Октябрь 17, ни пертурбации 89 — 93 годов, при всей своей колоссальной роли в судьбе страны, нетолько не могут претендовать на какое-либо согласие в оценках, но просто разводят различные силы по разные стороны баррикад.
Праздник Победы принимают не только коммунисты, но и нынешняя власть и даже антикоммунистически настроенные либералы. Можно спорить, насколько искренне это делают последние, можно вполне обоснованно предполагать, что они просто не рискуют ставить под сомнение одну из наиболее почитаемых в народе торжественных дат. Однако это опасение само по себе лишь подтверждает масштабность праздника Победы.
С другой стороны, победа в войне — это единственное из историко-героических событие, которое не только принимается обществом, но и обладает актуальным политическим смыслом. Куликовская битва и Полтава, освобождение Москвы от поляков, Чесма и Рымник, взятие Берлина при Елизавете и война 1812 года — все эти победы признаются славными и героическими, но они слишком отдалены от нас, относятся к другому миру и другой истории, другой цивилизации и потому не могут претендовать на действительное политическое значение и мобилизационный потенциал.
В отношении к войне сходятся героическая традиция и современность, подвиг перед Отечеством и дело спасения всего гуманистического вектора цивилизации. Трагический ход войны, сверхнапряжение народа, колоссальность нависшей над нами и всем миром угрозы, огромные жертвы и грандиозность Победы — вместе все это определяет не просто историко-героическое и патриотическое, а действительно сакральное значение события, начавшегося 22 июня 1941 года. <…>
Российское общество сегодня не может идентифицировать себя ни на этнической — славянской, ни на конфессиональной основе. После трагедии 90-х годов оно лишилось и проектного единства, которым обладало в советский период. На вопрос: „Кто вы?” — ему сегодня просто нечего отвечать.
Кроме одного, еще оставшегося: „Мы — народ, спасший мир от нового варварства, от фашизма. Мы — народ, своей кровью и своим подвигом очистивший мир от той мерзости, которую вы породили, которой вы осквернили историю, которой вы испугались и перед которой вы почти капитулировали”.
Сейчас верность Победе — единственная смысловая площадка, позволяющая осуществить национальную самоидентификацию, мотивировать новое напряжение и осуществить тот новый прорыв, без которого Россия практически обречена на выпадение из истории.
Поэтому обсуждение различных экстравагантных версий, имеющих отношение к Великой Отечественной войне, — это сегодня далеко не только вопрос о познании исторической правды. Это вопрос о принятии или непринятии и соответственно разрушении последней сакральной даты, последней площадки, от которой можно стартовать уже не для спасения мира, а для спасения самих себя”.
Игорь Шафаревич. Будущее России. — “Москва”, 2005, № 4.
“Но что мне самому наиболее интересно: зачем я это все пишу? Ведь согласно взглядам, которые я дальше изложу (и в справедливости которых совершенно уверен), вся теперешняя жизнь, включая культуру и те методы понимания всех явлений, которыми мы пользуемся, очень скоро разрушатся”.
Глеб Шульпяков. Мое второе имя. Эссе. — “Новая Юность”, 2005, № 2 (71).
“Коньяка в Узбекистане много, и он разный”.
С. В. Яров (Санкт-Петербург). Конформизм интеллигенции в 1917 — 1920-е гг.: причины, мотивация и формы сотрудничества с властями. — “Нестор”, Санкт-Петербург, № 7 (2005, № 1).
“Такая система аргументов, собственно, и не возникла только как реакция на практику 1917 — 1920-х гг. — это был тот опыт, который вырабатывался всей историей интеллигентского движения ХIХ — начала ХХ в. <…> Это был тот нетленный запас идеологического инструментария, который имел при себе почти каждый интеллигент”.
Здесь же: С. В. Яров (Санкт-Петербург). “„Политическое воспитание” как средство формирования нового человека: система комсомольского просвещения в 1921 — 1924 гг.”.
Составитель Андрей Василевский.
“Вопросы истории”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”, “Континент”,
“Октябрь”, “Фома”
Марина Арзаканян. Андре Мальро. — “Вопросы истории”, 2005, № 5.
