Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2004
КИНООБОЗРЕНИЕ ИГОРЯ МАНЦОВА
СЫНОК
Едва про него заговорили, едва заскулили от восторга и завыли от зависти, моя прихотливая память вытолкнула на поверхность строки Маяковского. В поэме “Во весь голос” наш непреклонный трибун, он же нарцисс, сначала изысканно рифмовал “кудреватые Митрейки — мудреватые Кудрейки”, а потом выдал провидческое четверостишие:
Нет на прорву карантина —
мандолинят из-под стен:
“Тара(н)-тина, тара(н)-тина,
т-эн-н…”
Коммунизм — нет, не сбылся. Зато неожиданно реализовалась эта самая “тарантина”. В масштабах, соизмеримых с масштабами коммунистической утопии.
(2) Вот как отреагировал на “Криминальное чтиво” известный британский критик, обозреватель “Гардиан” Дерек Малкольм: “Тарантино пока еще нечего сказать, и он заполняет время некоторым объемом материала”. Да, хорошо.
“Друзья убедили его, будто он намного талантливее остальных популярных режиссеров, после чего он и снял этот очень самовлюбленный фильм”. И это верно. Проклятые заклятые друзья! Вы подложили Квентину свинью! Воспитали очередного нарцисса!
“Возникает ощущение, что вы видели слишком много сцен, имеющих слишком мало смысла”. Именно.
“У фильма есть некоторые достоинства, за исключением той особой страсти, которая всегда присутствует в лучших образцах этого жанра”. Обратите внимание на последнюю реплику. Малкольм упрекает Тарантино в холодности, бесстрастности. Конечно, Малкольм прав. Я еще вернусь к этому замечанию, ниже.
Вот уже слышу возмущенные вопли: опять голос из-за бугра, снова клевета. Ладно, если “англичаны” нам не указ, будем разбираться своими силами.
(3) “Криминальное чтиво” — предельно преувеличенная картина. Поскольку смотрел давно, анализировать в деталях не решаюсь. Только три соображения.
Во-первых, ни одного подлинного художественного открытия. Допустим, последовательный монтаж единовременных событий в конце 80-х уже практиковал Джим Джармуш (“Мистический поезд”). Истерики брутальных мужчин — излюбленный приемчик того же Джармуша и братьев Коэн, кинематографистов куда более крупных, нежели Тарантино. Наконец, в каждом третьем голливудском фильме диалоги на порядок качественнее, чем в “Криминальном чтиве”. Это лишь то, что лежит на поверхности. Можно ведь и покопаться. Синефил Тарантино больше наворовал, чем придумал.
Во-вторых, большое значение в фильме отводится анальному мотиву. Фанаты Тарантино с особым удовольствием вспоминают, как один из героев “Чтива” хранил часы, извиняюсь, в ж… Кроме того, грубое анальное насилие в подвале. Возможно, есть кое-что еще из той же оперы, не помню. Настойчивость автора в разработке пикантной темы обеспечена его психологической проблемой, которой я коснусь позже.
В-третьих, эпизод, который реально понравился. Темнокожий герой рассказывает историю белой семейной пары, его повествование автоматически переводится в изображение. Так вот, картинка предъявила темнокожую женщину, потому что таково неотчуждаемое воображаемое негра. Здесь Тарантино на высоте. Помню, смеялся.
Поймите меня правильно, я не собираюсь топтать кумира миллионов россиян. Я собираюсь разобраться. Что называется, развеять лирический туман.
Кстати, Никита Михалков. Десять лет назад, проиграв никому не известному Тарантино в Канне, Михалков поносил обидчика последними словами. Надувал губы, поливал бранью. Зато теперь, на Московском фестивале-2004, обнимался, дружил! Говорил: Тарантино большой друг российской страны, а значит, и мой, михалковский друг, Тарантино высокий профессионал, подвижник экранного искусства. Признаюсь, меня впечатлила михалковская пластичность. Давно ничему не удивляюсь, а тут выл от зависти. Господи, как они умеют! Господи, научи.
