стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2003
Коробов Владимир Борисович родился в Тобольске в 1953 году. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор-составитель книг “Путешествие к Чехову” (М., 1996), “Прекрасны вы, брега Тавриды. Крым в русской поэзии” (М., 2000). Стихи публиковались в “Новом мире”, “Дружбе народов”, “Континенте” и других журналах и альманахах. Живет в Москве.
* *
*
Багряным окроплен вином,
снежком январским оторочен —
шиповник замер за окном,
склонивши ветки у обочин.
И странно-беспокойный свет
от ягод лег в снегах окрестных,
как будто кровянится след
твоих, Господь, мучений крестных.
* *
*
На улице метелица
гуляет, мельтеша.
Глядишь, еще шевелится,
болит еще душа.
Заблудшая? пропащая? —
прохожим невдомек,
на самом дне таящая
небесный огонек,
что с силою нездешнею
несет бессмертный свет
сквозь плоть окоченевшую
и жизни этой бред,
чтоб совесть в ярком пламени
сияла, горяча, —
в пустой и зябкой храмине
последняя свеча.
* *
*
Б. Викторову.
Опять зима, зима, зима.
И снег сырой и грязноватый
укрыл озябшие дома,
как елки, прошлогодней ватой.
Опять друзья ушли в запой,
пичуги в гнездах притаились,
замысловатою резьбой
опять катки засеребрились.
Ну что ж! И ты себя уважь,
достань заветную заначку,
непозволительную блажь
осуществи, махнув на дачку
пустую…
Канет за лесок
грохочущая электричка
(так чиркает о коробок
последняя средь ночи спичка),
а здесь такие терема
возвел мороз — аж стынет в глотке,
и кажется — сойдешь с ума
от неба, звезд, любви и водки.
* *
*
Уже ты, брат, заматерел:
легко и просто
глядишь на Божий мир в прицел
креста — с погоста.
Друзья и недруги лежат
в могилах рядом.
И птицы черные кружат
над гиблым садом.
Но не возьмешь нас на испуг,
мы терты, биты.
Вот здесь лежит мой лучший друг,
травой увитый,
а там лежит мой лучший враг
под толщей глины —
соединил один овраг
две половины.
Настанет день, настанет час,
подам им руку…
Ну а пока, ну а сейчас
стерплю разлуку,
налью горчайшего вина
в стакан до края
и повторю их имена,
с них пыль стирая.
* *
*
Ты сбросишь платье, словно кокон,
прильнешь, забыв о суете, —
так бабочка у чьих-то окон,
быть может, бьется в темноте.
Ее страшат заботы утра,
ей нужен свет запретных свеч,
чтоб крылья цвета перламутра
на том огне беспечно сжечь.
* *
*
Уличному скрипачу.
Блаженна калеки улыбка —
он рад приближенью весны, —
рыдай, одинокая скрипка,
на злом пепелище страны,
рыдай в подворотнях московских
и на площадях городских
и вместо курантов кремлевских
рыдай в наших душах пустых.
Пусть робко, и жалко, и хрипло
играет калека-скрипач,
рыдай, одинокая скрипка,
по нищенке-родине плачь!
* *
*
Сшивай небесное-земное
своими нитями, снежок,
воображение ночное
и тот, из детства, бережок,
где в синеве маячил парус
и обещал не то чтоб рай —
волны разбившейся стеклярус,
Тавриды богоданный край;
латай, затягивай потуже
все то, что сббылось — не сбылбось,
кольцом январской лютой стужи
скрепляй, что сшить не удалось —
и обретенья, и утраты,
надежд цветные лоскуты,
накладывай зимы заплаты
поверх зловещей пустоты,
баюкай музыкой сознанье,
прикосновением лечи…
…Ложится снег, как подаянье,
в беззвездной нищенской ночи,
и под немое это пенье
все мается, едва дыша,
наивной верой в Воскресенье
заледеневшая душа.