(составители Андрей Василевский, Павел Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 2005
ПЕРИОДИКА
*
“АПН”, “Апология”, “Вестник Европы”, “Время новостей”, “Газета”,
“Главная тема”, “Грани”, “Дело”, “День и ночь”, “День литературы”, “Завтра”, “Иерусалимский журнал”, “Иностранная литература”, “Интерпоэзия”,
“Искусство кино”, “Итоги”, “Книжное обозрение”, “Крещатик”, “Литература”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Москва”, “Московские новости”, “Наш современник”, “НГ Ex libris”, “Нева”, “Новая газета”, “Новое время”,
“Новые Известия”, “Огонек”, “Октябрь”, “Подъем”, “Политический класс”,
“ПОЛИТ.РУ”, “Рец”, “Российская газета”, “Русский Журнал”, “Складчина”,
“Спецназ России”, “Топос”, “Урал”
Александр Агеев. Пробовали, не понравилось. — “Газета”, 2005, 6 апреля <http://www.gzt.ru>.
“Уходят большие люди ХХ века, чуть-чуть задержавшись в ХХI. Как бы вот так: попробовали новый век, не понравился он им, и ушли. Папу Римского Иоанна Павла II имею в виду, разумеется. Не припомню такого, чтобы давно ожидавшаяся смерть возбудила столь непритворную скорбь миллионов. Хочется спросить человечество: как это у вас совмещается — то вы толпами идете на очередной еретический фильм о Христе, то ночь простаиваете в очереди, чтобы секундно проститься с усопшим понтификом? Или в кино ходят одни, а на поминки — другие? Вряд ли”.
См. также: Дмитрий Быков, “Зачем Папа” — “Огонек”, 2005, № 15, апрель <http://www.ogoniok.com>; Быков знает, зачем.
Борис Акунин. “Я могу варить из исторических сухофактов любой компот”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2005, 19 апреля.
“У меня с прозой Аксенова особые отношения. Когда-то, много лет назад, тексты этого автора были для меня очень важны. Они многое мне дали, многому научили. Я не хочу читать новые книги Аксенова — не потому, что подозреваю их в некачественности, а потому, что они наверняка совсем другие. Мне не нужны └другие книги Аксенова”. Я боюсь, что они повредят моим воспоминаниям о красивом фуражкине, затоваренной бочкотаре и поисках жанра”.
Юрий Андрухович. Город-корабль. Перевод с украинского Андрея Пустогарова. — “Вестник Европы”. Журнал европейской культуры. 2005, № 13-14 <http://magazines.russ.ru/vestnik>.
“<…> по территории города, по его выложенным брусчаткой и зацементированным холмам проходит водораздел двух бассейнов — Балтийского и Черноморского. Гребень этого невидимого ныне хребта расположен всего в нескольких сотнях метров от железнодорожного вокзала, или, как уместно произнести во Львове, дворца. Все воды к северу от этой линии текут в Балтийское море, а те, что южнее, — в Черное. <…> И Lemberg — название города на немецком — означает не совсем то же, что Leopolis на латыни, а Сингапур на санскрите. В этом можно усмотреть знак └водораздела” — город исповедует сразу несколько культур, целиком не принадлежа ни одной из них”.
Лев Аннинский. Александр Яшин: “Не отрекаюсь…” Из цикла “Засадный полк”. — “День литературы”, 2005, № 4, апрель <http://www.zavtra.ru>.
“Именно Яшин, как установили впоследствии историки литературы, становится сигнальщиком общего поворота советской прозы к деревенскому ладу. Он благословляет на этот путь лучшего своего ученика — Василия Белова. И ученик отвечает учителю проникновенной исповедью: └Выстоять, не согнуться учусь у тебя. Пока есть ты, мне легче жить. А ты? У кого учишься ты, кто или что твоя опора? Я знаю: быть честным — это та роскошь, которую может позволить себе только сильный человек, но ведь сила эта не берется из ничего, ей надо чем-то питаться. Мне легче, я питаюсь твоим живым примером, примером людей твоего типа. У тебя же нет такой живой опоры. И я знаю, как тяжело тебе жить”…”
Антивозрождение России. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Политический класс”, 2005, № 3 <http://www.politklass.ru>.
Говорит философ Сергей Хоружий: “Вспомним, что └фундаментальный предикат здесь-бытия” — смертность; стало быть, человек — не индивидуальный Иван Ильич, а человек как род, родовое бытие или существо (в философии этого совокупного человека иногда именуют условно, как в древней иудео-финикийской традиции, └Адам Кадмон”) — либо как-то изменит, избудет этот свой предикат, либо же умрет. └Изменит” — значит трансформирует, претворит себя в иной образ бытия, в Инобытие, и такое задание человек ставит себе в онтологической топике, только в ней. Выполнимо ли оно, может ли Адам Кадмон достичь в нем успеха — вопрос открытый даже для конфессионального, верующего сознания; но когда он покидает онтологическую топику, никаких вопросов о его жребии больше нет. Он уже не проблематизирует свою смертность, не пытается что-то с нею сделать, он принял ее — и получит смерть”.
Евгений Белжеларский. Эрастомания. — “Итоги”, 2005, № 14 <http://www.itogi.ru>.
“В └Жанрах” Акунин саморазоблачается. Если раньше его социальный эксперимент лишь угадывался под толстым слоем ретро и криминалистики, то теперь он просто бьет в глаза”.
См. также статью Аллы Латыниной в следующем номере “Нового мира”.
Владимир Березин. Великий советский андроид. — “Книжное обозрение”, 2005, № 15 <http://www.knigoboz.ru>.
В связи с книгой В. Демина “Циолковский” (М., “Молодая гвардия”, 2005): “У Циолковского было четыре агрегатных состояния. Одно состоялось и длилось при царизме — время аскетичных занятий науками и философствований в духе Бёме, когда, оторвав глаза от верстака, он видел в небе знамения. Следующее наступило в первые послереволюционные годы — когда Земля соскочила со своей оси и от Солнца оторвался кусок. Тогда все стало можно, и всякое └не может быть” сбывалось на каждом шагу. В свое третье состояние Циолковский пришел после смерти — когда страна искала исторической основы космическим полетам. Циолковский, и так-то удивительно хорошо вписывавшийся в советскую науку, тут оказался как нельзя кстати. Из лучших побуждений умные пропагандисты вырезали у Циолковского всего Космического бога, все мыслящие атомы и евгенику — и назначили Отцом русской космонавтики. Наконец, четвертое состояние Циолковского явилось широкой публике уже в тот момент, когда последний советский космический челнок погиб под стенами своего ангара — точь-в-точь как корабль аргонавтов. В этот момент вспомнили о Циолковском как о мистике. Потому что, когда разрушена иерархическая система знания, наступает великий час мистиков. Кто написал уравнение: Мещерский или Циолковский — никому не интересно. Теософия и спиритизм, будто радостная веселая пена, сопровождают подлинную демократию. Поэтому сейчас комментаторы просто возвращают Циолковского в его родную мистику”.
“Все бы это было хорошо, если бы этот русский космизм не объявлял себя наукой”.
См. также: Светлана Семенова, “Планетарный проект русского космизма” — “Завтра”, 2005, № 15 <http://www.zavtra.ru>.
Олег Богаев. Марьино поле. Пьеса в двух действиях. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/ural>.
Действующие лица: Серафима Федорова, 100 лет; Маша Иванова, 100 лет; Прасковья Гришина, 100 лет; и другие.
Владимир Бондаренко. Третий Некрасов. — “День литературы”, 2005, № 4, апрель.
“Я бы провел такую поэтическую цепочку: Николай Некрасов с его смелым расширением народного поэтического словаря, затем Владимир Маяковский с попыткой возрождения в России речевой поэзии и как завершение этого поэтического эксперимента — Всеволод Некрасов с поэзией конкретного слова, словесного повтора, с поэзией примитивного знака. И опять он как бы третий Некрасов в этой цепочке… Он чересчур хорошо знал русскую культуру, чтобы испытывать недостаточность в литературных традициях. Знал немецкую культуру, следил за мировыми новинками, но лишь для полноты ощущения развития поэзии. Он всегда был самодостаточен в своих поэтических поисках. Это уже младшее поколение андеграунда смело вошло в объятья западной славистики, отвернувшись от первичности славянского мира. А первые нонконформисты поэзии были частью и плотью русской культуры, продолжением одной из ее многочисленных традиций <…>”.
Здесь же — несколько стихотворений Всеволода Некрасова.
См. также: Владимир Губайловский, “Виноградная косточка” — “Новый мир”, 2002, № 10.
Андрей Борцов. Правда о русском национализме. — “Спецназ России”, 2005, № 1, 2, 3 <http://www.specnaz.ru>.
“В сущности, в России живут лишь следующие четыре категории населения: 1) русские, 2) желающие быть русскими, 3) дружески относящиеся к русским и 4) враги. Все прочие классификации не имеют никакого значения <…>”.
Виталий Брахман. Нравится — и все тут. — “Огонек”, 2005, № 12, март <http://www.ogoniok.com>.
О том, что вкусы не зависят от убеждений. “Ну конечно, Пастернак. Он был превращен едва ли не в главную эмблему русского либерального канона. Так что для критиков и ненавистников этого канона он автоматически стал злейшим врагом. <…> Как все это согласуется с пресловутым сталинизмом Пастернака, который, что ни говори, был ему стихийно присущ? Считать └сталинские” стихи Пастернака такими уж вынужденными биография поэта не позволяет. <…> А если почитать военную поэму Пастернака └Зарево”, то там вместо христианского гуманизма такая дисциплинированная и сосредоточенная ненависть к врагу, что любой скинхед позавидует. Сумбурный └Доктор Живаго” этого явно не перевешивает. <…> Читают, конечно, все больше про свечу на столе, которая горела. Но как бы то ни было, Пастернак остается советским поэтом. В этом нет ничего плохого. Это очень даже хорошо. Но для нашего интеллигента это не хорошо, а как бы не важно. Потому что ведь это же Пастернак. <…> С другой стороны, я знаю патриотов-неоязычников, лютых врагов христианства, которые обожают творчество рок-музыканта Романа Неумоева, несмотря на то что он поправославнее Кинчева. В этом и заключается одна из главных примет эпохи: в каждую голову инсталлированы две программы — идейная и эстетическая. За эстетической программой стоит еще одна, тоже идейная. Она как бы не работает, но от нее никуда не деться”.
Аркадий Бурштейн. Эссе о Мертвой Реке. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 4.
“Есть в русской поэзии много лет интригующая меня тема. Тема эта растворена в совершенно разных стихах, написанных абсолютно разными поэтами, но в каждом из этих стихотворений присутствует река. В текстах река сия может называться как угодно — носить любое имя — Нева, Кама, Исеть, — но, независимо от имени этой реки, сквозь нее всегда смутно проступают очертания и суть Реки совсем иной, и, как правило, это сопряжено с загадочными искажениями стихового пространства. <…> Но мне бы хотелось сегодня пристально вглядеться в <…> стихотворение, где тема мертвой реки совсем не очевидна и где надо потрудиться, чтоб различить ее очертания, проступающие сквозь контуры Васильевского острова. Это стихотворение И. Бродского, одно из самых известных во второй половине XX века, все вы, несомненно, знаете”.
Дмитрий Быков. Сын сапожника и сын художника. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 3 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“Еще [Эдгар] По, один из кумиров пастернаковской молодости, называл поэтичнейшей темой смерть прекрасной женщины. Пастернак выразил Сталину [отдельное] соболезнование по поводу смерти его молодой жены потому, что это была его тема, — только и всего”.
“<…> └Мастер и Маргарита” в некоторых своих частностях есть предельное выражение подлинной идеологии сталинизма; <…> настоящего, подземного, оккультного, верховный жрец которого вовсе не разговаривал сам с собой на языке советской пропаганды. Именно в образе всемогущего темного мага Сталин и предпочитал являться потрясенной интеллигенции: позвонит эдак ночью, хотя можно, как видим, и днем, — и огорошит внезапной милостью, поселив в душе художника греховную мечту о завете между всяким истинным гением и мировым злом”.
“Пастернак повел себя в беседе с вождем, как богатырь на классическом русском распутье, где направо — плохо, налево — хуже, а прямо — лучше не спрашивай. Хорошо, тогда мы взлетим”.
Дмитрий Быков. “Тихий Дон” скорее всего написал Шолохов. Но вот про что? — “Огонек”, 2005, № 14, апрель.
“└Тихий Дон”, да простит мне тот или иной его автор, — безусловно величайший роман ХХ века, но ничего более русофобского в советское время не публиковалось. И как это могло семьдесят лет оставаться незамеченным — ума не приложу. Сегодня это не самое актуальное чтение, и никакие юбилейные торжества не вернут романа в живой контекст. <…> Я все-таки взял на себя труд перечесть народную эпопею — и остался вознагражден: книга явно не рассчитана на молокососов, читать ее в одиннадцатом классе (как рекомендовано сегодня) категорически нельзя, но серьезному и взрослому читателю она скажет многое. <…> └Тихий Дон” — приговор целому сословию, настоящая народная трагедия с глубоким смыслом, который открывался единицам. <…> Страшная книга. И очень хорошая. Так и видишь молодого человека, который, сочиняя ее, повзрослел — и додумался до такой горькой правды о своем звероватом и трогательном народе, что больше ничего подобного написать не смог. Патриоты, откажитесь от Шолохова. Он не ваш”.
Артем Варгафтик. Музыкальный процесс: в ожидании невозможного. — “Апология”. Ежемесячный гуманитарный журнал. Главный редактор Андрей Быстрицкий. 2005, № 1 (1), март.
“<…> никакой └классической музыки” на самом деле не существует — как └фундаментальной вечной ценности” ее не было и нет. Классикой объявлена определенная, очень конкретная по своим признакам, очень узкая по времени эпоха со своими узкими заморочками”.
См. также: Артем Варгафтик, “Почему нужно запрещать Хава-нагилу” — “Урал”, Екатеринбург, 2004, № 11 <http://magazines.russ.ru/ural>.
Алексей Варламов. Суд, нужда, вино, горечь и любовь. Последние годы Александра Грина. — “День литературы”, 2005, № 3, 4.
“Условия └договора”, заключенного после переезда из Петрограда в Феодосию между Ниной Николаевной и Александром Степановичем касательно предмета его несчастной страсти, были такими: Грин не пьет в Феодосии, но имеет право выпивать, когда едет по литературным делам в Москву или Ленинград”. Фрагмент книги Алексея Варламова “Александр Грин”, написанной для популярной серии “ЖЗЛ” (издательство “Молодая гвардия”).
См. также: Алексей Варламов, “Красные и алые паруса. А. С. Грин и русская революция” — “Подъем”, Воронеж, 2005, № 2 <http://www.pereplet.ru/podiem>; тут среди прочего — о разных интерпретациях “Алых парусов”.
Вернется ли Россия в лабиринт своих комплексов? Беседу вела Галина Аккерман. — “Новое время”, 2005, № 15, 17 апреля <http://www.newtimes.ru>.
Говорит историк и журналист, “близкий друг президента Франции Жака Ширака”, один из ведущих сотрудников газеты “Фигаро” Александр Адлер: “Вы правы, говоря об элементах паранойи в российском общественном сознании. Однако, как справедливо заметил Генри Киссинджер, даже у параноиков есть враги. И я, живущий на Западе, вдали от └линии фронта”, полностью разделяю российские опасения. Я лично возмущен и обеспокоен тем, что мы позволили повсеместные и разнузданные проявления антирусского реваншизма (я подчеркиваю — антирусского, а не антисоветского). Недопустимо, чтобы у чеченцев было, по существу, посольство в Варшаве. Недопустимо, чтобы поляки или прибалты аплодировали каждому чеченскому теракту против российских граждан. Уверяю вас, что попустительское отношение Запада к чеченскому терроризму объясняется только тем, что он направлен против русских. Европейские исламофилы уже готовы капитулировать перед лицом исламского терроризма и довольны тем, что острие этого терроризма направлено пока на Россию”.
Владимир Галл. Переговорщики. — “Москва”, 2005, № 3 <http://www.moskvam.ru>.
1 мая 1945 года, цитадель Шпандау. “Полковник выслушивает нас внимательно, затем отвечает:
— Лично я согласился бы капитулировать на условиях, предложенных вашим командованием. Но есть приказ фюрера: если комендант осажденной крепости или командир окруженного соединения самовольно капитулирует, то любой подчиненный ему офицер может и должен его расстрелять и возглавить оборону. Поэтому мое единоличное решение не принесло бы пользы, — он горько усмехается, — ни вам, ни мне…
<…> И вот тут-то происходит самое необычное в этой необычной истории. Стремление предотвратить гибель многих сотен людей настолько велико, что мы спонтанно принимаем новое, не предусмотренное командованием решение:
— Господин полковник! В таком случае мы сами поднимемся в крепость и поговорим с вашими офицерами…”
Владимир Самойлович Галл родился в 1919 году в Харькове. В 1936 году поступил на литературный факультет Московского института истории, философии и литературы. С лета 1941 года — в действующей армии (солдат-зенитчик, инструктор политотдела армии). В 1945 — 1948 годах — начальник Отдела культуры Советской военной администрации земли Саксония—Анхальт. После демобилизации в 1950 году (в звании капитана) работал старшим преподавателем в Московском институте иностранных языков.
