стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 4, 2005
Ватутина Мария Олеговна родилась в Москве в 1968 году. По образованию юрист. Поэт, эссеист, прозаик. Лауреат второго литературного Международного Волошинского конкурса (Коктебель, 2004).
* *
*
Ад — это слово, которое символизирует… вечную смерть,
Смерть, которая все время происходит.
М. Мамардашвили.
Видишь, я выжила: даже смеюсь подчас.
Даже молюсь на эру “за нашей” — третью.
Жизнь начиналась сызнова несколько раз
И никогда не заканчивалась со смертью.
Смерть преломляла память. И в тот излом,
Словно древесный гриб, заселивший древо,
Снова — аул к аулу — лепился сонм
Сирот библейских, которых рожала Ева.
Вот и твержу тебе, что не упомню зла.
Тихо спускаясь по опаленным склонам,
Я сберегла молитвы, им нет числа,
На языке мне искони незнакомом.
Да и о ком молиться, не вспомню впредь.
Просто спускаюсь — тонет тоннель в улитке.
Бег через твердь — это я постигаю смерть.
Ты ее знаешь так, что берут завидки.
Знаки ее, повадки ее, язык,
Звуки ее, ее времена и сроки.
…Вздрогнет посуда на столике — рельсов стык;
Скрипнет закрытой двери петля навскрик,
Новое древо впитает земные соки.
Поздний младенец Господу отойдет.
Не дозовешься через толпу у храма.
Кто тебя ждет, Мария, кто тебя ждет?
Ждал хоть один тебя со времен Адама?
30. 3. 2004.
* *
*
А у нас — война.
Я отдала пацана
Маме.
Теперь они — под врагами.
А сама машу рукавами
Длинными и пустыми
И кричу холостыми
В мартовскую тишину.
А враг говорит, жизнь мою отнимая,
Что же ты развязала войну,
Безрукая и немая?
Диптих
1
Дыши дуновеньем ветра в мое лицо
Я руки свои сплету вкруг тебя в кольцо
Ах только б успеть с молитвой своей успеть
Когда по пятам идет за тобою смерть
Кто в это утро молился еще со мной
О том чтоб она опять прошла стороной
Замешкалась напоролась на волнорез
Раздумала опоздала сменила рейс
Входи осторожно в воду не спи ничком
А если в гортани ком под воротничком
Глуши его стоном проталкивай стопарем
Давай мы с тобой любимый мой не умрем
А если умрем то лучше уж в облаках
Чтоб ангелы отнесли нас в рай на руках
Целехоньких не судимых судом ничьим
А просто летевших рейсом одним ночным
2
Лишь вещи в полет упакованы
А бабы уже гомонят
Слетаются старые вороны
На сотовый ночью звонят
В туманное лунное варево
Всплывают подлодки со дна
И челядь не спит государева
Осталась неделя одна
Мы все проходили на цыпочках
По августу и не дыша
Но вотчина смертью напичкана
Как печень того алкаша
И так почернела циррозная
Что горек ее чернозем
И Грозный стал призраком Грозного
Ивана глядевшего псом
Но даже когда закорючиной
Летят самолеты на гать
Тебе суицидник обученный
Россию умом не понять
Мы сами в себе не уместимся
И плачем и пьем впрозапас
Гром на небе! Крестимся крестимся
Весь август молебен у нас
* *
*
Инне Кабыш.
Классная дама,
Ева Адамовна,
Личико с кулачок.
Я готова по всем предметам.
Но пока не спросят об этом —
Я об этом молчок.
Как молитву в одном куплете,
Повторяешь ты “дети, дети”,
Выпьешь, и снова “де…”.
Ну, поставь мне свое “отлично”.
Я старалась, жила прилично,
Словно шла по воде.
Я ведь тоже ребенок чей-то,
Добрым словом меня согрей ты,
Взрослую до того,
Что охота реветь хореем.
В смысле хором, что мы умеем
Лучше всего.
Сто детей у тебя ранимых,
От не наших, от нелюбимых,
Писанных между строк.
Ты все молишься — сотня! сотня!
А сама-то спала сегодня?
Или тоже — вдова Господня —
Зубрила урок.
На цитаты его растащат.
“…всякий страждущий да обрящет” —
Истово — Боже мой! —
Выводила, судьбу губила,
На уроке потом твердила
Детям, себе самой.
* *
*
Все было приглушенным в нашем прошлом:
Звук радио, свет лампы на столе
И голоса сородичей в киношном
В истошном детстве, в комнатном тепле.
Поэтому и плачет недомерок
При первом приближении к Творцу.
…Мне тридцать семь. Второй этап проверок
И сверок приближается к концу.
Я вбыхожу и сына, и землицу,
Я накропаю новый томик свой.
Но глуше, приглушенней заструится
Из детства выпуск “Почты полевой”,
Какая-нибудь песенка для часа
Полночного терпимая, и впредь
Лексического личного запаса
Уже недосчитаюсь я на треть.
Под Новый год заткнем окошки ватой,
Сын изорвет листки календаря.
Полунемой, на память глуховатой,
Захочется спросить Поводыря:
Куда мы забрели с Тобой, отведав
Добра и зла? И видеть, как сквозной
Прозрачный лес уклончивых ответов
Начнет преображаться предо мной.
* *
*
Вот мои острова. Посмотри на карту.
В полушарье среднем, во втором Урарту,
В тридевятом Риме, в ничьей Элладе,
На любых руинах, при любом раскладе,
При любом распаде — железный остов.
Потому что я и сама как остров.
То есть твердь земная, кора, подкорка —
А года и слезы — это так, обертка.
Это я грядою легла островною.
Разрослись континенты и стали мною.
Посмотри, ведь это тебе нет места
На моей земле, в широте зюйд-веста,
В долготе ночей одиноких этих,
В не рожденных нами великих детях.