АНДРЕЙ ВИНОГРАДОВ, ДМИТРИЙ ШУШАРИН
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 1999
АНДРЕЙ ВИНОГРАДОВ, ДМИТРИЙ ШУШАРИН
*
ПОТОМКИ ДРАКОНА
1 октября 1949 года Китайской Народной Республике исполняется пятьдесят лет. Казалось бы, что нам, испытывающим неловкость по поводу того, что 7 ноября все еще нерабочий (но уже не праздничный) день, до полувекового юбилея прихода к власти коммунистов в Китае?
Однако не будем спешить.
Необязательность иного
По нашему глубокому убеждению — и чувству, что применительно к Китаю гораздо важнее, — рассуждения в привычных нам категориях не имеют никакого отношения к этой стране. Как, собственно, и вся политическая лексика, зародившаяся на Западе, включая и коммунистическую. “Упорный труд для достижения поставленной цели” — это по-китайски. А остальное все — иное. Для китайской цивилизации и культуры ценности не имеющее.
Тем из наших политиков, кто до сих пор мечтает о союзе с Китаем, конечно, неведома синофобия или, точнее сказать, настороженность по отношению к Китаю, встречающаяся и у Вл. Соловьева, и у Мережковского, и у Мандельштама. У последнего не столько по отношению к Китаю, сколько по отношению к эрозии европейской, то есть иудео-христианской, цивилизации. Осип Мандельштам назвал это “буддийским влиянием в европейской культуре… носителем чужого, враждебного и могущественного начала, с которым боролась вся наша история, — активная, деятельная, насквозь диалектическая, живая борьба сил, оплодотворяющих друг друга”.
“Скрытый буддизм, внутренний уклон, червоточина”. И это не враждебность к огромному (не будем употреблять слово “великий” — все нации таковы, независимо от численности) народу, создавшему цивилизацию, являющуюся материнской для всей Юго-Восточной Азии. Это необходимость осознания некоторых основополагающих принципов существования собственной нации и нации иной. Без такого осознания никогда не будет адекватной внешней политики — будут лишь утопические фантазии вроде славянского единства и союза навек с Китаем, Индией, Гондурасом, Мадагаскаром.
И если рассуждать о том, как жить дальше, имея в дружественных (слава Богу и дай Бог, чтоб так и было) соседях Китай, то начать придется с того, что они для нас — это совсем не то, что мы для них. Сами понятия “мы” и “они” понимаются здесь и там по-другому.
Западная цивилизация — это цивилизация авантюристов, агрессоров и бандитов. Так говорили нам в Китае молодые люди из числа изучающих русскую литературу и русский язык, любящие Россию, но… Но при этом они помнят все: территориальные претензии к России, разгром Пекина и императорского дворца русским экспедиционным корпусом при подавлении “боксерского восстания”, Даманский. К их чести надо сказать, что первыми они об этом не заговаривают — только если спросишь. Однако не скрывают того, что порой в китайских школах и институтах студенты плачут на уроках и лекциях, посвященных последним годам правления династии Цин, когда в Шанхае на воротах парка появилась надпись: “Собакам и китайцам вход воспрещен”.
Стремление к экспансии, расширению, навязыванию своих ценностей лежит в основе цивилизации монотеистической, авраамической. Расширение ойкумены — это прежде всего расширение нормативности, немыслимой без понимания иного как ценности, пусть и нуждающейся в “преодолении”.
Жителям Срединной империи иное не нужно и не обязательно. И уж конечно никакой ценности не представляет, кроме чисто инструментальной. Народ хань — потомки дракона и в качестве таковых не нуждаются в ином. Они самодостаточны, в то время как притча о мытаре и фарисее побуждает нас считать самодостаточность грехом.
Сегодня потомки дракона могут дружить с Россией против Америки, а завтра… Завтра все будет по-другому. И это в порядке вещей, оруэлловские усилия не потребуются — история и историческое сознание здесь понимаются совсем по-другому. Кампания ненависти к Америке не затронет глубинных основ национального самосознания, равно как и дружба с Россией. Конечно, бывало по-разному, но “боксерское восстание”, направленное на уничтожение иного, имевшее целью истребление иностранцев, — это скорее исключение, естественно, подтверждающее правило.
Правило же состоит в том, что все, появившееся на Западе, может быть использовано на благо Китая. В том числе и коммунистическая идеология, превращенная здесь просто во фразеологию. У китайцев, в отличие от русских, нет Китая, который они потеряли после 1949 года, как мы потеряли Россию после 1917-го. Напротив, пятьдесят лет тому назад они обрели Китай. Коммунисты после десятилетий национального унижения создали заново современную китайскую государственность. Но называть маоистский режим, не говоря уж о постдэновском Китае, коммунистическим никак нельзя.
Просто Мао сыграл свою игру в момент раскола иудео-христианской цивилизации, когда Россия не только отпала от нее, но и противопоставила себя ей. (Ну, молодая европейская нация, ну, бывает, ну, скоро совсем пройдет.) Так и возник феномен современной китайской нации как нации без гражданского общества и без истории в западном понимании этого слова. Но нации, способной трансформировать энергию созерцания в действия, результаты, продукты. “Упорный труд для достижения поставленной цели”. Это форма, то есть это главное. А все эти наши ценности, включая ценность иного, — лишь наполнитель.
Поэтому и бессмысленны рассуждения о том, насколько приемлема для России некая китайская модель. Она не может рассматриваться вообще в качестве модели, потому что основана на неизменных в течение тысячелетий цивилизационных основах, в то время как изменчивость — качественная черта монотеистической цивилизации, частью которой Китай, в отличие от России, возвращающейся в нее, никогда не был. Именно эта изменчивость и создает нашу историю и наше историческое сознание, столь сильно отличающееся от китайского. И именно по этой же причине от Китая никогда не исходила угроза миру. Более того, он стабилизировал ситуацию во время противостояния двух систем.
Генералиссимусы, маршал и председатель Мао
Вопреки советской пропаганде, обличавшей “поджигателей из Поднебесной”, именно Китай со своим ядерным оружием и влиянием в третьем (и не только в третьем) мире не дал ни одной из сторон, ни одному из тигров, довести дело до конфликта. Не прямо, не борясь, в отличие от Советского Союза, за мир, порой даже пугая своей агрессивностью, он удерживал мир от катастрофы. Хотя первым советским фильмом, запрещенным в КНР за пропаганду пацифизма, был “Летят журавли”.
Для тех, кто всерьез воспринимает оттепель, мирное сосуществование, кому “открыл глаза XX съезд”, с Китаем все ясно. Сталинист Мао, мирный Хрущев (ну, немножко подавил людей танками в Берлине и Будапеште, пострелял в Новочеркасске, спровоцировал Карибский кризис, а так ничего — добрый дядя), стремление к гегемонизму и т. п. Все просто, если только не знать о том, что за буквальным значением произносимых китайцами слов и производимых ими действий может стоять совсем другое.
Да и вообще по отношению к Китаю слово “буквальный” неприменимо. Букв в китайском языке нет. Иероглифическое письмо по определению образно. Поэтому даже когда китайцы просто воспроизводят какие-то западные слова или названия по звучанию, они приобретают свое значение, которое с самого детства сопровождает китайца и оказывает на него влияние. Например, Америка (“Мэйго”) в дословном переводе означает “прекрасная страна”, Франция (“Фаго”) — “страна закона”, Англия (“Инго”) звучит как “страна твердости”, стабильности. А вот Россия (“Элосы”) напоминает о голоде, спаде и смерти. Китаец, произнося название другой страны, слыша или читая его, может быть, и не задумывается каждый раз о значении этих иероглифов. Но ведь есть еще и бессознательное, на фоне которого риторика о вечной советско-китайской дружбе или о борьбе с американским империализмом воспринимается не совсем… ну, буквально, буквально — мы-то от этого слова никуда не денемся.
Есть китайское понятие чжимоу, моулюе, цэлюэ, фанлюэ, которое принято переводить словом “стратагема”. И толковать как стратегический план неочевидных действий, предпринимаемых для достижения цели. Стратагема сопоставима с многоходовой комбинацией профессионального шахматиста, в то время как рассуждения западного человека сводятся к обыденной двухходовке: если я так, то как он? И потому все, происходившее за последние пятьдесят лет, может иметь самое разное толкование. В том числе и воинственная риторика Мао, и странная с точки зрения западного человека война с Вьетнамом, и знаменитые китайские предупреждения, и культурная революция, и события на Тяньаньмэнь — на площади Небесного спокойствия, не менявшей своего названия даже во времена самой свирепой военной пропаганды.