Рената Гальцева. Парадоксы неоконсерватизма. — “Главная тема”. Общественно-политический ежемесячный журнал. Главный редактор Михаил Леонтьев. 2005, № 4, февраль — март <http://www.gt—msk.ru>.
“└Консерватизм” происходит от слова └сохранять”. А что значит сохранять живое, органическое, каковым и является человеческое общество? Это значит вовремя откликаться на его жизненные потребности. Как в случае с деревом, для жизни которого нужны солнечный свет, влага и питание, так и в отношении организма живого человеческого общежития необходима подвижная, отзывчивая внешняя среда, нужен соразмерный и оперативный отклик в виде реформ, которые расширили бы перед гражданами социальные перспективы. Короче, тот, кто хочет сохранить жизнь, должен идти на перемены”.
Владимир Гандельсман (Нью-Йорк). Заметки о двух поэтах. — “Крещатик”, 2005, № 1 <http://magazines.russ.ru/kreschatik>.
“Не решаясь говорить о состоянии современной российской поэзии в целом, предлагаю журналу свои заметки о двух поэтах, чье творчество мне кажется значительным, а значит — неизбежно сказывающимся на этом состоянии. И заметно его улучшающим. Со стихами Марии Степановой я познакомился совсем недавно, Валерия Черешню знаю как поэта ровно с того года, в котором Мария родилась. Не уточняя дат, легко сообразить, что они поэты разных поколений…”
См. также: Мария Степанова, “Физиология и малая история” — “Знамя”, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Владимир Гандельсман. Творчество и Время. Эссе. — “Интерпоэзия”, 2004, № 1 <http://magazines.russ.ru/interpoezia>.
“Я выскажу несколько соображений, которые скорее всего не покажутся вам новыми. Более того, я волен использовать готовые определения, не загромождая текст ссылками на авторов, потому что эти определения — мои — в том смысле, что я понимаю только то, до чего сам додумался, а раз так, то не имеет значения, кому они принадлежат…”
“Интерпоэзия” — новый международный журнал лирической поэзии, который выходит с 2004 года на русском и английском языках. Главный редактор и издатель — Андрей Грицман (Нью-Йорк). Журнал издается три раза в год в Сети и ежегодно в печатном варианте. Сайт журнала: <http://www.interpoezia.net>.
Никита Гараджа. Германский варвар в папской тиаре. Торжество Инквизиции на руинах Второго Ватиканского Собора. — “Русский Журнал”, 2005, 21 апреля <http://www.russ.ru/culture>.
“Бенедикта ХV, главу католической церкви с 1914 по 1922 г., за симпатии к немцам прозвали └папа-бош”. Новый Понтифик, Бенедикт ХVI, имеет все основания унаследовать это прозвище. Имя, которое принял для Святого престола немецкий кардинал Йозеф Ратцингер, знаменует собой возвращение Центральной Европы в мировую политику и, что еще более важно, свидетельствует о восстановлении ее романо-германской идентичности. Все говорило за то, что германский варвар взбунтуется. Подобно Ивану Карамазову, он почтительнейше возвратил свой билетик в брюссельский рай. Общеевропейский дом призвал на трон Великого Инквизитора. Бывший декан Конгрегации вероучения — наследницы Святой Инквизиции — не просто избран новым Понтификом, он призван на престол восставшим из пепла Рейхом. Метафизика истории продемонстрировала очередной умопомрачительный кульбит. Континент сделал свой выбор. Германский мир заявил о себе в полный голос. Избрание воспитанника └Гитлерюгенда” Йозефа Ратцингера Викарием Иисуса Христа, Преемником Князя Апостолов, Верховным Первосвященником Вселенской Церкви, Патриархом Запада, Примасом Италии, Архиепископом и Митрополитом Римской Провинции, Главой государства-града Ватикан, Рабом рабов Божьих означает возвращение Европы в контекст длящейся без малого две тысячи лет драмы христианской истории. Свобода или хлеб — та дилемма, которую, казалось бы, Новоевропейская Европа, погрузившаяся в тьму неоязыческого варварства, решила в пользу рая на земле, — вновь актуализируется со всей мощью. <…> Для нас все происходящее на Западе является свидетельством апокалипсического напряжения, так и не снятого гуманизмом Нового времени. Матрица истории христианского мира вновь обнажает себя. Россию как носительницу Вселенской Истины Апостольской Церкви сама история возвращает в Европу, с ее драмой еретических отпадений”.
Андрей Геласимов. “Литература учит летать”. Беседу вела Мария Кормилова. — “Новые Известия”, 2005, 31 марта <http://www.newizv.ru>.
Говорит Андрей Геласимов: “В моей └Жажде”, по-моему, нет политики. Я знаком со многими людьми, бывшими на чеченской войне. Это мои бывшие студенты, воевавшие на Кавказе, и военные журналисты, ездившие туда с оружием в руках. Но меня больше волнует не военный опыт, а психологический портрет человека, вернувшегося оттуда, который пытается хоть как-то понять, что делать дальше. Понимаете, таких войн, как чеченская, будет еще миллион, а человек на них все время один и тот же! Пусть писатель высказывает гражданскую позицию, если она у него есть. У меня есть позиция мужа, отца, брата, любовника — но не гражданина. Страна сейчас не та, чтобы чувствовать себя гражданином”.
Михаил Горелик. Я выбираю го. — “Новое время”, 2005, № 3, 13 апреля.
“В рамках письменной религиозной культуры производилось значительное число текстов, все они, подобно планетам, вращались вокруг солнца — вокруг главного текста, или, лучше сказать, — Текста. В иудаизме, в христианстве, в исламе — все было (в этом отношении) более-менее идентично. Сам факт появления современной литературы — симптом кризиса целостного религиозного миросозерцания. Орбиты новых текстов-планет понемногу удлиняются, связь их с Текстом становится все менее очевидной, а то и вообще теряется. Для человека, живущего в религиозном мире, нет вопроса, почему он должен читать Текст. Для человека, живущего в секулярном мире, большой вопрос, почему он должен читать именно этот (Шекспир, Маринина, Сорокин, ненужное зачеркнуть) текст. Статус Библии в еврейском и христианском мире, Корана в исламском — абсолютен, статус Шекспира в секулярном мире — относителен. <…> Значение каждой книги, сколь бы замечательна она ни была, — относительно, и с умножением числа текстов все более релятивизируется. С этим связаны непрекращающиеся споры: что преподавать на уроках литературы. И действительно — непонятно. <…> Нет таких книг, которые надо прочесть обязательно (если вы не живете в религиозном мире). <…> я понятия не имею, что читает народ, потому что сам практически не читаю ничего. Только по работе, но тут — куда уж деться. Раз в год мне приходит в голову: а не почитать ли? И я открываю читанный сто раз роман Агаты Кристи. Маленькие дети тоже любят читать одно и то же — я в хорошей компании. Надо будет как-нибудь написать про Агату Кристи — тогда и она будет по работе. Так что я совершенно не в курсе современного литературного процесса. Даже имен не знаю. Сами посудите: зачем мне читать неведомого/ую NN, когда у меня есть Агата Кристи! Результат самый обнадеживающий: давление в норме, пульс нормальный, аппетит отменный, смотрю на мир сравнительно добродушно. Позвольте, вы же интеллигентный человек, как же вы говорите, что вы это не читали?! Не читал. И это. И то”.
Cм. также: Михаил Горелик, “Детское чтение” — “Новый мир”, 2005, № 6.
Нина Горланова. Лариса. Рассказ. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 4.
“Однажды к слову [Лариса] рассказала анекдот: чем отличается шизофреник от невротика (шизофреник думает, что дважды два равно листу дерева, а невротик знает, что дважды два четыре, но нервничает, очень нервничает). Давид помолчал, потом сказал, что врачи не рассказывают анекдоты про медицину. И она сразу это усвоила”.
Cм. также в июньском номере “Нового мира” рассказ Нины Горлановой и Вячеслава Букура “Чур”.
Лев Данилкин. Десять лет одиночества. — “Апология”, 2005, № 1 (1), март.
Среди прочего: “Самый удивительный случай последних лет — это саботированные государством романы А. Проханова └Чеченский блюз” и └Идущие в ночи”. Обе └чеченские” вещи — раскаленная военная проза, органично вписывающаяся в толстовско-бондаревский канон, — изделия, абсолютно соответствующие идеологическому ГОСТу страны, ведущей войну в Чечне. Эти тексты на порядок качественнее всего, что в состоянии предложить официальная пропаганда; несмотря на репутацию автора, в них отсутствует шовинизм и человеконенавистничество. Определенно государство не получало от культуры в последнее время ничего более важного, чем эти два романа. Их могли наградить Госпремией, ввести в школьную программу, насытить ими армейские библиотеки, устроить автору всероссийский промотур, но их проигнорировали”.
Двадцать лет без “Покаяния”. — “Искусство кино”, 2004, № 11 <http://www.kinoart.ru>.
В августе прошлого года на фестивале “Окно в Европу” в Выборге журнал “Искусство кино” провел дискуссию, посвященную двадцатилетию фильма Тенгиза Абуладзе “Покаяние”. Говорит К. Разлогов: “<…> Прививку неоязычества [посредством └Ночного дозора”] публика явно восприняла, потому что молодое поколение благодаря транскультурным кодам Голливуда уже живет в этой мифологии. А насколько оно воспримет возрождение великих вождей, я не знаю. <…> Как мне кажется, мы сейчас наблюдаем последний всплеск мифологии Великой Отечественной войны, которая скоро — через три-четыре года — прекратит свое существование, уйдет в сферу истории. А вот мифология вождей не уходит, возвращается, и не только потому, что это нужно для возрождения престижа той знаменитой организации, которая, по словам [Александра] Шпагина, все задумала, осуществила и сейчас наконец пожинает плоды. Это все нужно для поддержания некой стабильности того остатка шестой части суши, которую, как пока нам кажется, мы контролируем. Но на самом деле, я думаю, прививки конфуцианства или буддийской мифологии были бы более своевременными, коль скоро значительная часть этой суши в достаточно обозримом будущем, в пределах нескольких поколений, будет частью этого самого конфуцианского мира, а вовсе не мира псевдоевропейского, отступающего по всем направлениям. Возрождение неоязычества и позволяет объединить эти абсолютно разобщенные цивилизации, базирующиеся на разных религиях, в некое псевдопространство. Но согласится ли с этим мусульманский мир, я не знаю”.
Диктатура маленького человека. Беседовала Елена Дьякова. — “Новая газета”, 2005, № 26, 11 апреля <http://www.novayagazeta.ru>.
Говорит Светлана Алексиевич: “Я вообще занимаюсь одним и тем же во всех книгах: антропологией └нашего человека”, человека этой странной, закрытой цивилизации — вроде бы уже завершенной”.
“И нет новых идей. Все повторяют, как зачарованные, старые └за” и └против”. Я редко сейчас встречаю человека, которому больше 50 лет и который готов приобрести некий новый смысл”.
“Стоит выехать из Москвы — наши разговоры интеллигентские приобретают почти преступный оттенок. Выезжаешь из столицы и видишь: люди еще донашивают советские пальто”.
“В Белоруссии — авторитарный режим. И страшный, и беспомощный. Беспомощный, потому что он лишает нас будущего. Этот режим — даже доказательство, что в социализме еще была какая-то жизнь. Был какой-то ресурс: вижу по Лукашенко. <…> Вот говорят: у нас в Белоруссии — фашизм. Да не фашизм это! Сейчас появились совершенно другие измы. А мы просто не в состоянии назвать и отследить это новое. Мы говорим └фашизм” — и в голове у человека, чьей профессией не является мышление, образуется полная каша!”
Денис Драгунский. Кроссмодерн. Мировое развитие похоже на узловатый корявый патиссон. — “Новое время”, 2005, № 14, 10 апреля.
“Кроссмодерн — это разрыв между чрезвычайной технологической сложностью продукта и низким интеллектуальным уровнем его потребителя”. Далее — о технологическом принуждении.
Александр Елисеев. Фашизм как Сверх-Модерн. — “АПН”, 2005, 13 апреля <http://ww.apn.ru>.
“<…> ЕС все больше и больше напоминает лабораторию для создания принципиально новой общности, в которую планируется слить не только европейские этносы, но и миллионы выходцев из Африки и Азии. <…> Не сразу, конечно, но по прошествии определенного времени в Европе возникнет весьма любопытное государство, которое своего национального лица иметь не будет, хотя и будет себя позиционировать именно как Европа, наследующая традиции романо-германской цивилизации. На территории этого государства будет проживать не новая нация, а общность, преодолевшая национальные рамки и фактически ликвидировавшая их. В принципе, ее можно назвать сверхнацией. <…> Как это ни покажется кому-то странным, но нынешнее общество имеет очень неплохие шансы фашизироваться. Ведь исторический фашизм тоже весьма неплохо относился к идее Единой Европы, причем в мозговых центрах СС даже разрабатывались проекты создания конфедеративного государства. <…> По сути, фашизм двигал Европу не назад, как это считают многие наивные прогрессисты, а именно вперед. Даже слишком вперед. Речь шла о создании совершенно нового человека, который имел бы мало общего с европейцем времен Традиции или Модерна. Можно даже сказать, что речь шла не столько о человеке, сколько о преодолении человека. <…> Очевидно, что вот именно эта └сверхчеловеческая” беспредельность приводила и поныне приводит людей в такой ужас при одном только слове └фашизм”. Можно, конечно, многое свалить на послевоенную пропаганду, которая порой действительно не знала удержу в разоблачении фашизма. Но нельзя же все приписывать одной только пропаганде. <…> В России фашизм воспринимается гораздо тяжелее, чем коммунизм, хотя последний принес нашей стране неисчислимые беды. Это обстоятельство, кстати, до сих пор удивляет некоторых российских └наци”-германофилов, которые регулярно встречаются с враждебностью русских людей. Между тем русские понимают, что коммунисты выступали за Человека — того самого, который звучит └гордо” и пишется с большой буквы. Россия отвергла их идеи, однако это были человеческие, даже слишком человеческие идеи. <…> По сути своей сталинизм был Квази-Традицией, которая сражалась против Сверх-Модерна в лице гитлеризма. Идея сверхчеловека — это на самом деле идея самоубийства, причем сделанного не из отчаяния, но из-за осознания какой-то страшной силы внутри человека. Эта сила рвется наружу, ей тесен человек, она стремится взорвать его. Богословы отлично знали, что это за сила, которую сегодня стыдливо объявляют то подсознанием, то еще как-нибудь политкорректно. Она приходит из области инферно. Но мы не ставим своей целью написание богословского трактата, наша цель скромнее — увидеть, в каком социальном направлении двигался фашизм. <…> Вряд ли это, конечно, сделает нынешняя европейская бюрократия, которая больше подходит на роль коллективного Гинденбурга. Свои гитлеры придут — в довольно-таки неожиданном обличье. Ибо почва для возрождения фашизма уже подготовлена, общественное мнение вполне созрело. Ныне оно объято тремя фобиями, которые были присущи и для фашизма. Это — русофобия, юдофобия и антиамериканизм”.
См. также: Александр Елисеев, “Кто развязал └Большой террор”? О подлинных инициаторах политических репрессий 1937 — 1938 годов” — “Наш современник”, 2005, № 3 <http://nashsovr.aihs.net>.
Андрей Ефремов. Эволюция представлений о грехе в детской литературе. — “Москва”, 2005, № 3.
“Потрясает в этой сцене [из └Черной курицы…” Погорельского] именно несопоставимая с нынешним обыденным сознанием мера возмездия за то, что министр Чернушка с не растраченным еще изяществом XVIII века назвал нескромностью. Бессрочное душевное сокрушение Алеши пугает и томит современного читателя. Но — во-первых, именно так и становится ясен живший в русской детской литературе до определенного времени признак греха — невозможность для героев, даже сказочных, отпустить друг другу содеянное. Это не в их власти. А во-вторых, стоит понять, что способность к искреннему душевному сокрушению в представлении живших в России до ХХ века — несомненная милость. └Жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит””.
“Жизнь и смерть во власти языка…” Задавал вопросы и записал беседу Василий Попов (Москва). — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 1-2, январь — февраль <http://www.krasdin.ru>.
