Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2002
Русская литература ХХ века. 11 класс. Учебник для общеобразовательных учебных заведений в двух частях. Часть 2. В. В. Агеносов и др. Под редакцией В. В. Агеносова. 6-е изд. М., “Дрофа”, 2001, 512 стр.
Русская литература ХХ века. 11 класс. Учебник для общеобразовательных
учреждений в двух частях. Часть 2. Под редакцией В. П. Журавлева. 6-е изд. М.,
“Просвещение”, 2001, 384 стр.
Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. Современная русская литература. В 3-х книгах. Книга 3. В конце века (1986 — 1990-е годы). Учебное пособие. М., “Эдиториал УРСС”, 2001, 160 стр.
И. С. Скоропанова. Русская постмодернистская литература. Учебное пособие.
2-е испр. изд. М., “Флинта”, 2000, 608 стр.
“Литература в школе”. Учебно-методический журнал.
“Литература”. Еженедельная газета объединения педагогических изданий “Первое сентября”.
П. Э. Лион, Н. М. Лохова. Литература. Для школьников старших классов и поступающих
в вузы. Учебное пособие. 2-е изд. М., “Дрофа”, 2000, 512 стр.
Т. В. Торкунова. Как писать сочинение. 3-е испр. и доп. изд. М., “Рольф”, 2000, 448 стр. (“Домашний репетитор”).
250 “золотых” сочинений. М., “Олимп”; ООО “Фирма └Издательство АСТ””, 1999,
560 стр.
1
Вопрос о том, надо ли знакомить школьников с современной литературой, в наши дни выходит за рамки дискуссии, затрагивающей только составителей программ, авторов учебников и учителей-словесников. В век телевидения и компьютеров дети, особенно старшеклассники, все меньше читают, а общество не пытается исправить ситуацию, иногда даже усугубляет ее. Так, не прекращается кампания по исключению сочинений из школьной программы, идет сокращение учебных часов на чтение — этого, по выражению А. Солженицына, “хрупкого способа нашего общения с культурой”. У части выпускников нет представления о том, что и сейчас появляются романы, повести, стихи, которые продолжают большую литературу: программа 11-го класса (ее колоссальный объем при ничтожно малом количестве времени на обучение), как правило, приводит к тому, что изучение русской литературы XX века заканчивается серебряным веком русской поэзии или произведениями о Великой Отечественной войне. Большинство школьников не знает о существовании толстых литературных журналов, а примерно половина думает, что они давно перестали выходить, припоминая случайно обнаруженные на дачном чердаке запыленные экземпляры. Более того, новейшую литературу не знает не только большинство сегодняшних ребят, но и значительная часть учителей.
Серьезность вопроса о месте современной литературы в школе осознают на методических кафедрах вузов, в редакциях периодических изданий соответствующего профиля; обеспокоенность проявляют многие преподаватели. Отношение к вопросу неоднозначное: достаточно вспомнить недавний обмен полемичными репликами Марии Сетюковой-Кузнецовой и Андрея Василевского (“Новый мир”, 2001, № 8). Что ж, разноголосица мнений о нужности/ненужности присутствия новейшей литературы в школе — штука не новая, но, пожалуй, впервые школа и современная литература оказались на грани развода.
Между тем современную литературу в том или ином виде преподают в школах уже более полутораста лет — для отечественной словесности срок немалый.
Уже в конце XVIII века литературные штудии стали неотъемлемой частью школьного образования. Гимназию при Московском университете закончили Денис Фонвизин и Николай Новиков, а ставший впоследствии губернатором, секретарем Екатерины II, сенатором, государственным казначеем, наконец, министром юстиции Гавриил Романович Державин был учеником гимназии казанской, где также регулярно происходили литературные собрания. На гимназических штудиях обсуждалась прежде всего современная литература, которая постепенно стала просачиваться и в учебники: раздел поэзии пособия В. Подшивалова, вышедшего еще в 1796 году, включал в себя примеры из новейших отечественных авторов — Державина, Богдановича, Хераскова.
В Царскосельском лицее курса современной литературы не было, но ученики следили за ее новинками: они читали выходящие тогда журналы (“Вестник Европы” и др.) и обсуждали содержание произведений с преподавателями (Дельвиг рассказывал Плетневу, что языку богов научил его Н. Кошанский, тот самый педагог, что подолгу обсуждал с лицеистами новейшую художественную литературу).