Бурный жизненный и общественный путь любимца Шарля де Голля, знаменитого прозаика, оратора, путешественника, антифашиста, изысканного денди. Неоднократно бывал и у нас, выступал на писательских съездах, пел осанну Беломорканалу, а в начале 40-х уже и проклинал коммунистов. Побывал в плену. К Сопротивлению не пристал (“Я иду, но иду один”), однако симпатизировал. В общем, прямо по фильму “Касабланка”. При де Голле десять лет продуктивно руководил французской культурой. Обладал магнетической харизмой, страдал от депрессий, потерял двух сыновей. А лучшего друга — генерала и президента — пережил на шесть лет.
Иосиф Бродский. Памяти Карла Проффера. Перевод с английского Ольги Ворониной под редакцией Александра Сумеркина. Вступительная заметка Ольги Ворониной. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3 <http://www.zvezda.ru>.
Текст выступления на вечере памяти основателя легендарного издательства “Ардис” (1 апреля 1985 года) публикуется впервые. В “Ардисе” у Бродского вышло семь книг. Между прочим, именно Карл Проффер встречал И. Б. в Вене, помог ему с переездом в Энн-Арбор, устроил преподавать и фактически свел с Оденом.
“<…> Я редко встречал американца, который питал бы меньше иллюзий насчет Советского Союза, и уже по одному этому ничто не могло быть более чуждо его сознанию, чем идея повлиять на ход событий в этой стране. Он делал то, что делал, из простой любви к русской литературе. Как всякая любовь, она была смесью подлинной зачарованности, любопытства, влечения, подозрительности, сострадания и — превыше всего — сильнейшего тяготения к своему объекту. Он просто хотел, чтобы она была, существовала в печати, на бумаге, стояла на ногах наравне с другими и была с ними сравнима. Он не мог стерпеть, когда у него на глазах ее мучили, увечили, оскорбляли. Но в отличие от многих, разделяющих эти чувства, он решился действовать. Или, говоря еще проще, он сделал для русской литературы то, что сами русские хотели бы, но не могли сделать. <…> Он был добрым, чрезвычайно добрым человеком. Казалось, он излучал доброту, но доброту своеобразную; он не душил вас добротой, ровно наоборот: в его присутствии ощущалось, что он раскусил вас без остатка и не питает по вашему поводу никаких иллюзий, — и все же он был к вам добр. <…>
В определенном возрасте, когда начинают скапливаться человеческие потери, когда они превосходят человеческие приобретения, каждая смерть начинает казаться приглашением, призывом: уйти. И не столько потому, что чувствуешь себя брошенным, но и потому, что от тебя уходит определенная часть тебя самого, той твоей жизни, которую ты делил лишь с тем, кто умер. Иногда это очень большая часть, как в данном случае: почти пятнадцать лет. Чем больше людей ты теряешь, тем меньше остается от тебя самого, и наступает момент, когда, если посчитать, оказывается, что у тебя отнято больше, чем остается в наличии или ждет в будущем. Каждая потеря ощущается как приглашение, каждый умерший друг напоминает родственника, родителя — потому, что тебе уже не удастся снова скопить ничего подобного, потому, что родителей у тебя больше не будет. Отказываться от приглашения как можно дольше заставляет тебя не трусость и не жалость к самому себе. Скорее дело здесь в том, что ушедшие оставляют тебе на хранение какую-то частицу самих себя, и тебе надо продолжаться, чтобы продолжались они. К этому в конце концов и сводится жизнь, осознаем мы это или нет. <…> То, что вы сейчас слышите, не обязательно является Карлом Проффером, но во мне и в том, что вы слышите, есть и его частица”.
В этом же номере “Звезды” публикуется во многих отношениях удивительная беседа Станислава Швабрина с Эллендеей Проффер (“Набоковы не были отрезаны от России…”).
Юрий Буйда. Власть всея Руси. — “Октябрь”, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/October>.
