Документальные сказки
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 1999
ВОЗВРАЩЕНИЕ
СВЕТЛАНА БЫЧЕНКО
Документальные сказки
ГАРМОНИСТ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 ПОД БЕЛЫМ ПЛАТКОМ . . . . . . . . . . . . . . . . . 2 ЦЫГАН . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3
ГАРМОНИСТ
Польке было три года, когда началась война. Как она началась, она не помнила, — скорее всего с того, что в их деревне появился белозубый Гармонист на деревянной ноге. У него была зеленая блестящая гармонь с белыми писклявыми кнопочками, огромный чуб, закрывающий один глаз, и подвода — скрипучая телега, в которую запрягали колхозную лошадь Машку.
То, что Машку отдали Гармонисту, Польке не нравилось — раньше с беззубой конягой можно было играть, угощать ее сахаром… А теперь старушка все время была занята и совсем не обращала внимания на девочку— как заколдованная служила чубатому, забыв про свою прежнюю жизнь.
Когда Гармонист ехал на подводе, он даже не правил лошадью. Он просто сидел на конце телеги спиной к Машке и широко растягивал мехи своей гармони, а старая кляча покорно везла его по улице и останавливалась там, где хозяину хотелось. И сразу из этих домов выходили мужики с котомками, за ними выбегали бабы, они причитали и плакали, обнимали своих мужей… А Гармонист, распустив чуб, весело играл и пел. Дяденьки усаживались рядом с ним, и он увозил их на фронт.
Полька боялась, что Гармонист подъедет и к их дому и заберет на войну отца и старших братьев. А те, не подозревая об опасности, жили как обычно — каждое утро вместе с мамкой уходили в поле работать, возвращались затемно. А Полька целыми днями сидела у окна и смотрела на пустую улицу, с замиранием и страхом ожидая Гармониста. Однажды Машка подвезла своего хозяина прямо под окно и остановилась — чубатый поднял голову и темно–темно так поглядел на девочку, потом поправил свою деревянную ногу, — и коняга потащила подводу прочь. Полька поняла — завтра этот злодей приедет за папкой. Заметалась по дому, нашла походную котомку, хотела спрятать, да не знала куда… Тогда стала ждать своих с поля, чтобы все им рассказать про страшного гостя. Но родители никак не приходили — она так и уснула с котомкой в руках.
Утром она увидела, что мамка собирает папку в дорогу. Завернула в белый платок буханку хлеба, сунула ее в мешок. Расстелила на столе рубашку… Потом опустилась на скамейку, закрыла лицо руками, будто не хотела ничего видеть.
Отец поставил табуретку посреди комнаты, позвал Польку. Она спрыгнула с печки, забралась к нему на колени. Тогда он достал из маленького карманчика пиджака часы на цепочке, открыл блестящую серебряную крышечку… И вместе они стали смотреть, как двигаются стрелки. Обычно стрелки по циферблату двигались медленно, а теперь они бежали быстро–быстро, и чем быстрее они бежали, тем ближе слышалась веселая песня Гармониста. И вот он заиграл уже совсем рядом, под самыми окнами. Папка закрыл часы. Опустил дочку на пол. Взял свою котомку и молча вышел из дому. Полька выбежала за ним.
Гармонист будто ждал — уставился на нее своим черным глазом и заиграл еще громче. Полька хотела сказать, чтобы он не забирал отца на фронт и уезжал из их деревни. Но чубатый опередил. “Вырастешь, чернявая, замуж возьму!” — кричал он через свою музыку. Подвода заскрипела, закрутила свои крестовины… И тут Полька увидела, что папка стал одет во все белое. Как заколдованный сидит на краю телеги и уже не смотрит на дочь. И она поняла — так Гармонист заколдовывал всех мужиков, которых забирал на фронт. Он одевал их в белые одежды, и они делались послушными. Потом помещал их в мехи своей зеленой гармони и увозил из деревни…
Польке в тот день стало ясно — это мужики поют у него в гармони высокими тонкими голосами. Слыша эти голоса, женщины плакали. А он радовался, выжимая маленькими белыми кнопочками нужную ему песню. Теперь она видела — чубатый колдун виноват в том, что тетка Марья воет по мужу каждый день и не может ходить на работу, и дети у нее поэтому голодные. Из–за него соседка Агафья каждую ночь приходит к мамке и рвет свои волосы и жгет их в печке, а потом долго кричит в поддувало: “Вернись, То–о–о–о–ля!” Польке даже показалось, что мамка думает так же— не вышла же она из дома провожать папку и не выла Гармонисту на радость, не слушала его песню. Она осталась сидеть у стола, закрыв глаза и зажав рот руками, чтобы не кричать.