Когда в 1999 году по зову Евгения Бунимовича в рамках программы “Поэты в школе” московские средние учебные заведения посетили современные авторы, дети были порядком удивлены и воспринимали происходящее в соответствии со строчкой из стихов организатора акции “…Разве бывают живые поэты?”. Школьники не догадывались, что среди учителей Пушкина были живые писатели, такие, как, например, поэт и переводчик Николай Гнедич; Лицей часто посещали Василий Жуковский, под влиянием которого тот же Дельвиг стал изучать немецкий язык, и живший по соседству Николай Карамзин. Так что “метод подключения к воспитательному процессу специалистов — носителей современных идей и технологий”, широко применяемый ныне фондом поддержки гуманитарного образования, применялся еще в России начала XIX века.
“Зачем это нужно всем детям, что, они поголовно станут литераторами?” — нередко спрашивают сегодня даже учителя. Остается напомнить, что в стенах Царскосельского лицея с современной литературой знакомились не только поэты-писатели. Не во вред она была и другим выпускникам, которые внесли лепту в славную историю России: герою Крымской войны и отважному путешественнику адмиралу Федору Матюшкину; ближайшему советнику Николая I и Александра II, директору Императорской публичной библиотеки Модесту Корфу; знаменитому дипломату Александру Горчакову.
В XIX веке новейшая литература периодически попадает в школьные пособия. Изданный в 1833 году учебник В. Плаксина не обошел своим вниманием А. С. Пушкина. Вышедший в 1863 году “Курс истории русской литературы” К. Петрова включал “Бедных людей” Достоевского, рассказы Тургенева и пьесы Островского; при том, что современная литература не входила в программу обучения.
В учебнике “Новая русская литература” П. Евстафиева (1877 — 1879) были представлены очерки о Гончарове, Тургеневе, Островском.
Справедливости ради скажем, что на первых порах категорически возражал против изучения новейшей литературы Федор Иванович Буслаев (основной аргумент ученого — что новейшая литература все равно будет читаться вне класса — теперь звучит не слишком актуально), тем не менее к концу жизни и он пересмотрел свое отношение к этой проблеме, включив в “Общий план и программы обучения языкам и литературе в женских среднеучебных заведениях” (1890) прозу Тургенева и Льва Толстого, критику Белинского, Гончарова, Шевырева.
Наиболее последовательно линию на преподавание современной литературы в школе проводил Алексей Дмитриевич Галахов (1807 — 1892), постепенно дополнявший переиздания своих хрестоматий произведениями Некрасова, Тютчева, Хомякова, Козлова, Полонского и Никитина. В то же время даже Л. Толстой, Тургенев и Достоевский попадают в обязательный историко-литературный курс только в 1905 году.
После октября 1917 года, несмотря на навязываемый пролеткультовцами радикальный подход к нашему наследию, поначалу состав школьного курса не слишком изменился. Но уже с 30-х годов он формируется под знаком тотального изучения новой советской классики: произведения Фадеева, Шолохова и Твардовского утвердились в школьной программе и пребывают в ней до настоящего времени. Одновременно шло навязывание идеологических лубков: произведений сталинианы и ленинианы, романа Ф. Панферова “Бруски”, трилогии Леонида Ильича Брежнева и т. п.
Итак, современная русская литература, в том или ином виде, всегда присутствовала в школе, а основной вопрос заключался лишь в степени ее присутствия: “Знакомить или изучать?” Посмотрим, что происходит с преподаванием современной литературы в школе сегодня и откуда черпают свои знания учителя-словесники начала XXI века.
2
Раньше каждый учитель литературы в первую очередь опирался на школьную программу. Теперь существует федеральный (базовый) компонент литературного образования и несколько разных самоучителей (Т. Курдюмовой, А. Кутузова, Г. Беленького, В. Коровиной, М. Ладыгина и т. п.), из которых выбирает сама школа. В последние годы программы, как правило, привязываются к определенному набору учебников и школьный учебник выдвинулся на главные роли. Прежде он был един, а сейчас теоретически можно заниматься по чему угодно. Тот “единый” был по тем временам не так уж плох, но затрещала по швам советская система образования, и сейчас ни у кого не осталось сомнений, что прежний учебник переделать невозможно, ибо последние пятнадцать лет сломали старую (новую) систему ценностей.
Фактически школьные учителя опираются сейчас на два основных учебника для 11-го класса: под редакцией В. Агеносова (в московских школах он явно преобладает) и под редакцией В. Журавлева. Также пользуются учебником под редакцией Ф. Кузнецова, но в плане изучения новейшей литературы он почти не отличается от журавлевского, ибо главы о современных прозе и поэзии написаны одними и теми же авторами (В. Чалмаев и И. Шайтанов).
