Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2004
“WE’RE ALL IMMORTAL”
Я наткнулся на эту заметку, готовя новости HiTech. Я даже помню, что именно искал, — описание беспроводной мыши.
Форум, на который я забрел, — довольно известное место в Сети. Здесь печатаются в основном статьи и обзоры, посвященные новому программному обеспечению, новым аппаратным средствам и разным прочим сетевым примочкам, “фичам” и “багам” — то есть неожиданным возможностям и досадным ошибкам. И здесь идет не прекращающийся ни в какое время суток разговор. Это известный форум, но подобных ему в Сети очень, очень много. Профессиональный разговор прерывается суждениями вполне отвлеченными, бывает весело, бывает и занудно. Все как везде.
Заметка Эндрю Томаса — одного из постоянных координаторов форума — полный “оффтопик”, то есть совершенно не в тему. Но именно она остановила мое внимание и заставила задуматься уже не о беспроводных мышах и прочем новостном соре, а о Сети как о пространстве-времени, в котором человек живет, живет и продолжает жить после смерти. Заметка называется “We’re all immortal”1 (“Все мы бессмертны”).
Она показалась мне настолько серьезной, что я приведу ее в своем переводе почти полностью. Один термин, я думаю, следует объяснить: “пост” — в этой заметке — это запись в гостевой книге. Эндрю пишет:
“Около двух лет назад этот человек умер. Я никогда не встречался с ним, никогда не видел его фотографий, никогда не говорил с ним по телефону. Он жил на другом краю планеты. Почему же я плачу?
Я общался с ним только одним способом: мы обменивались электронными письмами и постами на нашем форуме — то есть обычными текстовыми сообщениями, в которых иногда мелькали смайлики. Мы переписывались года два, и он стал моим другом. И я почувствовал, что знаю его лучше, чем многих людей, которых встречаю каждый день.
Когда он вдруг перестал появляться на форуме, я и несколько других постоянных участников обсуждения почувствовали, что произошло что-то плохое. И через несколько дней мы узнали, что он умер. И мне не стыдно признаться, что слезы навернулись на глаза. Я никак не ожидал, что его смерть произведет на меня такое впечатление, самое сильное после смерти моей матери. Многие участники форума почувствовали то же, что и я. И мы переименовали наш форум и в честь ушедшего назвали его └Пещера отшельника”.
Есть что-то очень личное и даже интимное в электронной переписке. И это чувство действительно теряется при реальной встрече лицом к лицу. Многие участники нашего форума встречаются в разных точках Великобритании, некоторые, но гораздо реже — в Соединенных Штатах. Письма и посты от людей, живущих в Богом забытых местечках — в Люксембурге или Дании, имеют даже особую тонкую пикантность по сравнению с теми, авторов которых мы можем реально встретить. Это общение немного напоминает чтение книги или прослушивание радиопередачи, когда мы должны мобилизовать наше воображение, чтобы заполнить пробелы, чтобы представить лицо человека.
Но, конечно, важно и то, что мой умерший друг — Дон — был очень интересным человеком. Вот его собственные слова:
└Совсем кратко. Сын фермера. Два года в колледже. Пришлось бросить — на ферме нужно работать, чтобы платить за нее. Мы с приятелем установили 6 камер для систем мониторинга дамбы Даллеса. Много оборудования. Кабели. Усилители. Работа на монтаже кабелей и репитеров кабельного телевидения. Ферма, ферма — целый день. Но два плохих года — и ферма вылетела в трубу. Механик — где только можно. Тракторист. Рабочий на чужих ранчо. И так всю неделю. Наконец вернулся в школу. Закончил колледж. Работа в госпитале невропатологом. Бросил. Ушел. Программист и координатор. Писал программы для умственно отсталых. Ушел. Послал все это к черту. Проектирование и разработка программ для поддержки умственно больных, наркоманов и алкоголиков на дому. Рабочее время дробится на части, но нужно как-то сводить концы с концами. Детей нужно растить, и какие-то деньги для этого нужны. Несколько лет — здесь. Несколько лет — там. И так всегда — снова и снова”.