А вообще-то именно в Китае (еще, пожалуй, в Греции) и с участием Китая прошли первые битвы так и не начавшейся третьей мировой войны. Причем вовсе не в Корее они начались — там они закончились. Отмечая пятидесятилетие КНР, мы забываем о тех четырех годах и одном месяце — между 3сентября 1945 и 1 октября 1949 года, — когда решалась судьба Китая. Четыре года — это не так уж мало; это ровно столько, сколько прошло между 1941-м и 1945-м.
Еще в августе 1945 года Советский Союз был другом будущей клики Чан Кайши. Тогда с гоминьдановским руководством был подписан Договор о дружбе и союзе. Предполагалось, что освобожденный советскими войсками от Квантунской армии Северо-Восток страны (Маньчжурия), наиболее развитый в экономическом отношении район, будет передан центральному правительству Китая. Этого не произошло, хотя революционного движения там практически не было. Китайские коммунисты базировались в Яньани — сельском районе Центрального Китая. Советский Союз не только подарил им Маньчжурию, закрыв пути для гоминьдановских войск и открыв их для войск КПК, но и передал китайской Красной Армии все захваченное у японцев вооружение, снабдив коммунистов еще и обмундированием, транспортом, провиантом.
В планы Сталина ни тогда, ни позже, во время корейской войны, не входило значительное усиление Мао. Надо отдать должное одному из генералиссимусов (Сталину, а не Чан Кайши): по отношению к лидеру китайских коммунистов он был осторожнее своих преемников, передавших Китаю, как рассказал недавно в своих воспоминаниях Борис Иоффе (“Новый мир”, 1999, №6), даже новейшие ядерные технологии, несмотря на сопротивление ученых, бывших дальновиднее партийных руководителей. Может быть, советский вождь усвоил урок, который ему дал его соперник (но не противник) Гитлер.
Сталин не собирался отдавать коммунистам весь Китай, тем более что отношения с Чан Кайши и Гоминьданом на протяжении более чем двух десятилетий были неплохими. Советский Союз оказывал Гоминьдану помощь в партийном строительстве и в войне с Японией, в Китае были наши военные советники и летчики. Кроме того, правительство Чан Кайши представляло Китай как одного из членов антигитлеровской коалиции. Возможно, в Кремле предполагали, что Маньчжурия станет одним из сателлитов Советского Союза, приграничным буфером. Не исключено, что из “двух Китаев”, как и из “двух Германий”, а позже из “двух Корей”, коммунистический Китай был бы заведомо слабее, подобно Восточной Германии по отношению к будущей ФРГ. Однако Москва не контролировала ситуацию1.
Мао располагал обстрелянной, боеспособной и материально укрепленной с помощью СССР армией. Параллель напрашивается сама собой: маршал Тито. Но спустя пятьдесят лет результат иной. И как ни странно это покажется на первый взгляд, с председателем Мао сопоставим не только маршал-коммунист, но и генералиссимус-консерватор с другого конца Евразии — Франко, который не дал вовлечь свою страну в мировую войну, только не в третью, а во Вторую.
Гражданская война — это всегда национальная трагедия. С нашей точки зрения, такой трагедией для китайского народа было противостояние коммунистов и гоминьдановцев — весьма относительных коммунистов и весьма относительных демократов, стремившихся в конечном счете к национальному самоутверждению. Спустя десять с небольшим лет нечто подобное произошло на Кубе, где национально озабоченный Кастро логикой противостояния двух систем был вынужден стать коммунистом, выяснив отношения с уже существовавшей коммунистической партией. Чтобы победить в гражданской войне, Мао принял сторону одного из лагерей. Но не слился с ним. В отличие от Кастро, который, согласившись почти сорок лет назад разместить советские ракеты, так и не может повернуть в другую сторону.
Испания во второй половине 30-х годов пережила гражданскую войну, в которой ее делили Коминтерн и фашисты. Генералиссимус Франко принял помощь последних, но не дал вовлечь страну в мировую войну. И оставил своим преемникам современное государство, готовое к демократическим преобразованиям. Маршал Тито в отличие от председателя Мао поссорился со Сталиным и в отличие от Франко норовил урвать помощь от всех, от кого можно. И, будучи коммунистом, так и не создал жизнеспособной югославской государственности. Его преемник — не король Хуан Карлос и не Дэн Сяопин, а Милошевич, шедший к власти, стравливая сербов с другими народами, а потом предавая их, человек, подставивший в конце концов свой народ под бомбы НАТО. Мао тоже дразнил Запад и Советский Союз, но напасть на Китай никто не посмел. А Милошевич, как выясняется, не создал даже современной противовоздушной обороны.
Коммунисты не думают о будущем. Мао был китайцем, которому оказалось выгодным считаться коммунистом.
Сверхдержава
Мы были в Китае сразу после гибели трех граждан этой страны в Белграде. Мы не разделяли всеобщего (в России и в Китае) возмущения действиями Запада против режима Милошевича, но должны были признать, что самая крупная ошибка НАТО — это бомбежка китайского посольства. И дело не в абсурдности самого сюжета — промахивались и покруче, достаточно вспомнить шальные ракетные удары по Македонии или Болгарии. И даже не в том, что в отличие от тех случайных ударов по своим этот удар повлек за собой человеческие жертвы. Дело в том, что в этом случае бардак, который, оказывается, существует не только в безалаберной России, но и в организации, объединяющей действительно передовые государства и обладающей наиболее мощным оружием, задел за живое в прямом смысле слова влиятельного члена международного сообщества, до поры до времени предпочитавшего оставаться в тени.
Всему миру стало ясно: Китай — это не Россия, которая настолько запуталась в собственных внутренних проблемах, что просто не способна на сколько-нибудь внятную внешнюю политику. С Россией действительно можно было рассчитывать на то, что она повысит голос в праведном гневе, даже впадет в истерику… да и успокоится. Все равно кушать надо, всем должны, а для того, чтобы разведывательные корабли смогли выйти в поход, горючее нужно собирать с бору по сосенке.
Китай, объединенный действительно значимой и накрепко засевшей в головах потомков дракона идеей возрождения национального величия, никому не должен. Напротив, он накопил один из самых значительных в мире запасов валюты (а если считать с Тайванем, чья политическая судьба может оказаться схожей с судьбой Гонконга, то и самый большой). Китай — не просто быстро растущая и развивающаяся держава, это действительно сверхдержава, по совокупной мощи государства (население плюс экономический и военный потенциал) фактически сравнявшаяся с США. Китай — лидер стран не только дальневосточного региона, но и всего бывшего третьего мира, где многие рассматривают его как противовес продолжающему оставаться чужим цивилизованному Западу и диктату со стороны США. Да и сами США склонны уже сегодня рассматривать Китай не только как основного торгового партнера, но и как основного соперника в ближайшем будущем: все-таки наиболее устойчивая структура международных отношений — биполярная, и с исчезновением СССР свято место долго пустовать не может.
Китай — действительно серьезный соперник, которого боятся и уважают, как раньше боялись и уважали СССР. И экономические интересы США здесь намного серьезнее, чем в России (объем двусторонней торговли превышает российско-американскую в десятки раз, и положительное сальдо — в пользу Китая). Кроме того, Китай способен на достаточно жесткие и, главное, подчиняющиеся осмысленному стратегическому плану действия.
В те дни все китайские телеканалы показывали фильмы, посвященные истории освободительной борьбы с Японией, а также хронику войны против Чан Кайши. Но было очевидно, что образ врага связан или с японцами, или с американцами. Все фильмы (кстати, с заметным советским влиянием в чисто профессиональном отношении) были очень умеренны в показе собственно китайцев, воевавших против китайцев. Наши собеседники делали вид, что не понимают слово “Гонконг”, ожидая услышать “Сянган”. На площади Тяньаньмэнь горело световое табло с обратным отсчетом дней, оставшихся до воссоединения Аомыня (Макао) с Китаем. Впереди решение тайваньской проблемы, сопоставимое по значению с теми актами национального примирения, которые были в Испании.
И хотя 80 процентов китайцев составляют сельское население, средняя зарплата в крупных городах не достигает даже 100 долларов, а главной мечтой китайца является приглашение из-за границы, чтобы получить паспорт и открыть дело в любой точке земного шара: став преуспевающим бизнесменом, он будет вкладывать деньги в экономику Китая.
Куба тоже сверхдержава, но только по одному показателю — уровню работы спецслужб, еще совсем недавно открывавших рестораны в Москве, чтобы пополнить скудный валютный запас страны. Северная Корея запускает баллистические ракеты и голодает.
Китайцы не голодают, ездят по хайвэям с трехуровневыми развязками, строят небоскребы, развивают производство внутри страны и торговлю со всеми странами мира. Россияне не могут сказать о себе того же самого, но они не могут отказаться от свободы выезда, свободы слова и многого другого, чего нет и что неизвестно в Китае. При этом наш опыт показывает, что в России, как и в других европейских странах, отказ от этих свобод вовсе не приводит к блестящим экономическим результатам. Наоборот: только научившись пользоваться этими свободами, европейские нации достигают экономического расцвета. В истории нашей цивилизации сначала отнимали свободу слова, а потом начинался голод. Связь здесь прямая и очевидная. В Китае же, вообще вне христианской ойкумены, эта связь не обратная. Ее просто нет. Поэтому, повторим еще раз, и нет для нас никакой китайской модели.