Полька вернулась к мамке. Потом поила ее водой, гладила по голове, укладывала спать. Так прошел день. И время покатилось дальше.
Мамка с братьями уходили на работу, а Полька оставалась дома одна. Чтобы она не боялась Гармониста, мать сделала ей соломенную куклу. Пучок соломы перегнула вдвое, туго перетянула его жгутом, надела платье, а рот и щеки раскрасила краской. Польке кукла очень нравилась, она каждый день давала ей разные имена, баюкала… А когда та не слушалась — пугала ее Чубатым на деревянной ноге.
Однажды мамка с братьями пришли с поля рано. Гошка привел с собой Люську Воробьеву, дочку соседки Агафьи. Ее волосы были как огонь, от которого рассыпались искры веснушек. Рыжие веснушки все время щекотали Люську, и потому она все время смеялась.
Но в этот раз подруга Гошки сидела смирная и даже не улыбалась. Мамка накрыла на стол, они выпили. И Люська стала петь. Она пела, а слезы смешивались у нее с веснушками, и Полька подумала, что от веснушек можно не только смеяться, но и плакать.
Гошка хотел танцевать перед Люськой, и хоть песня была грустная, он топтался по полу, изображая, что он артист. Полька наблюдала за ним с печки и не заметила, как уснула.
Разбудила ее гармонь. Чубатый играл и пел: “Полька–Поленька–Полинка, во дворе растет калинка, эту ягодку не рви, Полька, громко не реви…” Она подбежала к окну. Гошка был уже в белом. Он странно танцевал около подводы, зазывая Люську с собой… Старший брат Вася, тоже в белом, сидел рядом с Гармонистом и молчал. Он стыдился за Гошку, за то, что тот так танцует. Пальцы чубатого быстро–быстро бегали по кнопочкам, гармонь голосила… Мамка кинулась к Гошке, хотела остановить его. Он вырвался, запрыгнул на телегу, и Машка потащила ее прочь. Мамка смотрела им вслед… Их уже не было видно, а гармонь все пела громко–громко, как будто рядом…
После этого мать заболела. Тогда Полька решила во что бы то ни стало освободить пленников хитрого злодея. Только она не знала, как это сделать.
Шло время. Полька ухаживала за мамкой, и она выздоровела и снова начала ходить на работу вместе со всеми. Гармонист теперь редко ездил по деревне — он увез уже всех мужиков. Так что бабы были в поле одни и потому возвращались очень поздно.
Но однажды мамка пришла домой засветло, нарядила дочь в красивое платье, и они пошли на вечерку.
Там было полно народу. Гармонист, распустив чуб, пел изо всех сил. Скрипела его деревянная нога. Скрипели половицы от дробушек баб. Они танцевали так, словно что–то хотели доказать злодею. А он играл, не останавливался, не давал им передохнуть. Мамка тоже плясала. Чубатый подмигивал Польке, приглашая в круг. Она подошла к нему поближе и стала ждать, когда он поставит гармонь на скамейку. А он продолжал свою песню и все посматривал на Польку черным глазом, понимая, что она знает его тайну.
Наконец Гармонисту налили бражки и велели выпить. Музыка смолкла. Он поставил свой инструмент на табурет. Откинул назад лохматый чуб и распрямился. Рюмка дрожала в его руке, уставшей держать мужиков внутри гармони. Он поднял рюмку: “За вас, бабоньки!” Полька быстро вонзила гвоздь в зеленые мехи и стала ждать, когда оттуда выйдут отец, Гошка, Вася. Но никто не выходил… Гармонь вздохнула облегченно, как человек, и затихла.