Или с этим не к Богу? Или это по другому ведомству? Да.
(4) Уже после того, как, стиснув зубы, посмотрел свежеиспеченных киллбиллов, распечатал завалявшуюся кассету “Джеки Браун” (1997), так называется предыдущий фильм Квентина Тарантино. На мой взгляд, “Джеки Браун” — лучшая работа мастера. Качественная, бесстрастная. Фирменно вялая. С фирменной же подлостью. Без этого фильма мне было бы трудно создать законченный психологический портрет популярного американского художника и его многочисленных расейских поклонников.
“Джеки Браун” — фильм в традиционном американском жанре “криминальная афера”. Одноименная героиня — темнокожая стюардесса сорока четырех лет. Много лет назад у нее конфисковали наркотики, которые предназначались мужу — кажется, летчику. Отсидевшая Джеки вынуждена работать на малооплачиваемой, непрестижной линии. Летает из Мексики в южный американский штат. Попутно выполняет задания темнокожего торговца оружием по имени Орделл, тайком перевозит из Мексики его наличные деньги. Одинока. Болезненно переживает старение, переход в новую возрастную категорию: “Будущего я боюсь больше, чем Орделла”. Пэм Грайер в роли Джеки — большая удача Тарантино. Актриса не то чтобы играет “проблему старения”, нет. Вся ее психофизика, ее тело и душа, глаза и губы — вопиют об этой муке, об этом диагнозе, о необратимости перемен. В конечном счете о крахе, поражении и смерти. Да, Пэм Грайер — очень сильный ход. Признабю, ставлю в заслугу автору фильма.
Итак, стареющую, стремительно мутирующую темнокожую неудачницу — внезапно ставят в еще более сложное положение, подставляют. Осведомленные федеральные агенты встречают героиню в аэропорту, изымают 500 тысяч долларов для Орделла и наркотики, предназначавшиеся юной и похотливой подружке Орделла. Джеки Браун предложено сотрудничать с органами, предложено сдать торговца оружием. Джеки Браун начинает свою игру и в результате кидает всех — бандитов и полицейских. Она инспирирует смерть Орделла и его подручных. Она получает 500 тысяч Орделла в свое полное распоряжение. Она уезжает отдыхать в Мадрид, где, по слухам, обедают в двенадцать ночи. Единственным ее помощником стал пятидесятишестилетний Макс Черри. Этот рассудительный белый человек зарабатывает, давая поручительство за тех предварительно заключенных под стражу, кого суд разрешил отпустить под залог. Именно с его помощью, за 10 тысяч Орделла, Джеки вышла на свободу и начала свою игру. Впрочем, технология аферы меня не интересует. Достаточно об этом, стоп.
Другое дело — антропологический расклад. Отчаявшаяся стареющая женщина вступает в союз с потенциальным любовником и мужем, Максом Черри, после чего одерживает верх над сильными молодыми мужиками и агрессивными сексапилками вроде подружки Орделла. В финале Джеки пытается сойтись с Максом поближе. Она предлагает ему большой процент за помощь в операции, она предлагает совместное путешествие в Испанию. Макс отказывается. На крупном профильном плане они аккуратно целуются и расходятся навсегда.
Детальный анализ картины семилетней давности не входит в мои планы. К вышесказанному добавлю несколько наблюдений и выводов. Во-первых, Квентина Тарантино крайне, болезненно интересует вот этот выразительный образ Большой Мамы. Конечно, приходят в голову и “Царь Эдип”, и особенно картина Хичкока “Психо”. Герой “Психо”, как известно, находился в полной психологической зависимости от давно умершей властной мамаши. Заманивая в свой кемпинг сексапильных девушек и женщин, он даже не насиловал их, а попросту убивал! Извините за цинизм в духе Тарантино, разбазаривал добро. В этой связи крайне важна линия подружки Орделла по имени Мелани, которую блистательно сыграла Бриджет Фонда.
