Владимир Мощенко. Вишневый переулок. Стихотворения. Поэмы. М., “Ладомир”, 2001, 127 стр.

Начать с очевидного, с того, что судьба человека включает его биографию, но не сводится к ней, ведь биография есть внешняя канва событий, тогда как судьба — это сущность свершаемого и явленные пути провидения. Биография есть у каждого, однако не у всех она вырастает в судьбу, тем более в судьбу поэта, который способен давать имена воплощенным через него перепутьям неведомого нам промысла. Биография — это то, что творим мы; судьба — то, что творит нас.

Жизнеописание Владимира Мощенко, как свидетельствует его книга, складывается из нескольких важных глав: военное детство, армейская служба (в том числе в Тбилиси, Будапеште), заочная учеба в Литинституте (семинар Владимира Соколова), увлечение джазом, постепенный переход от стихов к прозе… Дар лирического поэта вносит порядок в хаос этих и других разрозненных и конечных жизненных положений — фактов биографии; формирует образный строй, отвечающий творческому претворению бытия — акту судьбы. И тогда ряд интуитивно найденных в собственном опыте перекличек собирается в единое пережитое (судьбу), вмещаясь подчас в несколько стихотворных строф.

В книге два раздела (“Короткая повестушка” и “Вербное воскресенье”), а внутри разделов отдельные стихотворения чередуются с циклами. Таковы, например, воспоминания детства “Боровое, 42-й”, “Стихи из Будапешта”, цикл “Стихи без циферблата”, “Испанские стихи”, поэма “Прощание с Магистратской улицей”… Так пролегает путь к “Вишневому переулку”, биография вырастает в судьбу, пережитое — в рефлексию, всегда реалистически точную, а то и краткую, как последняя точка.

“Вишневый переулок” — во всех отношениях немалая поэтическая книга, и, судя по разнообразию отраженных в ней событий, можно решить, что перед нами избранное. Однако это не так. Большинство стихотворений создано в сентябре 1999 года. Лишний повод подумать, как быстро плодоносит то, что долго произрастает.

К своему самоосуществлению поэт готовится всю жизнь. Заложенное в нем природное дарование надо огранить на шлифовальном круге культуры, чтобы оно заиграло, чтобы возник неповторимый индивидуальный “блеск” — всегда узнаваемый, а то и прельстительный, когда исконное варварство страсти силой творческого дерзания обретает черты какой-то первобытной магии, нечто почти космическое.

Мощенко — поэт уловленного мгновения. Многое ли можно высмотреть ночью в окно, заносимое снегом? И к какому факту биографии следует причислить случайный (неслучайный!) взгляд, брошенный в сердце снегопада?

Рядом с такими лирическими вспышками куда более скромными видятся стихи неназванного евангельского цикла. Дело не в том, что, скажем, “Вифлеем под Рождество” или “Последняя Пасха” аукаются с пастернаковскими образцами. Дело в том, что эти вереницы строф воспринимаются как прямой парафраз самого евангельского текста. Они описательны, то есть в них “биографии” Спасителя больше, чем Его судьбы. Зато она возникает вдруг там, где ее не ждешь, где речь, казалось бы, совсем о другом.

И еще по крайней мере одно обстоятельство следует иметь в виду, говоря о “Вишневом переулке”. Это — роль звука в лирическом высказывании. Духовное пространство не просто звучит: его наполняют разумные голоса. Искусство здесь состоит в том, чтобы уравновесить смысл и звук; чтобы всякий раз смысловая гармония воплощалась в согласие звуковое; чтобы звук не искажал мысль, не перечил чувству, а подготавливал и усиливал их. Это исключительно творческая задача, и в масштабах своего дарования Владимир Мощенко, как правило, успешно ее решает. Его стихи безусловно “звучат”. Их хочется произносить вслух. Птичий посвист улавливается в них прежде, нежели в строку влетают птицы, а печаль разлуки охватывает быстрей, чем открывается взгляду одинокий, зыбкий огонь, уплывающий по темной воде.