Говорит Александр Мирзаян: “Действительно, все идеи, которые я озвучиваю, сводятся к языку. А песня — это путь к тому, что мы называем языком. └Жизнь и смерть — во власти языка, и любящие его вкушают от плодов его”. (Книга притчей Соломоновых, 18: 23). Эту мысль не цитируют ни лингвисты, ни филологи, ни философы. Наши славянофилы и философы, занимавшиеся языком (Булгаков, Трубецкой, Соловьев, Бердяев, Франк), — почему-то тоже, а ведь эта мысль, на мой взгляд, центральная, это откровение, данное Соломону Господом. Тут же (18: 2) говорится: └От плода уст человека наполняется чрево его; произведением уст своих он насыщается”. <…> М. Хайдеггер: └Сущность человека вырастает из языка, а мышление есть поэзия”. Ровно к тому же пришла и современная биология. Мы как бы вырастаем из языка. Структура восприятия и мышления у человека — это структура языка, то есть мы воспринимаем мир через определенные фильтры, сквозь языковую картину. Каков язык, таков и наш мир. Л. Витгенштейн, знаменитый матлогик и философ 20 века, сказал: └Границы моего языка — границы моего мира”. Я продолжаю мысль дальше: возможности моего языка — это возможности моего мышления и соответственно моего развития. А значит — развития нации, цивилизации. <…> В Евангелии сказано: └И Слово плоть бысть и вселися в ны” — └И Слово стало плотью и вселилось в нас”. В Евангелии речь идет о Христе, но это также относится и к каждому из нас. Теперь это уже и факт биологии. Дж. Тёрнер и Э. Поппель (Техасский биологический университет и Мюнхенский медико-биологический центр) написали совместную работу о том, что структуры восприятия и мышления — это структуры языка, а поэтический язык является системным языком мозга. То есть чем больше поэзии в нашей голове, тем более системно и продуктивно он работает. Вот вам простая вещь. Бродский говорит, что каждое стихотворение, даже каждая рифма заканчивается семантическим, смысловым взрывом. Нечто аналогичное проследили и биологи: в капилляры закачивалось специальное светящееся вещество, и когда рождалась рифма или в метафоре разворачивался какой-то большой смысловой потенциал, огромные участки мозга сигнализировали об этом. Становится понятно, почему, как утверждал Хайдеггер, мышление есть поэзия; эта поэзия структурирует мозг и заставляет его, по свидетельствам биологов, работать в совершенно новом режиме и в областях, которые другими способами не задействуются. Получается, что поэзия — самый мощный включатель и активизатор мозга”.
См. также: “Артхаус, как и любая поэзия, занимается — в основном — исследованием границ и возможностей языка. Эта постоянная разведка недр нужна сапиенсам не меньше, чем разведка нефти. Поскольку способность человека мыслить возникает именно из языка, а не наоборот”, — пишет Владимир Мирзоев (“Артхаус, в котором живет Микки-Маус” — “Искусство кино”, 2004, № 11 <http://www.kinoart.ru>).
См. также: “Бродский боготворил язык, обожествлял его, считал, что язык движет поэтом. Я спорю с ним, потому что считаю: язык все-таки не Бог, а великий инструмент, которым пользуется душа. Но в каком-то смысле он имел все основания так считать. Язык действительно иногда почти самостоятельно осуществляет свой выбор”, — говорит Александр Кушнер в беседе с Риммой Храмцовой (“Литература”, 2005, № 7, 1 — 15 апреля <http://lit.1september.ru>).
Николай Журавлев. Гений в неграх Родины. Неужели и “Они сражались за Родину” писал не Шолохов? — “Новая газета”, 2005, № 22, 28 марта.
“Когда в статье └Они писали за Шолохова” (└Новая газета”, № 44, 23 июня 2003 г.) я воспроизвел версию литературоведа Зеева Бар-Селлы о том, что настоящим автором романа └Они сражались за Родину” был Андрей Платонов, то, кроме абстрактного возмущения, мне постоянно задавали два вопроса. Первый: как мог Платонов быть негром? Второй: как можно скрыть неповторимый стиль Платонова? А почему Платонов не мог быть негром?..”
Ср.: “Кроме голословного тезиса о том, что Платонов был └негром”, писавшим за Шолохова └Они сражались за Родину”, Н. Журавлев осчастливил шолоховедение только одним фундаментальным открытием: └Оба любили выпить””, — иронизирует Вадим Баранов (“Не надо обижать негров…” — “Литературная газета”, 2005, № 15, 13 — 19 апреля <http://www.lgz.ru>).
Михаил Золотоносов. Новые приключения неуловимых. — “Искусство кино”, 2004, № 11.
“С социологической точки зрения успех этих романов — а Лукьяненко чемпион продаж — симптоматичен. Концепция романов состоит в том, что жизнь людей ничтожна и неинтересна ни по мотивам, ни по процессу, ни по результатам, а подлинно интересное происходит только в воображаемом мистическом мире, в котором обитают всемогущие Иные. Читатели с этим согласны, внимание к реальному человеку утрачено, увлекательнее читать не про └реальную жизнь”, а сказки. Причем, что очень важно, сказки нехитрые, но глобальные, позволяющие к тому же добывать фиктивную компенсацию за унижения и оскорбления, полученные в реальной жизни. Наконец, повальная вера в сглаз, порчу, чакры, энергетическую чистку, приворот, магию и магов делает романы Лукьяненко и вовсе └реалистическими””.
Игорь Золотусский. “Герои русской литературы — ее создатели”. Беседу вел Савва Ямщиков. — “Завтра”, 2005, № 14.
“Не стану рассказывать всю свою биографию. Просто хочу сказать, что, казалось бы, обиды, нанесенные мне государством, как я считал, в детстве, должны были привести меня в стан непримиримых, озлобленных, мстящих. Именно поэтому мне очень близок Гамлет — тема мести, может быть, одна из главных в этой великой трагедии. С другой стороны, мне близок Монте-Кристо, который мстит тем, кто запрятал его в замок Иф, и делает это даже не прикасаясь к своим врагам, уничтожая одного за другим. То есть, конечно, в моей детской душе накипала месть по отношению к тем, кто отправил моих родителей за решетку <…>. И надо сказать, моя юность проходила под знаком такой нетерпимости, может быть, суровости по отношению ко всему, что меня окружало. <…> Вспоминаю спектакль └Гамлет”, который поставил Андрей Тарковский в Театре Ленинского комсомола. Я знаю, Савва, что вы близки были с Тарковским, консультировали его фильм. И, я думаю, вам это будет понятно. Поверьте, финал спектакля совершенно поразил меня. Потому что в финале, где гора трупов, Гамлет, его играл Солоницын, встает и подает руку матери, тоже убитой. И рука матери тянется к нему. Он подает руку Лаэрту, подает руку королю, и Розенкранцу, и Гильденстерну. И они все встают и со смущенными, опущенными глазами стоят перед зрителями. Их воскресило прощение. Потому что, когда Призрак говорит Гамлету: └Прощай, прощай! И помни обо мне”, это звучит как └До свидания. Мы расстаемся”. Но в русском языке слово └прощай” имеет еще одно значение — прости. В тот момент, когда, казалось бы, интеллигенция была особенно ожесточена против власти, Тарковский поставил спектакль, который оканчивается вот таким прощением. Это было созвучно мне”.
См. также: Александр Солженицын, “└Его цель — показывать прекрасное”. Слово при вручении Литературной премии Игорю Золотусскому” — “Литературная газета”, 2005, № 16, 20 — 26 апреля <http://www.lgz.ru>); в этом же номере “Литературной газеты” напечатано ответное слово Игоря Золотусского (“Испытание духа”) при вручении ему Литературной премии Александра Солженицына 14 апреля 2005 года; речи о лауреате, произнесенные Валентином Непомнящим и Людмилой Сараскиной, см.: “Литературная газета”, 2005, № 17, 27 апреля — 3 мая.
См. также: “Премией Солженицына отмечен Игорь Золотусский. <…> Вообще-то критические опусы о Гоголе писали современники классика — Шевырев, Полевой, Белинский, Константин Аксаков… Золотусский занимался иным делом — историко-филологическим. Соизмерим ли его вклад в эту область знаний с тем, что совершил первый лауреат премии Солженицына академик Владимир Топоров? Не знаю, раньше как-то не приходило в голову такое сравнение. Что до критики, то на сей счет лучше всех высказался сам Золотусский — лет тридцать назад, когда был одним из самых заметных в СССР критиков. Цитирую по памяти (сильно тогда впечатлился): мол, если молчит N, это ничего не значит; если молчит Игорь Виноградов (в ту пору полуопальный), его молчание значит больше, чем болтовня (писанина) иных-прочих. Видимо, поэтому Золотусский ничего не говорил о писателях 90-х и нашего десятилетия. <…> Понятно, что, наградив Золотусского, жюри премии Солженицына тем самым признало верность его тезиса о └золотом молчании”. То есть о том, что критиком должно считать того, кто не хочет (не может, не находит разумным) писать о живой литературе — полагает ее не спорной, а мертвой. Заодно жюри объяснило тем, кто публично рассуждает о словесности, поддерживая одних писателей и оспаривая других, что всех их (в широком диапазоне от Капитолины Кокшёневой до Натальи Ивановой, от Владимира Новикова до Владимира Бондаренко) в культуре нет. Равно как их подопечных. Спасибо, конечно, но все-таки хочется спросить: почему? И жаль будет, если кто-то усмотрит в моем вопросе желание принизить давние незаурядные работы Игоря Золотусского”, — пишет Андрей Немзер (“Четыре └почему?”” — “Время новостей”, 2005, № 66, 18 апреля <http://www.vremya.ru>).
См. также: “Литературная премия Александра Солженицына (напомним еще раз) — лишь одна из программ фонда. Средства Солженицынского фонда базируются на гонорарах за все, начиная с 1974 года, издания книги └Архипелаг ГУЛАГ”. Из этих средств фонд помогает тысячам бывших лагерников по всей России: их казенные, государственные пенсии — такие же нищенские, как у ветеранов. (Помню, когда-то меня поразило, что у Солженицынского фонда есть особая расходная статья: └Зубы”. Происхождение и суть ее никому объяснять не надо.) И еще одна статья расходов Солженицынского фонда последних лет — снабжение книгами обнищавших библиотек российской провинции. В 2004 году фондом отправлено в города и веси 60 тысяч томов”, — пишет Елена Дьякова (“Гоголь на улице Радищева. Вручена Солженицынская премия 2005 года” — “Новая газета”, 2005, № 29, 21 апреля <http://www.novayagazeta.ru>).
И словом воскреснем. Беседу вел Дмитрий Харитонов. — “Московские новости”, 2005, № 16, 22 апреля <http://www.mn.ru>.
Говорит прозаик Михаил Шишкин в связи с его новым романом “Венерин волос” (“Знамя”, 2005, № 4, 5, 6): “Когда был молодым, я, разумеется, думал о том, что как-то нужно будет умирать. Потом понял: не мое собачье дело об этом думать; как Бог захочет — так и сделает, каждому даст такую смерть, которую он заслуживает. А я должен писать свой текст. Русские коллеги при редких встречах мне говорят: └Слушай, как ты можешь жить и творить в своей скучной Швейцарии? Там нет давления, как в России, нет напряжения!” Абсолютно правы. Но я считаю, что писатель — что-то вроде солдата, который принимает присягу, что готов пожертвовать собою. За это со своей стороны начальство обязано обеспечить солдата амуницией, сапогами, шинелькой — он об этом заботиться не должен, он же должен думать о главном. То же самое с литературой: если я искренне делаю свое дело, то Бог обеспечит давлением и историями даже в Швейцарии”.
Вячеслав Вс. Иванов. Мост в будущее. (70 лет Михаилу Гаспарову). — “Московские новости”, 2005, № 15, 15 апреля.
“Гаспаров всем своим видом, мелочами поведения, соединением сверхэрудита с озорником, ото всего отрешенного исхудавшего чудака и чуть ли не аскета с весельчаком и остроумцем показывает, каким может и должен быть настоящий интеллигент в переплетении всех противоречий, им воплощаемых и преодолеваемых. Если кто-нибудь посмеет усомниться в исполинских возможностях русской науки, словесности, всего духовного мира нынешней России, для опровержения слабоверных достаточно указать на наглядный противоречащий пример, явленный в личности и деятельности Михаила Гаспарова”.
Издательский рынок ждет инвесторов. Беседовал Александр Вознесенский. — “НГ Ex libris”, 2005, № 13, 14 апреля <http://exlibris.ng.ru>.
Говорит Нина Литвинец, начальник Управления периодической печати, книгоиздания и полиграфии Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям: “В 2003 году у нас вышло 80 тысяч названий, в 2004 году мы чуть-чуть недотянули до 90 тысяч названий (если точно, то, по данным Книжной палаты, в 2004 году выпущено 89 066 названий книг и брошюр общим тиражом 685 881,3 тысячи экз.). Темпы роста количества названий чуть замедлились, но позитивная динамика сохранилась. Тиражи растут, в принципе, медленнее, и если мы посмотрим статистику, то увидим, что наибольшее количество названий книг в минувшем году выпущено тиражами от 5 до 10 тыс. экземпляров. Таков, можно сказать, средний тираж книги в нашей стране. Хотя динамика роста пока сохраняется, темпы ее замедлились, и многие издатели не случайно говорят сегодня о кризисных явлениях. Связаны они в первую очередь с тенденцией перепроизводства. Реализуются далеко не все отпечатанные экземпляры, на складах растут остатки. Это происходит по разным причинам, но наиболее узкое место сегодня — это система сбыта. Нет сегодня такой мощной книгораспространительской структуры, что действовала бы в масштабах всей страны, подобно └Союзкниге” советских времен. <…> Государство не может построить новую книготорговую сеть — это не его функция. <…> Одним из возможных путей временного снижения остроты проблемы могла бы стать государственная закупка остатков у издательств, скажем, за 50 % стоимости: уверена, что издатели на это пойдут, — для последующей бесплатной передачи в библиотеки”.
“Как поэту мне приятно чувствовать себя маргиналом”. Беседу вел Слава Сергеев. — “Новое время”, 2005, № 16, 24 апреля.
Говорит Бахыт Кенжеев: “<…> └Осень в Америке” — это драма, а то, что я пишу сейчас, — трагедия. Вот и все. А между драмой и трагедией — большая разница. В драме худо-бедно можно как-то устроиться. А в трагедии устроиться нельзя никак. С ней ничего сделать нельзя. Встречает Эдип на дороге папу, его убивает, потом живет с мамой, потом кончает (? — А. В.) с собой. Ничего сделать нельзя, он не знал, и он не виноват! Мой любимый поэт Баратынский писал только трагедии и никаких драм. <…> Он [Батюшков] чудесный… Но Баратынского я люблю больше, потому что Батюшков — он… более парфюмерный. Он правильный. А Баратынский — неправильный, поэтому Батюшков — великий поэт, а Баратынский — гениальный. Большая разница, да? <…> Бродский… Бродский говорил, что его любимые поэты — это Мандельштам и Баратынский. А на самом деле он └ученик” Пастернака. Потому что мне кажется, что до настоящей трагедии Бродский так никогда и не поднялся. Настоящая трагедия — это Баратынский, это Тютчев, Ходасевич и Мандельштам прежде всего. И Бродский признавался в любви ко всем им. Но на самом деле он ученик Пастернака, который поэт не трагедии, а драмы. При том, что я его очень люблю, он великий поэт… Пример. Знаешь, сейчас продают за 100 тысяч долларов путешествие в Космос. При этом юридическое определение путешествия в Космос — это если ты поднимаешься на 100 км над уровнем моря и там на 20 секунд испытываешь чувство невесомости. Тогда юридически ты совершил путешествие в Космос. И люди охотно платят за это 100 тысяч долларов. Но это не совсем путешествие в Космос, потому что ты поднимаешься по параболе, попадаешь в эту зону на 100 км, потом спускаешься. Ты не летишь вокруг Земли. А Мандельштам, Баратынский и Пушкин — это путешествие даже не вокруг Земли, а на Луну, как в фильме └Аполло-9”, причем без гарантии возврата… А Пастернак — нет, хотя еще раз — я его очень люблю”.
Игорь Клех. Вниз по лестнице, ведущей вверх. — “Топос”, 2005, 6 и 11 апреля <http://www.topos.ru>.
“<…> неумолимо сужается, подобно шагреневой коже, сегмент художественной литературы, понимаемой как особое искусство, сопряженное с художественными открытиями, чреватое эстетическими потрясениями и в идеале нацеленное на создание шедевров”.
Книга, которой нет: фантастика в кривом зеркале социологии. Беседу вели Алена Карась и Дмитрий Ицкович. — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 8 апреля <http://www.polit.ru>.