В учебнике В. Агеносова современной литературе посвящены главы об А. Солженицыне (В. Агеносов), В. Распутине (В. Агеносов), Ф. Искандере (Н. Выгон), И. Бродском (Э. Безносов); но в основном рассматриваются произведения, написанные этими авторами до 1987 года. Новейшую литературу освещают три главы — “Современная драматургия” (М. Громова), “Художественные поиски и традиции в современной поэзии” (И. Шайтанов) и “Современная литературная ситуация” (А. Леденев), хотя их хронологические рамки несколько шире.
М. Громова делает акцент на том, что для современных драматургов главное “не быт, а бытие”, и развивает эту мысль на примерах пьес драматургов разных направлений: “Гнездо глухаря” В. Розова, “Жестокие игры” А. Арбузова и “Три девушки в голубом” Л. Петрушевской. Не обойдены вниманием и театральные работы последнего десятилетия, например, “Пьеса № 27” А. Слаповского и “Игра отражений” М. Арбатовой, — автор отмечает, что эстетические искания драматургов последних лет часто сосредоточены на собственно словесной организации текста.
Повезло разделам о современной поэзии: И. Шайтанов, продемонстрировав незаурядное мастерство, написал разные по построению и стилю, но одинаковые по концепции главы о поэзии и для учебника В. Агеносова, и для учебника В. Журавлева. Различия в персоналиях не бросаются в глаза (хотя, например, в учебнике В. Агеносова Леониду Мартынову посвящено несколько страниц, а в учебнике В. Журавлева — только один абзац). Автор пишет о традициях и новаторстве, о природе творческой индивидуальности, доступно объясняя школьникам, что такое поэтическое пространство и звуковое поле стиха.
В новое издание учебника В. Агеносова добавлены поэты, заявившие о себе в 80-е (метаметафористы — Иван Жданов, Александр Еременко, Алексей Парщиков; концептуалисты — Тимур Кибиров, Лев Рубинштейн, Дмитрий Пригов), — таким образом, этот учебник регулярно осовременивается. Меняется и раздел поэзии в учебнике В. Журавлева. В главке “Что кончилось и что начинается” И. Шайтанов пишет о новом поэтическом утверждении Евгения Рейна, Олега Чухонцева и Игоря Шкляревского; о выдержанных преимущественно в классической стилистике стихах Татьяны Бек и Инны Лиснянской.
Если главы о поэзии конца XX века в учебниках В. Агеносова и В. Журавлева различаются в частностях, то подход к новейшей прозе расходится концептуально. В первом из учебников (глава “Современная литературная ситуация”) А. Леденев, оперируя терминами “реализм” и “постмодернизм”, рассматривает совокупность мировоззренческих (антиутопический пафос постмодернизма), политических (выход из-под идеологического контроля), социокультурных (изменение способов контакта писателя с читателем), экономических (коммерциализация книгоиздательства) факторов, влияющих на развитие литературы. При этом автор старается избегать примитивной классификации прозы, утверждая, что “сама по себе тематика произведений осознается писателями как второстепенный аспект творчества. Главное — насколько серьезно и глубоко тот или иной тематический материал позволяет повести разговор о вечных проблемах взаимоотношений человека и мира”.
В учебнике под редакцией В. Журавлева В. Чалмаев подходит к делу иначе — литературный процесс характеризуется средствами традиционной реальной критики, и потому рассказ о русской прозе 50 — 90-х годов — это размеренное описание трех основных ее ветвей: деревенской, военной и городской прозы; этому легко следовать, рассуждая о 60-х (оттого удались главы о писателях-деревенщиках), и весьма непросто — в отношении последующих десятилетий, поэтому некоторые произведения смотрятся не на своем месте: “Москва — Петушки” попадает под определение “городская проза”; про Бориса Ямпольского, Владимира Маканина и Фридриха Горенштейна сказано, что все они “по-своему” продолжают философско-иронический, аналитический стиль Юрия Трифонова. Особенно странно выглядят рассуждения о прозе 90-х: “Стройбат” Сергея Каледина и “Компромисс пятый” С. Довлатова, Б. Екимов и Л. Петрушевская попадают под единое определение — “чернуха”, “затянувшееся пародирование былых канонов, штампов, речезаменителей”. Финальным аккордом этой самой “чернухи” почему-то называется все тот же написанный значительно раньше, на сей раз названный “алкоголической исповедью” роман-поэма Венедикта Ерофеева. В чем сходятся А. Леденев и В. Чалмаев — так это в перспективах развития, прежде всего связывая их с усвоением и переосмыслением традиций русской классической литературы.