Мелани — это длинноногое похотливое существо женского пола, юное и по-своему обаятельное. Мелани сожительствует с Орделлом, но готова трахнуться с кем угодно, когда угодно. Орделл как будто не ревнует, он с легкостью уступает подружку приятелю Луису (Роберт Де Ниро), едва вернувшемуся из мест заключения. Луис, что называется, лениво перепихивается с девчонкой и, похоже, теряет к ней всякий интерес. Наконец в решающий момент аферы Мелани начинает остроумно третировать недалекого истерика Луиса, приводя того в бешенство. Недолго думая, вполне в традициях “Криминального чтива”, Луис убивает девушку двумя выстрелами.
Внимание, важная проговорка! В контексте всего фильма, в контексте американского кино такое немотивированное убийство единственной юной сексапилки — весьма показательно. Ее наезды на мужчину вполне подпадают под категорию агрессивного флирта. Абстрагируемся от сюжета, от конкретной аферы. С антропологической точки зрения ее поведение — флирт чистой воды, предложение близости. Однако автор, Тарантино, от близости с Мелани программно отказывается! На протяжении двух с половиной часов он увлеченно разглядывает-показывает Большую Черную Маму! Вот почему убийство девчонки — не заурядный стёб, но закономерный ход.
Я настаиваю: в фильме “Джеки Браун” продуктивно работает единственно антропология. Все актеры выразительны, хороши. Тарантино, снова отдаю ему должное, зорко видит, отлично чувствует человека, человеческую плоть, жест, сопутствующий социально-психологический контекст. Картина удалась ему именно потому, что антропологический расклад ее не вступил ни в малейшее противоречие с психологической организацией автора. Между антропологией фильма и психологией постановщика — ни малейшего зазора!
В качестве лидера постмодернистского движения, в качестве человеко-суррогата, человеко-текста Тарантино был предсказан и описан художниками прошлого: от Маяковского до Хичкока.
(5) Когда мне трудно, читаю, конечно, не Пушкина, Бродского, Хармса, Михалкова-отца, а сборник анекдотов. В этой слабости я уже признавался. Сейчас трудно: Тарантино не подарок. Вот анекдот, который кажется мне удачным, изящным, нелобовым комментарием к “Джеки Браун”, к “Kill Bill”, к психологии Тарантины Тэнн и тому подобных.
— А я свою ласково называю: зайка моя, рыбка моя, птичка моя…
— А она что?
— А она уши растопырит, глаза выпучит и клювом щелкает…
(6) Отправился смотреть “Убить Билла-2” в единственный тульский долби-кинотеатр. И что же? Именно в день моей встречи с нелюбимым Тарантино, впервые за много лет, в кинотеатре отказала аппаратура. Вот это, скажу вам, нелюбовь так нелюбовь! Как говорится, до гроба.
Запросто исчез звук. Потом ненадолго появился. Потом исчез снова, надолго. Публика не свистела, терпеливо ждала. На задних рядах смачно целовались и нескромно мурлыкали. Начались пререкания с билетершами: “Где звук?” — “Будет”. — “Уже полфильма прошло, мы ничего не понимаем”. — “Разберетесь”. — “Давайте объясняйте, что происходит. Это кто? Чего он хочет от Умы Турман?” Билетерша испугалась ответственности и, посовещавшись с киномехаником, прекратила сеанс.
Выстроились в кассу — получать деньги обратно. Передо мной оказалась семья: мама, папа, девочка семнадцати лет. Одинокий молодой человек пытался с девочкой знакомиться. Быстро сошлись на том, что недавняя голливудская “Троя” — полный отстой. “Сделать из Ахиллеса — Терминатора, это возмутительно!” — выпендривался парень. Я думал, девчонка станет защищать мужественного американского героя от высокомерного тульского идиота. Ничего подобного, девчонка — специфическая. Ведь она пришла на Тарантину не как я, по профессиональной необходимости, а по зову сердца. В сущности, типовая фанатка Тарантины. Легко осудила Брэда Питта в роли Ахиллеса и “Трою” в целом.
Был настолько возмущен, что собирался покинуть очередь. Собирался презрительно хлопнуть дверью фойе. Впрочем, сдержался: деньги мне нужны.