“<…> Когда в первых числах 1992-го началась ценовая реформа Ельцина — Гайдара, мои коллеги-журналисты на пальцах показывали, когда „всех этих” попрут (февраль, ну май): недовольство населения, обозленная армия, разорившееся сельское хозяйство. Могла ли этой толще противостоять горстка новых русских — самозванцев? Но вот что любопытно: тысячелетняя традиция „борисоглебства” стала чем-то вроде обруча, не позволившего распираемой реформами бочке взорваться. Чего стоит один только величайший подвиг Советской Армии, без единого выстрела покинувшей Европу. Маршалы и генералы, осуществившие эту грандиозную операцию, вполне достойны ордена Бориса и Глеба. Да и самозванцы наши, выжившие благодаря „борисоглебству”, за последние десять лет научились себе во благо использовать этот мощный ресурс, за что и получают красивые ордена из рук патриарха всея Руси. Они уже не носят красных пиджаков, не очень-то давят на власть, встраиваются в вертикали и платят налоги.
Но дело даже не в этом. Главное — идея свободы, самочинности, самозванства сегодня, похоже, и становится тем ресурсом, который позволяет России перейти от перепроизводства национальной гордости к производству неплохой петелинской курятины. Пушкинское „самостоянье человека” сегодня актуально не только для владельцев „мерседесов”, а, по сути, для всех. И нет ничего удивительного в том, что новые самозванцы строят храмы во имя Бориса и Глеба <…>. Будь все иначе, „борисоглебцы” еще вчера заставили бы их строить для себя, для самозванцев, бараки в районе Анадыря. Сегодня это уже маловероятно. Сегодня формулой „Что солнышку нашему годно, и он творит” если кто и пользуется, то уже не президент РФ, а пьяный мужик в кураже, который назло жене жрет перед зеркалом ее губную помаду — тюбик за тюбиком, тюбик за тюбиком, и тошно уже солнышку, а он все творит да творит <…>”.
Мария Ватутина. Фронтовая тетрадь. — “Знамя”, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Неожиданный, кажется, и для самого автора опыт: эти стихи вписаны в ткань воспоминаний ее бабушки, ушедшей на фронт еще семнадцатилетней школьницей. Внучка иногда записывала бабушку на диктофон, удивляясь свежести и художественности рассказанных эпизодов. Каждому из шестнадцати стихотворений Маши Ватутиной предшествует расшифрованный с аудиопленки рассказ. Связь между стихами и воспоминаниями — особенная, там своя логика, не иллюстративная, но развивающая. Внучка пережила эти истории заново, вместе. И написала — от себя.
“„А когда бой закончится, обязательно наступает ‘перемирие‘, чтобы забрать раненых с поля. Они своих берут, а мы своих берем. А уж во время боя или когда перемирия такого не объявляют, вот тогда и бегаем из воронки в воронку, из воронки в воронку. Найдешь раненого — и неси как хочешь. Или сиди, жди мужской помощи, или собаку дрессированную с лодочкой, или сама на себе тащи, если раненый ходячий”.
Время — сейсмической дрожи.
Время — портянки стирать.
Дай передышку им, Боже:
Раненых с поля собрать.
…………………………..
Медленно, плавясь от жара,
Как пастухи по жнивью,
Это идут санитары
Делать работу Твою”.
В окопах атеистов не бывает. — “Фома”, 2005, № 2 (25) <http://www.fomacenter.ru>.
Эта тема представлена, в частности, в интервью писателя Бориса Васильева — Алексею Соколову.
“<…> Говорить о „благородной войне”, по-моему, просто бессмысленно, потому как война по определению — безнравственное порождение рода человеческого. К сожалению, это надо признать — сохранить на войне незапятнанную совесть практически невозможно. В то же время война заставляет людей как никогда тянуться к Богу. Заметьте, даже Сталин почувствовал это, начал первые реабилитации священников. Вера — единственное спасение на войне. Таков парадокс. Когда уповать остается на Бога, тогда человек остается с Ним наедине”.
Виталий Дмитриев. Именно в это время. Стихи. — “Континент”, 2005, № 1 (123) <http://magazines.russ.ru/continent>.
Все устоится, устаканится,
на самом донышке останется
вино, не для похмельной пагубы,
а лишь для поминанья на губы.
Все худо-бедно образуется,
обтешется,
пообломается,
уляжется
и зарифмуется.
Или хотя бы попытается.
Интересно, когда же наконец у замечательного питерского (совершенно отдельного) поэта Виталия Дмитриева книжка избранных стихов выйдет? И пластинке с его песнями пора бы появиться, ей-Богу.
Бахыт Кенжеев. Звук похищенный. Стихи. — “Октябрь”, 2005, № 4.