Гармонист закусил огурчиком, сказал: “Спасибо”. Молча посмотрел на Польку и вышел из дому. Стало тихо. И вдруг за окном кто–то крикнул: “Маринка! Твои вернулись!” Все выбежали на улицу.
Там толпились люди. А среди них — папка, тощий, длинный. Он улыбался дочке. Рядом с ним стояли братья Васька и Гошка, огромные, в гимнастерках… Полька подумала, как это они такие большие умещались в гармони…
На следующий день привезли всего в белом мужа соседки Агафьи, он не мог ходить. Но Полька знала, что скоро чары Гармониста рассеются — и дядя Толя снова станет здоровым. Женщины смеялись и плакали, говорили, что война закончилась. А Гармонист куда–то исчез.
ПОД БЕЛЫМ ПЛАТКОМ
У Полькиной мамки красивые длинные косы. Говорят, когда она была молодой, то по утрам распускала их, садилась на отцовского коня, и они мчались в молочном тумане к реке… Она прижималась к шее своего скакуна близко–близко, и волосы закрывали ее всю, и у белого коня получалась огромная черная грива. Грива развевалась на ветру, и белый конь летел над полем и смеялся мамкиным смехом… И все любовались ими.
Польке очень хотелось увидеть мамку такой — веселой, с распущенными косами… Но мамка стала суровой. Она туго закручивала свои волосы на затылке, а сверху надевала белый платок.
Мужиков в доме не было — отец и братья ушли на войну. И Полька с матерью жили вдвоем. Еще до рассвета мать уходила в поле — трудодни зарабатывать и возвращалась поздно. Полька целыми днями сидела дома одна. А когда темнело, выходила на крылечко. Она сидела и высматривала белые платки баб, спешащих домой. В сумерках платки были похожи на белых птиц, сбившихся в стаю. Стая смеялась и пела… Полька издалека различала мамкин голос и мамкин платок, от этого ей становилось спокойно.
Однажды стая не появлялась долго. Полька уже почти заснула, когда увидела белых птиц. Они плыли устало, без знакомого гомона. Молча разлетелись по домам, а мамкиного платка все не было. Стало совсем темно и холодно, а мамка все не приходила… Полька так и уснула на крылечке.
Мамка вернулась с поля только утром. Ее черные волосы были спутаны и выбивались из–под платка. Она умылась, вскипятила Польке чай и снова ушла. Вечером она вернулась вместе со всеми. Молча накормила дочку. Уложила ее спать на печку, а сама легла на кровать. Ночью Полька от чего–то проснулась и увидела: мамка сидит простоволосая, смотрит на угли в печке и курит. От этого Польке стало страшно, она даже не посмела окликнуть мать.
В тот день мамкиного платка в стае снова не оказалось. Полька испугалась за мамку и пошла искать ее в поле. Лысая луна желто светила на дорогу. Полька наступала на свою тень и боялась смотреть вперед. За деревней была горка, там девочка остановилась и подняла голову — посреди поля белел платок. К нему со всех сторон летели черные вороны. Они пролетали прямо над Полькой, задевая ее крыльями. Она закрыла глаза и услышала мамкин голос. Он звал кого–то. Полька пошла на зов. Голос был уже совсем близко — тогда она открыла глаза: мамка билась головой о землю, рвала волосы и причитала: “Заберите мои черные волосы, вороны! Они вашего цвета. Заберите мои белые зубы, они белы, как птичье мясо. Только пусть вернутся с войны мой муж Коля, сыны мои Васенька и Гоша. Пусть покалеченными, но ж–ж–ж–живыми…” Вороны кружили над мамкой близко–близко. Они закружили вокруг нее целую воронку, будто хотели унести ее прочь…
Ее волосы трепал ветер, и было непонятно уже, то ли волосы закрывали ее черным, то ли вороны.
Полька проснулась дома. Мамки уже не было. На столе стоял завтрак— горячий чай и хлеб. Полька вспомнила черных воронов, мамку в поле и подумала, что это все ей приснилось. И жизнь потекла дальше.
Через год Польку стали брать с собой в поле. Она подносила воду женщинам, когда они уставали и хотели пить. Перед обедом расстилала на траве огромный платок, доставала из тряпичных узелков хлеб. Иногда от жары ее клонило в сон, тогда, чтобы не заснуть, она разговаривала с жуками, рассказывала им про белую стаю.