(7) В конечном счете посмотрел и первого killbill’a, и второго. Исписал впечатлениями школьную тетрадку. Впечатлений больше, чем может вместить кинообозрение. Придется строчить в телеграфном стиле. Я сознательно опускаю так называемую фабулу, она ни при чем. Те, кто смотрел, фабулу знают. Кто не смотрел, ничего не потеряет. Все-таки Тарантино не последний человек, побеждал в Канне. Он хороший кинематографист, но, повторюсь, преувеличенный. Как у всякого хорошего кинематографиста, главное у него — расстановка и взаимодействие антропологического материала.
Итак, с самого начала Тарантино начинает уничтожение сексапильных красоток. Одержимая идеей мести Черная Мамба (актриса Ума Турман) убивает давнюю обидчицу на кухне в коротком динамичном поединке. Потом следует эпизод, который понравился: смешной. В этом эпизоде показано пробуждение героини Умы Турман. Дело в том, что четыре года, после пулевого ранения, она пролежала без сознания, в коме. Все это время с нею, равно как и с другими вечно спящими, совокуплялся врач больницы по имени Бак. По сути, Бак четыре года был ее добросовестным гражданским мужем! Периодически врач приводил своих приятелей и делился с ними человеческим материалом — спящими женщинами. А чего, дескать, им простаивать, то бишь пролеживать?! Уму Турман кусает комар, она просыпается и, оскорбленная, убивает новоявленного любовника вместе со стариной Баком.
Внимание, предельно показательный эпизод. Смешной-то он смешной, но далеко не всякому придет в голову. Тут одной фантазии мало, тут нужна некоторая склонность. Реализуется все та же бессознательная стратегия: не встречаться с молодой женщиной лицом к лицу, не вступать в эмоциональный контакт! Хорошо бы переспать с трупом, лучше — с полутрупом. Выпустить семя, разрядиться. Тарантино в своем репертуаре. Только не говорите мне, что это такой специфический “Тарантинов юморок”. Не юморок, а недвусмысленная сублимация определенного комплекса. Привязанность к Большой Матери. Смотри вышеупомянутое “Психо”.
В моей школьной тетрадке написано о так называемой поэтике, о неуместном маньеризме, о плохом темпе повествования, о длиннотах и дырах. Об отсутствии страсти, наконец. Той самой страсти, которая присуща даже пародийным образчикам жанра “самурайских единоборств” вроде бесчисленных опусов великого Джеки Чана. Однако в применении к Тарантино говорить о поэтике неинтересно. Он достаточно грамотен, чтобы не допускать вопиющих, роковых ошибок. Но он недостаточно изобретателен и талантлив, чтобы преодолеть неимоверную скуку, которую сам порождает.
Кстати же, бесконечные титры, перестановка эпизодов, нарушающая временную последовательность, многозначительные паузы и т. п. — все это единственно от неумения связно и убедительно рассказать многофигурную историю. Единственно. При чем тут постмодернизм? Едва припомнишь дедушку американской контркультуры, ниспровергателя американских мифов Роберта Олтмена или вышеупомянутых братьев Коэн, достаточно взрослых для того, чтобы органично совмещать сарказм с подлинным драматизмом, — и вот уже похоронить Тарантино в качестве ирониста и в качестве новатора не составляет труда!
(8) Да, Тарантино мне враждебен. Равно как и его сторонники. Вместо поэтики поговорим о социальной психологии. Я веду достаточно напряженную жизнь. То есть в буквальном смысле: вечное напряжение, многолетнее отсутствие расслабляющих пауз. Вот почему я с благодарным чувством воспринимаю любую плотную, полную драматизма и противоречий художественную ткань, любую напряженную структуру. На Тарантино клюют те, кто хочет и может отождествить себя со структурной дырой, с пустотами и смысловыми зияниями.