………………………………………………………………………
Прекращают любые колокола свой возмущенный гул, да и я притих,
я, поденщик (или поденка), наизусть не помня молитвы, словно один из нас,
собираю рябину и терпкие райские яблочки в сквериках с городских
беззащитных деревьев, пока еще не стемнело. Который час?
Значит, близится вечер, следует выпить чаю с вишневым вареньем, прилечь
на диван не раздеваясь, и закурить, и смахнуть с ресниц
осеннюю паутину, продолжив листать учебник “Родная речь”
для говорящих бобров, бессловесной плотвы и невеликих, но певчих птиц.
Лариса Колесникова. Мемуары революционеров 1870-х годов об идейно-психологическом воздействии на них литературы. — “Вопросы истории”, 2005, № 5.
…И художественной, и научной, и общественно-политической, конечно.
“Советская историография неточно определила степень влияния романа Чернышевского „Что делать?”. По количественным показателям (109 описаний) он значительно отстает от показателей Некрасова и Тургенева. <…> Из произведений, популяризирующих Маркса, 89 человек отметили брошюру Степняка-Кравчинского „Сказка о Мудрице Наумовне” <…>”.
Александр Липков. Я к вам травою прорасту… Роман свидетельств. — “Континент”, 2005, № 1 (123).
Как я понимаю, перед нами сценарий документального фильма, переработанный и дополненный для публикации.
Воспоминаниями, письмами, статьями, дневниками и документами свидетельствуют 15 человек: от Колчака и Анны Тимиревой до Ленина и Бунина. Из дня сегодняшнего — 22 человека (именно эти беседы записаны во время съемок фильма) — от священника и монахини до скульптора, многочисленных художников и сотрудников Группы реабилитации ФСБ. Главные герои — гражданская жена Колчака и ее сын.
Повествование разбито на главы, одна из которых названа “Поленово”. Бывают странные сближения: сейчас я отправляю этот обзор в редакцию по электронной почте именно оттуда, из Музея-заповедника “Поленово”, где в конце 20-х в знаменитой “баньке” жили Анна Васильевна Тимирева и Одя (Владимир Тимирев). “…В Поленове была так называемая „Белая книга”, в которую люди, жившие здесь начиная с 1922 года по 1935-й, писали то, что им хотелось высказать. Анна Васильевна написала: „С глубокой благодарностью и любовью буду всегда вспоминать свое пребывание в Бёхове, давшее мне такой полный, душевный и физический отдых, явившись передышкой и светлым пятном в теперешней трудной жизни. А. Тимирёва”. Из этого маленького отрывочка видно, что попала она сюда после ареста и знала, что это наверняка арест не последний. И она, и многие другие пишут в книге о пребывании в Бёхове как о светлом пятне, как о передышке в чрезвычайно тяжелой, трудной жизни. Потому что там сохранилась удивительная, очень странная для тех лет аура. В этой книге я обнаруживаю и свою запись, сделанную, когда мне было двенадцать лет: „Где вы, все те люди, которые с такой теплотой вспоминают о Бёхове? Бог знает. Они рассеяны по земле и больше никогда не вернутся в Бёхово, и не будут больше ничего писать в этой книге, и Бёхово останется холодным и неприветливым. Детство, юность, счастье, грезы, все минует, все пройдет. Елочка Поленова. 30 марта 1940 года”. Для меня это место, да и не только для меня (вы видите, как писала о нем Анна Васильевна), было совершенно удивительное, а Одя, уж точно, пережил тут, может быть, лучшие годы своей короткой жизни” (Елена Поленова, режиссер Поленовского театра, художник).
Памяти о. Александра Меня. Беседы в редакции. — “Континент”, 2005, № 1 (123).
По случаю семидесятилетия со дня рождения (январь 1935-го) и пятнадцати лет со дня трагической смерти (сентябрь 1990-го) здесь публикуется интервью Натальи Трауберг и “Кредо” отца Александра Меня (из писем к З. А. Маслениковой).
“ — Сегодня приходится слышать, что отец Александр был не столько священником, сколько психотерапевтом. Это одно из серьезных обвинений, которое предъявляется отцу Александру. Церковная ли это община или „клуб по религиозным интересам”? — вот какова претензия к нему.