Говорит старший научный сотрудник Фонда “Общественное мнение” Леонид Блехер: “Я как-то предпринимал несколько попыток организовать исследование книговосприятия. Начиная с середины 90-х годов все время бегал к издателям и говорил: вы же не знаете, почему люди читают книги, чем они мотивированы, так почему бы вам не скинуться на исследование, в результате которого можно было бы узнать, почему люди читают и каких книг им не хватает. Существует громадная проблема так называемого неудовлетворенного спроса — такая дырка, в которой ничего нет. Людям нечто нужно, а они даже сказать не могут, что именно. Ведь пока нужная мне книга не появится, я не узнаю, что мне нужна именно она. Если вспомнить Бродского, его знаменитую речь в Стэнфорде, пока Данте не написал └Божественную комедию”, люди не знали, что им нужна └Божественная комедия”. Эта ситуация и называется неудовлетворенным спросом. И в нее попасть методом рыночного анализа невозможно никак, потому что, анализируя то, что люди покупают, можно только сказать, чтбо они покупают, но что они из неизвестного, из ненаписанного будут покупать, сказать нельзя. Значит, эту нишу нужно заполнить. А книгоиздатели мне и говорят: мы и так знаем, что надо делать”.
“Виталий Найшуль в одном из своих выступлений в начале 90-х годов описал такую ситуацию: представьте себе, идут два процесса — процесс изменений в обществе и процесс осознания людьми этих изменений. Процесс осознания в нормальном обществе обычно идет впереди. То есть люди сначала понимают, что надо сделать, а потом уже это делают, или потом это происходит. Но когда темп изменений все время растет, в какой-то момент он становится выше темпа осознания. И возникает такая странная └черная дельта”: что-то происходит, я это вижу, а назвать не могу. У меня слов нет. Понятий нет. И вот когда это происходит, должны включаться генераторы понятий. То есть — интеллигентный класс, говорящий класс, генерирующий понятия для всего общества. А в 90-е годы интеллигенция валялась без сознания. Она не занималась своим классовым делом. Общество осталось наедине с самим собой и стало как-то выбираться. Старшее поколение умирало от инфарктов и инсультов по эпидемическим кривым, причем умирали они не там, где условия были хуже, а в больших городах, где больше всего происходили всякие изменения. Люди мерли не по физическим причинам, а потому, что происходило нечто, что разрушало их мир и не давало ничего взамен. Они не могли к этому никак отнестись, потому что не было слов”.
Андрей Ковалев. Искусство без власти, власть без искусства. — “Апология”, 2005, № 1 (1), март.
“Политическое искусство в условиях современной России стало невозможным. Настала пора спрятаться в теплую норку, затаиться в объятиях крупного капитала. Но не всем это удается”.
Юрий Колкер (Лондон). Ни страны, ни подмостков. — “Крещатик”, 2005, № 1.
“Прозаик нам что-то расскажет, займет нас, отвлечет от дурных мыслей, развлечет, позабавит. Он продает нам свой труд, и мы готовы платить. Он трудился, сидел за столом. Автор Евгения Онегина тоже трудился; нам есть что купить; спасибо. Но Когда для смертного умолкнет шумный день… — не результат труда. Это результат озарения, результат внезапной работы нравственного чувства. (Черновик, разумеется, можно поправить, и правка похожа на труд. А можно черновик в душе держать, читать, и даже с подмостков, лирические стихи, вовсе еще не записанные, но такие, которые тоже национальным достоянием станут. Примеры известны.) Это стихотворение — диалог с Богом. Или монолог перед Богом, исповедь. Поэт хочет быть услышанным — притом всеми сразу (что и означает: Богом). Вот и выходит, что лирические стихи — не товар. Платить не за что. И редакторы это сознают. В наши дни только старые журналы, саркофаги, уцелевшие от советской поры, платят за стихи. И те — зря. Поэт ведь и так писать будет”.
Владилен Красильников. В Москве тесно? — “Москва”, 2005, № 3.
“<…> Москва вступает в новый этап своего экономического развития, когда появился достаточно крупный и, как правило, отечественный капитал, требующий своего рационального использования. Более того, я не исключаю, что эти и последующие в ближайшее время крупные строительные акции связаны с грядущим вступлением России в ВТО, что, несомненно, сильно отразится на архитектурно-строительном ландшафте, и в первую очередь в городах с наибольшей экономической привлекательностью. И, наверное, не случайно, что снос гостиницы └Москва” и та же операция с гостиницей └Россия” доверены одному и тому же крупному отечественному инвестору. <…> Несомненно, ВТО откроет ворота нашего строительного рынка, через которые хлынут сидящие без работы толпы западных архитектурных подмастерьев, сметая на своем пути даже тех наших современных мастеров, которым кажется, что они прочно стоят на московской земле. <…> Во-первых, во всех случаях, даже если я сгущаю краски, нужно предпринять самые решительные и в первую очередь законодательные меры по защите центра Москвы в пределах Садового кольца, куда, несомненно, нацелен главный инвестиционный удар. Во-вторых, ослабление шока от вступления нашей архитектуры в прямой контакт, в неконкурентное соревнование потребует оградить ее необходимыми защитными документами, способными в первые годы смягчить удар от западноевропейского архитектурного └цунами””.
Книжники и фарисеи. Кто — в салоне, кто — в поклоне… Подготовил Андрей Смирнов. — “Завтра”, 2005, № 13 <http://www.zavtra.ru>.
О Парижском книжном салоне рассказывают руководители издательства “Ad Marginem” Александр Иванов и Михаил Котомин: “В России по-прежнему жив русский миф о Париже как о главной загранице. Мы поддерживаем миф о Париже как о мировой столице высокой и низкой культуры, развлечений, моды. Это давно не так. Насколько давно, существуют разные мнения. Но с начала девяностых точно. Париж сегодня перестал выполнять функцию культурной легитимации. <…> Культурная атмосфера активно поддерживается. Но эта культурность все больше музейного, автоконсервирующего вида. Актуальные французские образы находятся во внутренней эмиграции. Во Франции требуют четкости. Если патриот, то должен в таком качестве и выступать. Либерал — значит, либерал. Движение своим путем, вне известных ниш, восторга не вызывает. Не стоит вырываться за рамки, выпендриваться. Если ты обслуживаешь любой культ прошлого — Шумер, Людовик XIV, старое вино, — все хорошо. Настоящее вызывает подозрение. Большие инвестиции в настоящее не очень приветствуются. <…> Касательно литературных моментов Путин выдавал просто дзэнские коаны. Писатель Дмитрий Быков спросил Путина, что бы тот читал, если бы у него было свободное время. Ответ Путина был сильнее вопроса: └А у меня есть свободное время”. Путина также спросили, какой жанр ему больше всего нравится, на что Путин ответил: └Не скажу, иначе все будут писать в этом жанре”. Писатель Кононов попросил Путина поучаствовать в судьбе высокой литературы, помочь донести подобную литературу до широких народных масс. Путин ответствовал: └А они не читают”. <…> Путин с Сурковым сканируют ситуацию и понимают, что интеллигенция — причем не только └яблочная”, в разбитых ботинках, но и упакованная, с влиянием, — постепенно начинает мыслить против режима. Очевидно, что образовался либеральный антипутинский пул очень влиятельных людей. Путин делает жест навстречу интеллигенции, как бы легитимирует культуру. <…> Писатели же играли роль статистов. Есть много нюансов, носящих политический характер, в силу того, что Путин разыгрывает французско-европейскую карту, идею многополярного мира. Должно создаться впечатление, что у Путина есть европейская политика, а она делается через литературу, искусство”.
Борис Крячко. Язык мой… Биографическая проза. — “Грани”. Русский литературный журнал. Москва — Париж — Берлин, Сан-Франциско, 2004, № 212.
“Я живу на чужбине среди чужих людей <…>. Меня дважды били и многажды оскорбляли за русскость. <…> Я совершенно одинок. <…> Бог и родной язык”. Многие тексты этого хорошего прозаика (1930 — 1998), жившего в Эстонии, печатались в таллинском журнале “Вышгород” (<http://www.veneportaal.ee/vysgorod>), что неизменно отмечалось составителем настоящей “Периодики”.
См. также: Александр Зорин, “Нестандартная фигура. Борис Крячко в письмах и воспоминаниях” — “Грани”, 2004, № 210.
См. также: Евгений Ермолин, “Свободные люди на рабьей земле” — “Новый мир”, 2000, № 11.
Андрей Кураев. Опричная реформация. — “Главная тема”, 2005, № 4, февраль — март.
“Реформация — это всего-навсего антииерархическое движение мирян. <…> Люди сами себя объявляют цензорами, защитниками и очистителями христианской веры и традиции, и такое самосознание дает им в их собственных глазах право на весьма радикальные суждения и действия. Дух реформации — это именно дух, это некая психология, самоощущение. <…> Сегодня трудно не заметить, что те люди, которые громче всего заявляют о себе как о └православных монархистах”, ведут себя странно как по меркам православным, так и по меркам монархическим. Весьма громкая часть людей, декларирующих свое мировоззрение как └православно-монархическое”, группируется вокруг таких изданий, от которых за версту несет банальной диссидентщиной. <…> Сегодня в России нет монархии. Но это не означает, что в ней нет иерархии. Отсутствие самодержавия в России не означает, что с православного человека снята обязанность научения послушанию. Просто школа послушания теперь находится в самой Церкви. И тот, кто не смог └монархически” жить в Церкви, не сможет жить по-монархически и в самодержавнейшем государстве. Тот, кто дерзит Патриарху, будет дерзить и монарху”.
Сергей Кургинян. “Год 2055-й”. Опыт нелинейного прогнозирования. — “Политический класс”, 2005, № 3.
“Конец 1980-х — 2000 год — время упования на капиталистический нормативный актор. 2000 — 2008 годы — упование на актор корпоративно-стабилизационный (чекисты). 2008 — 2010 годы — перекладывание (через узкую └демпаузу”) надежд на └армию в собственном соку”. 2010 — 2015 годы — герои Бездны (новые Махно, Унгерны и другие). 2015 — 2020 годы — испытание вызревающих в течение всего этого периода └катакомб” (не они ли спасли когда-то выдохшийся Рим и весь Запад?). Если └катакомбы” не окажутся эффективными, российский конец будет полным и окончательным”.
Аркадий Кутилов. Шахматная баллада. Рисунки А. Кутилова. — “Складчина”. Литературная газета. Омск, 2005, № 1 (18).
“└Шахматная баллада”, написанная в 1976 году, не просто перекликается с уже известным читателю, ранним, совсем еще юношеским стихотворением Кутилова └Шахматы”, — это, по существу, его перевод (и местами почти дословный) на язык прозы” (из вступительного слова Геннадия Великосельского).
Валерий Лавров. “Дельфин” — первая боевая подводная лодка российской постройки. Проектирование. Строительство. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.
Познавательно.
Илья Лагутенко. “Мне с государством разговаривать некогда”. Беседу вела Алла Гераскина. — “Новая газета”, 2005, № 28, 18 апреля.
“Меня ничего не удивляет. Мне довелось жить в уникальнейшее время, я застал конец 70-х, живу в начале XXI века. Мне гораздо интереснее жить в России, чем в Америке или Европе. Это сейчас такие скучные страны! Есть определенные города, в которых кипит какая-то культурная жизнь, — тот же Лондон или Токио, но… Столько государственных перемен, как русским, вряд ли кому еще довелось наблюдать. Я психологически готов к любым событиям — шаг вперед, восемь шагов назад не будут для меня откровением. Произошло столько чудесных, сказочных, удивительных изменений, в хорошую или плохую сторону — не важно. Не бывает таких сторон, просто такая жизнь, и мы ее сами делаем”.
Владимир Личутин. Душа неизъяснимая. — “Завтра”, 2005, № 14.
“<…> в каком бы стане оказался нынче Федор Абрамов? Увы, однозначного ответа уже не будет. При жизни писатель жил в постоянном внутреннем раздвоении; из-за своей просвещенности он умом и плотью укоренился в столицах, а душою пристыл к деревне и эту родовую пуповину никак не решался, да и не смог бы обрезать. Реализм социальный и реализм социалистический, увы, не сращивались, как ни старался их примирить Абрамов. Навещая родную Верколу, он даже оттуда задирал голову в сторону ЦК. Ему нравилось быть писателем-генералом. В государственном планировании душа крестьянская в учет не шла, не угадывали в партийную строку характер и норов мужика, его чувства и верования; он нужен был как тягловая сила. И Абрамов, искренне отыскивая в коридорах власти союзника, чтобы вытянуть деревню из ямы, невольно помогал потуже натянуть хомут, безнадежнее запрячь крестьянина в телегу, издавна полную нахлебников. Взгляд Абрамова снизу был жалостлив, угрюм и печален, и эту угрюмость писателя использовали либералы в своих тайных целях разрушения России. Они затягивали └деревенщика” в свой узкий круг, и писателю это льстило. Любимов ставил на Таганке └Деревянных коней” не оттого, что так мила была его сердцу русская деревня, но чтобы показать, как он презирает ее. Абрамову же нравился спектакль, он ходил смотреть в театр двенадцать раз и наконец-то затащил меня. <…> В перерыве мы встретились. Абрамов сиял, как ребенок. Спросил меня ласково: └Ну как тебе, Володя, показалось?” — └Бездарно показалось. Они извратили вашу прозу”. Абрамов потух лицом, а я тут же ушел… Абрамова и Любимова связывала какая-то душевная └червочка”, которую мне пока не хочется вскрывать”.
Cм. также: Федор Абрамов, “День Победы в Петрозаводске” (предисловие Л. Крутиковой-Абрамовой) — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2 <http://magazines.russ.ru/neva>.
Игорь Манцов. Успех. — “Русский Журнал”, 2005, 18 апреля <http://www.russ.ru/columns/street>.
“Я не боюсь мертвого Сталина, у меня нормально с головой. В то же время я в ужасе от заморозивших страну старших. От этих умненьких, этих чистеньких, этих совестливых. Этих гуманистов. Этих детей ХХ съезда. Никакой честный труд в теперешней России не прибавляет шансов, не дает состояться. Не позволяет выжить. Кровь, родство — приносят дивиденды, честная работа — нет. Что, тоже Сталин виноват? Или им там — все это незаметно, непонятно? <…> Я не вижу, чем они лучше его. Можно рубить сплеча, а можно медленно душить. Голоса снизу доходят редко. Сытые им не верят, принимают за капризы. <…> Поэтому я скорее за Сталина. Не в том, конечно, смысле, не дергайтесь. └За Сталина” — как сильную, пугающую их метафору. Как идею внезапной, иррациональной ротации, смены вех. Как образ немотивированного скачка, жестокого разрыва логической цепочки. На социальном дне совсем плохо, совсем. Тем, у кого иной горизонт, кто не соприкасается, это попросту непонятно. Народ — вот кто осатанел; жадничает в стиле новорусских буржуа. Глядя наверх, народ портится. И когда грамотные держатели акций требуют снести непоставленный Памятник Сталину, они неосторожно намекают отчаявшемуся пролетариату на его новое оружие. Спасибо, будем иметь в виду. Кто бы вытолкал их всех в шею? Сталин, баловник”.
Шимон Маркиш. Эротизм в русско-еврейской литературе. — “Иерусалимский журнал”, 2004, № 18 <http://antho.net/jr>.
“<…> позвольте сделать предварительное замечание терминологического характера. └Х-еврейской литературой” я называю литературное творчество евреев на не-собственно еврейских языках, иначе говоря — на языках окружающего большинства. <…> Необходимые признаки принадлежности писателя к такой литературе, на мой взгляд, следующие: 1) еврейское самосознание, т. е. полное и органическое ощущение себя евреем; 2) основательное знакомство с еврейской цивилизацией, живая связь с ней (и как результат — еврейская тематика); 3) социальная репрезентативность, т. е. способность и обязанность писателя выступать в качестве представителя общины в целом или существенной ее части (этот признак можно формулировать также как особую, повышенную ангажированность еврейского писателя, пишущего на не-собственно еврейском языке). В новейшее время, грубо говоря — после Первой мировой войны, универсальным и обязательным становится еще один, четвертый, признак: двойная и равно необходимая в обеих своих половинах цивилизационная принадлежность — к еврейству и к окружающему большинству. Само собой разумеется, что с самого начала своего существования любая └х-еврейская литература” складывается под мощным воздействием литературы соответствующего большинства. Русско-еврейская литература, таким образом, имеет два культурно-бытовых фона, две точки отсчета — еврейскую цивилизацию в ее восточно-европейском варианте и русскую литературу. О втором фоне я говорить не буду, предполагая его известным, остановлюсь на первом. Еврейское отношение к чувственной любви претерпело в ходе столетий и тысячелетий значительные изменения…”
См. также: “То, как Зингер разрабатывает └неудобные” темы, вызвало восторженный отклик такого классика жанра, как Генри Миллер, и многочисленные отповеди блюстителей нравственности. <…> Объясняет свое писательское пристрастие к эротическим сюжетам Зингер очень просто: ничто так не раскрывает характер и не выявляет сути человека, как любовь и секс. Если человек не слепой и не глухой, глаза и уши редко ему отказывают, рассуждает Зингер. Глаз не перестает функционировать, даже если ему не нравится то, что он видит. А пенис перестает. Сексуальные органы выражают человеческую личность лучше, чем любые другие части тела. Они не дипломаты. Они всегда говорят правду. А ведь именно это и интересно писателю. Такова вкратце зингеровская аргументация”, — пишет Дмитрий Веденяпин (“Замаскированный рай. Веселый пессимист Исаак Зингер” — “НГ Ex libris”, 2005, № 14, 21 апреля <http://exlibris.ng.ru>).