Нельзя не сказать о том, что вокруг учебника В. Агеносова в последнее время развернулись жаркие споры, вызванные выдвижением его на Государственную премию. Конструктивная критика еще никому не мешала, но не агрессивная и огульная. Вот, например, что пишет называющий учебник В. Агеносова “мертвой книгой” А. Аникин: “Глава о современной литературной ситуации малосодержательна и заведомо устарела, сориентирована исключительно на авторов букеровского направления, словно какая-то цензура вычеркнула писателей круга русской традиции, представленных Союзом писателей России, журналами └Москва”, └Наш современник” и проч.”.
В учебнике В. Агеносова говорится о творчестве Валентина Распутина и Юрия Бондарева, Виктора Розова и Юрия Кузнецова — все они члены Союза писателей России! И что это за “букеровское направление”, если лауреатами Букера в разные годы становились самый что ни на есть реалист Георгий Владимов и, условно говоря, постмодернист Марк Харитонов. Но особенно забавны тут слова “заведомо устарела”. Существует единственный способ сделать главы по современной литературной ситуации “неустаревающими”: создать учебник в электронном виде и ежедневно заносить в него изменения.
На мой взгляд, задача освещения современной литературы авторами учебников выполнена — школьники знакомятся с ее основными течениями, узнают какие-то имена писателей. И все это сделано с пониманием адресата — учащихся, без резких движений и скоропалительных выводов.
3
Некоторые писатели переживали подчас поистине фантастический взлет. В 1927 году на польской таможне у Владимира Маяковского отобрали книги и вернули их только тогда, когда он объяснил полицейскому начальнику, что все они его собственного сочинения. Офицер, увидев на обложке фамилию “Маяковский”, недоуменно пожал плечами, а потом стал воодушевленно и долго расспрашивать его о писателе Малашкине, чей роман он недавно прочитал.
В ту пору Малашкин был невероятно популярен, а его роман “Луна с правой стороны” (выходил также под названием “Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь”) просто-таки сметали с книжных прилавков. Кто мог тогда знать, что о прожившем долгую жизнь Сергее Малашкине (1888 — 1988) будут помнить лишь немногие, да и то в основном как об одном из подписавших пресловутое “письмо одиннадцати” (“Огонек”, 1969), а подавляющее большинство людей, связанных тем или иным образом с литературой, будет путать его с Александром Малышкиным, автором романа “Люди из захолустья”. Знать никто не мог, но предполагать могли бы. Вот и сейчас литературоведы и критики, рассуждая о том, что является в наши дни литературой настоящей, предполагают.
До последнего времени не существовало вузовского учебника, полностью посвященного современной русской литературе. Первая серьезная попытка предпринята Н. Л. Лейдерманом и М. Н. Липовецким, недавно представившими свой трехтомный труд “Современная русская литература” — учебное пособие для студентов-филологов. Третий том издания “В конце века (1986 — 1990-е годы)” как раз и охватывает новейший период. Казалось бы, эта книга не имеет прямого отношения к процессу изучения литературы в школе. Но, как верно заметил П. Басинский, “эти книжечки Министерство образования моей родной страны рекомендует в качестве учебника будущим преподавателям литературы”. “Продвинутые” учителя уже сейчас готовы их использовать — флаг им в руки.
Итак, Н. Лейдерман и М. Липовецкий, выступив в роли первопроходцев, взяли на себя ответственность отбора того, чтбо есть настоящая литература нашего времени. Том содержит три главы, посвященные основным направлениям современной литературы (глава 1 “Культурная атмосфера” играет роль введения): реализму (этому направлению отдано 22 страницы текста), постмодернизму (61 страница) и постреализму (55 страниц).
Собственно реализм, называемый авторами “традиционалистским”, либо “блуждает между универсалиями: Народ — Государство — Бог”, либо примеряет одежку массовой литературы. Обновленный реализм представлен двумя направлениями: “неонатурализмом”, куда Лейдерман/Липовецкий причисляют женскую прозу во главе со Светланой Василенко, и “неосентиментализмом”, куда авторы определяют и Алексея Слаповского, и репертуар Тани Булановой, и многое прочее, заслоняющее, вкупе с “мыльными операми”, “подлинный потенциал течения”.