Кстати, Тайвань невозможно назвать демократической страной. Высокий экономический уровень его развития сочетается с режимом, которому, строго говоря, нельзя подбирать название из западного политического словаря. Полагаем, что и японская политическая система, не говоря уж о южнокорейской, сингапурской, имеет ряд черт, просто несопоставимых с западными нормами и ценностями. Это иное. И Китай со своими парткомами вовсе не выбивается из общего ряда.
Китай не является и не может являться образцом для подражания. В этих заметках мы хотим лишь поделиться наблюдениями, впечатлениями и некоторыми соображениями о жизни нашего соседа. И поэтому, вновь повторив, что нет никакой применимой к России китайской модели, назовем те ее черты, в оценке которых сходятся мнения ведущих российских специалистов.
Несмотря на то что сложившаяся в 80 — 90-е годы модель социально-экономического развития Китая далека от оптимальной, ее по многим общепризнанным в мире критериям следует считать достаточно результативной.
Наиболее сильными сторонами модели социально-экономического развития Китая являются:
ориентация на стратегические, долгосрочные цели развития;
способность решать крупномасштабные проблемы;
высокая степень учета объективных условий страны, умелое использование ее сравнительных преимуществ;
неплохая адаптируемость к изменению внутренних и внешних условий функционирования.
К числу недостатков данной модели следует отнести:
тяготение к односторонней погоне за темпами роста экономики в ущерб сбалансированности;
слабую опору на научно-технический прогресс в экономическом развитии;
половинчатость многократных попыток совершенствования структуры народного хозяйства, порождаемую незавершенностью перехода к рынку;
гетерогенность, противоречивость экономической системы.
Ну, хватит о моделях. Поговорим о людях. А к цифрам еще вернемся.
“Эти отвратительные китайцы”
Во второй половине 80-х годов в Китае скандальную известность среди интеллигенции приобрела книга тайваньского диссидента Бо Янчжу “Эти отвратительные китайцы”. Уже в зрелом возрасте бежав вместе с гоминьдановцами на Тайвань, автор участвовал в политической жизни острова, был доцентом университета, заместителем главного редактора газеты, написал множество статей и рассказов. Был приговорен тайваньскими властями к смертной казни, замененной тюремным заключением, отсидел в тюрьме десять лет. Бо Янчжу пытается объяснить китайцам, как они воспринимаются иностранцами, в первую очередь представителями белой расы. При этом, как видно уже из названия, он не жалеет черной краски, описывая неопрятность, лень, обжорство и другие черты, присущие китайской нации. Пафос автора, искренне переживающего за своих соотечественников, понятен, как понятны и преувеличения, в изобилии имеющиеся в книге. Но так может говорить о себе только китаец, а иностранцам, пожалуй, не стоит критиковать то, чего не понимаешь до конца.
А примеров подобным вещам не счесть. Одной из первых покупок почти всех иностранцев, приезжающих в Китай на длительное время, является подушка. Отнюдь не потому, что их ею не обеспечивают в общежитии или доме приемов, где они живут. Разумеется, подушку выдают, но — китайскую. А китайская подушка представляет из себя продолговатый валик, набитый чаще всего соломой (хотя сейчас в городах солому все больше заменяют искусственные материалы). Европейскому человеку, даже не страдающему аллергией на солому, подобная подушка доставляет массу неудобств. Но столько же неудобств китайцу доставляет европейская подушка. Правда, в последнее время в связи с повсеместной постройкой (даже в самых мелких городках и уездных центрах) роскошных отелей, где подушки, разумеется, рассчитаны в первую очередь на чужеземцев, и китайцам, останавливающимся в этих гостиницах, приходится привыкать к странным подушкам квадратной формы.
То же касается и практически всех остальных предметов быта, не говоря уж о том, как их используют. Всем известный пример — палочки. Уже давно признано, что восточную еду, приготовленную мелкими кусочками, удобнее (и вкуснее) есть именно палочками. Сложнее с ложками (использующимися преимущественно для супа) — они тоже другой формы, похожи скорее на маленький продолговатый половник. Но если не пытаться засунуть подобную ложку в рот, а с характерным звуком всасывать суп с боковой поверхности ложки, получается очень удобно (правда, с точки зрения европейских норм крайне неприлично).
Другой пример. Европейскому человеку чудовищно подумать, что в Китае на простынях, ярких, с замысловатым рисунком, принято сидеть, причем в одежде, в которой ходят по улице. Кресла, если таковые имеются в наличии (то есть если позволяет место), принято покрывать яркими полотенцами. Акитайцу сложно представить, что можно сидеть на покрывале, одеяле, пледе и т. п. Ведь простыню или полотенце стирать намного легче.
В Китае не принято отапливать помещения. И не только из-за нехватки энергии, хотя и это тоже есть, но и из-за другого, чем в Европе, отношения к жилищу. Считается, что большая разница температуры внутри помещения и снаружи вредна для здоровья. Возможно… Но поэтому обычный китаец зимой (а иногда и летом) похож на капусту. Дело в том, что они не носят шуб, дубленок и т. п. теплой верхней одежды. Они носят теплую нижнюю… Зимой на среднем китайце надето: теплое белье (один-два комплекта), толстые вязаные теплые штаны и фуфайка, сверху сегодня все чаще надевают рубашку, галстук и костюм западного стиля, несколько кофт под пиджак. Так ходят и дома, и на работе, и на улице.
Дома почти не носят домашних халатов, тапочек, практически не раздеваются — понятия домашней одежды не существует. И это понятно, если вы когда-нибудь видели обычный китайский дом внутри. Представьте себе цементный пол и стены, без обоев и паркета, разумеется. Его очень удобно мыть, потому что в каждой комнате существует дыра в полу, служащая стоком. На пол принято бросать окурки, очистки, кости. Затем хозяйка все смоет водой или специальной китайской шваброй. То же самое и в конторах, ресторанах, тем более в маленьких кафе.
В Китае понимаешь, что знакомый с детства обыкновенный унитаз — это также типичная принадлежность западной цивилизации. Сегодня в Китае производство унитазов налажено широко, особенно на юге, но это связано преимущественно с постройкой огромного количества гостиниц. Сами китайцы пока не собираются изменять своим многотысячелетним привычкам.
Китай строится, строится постоянно, новые районы в Пекине растут, по китайскому выражению, как бамбук — по звену в день, однако традиции остаются. Большие трехкомнатные квартиры, и удобства, естественно, не во дворе, а внутри. Но в остальном все то же: цементные пол, стены, потолок, стоки в полу, отсутствие горячей воды. Любопытнее всего для представителя западной цивилизации, конечно, санузел — не просто “совмещенный”, как бывает у нас, а совмещенный до предела. Это маленькое помещение с небольшим отверстием вверху, откуда с помощью краника можно пустить воду (это душ), с отверстием побольше в полу (это сами понимаете что) и стоящим рядом ведром для смыва… Кроме того, есть небольшое окошко в кухню (помещение с плитой и рукомойником), через которое гостеприимная хозяйка, моющая после обеда посуду, может посмотреть, успешно ли иностранный гость преодолевает трудности китайского быта.
Понятно, что спят китайцы практически не раздеваясь (поэтому и простыня не обязательно должна быть безупречно чистой), теплое нижнее белье неотделимо от хозяина, как кожа. Логичен вопрос: где и, главное, как часто они моются? Как это ни удивительно, очень часто для такого образа жизни — при каждом удобном случае. Во-первых, сегодня в Китае понастроено столько гостиниц, в том числе и в провинции, что у каждой семьи хоть какой-нибудь родственник да работает в какой-нибудь гостинице (а там, как известно, любой земляк из той местности, где когда-то жили предки, — уже родственник). И хотя в гостиницах горячая вода тоже бывает далеко не всегда (обычно с 17.00 до 19.00 или с 19.00 до 21.00), ее хватает не только для проживающих там. А в крупных городах есть еще общежития при институтах и предприятиях, где тоже можно помыться.
Но это сегодня, а еще несколько лет назад использовался в основном традиционный способ, который можно рекомендовать рыбакам, туристам и горожанам в летнее время, когда отключают воду. Горячей водой из термоса смачивается небольшое полотенце и смывается-стирается грязь, затем полотенцем побольше тело вытирается насухо.
