стихи
СЕРГЕЙ ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 4, 1998
СЕРГЕЙ ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ
*
СГУСТИЛСЯ СНЕГ
* *
*
Мне десять лет.
Я собираюсь жить
Так долго.
За стеной играют гаммы.
За толстой книгой Марека-Керама
Три Трои я успел похоронить.
Темнеет. За окном сгустился снег.
Он падает — его полет замедлен…
Мы к светлой бронзе перешли от меди. —
Который век, который это век?
Столбцы хронологических таблиц…
А за стеной опять играют гаммы.
Мне десять лет.
Я дожидаюсь мамы.
Я прочитал четыреста страниц.
Я привыкаю различать века.
Мне десять лет.
И жизнь так коротка.1979.
* * *
Лишь первым отблеском денница
Рассветит небо сентября —
Урчит лысеющая птица,
Сухарь настойчиво дробя,
И дворник шкрябает тихонько
Своей рассыпчатой метлой,
Счищая листьев верхний слой,
И голубь топчет подоконник.
Проходит дворник по аллейке
В полувоенном картузе,
Сшибая жалкие копейки
На добродетельной стезе.
Веселых надписей курсив
Он осуждает на заборе,
Он бережет жилой массив,
Живет с соседкой в долгой ссоре
И от зари и до зари
Поет про угольную шахту.
Он, как его инвентари,
Наверно, списан весь по акту,
Но — нестареющий атлант! —
Татуированной рукою
Уперся в утренний туман
И держит утро разливное.1979.
* *
*
Эпоха в эпоху таскает пожитки —
И факельным блеском по кафельной плитке
Размазан проезд многоклеточных фар.
Мелькает, бледнее, чем зимний картофель,
За дымным стеклом заторможенный профиль,
И гаснет цветной замороженный пар.
И кажется — вырвутся пьяные сани,
Сиятельный шут в голубом доломане
Раскрашенной пробкою рожей сверкнет,
За ним — удалые его компаньоны
В личинах и шапках, в усах и коронах,
И в голосе — холод, и в возгласах — лед.
Зачем ледяное веселье сверкает,
И холод под шубою сердце сжимает,
И воздух морозной струною звенит,
Куда направляется святочной тени
Проезд театральный по жизненной сцене
И кто это текст подсказать норовит?
Застуженный скрип поворотного круга.
Куда мы летим, обгоняя друг друга,
Покуда дрожит непролившийся свет,
Еще допускающий вечные тени
По карте великого оледененья
Вести круговой непрервавшийся след?1983.
* * * Качалось озеро на веселых весах.
В зеленой тине вспыхивал луч изумрудный.
Вспоминать легко — это жить было трудно
Без надежды, без Бога. А кровь молодая.А сажень косая в плечах.
Мускулистые парни, пояс трусов приспустив,
Дулись в сику и дули портвейн перегретый.
Никогда не кончается душное лето!
— Что ты тянешься, сука, как презерватив!
Дожимай свою карту, копейку клади,
Пей портвейн. На твоей безволосой груди
Из легированной обработанной стали
Крест веселый с вкраплением синей эмали
Сберегает тебя. И не надо печали.
Все еще впереди. Надейся и жди.
А на небе такая игра облаков
И лучей проницательных перемещенье.
Заключенные души так рвутся к прощенью
Из своих мускулистых смолистых оков.
И надежда осталась, покуда летит
Этот луч, прихотливо надломленный призмой,
И дрожит на весах тектонический щит
И на нем наши бедные юные жизни.1986.
* * *
Над тобою мне тайная сила дана,
Это — сила звезды роковой.А. Григорьев.
Со стрельчатого цоколя человек железный
Наклоняет в улицу смотровое лицо,
Много лет продолжая паренье над бездной,
Окрыленное звезд неподвижной пыльцой.
Много раз проходил я в пределах полета
В надрывающем душу беззвучье ночном,
Сотни цепких секунд нетопырьего счета
Проскреблись под титановым этим крылом.
