стихи
В КИЛОМЕТРЕ ОТ РАЯ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2001
ТАТЬЯНА БЕК
*
В КИЛОМЕТРЕ ОТ РАЯ
Бек Татьяна Александровна родилась в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Автор пяти поэтических книг. Эссеист. Критик. Живет в Москве и ведет творческий семинар в Литературном институте им. А. М. Горького. Постоянный автор «Нового мира».* * * Синица-спесивица синее море спалила. И если позволишь, то я заостряю вопрос: — Зачем возвращаться на место, где было, да сплыло Огромное облако нежности, плена и слез, — Где я, как шалава, хотела — под платьем нагая, — Чтоб жизнь-одиночку расторгло ночное вдвоем? Зачем возвращаться, от ревности изнемогая, Туда, где синица собою сожгла водоем, — Где угол обуглился, и половик, и подушка, Где удаль фольклорная нас оглоушила влет, Где книжная полка, и лампа, и чайная кружка, И вещи на вешалке смотрят, как «группа сирот», — Где даже ботинки насупились, как у Ван Гога, Где даже цветы на окне отказались расти? ...Нельзя возвращаться на место любви — и поджога. Нельзя возвращаться. Нельзя возвращаться. Прости. * * * 1 Я не знала пути короче, Чем от воли до западни... Как бывают белые ночи, Так бывают черные дни. Неудачница из гордячек: Сочетание — хоть в петлю! А ведь он открывался, ларчик, Простодушным словцом «люблю». Я же путалась, и дерзила, И сворачивала с тропы — И ушла молодая сила Не в цветение, а в шипы. Нет бы яблоней, нет бы вишней, Нет бы с будущностью в ладу... Это страшно — чужой и лишней Оказаться в родном саду. 2 ...Я приязненно встречу старость, Ибо в ней, как ни странно, есть Вопреки поговорке радость Или, если скромнее, весть. Замурую свои записки В винно-водочную бутыль — Брошу в море: летите, брызги! Несвершенное — тоже быль. Вдруг незнамо какие люди На неведомом берегу Обнаружат письмо в посуде И прочтут его на бегу, Извлекая фрагменты пользы, Поучительной, как беда, Из прощальной почтовой прозы, Все равно говорящей «да» — Этой жизни кривого кроя, Где никто никого не спас, — Без гармонии, без героя... «Да!» — и весь, как ни странно, сказ. * * * ...Возможно, искомый свет обернется новым мученьем. Кто знает, какие еще сделает он открытья? К. Кавафис, «Окна». Быть на воле: в комнатном квадрате (Тяжким громом заслужила тишь я), Уплывая в лодочной кровати В Занебесье вплоть до Никудышья Сквозь сухое дерево в окошке, Ибо отодвинута гардина... «Время, вспять!» Под стать сороконожке — Медленно, намеренно, гордынно. Так поленья вспоминают семя, И фонтаны лиственные в гнездах (— Время, обратимое на время, Не застрянь в начале 90-х!), И еще — цветение со стоном В предвкушенье патоки и пыток! ...А вернусь — на столике казенном: Фолиант, лекарственный напиток И непережаренный арахис... Сладко грезить о былой свободе, Но — чревато. Как сказал Кавафис В неразвязном русском переводе. * * * Могучее прошлое, точно волна, Смывает обиду. Я жить не вольна Без памяти, нежной, как ниточки льна, И злой, как дерюга... — Любимый! Зачем, озирая века, Мы предали оторопь черновика И петь продолжаем (...какая тоска...) Уже друг без друга? В пенале, куда я забилась, бедлам, И пестрая ересь царит по углам, И некогда вынести мусор и хлам На свалку за домом... Сегодня (я вздрогну!) седьмое число, И снегом дорогу к тебе занесло, И мне не пристало кичиться назло, И грезить содомом, И потчевать бисером пришлых свиней... Я лампу гашу, чтобы стало светлей, И слушаю пение тощих корней, Как зверь в зоосаде. — Любимый! Прости меня. Ибо не ты ль Однажды сказал, что любовь — это быль, А прочее (помнишь?) — не больше, чем пыль На дивном окладе. * * * С гонором послевоенной закалки Кормит ворону старик-инвалид. А на припеке лесные фиалки Вдруг расцвели меж строительных плит. Горе заквасит глотком горлодера, Сам себе закусь, и храм, и стезя... — Не городи по возможности вздора: Дескать, любить это место нельзя. Можно! (Как дырку латает иголка.) Можно — за родину вставши горой. ...И потихоньку спуститься с пригорка И рассчитаться на первый-второй (Вечно вторая, зады повторяя, Хитросплетаю, свирепствую, вру), — И замолчать в километре от рая, И, как фиалка, синеть на ветру (Слава Всевышнему, что не слукавил: Пустошь просторнее, чем западня), — И доживать за пределами правил, «Туточки»... Где маргиналья родня. * * * На остановке «Охотный ряд» Вошел в троллейбус неюный даун — Близкий мне, как погодок-брат, Но еще сильнее смят и раздавлен. Рыхлый, плешивый, косят зрачки, Одет опрятно в чужую «тройку», — Он украдкой сжимал кулачки И шептал, что надо логовомойку (Так!) устроить... А на «Динамо» слез И вдруг возопил обреченной птицей... — Боже! Легко ли Тебе с небес Различать оттенки земных петиций? * * * Наплевать на времена и нравы! — Почему? — скажу. — По кочану. — Как поэт трагической забавы, Я собою землю покачну. Боже правый, это не цитата, Как и не чужая колея, — Это бегство из электората В оторопь единственного «я», От которой никуда не деться... Напрочь закрываю ворота, ...Лишь бы напоследок наглядеться На того, кто тоже — сирота.