При этом в южных районах, страдающих от нехватки любой воды, а не только горячей, моются в первом же месте, где она есть, — в поезде, в туалете, в фонтане… Из поездок прежних лет одному из нас вспомнилась надпись над общим писсуаром в туалете на центральном вокзале города Гуанчжоу: “Здесь нельзя: справлять большую нужду, стирать, мыть ноги, руки и голову”.
Не ленивы и любопытны
Китайцам присущи дух соревновательности и азарт — начиная от езды на велосипеде и кончая питием спиртных напитков. Стоит в толпе велосипедистов на главной улице Пекина, Чананьцзе, иностранцу вырваться вперед, как смотришь, несколько китайцев тут же прибавляют скорость и пытаются обогнать. А уж если кто-то из них еще и на спортивном велосипеде… Кстати, велосипеды в Китае просто великолепны. Они тяжелы по сравнению с нашими, но легко разгоняются, прекрасно держат скорость. А таскать их не надо, потому что велосипед — это как автомобиль, он имеет номер, техпаспорт, запирается замком, а стоянки велосипедов имеются у каждого здания: подъехал, поставил, запер — и пошел. На ночь велосипед оставляется на улице у дома, все части, которые могут ржаветь, надежно закрыты специальными кожухами. На каждом углу вместо заправок — ремонтные мастерские: смажут, отрегулируют, подкачают, если нужно. Сейчас появилось много спортивных велосипедов — роскошных блестящих монстров со множеством скоростей и специальных примочек.
Велосипед для китайца то же самое, что автомобиль для американца, — стиль жизни. На велосипедах перевозятся грузы, вплоть до мебельных гарнитуров, на велосипеде едут в магазин, ресторан, в Министерство иностранных дел, на экскурсию. На велосипеде проходит вся жизнь. На велосипеде ребенку читают первую книжку, на велосипеде знакомятся (благо, пока едешь до работы час или полтора, возможностей масса), на велосипеде гуляют (очень трогательно видеть парочки, едущие за ручку, или он ее нежно поддерживает под локоток, помогая ехать), на специальном трехколесном велосипеде с сиденьем сзади сын отвозит престарелую мать в больницу. Велосипед для китайца— это все. И если его украли, полиция относится к розыску так же серьезно, как в Европе — к розыску пропавшей машины.
Другая черта — любознательность и просто любопытство. Происшествие на улице, особенно в провинциальном городе, собирает мгновенно массу народу. Люди стоят, горячо обсуждают происходящее или произошедшее и могут не расходиться часами. Со стороны кажется, что этим людям просто нечего делать. Возможно, это отчасти справедливо, но основная причина — все-таки любопытство.
Еще одна черта, свойственная китайцам, — непосредственность, начиная от знакомства и кончая непосредственностью в одежде. Знакомство, кстати, часто начинается с сигареты. Первым делом китаец, желающий с кем-то познакомиться или завязать дружеские отношения, предлагает сигарету. Отказаться под предлогом — “у меня свои” — неприлично, это означает, что ты не хочешь идти на контакт. Прилично взамен предложить угощающему попробовать свой табак. Причем лучше, если это будут твои отечественные сигареты. Это патриотично, а к тому же любому китайцу хочется узнать, что курят россияне. Помнится, поначалу наши студенты в Китае (курившие, естественно, американские сигареты) специально для знакомства возили с собой в поездки несколько пачек “Беломора”. Эффект был потрясающий.
Китайцам вообще свойственно еще с древности обмениваться небольшими подношениями или подарками — “сяо лиу”. Именно поэтому они так легко вписываются сегодня в российскую действительность, способствуя в свою очередь еще большему распространению коррупции, которая на Востоке имеет давние исторические корни. Как японцы, так и китайцы всегда имеют для официальных встреч маленькие (а иногда и не маленькие) подарки. Иэтим пронизаны все отношения, от самого низа до самого верха, только оформление и цена разные.
Одна из форм проявления непосредственности — это своеобразное, с западной точки зрения, понимание китайцами моды, так же как и условностей в одежде в целом. В годы коммунистического строительства вся страна, и мужчины и женщины, ходила в армейских робах одного образца и трех блеклых цветов — синего, зеленого и серого (серый носили в основном чиновники). Поэтому с началом перемен, пришедшихся на середину 80-х, люди стали наверстывать упущенное и одеваться в самые яркие цвета. При этом любимые— ярко-красный, малиновый, ярко-розовый, зеленый и желтый. В принципе, такая любовь объяснима еще и историческими корнями: по одежде различных ярких цветов в императорском Китае распознавали чиновников различного ранга. Причем красный и желтый — цвета самого императора. Но когда видишь молодых мужчин, одетых в миленькие курточки ярко-розового или малинового цвета, да еще и с застежкой на женскую сторону, становится немного не по себе.
Шер с моншером
Если вы были на какой-нибудь дискотеке в одной из многочисленных валютных гостиниц Пекина, вы ничего не узнали о том, как танцуют китайцы. В принципе, это действо, на которое иностранцев обычно не пускают и которое на китайском языке называется “ухуй” (танцевальный вечер), напоминает танцевальные вечера 50-х годов как по манере танцевать, так и по подбору музыки. Единственное отличие — это обязательное наличие караоке, чрезвычайно популярного в Китае японского изобретения, когда каждый желающий может выйти на сцену и под имеющуюся музыкальную фонограмму спеть самому понравившуюся песню. При врожденной китайской музыкальности и при том, что исполняются в основном задушевные вещи типа нашей эстрады тех же 50-х (китайцы, как, впрочем, и японцы, очень любят всякие “Подмосковные вечера”), это звучит неплохо. Плохо другое. При очень высокой музыкальности у большинства китайцев практически полностью отсутствует чувство ритма. Поэтому танцуют они специфически китайский танец — “усаньбу” (“танец на пять шагов” — смесь вальса-бостона с танго) и “саньсаньбу” (“танец на три шага” — вальс, но с китайскими особенностями). Разумеется, расстояние между партнерами должно быть не меньше метра, как у нас на танцах в клубе в те же 50-е, но главная причина, по которой впечатление становится незабываемым, — это то, что все считают шаги, часто вслух, при этом напряженно следят за ногами.
Другое, что также объясняется китайской непосредственностью, — нормально воспринимаются не только пары а-ля “шерочка с машерочкой”, но и “шер с моншером”, то есть чисто мужские, что не обязательно говорит о сексуальной ориентации танцующих. Однако сложно передать ощущение, когда тебя приглашает на медленный (!) танец начальник уездной полиции, достаточно подвыпивший, чтобы быть настойчивым. Еще сложнее объяснить окружающим, почему ты так настойчиво отказываешься, тем более что до этого отказал уже председателю местного правительства и секретарю местного уездного комитета КПК, то есть самым уважаемым в городе людям, которые хотели проявить гостеприимство.
Самым ярким проявлением роста благосостояния в Китае для опытного глаза являются даже не роскошные шоссе и гостиницы, а обилие людей в ресторанах и их поведение. Для китайцев еда — наиболее важная потребность человека. Если в английском языке традиционное приветствие — “Как вы поживаете?”, то в китайском — “Вы кушали?”. Еще недавно это употреблялось либо наряду с, либо вместо “здравствуйте”. Если китаец хочет отблагодарить кого-то за услугу, он ведет его в ресторан или приглашает к себе на обед, если позволяют жилищные условия. Последнее, правда, случается редко. Но в нынешнем Китае в ресторан ходят и просто так, семьями, с детьми или компаниями. Рестораны и забегаловки — на каждом шагу, и цены даже в самых дорогих из них раз в десять ниже, чем в сегодняшней Москве.
При этом принято заказывать больше, чем можно съесть, — это традиция. Если какое-то блюдо понравилось и оно съедено все, тот, кто угощает, тут же закажет еще, потому что по китайским приличиям на столе должно оставаться. Новое в том, что если раньше оставалось процентов 15 заказанного, в некоторых случаях (например, если заказана рыба — ее просто невозможно съесть палочками всю) — процентов 30, то сегодня эта пропорция может доходить до 70процентов. Когда надо пустить пыль в глаза, показать нужным людям, что ты имеешь деньги, блюда вообще не едятся — они только пробуются, и тут же — следующая смена. Китайцы сами понимают недостатки подобного отношения к еде, официальная пропаганда борется против так называемого “ланфэй” — “транжирства”, но традиции сильнее, поэтому сегодня в ресторанах часто остатки еды специально упаковывают в пакеты для того, кто платит за стол, стараясь сделать это как можно незаметнее для приглашенных.
В манере питья у китайцев наряду с духом соревновательности присутствует еще и некоторая интимность. После общих тостов за столом начинается самое интересное — далее пьет каждый с кем хочет. Соответственно, достается больше всех начальникам и иностранным гостям. “А теперь вот товарищ Ли хочет выпить с вами за дружбу…” — “А как же вы?” — “А я только что с вами выпил”. Кстати о важных и не важных гостях. Мы знаем, что существуют восточные церемонии, но когда сталкиваешься с этим три раза в день… В любой китайской компании рассадка за столом в ресторане строже, чем на официальном дипломатическом приеме. Каждое новое блюдо сначала должен попробовать “самый важный гость” (либо самый важный хозяин), до этого никто к нему не прикоснется.
