ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 1999
ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ ЗА КУЛИСАМИ ОДНОГО СОБЫТИЯ
В недавней публикации В. Шенталинского “Охота в ревзаповеднике. Избранные страницы и сцены советской литературы” (1998, № 12) особое внимание, на мой взгляд, привлекают страницы, посвященные “охоте” на талантливейших драматургов-сатириков, объявленной в начале 30-х годов. Она вполне вписывается в контекст той эпохи, когда зубодробительной критике стала подвергаться сатира как таковая, которая, по мнению многих деятелей рапповского толка, вообще не имела права на существование в советских условиях; по этой “линии”, кстати, “проходил” и Михаил Булгаков. В эту “полемику” с помощью, естественно, своих специфических средств включились и истребительные инстанции.
Один из самых выразительных (и поразительных!) документов, обнародованных Шенталинским, — письмо “Сони Магарилл”, как называет ее автор, посланное из Москвы в сентябре 1933 года драматургу-сатирику Владимиру Захаровичу Массу. В это время он, как и его друг и соавтор Николай Робертович Эрдман, находились в Гаграх, где снимался по их сценарию (вместе с режиссером Григорием Александровым) фильм “Веселые ребята”. Процитируем еще раз это письмо:
“Милый Владимир Захарович!.. Несколько дней тому назад запрещена… книга о Н. Н. Акимове, запрещена в тот момент, когда весь тираж был уже готов… Книга запрещена из-за того, что в ней имеются Ваш и Николая Робертовича портреты. По требованию московского Главлита из книги должны быть изъяты не только ваши портреты… но и даже страничка, где просто есть ваши фамилии.
Это настолько отвратительная история, что комментарии не требуются, а фельетон Михаила Кольцова был бы весьма уместен. Мне хотелось поставить Вас в известность об этом случае, так как, мне кажется, пройти мимо, не выяснив этого вонючего дела, не стоит…”
Письмо это послано известной киноактрисой, первой женой Григория Козинцева (автор несколько фамильярно, как мне показалось, называет ее Соней) Софьей Зиновьевной Магарилл (1900 — 1943), исполнившей, в частности, роли Татьяны Луговой в кинофильме “Враги”, баронессы Штраль в “Маскараде” и ряд других. Есть в тексте письма и мелкая неточность: речь в нем идет не о “Н. Н.”, а о Николае Павловиче Акимове (1901 — 1968), крупнейшем режиссере и художнике, в течение многих лет (с 1935 года) работавшем художественным руководителем Ленинградского театра комедии (в настоящее время театр носит его имя).
По словам Шенталинского, адресаты письма, занятые на съемках фильма, не обратили на него особого внимания: прочитали и “отмахнулись”: “потом разберемся”. И напрасно: через несколько дней, 11 октября 1933 года, за Владимиром Массом, а затем и Николаем Эрдманом приехала машина местной госбезопасности. Далее путь известен. Как пишет Шенталинский, “Гагры сменились Лубянкой, съемочная площадка и ресторан — тюремной камерой и кабинетом следователя, сценарий └Веселых ребят” — серенькой папкой с надписью └Дело № 2685””. В это же время в Москве прошла облава на других известных сатириков: схвачены Михаил Вольпин и Эммануил Герман (Эмиль Кроткий). Имена Масса и Эрдмана были вычеркнуты из титров фильма, как позднее Эрдмана и Вольпина из титров другой классической комедийной ленты — “Волга-Волга”. В 1930 году запрещена была пьеса Эрдмана “Самоубийца” в постановке Мейерхольда, вычеркнутая из театрального репертуара затем на полвека. Режим поступил с Эрдманом и Массом еще сравнительно “вегетариански” (через три-четыре года эта история могла закончиться более трагически): первый был сослан на три года в Енисейск, второй — в Тобольск, с дальнейшим запрещением жить в крупных городах; на полулегальных условиях они смогли вернуться в Москву лишь в послевоенные годы.