— Он не считал это духовным водительством. Он считал это психологической помощью. И свою миссию как пастыря он в этом видел тоже — и в высшей степени. И работал как психотерапевт школы Роджерса, хотя никакого Роджерса, может быть, и не знал. Это не единственное, что он делал, но это очень важно. Кстати, он никогда не скрывал (и говорил это кому попало — любому, кто хотел слышать), что многих своих прихожан к покаянию не ведет. Просто не ведет — и всё. И не собирается.
— Почему?
— Потому что они умрут. Потому что это убьет их, приведет к новому отчаянию. Отец Александр был деликатен и ничего не делал насильно. Очень многое зависело, конечно, от того, переменится человек или нет. И если в чем он и был повинен, так это в том, что слишком жалел людей. Но он был прав. Он очень много дал людям. Он дал им содержание жизни. Дал чем жить. И он очень хорошо понимал, когда и где бесполезна ортодоксия. И не навязывал ее.
— Правда ли, что как духовник он все попускал, все разрешал?
— Нет, это все легенды. Он не был никаким либералом, был очень суровым духовником — когда понимал, что этим человека не убьет. Если же видел, что убьет, он этого просто не делал. <…> Любил людей, которые шли к нему. А люди эти зачастую были очень эгоистичны. И у него хватало на это сил, Бог давал ему сил любить их и жалеть их. Чем они ему, как правило, не отвечали… Зато они его обожали, особенно женщины. Они и создали этот ужасный образ — священника, которому все поклоняются… Потом пройдет время, стремнина унесет все, что не надо, и непременно придет прозрачность” (Наталья Трауберг).
Александр Ревич. Лето в Голицине. Венок сонетов. Стихи. Цена жизни. Размышления поэта. — “Дружба народов”, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
Один из героев венка (не правда ли, эта форма стала совсем уж музейной редкостью?) — Арсений Тарковский.
Елена Ржевская. Домашний очаг. Как оно было. — “Дружба народов”, 2005, № 5.
Мемуарная, щемящая проза о перипетиях судьбы автора. Детство, война, возвращение с фронта. “Я явилась домой в гимнастерке, подпоясанной командирским ремнем, да с портупеей и бренча наградами, скрывшими растерянность, о которой некому было догадаться. И не было на белом свете никого, к кому я могла бы прильнуть. Кто защитил бы меня неизвестно от чего”. Здесь — Литинститут и ИФЛИ: Слуцкий, Кульчицкий, Коган. Походы в редакции и история первой публикации (особенно запоминается яркий мемуарный этюд об Л. К. Чуковской, работавшей недолго в “Новом мире” у Симонова, и страшные рассказы вдовы поэта Павла Васильева о своем аресте).
Верн Рутсала. Необъявленные олимпийские игры. Перевод Евгения Сливкина. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 5.
Одиннадцать игр. В их числе: “Шиллингошвыряние”, “Художественное придуривание”, “Сигаретозатягивание”… Более или менее устойчивое сидение на двух стульях, один из которых — социально-бытовая сатира, а другой — любовь к литературе абсурда. Автор шестнадцати поэтических книг происходит из семьи финского эмигранта-фермера и является профессором английской литературы в одном из американских колледжей (штат Орегон). Этот номер “Звезды” посвящен американской культуре.
Лариса Сапоговская. Золотые ресурсы СССР в военно-экономическом противостоянии 1939 — 1945 годов (постановка проблемы). — “Вопросы истории”, 2005, № 5.
“По свидетельствам А. И. Микояна, Сталин „фетишизировал” золото и стремился ограничить его отток из СССР, всякий раз было трудно добиться его согласия на отпуск валютного металла, даже на закупку стратегического сырья. <…> Сталин монополизировал и информацию о золоте, и право распоряжаться им”.
Золото добывалось промышленно и “лагерным” путем, через Дальстрой. Дешево (Колыма) и сердито (“СССР был одной из немногих стран, не прекративших своей золотодобычи в годы Второй мировой войны”). А союзники (США), подписав договор о ленд-лизе, от сырья нашего стратегического, сиречь руды, отказались: только золото. Оказывается, в годы войны американцы дважды обследовали наш золотой потенциал. В 1942 году на закрытые золотые объекты Колымы съездил госсекретарь Ачесон, а в 1944-м магаданские прииски проинспектировал и вице-президент Уоллес. Показывали и рассказывали им далеко не всё (мы были единственным союзником, который не “отчитывался” о запасах). Но высокопоставленных племянников Дяди Сэма все же у себя принимали. На территориях наших концлагерей.