Вместе с тем существует и определенный демократизм — например, шоферы никогда не ждут снаружи, они сидят здесь же, за столом, но с краю и заодно выполняют обязанности официантов: приносят напитки (которые, в отличие от наших ресторанов, покупаются заранее, так как в большинстве заведений не подаются), разливают, следят за тем, чтоб у всех все было.
Это, конечно, не демократизм, а понимание фирмы как семьи. Дух патриотизма по отношению к своей стране, компании, в которой работаешь, селу и семье, где вырос, — все это характерно для китайцев в той же степени, что и для японцев. И это, по-видимому, основная причина их успехов.
А вот кто практически незаметен, так это охранники. Просто охраняемое лицо передвигается в пустом пространстве. Впрочем, во время телевизионных съемок на рынках мы имели контакты с начальниками охраны. Это очень незаметные, бесшумно передвигающиеся, некрупные, вежливые и улыбчивые люди, правда с типичной для всех, занимавшихся контактными единоборствами, формой носа. То есть они прямая противоположность нашим бритым быкам. Потому что в восточных единоборствах высшая форма победы — уход от поединка.
Полный Шаолинь
Этот подзаголовок появился случайно. Мы долго сомневались, стоит ли вообще писать о посещении места, известного во всем мире как центр китайских боевых искусств. Обсуждая эту тему, мы забрели на Арбате в ресторан, именующийся китайским. Водку там подавали по-японски — с подогревом. Ни одно блюдо не соответствовало своему названию, а размеры порций напоминали не о китайском застолье, а о пытке, практиковавшейся в Сухановке, спецтюрьме Берии, где заключенных кормили едой из соседнего санатория, но только так: блюдечко бульона, четверть котлеты, две стружки жареной картошки. А главное было в туалете. Там, как принято в Китае, висело изображение иероглифа “счастье”. Но только вверх ногами.
И когда на следующий день мы делились впечатлениями от этого ужина, один из нас произнес: “Полный Шаолинь”. А вот почему, придется объяснить.
Вообще-то это было не совсем справедливо по отношению к Шаолиню. Китайцы не скрывают, что этот буддийский монастырь был разрушен в 1928году и восстановлен в начале 80-х. Таблички на китайском и английском висят на каждой постройке. Более того, на площадке, специально построенной для съемок фильмов о мордобое, тоже есть табличка, объясняющая, что это не новодел, как весь монастырь, а вообще то, чего раньше не было. Монахи в монастыре есть, но их никто не видит. Все вычищено, вылизано, полно туристов, и можно купить право на телевизионную съемку, что мы и сделали.
А почему должно быть иначе? Ведь почти то же самое мы видели и у нас в Сергиевом Посаде, и у испанцев (простите, каталонцев) на Монтсеррат. Точно так же все окружено ларьками. Но при этом Лавра не перестает быть для нас святыней религиозной, а для тех, кто вне Церкви, — хотя бы национальной, связанной с историей освобождения от ига. На Монтсеррат едут не только католики, а каталонцы называют именем этой горы дочерей, и одна каталонка сделала это имя известным всему миру. В Шаолине мы видели не только иностранцев, но и хуацяо, для которых монастырь — один из национальных символов.
Кроме монастыря можно зайти еще в зоопарк, в сад пагод, подняться на подъемнике. И назвать все это подделкой, в отличие от арбатского ресторана, нельзя. Просто некоторые вещи неожиданны. Так, директор Института (естественно, международного, интернешнл) у-шу вроде бы монах, но все ж таки бывший. Когда он при первом знакомстве выпил с нами водки и закурил сигарету, мы вспомнили классическое: “Вот мы, отец Мисаил да я грешный, как утекли из монастыря…” Дальнейшее оказалось еще более неожиданным: у него в кабинете хранилась военная фуражка, а на стенах висели фотографии, на которых он был изображен в военной форме, с большой кобурой у развернутого знамени. По институту ходили мальчики тоже в форме — вроде наших суворовцев.
Утек он из монастыря в армию (в воинские части какого именно ведомства, мы уточнять не стали), а служил не где-нибудь, а в Синьцзяне. Там сепаратисты и до сих пор неспокойно. Впрочем, почему до сих пор? Этот район Китая, населенный мусульманскими народами, именно сейчас и может вызывать беспокойство. И боевая подготовка частей, дислоцированных в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, должна быть на уровне, как и в полиции. О подвигах полицейских, сокрушающих преступников с помощью у-шу, есть даже эстрадные песни. Типа “Наша служба и опасна, и трудна”, только веселее и задорнее.
В общем, монастырь отдельно — у-шу отдельно. И это тоже бизнес: все школы платные. Коммерция на международном уровне, так что Институт у-шу вполне интернешнл. И выступления учеников, которые мы снимали тоже за плату, — это не обман. Это не Аум Синрикё или западное костоломство с использованием некоторых восточных приемов. Весь товар в Шаолине качественный.
А рядом есть даосский монастырь, в котором, как нам говорили, нельзя снимать ни за какие деньги. Поначалу мы снимали там плохо скрытой камерой, а затем разговорились с монахами, которые, в отличие от шаолиньцев, не прятались от нас. Но это были даосские монахи, побирушки и пьяницы, не то китайские хиппи, не то митьки. Скорее митьки — уж больно они ироничны, даже стебны, и ходят засунув руки в карманы, как Шура Балаганов, походкой матроса, списанного на берег за пьянство. Монахи снимать разрешили, если, конечно, мы немного пожертвуем. Отчего ж не пожертвовать…
Было тихо, немноголюдно, шел дождь. Постройки не были столь вылизаны, как в Шаолине. И деревья, в отличие от Шаолиня, казались не искусственно посаженным парком, а частью монастырской архитектуры.
То есть, конечно, наоборот: это здания казались выросшими вместе с деревьями.
Товарищ Ван
Китайская провинция Шаньдун, особенно ее северная часть, в дельте реки Хуанхэ, — это одна из наиболее динамично развивающихся областей Китая. Если ехать на машине из Пекина через Тяньцзинь и потом провинцию Чжэцзян, то разница между пейзажем за окном, когда переезжаешь через границу Чжэцзяна и Шаньдуна, чувствуется сразу. Север Шаньдуна — благодатный край, который можно сравнить с российской Кубанью. Здесь снимают по три урожая зерновых в год, здесь вдоль дороги сплошные сады, где выращивают фрукты огромных размеров, а шоссе — это современные платные хайвэи. И это при том, что это место — глухая провинция. Но очень быстро и успешно развивающаяся.
Разумеется, крестьяне, как и везде в стране, одеты бедно, однако масштабы и ассортимент того, что производится в этом районе, просто поражают.
В дельте реки Хуанхэ, несущей из внутренних районов Китая гигантское количество песка, создано огромное рыбное хозяйство, через которое нужно ехать не один час. Причем все эти дамбы, пруды, где разводят карпов, креветок таких размеров, что на большой тарелке их умещается не более двух, и другую живность, появились на том месте, где раньше было море.
А кроме того, север Шаньдуна — это один из самых больших центров кожевенного производства. Именно здесь шьют те самые куртки, которые затем привозятся в Россию. Но здесь производят и продукцию, экспортирующуюся в Южную Корею, Японию, США и Западную Европу, — те же куртки или просто кожу. Здесь же делают полотенца, которые у нас в Подмосковье продают в деревнях, где ими увешаны все плетни. Здесь же производится посуда из дешевого фарфора и фаянса, для которого используются мелкие ракушки, в изобилии лежащие на берегу Желтого моря. И конечно, нельзя забывать о том, что этот район Шаньдуна — родина китайской крепкой водки, чем так гордятся местные жители.
Нужно сказать, что они разительно отличаются от остальных китайцев, в связи с чем тоже вспоминается Кубань. Можно сказать, что шаньдунцы — это китайские казаки, но только без фронтира. Этот термин, пришедший из американской истории, как нельзя лучше отражает особенности границы не с себе подобными, а с иными, будь то индейцы или чеченцы. Так вот, шаньдунцы имеют счастливую возможность не тратить силы на оборону.
Они выше среднего для Китая роста, плотнее, шире в лице, среди них немало даже толстых, что для Китая, в принципе, необычно. Но самое главное— это характер, широта, энергичность, особенная деловая хватка и, разумеется, гостеприимство. Не говоря уже о стремлении пустить пыль в глаза: мол, знай наших. Здесь носятся на машинах с бешеной скоростью, а руководство, когда выпьет, может лично сесть за руль служебной машины, чтобы прокатить с ветерком дорогого гостя. Здесь пьют неимоверное количество крепкой водки, а авторитет измеряется способностью выпить не пьянея — чем выше начальник, тем больше он способен выпить. Здесь едят неимоверное количество самой разнообразной еды, испытывая гордость от сознания того, что она произведена именно в Шаньдуне. Поэтому главного начальника определить достаточно просто: в большинстве случаев он физически самый крупный и толстый.