Алексей Машевский. Маленькое эссе об Ахматовой. — “Литература”. Научно-методическая газета для учителей словесности. 2005, № 6, 16 — 31 марта <http://lit.1september.ru>.
“<…> говоря фигурально, предпочитает изображать не столько бурю, сколько ее последствия”.
Борис Межуев. Папа и “культура смерти”. — “АПН”, 2005, 7 апреля <http://ww.apn.ru>.
“Но Западную Европу Иоанн Павел II потерял. <…> одержимый благородным негодованием против └безбожного материализма” Запада, папа немного перегнул палку. Требование полного воздержания для нежелающих иметь детей женатых католиков в ситуации рекламно-кинематографического триумфа разбуженных сексуальной революцией языческих страстей, при культурной и юридической легализации разнообразных форм извращенного секса, выглядело довольно наивно и, главное, оказалось едва ли не лучшим подарком врагу рода человеческого. └Отступление” от церкви 80 — 90-х наряду с разочарованием в атеистическом коммунизме бросило европейских интеллектуалов на поиски альтернативных христианству форм духовности, условно говоря — к Кундалини и марихуане. А то и еще хуже. В свое время на меня произвел определенное впечатление фильм Романа Полански └Девятые врата”, снятый по роману известного испанского писателя Артура Переса-Реверте └Клуб Дюма”. Если роман можно назвать просто антихристианской книгой (это своего рода антихристианская версия └Маятника Фуко” Умберто Эко), то фильм Полански следует охарактеризовать заглавием одной из книг отца Андрея Кураева — └Сатанизм для интеллигенции”. Только здесь представлен не какой-то подспудный сатанизм, а самый прямой и откровенный: весь конфликт в фильме развертывается между сторонниками различных версий этого феномена — люди с иным мировоззрением просто не принимаются в расчет. Да и более осторожные, чем Полански, интеллектуалы Новой Европы, отказываясь от секуляризма и материализма, взывают к созданию какой-то новой религии, долженствующей заполнить собой духовный вакуум, обусловленный отступлением континента от христианства”.
Александр Мелихов. Образ врага — оружие массового поражения. — “Дело”, Санкт-Петербург, 2005, № 369, 25 апреля <http://www.idelo.ru>.
“Борются <…> не добро со злом, а различные представления о добре — быть может, и всякое зло есть всего лишь гипертрофия какого-то частного добра. <…> Разделяют нас не столько наши материальные интересы, сколько иллюзии. Это справедливо и для индивидов, но тысячекратно справедливо для народов. <…> Полностью высвободиться из-под власти иллюзий и фантомов не только невозможно, но и смертельно опасно. <…> Вражда слишком сладостна, чтобы ею можно было пожертвовать скучной пользе. Я предлагаю лишь несколько разряжать вражду рационализацией, когда за ее удовольствия приходится платить слишком уж непомерную цену”.
Лариса Миллер. “Но в хаосе надо за что-то держаться…” Беседу вела Людмила Полонская. — “Литературная газета”, 2005, № 12-13, 30 марта — 5 апреля <http://www.lgz.ru>.
“Я не воцерковленный человек, но считаю, что пишущему быть атеистом невозможно: слишком сильно чувство, что строчки посылаются, диктуются кем-то свыше. Это не мной открыто, многие поэты вели этот диалог и до меня, связь с └голосом вещим” чересчур осязаема, чтобы в нее не верить. Но посредники в этом диалоге мне ни к чему. Для меня Господь — некий Абсолют, к которому я могу обращаться”.
См. также: Лариса Миллер, “…В полыхающий сумрак отчизны моей” — “Грани”, 2004, № 212; эссе — о Георгии Иванове, Владимире Набокове, Арсении Тарковском и Владиславе Ходасевиче.
Миротворец в литературе. Беседу вел Виктор Гусев. — “Литературная Россия”, 2005, № 14, 8 апреля <http://www.litrossia.ru>.
Говорит Лев Аннинский: “На современную литературу я смотрю с большим изумлением. Потому что, в принципе, она давно уже должна была погибнуть. Но она есть”.
Момент истины Владимира Богомолова. — “Литературная газета”, 2005, № 16, 20 — 26 апреля.
Коллективное письмо в защиту памяти/репутации покойного прозаика Владимира Богомолова. Полемика со статьей Ольги Кучкиной в “Комсомольской правде” (от 24 февраля 2005 года).
Владимир Мороз. Толстой в моей арестантской жизни. Выдержки из дневника 1974 — 1981 годов. — “Грани”, Москва — Париж — Берлин, Сан-Франциско, 2004, № 210, 211, 212.
“22 января 1976 года начали └Толстовские чтения” (нас, зеков, четверо)”.
Москва как Новый Каракорум. Беседовал Александр Вознесенский. — “НГ Ex libris”, 2005, № 14, 21 апреля.
Говорит лауреат премии имени И. П. Белкина Владислав Отрошенко: “Я вообще считаю, что самый жизнеспособный сегодня жанр — это не повесть, рассказ или роман как таковые, а именно книга, которая может включать в себя все жанры или состоять из цикла взаимосвязанных вещей. <…> И я считаю, что хокку — это высшая школа, которая может научить прозаика почти всему. Во всяком случае, может привести к емкости и краткости слова, какой владел Бунин, который на склоне лет писал рассказы длиной в 15 строчек. <…> Наша жизнь — тоже фрагментарна. За день происходит огромное количество событий, которые ни в какой связный сюжет не складываются. Это во сне впечатления могут преобразиться в какую-нибудь единую фантасмагорию. А в принципе жизнь человека состоит из фрагментов, периодов, вспышек каких-то чувств и впечатлений. Роман как жанр пытается нашу фрагментарную жизнь сделать слитной — и это его заслуга. <…> Рассказ — это передача вспышки, картинки мира, на миг озаренного светом. В повести, если продолжать аналогию, источник света просто более устойчив, хотя и не стабилен. А роман — как ясный, высвеченный солнцем день, в который можно погрузиться. И любой умелый романист совершает подвиг, этот мир воссоздавая”.
См. также: “Конечно, я люблю писать рассказы. Это такой жанр, который сейчас не пользуется спросом, но в нем можно сделать все. Это очень емкая форма. Он может стать и основой для фильма: я сейчас вообще перестал писать сценарные заявки, а делаю рассказ и предоставляю его. Там сразу и настроение прописано, и эмоции…” — говорит сценарист Валентин Черных в беседе с Дмитрием Малковым и Андреем Щербаком-Жуковым (“Книжное обозрение”, 2005, № 15 <http://www.knigoboz.ru>).
Кира Муратова. Женщины жестоки. Беседу вел Игорь Шевелев. — “Российская газета”, 2005, 8 апреля <http://www.rg.ru>.
Говорит режиссер Кира Муратова: “Женщины вовсе не сентиментальны. Они только притворяются такими куколками: └Ах, о чем вы со мной говорите, я такая глупенькая”. В первые годы перестройки я приехала на женский фестиваль кино, который проходил в пригороде Парижа Кретее. Тогда он был очень в моде. Приехала с убеждением, что никакого женского кино быть не может. Есть кино талантливое и неталантливое, а кто его снял, не важно — ребенок, муха, женщина, мужчина. И вот, приехав туда, я увидела такое количество жестоких, жестких, циничных фильмов, подобного которому на одном маленьком фестивале нигде больше не видела. Что естественно. Женщины — это рабыни. А когда рабыни вырываются на свободу и становятся режиссерами и получают право и возможность говорить то, что они чувствуют на самом деле, то они становятся очень циничными и жесткими. Превосходя в этом мужчину. Так что сентиментальность — это вовсе не женское свойство. Скорее это — защитное свойство женщины”.
См. также: “Хотя вначале мне, конечно, хотелось снимать бессюжетные фильмы, и в этом была моя ложная, как потом выяснилось, гордость. Вот ни о чем фильм, а зрителю будет интересно, такой message был. И должна сказать, вот я открою вам свою внутреннюю задушевную тайну: в этом свойстве я потерпела фиаско. (Мрачно.) И вот я стала использовать сюжет”, — говорит Кира Муратова в беседе с Надей Плунгян в связи со своим новым фильмом “Настройщик” (“Я отклоняюсь и ответвляюсь” — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 6 апреля <http://www.polit.ru>).
О “Настройщике” см. “Кинообозрение Натальи Сиривли” в настоящем номере “Нового мира”.
Валерия Новодворская. Культурка, литературка и конъюнктурка. — “Новое время”, 2005, № 3, 13 апреля.
“Но попытка обойтись без └высшего смысла” убивает литературу на корню и превращает вопрос └культуры” в вопрос └культур-мультур” <…>. <…> Я от души желаю Василию Аксенову вернуться к великой ненависти и великой любви, которые водили его пером, когда он писал └Остров Крым” и └Ожог”, а не пробавляться дешевыми телесериалами и их сценариями типа └Московской саги”. Я желаю Маканину обрести то сильное и цельное чувство, ту └зубную боль в сердце”, которые дали ему создать повесть └Один и одна” и его лучшие рассказы типа └Полосы обменов”. Ведь в └Лазе” └общей идеи” уже нет, а дальше и подавно. Я желаю В. Сорокину научиться плакать, и тогда слезы растопят └Лед”, который сковал его сердце, когда он писал └Голубое сало”. Невольно вспоминаешь Дьявола, отца Вечной Материи из └Чайки”: └Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто”. И Сорокин, и Пелевин, и Ерофеев — очень умелые люди. Но они все — Сальери. Они └разымают” жизнь └как труп”. У их └перстов” — └послушная, сухая беглость”. И нет необходимости травить нового Моцарта: читая их произведения, он сам умрет в этом ледяном Космосе. Я за честную игру, против запретов. Но я хочу └мыслить и страдать”. А в мире, где властители дум Сорокин, Ерофеев, Пелевин, — мне нет места”.
См. также очень интересную/неожиданную беседу Валерии Новодворской с Владимиром Лешуковым “Право на протест еще нужно заслужить!” в “Русском Журнале” (2005, 20 апреля <http://www.russ.ru/culture>): “[└Охлократический”] бунт [в октябре 1917-го], который из-за бессилия действовавшей тогда власти не был вовремя подавлен… Так вот, чтобы в России больше ничего подобного никогда не повторилось, нужно принимать правильные и своевременные меры. <…> проект Березовского — любой ценой свалить Путина, а там хоть трава не расти. Ему же не важно, что будет со страной, — у него один дом, очень неплохой, в Великобритании на личном острове, другой, шестиэтажный, — на Лазурном берегу. С ним самим в любом случае ничего не случится, деньги его не в здешних банках. В конечном счете это повторение пройденного. Это уже однажды сделала русская интеллигенция, сочувствовавшая левым. За это отвечают кадеты. За это отвечает Керенский. Керенский-то мемуары потом писал в Америке, а 60 миллионов людей здесь, в России, костьми легли. Они ничего не написали. <…> И они [Явлинский, Каспаров, Хакамада] наивно думают, что после этого они придут к власти! Обладать властью они будут ровно столько же, сколько ею обладали кадеты, трудовики, социалисты, меньшевики и пр. Вся эта компания оказалась на виселице — будут висеть и они”.
Пол Остер. Искусство жить. Беседу вел Сергей Таск. — “Иностранная литература”, 2005, № 3 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
“<…> Америка возникла как идея. Наше правительство есть продукт эпохи Просвещения, страна зиждется на определенных представлениях, и в этом смысле она является некой абстракцией. В то время как другие страны сильны своими корнями, своими предками, своим прошлым, Америка связана с будущим, с тем, как жизнь людей могла бы сложиться. Идеалы этой страны по-прежнему чрезвычайно актуальны, они оказали существенное влияние на весь мир, но ирония заключается в том, что мы как нация никогда этим идеалам не соответствовали. Мы начали с истребления индейцев и долго сохраняли худший вид рабства, которое поставило страну на грань катастрофы, когда разразилась первая война новейшей эпохи. Около миллиона солдат — у себя дома — погибло в Гражданскую войну. Америка всегда была страной кровавой и лицемерной, оставаясь при этом необыкновенно идеалистичной. Вот почему так трудно быть американцем”.
Ольга Пестрецова. Проект “Демо-мятеж”, или “Что будет, если нас не будет”. — “АПН”, 2005, 12 мая <http://ww.apn.ru>.
“└Оранжевую революцию” в Москве не допустить очень легко. Ее надо просто допустить. А еще лучше — спровоцировать. Судя по некоторым признакам, в Кремле это понимают. <…> С чисто технической стороны и организация └демо-мятежа”, и его последующее подавление трудности не составляет. Для первого необходимо просто не выпускать милицию на улицы денек или два. Для второго же отличным образом подойдет └возрожденная в Чечне российская армия”, равно как и другие карательные структуры, накопившие за последние десять лет богатейший практический опыт усмирений”.
“Разговоры о └контроле над ядерным потенциалом России”, визит в Москву Кондолизы Райс, судя по всему, с теми же предложениями… Адекватный ответ с российской стороны сегодня может быть только один: └Если вы захотите прямо контролировать российский ядерный арсенал — попробуйте. Только в этом случае мы ни за что не ручаемся”. Даже если одна российская бомба в ходе └передачи ключей” куда-нибудь случайно потеряется или одна ракета откуда-нибудь случайно взлетит — любые ядерные упражнения Ирана и Северной Кореи (даже если таковые и впрямь имеют место), любые угрозы └Аль-Кайеды” (даже если таковая и впрямь существует) — действительно покажутся детским утренником. А расползание российского ядерного арсенала практически неизбежно в случае любой сколько-нибудь серьезной попытки педалировать здесь └оранжевую революцию”. Одним словом, как грозил сто лет назад Троцкий, └если нас заставят уйти, мы, уходя, так хлопнем дверью, что на мир обвалится крыша”. Сегодняшняя власть имеет возможность осуществить эту угрозу в самом буквальном смысле”.
См. также: “Будущая оранжевая революция в России — это не классическая революция, объективно существующая в массовом сознании граждан страны. Более того, будущая оранжевая революция призвана аккумулировать в себе значительную часть негативной энергии общества, и это позволит сформировать новый спектр позитивных общественных ожиданий. Таким образом, оранжевая революция в состоянии отодвинуть на вполне определенное время новую классическую российскую революцию. Если за победой оранжевой революции не последует реальная трансформация политической и экономической системы общества, ведущая к позитивным изменениям в жизни граждан страны, то новая классическая революция не заставит себя ждать. В XXI веке тоже будет свой └1917 год””, — пишут Олег Маслов и Александр Прудник (“Бархатная революция как неизбежность” — “Независимая газета”, 2005, № 92, 13 мая <http:www.ng/ru>).
См. также: Сергей Телегин, “На пороге └бархатной революции”” (аналитический доклад Интеллектуальному клубу “Стратегическая матрица”, Москва, Институт экономических стратегий, 31 января 2005 года) — “ИНТЕЛРОС — Интеллектуальная Россия”, 2005, № 1 <http://intelros/ru>.
Дарья Пономарева. Холостая стрельба: фильмы о Великой Отечественной. — “Апология”, 2005, № 1 (1), март.
“Возможно, поборник └чистого искусства” возразит: мы идеологией сыты по горло, и лучше, если никакой идеологии у нас в кино не будет. К сожалению, это невыполнимые требования для сюжетного кино <…>. <…> неидеологизированных фильмов интересующей нас тематики не бывает вовсе”.
Евгений Попов. Когда пролетарии плачут. Документальная проза. — “Вестник Европы”, 2005, № 13-14.
“Сергей Зверев, 25 лет от роду, бывший столяр-мебельщик IV разряда, а ныне помощник машиниста электровоза в грузовом движении, стоял майской ночью 2002 года на вокзале станции Пермь-2 и разговаривал с девушкой Светой на тему └опять от меня сбежала последняя электричка”, ибо жил он с матушкой Валентиной Алексеевной за городом. Тут к нему подошел незнакомый, но суровый человек в штатском и предложил предъявить документы…” Автор благодарит московский Центр правовой поддержки “Справедливость” за содействие в создании этих текстов.
Пособие для президентов. Беседовал Станислав Бенецкий. — “НГ Ex libris”, 2005, № 11, 31 марта.
