РЕЦЕНЗИИ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 11, 1998
ТАТЬЯНА ВОЛЬТСКАЯ. Тень. Стихотворения. СПб., “Феникс”, 1998, 112 стр.
Имя этой книги не содержит даже намека ни на тематику, ни на стиль, ни на позицию автора в следовании какой-либо поэтической традиции, не содержит цитаты из какого-нибудь стихотворения — этакой визитной карточки! Полная затененность, зашторенность. Отдергиваем первую шторку — и приятное удивление: глазам открывается не замусоленный миллионами взглядов фасад железобетонной коробки, не лубочно разрисованная рама (без хлеба, как в известной рекламе, — одно зрелище), не — при недостаточной освещенности — тусклое отражение собственной твоей, читатель, физиономии — открывается живой, красочный, а главное, узнаваемый мир, где “цветок качается в седле, неся точеный череп на стебле”, где “внезапный полдень” озаряет “сухие стебли улиц”, где “часы расцвели на стебле четырехгранном”, где “ходит облако на ногах дождя” и оно же, “завитое облако, обрезает локон / лесу на память, приоткрывшему слишком / частые ребра, дремучую тьму подмышки”. Рискну утверждать, что именно такой мир является реальным, а такая поэтика реалистической. Современный реализм, как мне кажется, есть способ взглянуть на вещь с самых разных сторон, найти разнообразные, порой неожиданные ракурсы, тем самым приближаясь к наиболее объемному, объективному изображению.
Вещи в реальности составляют сложную, мозаичную систему, пронизанную “тонкими невидимыми связями”. Именно эти связи пытается передать Татьяна Вольтская, позволяя взаимопроникать, переплетаться, растворяться друг в друге одушевленному и неодушевленному, фантастическому и обыденному. Здесь все дышит, все живет, все меняется: “Травы спят с открытыми глазами…”, “Мокрой траве золотя колени, / Солнце снимает с холма помятые тени…”, “Снег обвивает все, как виноград…”, “Повсюду с грацией верблюжьей / Двугорбые сугробы спят…”.
Подобные олицетворения, возможно, являются продолжением традиционной образной системы (“солнце садится”, “вьюга воет” и т. д.), давно отошедшей в область обыденной речи, но здесь, в стихах Т. Вольтской, предстающей в новом, перспективном, развивающемся качестве.
В этой книге все свободно перетекает одно в другое, и в этот мир совершенно гармонично вписывается, точнее, вплетается лирическое “я” автора:
Тела необитаемый остров.
Перевернутая лодка ладони,
Покачиваемая дыханием,
Набегающим на пологий берег.Именно лирическое начало, по традиционному заблуждению ассоциирующееся с женским, дается женщинам, как мне кажется, труднее всего. Многие километры так называемой “женской лирики” безумно скучны и монотонны, их проскакиваешь на большой скорости, по одной размеченной полосе. Ибо естество и искусство суть вещи противоположные даже по семантике (“естественный” и “искусственный”, как известно, антонимы). То, что кажется истинным, искренним в жизни, смотрится на бумаге банально, а то и вымученно-истерично. Переход же чувств в область искусства предполагает некую отстраненность и, как следствие, уже бесстрастность. Лирика Т. Вольтской — это удачная, за малым исключением, попытка не только передать субъективное через объективное (в данном случае — пейзаж, зарисовки), но и сопоставить, сравнить эти две реальности, органически вплести собственные чувства в канву ювелирно выписанной действительности.
Успокойся, — говорю себе, — успокойся!
Крутит ветер над крышей из дыма кольца.
Что случилось, — говорю себе, — чтослучилось?
С шумом вылетел из болота чибис,
Закачалась кочка, вздохнула сырость,
И душа побледнела и оступилась.Дело в том, что оригинальная словесная игра, насыщенная метафоричность, интересные сюжетные, тематические придумки не есть самоцель: “…имеет ценность лишь тот пейзаж, в котором скрыта боль”. Эта боль, своеобразная мука окружающего мира предстает как следствие душевной обнаженности, внутреннего терзающего холода (“…если загораю — снег под купальником все равно не тает”), который готовит для автора побег в иной, чуждый этой муке мир:
Ах, была б я зерном — заслужила б милость —
Я от всех под землю бы провалилась,
Закатилась бы под высокую гору,
А была бы мышью — забилась в нору.
А была бы синицею — улетела бы за море,
Самое глубокое, синее самое.Может быть, настроение это несколько наивно, а идея такого “ухода” часто встречается у самых разных поэтов, но в данном воплощении она звучит трогательно, а местами пронзительно, поскольку, по сути, мы все пишем об одном и том же, важно — как.
Юлия СКОРОДУМОВА.