Вот отсюда и происходит товарищ Ван, Ван Баочжу, выпускник ПТУ (по-нашему) города Бинчжоу, а ныне бизнесмен неполных сорока лет, постоянно разъезжающий по стране и миру, следящий за состоянием дел на мировых рынках. И за политикой тоже. Обострение отношений с США может породить массу проблем для его бизнеса, потому что его заводы производят по технологии, закупленной в Южной Корее, полуфабрикат из кож, закупленных в США. А на фабрике его брата шьют куртки, которые продаются все в той же Америке, а также в Японии, Южной Корее. В Россию везут куртки иного качества.
Как только американские ракеты упали на китайское посольство в Белграде, он вылетел в Харбин, чтобы изучить вопрос о переводе своей фабрики на отечественное сырье. Потому что товарищ Ван думает о будущем раньше, чем оно наступает. Поговорка о мужике и уже прогремевшем громе непонятна народу, привыкшему мыслить стратагемно.
Уже пять лет тому назад у него была хорошая машина с шофером, он практически не считал деньги, что не часто среди китайцев, он построил новый дом для своей семьи и семьи своего старшего брата, работавшего его заместителем. В этом доме были каменные ворота, на которых красовалась выложенная из смальты надпись “Зажиточная семья”, за ними — панно с золотыми рыбками, двор и большой, хотя и одноэтажный, дом. Удобства — во дворе. Что самое интересное, в доме (как уже говорилось, пол, потолок, стены— все цемент) было помещение, где стояла ванна, но там же стояла и плита, а крана над ванной не было. Поэтому, честно говоря, так и осталось непонятным, для чего это помещение было предназначено. Во время визита в ванне разделывали и готовили рыбу.
Сейчас он существенно улучшил условия жизни, переехав из дома в городскую квартиру по соседству, уже ничем не отличающуюся от квартиры какого-нибудь “нового русского”. Там уже и ванная, и туалет вполне функциональны.
Он товарищ, а не господин, потому что член КПК. В местной иерархии он занимает позицию неформального лидера, по его собственным словам, отказывающегося от постов в партийных органах, чтобы не потерять свободу. Это свобода передвижения, допущение некоторых человеческих слабостей, но и свобода от участия в ритуальных партийных актах. В конечном счете — свобода образа жизни. В партию тем не менее пришлось вступить.
Товарищ Ван весьма озабочен развитием торговых отношений с Россией и Москвой. Но от организации совместного производства воздерживается. Открыть в нашей стране фабрику невозможно по двум причинам. Во-первых, потому, что налоговое, да и не только налоговое законодательство делает невыгодными инвестиции в производство. А во-вторых, потому, что в России, по его оценке, нет квалифицированной рабочей силы, способной к освоению той технологии, которую он использует.
Мы промолчали, потому что видели организацию работы (то есть использование квалифицированной рабочей силы) на фабрике товарища Вана, который в разговорах с нами говорил, что деньги важнее власти. Оно, конечно, так, но он, похоже, просто не замечает, насколько тесно он связан с властью. Для него эта связь — нечто само собой разумеющееся.
В Китае не так уж много полиции на улицах, и полицейские не ходят там с автоматами и собаками, как это делается не только в России, но и во многих других странах. Не так уж заметны и гаишники. Но вот коммерческие объекты вроде отелей и просто заводы охраняются полицией. Эти охранники, в отличие от частных, заметны. (Правда, мы называем частными охранниками тех, кого мы видели в штатском.) Формальные основания для этого есть: почти во всех названных предприятиях есть доля государства. То есть, выражаясь по-нашему, “крыша” выставляет охрану.
Но это не только охрана. Мы были на фабрике товарища Вана во время пересменки. Выглядело это так: офицер (или сержант — ну, в общем, старшой) дал звонок. Рабочие в одинаковой синей униформе высыпали из цехов и двинулись к автобусам в сопровождении полицейских. Никто не предупреждал: шаг влево — шаг вправо. Но никто и не пытался этот шаг сделать.
Следующая смена вышла из автобусов и построилась на развод, который проводили полицейские. Корейские инженеры-технологи стояли в стороне и беседовали. Видимо, работа с персоналом, а может быть, точнее будет сказать, с личным составом не являлась их обязанностью. Этим занималась полиция.
Рабочие, занятые на фабрике товарища Вана, живут где-то в другом месте. А вот в образцовом земледельческом хозяйстве мы видели рабочих (впрочем, это были специалисты-агрономы), живущих в комнатках при парниках. И в отелях, где мы останавливались, за дверьми с надписью “Staff only” были жилые помещения, где staff сушил белье и готовил еду. Привязанность людей к месту работы распространяется и на приватную сферу, точнее сказать, приватность как категория и ценность отсутствует в повседневной жизни.
Приверженцы придуманного ими самими китайского пути в основном принадлежат к тем политическим силам, которые более всего озабочены борьбой за права рабочего класса. Большевики тоже начинали как рабочая партия, а придя к власти, первым делом запретили забастовки. Лет десять — двенадцать назад Егор Лигачев, помнится, изумлялся: какие у нас могут быть забастовки — они же теоретически исключены, раз государство рабочее. И был прав: забастовка есть форма защиты частных интересов и частной жизни рабочего, которой действительно, по определению, не могло быть при советской власти.
Так вот, чтобы установить в России китайскую модель, придется вводить на предприятия не милицию даже, а ОМОН. Лебедь-Красноярский попробовал, но это ему ничего не дало. Видимо, и ОМОНом не обойтись. Надо будет сразу обнести предприятия колючей проволокой.
Но это в русской истории уже было.
А в истории Китая было другое: традиции многолетних и многомиллионных социальных движений, понятное дело, крестьянских войн. И никто не берется предсказать, к чему приведут нарастающие социальные проблемы, прежде всего безработица, рост социального неравенства, особенно противоречия между положением городского и сельского населения.
Что же касается желания товарища Вана торговать с Россией, то нам нечего было ответить ему, кроме того, что мы не научились пользоваться нашей свободой.
Россия некоторое время назад незаметно для себя вступила в совершенно новое качество отношений с Китаем — от сверхдержавы не осталось и следа, а бывший бедный Китай по совокупной мощи государства (экономический потенциал, количество населения и т. п.) почти не уступает, повторяем, Соединенным Штатам. Иными словами, “старший” и “младший” брат поменялись местами, что находит проявление и в торговле. Если Китай является третьим по объему товарооборота партнером России, уступая только Германии и США, то Россия по объему товарооборота в 1998 году для Китая находилась только на десятом месте. В общем объеме товарооборота России доля торговли с Китаем составляет около 5 процентов, а российская доля во внешней торговле Китая составляет 1,7 процента, уступая товарообороту с США в десятки раз. По официальным данным, объем товарооборота наших двух стран снизился в прошлом году с 6,1 млрд. долларов до 5,4 млрд. долларов. При этом со стороны России экспорт в два раза уступал импорту (1,8 млрд. против3,6).
Однако интереснее другое. Главной товарной позицией в российском экспорте в Китай являются поставки комплектного оборудования для китайских объектов, в то время как в импорте из Китая большую часть занимает ширпотреб и продовольствие. Кроме того, оплата значительной части российских поставок осуществляется по бартеру. Так, например, по протоколу о поставках российского оборудования для четырех китайских теплоэлектростанций доля оплаты бартером должна будет составить около 80 процентов.
А что такое бартер в отношениях с Китаем, российским внешнеторговым организациям и отдельным фирмам уже должно быть известно: китайская сторона сама отбирает поставщиков ширпотреба, устанавливает на свою продукцию предельно высокую цену, торгуясь по каждой позиции, а зачастую включает в список товаров просто ненужные российским партнерам вещи. Примерно так, как осуществляется выдача зарплаты на российских предприятиях: “Ну и что, что вам это не нужно, продадите — получите деньги”. В результате конечная цена на российские изделия в пересчете по бартеру уменьшается в несколько раз.
Отношение Китая к России в последние годы напоминает отношение разбогатевшего “нового русского” к спившемуся старому соседу, когда-то занимавшему высокие посты, — и интересно, и поучиться можно, а заодно и по дешевке за бутылку второсортной водки скупить то, что осталось от былой роскоши.
Несмотря на то что по ВВП на душу населения, исчисленному по паритету покупательной способности, мы пока еще продолжаем опережать Китай (3800 долларов против 3570), разница в населении приводит к тому, что общий ВВП России составляет около 14 процентов от китайского. По общему объему производства уровень России в настоящее время соответствует уровню таких стран, как Южная Корея, Индонезия, Испания.