В тот день в поле стоял звон. Блестящие серпы вжикали по сухим стебелькам желтой ржи, тихо переговаривались бабы. Полька отгоняла жука от узелка с хлебом, а он разозлился и стал жужжать у нее над самым ухом и приговаривать: “Ж–ж–ж–жизнь, ж–ж–ж–изнь”. Девочка хотела спросить у него, что такое “ж–ж–ж–жизнь”, да не успела. Наступило время обеда. Женщины побросали свои серпы и стали умываться. Их белые платки лежали на траве. “Птицы отдыхают”, — подумала Полька, и тут она увидела, что белые платки взмыли в небо, и образовалось там множество столов, уставленных яствами. Но за столами теми никто не обедал, только женские голоса слышались издалека. “Ж–ж–ж–жизнь, — прожужжал знакомый жук. — Ж–ж–ж–жизнь уходит”. Полька посмотрела в небо — белые столы вдруг стали черными и пустыми, потом платками черными упали на головы женщин, только мамка, соседка Агафья да тетка Галя остались простоволосыми. А бабы будто ничего не замечали, они ели хлеб, разговаривали и смеялись. Полька подумала, что они все видели, но просто не говорили об этом, и тоже промолчала.
А вечером, когда мамка уложила Польку спать, а сама стала расчесывать свои черные волосы, за окном кто–то крикнул: “Маринка! Твои вернулись!” Мамка выскочила на улицу. У ворот толпились люди. Среди них папка — тощий, длинный, старший брат Вася, огромный, в гимнастерке. Он одной рукой обнимал мамку, а второй рукав гимнастерки болтался у него пустой, неловкий, будто хотел обнять Польку, да не мог. В сторонке с костылями стоял другой брат, Гошка. Мамка бежала к нему от Васи долго–долго… “Кто ж теперь будет танцевать?” — сказал кто–то…
Вся деревня была в доме. Пили, шумели… Гошка танцевал… Полька так и уснула, не досмотрев танец.
Утром она встала рано. Отец и братья еще спали. Мамки в доме не было. Полька вышла на крылечко. Огромная стая черных птиц кружила над деревней. Она то взмывала в небо, то опускалась низко–низко, до самой земли… Польке хотелось отмахнуться от ворон. Они как будто заглядывали ей в глаза и кричали громко–громко, в самое ухо… А посреди двора стояла мамка. Ее волосы были белыми–белыми. Она расчесывала их осторожно, как чужие, потом туго завязала на затылке и спрятала под белый платок.
Воронья стая прошумела над Полькой и полетела к реке, туда, где в тумане скакал белый конь с огромной черной гривой.
ЦЫГАН
Шла война. Деревня стояла серая и пустынная. Женщины и старики целыми днями работали в поле. Мамка вставала рано, оставляла Польке на подоконнике кусок хлеба, кружку молока или воды, а сама уходила вместе со всеми и возвращалась затемно. Польке было одиноко и скучно. Она сидела взаперти у окна и смотрела на улицу. Вглядывалась в лица домов и думала, что дома тоже живые, совсем как люди. Дом Крастылевых, широкий, с маленькими окнами, был не злой и очень похожий на Мишку Крастылева — у него было широкое лицо и маленькие глазки… Дом председателя колхоза все время хмурился и сердился. У него в кармане явно был пистолет… Дом старухи Беляихи с утра выпил бражки — крыша у него съехала и окна его открывались и закрывались часто, будто хотели спать. Как–то Полька решила рассмешить Дом председателя — приделала всем другим избам маленькие ножки, и они кряхтели, приседая, пританцовывая. При этом у них смешно сдвигались набок крыши, рассыпались трубы… Но хмурое жилище не смеялось, а еще больше сердилось.
И тут Полька услышала шорох: у окна стоял старый цыган, в тряпье и совсем голодный — так жадно он смотрел на Полькин хлеб. Старик стоял под окном и молчал. Польке стало страшно, и она закрыла глаза. На следующий день страшный гость пришел снова и снова смотрел на хлеб. Полька хотела поделиться с ним, но стекло мешало, а дверь была заперта снаружи. Она кричала ему через окно: “Приходи вечером, когда мамка будет дома!” Но он не уходил. Тогда Полька вспомнила, что ее часто называли цыганкой из–за черных глаз. Наверное, цыган решил, что я его дочь. Пока она так раздумывала, странный гость исчез.