Говорит Алексей Слаповский: “Если попытаться сформулировать, что почти невозможно, то я бы сказал так: [литературный процесс] это когда каждая новая книга пишется с учетом уже созданного в литературе. За каждой новой книгой есть некий ряд прочитанного, усвоенного, иногда даже впитанного, как бы из воздуха, данным автором. <…> Не бывает, чтобы авторы творили на пустом месте. Поэтому можно сказать, что литературный процесс — такое же объективное явление, как, скажем, земное притяжение. Литературный процесс есть потому, что есть жизнь”.
“Я тоже не против, если бы по моей книге сняли кино. Но не такое [как └Турецкий гамбит”]. Тут у меня сложные чувства: я радуюсь успеху режиссеров и продюсеров, радуюсь, что публика валом валит на отечественное кино, но успеху Акунина, врать не буду, не радуюсь. И не могу радоваться: при всем уважении к господину Чхартишвили заявляю прямо и, заметьте, без всякой злобы, а со спокойным осознанием того, что жизнь есть борьба: Акунин — мой классовый враг. Чем лучше ему, тем хуже мне. Заметьте и еще одну принципиальную вещь: пусть цветут сто цветов, в том числе и искусственные, как тот же Акунин, Донцова (уважаю опять же), Дашкова (и снова уважаю), но мне категорически не нравится, когда начинают поговаривать, что они-то настоящие цветы и есть”.
Пришествие хиджаба в Европу. Непредсказуемые угрозы демографического взрыва. Беседу вел Александр Рылов. — “Литературная газета”, 2005, № 16, 20 — 26 апреля.
Говорит руководитель Центра демографии и экологии человека РАН А. Г. Вишневский: “Сбережение генофонда европейцев, за что ратуют тамошние и отечественные националисты, не так важно на фоне задачи сохранения европейской культуры”.
Анатолий Прохоров. Телевидение: смутный субъект желаний. Беседу ведет Жанна Васильева. — “Искусство кино”, 2004, № 11.
“Об этом обычно мало говорят, но так называемое общество — это красивая, однако уже не работающая иллюзия. Общества как такового нет. <…> Каждый человек в течение каждого дня живет внутри десятка различных групп и сообществ — профессиональных, семейных, дружеских, конфессиональных, сексуальных, — в которые он включен. Практически каждый телефонный разговор погружает его в какую-то новую группу, с представителями которой он общается или раз в день, или раз в месяц. Таким образом, каждый человек имеет тонкую, ранимую, но очень важную групповую оболочку. Именно эту групповую оболочку и пытаются воссоздать телевизионные ток-шоу, которые показывают зрителям, какие типы общения осмысленны и эффективны, а какие — уже нет. Основное предназначение этих ток-шоу — всего-навсего (!!!) показывать (и тем самым предлагать) телеаудитории определенные социальные паттерны групповых взаимодействий в студии, а вовсе не выдавать на-гора какие-то варианты решений обсуждаемых вопросов, как это думают многие наши телевизионные ведущие, еще недавно работавшие └говорящими головами” маленького экрана”.
“<…> ТВ ничего не отражает, ТВ ничего не заменяет — ТВ создает реальность. Такую, какую считает нужным. Телевидение, бесспорно, является властной машиной, поскольку пытается осуществить власть над мыслями всего конгломерата групп и сообществ, то бишь по возможности обобществить их индивидуальные картины мира. <…> Люди просто не в состоянии увидеть, что обычные └человеческие машины”, то есть массовые организации-образования — армия, транснациональные корпорации, наши естественные монополии, национальная медиасфера, — могут иметь свои собственные желания, абсолютно не совпадающие с желаниями каждого из тех, кто входит в эти организации”.
“<…> если все начнут заниматься своим внутренним миром, то социум, лишившись уникального человеческого ресурса, быстро распадется, в чем отдельные люди тоже не заинтересованы. Для того чтобы все человеческие машины социума работали, они должны ежеминутно, ежесекундно поглощать наши психологические ресурсы. Основные из которых — внимание и собственное время. Это совершенно незаметные, но очень важные жизненные ресурсы, потому что как у каждого свое тело, так и время, и внимание у каждого из нас свое. Эти два громадных ресурса должны все время выплескиваться человеком наружу, предлагаться другим людям, объединенным в некие группы, сообщества и └машины”. И именно перед информационной машиной поставлена основная задача социализации человека — сориентировать потребителя на то, чтобы его ценности и ресурсы не были связаны с собственным внутренним миром, а были вынесены вовне, в общество, в так называемую └социокультурную реальность”. <…> Вместо └мировой деревни” мы оказались в какой-то всемирной медиаказарме, где все смотрят и говорят друг с другом про одно и то же. Мы притянуты информационными веревками друг к другу столь близко — нос к носу! — что в результате новостные подробности всего мира начинают перевешивать нашу домашнюю ситуацию, происходящую перед экраном телевизора. Мы крошим салат — смотрим телевизор, разговариваем с родными, но не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном. Мы слушаем сразу про то, что случилось на работе у жены, и про последствия наводнения в Европе. И оба этих факта мы благодаря собственной включенности в медиасферу воспринимаем чуть ли не как равные. Но в этом и заключается самый большой обман медиа! Ведь телеперсонажи, при всей их кажущейся документальности, только тени иного, на самом деле неизвестного нам мира. И сравнивать их с живыми людьми, находящимися рядом, — вещь опасная для ориентации в собственной жизни. Тогда человек перестает понимать, что для него значимо, а что — нет, а заодно и что истинно, а что — ложно. Присутствие медиасреды в нашей жизни — большая психологическая проблема. <…> Да, мы можем выключить телевизор. Но наше воспитание, образование и социальная жизнь построены таким образом, что мы не можем (и главное, уже не хотим) выключить нашу массмедийную оболочку. Выключение массмедийной среды обитания приведет к нашему выпадению из социальной жизни, что для человека, не собранного в самом себе, просто невыносимо. Психофизиологически невыносимо!”
Любовь Пустильник. Чехонте и Padre. К 145-летию со дня рождения А. П. Чехова и 180-летию со дня рождения А. Н. Плещеева. — “НГ Ex libris”, 2005, № 12, 7 апреля.
“Оба, и Плещеев и Чехов, мечтали побывать в Париже, и им удалось даже встретиться там в 1891 году”.
Вячеслав Пьецух. Баллада о блудном сыне. Отрочество. Юность и так далее. Два рассказа. — “Вестник Европы”, 2005, № 13-14.
“В первые отроческие годы во мне вдруг проснулся интерес к одежде, которого я знать не знал до этого и потом”.
Дональд Рейфилд. Король авансов. Антон Чехов и “сирены”. Перевод с английского О. Макаровой. — “НГ Ex libris”, 2005, № 13, 14 апреля.
“Национальность Дуни [Эфрос], несомненно, сыграла решающую роль в сближении с ней Чехова, а потом разрыве”. Фрагменты книги “Жизнь Антона Чехова” (М., Издательство “Независимая газета”, 2005).
Роман меня напишет. Беседу вела Майя Кучерская. — “Российская газета”, 2005, 6 апреля.
Говорит Людмила Улицкая: “Я не думаю, что есть отдельная сфера интеллектуального и отдельная сфера физиологии. Человек — целостное существо, и само намерение разделить человеческое существование на └верх” и └низ” — плод нашей кривой несовершенной цивилизации, в которой веками существовал этот водораздел. └Про это” стало зоной умолчания, областью запрещенного, и очень важная часть человеческого бытия оставалась в зоне умолчания. Как насчет того, что миром правят голод и любовь? Да в жизни каждого отдельно взятого человека, если удалить из нее любовь, что останется? Вопрос на самом деле для меня стоит совсем иначе: как └об этом” писать? Русский язык — очень целомудренный, в нем даже не выработано литературного словаря по любовной тематике: имеются либо медицинские термины, либо неупотребимые, грубые слова, существующие за пределами академического словаря, либо эвфемизмы. И задача такая существует: как написать о тонких, очень интимных переживаниях, имея такую филологическую наличность…”
Она же: “Недавно одна читательница попросила меня воздействовать на Грефа, потому что он что-то не так сделал… Мои возможности влияния сильно переоцениваются”.
Слава Сергеев. Посол-символист. Первая биография Мандельштама. — “Новое время”, 2005, № 3, 13 апреля.
“Вообще биография очень хороша, но если рецензенту позволено брать слово, то мы выразим недоумение одним обстоятельством. Нигде в книге [Олега] Лекманова не упомянут тот примечательный факт, что в начале 1920-х известный поэт-символист и по совместительству посол независимой Литвы в Москве Юргис Балтрушайтис предлагал Мандельштаму (как и некоторым другим литераторам и художникам) покинуть СССР. Мандельштам после недолгого раздумья отказался. └Нас не тронут”, — сказал он жене. Мы слышали историю о Балтрушайтисе неоднократно, последний раз от известного русского поэта Бахыта Кенжеева, упоминается она и в книге Н. Я. Мандельштам — странно, что биография обошла ее молчанием. Или мы не нашли? <…> Или этот эпизод не вписывается в миф Мандельштама?..”
Елена Созина. “Екатеринбургский текст” Натальи Смирновой. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 4.
“Дом на горе над водой — всегда безусловно положительный центр Екатеринбурга, своего рода └центр мира”, Axis mundi”.
См. также: Наталья Смирнова, “В день желтого тумана”, повесть — “Новый мир”, 2005, № 3.
Владимир Сорокин. MEA CULPA? — “НГ Ex libris”, 2005, № 13, 14 апреля.
“Пару месяцев спустя после выхода └Льда” зашел я в парикмахерскую. Присев в кресло, я привычно прикрыл глаза и задремал. Но был разбужен парикмахершей, узнавшей во мне автора романа о космическом льде, только что прочитанного ею по совету друга. Роман девушке понравился. └Прочитала быстро, с интересом, — сказала она и вдруг опустила ножницы. — Скажите, а это правда, если сильно ударить в грудь куском льда, сердце заговорит на своем языке?”
— Знаете, я еще не пробовал, — ответил я”.
Марина Тарковская. Осколки зеркала. Из второй книги воспоминаний. — “Грани”. Русский литературный журнал. Москва — Париж — Берлин, Сан-Франциско, 2004, № 211, 212.
Семья Тарковских. Среди прочего — большое письмо Арсения Тарковского от 7 июля 1950 года сыну Андрею; в частности, отговаривает его рано жениться: “Сначала немножко хоть перебесись <…>”.
Михаил Тарковский. Куклы тетки Дарьи. Рассказ-спектакль для театра кукол. — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 1-2, январь — февраль.
“Сумрачная сцена с маленькой ярко освещенной фигуркой. Над ней в полумраке склоненная в заботе и надежде фигура побольше, над ней еще одна, огромная, еле видная… И выше восстает-разрастается целая иерархия, лестница образов, где каждый предыдущий — дитя вышестоящего, и так до бесконечности — пока самый верхний, теряя очертания, не растворяется в бескрайнем Божьем пространстве…”
Яна Токарева. Архивная практика. Часть 2. — “Рец”, 2005, № 25 <http://polutona.ru/rets>.
“Можно сказать └давно читал”, а можно сказать └давно не читал””.
Начало публикации см.: “Рец”, № 21.
Тысяча и одна ночь на двоих. Беседу вел Игорь Шевелев. — “Российская газета”, 2005, 21 апреля.
Говорит Вера Павлова: “Мы читаем └Мертвые души”. Вернее, читает мой любимый, а я слушаю. Он — прирожденный декламатор, его чтение — голосовая каллиграфия. Облизываясь, мы выбираем книгу. То за один вечер глотаем целый роман, то целую зиму читаем Пруста. А как хорошо читать на ночь └Тысяча и одну ночь”! Вот почему я не буду советовать, ЧТО читать, но посоветую, КАК — вслух, любимому человеку. <…> Сейчас я работаю над рукописной книгой └Письма в соседнюю комнату. Тысяча и одно объяснение в любви”. Тысяча и одно любовное стихотворение, тысяча и один экземпляр”.
См. также новые стихотворения Веры Павловой — “Топос”, 2005, 19 апреля <http://www.topos.ru>.
У системы начинается ломка. Записала Лилия Гущина. — “Новая газета”, 2005, № 24, 4 апреля.
Говорит директор Института национальной модели экономики Виталий Найшуль во время публичной лекции в “Билингве”: “У нас все принято называть реформами. Реформой были и развал СССР, и переход к рынку, и новые формы правления. Слова └революция” избегают, потому что с 1917 года за ним закрепилось значение └насильственное свержение власти”. Я тоже могу воспользоваться эвфемизмом и сказать, что в скором будущем нас ждут крупные реформы. Хотя на самом деле это будет ломка системы. Сотрясение государственных основ. Как это будет выглядеть, я не знаю. Не само действо важно, важно, что страна вдруг синхронизируется вокруг того, что дальше так жить нельзя”.
Уравнение с Неизвестным. Беседу вел Олег Сулькин. — “Итоги”, 2005, № 14.
Говорит Эрнст Неизвестный — в связи с 80-летием: “Я не пикейный жилет и никогда не стремился заниматься политикой. Мне это скучно. К прежнему строю у меня непростое отношение. Я не имею претензий к отдельным коммунистам, среди них у меня было много друзей. Но я нетерпимо относился к коммунистической идеологии в целом. Мои симпатии были на стороне плюралистического общества, а не на стороне казарменного коммунизма. Сегодня же у меня нет определенной точки зрения. По складу ума я не либеральный мечтатель. Я хорошо знаю историю. Меня слово └автократия” не пугает. Бывает хорошая автократия и плохая. Бывает хороший монархизм и плохой. Бывает омерзительная демократия и прекрасная. <…> Мне лично понравился Путин, культурный человек, петербуржец, у меня нет к нему претензий, которые ему предъявляют демократы. Вот его обвиняют, что он вмешивается в дела Украины. А по-моему, президент и должен вмешиваться в дела страны, где лежат интересы его государства”.
Мишель Уэльбек. Стихи. Перевод с французского Ильи Кормильцева, Юлии Покровской, Ирины Кузнецовой, Натальи Шаховской. — “Иностранная литература”, 2005, № 3.
Чувствую себя заблудшим волком,
Я в плену у либеральных благ:
И боюсь дать повод кривотолкам,
И не адаптируюсь никак.
(Перевод Юлии Покровской)
Егор Холмогоров. Корни ностальгии. — “Завтра”, 2005, № 16.
“Лучшим адвокатом Брежнева была его эпоха. Это не настолько тривиальное заявление, как может показаться. Эпоха Сталина адвокатом Сталина не является. Даже в самых светлых воспоминаниях — это эпоха борьбы, крови, жестокости и голода, лишь окрашенных надеждой и гордостью. <…> └Брежневская” ностальгия масс — это скорее ностальгия не столько по деяниям, сколько по вещному, материальному и этикетному наполнению жизни. Память о поразительной гармонии между бытом людей и их поведением, которую Норберт Элиас считал основным содержанием процесса цивилизации. Строго говоря, мы получаем полное право говорить о └советской цивилизации” только применительно к этой эпохе, рассматривая предыдущие как приготовляющее эту цивилизацию культурное творчество. Лишь ко времени Брежнева и в первый период его правления создано было достаточное количество вещей, установлено достаточное количество социальных связей, чтобы мог выработаться составляющий незримую ткань цивилизации этикет обращения с этими вещами и манипулирования социальными связями и позициями”.
Владимир Хотиненко. На бледный огонь. Беседу вела Елена Яковлева. — “Российская газета”, 2005, 4 апреля.
“Идет Великий пост, в который верующий человек должен перечитать все четыре Евангелия. Хотя эту книгу надо еще научиться читать. Я уже несколько лет перечитываю и каждый раз с волнением дохожу до момента, когда Петр отрекается. Как это невероятно просто и невероятно поэтично написано. Пробирает. Кроме того, у меня правило каждое утро читать жития святых на этот день, приучил себя”.
Андрей Чертов. [Стихотворения]. — “Рец”, 2005, № 24 <http://polutona.ru/rets>.
мама у меня война
меня призвали за два дня до того как ты пожелала
оставить меня в живых
…………………………………………………
я пою кидаясь в атаку вместо крика ура
это страх но страх требует стойкости не унять эрекцию
от предчувствия смерти
…………………………………………………
Елена Чудинова. Время Бандар-Логов. — “Главная тема”, 2005, № 4, февраль — март.
“Тема Православия в беллетристике, то есть литературе, ориентированной на самые широкие массы, активно представлена сейчас двумя крупными именами. Это Юлия Вознесенская и Борис Акунин, и я всячески прошу прощения у Юлии Вознесенской за то, что вынуждена здесь поставить ее с последним на одну доску. Два литератора пишут беллетристику о Православии, один изнутри, другой — извне. Для одного оно с прописной буквы, для другого — со строчной”.
Исраэль Шамир. Это же протест! — “Завтра”, 2005, № 16.