Как упорно твое броневое надбровье,
Затвердивший паденья свободный покой,
Металлический ток расщепляемой крови
Угадавший во мне освещенной рукой.
И железной любви нарастание гулко,
И направлен ее безвоздушный полет
В осевое сечение волчьих проулков,
Где желанная женщина сонно живет.
Где сумею и я, как паритель железный,
Опрокинуть в нее смотровое лицо,
Чтоб во сне эта женщина повисала над бездной
И видела звезд распадающееся кольцо.1983.
* * * М. Б. Х.
Он живо качался в гробу,
Как живой, оживленный игрой освещенья.
Он мерцал, подплывая к долбившему яму жлобу.
Сквозь морозец зерцална последний вползал перевал,
И прохлада громады
четырех степеней посвященья
Серебром индевела
на стянутом кожею лбу.
Он был маленький деспот.
Лучисто сходились морщины
На проеденной мысльюего стороне лицевой,
Только женские губы, когда причащались личины,
На время лечили
От болезненной тайны его, лучевой.
Он был деспот.
Держатель архивных ключей и затворов,
Охранитель духовных ключей,
Дракон над источником вод,
Тайнослушатель исповедей и разговоров,
Рукописный наследник подследственных,вдов и сирот.
Он был цензор великий,
Лукавый, с походкою фавна.
Он копытил следы в кабинетах ответственных лиц.
Даже самой фамилии звуки сипели исправно,
Даже воздух чернел у границы глубоких глазниц.
Я горжусь тем, что встретил такое отродие ада,Тем, что слушал его
и отраву дыханья вдыхал.
От советской культуры мне большего счастья не надо,
Чем такой козлоногий держатель всех тайн и начал.
И колючий снежок,и оград заунывное пенье,
Погребальный кабак
под квадратной дымящей трубой —
Это лестница к тем
четырем степеням посвященья,
Что искристый покойник навеки уносит с собой.
1989.
* * *
Серо-розовой дымкой, почти слюдяною средой,
Износившейся легочной тканью, сцежающей кровь,
Расползается небо над темной кирпичной стеной,
И под этой стеной учреждается наша любовь
На мучнистом тумане, замешенном густо в груди,
На дыханье, пробившемся сквозь толоконный раствор.
Так суди нас, о Господи, этой любовью, суди,
Потому что страшней без суда услыхать приговор,
Потому что надежда одна — оглашенный реестр,
Отдаваемый в рост, обеспечит прибыток души,
На копеечный бублик, на чашку кагора, на погнутый крест,
На щепоть разложенья, оскребок посмертной парши.
Потому что надежда одна. И крути не крути,
В этом хлебном хвосте мы стояли за телом Твоим.
Здесь, в лабазе мучном, на слепом, на червивом пути,
На голодном пайке, как часы, отбывая режим.20.11.87.
* * *
Для того я в тиши свое детское слово, как пилку, вострил,
Чтоб в агатовой плоти тупить закаленное жженье,
Чтобы мне на распаде блеснул многожильный распил
Разноцветной спиралью предчувствий и предощущений.
Даже старый дурак за кроссвордом умнее меня,
Даже он свою жизнь не в такую угрохал химеру,
Даже он по бульвару с газеткой идет, семеня,
На скамейку, как тенор идет на премьеру.
Наши игры в пророков отнюдь не искупят вины,
А предсказанный страх пережить даже вдвое страшнее.
И зачем наши речи, проклятые говоруны,
Все ярились, как радий, самими собой пламенея.
Он и вправду настал, тот конечный предвиденный час,
Столько раз мне приснившийся в розовом отсвете ада,
И вселенная копья свои обращает на нас,
Простоявших всю жизнь у ворот многоцветного Града.
И доколе возможно — дотоле проси и зови,
Повторяй: “Многогрешным, предвидевшим, все заболтавшим,
Приоткрой нам, о Господи, тесные двери Твои, —
И нам тоже, так много Тебя искушавшим!”1990.