Подробно описан авторами постмодернизм, но наиболее любопытной мне представляется гипотеза о формировании новой художественной системы — постреализма, связанного с актуализацией опыта литературы 20 — 30-х годов. Не буду утверждать, что идея совсем уж абсурдна, изберу другую формулировку — “нуждается в осмыслении”. Пока же будущие преподаватели литературы могут отметить только основные признаки этого направления, чтобы донести их до школьников: “1. Сочетание детерминизма с поиском внекаузальных (иррациональных) связей. <…> 2. Сочетание социальности и психологизма с исследованием родового и метафизического слоев человеческой натуры. <…> 3. Структура образа предлагает амбивалентность художественной оценки. <…> 4. Моделирование образа мира как диалога (или даже полилога) далеко отстоящих друг от друга культурных языков…” После такого простого объяснения становится понятно, что постреалисты — это Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Владимир Маканин и, конечно, Иосиф Бродский.
Впрочем, если термины в книге Лейдермана/Липовецкого объяснены тщательно и подробно, то разобраться с персоналиями создатели учебника не удосужились — здесь авторов пособия можно ловить “в ступе толкачом” (по русской поговорке): Олег Ермаков фигурирует и в реалистах, и в постреалистах; Юрий Буйда — в постреалистах и постмодернистах. Да и вообще: кому портрет в золоченой рамочке, а кому шиш с маслом. Восемь страниц отданы Владимиру Сорокину, две — Владимиру Шарову, а о Сергее Гандлевском говорится лишь вскользь; ни разу не упомянуты такие прозаики, как Анатолий Азольский, Михаил Бутов и Андрей Волос; такие поэты, как Максим Амелин, Татьяна Бек, Евгений Рейн. Согласитесь, странно это для книги, аттестующей себя как “цельную и достаточно полную версию развития русской литературы”.
Немногим ранее книги Лейдермана/Липовецкого вышло учебное пособие “Русская постмодернистская литература” И. С. Скоропановой, обложка которого завлекала рекламным подзаголовком “Для студентов, аспирантов, преподавателей-филологов и учащихся старших классов школ гуманитарного профиля”. Школьники, открыв книгу и обнаружив там пассаж: “Построение же кода определяет феномен коннотации, которая открывает доступ к полисемии художественного текста”, — тут же ее закроют; ну а преподаватели-филологи поначалу подрастеряются от своей устарелости и неграмотности, побоятся, подобно постмодернистам, “экстериоризировать либидо исторического процесса”, а потом примутся изучать этот новояз, дабы приспособиться к реалиям текущей литературной ситуации.
Оправданно, что, допустим, новый литературоведческий терминологический словарь под редакцией Л. В. Чернец не обходит постмодернистских терминов. И. Б., автор рецензии в “Новом литературном обозрении”, прав: “Можно как угодно относиться к пресловутым └дискурсу” и └симулякру”, к └смерти автора” и └автоматическому письму”. Но в словнике подобного издания их не может не быть, потому как словарь по определению отражает то, что есть в реальном языке (в данном случае — профессиональном жаргоне)”. Но когда дело касается учебного пособия, увлечение заумной терминологией становится неуместным.
В книге И. Скоропановой содержится масса полезной информации (биографии писателей); виден кропотливый труд автора (расшифровка скрытых цитат); представлены точки зрения авторитетных критиков и писателей на центральные произведения постмодернистов. Так что не зря высокая комиссия Министерства образования и науки Республики Беларусь включила сию книгу в число победителей конкурса “Обновление гуманитарного образования в Беларуси”.
Ницше говорил, о чем с удовольствием вспоминает автор пособия, что бесконечность мира предполагает бесконечное число интерпретаций. Вариант И. Скоропановой имеет право на существование, более того, я снимаю шляпу — это серьезное философское и литературоведческое исследование, но не учебное пособие, а его, простите за грубость, симулякр (simulacrum, напомню, на латыни — изображение, подобие, видимость).
Первопричиной появления сугубо научной литературы под вывесками “Для школы” и “Для вуза” является несомненная коммерческая привлекательность подобных проектов. К счастью, законы рынка не мешают заниматься проблемами школьной литературы методической периодике — одному из старейших журналов России “Литература в школе” и имеющему совсем недолгую историю приложению “Литература” к газете “Первое сентября” (в основанном в 1993 году журнале “Русская словесность” литература все-таки не является главной темой, уступая пальму первенства языку).
4
Можно, оказывается, быть дельным изданием и думать о красе оформления: “Литература в школе” (главный редактор — Надежда Крупина, тираж — 42 тыс. экз.) выходит на отличной глянцевой бумаге, журнал приятно взять в руки: крупный шрифт; репродукции И. Левитана и В. Поленова, В. Серова и А. Бенуа; раритетные архивные фотографии (с 2000 года также издается красочное приложение “Уроки литературы”). Но главное — издание служит подспорьем в реальной работе учителей. В журнале печатаются литературоведы, критики и ученые: Л. Аннинский, О. Богданова, В. Журавлев, И. Золотусский, А. Ланщиков, В. Непомнящий, Л. Трубина, В. Чалмаев, А. Эбаноидзе; но основные авторы “Литературы в школе” — это все же учителя, которые делятся результатами своего повседневного труда.