“А где же товарищ Брежнев?”
Естественно, в разговоре о Китае не обойтись без обсуждения вопроса о китайских торговцах в России и особенно в Москве, в последнее время подвергнувшихся жестким санкциям со стороны налоговой инспекции и налоговой полиции.
История китайской общины в Москве насчитывает более сотни лет, хотя существует и мнение о том, что впервые подданные Поднебесной империи появились в российской столице еще в допетровские времена. “Хинцы”, как называли их москвичи, селились неподалеку от торговых рядов в пределах Китай-города. На самом деле название этого района не имеет никакого отношения к Китаю.
Как бы то ни было, но в 20-х годах нашего века в Москве насчитывалось несколько десятков китайских прачечных, харчевен, лавок со специями, а в районе Бауманской (бывшей Немецкой) улицы существовал даже китайский клуб, при котором была гостиница и, естественно, ресторан.
Впоследствии все это потихоньку исчезло вместе с нэпом. Годы же большой дружбы запомнились москвичам лишь китайскими студентами да строительством гостиницы “Пекин”, в ресторане которой можно было когда-то очень вкусно и недорого пообедать.
Возвращение китайцев в Москву и активное освоение ими современного мегаполиса началось в конце 80-х. Первыми были китайские студенты и стажеры, приехавшие по обмену между вузами двух стран по линии Министерства образования. К тому времени в КНР уже вовсю осуществлялись реформы, и почувствовавшие вкус бизнеса представители китайского народа принялись вместо прилежной учебы активно использовать предоставленные перестройкой возможности для “экономической деятельности”, проще говоря, торговли. Так стала закладываться экономическая основа существования в Москве китайской общины.
Основная сфера приложения усилий китайцев в настоящее время — “челночная” торговля, хотя в начале 90-х можно было говорить и о так называемом серьезном бизнесе, иными словами, вывозе в Китай сырья, автомобилей и всего, что плохо лежит. Пик этой деятельности пришелся на 1993 год, когда любой приезжавший в Москву китаец, будь то научный работник или искусствовед, имел при себе список товаров, которые хотели бы купить его китайские партнеры (они же чаще всего и спонсоры поездки): стальной прокат, рельсы, алюминий, “КАМАЗы”, лес, тракторы с экскаваторами. Для обмена предлагался различный ширпотреб, чаще всего пуховые куртки и кожа. Списки были стандартными и наводили на мысль о существовании единого перечня, распространяемого в централизованном порядке. Тем приятнее были исключения. Например, один торговец занимался в Москве и Петербурге скупкой китайского антиквариата, рыночную цену которого в России никто не знает по причине отсутствия экспертов.
Потом количество сделок стало уменьшаться, так как практически все, что плохо лежало, уже вывезли, начиная от рельсов по цене металлолома и кончая подводными лодками, причем по той же цене (на вес). Последним ушлые военные умудрились продать почти до конца достроенный авианесущий крейсер “Варяг”. Естественно, тоже по цене металлолома. Для того чтобы как-то объяснить эту совсем уж странную сделку, была найдена фирма из Аомыня (Макао), которая и согласилась купить авианосец якобы для того, чтобы переоборудовать его в казино. Сделка была осуществлена, несмотря на большой скандал в прессе, однако нового казино в Аомыне так и не появилось.
Конечно, и сейчас еще встречаются некоторые китайцы, пытающиеся заняться в России “серьезным” бизнесом, например, купить бихромат натрия — химическое вещество, применяющееся при выделке кож и крайне необходимое в Китае, однако выясняется, что два российских завода, выпускавшие этот продукт, в настоящее время благополучно стоят и к ведению бизнеса абсолютно не способны. Можно сказать, что сегодня экономической основой китайской общины в Москве остается практически исключительно “челночный” бизнес.
Особо благоприятствует этому виду деятельности то, что некоторое время назад в Москве фирмы cargo, созданные для обслуживания российских “челноков”, перевозящих товар под видом личного груза, то есть вещей, предназначенных не для продажи, а якобы для личного потребления, перестали требовать таможенную декларацию. А некоторые стали более либерально относиться и к предъявляемым документам: нужно было только, чтобы у адресата была русская фамилия. Здесь уже изобретательные китайцы стали вести себя смелее. Среди адресатов, которым направлялся груз, стали появляться такие известные фамилии, как Сталин, Брежнев, Хрущев, Пушкин (далее фантазии и эрудиции, как правило, не хватало). А в Москве с накладной приходил китаец и на вопрос: “А где же товарищ Брежнев?” — отвечал: “Она заболела, плосила полусить за него”.
Окончательная либерализация импорта по-русски наступила тогда, когда перестали спрашивать оригинал накладной — достаточно стало факсимильного оттиска — и отменили необходимость для получателя иметь российский паспорт. Все стало на удивление просто: один китаец сидит в Китае и посылает товар и факсы, а второй в Москве все это получает. Примерно с этого момента и берет свое начало резкий рост китайского населения в городе Москве.
Трудолюбивые китайцы, во-первых, были согласны довольствоваться меньшими объемами прибыли, а во-вторых, имели чисто восточные резервы эти объемы увеличивать — за счет уменьшения исходных затрат на изготовление товара. Следствием этого стало то, что пуховики по мере уменьшения в них процентного содержания пуха окончательно превратились в “перьевики”, из которых перья вылезали как из старой подушки, а половины пуговиц просто не хватало. Это не могло не вызвать соответствующей реакции покупателей — подобная политика была весьма недальновидна.
Сейчас китайские бизнесмены кусают локти — для российского потребителя китайское значит плохое. И это в то время, когда китайская экономика выросла для того, чтобы завалить Россию высококачественным товаром вроде тех курток производства товарища Вана, которые успешно продаются вСША.
Наш Чайна-таун
Общая численность китайского населения в городе Москве науке неизвестна. Данные соответствующих органов, по их собственным признаниям, далеко не полны — очень многие живут нелегально: либо не регистрируясь, либо с просроченной регистрацией. Различные эксперты оценивали число проживавших в Москве китайцев по состоянию на середину 1994 года, когда китайская община в Москве была представлена наиболее широко — цифрой от 100 до 500 тысяч. По данным ФСБ, в Москве на начало 1997 года проживало свыше 100 тысяч китайцев, а на учете в органах внутренних дел числится только 11,5 тысячи.
В настоящее время число китайцев в Москве, по их собственному признанию, существенно уменьшилось — экономический кризис в России коснулся и жителей столицы, в связи с чем китайские товары, хотя они и дешевле остальных, покупают хуже. Тем не менее можно назвать несколько крупных общежитий, которые населены исключительно китайцами. В некоторых гостиницах (например, “Молодежная”, “Азия”) им отведены отдельные этажи. По-прежнему много принадлежащих им или снимаемых ими складов. Кроме того, практически каждое общежитие, в котором проживают китайцы, представляет собой одновременно и склад, и магазин, и оптовую базу.
Наиболее известные общежития, населенные китайцами, — на улице Панфилова (бывшая общага Московского государственного университета пищевого производства) и на Иловайской (бывшая воинская часть). Именно они в конце прошлого — начале нынешнего года привлекли внимание налоговой полиции. И нужно сказать, что претензии со стороны налоговых органов являются вполне обоснованными. Так, например, фирма, арендующая территорию бывшей воинской части на Иловайской улице, формально не имеет права устраивать в помещении бывших казарм гостиницу или сдавать площади в субаренду. Поэтому договора с китайцами оформляются на складские услуги, таинственные “консультационные услуги” и транспортное обслуживание. Если же учесть, что месячная аренда каждой маленькой комнатушки в двух зданиях обходится китайцам в тысячу долларов с лишним, можно представить себе объем “консультационных услуг” небольшой российской фирмы.
С другой стороны, ввезенный по “челночному” каналу товар не проходит полную таможенную очистку и зачастую вообще никак не оформлен. Естественно, что и продажа его осуществляется без всяких накладных и кассовых аппаратов, за наличный расчет. В результате только в одном общежитии на Панфилова, как сообщалось в СМИ, была изъята сумма наличных, эквивалентная, по подсчетам самих китайцев, 1 млн. долларов США.
Для регистрации, получения виз и разрешений на жительство специально создаются фирмы, СП и т. п. При этом бывают такие удивительные случаи, когда китайское предприятие имеет счет в банке и все соответствующие реквизиты, но не зарегистрировано в налоговой инспекции. И это вполне логично: ведь создается оно только для того, чтобы иметь возможность получать визы, разрешения на работу и регистрацию УВИРа для “сотрудников”.