Уже отмечал: диалоги Тарантино заурядны, много ниже среднестатистического русскоязычного анекдота. Анекдот — та самая плотность, та самая концентрация, которой взыскует мое существо, в которых я узнаю свое повседневное напряжение. Напротив, диалоги Тарантино профанируют обмен информацией и обесценивают время. Все они построены на невозможности коммуникации, на непонимании, спровоцированном вопиющим дебилизмом собеседников. Классический пример — диалог Луиса и Мелани в “Джеки Браун”. Едва тупой Луис перестает успевать за скороговоркой девушкиных сарказмов, он пресекает коммуникацию, спуская курок. Вот это и есть черная дыра смысла, бегство автора с поля битвы за смысл.
Важно понимать: беспрецедентный успех Тарантино в постперестроечной России связан именно с тем, что его сомнительную “поэтику” поддержал нарождавшийся, но так и не народившийся, искусственно оплодотворенный, но так и не сформировавшийся в полноценное социальное тело “средний класс”. Даже не класс, а взыскуемая прекраснодушными либералами утопия, которую стране обещали с тем же нездоровым блеском в глазах, с которым прежде обещали коммунизм.
Жили-были молодые и немолодые совки, решили в одночасье расслабиться, благо ситуация способствовала. Решили, что “смысл” дискредитирован навсегда, навеки. Впредь будут дармовые, халявные “бабки”, будут комфорт и юморок. Именно эти люди клюнули и клюют на черную дыру Тарантино.
На Западе он — забавный маргинал, второстепенный карманный хулиган. Мальчик по вызову: не случайно именно Тарантино поручили возглавить Каннское жюри-2004. Призвали в тот ответственный момент, когда понадобилось гарантированно поощрить антибушевскую картину Майкла Мура. Послушный мальчик сделал все, что от него требовали! Еще в самом начале фестиваля такой премиальный расклад, такая феерическая победа Мура — были очевидны!!
Итак, на Западе он — мальчик по вызову: “Сынок, принеси пепельницу!” Или: “Сынок, мама не велела ковыряться в носу!” У нас же в России — царь и бог. Сразу несколько человек исповедались мне после весенней премьеры первого killbill’a: “Это лучший фильм, который я видел в своей жизни!” Люди-то насмотренные! Насмотренные, да, видать, расслабленные. А у расслабленных плавятся мозги, атрофируются вкус и здравый смысл.
Я против Тарантино во всех его проявлениях, но разговор еще не окончен.
(9) Когда я учился на сценариста и наивно полагал, что рано или поздно буду допущен к кинопроизводству и сопутствующим деньгам за красивые глаза, сообразительность и талант, среди сотен других заявок у меня была и вот такая, страшноватая. Сейчас мне не ясно, откуда идея явилась в мою голову, кто ее инспирировал. Однако, припомнив заявку в связи с новым опусом Тарантино, испытал к ней удвоенную симпатию.
Итак, семья: бизнесмен лет тридцати пяти, жена-ровесница и пятнадцатилетняя дочь. Бизнесмен успешный, но не вор (иллюзия начала 90-х или так взаправду бывает? — честно, не знаю!). Дела идут отлично, друзья искренни, любовница не мешает ни бизнесу, ни семейному очагу. В один прекрасный день у дочери случаются первые месячные, с этого момента дела у папаши идут вкривь и вкось, вконец расстраиваются. Мужчина, бизнесмен физически гибнет в ту самую ночь, когда дочка теряет девственность и становится женщиной.
Хорошо помню (правда, правда!) видение финала: две женщины, юная и постарше, сидят на кухне сразу после похорон мужа и отца. Пьют чай с коньяком, думают о своем. Их красивые руки поправляют прически. Их лица светятся, а глаза посверкивают.
Нечто подобное предложил мне финал второго killbill’a, и я в который раз пожалел, что родился не в Америке, а в России. Да, с патриотизмом все хуже. С некоторых пор патриотизм — проблема.
(10) Еще одна, совершенно необходимая, история в жанре non-fiction. Когда-то давно, в прошлой жизни, я состоял в официальном браке, вдобавок венчанном. Мы с тогдашней женой снимали однокомнатную квартиру на окраине Москвы. И вот однажды к нам в гости приехала мама жены. Ничего особенного: выпили чаю, поболтали на кухне, после чего мама с дочкой легли спать на большом новом диване.