Но вернемся к письму С. З. Магарилл, оказавшемуся, конечно, в следственном деле. После прочтения его вспомнилось, что среди моих архивных выписок из недавно рассекреченного фонда Леноблгорлита есть и такие, которые могут пролить дополнительный свет и прояснить в какой-то мере закулисную цензурную историю с книгой о Н. П. Акимове, произошедшую как раз накануне драматических событий, примерно за месяц до ареста сатириков, в сентябре 1933 года. Вот они:
“Главлит РСФСР
Начальнику Ленгорлита
Главлит получил сведения, что содержание нашего письма о задержании и условиях выпуска в свет книги об Акимове в издании Лентеаклуба стало известно ряду беспартийных художников (Ходасевич, Соллертинскому), причем последний заявил приезжавшему в Ленинград председателю Реперткома т. Литовскому, что ему, Соллертинскому, это письмо было показано одним из работников Горлита.
Просим произвести тщательное расследование и сообщить о результатах.
Начальник Главлита Б. Волин”.
(Этот и другие цитируемые документы хранятся в С.-Петербургском гос. архиве литературы и искусства: ф. 281, оп. 1, д. 43, лл. 429 — 431.)
Речь в этом письме главного цензора страны идет об известной художнице Валентине Ходасевич (племяннице В. Ф. Ходасевича), одном из крупнейших музыковедов, консерваторском профессоре и необычайно популярном лекторе Ленинградской филармонии Иване Ивановиче Соллертинском и многолетнем председателе Главреперткома Осафе Литовском, выпустившем, кстати, в годы “оттепели” (1958 год) книгу воспоминаний под названием “Так и было”, в которой он поведал немало интересного о цензурных судьбах многих театральных постановок в 30-е годы.
Ответ последовал незамедлительно:
“Леноблгорлит
Начальнику Главлита т. Волину
Уважаемый Борис Михайлович!
По моему поручению 1 сектор произвел расследование в связи с разговорами об Акимове. При этом выяснилось, что т. Литовский или что-то не понял в беседе с т. Соллертинским, или в своей информации Главлиту что-то добавил. В подтверждение этого положения посылаю подлинные показания Соллертинского. Весьма неприятно, что факт запрещения органами цензуры стал известен в соответствующих кругах. Но от этого положения до утверждения об ознакомлении с документами (секретными) Главлита от сотрудника Леноблгорлита (так. — А. Б.) дистанция огромного размера.
С коммунистическим приветом
Орлов”.
К этому донесению приложены “показания” Соллертинского (в деле — автограф), которые были взяты у него Ленгорлитом, хотя он никакого касательства к нему не имел: лишнее доказательство того, что цензурное ведомство находилось в ближайшем родстве с еще более “славными органами” и обладало чуть ли не судебными полномочиями:
“Настоящим заверяю, что никаких разговоров по поводу книги об Акимове с сотрудниками Горлита у меня не было и что о задержании я узнал от самого Акимова. Впрочем, о запрещении этой книги вообще было известно довольно значительному кругу лиц. В разговоре с т. Литовским, ведшимся по поводу истории советского театра, было лишь вскользь упомянуто о книге Акимова. Никаких документов о задержании этой книги я не видел, и речь о них вообще не шла ни с какими сотрудниками Горлита.
И. Соллертинский”.
13 сентября 1933 г.
Вся эта история возникла, конечно, в связи с “нежелательным просачиванием” сведений о действиях цензуры в общество, которое вообще не должно было знать о существовании такого института. В этой истории все же много загадочного. Во-первых, весьма странно, что приказ Главлита об изъятии портретов сатириков из книги об Акимове — художнике и театральном оформителе поступил до их ареста: обычно бывало наоборот — изымались книги (или даже просто упоминания имен) уже репрессированных авторов или персонажей, объявлявшихся, прямо по Оруэллу, “не лицами”. Возможно, по своим каналам Главлит уже знал о готовящейся акции и в качестве превентивной меры приказал изъять портреты Н. Эрдмана и В. Масса из уже подготовленной книги “Акимов”.
