1800 — 1917. Биографический словарь. Т. 4
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 1999
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ. 1800 — 1917. Биографический словарь. Т. 4. М., “Большая российская энциклопедия”. Научно-внедренческое предприятие “Фианит”, 1999, 709 стр.
В июне среди историков и филологов, библиофилов и вежественных писателей наблюдалось заметное оживление. “Слыхали? Вышел! В магазины еще не поступил. Но, говорят, в издательстве уже есть первая партия… Спешите!”
Вышел четвертый том словаря “Русские писатели”. Мой знакомый книжник из Волгограда заказал мне этот том еще два года назад. И вот два года я, оказывается, помнил об этом заказе! Звоню в Волгоград, сообщаю. Потому что забыть о подобной просьбе — это уже не небрежность, но, прямо скажем, элементарная подлость.
Словарь “Русские писатели” не просто справочное издание в ряде себе подобных. Это грандиозный проект (не говорю “подвиг” по понятным причинам, но, конечно, подразумеваю именно это слово), центр осуществления которого находится в нескольких безнадежно нуждающихся в ремонте комнатах старинного дома на Покровском бульваре, где расположено издательство “Большая российская энциклопедия” и где несколько научных подвижников (назову Людмилу Макаровну Щемелеву и Николая Пантелеймоновича Розина, с которыми посчастливилось общаться) вопреки растущему в среде “реально” мыслящих людей мнению, что последнего тома Словаря никогда не будет, продолжают работать…
Дело не только в том, что в Словаре собран цвет нашей филологической науки: Вацуро, Тименчик, Гаспаров, Богомолов, Азадовский и другие. Что на работе в нем выросло новое поколение филологов (Зорин, Немзер, Шумихин, Проскурин и другие) и вырастает еще одно. Дело в том, что процесс создания Словаря перешел границы только энциклопедической работы, став серьезной культурной проблемой, от решения которой зависит вопрос о нашей культурной состоятельности в этот затянувшийся “смутный период”.
В начале 90-х годов, когда начинался Словарь, Россия еще пребывала в промежуточном умственном состоянии. Да, разваливался СССР (событие, от которого вздрогнули и желавшие этого). Да, по Москве прошлись танки… Да, замаячили призраки голода и социального взрыва. Но все это представлялось временной и даже оздоровительной вспышкой хаоса над тусклым порядком вещей. Еще что-то бренчали про “оттепель”. Григорий Бакланов, помнится, выступая в Литинституте, еще умолял студентов поспешить в журналы (“А то не успеете, потом пожалеете!”). Нынче ситуация принципиально другая. “Россия в обвале”, но и обвал уже структурировался в некий новый порядок вещей и — тоже тусклый, тоже — безжалостный к честной инициативе, да и просто — к жизни, как показывают не только события в “отсталой” России, но и в “передовой” Европе (Сербия).
Бытовое сознание с этим постепенно справляется, как, впрочем, справлялось в любые и куда более страшные времена. Бытовое сознание вообще непобедимо. Оно и Ленина с Брежневым переделает в анекдот, и Чечню с Сербией перемешает с водкой и шелухой от семечек. И это его счастье.
Культурное сознание не может приспосабливаться, потому что в его сердцевине лежит понятие культа. Выскажу крамольную мысль, что оно не может и развиваться (не по частностям, а по существу). Оно или зрелое, или еще не родившееся, а что такое детство или старость культуры, я решительно не знаю. Культура — это вам не цивилизация!
За время трудной и медленной работы над Словарем вышло бездонное множество литературных словарей и справочников, которые пожирал и пожирает рынок. Делались они быстро, работа оплачивалась в срок, и только очень уж эксцентричный коммерческий директор каких-нибудь аванты или олимпа мог в мыслях допустить, что затраченные на их издание деньги не принесут десятикратной прибыли.
Словари эти есть, но вопроса о них не существует. Все эти издания в меру полезные и в меру вредные (в зависимости от большей или меньшей степени профессионализма и добросовестности тех, кто их делал). Эти как докторская колбаса. “Микояновская”, конечно, лучше. Вопрос существует сегодня только об одном Словаре (в означенной области, разумеется). Вопрос о том, выйдет он или не выйдет. Будет завершено в идее своей совершенное культурное предприятие — или останется оно неполным, с Авиловой и Некрасовым, но без Пушкина и Ясинского. Ценность культуры не измеряется пользой. Полезны ли Даль и Брокгауз? Странный вопрос.
Ценность Словаря в том, что он в перспективе окажется идеальным (насколько в принципе реален идеал) книжным строением русской литературы в эпоху ее высшего развития (XIX век и начало XX). Понятно, что основными элементами литературы являются произведения и их создатели. Но произведения нельзя выстроить, ни одна вавилонская библиотека не справится со всем объемом даже приблизительно, все равно получится своеобразный культурный “ублюдок” вроде БВЛ. А вот персоны можно выстроить.
Зачем? Ну хотя бы для того, чтобы знать, что Иван Мятлев был автором не одной-единственной строки, восхитившей Тургенева и Северянина. Что Борис Никольский не просто издатель Фета и “черносотенец”, но и человек, первым взявший стихотворения молодого Блока в печать, одним из первых сочувственно отозвавшийся о “Вечных спутниках” Мережковского и погибший от пули ЧК на два года раньше Гумилева. И многое, многое другое, без знания чего мы никогда не будем иметь должного понятия о строении…
Как-то В. В. Розанов, листая “Цензурный устав”, составлявший 2-ю часть “Полицейских правил”, неожиданно залюбовался “томом и его строением”, забыв о том, что именно он читает. Читая Словарь “Русские писатели”, ни на секунду не отвлекаешься от его содержания, хотя и строением любуешься — красиво! Отличие живой культуры от мертвой.
Павел БАСИНСКИЙ.