Священник Димитрий Свердлов. Катастрофа “Возвращения”. О фильме Андрея Звягинцева. — “Фома”, 2005, № 2 (25).
Для тех, кто видел фильм и следил за спорами вокруг него.
“Действительно, невозможно не видеть в отце — Бога. Невозможно не видеть в Иване бунтующего против Бога человека. Но каков этот Бог „Возвращения”? Бог Евангелия? Христос? <…>
Он — человек в роли Бога. Таким бы выглядел Бог, если бы человек вдруг взялся им быть. Если бы страстный, земной, обычный человек с колоссальным неумением любви — такой же, как мы, — вдруг принялся вершить Божии дела, последствия были бы именно таковы. Трагические, катастрофические последствия. <…> Незнание о Боге, неведение настоящего — живого, прощающего и любящего — Бога показано в фильме. Человек мыслит Бога по образцу самого себя — гордого, властного, жестокого, не знающего любви. И отношения в своей душе выстраивает не с Богом живым, а с богом придуманным, с человеком в роли Бога — то есть с самим собой (курсив мой. — П. К.). <…> „Возвращение” — не пример христианского кино. Пример кино антихристианского. Это фильм-подмена. Сложный, прекрасно снятый. Он захватывает и цепляет игрой на знакомых струнах и под прикрытием внешних параллелей наполняет душу чужим. Как ангел тьмы под личиной ангела света”.
Современная поэзия Грузии. Зураб Ртвелиашвили, Шота Иаташвили, Заза Тварадзе, Георгий Лобжанидзе, Гага Нахуцришвили, Звиад Ратиани. Стихи в переводах Максима Амелина, Дмитрия Веденяпина, Ирины Ермаковой, Анны Золотаревой, Елены Исаевой, Инги Кузнецовой, Виталия Науменко. — “Октябрь”, 2005, № 4.
Действительно, уникальная — как факт литературной жизни толстых журналов — публикация, и, кстати, очень хорошие современные переводы. Самому “старому” поэту (Зазе Тварадзе) — около пятидесяти, самому младшему (Георгию Лобжанидзе) — около тридцати лет от роду. Вот — из моего ровесника, Шоты Иаташвили, человека широкого и разностороннего (он и поэт, и прозаик, и культуролог, и переводчик, и главный редактор журнала “Альтернатива”):
“Он полетел первый раз и — / Удачно — / Восславили, преклонились, благословили. / Во второй раз полетел он и — / Снова удачно — / Приняли, не пожалели воды и хлеба, / Дали расческу для крыльев. / В третий раз полетел он и — / Тоже неплохо — / Смирились, привыкли. / Он в четвертый раз полетел, но — / Напрасно — / Нарекли дурным подражателем ангела. / Но и в пятый раз — все равно — полетел он, и — / Выстрелили, / Сбили”.
Леонид Тимофеев. Дневник военных лет. Публикация О. Л. Тимофеевой. — “Знамя”, 2005, № 5.
Завершение публикации фрагментов дневника Леонида Ивановича Тимофеева (1904—1984) — ученого-филолога, известного литературоведа, автора многих книг по истории и теории литературы (предыдущие публикации см.: “Знамя”, 2002, № 6; 2003, № 12; 2004, № 7). “Л. И. Тимофеев не был на фронте — с рождения он страдал параличом ног. Отказавшись от эвакуации, все военные годы он провел в Москве и Подмосковье. С самого начала Великой Отечественной войны он вел дневник, где записывал и сугубо бытовые подробности жизни, и свои размышления о происходящем с Россией, настоящих и будущих судьбах своей Родины и всего мира”. Записи января — сентября 1945 года.
“Май. <…> Кончился наш вековой спор с немцами. Теперь уж им никогда не встать, а нам уже никто не будет угрожать с такой силой. Европа теперь, в сущности, наша, как бы там ни голосовали в Сан-Франциско. О чем думает сейчас Гитлер… А год назад еще не было 2-го фронта!.. <…> 3-е. Итак, даже Гитлера и Геббельса не стало, если верить словам немецких пленных. Но военные действия продолжаются. Очевидно, в Германии уже и сдаваться организованно некому. Впрочем, она почти уже вся занята. Конец!