“Опера Сорокина — Десятникова [└Дети Розенталя”] доказывает, что Россия не просто жива; она по-прежнему впереди планеты всей, потому что подобных произведений на Западе не появлялось уже много лет. А протест на площади и в Думе показывает, что и в России многие не понимают смысла работы Сорокина. Дело не в музыке — вполне традиционной и даже классической. Так, четвертая картина оперы, написанная Леонидом Десятниковым в стиле Верди, но Верди сегодняшнего, нашего живого современника, запоминается до последней арии и наверняка будет часто звучать в концертах по заявкам радиослушателей и идти на сценах оперных театров страны и мира. <…> Ведь Владимир Сорокин — это страшное идеологическое оружие русского сопротивления, литературный эквивалент тяжелой ракеты Р-36 └Воевода”, которую на Западе называют SS-18 Satan. И эта ракета — в арсенале России. Его эстетика не похожа на эстетику и язык, скажем, Валентина Распутина, но художественные вкусы не всегда соответствуют политическим установкам; нет прямой корреляции между консерватизмом и патриотизмом, современным языком и изменой. <…> Настало время повернуть те отборные средства деконструкции, которые разрабатывались свободолюбцами прошлого и оттачивались в борьбе с христианством и коммунизмом, против новой └церкви” — культа мамоны, ответить на усилия мамонцев десакрализовать нашу веру — десакрализацией их веры в избранность чистогана. Для выполнения этой идеологической задачи Россия выдвинула своих Трех Богатырей — трех писателей, которые сражаются с врагом на └его” территории и владеют └его” оружием. Это Владимир Сорокин, Виктор Пелевин и Александр Проханов. <…> Так эти три мастера, три богатыря в Диком поле сражаются с врагом и создают поле русского сопротивления — не Западу как таковому, но тенденции европеоцентризма; отвечают деконструкцией на его деконструкции. И враг это заметил — недаром всем трем Соединенные Штаты Америки, страна торжествующего мамоны, отказала в визе. Пора это заметить и друзьям. Я пишу эту статью с некоторым сомнением: а не выдаю ли я военную тайну?”
Здесь же — ответ Владимира Бондаренко “Призрак оперы”: “Не прав Изя Шамир: вся эстетика Владимира Сорокина — это эстетика сытых и избранных служителей мамоны, эстетика путинского гламурного и лицемерного режима. Сорокинская идея избранничества и элитарности, пропагандируемая в романах └Лед” и └Путь Бро”, находит свое развитие и в либретто оперы └Дети Розенталя”. Эта идея чрезвычайно близка чубайсовско-грефовской породе людей, всей нынешней путинской чиновной элите. И так же скучна, как скучен сам путинский режим. <…> И в жизни своей, в замкнутом, отчужденном от людей мире, Владимир Сорокин окружает себя кукольной реальностью, далекой от реальности наших дней. Он не левый и не правый экстремал, он давно уже чиновный художник в стиле Шилова, успешно клонирующий в своей прозе стили русских талантливых классиков прошлых столетий. Имитатор во всем — от раннего соцарта до либретто по мотивам мировых опер девятнадцатого столетия. И хулиганство у него было — имитационное, калоедство в белых перчатках, секс через два презерватива. <…> Сегодня что Путин, что Сорокин лишь клонируют, дублируют, а по сути — пародируют старое сталинское величие. В чем Сорокину не откажешь: он интуитивно чувствует первичность, творческий импульс сталинского времени. <…> Владимиру Сорокину надо понять свое место в культуре: развлечение круга избранных. Они и заплатят хорошо, и в свой круг введут. <…> Опера └Дети Розенталя” явно поставлена на выезд за границу, этакий гастрольный вариант. Потому и Някрошюса позвали. Потому и либретто Сорокину заказали. Как уличные музыканты, Большой театр собирается с помощью └Детей Розенталя” пробиваться баблом на гастролях, пока будет идти ремонт главного здания”.
См. также два мнения о спектакле — Елены Губайдулиной и Вячеслава Куприянова — в “Литературной газете” (2005, № 15, 13 — 19 апреля <http://www.lgz.ru>).
См. также — в связи со спектаклем: “Как современный художник, Сорокин очень четко понимает: для того, чтобы быть литературой, литература не должна быть литературой (точно так же, как современное искусство работает, когда не является современным искусством, и т. д.), отчего у него очередной раз получается сделать стопроцентное литературное высказывание, очищенное от ненужной литературности”, — пишет Дмитрий Бавильский (“Знаки препинания-59. Максимализм минимализма” — “Топос”, 2005, 25 апреля <http://www.topos.ru>).
Ян Шенкман. Шагреневая кожа литературы. — “НГ Ex libris”, 2005, № 11, 31 марта.
“Да и сами [толстые литературные] журналы из массовых давно превратились в специальные, то есть могущие интересовать лишь специалистов в странной, сужающейся, как шагреневая кожа, области — русской литературе. Аудитория ведущих литературных изданий на девяносто процентов состоит из людей пишущих: литераторов, журналистов, профессиональных филологов. Она ограничена и вряд ли когда-нибудь станет больше. Так вот. В качестве профессиональных изданий └толстяки” на сто процентов выполняют свою функцию. Заявляю это ответственно. Будучи ведущим полосы └Периодика”, я каждый месяц добросовестно прочитываю семь-восемь литературных изданий. И неизменно нахожу для себя что-нибудь любопытное. А раз в два-три месяца так и просто бывают открытия. Другое дело, что кроме меня и таких, как я, они мало кому по-настоящему интересны. Но проблема тут не в журналах, а в людях и временах. └Так пусть с временами и не здоровается”, как сказано у Трифонова в └Доме на набережной”. Заточенные полвека назад под большие подвиги, журналы оказались сегодня на слишком узкой площадке и совершают подвиги на уровне добрых дел”.
См. также: “Не хочу брюзжать, но ведь и в самом деле └homo logos” уходит в прошлое. Количество молодых людей, способных включить свой мозг во взаимодействие с книгой, держать в сознании всю систему образов и параллельных уровней восприятия в целом, необходимых для того, чтобы читать… не только └Доктора Фаустуса” Томаса Манна, но и любой нормальный роман, тот же └Тихий Дон”, например, — уменьшается. И это — единственный реальный крупнейший мегатренд, единственная крупнейшая зреющая мировая мегатенденция”, — пишет Сергей Кургинян (“Год 2055-й”. Опыт нелинейного прогнозирования — “Политический класс”, 2005, № 3 <http://www.politklass.ru>).
Ян Шенкман. Шапка с ушами. — “НГ Ex libris”, 2005, № 13, 14 апреля.
“└Реки” [М., └Махаон”, 2005] — книга для счастливых людей, а счастливый человек не обязательно идиот. └Я в первый раз ощутил себя участником жизни”. Счастье, по Гришковцу, выглядит именно так. Достаточно оглянуться вокруг и чуть-чуть назад, чтобы понять: нам есть за что себя любить и есть чему удивиться, пристально глядя в зеркало. А удивление — чувство, родственное любви. Потому что Бог в деталях, и родина тоже в деталях. └Все наше навсегда”, — как пел Василий Шумов лет двадцать назад. └Я приличный человек, и мне еще можно пожить”, — писал Гришковец в одном из своих монологов. А что вы еще хотите от литературы?”
См. также: Ирина Роднянская, “Жизнь реальна, как рубашка” — “Новый мир”, 2005, № 1.
Асар Эппель. NESTORIA. Поэма. — “Вестник Европы”, 2005, № 13-14.
Когда мои исполнилися сроки,
давно не подпускаемый в пророки
аз, жидовин, пишу я эти строки
и закрываю лавочку свою.
Посвящение: Его Сиятельству графу А. К. Т.
Александр Яковлев. Из флигеля. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.
Среди прочего: “Масскультура и время малых тиражей. Не маленьких, но малых. Разница — в адресации. В адресации избранным”.
Составитель Андрей Василевский (http://avvas.photofile.ru).
“Арион”, “Вопросы истории”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”, “Октябрь”
Владимир Алейников. Пир. — “Знамя”, 2005, № 3 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
“На протяжении нескольких лет я работаю над большой серией книг о минувшей эпохе, о творческих людях этой эпохи, моих друзьях, добрых знакомых, достойных представителях отечественной культуры, считавшейся ранее неофициальной, запретной. Общее название серии — └Отзывчивая среда”. Удивительно точно сказал Чаадаев: └Слово звучит лишь в отзывчивой среде”. Такая среда у нас — была. И она всегда отзывалась на звучащее слово. Время было не только трагическим. Было оно — орфическим. Речь — выжила. К сожалению, живы далеко не все из моих товарищей, соратников, современников. Чудом, возможно, я уцелел. И поэтому долг мой — рассказать о том, что знаю, пожалуй, ныне лишь я один. Помню я множество историй о каждом из тех, с кем вместе когда-то создавали мы └другую литературу”, └другое искусство”.
Все книги взаимосвязаны и образуют единое целое. Жанр их трудно определить. Это синтез нескольких жанров с естественной для меня полифонией, долгим дыханием и свободным ассоциативным построением. └Пир” — одна из этих книг”.
Тут Довлатов, Зверев, Венедикт Ерофеев, Леонид Губанов и все-все-все.
Владимир Дмитриевич Алейников был первым в моей жизни “живым” писателем, к которому я пришел домой. Помню и его рассказы, и чтение стихов, и памятливость.
Алексей Алехин. Стихи. — “Арион”, 2005, № 1 <http://www. arion.ru>.
“Зверинец слов” здесь — плотная и энергичная аллюзия на Хлебникова, джаз на тему. “…Где грустно смотрит абевега…”
Ближе к концу появляется и сам Велимир. И не один:
“…Где Хлебников ловит наволочкой красную бабочку бобэоби.
А Чухонцев идет припрыгивающей походкой к выходу, с фифией-птичкой на плече”.
Максим Амелин. Загрубелый воздух. Стихи. — “Октябрь”, 2005, № 3 <http://magazines.russ.ru/October>.
…………………………………..
Ныне в небрежении великом
волшебства словесного балласт, —
землю нечленораздельным криком
оглашают, кто во что горазд,
точного заложники расчета,
соль из капель добывая пота.
Жертва единятся и палач
в противостоянии нетвердом,
полусмех блуждает, полуплач
по довольством искаженным мордам, —
ни тиран не страшен никому,
ни рекущий поперек ему.
Наталья Аришина. Всего, быть может, полчаса… — “Дружба народов”, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
“Пейзажик с полем и погостом / молчит, чуть-чуть повеселев. / Большим болезненным наростом / торчит подворье меж дерев. // Кого, однако, на свободу / электропоезд выносил? / Уже на дикую природу / не хватит времени и сил. // Смотревшая на вещи просто, / заглядывай и в небеса, / коль до ближайшего погоста / всего, быть может, полчаса”.
Это, я догадываюсь, Переделкино “описано”; и подборка Аришиной начинается со стихотворения, названного именем поселка, с эпиграфом из Пастернака. Я что-то никак не пойму: как же это нам “и в небеса заглядывать”, коли подворье патриаршее такое “большое” да “болезненное”, коли нарост такой. Или оно так неудачно, на ваш взгляд, расширяется: второй храм, семинария, хозяйственные постройки? Неужели “пейзажик с полем и погостом”, описанный, кстати, лежащим здесь великим поэтом, так уж портит? Тут, знаете, уважаемая Н. А., думаю, главным образом все-таки молятся именно небесам. И за упокой душ тоже. И после нас с вами, иногда “заглядывающих в небеса”, надеюсь, будут молиться. А про само подворье, которое так “болезненно” “торчит”, будет время, посмотрите в статье Сергея Авдеенко “Требуются одинокие верующие” (“Русский Newsweek”, 2005, № 16, 1 — 15 мая). Корреспондент издания пять дней пожил, поработал здесь как в “горячей точке” в дни Великого поста — и ничего, не заболел, даже в весе прибавил. И хорошо ему, светскому человеку, тут, оказывается, было: “…а в сотне метров от подворья, чуть вниз по косогору, начинается кладбище, где лежат мои атеисты-родители. Почему-то мне приятно, что могилы их — недалеко от храма”.
Дмитрий Бак. Третий берег (о стихах Олеси Николаевой). — “Арион”, 2005, № 1.
Фундаментальное, местами — философское и психологическое исследование, начиная с первой книги поэтессы и до зрелых стихов. “Истории и притчи Олеси Николаевой”. Вот кода:
“К чему сочинять стихи, если нарушен закон их восприятия, понимания? Если раскрытые наугад заведомо великие поэтические строки больше не находят отклика? Дело более не в невыразимости поэтического чувства по Жуковскому и не в неизреченности поэтической мысли по Тютчеву. Поэтическая эмоция и ее первоисточник — разноприродны, разновидны и разностильны. Непонимание и недопонимание не так уж и страшны. В худшем случае — это трагедия, то есть нечто наполненное очевидным смыслом. Гораздо страшнее — произвольность и непредсказуемость возможных пониманий. <…> Николаева делает свое искусство в присутствии конца искусства, с оглядкой на него, с желанием достучаться именно до тех многих, кто иного исхода для поэзии и не видит. Эта оглядка — не украдкой, а в открытую — чтобы услышали не единомышленники и почитатели, а люди, мыслящие совершенно иначе. Вот в чем состоит ее упорное и упрямое наставление в эпоху, когда притчи и аллегории никак не в чести”.
Павел Басинский. Сирота казанская. — “Октябрь”, 2005, № 2.
Эта горькая проза о том, кто со дна оттолкнулся шестом. Или так: про Алексея (и Максима). Их жизнь была невыносима. Догадались?
Андрей Битов. О пустом столе. Из цикла устных эссе. — “Октябрь”, 2005, № 3.
Эссе записала Анна Цветкова 25 ноября 2004 года.
“Мои тексты либо невозможно прочесть, либо можно прочесть именно так, как я написал. Своему читателю я заранее не отказываю в одном — в уважении. Каким способом я его уважаю? Самодовольным. Тем, что он поймет, что я говорю. Лучшее, что может сказать читатель, — └за меня выразили мое”, то, что я чувствую, понимаю, только сказать не мог. Мы выражаем только слабые тени того, что подумали. <…>
Когда меня порой называют └живым классиком”, я говорю, что главное слово тут — └живой”. Остальное прилагается. Мне кажется, что я не └легенда”, а вполне действующий человек. Меня пытаются поместить в прошлое, а я хочу писать, выпускать книги. Делать вид, что я уже был, — это меня не устраивает, а само слово └легенда” подразумевает прошлое-пошлое (Даль). Есть на кого равняться и помимо меня. Хотя существует такое мнение, что люди пишут не для себя, не для читателя, а для какого-то образца, взятого в литературе, которого давным-давно нет в живых. Он не может вам ничего сказать, оценить или одобрить. Вот тех, кто для меня важен, — уже нет в живых. А их одобрение я не был бы против получить. Ну, скажем, Лоренса Стерна или Зощенко. Шире уже не буду.
Толстому и Достоевскому я бы не понравился”.
Сергей Гандлевский. Львы, орлы и куропатки. — “Знамя”, 2005, № 3.
Рецензия на сборник стихов Алексея Цветкова для детей. Называется “Бестиарий”. Был написан давно, пропал, чудесным образом нашелся в наши дни и с иллюстрациями тринадцатилетней девочки издан на Урале. Я только вчера получил письмо от издателя, предлагает прислать. Ура! Вставлю в “Книжную полку”.
“Это книжка стихов про обитателей зоопарка, написана она для детей. Ее автор — совсем непростой и, мягко говоря, далеко не умиротворенный поэт. Но, если вдуматься, обращение Алексея Цветкова к малолетней аудитории объяснимо и предсказуемо, правда задним числом. Взрослые стихи Цветкова замечательны помимо всего прочего очень естественным и насущным философствованием. Даже в любовном стихотворении автор поминает Гуссерля и Канта, и, надо сказать, кстати. Обычную жизнь обычных людей не отличает подобная неусыпная рефлексия: дело делать надо — и Цветков не перестает саркастически дивиться извечной умственной неполноценности человеческого существования. Имеет поэтическое право. При таком складе дарования сам Бог велел Цветкову перевести дух и сердечно привязаться к детям и животным, хотя бы за то, что их └бессмысленность” — очевидна, на большее не претендует и оттого простительна и даже трогательна. └Я без ошибки узнаю / Все, что мало и насекомо…” — сказано в давнишнем цветковском стихотворении. Как старинный товарищ Алексея Цветкова свидетельствую, что эта его привязанность недекларативна и словами, пусть даже рифмованными, не ограничивается”.
Напомню, что Гандлевский составил первый сборник Цветкова, вышедший в свое время у Комарова в “Пушкинском фонде”.
Евгений Ермолин. Россия как литература: вчера и завтра. — “Октябрь”, 2005, № 3.