Журнал последовательно консервативен, потому и знакомит читателей с новейшими авторами осторожно: в рубрике “Литература наших дней”, как правило, представлены писатели традиционные — Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Юрий Казаков, Василий Шукшин, Константин Воробьев.
В последнее время современность фигурирует на страницах “Литературы в школе” все чаще. Лев Тодоров в статье “О новом русском стихе”, посвященной многообразию верлибра в XX веке, наряду с классиками первой половины века анализирует стихотворения Евгения Рейна, Геннадия Айги, Дмитрия Пригова. Более того, автор идет еще дальше и приводит стихотворение современного рэп-поэта из Сергиева Посада с целью показать возможные пути развития актуальной просодии. Учитель из Ярославля И. Холодяков представляет анализ двух уроков по рассказам В. Астафьева и Л. Петрушевской. “Петрушевская не видит гармонии в мире, более того, она утверждает, что гармония просто невозможна. Астафьев не видит, но верит, что Божья искра в нас есть”.
“Литература в школе” предполагает расширить круг материалов, связанных с изучением современной литературы. Печатается, в частности, большая подборка материалов об Андрее Волосе, подготовленная преподавателем МПГУ Н. Поповой, включающая творческий портрет писателя, интервью с ним и подробный анализ романа “Недвижимость”.
Созданная Симоном Соловейчиком газета “Первое сентября” на восемьдесят лет моложе “Литературы в школе”. Теперь Симон Соловейчик — фигура легендарная. В Москве регулярно проводятся Соловейчиковские чтения, а его детище успешно конкурирует с ныне активно развивающейся “Учительской газетой”. И хотя существует предметное приложение “Литература”, подчас кое-что попадает и на страницы исходной газеты: о существовании толстых журналов напоминает своей ежемесячной колонкой “Знак поворота” Елена Иваницкая, эпизодически печатаются здесь Л. Аннинский и А. Турков, а недавно был напечатан маленький художественный текст Марины Кудимовой.
Приложение “Литература” (главный редактор — Геннадий Красухин, тираж — 11 тыс. экз.) — узкоформатная газета, которая выходит четыре раза в месяц на шестнадцати страницах, — первоначально было задумано как альтернатива официозу, господствовавшему в школьно-литературном пространстве.
Как и в первые годы существования газеты, наряду с Константином Ваншенкиным, Русланом Киреевым, Владимиром Корниловым, Станиславом Рассадиным, Игорем Шайтановым и другими мэтрами среди авторов журнала значатся “обычные” школьники.
Приятно поражает Роман Милакин из Озерска (судя по количеству и качеству публикаций, этот городок становится одним из литературоведческих центров). Роман анализирует “Сюжет усреднения” Владимира Маканина, демонстрируя к тому же отличное знание и других произведений писателя. Интересны мысли девятиклассницы из Ленинградской области Анны Нечаевой, разбирающей рассказ К. Воробьева “Милая моя девочка”. Но, право, становится неловко, когда мальчик из Уфы Тимур Гафуров, обращаясь к “Пилигримам” Бродского, пишет, что композиция стихотворения — “антиклимакс Иллюзии и климакс Дороги”.
Газета разнообразна и пестра. “Литературный календарь” сочетает телеграфную строгость отдельных сообщений со смешками в духе пресловутой “шестнадцатой полосы”. Мобильно создаются новые рубрики (в № 31 появилась “Книжная полка”); Зинаида Блинова предлагает школьникам для рецензии новомирские публикации: “Дом у реки” Андрея Волоса, “Пиночет” Бориса Екимова, “День денег” Алексея Слаповского и др. (Не стоит ждать от учеников серьезного разбора — предупреждает автор, ибо “детям гораздо важнее, что изображено, чем как это сделано”.) Пишет статьи о современной литературе, в частности об Олеге Ермакове, заместитель главного редактора Мария Сетюкова-Кузнецова; а Сергей Дмитренко утверждает, что литературные премии — “лишь своеобразный стенд, демонстрирующий литературно-критические предпочтения времени”.
Что ж, отрадно, что эти два ведущих методических повременных издания не конкурируют между собой, а дополняют друг друга.