Интересно, что кругом как-то все буднично, или так долго этого ждали, что не воспринимаем это как неожиданность.
Что же показала война?
Что человек способен на величайшие жестокости, на величайшую подлость.
И что он способен на великий героизм, на замечательную душевную красоту.
Что можно уничтожить миллионы людей, а оставшиеся так же мирно пьют чай.
Что принцип „цель оправдывает средства” одержал еще одну пиррову победу.
И что вообще жизнь есть такой процесс, о котором лучше не думать, чтобы не прервать его. Возможно, впрочем, что после этой кровавой бойни человечество действительно попытается жить нормально, но вряд ли. Надо завоевать весь мир. Тогда все будет очень хорошо. Гитлер испортил эту ясную и простую идею. Если бы он даже и взял Москву — мы отошли бы за Волгу, и он все равно был бы разбит. Поэтому разговор о его ошибках не имеет смысла, хотя ошибки были. Ими я считаю:
1. недостаточную силу первого удара;
2. удар осенью на Москву, а не на юг;
3. неправильную политику в отношении населения и пленных;
4. нелепое сплочение всех сил против себя благодаря истребительной деятельности.
<…> 7-е. <…> Вечером приезжал Шервинский, рассказал, что ему в 3 часа звонил генерал Игнатьев о том, что Германия капитулировала. Но по радио ничего не сообщили, а в 9.45 дали салют по поводу сдачи Бреслау. Должно быть, это был последний крик Левитана. Бедняга: слава, нечаянно его пригревшая, перестает нуждаться в его услугах, а он уже привык чувствовать себя ее представителем.
У меня на столе бутылка шампанского, которое мы давно купили, чтобы выпить его в день Победы. Семейство должно приехать, чтобы совершить эту священную операцию. Приятно жить в победившей стране!
Поразительно глупо, бездарно, бесхарактерно кончил Гитлер, как ничтожество, не имевшее мужества вовремя сознаться в том, что все потеряно, и сохранить для своей страны хоть остатки сил. Он цеплялся за жизнь до последней секунды, жертвуя всем, что только было под рукой.
Он ничего не сумел рассчитать: силу противника, степень своей сопротивляемости.
А Сталин — наоборот — показал себя в полном блеске: глубокий расчет, воля, выдержка. Сейчас он единственный действительно великий во всем мире. Пусть побольше ест свой женьшень. Когда через 30 — 40 лет у нас вырастет интеллигенция, нам цены не будет!
Но странно — почему Гитлер не ввел в действие бактерии?!”
Александр Тимофеевский. Девятое мая 1945 года: хроника. Стихотворение. — “Дружба народов”, 2005, № 5.
“ <…> От Спасской башни шли машины. / Но им мешал заслон людей, / Мальчишки, облепив кабины, / Пытались разглядеть вождей. / Военным не было прохода, / Теперь их брали в плен свои. / Впервые за четыре года / Их ждали мирные бои. / На зазевавшихся, как смерчи, / Мы налетали невзначай / И, обнимая их за плечи, / Кричали бешено — качай! / Вдруг сзади кто-то охнул глухо: / На землю повалясь ничком, / Тряслась и дергалась старуха / И о брусчатку билась лбом, / И женщинам, ее державшим, / Все повторяла, как спьяна: / “Гуляйте все, сыночкам вашим / Теперь амнистия дана!” / И что-то в горле надломилось, / И сам кивал я головой, / Глядя на то, как билась, билась / Она о камни мостовой. / Толпа несла меня к Манежу. / Я потерял ее из глаз, / А первый мирный вечер брезжил / И тихо наступал на нас. / Повсюду начинались танцы, / Народ гудел как на толку, / И пьяные американцы / Швыряли доллары в толпу”.
Стихотворение написано 9 мая 1970 года. Не правда ли, очень заметно, что его автор — профессиональный кинематографист (я имею в виду работу Тимофеевского-сценариста)? Какая раскадровка и какой ритм. Кстати, А. Т. рассказывал мне, что именно в этот день его, бесчувственного, принес домой на плече товарищ и передал в семью со словами: “Ваше?” Очевидно, стихи были уже готовы.