Однако есть и другие пути. Например, в китайской диаспоре (где любая информация распространяется быстро) известны имена некоего Миши и некоего Вовы, которые могут оформить разрешение на работу за три-пять дней, хотя официальное оформление занимает месяц-полтора. При этом нужно сказать, что многие китайцы просто не сознают, что нарушают законы, и искренне возмущаются тем, что с них все дерут деньги и требуют подарков.
Жизнь в общежитии на тюках с кожей малоприятна, хотя китайцы традиционно неприхотливы. Правда, предпринимаются некоторые усовершенствования: например, в комнатах устраиваются полати под потолком (так как все пространство пола зачастую занято товаром). После такой перестройки комната напоминает двухэтажные магазины в старых китайских городах — в нижнем этаже прилавок, а наверху живет хозяин с семьей и своим скарбом. Своеобразно используется техника: например, если кто-то из китайцев снимает неподалеку от общежития квартиру, то отводная трубка радиотелефона вполне может располагаться в общежитии и использоваться в “централизованном” порядке (за что хозяин получает определенные дивиденды).
Но так живут только низовые работники, непосредственно осуществляющие торговлю. Что же касается руководства фирм, сумевших подняться в период бума, то оно предпочитает снимать квартиры или проживать в гостиницах, таких, как “Молодежная” в двух остановках от метро “Тимирязевская” или даже “Космос”, где тоже существует несколько этажей, принадлежащих китайской фирме, организованной бывшими студентами. Привилегированная прослойка китайской общины имеет возможность ходить в китайские рестораны типа “Чайна-таун”, расположенного в общежитии на Панфилова, ездить на машинах и тратить большие деньги в казино.
Ресторан “Чайна-таун” — пример типично китайского ресторана (в отличие от тех, которые создаются в расчете на вкусы западного обывателя — вроде “Джонки”, “Династии” или “Панды”, не говоря уж о кошмарном ресторане на Арбате), где есть все, что положено иметь приличному ресторану в Китае, вплоть до живой змеи и живых карпов в аквариуме, которых при соответствующем ажиотаже публики ловят по выбору клиента и тут же готовят. При этом еще бьющееся сердце змеи повар лично выносит уважаемому гостю, который должен его съесть для того, чтобы обрести силу. Ресторан является одновременно и одним из культурных центров китайской общины — здесь проводятся конкурсы караоке, приемы. Правда, что касается официальных мероприятий, устраиваемых китайским посольством в Москве или Китайским культурным центром, то в последнее время они переместились в другой подобный ресторан, открытый в конце прошлого года в гостинице “Салют”, где тоже несколько этажей принадлежат китайцам, — “Старый Пекин”.
Кстати, что в одном, что в другом ресторане по выходным устраивается и другое любимое развлечение богатых китайцев — шоу-эротик-варьете. Посмотреть на обнаженных русских женщин собирается большое количество китайского народа.
Однако наиболее популярным у китайской элиты занятием является поход в казино — китайцы похожи в этом отношении на бессмертного булгаковского Парамошу: прижимисты, но очень азартны. Чаще всего их можно видеть в “Голден палас” или в казино в гостинице “Космос”, однако попадаются они и в других местах. Например, после появления в казино “Каро” столов для покера китайцев там стало намного больше — покер, в отличие от традиционного блэк-джека, очень распространен в самом Китае и являлся, как известно, любимой игрой старой партийной элиты. Большим любителем покера был, в частности, отец китайских реформ Дэн Сяопин.
Что же касается каких-то подпольных игорных домов, опиумных курилен и других тому подобных притонов, о которых рассказывается почти во всех статьях, посвященных жизни китайцев в Москве, то это скорее плод воображения журналистов, желающих побольше рассказать об экзотике китайской жизни. Следов подобных увеселений пока никому обнаружить не удалось.
Можно утверждать, что китайская община в Москве живет своей жизнью. Существует специальная пейджинговая компания, принимающая и передающая сообщения на китайском языке. Издается несколько газет на китайском языке, например “Мосыкэ ваньбао” — “Вечерняя Москва”. Тираж этих газет, естественно, невелик, однако они содержат массу полезной для проживающих в Москве китайцев информации.
И все же численность живущего в Москве китайского населения даже по максимальным оценкам уступает численности китайского населения в таких европейских городах, как Париж или Лондон, не говоря уж об известных центрах проживания китайской диаспоры Нью-Йорке и Сан-Франциско.
Мнение о том, что китайская община представляет собой источник криминальной опасности для Москвы, основано прежде всего на том, что в недрах этой общины крутится большое количество наличных денег и что контроль за ней трудно осуществим. Однако решить данную проблему путем рейдов налоговой полиции по местам расселения китайцев вряд ли возможно. Так же, впрочем, как и путем создания в Москве китайского торгово-промышленного центра — идеи, получившей одобрение со стороны мэрий обеих столиц. Все это мало поможет легализации китайского бизнеса до тех пор, пока он использует возможности, предоставляемые “челночной” торговлей. Именно здесь начинается цепочка нарушений, и касается она не только китайцев, а всех, кто использует данный канал.
Обязательность единого
А в общем-то, чем больше китайцев будет в Москве, тем лучше. Чем разнообразнее контакты, тем меньше опасений и иллюзий относительно Китая будет у русских.
Китай никого не собирается захватывать. И никого не собирается учить. Никто не собирается учить и Китай.
Но, признавая его право на иное, мы — русские, европейцы — должны отдавать себе отчет в том, что порядок в этом мире обеспечивается путем соблюдения вполне определенных, а именно наших, норм в отношениях друг с другом.
И не только порядок, но и внутреннее развитие наций, вовлеченных в международную систему отношений. Так называемый национальный подъем в Китае сто лет назад или в странах третьего мира после Второй мировой войны был вызван вовсе не внутренними причинами. Внутренних источников развития и изменений у этих народов вообще нет — эти источники имманентны лишь монотеистической цивилизации, в которой одной из фундаментальных является категория субъектности. Просто эти нации стали требовать равноправия в отношениях с другими народами. Китайцы не захотели терпеть консульский суверенитет, другие народы — колониальные режимы и кое-что другое, принесенное белыми людьми. Хотя от многого и не стоило, наверное, отказываться.
Но даже эта нетерпимость была косвенным признанием правоты белых людей, поскольку от них требовали распространить их нормы отношений друг с другом на иные народы. Сейчас, в конце XX столетия, очевидно, что слова Владимира Соловьева о том, что весь мир должен быть европейским, вовсе не являются обоснованием империализма. Это даже не утверждение мирового лидерства западных стран, а понимание того, что в основу миропорядка могут быть положены лишь принципы, выработанные в иудео-христианской парадигме. Нечто подобное говорилось и Ортегой-и-Гасетом, который полагал, что европейские нормы международных отношений, может быть, не самые лучшие, но других пока нет.
Китай не ставит под сомнение эти принципы. Но он иной. Эти принципы для него имеют внешний характер, они не имманентны китайской цивилизации. И потому естественна настороженность (но не враждебность!) по отношению к Китаю. Его невозможно победить, с ним невозможно соперничать. Китай, китайцев, китайскую культуру и цивилизацию можно (и нужно) принять. Принять Китай как он есть, памятуя о том, что, повторим, в восточных единоборствах главным достижением является не победа, а уклонение от поединка.
Но уклонение без отказа от поставленной цели. Ради достижения которой можно использовать и Россию, и Америку, и черта лысого. Сохраняя равнодушие ко всему не своему, ко всему иному как необязательному.
И никогда Китай не допустит, чтобы Россия стала лидером так называемого третьего мира. И слава Богу, и спасибо китайцам за это. Потому что место России в том мире, где иное является ценностью, в том числе иное, не нуждающееся в ином. Потому что время подтвердило правоту Владимира Соловьева, сто лет тому назад утверждавшего, что России, чтобы остаться Россией, надо быть более европейской, чем Европа.
Виноградов Андрей Олегович — историк, журналист. Родился в 1955 году. В 1978 году закончил Институт стран Азии и Африки при МГУ. В 1986 году защитил диссертацию на тему “Современные методики прогнозирования международных отношений и проблемы их применения к анализу отношений СССР и Китая”. Участвовал в конференции по проблемам истории Китая 1945 — 1949 годов, проходившей в 1994 году в Тайбее (Тайвань). Автор многочисленных публикаций по китайской и другой проблематике в различных СМИ.
Шушарин Дмитрий Владимирович — историк, журналист. Родился в 1960 году. (Подробнее о нем см.: “Новый мир”, 1999, № 6.)
В мае 1999 года авторы очерка посетили Китай — один в семнадцатый, а другой в первый раз — в составе телевизионной съемочной группы Ирины Бахтиной.
1 Об истории становления маоистского режима в Китае см. также: Солженицын Ермолай. От горсти риса — до сотовой связи. — “Новый мир”, 1996, № 12. (Примеч. ред.)