Прошлой ночью новичок нашего форума попросил рассказать о том, кем же был на самом деле Дон Мартин. Когда я начал просматривать мою старую электронную почту, я был потрясен тем, что все было в точности таким, как если бы Дон все еще был жив. Ничего не изменилось.
У меня был только один способ общения с этим парнем, и Дон остался в электронной переписке совершенно живым. Один из постоянных участников форума написал: └…того человека, которого я никогда не видел, чей голос я никогда не слышал, голый текст выражает гораздо сильнее, чем моя память того, с кем я реально встречался”.
Когда я читаю материалы Дона, комок подкатывает к горлу. Это сильнее того чувства, с которым я смотрю на фотографию моей матери, умершей несколько лет назад. Лицо на снимке — это только тень человека, а человек, который раскрывается за письмами и постами, — до сих пор абсолютно живой.
Так я наконец понял, чем Интернет может помочь нам. Мы останемся жить навсегда. На форуме └Пещера отшельника” — 300 000 постов. Не удаляйте их”.
Я не переписывался с Доном. Я не являюсь постоянным участником этого форума. Но заметка Эндрю Томаса меня глубоко тронула.
Человек, выходя в Сеть, становится производителем текстовой информации — он пишет, и пишет много, иногда в сотни раз больше, чем до своего подключения к Интернету. Но письмо — это средство обмена конфиденциальной информацией. Пост — это публичное высказывание. Это может быть короткое замечание на форуме, написанное под псевдонимом и содержащее всего-то смайлик :)). Но, сделав этот шаг, человек становится тем, кем в эпоху Гутенберга были избранные, — он становится писателем.
Разница между устной речью и речью письменной огромна. Даже ерундовое публичное письменное высказывание требует совершенно другой сосредоточенности, требует отчетливой формулировки своих мыслей, если мы хотим, чтобы нас понял не один человек, который хорошо нас знает, а любой, кто составит себе труд прочесть наше сообщение. И это усилие, несомненно, сохраняется в тексте. Но есть и встречное движение. Человек, читающий пост в гостевой книге, тоже совершает усилие — усилие понимания. И это иное усилие, не совпадающее с тем, которое мы прикладываем, чтобы понять реального собеседника. Мы не видим мимики, не слышим голоса. Мы сосредоточены только на тексте. Как точно отметил Эндрю Томас — включается наше воображение, мы стремимся достроить образ человека, довообразить его. Это усилие очень похоже на то, которое мы проделываем при чтении книги, когда мы представляем себе героев Достоевского и Толстого, встретить которых в жизни у нас шансов вроде бы нет.
Но человека, который живет на другой стороне планеты, встретить тоже вряд ли удастся. Это в принципе не исключено, но настолько маловероятно, что такую возможность можно и не рассматривать. И что совершенно точно — мы никогда не встретим всех людей, с которыми нам доводилось поговорить на форумах.
По мере развития Сети мы пишем все больше и все больше читаем. Мы учимся видеть человека за скупыми строчками форумных постов и помогаем другому увидеть себя.
Конечно, можно обменяться фотографиями или поговорить по телефону, но это, как ни странно, не всегда необходимо. Написанное слово богаче. Слово оставляет нам гораздо больше свободы. Мы можем представить себе нашего собеседника таким, каким нам удобно. Представить его более соответствующим тем словам, которые он написал на форуме.
Встретив человека, нам его еще нужно разговорить, а у него может быть плохое настроение. Он может просто по характеру оказаться молчуном, и нам не удастся вытянуть из него ни слова. А на форуме он будет говорить тогда, когда ему удобно, о том, что ему интересно. Он раскроется перед нами по собственному желанию, а не потому, что будет вынужден к этому разговору краткостью встречи.
Эндрю Томас с горечью пишет о том, что фотография матери — это только тень человека. Это — лицо без слов. Если человек очень близок нам, общение практически не вербализируется. С самыми близкими говорить, в общем-то, особенно не о чем. Здесь работают другие каналы передачи информации: взгляд и улыбка говорят настолько много, что словами уже трудно что-то существенное добавить. И в результате, когда человек уходит, ты смотришь на его фотографию, в отчаянии пытаясь припомнить его слова, и не можешь. А помнишь? Не помню. Почти ничего не помню. Солнце пронизывает березняк. Синее небо. Мы с бабушкой идем собирать “огоньки”. Оранжевые цветы по зеленому склону… Чем дальше — тем больше оранжевого… А ведь она рассказывала мне о своем детстве, о церковно-приходской школе, о том, как читала Писемского из приложения к “Ниве”… Много ли я помню из этих рассказов? Даже из тех, что слышал, уже будучи взрослым? Почти ничего. Речь умолкла.