Ричард Уилбер. Стихи. Перевод с английского Владимира Гандельсмана и Григория Стариковского. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 5.
В том году, когда Бродскому дали Нобелевскую премию (1987), этот живой классик стал поэтом-лауреатом Америки. Восьмидесятилетний Уилбер получил кучу премий, а Пулитцеровских — так целых две. Четыре стихотворения вроде бы про деревья, а на самом деле — о восхищении Божьим замыслом и промыслом, о непостижимости и мудрости животворящей природы.
Майкл Шейбон. Окончательное решение. Перевод с английского Нины Жутовской. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 4.
Старик, мальчик и попугай. Таинственная смерть на пасеке.
Поэтичная, разноцветная проза молодого калифорнийского писателя.
“<…> Так или иначе, пчелы все-таки с ним говорили. Звук, воспринимаемый другими как монотонное гудение, акустический пробел, для него был изменчивым повествованием, богатым, грамматически оформленным, разнообразным и отчетливым, как отдельные камушки невыразительной серой гальки; и он двигался, прислушиваясь к этому звуку, и ухаживал за своими ульями, словно островитянин, который, нагнувшись, с восхищением собирает морские диковинки. Звук, конечно, ничего не значил — не такой уж старик был сумасшедший, — но из этого вовсе не следовало, что пчелиная песнь бессмысленна. Это была песнь города, города, так же удаленного от Лондона, как Лондон удален от небес или от Рангуна, города, в котором все жители делали то, что им надлежало, как то было предписано их древними и почтенными предками. Города, в котором никогда не крали драгоценностей, золотых слитков, секретных военно-морских карт, в котором давно сгинувшие средние сыновья и никудышные первые мужья не объявлялись вдруг с Вавура-Вэлли или Витватерсранда, имея в запасе привезенный из глухомани хитрый план, как довести до сумасшедшего дома старых богатых родственничков. Никаких колотых ран, удушений, избиений, стрельбы; почти совсем никакого насилия, разве что иногда случалось цареубийство. Всякая смерть в городе пчел была намечена заранее и продумывалась десятки миллионов лет назад, и каждая смерть претворялась эффективно и мгновенно в дальнейшую жизнь улья”.
Евгений Шкловский. Аквариум. Рассказы. — “Знамя”, 2005, № 5.
Тут восемь рассказов; тот, что дал название всей подборке (будь у меня кинематографический дар, амбиции и возможности!), — готовый сценарий для отличного короткометражного фильма. В одной фирме поставили аквариум, среди прочих рыб были две марпы, хищницы. Они и поедали потихоньку остальных. А соответствующее психологическое поле (аквариум — зона ежедневного любопытства и интереса) постепенно “пожрало” и сотрудников, и клиентов. Люди увольнялись, заказы таяли… Однажды все и рухнуло. “„Они нас съели”, — промолвил шеф и поднял на меня свои умные серые глаза”.
Составитель Павел Крючков.
.
АЛИБИ: “Редакция, главный редактор, журналист не несут ответственности за распространение сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь и достоинство граждан и организаций, либо ущемляющих права и законные интересы граждан, либо представляющих собой злоупотребление свободой массовой информации и (или) правами журналиста: <…> если они являются дословным воспроизведением сообщений и материалов или их фрагментов, распространенных другим средством массовой информации, которое может быть установлено и привлечено к ответственности за данное нарушение законодательства Российской Федерации о средствах массовой информации” (статья 57 “Закона РФ о СМИ”).
.
ДАТЫ: 11 (23) августа исполняется 125 лет со дня рождения Александра Грина (Александра Степановича Гриневского; 1880 — 1932); 28 августа исполняется 80 лет со дня рождения Юрия Валентиновича Трифонова (1925 — 1981).
ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”
Август
15 лет назад — в № 8 за 1990 год напечатаны “Песни восточных славян” Л. Петрушевской.
25 лет назад — в № 8 за 1980 год напечатана повесть Владимира Крупина “Живая вода”.
30 лет назад — в № 8 за 1975 год напечатана повесть Юрия Трифонова “Другая жизнь”.
40 лет назад — в № 8 за 1965 год напечатан “Театральный роман” М. Булгакова.