История эта, судя по всему, вышла за пределы цензурного ведомства, обсуждалась в художественных кругах Москвы и Ленинграда и вызвала письмо-предупреждение С. З. Магарилл. Сейчас оно покажется немного наивным, но в то же время исполненным достоинства и “гражданского чувства”, как принято говорить. Видимо, тогда еще действовала некая инерция свободы и независимости… Но было уже поздно: после “года великого перелома” (“перешиба”, как более справедливо стали его называть в последнее время) любые попытки протеста против цензурного произвола обречены были не только на полную неудачу, но и грозили автору малоприятными последствиями.
С этой книгой об Акимове, вызвавшей такой переполох в цензурном ведомстве, далеко не все ясно. Она представляет собой скорее альбом, в который вошли книжные иллюстрации, рисунки, эскизы театральных декораций, а главное — нарисованные Акимовым портреты его друзей: драматургов, артистов и других деятелей искусства. С Эрдманом его связывали дружеские и творческие отношения: в 1925 году, спустя полгода после премьеры “Мандата” Эрдмана у Мейерхольда, пьеса в оформлении 24-летнего Акимова (а самому Эрдману было тогда всего 23 года) шла в Ленинграде (Ленинградский академический театр драмы).
Но вот что странно: вопреки распоряжению Главлита об их изъятии, оба портрета — и Эрдмана, и Масса, нарисованные в 1930 году, — опубликованы (наряду с необычайно выразительными портретами А. Файко, Э. Гарина, Д. Шостаковича, И. Соллертинского и многих других). Возможно, приказ Главлита опоздал, и в уже набранной и напечатанной книге Ленгорлит не рискнул произвести требуемую операцию, тем более что вокруг книги возник “нежелательный шум”? Трудно сказать… Но сама книга, уже после ареста драматургов, все-таки попала в проскрипционные списки Главлита и подверглась уничтожению: лишь несколько экземпляров из трехтысячного тиража были на долгие годы погружены в библиотечные узилища — спецхраны крупнейших библиотек; остальные пошли под нож. Возвращены уцелевшие экземпляры в так называемые “общие фонды” лишь в 1956 году, о чем свидетельствует помета на карточке, обнаруженной в каталоге бывшего спецхрана Российской Национальной Библиотеки в Петербурге: “Исключить. Приказ [Главлита СССР], л. 80. 11.XII.1956 г.”. Кстати, книгам, посвященным Акимову, вообще не очень везло в цензуре. Первая книга о 26-летнем театральном художнике (режиссурой он стал заниматься позже) вышла в Ленинграде в 1927 году (издательство “Аcаdemia”): “Н. П. Акимов. Статьи Адр. Пиотровского, Ник. Петрова, Б. П. Брюлова”. Десять лет спустя книгу изъяли из библиотек из-за того, что Адриан Иванович Пиотровский (1898 — 1938), известный писатель и переводчик, был арестован в 1937 году и вскоре расстрелян, а все его книги, переводы и статьи автоматически подлежали уничтожению. “Реабилитировали” первую книгу об Акимове значительно позже, под занавес эпохи “перестройки”, когда рассыпался спецхран, о чем опять-таки говорит помета на каталожной карточке РНБ: “Исключить. Отношение Леноблгорлита от 19.V.1989 г.”.
“Красные карандаши Цензуры вычеркивают мою жизнь строчка за строчкой. Иногда мне кажется, что бумага может не выдержать и порвется”, — такая запись Эрдмана обнаружена Шенталинским в так называемом “литературном приложении” к следственному делу драматурга. Эти фразы, так же как и приведенные выше документы, полностью подтверждают слова, сказанные некогда Генрихом Гейне, — там, где начинают с уничтожения книг, неизбежно заканчивают уничтожением людей.
А. В. БЛЮМ.
Санкт-Петербург.