5
Сегодняшние масштабы нашествия масслита поражают. Дети и взрослые всегда читали фантастику, приключения, детективы (вкупе с бульварно-любовной белибердой), хотя анализ пристрастий читателей-школьников второй половины XIX — начала ХХ века, проведенный одним из ведущих современных методистов профессором В. Чертовым, показывает, что в большом почете были у школьников также Лев Толстой, Гоголь, Пушкин, Тургенев, Лермонтов. Многих педагогов того времени возмущало пристрастие школьников к “чудовищным” романам А. Дюма, “вредоносной небывальщине” Жюля Верна, Майна Рида и Эдгара По, что сегодня вызывает улыбку. Однако, разумеется, было и большое количество плевел: “Комната преступления” Э. Шаветта, “Любовники-убийцы” А. Бело, “Петербургские трущобы” В. Крестовского и проч. Ну а сейчас современные писатели у школьников ассоциируются с однообразными доценко-мариниными в кричащих обложках.
Заигрывание с “милордом глупым” вряд ли безвредно. Вот вроде бы здорово пишет Дарья Валикова в статье “Массовая литература: в рамках и за рамками жанра” (“Литература”, 2001, № 13) о романе Марининой, предлагая читателям-учителям пример из текста бестселлера: “└Настя знала примерно по 500 слов из всех европейских языков”. Неужто и из исландского? И из каталонского? И из ретороманского тоже? Да таких полиглотов не то что в МУРе — в МИДе не сыщешь!” А после восхищается высокопрофессиональным письмом Виктории Платовой: констатирует разительное отличие четырех платовских романов (“Куколка для монстра” и т. п.) от телеэкранизации “Охота на Золушку”. Учителя мотают на ус и бегут за Платовой (или продолжают смотреть сериал, поражаясь тому, что книга, оказывается, “еще лучше”).
Я согласен, что категоричное отрицание массовой литературы неконструктивно, но позвольте… Виктория Платова действительно хороший стилист, каких мало среди производителей такой продукции, но это нивелируется смыслом написанного (я имею в виду отсутствие оного); и не ясно, стоит ли писать бестолковые книги “настоящим” русским языком.
Большая часть людей, читающих дрянь, знает, что это дрянь (пусть даже и захватывающая). Они элементарно расслабляются (эффект сериалов), для них это все равно, что выпить рюмочку-две (часто втягиваются). Но лишний раз рекламировать учителям подобные книжицы, по-моему, не стоит — одно лишь упоминание имени может впоследствии стать для школьника ориентиром. Пусть лучше на уроках литературы он услышит о стбоящих современных авторах, и тогда, быть может, макулатура перестанет быть преобладающим “внеклассным чтением”.
6
На вступительных экзаменах на филологические факультеты вузов неизменно присутствуют темы по современной литературе. Между тем редкие абитуриенты имеют какое-то представление об этом предмете, особенно так называемые “платники”. Даже те, кто мало-мальски готовился, отвечают, при непременном наличии нескольких вопросов по современной литературе, как правило, на материале прозы 60 — 70-х годов: В. Распутин (“Живи и помни”, “Прощание с Матерой”); В. Быков (“Обелиск”, “Сотников”); В. Астафьев, Б. Васильев (“А зори здесь тихие…”), чуть реже рассказывают о когда-то популярном Ч. Айтматове (“Белый пароход”, “Буранный полустанок”) — и отвечают плохо. Что касается поэзии, с ней дело обстоит еще печальнее. Спасибо, если поэта Децла слушал: “Упасть и отжаться, / тем, кто в себя не верит, / Децл исцеляет, / мои рифмы лечат”. (Ссылка на молодежном сайте уверяет, что автор этих строк — поэт, певец, композитор: такая вот новейшая литература). Влияет на положение дел и “подкованность” вузовских преподавателей. Отдельные репетиторы, правда, предлагают “Хуррамабад” Андрея Волоса (нравственная проблематика) и “Свободу” Михаила Бутова (искания современного героя), в основном же абитуриентам не дается ничего. Основные материалы по подготовке в вуз учащиеся черпают из многочисленных пособий для поступающих, большая часть которых, мягко говоря, весьма среднего качества.
Вот далеко не худшая книга П. Лиона и Н. Лоховой (Павел Эдуардович Лион — это не кто иной, как талантливый поэт, культовый рок-музыкант и народный акын Псой Короленко: “Я хочу чтобы дети в России не плакали / чтоб жилося людбям веселей и светлей год от года / и чтоб чаще народу в газете у нас намекакали / что неправильно Ельцин понбял суть великого слова └швобода””). Новейшая литература представлена в ней лишь трехстраничной главкой об Александре Солженицыне, большая часть которой — о “Матрёнином дворе”; уровень лучше всего характеризует последняя фраза: “Анализ этого одного из самых ранних рассказов дает достаточно полное представление о художественном мире писателя”.