Полька боялась рассказать мамке об этом — мамка всегда ругала ее за выдумки и все равно бы не поверила, потому что в деревне никаких цыган не было. На следующий день Полька уже ждала своего гостя, она хотела сказать ему, что у нее другой папка, что он на фронте. Цыган пришел под вечер, когда Полька собиралась есть свой хлеб. Он посмотрел на нее, потом кого–то позвал. К нему подошла девочка такого же возраста, как Полька. Она была очень худая, в изорванном платье и тоже уставилась на Полькин хлеб. Полька поняла, что гостья голодная. Тогда она разбила стекло и отдала ей свой обед. Цыганка ела жадно и не отрываясь смотрела на свою спасительницу. Полька отвернулась, чтобы не заплакать, — она порезалась, когда разбивала окно, и из руки у нее текла кровь… Теперь ей было не до разговоров, она испугалась, потому что мамка непременно отлупит за разбитое окно…
Так и вышло. Вечером Полька получила от мамки тумаков и долго хныкала, лежа на печке с перевязанной рукой. Окно заткнули подушкой, что было выгодно для Польки — теперь она могла выбираться через него на улицу, когда дома никого не было. А вот от раны на руке остался шрам, похожий на молодой месяц. Полька еще какое–то время ждала своих новых друзей, но они больше не приходили. И девочка вскоре забыла об этом случае.
Шло время, война давно закончилась. Полька выросла и стала ходить с девчатами на вечерки. И снова в деревне появился Гармонист Федька. Он был чубатый и говорил Польке, что она черноглазая.
Как–то раз она поехала на базар в город купить себе новый платок. Папка дал ей десять рублей и велел выбрать самый красивый. Но это было не так–то просто. Полька долго бродила по шумному рынку и никак не могла найти себе обнову — все платки были мрачными, а ей хотелось веселенький, шелковый.
Какая–то женщина предлагала ей пуховую шаль и плакала о том, что приходится ее продавать. Парень, похожий на Гармониста Федьку, кричал: “Часы даром отдаю”. Часы были точь–в–точь как у отца, на цепочке, с крышечкой… На одном из прилавков в ряд лежали белые ситцевые платки… Польке даже показалось, что рядом пролетел жук: “ж–ж–ж–жизнь–ж–ж–ж–жизнь”. И тут она увидела цыганок, увешанных разноцветными шелковыми платками. “Для тебя, милая…” — застрекотали торговки. Полька примерила красный платок с желтыми цветами. Цыганки цокали, одобряя. Толстая достала из кармана маленькое зеркальце, и девушка посмотрелась в него.
“Какая ты красивая!” — услышала она. Это был старый цыган, он пристально смотрел на Польку. Потом он что–то по–своему сказал толстой цыганке, выбрал у нее самый красивый платок и накинул девушке на плечи. “Как ты похожа на цыганку! — сказал он. — Этот платок принесет тебе счастье”. Погладил ее по руке и пошел прочь. Полина стояла с подарком, удивленная. Разноцветные цыганки куда–то исчезли…
С обновою девушка вернулась домой и пошла на вечерку. Там было полно народу. Гармонист Федька играл и пел… Скрипели половицы от дробушек баб. Под столом сидела деревенская ребятня. Федька казался Польке самым красивым, больше она гармонистов не боялась. И танцевала только для него…
А потом пришел фотограф. Он поставил свою треногу, закрылся черной тканью и громко объявил: “Сейчас вылетит птичка!” И на фото остались: мамка Польки — моя бабушка, чубатый Гармонист Федька, мамка в цыганском платке; ее братья — Гошка и Васька — и мой дед, они — в белом…
Быченко Светлана Николаевна родилась в пос. Предивное Красноярского края. Окончила Уральский государственный университет, Высшие курсы сценаристов и режиссеров в Москве. Режиссер документальных фильмов “Метод вычитания”, “Балъ”, “Метаморфозы”. Живет в Москве. Печатается впервые.