Несчастный бесписьменный XX век! Век молчания! Век часов и телефона! Самого ненавистного мне изобретения человечества. Звонок врывается в твой мир, рвет ход твоих мыслей, разговор, требует ответа. Ничего не останется, сказанное слово смолкнет, а вот написанное…
Мир Интернета кажется ближе даже не XIX веку с его длинными обстоятельными письмами, а XVIII — веку романов в письмах, в которых письменное общение полностью моделирует и замещает невербальную реальность. Все, что мы читаем в этих романах, подано в виде прямой письменной речи персонажа и потому субъективировано и приближено к человеку — к читателю. Он читает чужую переписку так, как будто подглядывает через плечо. Конечно, роман в письмах строится по жестким композиционным правилам, сюжет строго просчитан. Но форма письма остается.
Сегодня человек пишет письмо, оставляет пост на форуме, кто-то ему отвечает. Чьи-то слова остаются без ответа. И вся эта огромная масса текстов на множестве языков выглядит как бесконечно длящийся роман в письмах. Но если писателей всегда было мало и от народа они всегда были страшно далеки в силу того, что литературный талант — это редкость в любом обществе и языке, то сегодня каждый писатель своей судьбы. Ему не надо выдумывать персонажа — он может сосредоточиться на собственных реальных интересах и похождениях. Но человек может еще и выдумать героя — дать ему имя и вообразить судьбу. А это уже настоящее творчество. И выдуманный персонаж, и реальный письменный человек реализуются через посредство создаваемых текстов. И остаются в виде созданных текстов.
Человек уходит в Сеть. Уходит, чтобы остаться там навсегда. Он оставляет в Сети свои статьи, заметки, финансовые отчеты, свои письма, свои посты, странички… Он выражает себя все более и более полно. Он пишет каждый день. Он ведет публичный дневник. И часто даже не один. Он обнародует свои вполне домашние сочинения, например стихи на сайтах самопубликаций. Число мест, где человек оставляет все больше и больше информационных следов, увеличивается не по годам, а именно по часам.
We’re all immortal. Бессмертны.
Конечно, то бессмертие, которое предлагает Интернет, — это ничто по сравнению с телесным и духовным бессмертием христианства. Но чтобы христианское бессмертие стало подлинной опорой в ежедневной жизни нужно быть крепким в вере. Конечно, тогда все эти игры с Интернетом покажутся паллиативом и подменой. Но Интернет не требует таких серьезных мировоззренческих предпосылок, он ограничивается куда более скромными. Та информационная форма бессмертия, которую дает Интернет, — это уже много. А это бессмертие сегодня дано практически каждому, а не только избранным и великим, как это было в прошедшие века. Информационная форма бессмертия — это шаг по направлению к мечте. Хотя на этом пути она и недостижима.
1 От редакции. В новомирской “Периодике” (2004, № 5) уже отмечалось, что красноярский вариант повести не вполне совпадает с журнальным московским; редакция журнала “Континент” сочла необходимым сопроводить публикацию следующим предуведомлением: “Печатая новую повесть Евгения Федорова, примыкающую к традиции, начало которой положили когда-то └Записки из подполья” Достоевского, мы надеемся, что нашему читателю не нужно напоминать, сколь сложная, не допускающая ни малейшего тождества диалектика связывает обычно автора и героя в литературе этой традиции. Впрочем, социально-психологический тип └разочарованного диссидента”, так пришедшийся ко двору новым временам, схвачен Е. Федоровым столь точно во всей изверченности и ненависти его к своему прошлому и нынешнего натужно-злобного его патриотизма, что образ этот способен все сказать о себе сам. Во всяком случае, нам, надеемся, не нужно объяснять, в каком отношении находится та мировоззренческая вера, которую исповедует герой, к той, которую всегда исповедовал └Континент””.
1 http://www.theinquirer.net/?article=11601