Автору другого пособия, Т. Торкуновой, про “Матрёнин двор” и вовсе невдомек: “После появления в 1962 г. произведения └Один день Ивана Денисовича” был принят в Союз писателей. Но следующие работы вынужден отдавать в └Самиздат” или печатать за рубежом”. Такая вот “история с биографией”.
Однако бывает еще хуже. В последнее время получила широкое распространение чудовищная практика издания сборников готовых сочинений по литературе. Мало того, что школьники занимаются бездумным переписыванием готовых текстов, так и сами тексты, как правило, поразительно безграмотны.
Возьмем одну из самых популярных книг (и тоже далеко не худшую) — “250 └золотых” сочинений”. Сочинения по современной прозе — по Солженицыну, Айтматову, Бондареву, Владимову (“Верный Руслан”), Быкову, Борису Васильеву написаны примерно в таком ключе (для удобства приведу пример на уже отмеченную тему): “Солженицын упоминает └праведника” в рассказе └Матрёнин двор” и не случайно. Это может с какой-то стороны относиться ко всем положительным героиням. Ведь все они умели смириться с чем бы то ни было. И в то же время оставаться борцами — борцами за жизнь, за доброту и духовность, не забывая о человечности и нравственности”.
Книга включает в себя и раздел сочинений о современной поэзии. Смысл раздумий безымянных авторов таков: раньше были поэты на Руси (“Лермонтов… Как коротка была жизнь поэта, но прошла она не зря: о нем вечно будут помнить потомки”), а сейчас тоже есть (Николай Рубцов, Николай Заболоцкий…) И смех и грех.
Ни для кого не секрет, что львиная доля выходящих пособий состряпана путем переработки уже существующих материалов. Про XIX век писать проще (хотя люди сведущие замечают, что ахинеи и там предостаточно), про современную литературу — знаний и воображения не хватает.
7
Необходимость ознакомления с новейшей литературой в школе, на мой взгляд, очевидна. Нет, я не предлагаю отдавать пять школьных уроков под роман “Кысь”, а вместо Льва Толстого штудировать “Бесконечный тупик” Д. Галковского. Боже упаси нас от такого новаторства! Но хочется, право, чтобы дети имели о современной литературе хоть какое-то представление. В то же время я так же, как и Павел Басинский (и Андрей Василевский), не хочу, чтобы “молоденькая учительница, пунцовея лицом”, цитировала детям в школе прозу Сорокина. Вряд ли распиливание черепов, равно как и неторопливое вкушение лакомых частей чьего-то тела, стало бы восприниматься школьниками как прямое руководство к действию; но произведения этого автора, под каким бы соусом они ни преподносились, на мой взгляд, не слишком подходят для школьного курса.
Цель литературы — “исправление сердца, очищение ума и вообще обработывание вкуса”, — так писалось еще в вышедших в 1799 году “Законах собрания воспитанников Университетского Благородного пансиона”. “Литература на самом деле дает нам эстетическое образование. Она воспитывает наш вкус, воспитывает наше чувство родного слова. Умение этим словом пользоваться. Она воспитывает наше сердце и душу. Она формирует наш характер и незримо влияет на нашу интеллектуальную жизнь”, — говорит в наши дни Александр Солженицын.
Молодежь способна заражаться безумными идеями, особенно если заряжать ее целенаправленно. Подрастающие поколения были главной опорой большевиков и нацистов, хунвейбинов и красных кхмеров. По дурости, по пылкости души, по доверчивости, по легкомыслию. Хорошо, если пошумят лет до двадцати трех, как южнокорейские студенты, да угомонятся. Подрос же юный головорез Аркадий Гайдар, образумился и написал несколько хороших книжек, дабы из детей следующего поколения не получались плохиши да квакины. Если сегодняшние дети повзрослеют в условиях, когда литература окончательно превратится в школьный предмет второго сорта, а действующие писатели будут ассоциироваться с доценками и децлами, — процесс дебилизации зайдет слишком далеко.
“Разрыв между современной литературой и современным молодым читателем грозит литературе гибелью, оставляет ее без завтрашнего дня”, — утверждает Евгений Бунимович. Он прав: современная литература должна обозначить свое присутствие в школе, иначе мы окончательно упустим время. Не навязываться в качестве канона, но ориентировать в окружающем пространстве — безусловно.
Дмитрий ДМИТРИЕВ.