Из выступления на прошлогоднем международном конгрессе “Русская словесность в мировом культурном контексте”, организованном Фондом Достоевского (президент Игорь Волгин) при поддержке Правительства Москвы:
“…В 1990-е годы изложенная культурная логика (литература как последняя инстанция в сфере духовной жизни. — П. К.) дала было сбой. С одной стороны, происходит легитимация массовой развлекательной культуры в визуальных и музыкальных ее выражениях. С другой стороны, кризис традиции оказался связан с духовной неполноценностью тогдашнего литературного авангарда, вписавшего себя в формулу └русского постмодернизма”. По сути, это был рецидив декаданса с его идеологией раскрепощения, агрессивного релятивизма и цинического гедонизма. В новом веке творческая личность имеет шанс сделать свой выбор в большом пространстве духа. Но в одном отношении возможности выбора предрешены: русским писателям предстоит восстановить статус литературы как главного пространства духовной жизни народа, репутацию писателя как властителя дум. Альтернативы нет. Миссия неизбежна. Или писатель пойдет этим путем, или ему можно расставаться с литературой как с бесполезным излишеством. <…> Прочие цивилизационные прожекты в России, возможно, химеричны. Не факт, что от общества и государства мы получим много великих дел. Главный русский шанс состоит в том, что Россия будет становиться прежде всего литературным пространством, средой творческого духовного поиска, духовной лабораторией человечества. Россия все больше будет становиться не обычной └страной”, тем более не государством, но состоянием сознания, личностным способом бытия, творческим процессом…”
Из преамбулы от редакции: “Целью конгресса было осмысление трех последних веков как единого духовного феномена и подведение некоторых итогов, важных для наступившего XXI века”.
А. А. Искандеров. Два взгляда на историю. — “Вопросы истории”, 2005, № 4.
Отличная статья главного редактора самоотверженного издания, сидящего “между нами” (в смысле: мы, “Новый мир”, — на втором и четвертом этаже, а они — посередке) в единственном здании, оставшемся от взорванного большевиками Страстного монастыря — в Малом Путинковском переулке. Когда я диктую по междугороднему телефону наш адрес, так вечно надрываюсь: “Пу-тин-ковский! От слова └Путин””.
А взгляды, сиречь две философии или теории истории, — материалистический и идеалистический. Последовательно, с именами (заканчивается Вернадским!), борьбой идей, диагнозами и прогнозами. “Возможно, когда-нибудь человек сможет почувствовать воздействие космического разума на земные процессы, в том числе на ход исторического развития”.
Александр Карасев. Чеченские рассказы. — “Дружба народов”, 2005, № 4.
Хорошие, но в том-то и дело, что не “чеченские”. Про человеков тут, понимаете ли, рассказывается. Не в Чечне дело, точнее, не в ней одной.
См. рассказы Александра Карасева в № 3 “Нового мира” за этот год.
Лазарь Лазарев. В преддверии знаменательной даты. — “Знамя”, 2005, № 3.
Понятно, о какой дате пишет фронтовик, главный редактор “Вопросов литературы”.
“…В последние годы уже редко вспоминают эту прежде распространенную формулу особого внимания к инвалидам и участникам └ВОВ” (неуклюжее это └ВОВ” — в целях экономии печатных знаков — в ходу). А ведь она четверть века неизменно встречала нас в парикмахерских, прачечных, вокзалах, магазинах”.
Помню, я в детстве очень боялся этой “ВОВ”, на которую натыкался, читая всякие магазинные прайсы, пока бабушка наливала подсолнечное масло из засаленного автомата — в центре арбатской булочной.
“…В этих заметках речь шла о прошлом и о настоящем, которое, к сожалению, все еще часто оглядывается на то прошлое, которое не может, не должно служить ему примером. Шла речь о том, какой дорогой ценой было заплачено за победу в действительно великой народной войне. И о том, с каким трудом правда об этой цене пробивалась через официальные заградительные барьеры, преодолевая утвержденные государственными структурами и пропагандой мифы. И о том, как плохо хранится память о тех, кто лежит в братских могилах и занесенных землей траншеях и окопах на бескрайних полях сражений. И о том, как нелегко складывалась после войны жизнь у тех, кто вернулся с нее живым, но очень часто искалеченным пулями и осколками, как нынче они доживают свой близящийся к концу век. И о чиновничьем бездушии и тупосердии. И о дефиците здравого смысла и человечности”. Этим Лазарев завершил свою — почти — “книгу в журнале”. Советую прочитать.
Болеслав Лесьмян. Душа в небесах. С польского. Перевод Анатолия Гелескула. — “Дружба народов”, 2005, № 4.
Этот поляк, которому Юлиан Тувим при встрече целовал руку, был забыт, умер в 1937-м, не увидев, как жену и дочь угоняли в Маутхаузен. Судьба его удивительна, его переводили лучшие наши поэты, последний раз издали у нас в 1971-м. Сейчас он в Польше знаменит — “вошел в учебник”.
“Предлагаемая подборка, — пишет Гелескул, — затрагивает лишь одну из его мелодий — правда, возникшую еще в ранних стихах и окрепшую в поздних. Лесьмяна нередко называли └поэтом мертвых”. Многое в его стихах происходит на том свете. Но, создавая свою мифологию смерти, он находит для потустороннего мира почти житейское название — └чужбина”. Загробный мир Лесьмяна — это как бы жизнь в обратной перспективе: мертвые еще присутствуют в мире, только начинают умирать — и умирают по мере того, как тускнеют в памяти живых. Для Лесьмяна мысль о том, что нет настолько любимого человека, без которого жить невозможно, страшней, чем сознание смерти. Это и есть та пропасть, что отделяет его от декадентов, уютно смакующих нашу бренность, обреченность и прочие затасканные борзописцами страхи…”
За глухой бурьян
Помолись в дуброве,
И за смерть от ран,
И за реки крови.
За ярмо судьбы
И мольбу о чаше.
И за все мольбы.
И за слезы наши.
Самуил Лурье. Архипелаг гуляк. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3 <http://www.zvezda.ru>.
Как всегда, блестящая эссеистика: на сей раз о городских садах СПб. Что же до каламбурно-реминисцентного названия, то вспомнил я, что была и одноименная песня у Александра Башлачева. Правда, ни текста, ни аудиозаписи, насколько знаю, не сохранилось.
М. Б. Мирский. Процессы “врачей-убийц”. 1929 — 1953 годы. — “Вопросы истории”, 2005, № 4.
Вона когда они начались-то.
Нобелевская лекция. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.
“Моя речь иногда пускается в путь по ошибке или случайно, но никогда не покидает своего пути. А сам процесс речевого выражения не является произвольным, он непроизволен произвольно, нравится нам это или нет. Речи известно, чего она хочет. Хорошо ей, — я вот не знаю, чего хочу, и не знаю имен и названий. Болтовня теперь продолжается там, вдалеке, потому что болтовня — это всегда продолжение начатого, не имеющее ни начала, ни конца; но это не речь. Итак, болтовня продолжается там, где другие непременно задерживаются, те, кому якобы некогда, кто не может задержаться, так как очень занят. Там болтовня. Но не я. Только язык, речь, которая иногда отдаляется от меня, приближаясь к людям, не к └другим”, а к настоящим, подлинным, выходит на снабженную четкими указателями дорогу (кто же здесь заблудится?!) и следит за ними точно камера, за каждым их движением. Надо, чтобы хотя бы она, речь, узнала, какова жизнь, что есть жизнь, узнала там, где как раз нет жизни; и все это затем нужно еще и описать, отобразив как раз то, чего не существует. Вот мы заговорили, например, о том, что надо бы сходить к врачу, провериться на всякий случай. И вдруг речь пошла сурово, мы заговорили так, словно у нас есть выбор — говорить или молчать. Что бы ни происходило, речь идет, а я сама стою в стороне. Речь идет. Я же стою на месте, но — в стороне. Ни на чьей стороне. И теряю дар речи.
Нет, речь пока осталась. Может быть, она все время была со мной, но предавалась размышлениям о своем превосходстве? Над кем? А теперь вот заметила меня и властно призвала к порядку, властительница речь…” (Эльфриде Елинек, “В стороне”; перевод с немецкого Галины Снежинской).
Ну и т. д. Завершает блок статья Ларисы Залесовой-Докторовой “Эльфриде Елинек — совесть австрийской нации”.
Вадим Перельмутер. Фрагменты о книге поэта. — “Арион”, 2005, № 1.
И размышления, и короткие впечатления от поэзии и книг Инны Лиснянской, Геннадия Русакова и Олега Чухонцева, как всегда у В. П., —“дневник читателя”, в самом высоком смысле.
“└Блажен, кто смолоду был молод”… Страстное увлечение анализом опьянило всесилием объективного понимания искусства. При отрезвлении неожиданно выяснилось, что весьма неладно обстоит с синтезом: при сборке └развинченного” сочинения (или └творчества”) всякий раз обнаруживалось некоторое количество └лишних деталей”. И тогда более или менее прояснилось, что в слитности противоречия (внутреннее напряжение) бывают куда резче, отчетливей, а главное — органичней, чем в отдельности кусков… И что гармония — не выверенность и соразмерность всех частей изображения/высказывания, но свобода их взаиморасположения, т. е. возможность внутреннего движения. А поскольку все связано со всем, то и движется — все.
Гармония не бывает без лишнего…
Но для того, чтобы это понять, пришлось думать — три четверти века”.
И это все о ней, о поэзии.
“Поэзия — не философия. В ней назвать — не значит преодолеть. И выговориться в ней невозможно, можно лишь обезголосеть. Многословие оборачивается потерей голоса”.
Валерия Пустовая. Быстрее, короче, легче. — “Октябрь”, 2005, № 2.
О газетах и журналах. “Книжное обозрение” и “Независимая газета”. Щепотка собственных воспоминаний также наличествует.
Валентин Резник. Только пламя, как сердце горит… Стихи. — “Дружба народов”, 2005, № 4.
Что-то хорошее, слуцко-самойловское, слышится в доверчивом и горячем Резнике. Как хорошо он помянул тут Ю. Болдырева, посмертного “оруженосца” автора “Лошадей в океане”.
Василий Русаков. Стихи. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.
Сорокасемилетний питерский стихотворец, автор двух книг. Вторая, прошлогодняя, называется “Уверение Фомы, или Строгий рай”.
Он вчера позвонил и сказал, что убили сына…
Я молчал в телефонную трубку, мне было страшно
За него; за себя, если честно сказать, противно —
И молчать невозможно, и что ни скажи — напрасно.
Но потом я наплел, мол, держись, прилечу, вот надену куртку…
Он твердил — ничего, не надо… Как слаб и гадок
Был я — полный козел! Он хрипел — погоди минутку…
И сморкался в платок, и бежал холодок меж лопаток.
Вот приходит горе, а друга утешить нечем.
Для чего же и дружба нужна, если нет опоры? —
Ты скажи там, возьму неделю… — Да-да, конечно…
И долблю, как пластинка: ох, горе, какое горе!
См. рецензию А. Машевского на “Уверение Фомы…” в этом номере “Нового мира”.
Геннадий Русаков. Стихи. — “Арион”, 2005, № 1.
…………………………….
Зачем нас так мало на свете,
готовых пойти до конца,
где больше — ни жены, ни дети,
лишь слово стоит у лица?
Где высшая мера успеха —
чужого восторга озноб.
Где давишься кровью от смеха,
с собою таская свой гроб.
Где строчка стареет до взлета.
Где надо шустрить и плясать.
Кому-то доказывать что-то.
И болью сердца потрясать.
Мне сразу вспомнилась подборка стихотворений Андрея Битова в прошлом номере “Нового мира”.
А еще в этом “Арионе” очень хороши стихи Марии Галиной, спасибо А. Василевскому, который обратил на них мое внимание. “Доктор Ватсон вернулся с афганской войны…” и “Про жука”, — посмотрите.
Артем Скворцов. Зараза жизни (о стихах Виктора Коркия). — “Арион”, 2005, № 1.
Забыли мы, братцы, поэта Коркия.
“…Надо бы не полениться добыть в крупной библиотеке тоненький сборник в белой обложке, чтобы поймать себя на том, как, в духе автора, потянет на каламбур: обнаружил Коркия у себя в подкорке я. Эти стихи обладают драгоценным свойством: они └образуют душу” в юности и тонизируют дух в зрелом возрасте. Закрываешь книгу и чувствуешь, как уменьшилась мировая энтропия”. Прозит.
Наталья Сметанникова. Участь чтения. — “Октябрь”, 2005, № 3.
Президент Московского отделения Международной ассоциации чтения пишет о том, как читают наши дети. Ну и в сравнении с зарубежным исследовательским опытом дела у нас обстоят средне. “Наши дети не смогли разобраться, насколько глубоко и полно им нужно погрузиться в текст, чтобы тот стал понятен. Как уже говорилось, работа с художественным текстом ограничивалась общим пониманием, а с текстом математическим и естественно-научным — не шло дальше деталей. Так что охватить мысленным взором сюжет в целом им оказалось не по силам”.
Алексей Холиков. Подземные течения московской литературы. — “Октябрь”, 2005, № 3.
Читайте в новой рубрике “Там, где”, “…в которой не будет ни рецензий, ни аналитических статей и ни даже эссе. Одни только приключения, итоги путешествий самих авторов. Перекресток миров, попытка рассказать о └живой жизни” искусств в пространстве Москвы”.
Интереснейшее исследование о том, что читают в метро. Между прочим, наблюдаются тенденции даже в зависимости от линий! Посмотрю-ка и я сегодня на свою Арбатско-Покровскую…
Стихов в метро не читают.
“Недавно мы с другом бродили между могилами известных людей, и ничто не предвещало сюрпризов. Вдруг к нам подошла женщина и предложила послушать стихи собственного сочинения. Оказывается, таким вот способом она уже третий год зарабатывает себе на жизнь. Между прочим, приличные стихи, много лучше └открыточных”. Не знаю, легко ли ходить по людям с таким товаром, да еще в таком месте, но поэзия (если верить этой поэтессе) жива именно… на кладбище. В памятные дни у могил Владимира Высоцкого, Сергея Есенина и других погребенных здесь поэтов собираются люди, чтобы вспомнить не только творчество классиков, но и почитать свои стихи. Вот и получается, что где-то глубоко под землей лирика бьет рекорд ненужности, зато на кладбище она в цене (и неплохой: за четыре стихотворения та женщина взяла с нас тридцать рублей. Цена иного номера толстого литературного журнала). Можно было бы смеха ради издать такую вот литературную метрокарту в приложение к карте уже существующей. Наклеить ее на бока вагонов и ехать, переходя от главы к главе, от автора к автору, и справляться у загородившего проход гражданина: └Простите, а вы не на… Донцовой ли сходите?” И вдруг вам ответят: └Нет. Я… на Пушкине”.
А на автоматических дверях категорически напишут: └Не цитировать!””
Ян Шенкман. Вакансия для поэта. — “Арион”, 2005, № 1.
Поразбирав, какие бывают поэты и какая бывает поэзия, сделав ряд интересных наблюдений на тему “профи — не профи” (“Оборотная сторона └филологической поэзии” — утонченное дилетантство. Наивность поэтического мышления, свойственную одиноким пенсионерам и деревенским подросткам, нещадно эксплуатируют люди вполне интеллигентные (? — П. К.), имеющие профессиональные навыки. <…> └Наивная” поэзия как магнитом притягивает к себе вовсе не наивных людей”), — Я. Ш. подводит к неожиданному выводу, что “требование свободной головы — и есть <…> верный критерий профессионализма поэта. Обязательное его условие”. То есть головы, не забитой заботами о хлебе насущном и подобной ерунде. Впрочем, поэту хорошо работать курьером. Бахыту Кенжееву бы этот совет, а то он годами горбатится над переводами технических текстов да толмачит во время “миссий” МВФ в разные там бишкеки.
Уильям Шекспир. Сонеты. Перевод Аркадия Штыпеля. Вступительное слово Игоря Шайтанова. — “Арион”, 2005, № 1.
Самая, на мой вкус, интересная (и Бак, Бак!) публикация в этом номере. В ней все здорово: и разъяснительное, и показательное, и исходное.
А. П. Шестопалов. Лица и дела Секретного комитета по крестьянскому делу. 1857—1858 гг. (“Исторические портреты”). — “Вопросы истории”, 2005, № 4.
Тщательно: от А. И. Левшина и А. Ф. Орлова до — противников, но не саботажников — В. А. Долгорукова, П. П. Гагарина и М. Н. Муравьева. И портреты помещены: коллажем, согласно названию рубрики. Государь остался за кадром.
Составитель Павел Крючков.
.
АЛИБИ: “Редакция, главный редактор, журналист не несут ответственности за распространение сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь и достоинство граждан и организаций, либо ущемляющих права и законные интересы граждан, либо представляющих собой злоупотребление свободой массовой информации и (или) правами журналиста: <…> если они являются дословным воспроизведением сообщений и материалов или их фрагментов, распространенных другим средством массовой информации, которое может быть установлено и привлечено к ответственности за данное нарушение законодательства Российской Федерации о средствах массовой информации” (статья 57 “Закона РФ о СМИ”).