Как это случилось, почему мама дерзко забралась на мое место? Не помню. Может, такое решение было принято из уважения к маминым годам и позвоночнику? Может, нужно было подарить маме пару подзатыльников? Наверное. Так или иначе, я приготовил себе раскладушку, но в результате не спал ночь напролет. Я сидел на кухне, бродил длинным коридором, я чувствовал, что осуществляется некий метафизический процесс, своего рода мистерия.
Всего, что узнал и почувствовал в ту ночь, не расскажу. Я вообще не буду комментировать ситуацию. Лишь напомню слова живого Бога о том, что, вступая в брак, следует отринуть мать с отцом и денонсировать любые другие кровно-родственные обязательства. Во имя новой жизни — преодолеть старую кровь. Квентин Тарантино вышел на предельно важную тему, на бесконечно актуальный материал, но решил тему и обработал материал — отвратительно.
Почему это случилось? Прежде всего потому, что психологически он — вечный сын, выбирающий сторону матери. Верящий в кровь, а не в любовь. Потому что кровь надежнее. Потому что любовь — всегда риск. Смертельный.
Вот о чем его нашумевшие killbill’ы.
(11) Итак, сюжет. Некий криминальный авторитет по имени Билл сколотил банду и претенциозно назвал ее “Отделение убийств └Смертельные гадюки””. Название мне не нравится, оно на уровне изрядно преувеличенных Ильфа и Петрова, но ладно, Билл не эстет, а криминальный авторитет, имеет право на безвкусицу.
В банде несколько человек разных национальностей, среди них молодая женщина по кличке Черная Мамба, то бишь Ума Турман. Билл любит Черную Мамбу и спит с ней. Мамба выполняет опасные задания, чаще всего это заказные убийства. Однажды Мамба беременеет. Она боится, что Билл потребует аборта или отберет у нее родившегося ребенка, короче, обыкновенный беременный психоз. Тогда Мамба бежит куда глядят глаза и выходит замуж за первого попавшегося чудака. На репетицию свадьбы являются “Гадюки” во главе с Биллом. Они в упор расстреливают всех участников церемонии включая беременную Мамбу.
Мамба в четырехлетней коме. Однако ей помогают родить. Пока спящая Мамба живет активной половой жизнью со стариной Баком, то бишь лечащим врачом, ее очаровательную дочку воспитывает папа, то есть Билл, на поверку оказавшийся не тем зверем, который рисовался Мамбе, а вполне добропорядочным семьянином.
Очухавшаяся после комы Мамба решает, что ребенок погиб, и принимается мстить банде коварных гадюк, последовательно уничтожая женщин и мужчин. Наконец от ее руки гибнет бывший муж, отец ее ребенка Билл.
В финале Мамба обнимается с дочкой на диване, перед телевизором. Их масленые глазки не обещают миру ничего хорошего. Кровь победила! Свободный выбор и сопутствующий социальный обмен, которые символизировала связь Мамбы с Биллом, принесены в жертву кровно-родственной парадигме. Тарантино комментирует сцену словами: “Львица воссоединилась со своим детенышем, и в джунглях опять все спокойно”. Верно, человеческого здесь мало.
(12) Итак, маменькин сынок Тарантино сдал и мужчин, и женщин во имя торжества первобытно-общинной архаики. Догадываюсь, как умиляются наши матери, наши дочери, наши половозрелые мужички вроде тульского нелюбителя “Трои”.
Мало того, предельно серьезную фабулу Тарантино предъявил предельно дурацким образом, под аккомпанемент самурайских мечей и беспомощных диалогов. Страшный американский подросток профанировал один из самых актуальных сюжетов наших дней, и за это ему нет прощения, нет!
Хорошо бы его выпороть.
Хорошо бы это сделал Отец.
Мир навряд ли изменится к лучшему, но определенно не погибнет так бессмысленно и беспощадно, как хотелось бы безответственному заокеанскому гуру.