Статьи 1970-х — 1990-х годов
РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 1997
ИРВИНГ КРИСТОЛ. В конце II тысячелетия. Размышления о западной цивилизации. Статьи 1970-х — 1990-х годов. Редактор Рената Гальцева. Перевод Владимира Ошерова. М. [ТОО «Полиграф».] 1996. 209 стр.
Есть счастливо найденная формула — «детская болезнь левизны». Младенцы превращаются в старцев, а этот инфантильный недуг в мире Запада никак не проходит. Рецидив за рецидивом регистрирует в своих статьях, вошедших в изданный на русском языке сборник, современный американский публицист неоконсервативного направления Ирвинг Кристол, чья озабоченность тем, чтобы вправить левый вывих цивилизации, отнюдь не подкрепляется большой надеждой на немедленное чудотворное исцеление общественного организма.
Вступать в поединок с левой опасностью на коротком заводе сиюминутного политиканства или социальной конъюнктуры бессмысленно. Популистских лавров тут не обрящешь, а отрубленные головы красного змия прирастают — не успеешь оглянуться — «взад». Здесь нужна более прочная, бытийная основа убеждений. У Кристола это ветхозаветная аксиома: мир — «хорош весьма»; жизнь есть благо, ибо это — дар Божий. Взгляды Кристола не просто резюмируют его политические симпатии, но опираются на камень его веры. И с этого камня Кристол ополчается на вековечный гностицизм, исходящий из предположения, что мир безусловно плох, а человек в этом не виноват. Это предположение порождает веру в безграничный прогресс и стремление радикально перестроить действительность, переродить человечество.
Гностицизм в одеждах социализма в наше время размахнулся было во всю ширь эпохи. Кристол и сам в молодости был социалистом. Когда выветрился юношеский хмель, стало ясно, что былые грезы утопичны, человек и мир не поддаются скорой переделке, а радикальная хирургия не решает ни одной проблемы. Из зеленого социалиста вырос проницательный критик социализма и его западной интеллектуально-художественной обслуги. Этим сюжетам в сборнике посвящено много ярких страниц, дающих попутно возможность убедиться в том, что в 70-е и 80-е годы Кристол боролся отнюдь не с ветряными мельницами.
Если утопический рационализм и романтизм захватили гегемонию над современными сознанием и чувствительностью, то причину этого Кристол видит в секулярном характере общества либерального капитализма. Здесь нарастает требование земного счастья и убывает, теряя опору, чувство долга. В течение поколений буржуазное общество существовало за счет накопленного в прошлом капитала традиционной религии и моральной философии. Но капитал этот, кажется, иссяк. И нравственное обеспечение буржуазного миропорядка оказалось под вопросом. Миропорядок этот осмеивается в общественном сознании, клеймится с университетских кафедр. Этос капитализма обсел и тает, как мартовский снег; его социалистический оппонент также в параличе. На пустое место пришли нигилизм, «либертаризм» и разнузданность — и обществу все труднее возражать им в предчувствии встречного вопроса: а почему бы и нет? В этом ключе Кристол анализирует проблемы современного урбанизма, порнографии, наркомании, школьного образования. Он уверен, что можно преодолеть гностическую враждебность миру и духовно оздоровить общество. Но нельзя в этом и дальше полагаться на формальные механизмы процедурной демократии и ее некритичную веру в «простого человека». Кристол противопоставляет «демократическому» правлению «республиканское», когда правит не слепая воля народа, а его разумное согласие, основанное на свободной решимости строить жизнь в соответствии с высшим, трансцендентным смыслом, попросту жить достойно.
Кристол не раз ссылается на Достоевского. В сознании российского читателя многие идеи американского писателя без труда срезонируют с аналитикой «Вех», с розановскими ветхозаветными симпатиями, с критикой исторических химер Львом Гумилевым… Это все так, и здесь есть много поводов для продолжения разговора. Важнее, однако, понять, что сегодня мы стоим перед теми же проблемами, которые тревожат Кристола. Парадоксальный зигзаг истории вывел нас в общую точку пути. А коли так, то уместно задать два вопроса: возможен ли у нас теоретически обоснованный неоконсерватизм — и каковы его житейские перспективы?
Ответ на первый вопрос вроде бы ясен. Достаточно назвать хотя бы Юрия Каграманова или Андрея Зубова. Но учтем и нашу склонность к крайностям, нашу готовность впасть то в коммуномракобесие (как Александр Зиновьев), то в реакционно-реставрационный, фундаменталистский раж. Острее и болезненней, чем на Западе, стоит в России проблема почвы, опоры, позитивного социокультурного прецедента в истории. И снова самым надежным и прочным элементом социума вдруг оказывается государственная власть. Есть соблазн притулиться к ней, рискуя свободой и честью: извечный российский тупик.
Трудна логика выбора, остро прочувствованная Кристолом, и в Америке, и в России состоит в том, что неоконсерватору почти нечего сохранять, консервировать в наличной действительности. Он должен уповать на будущее и создавать будущее, апеллируя к высшим ценностям национальной культуры и цивилизации Запада. Этос неоконсерватизма общепонятен: личная инициатива, готовность взять на себя ответственность, сочетать «благоразумное своекорыстие» с самоотверженностью, жизненную активность с достоинством, участвовать в местном самоуправлении, а для верующих — и в жизни прихода… Спокойным, негромким голосом трезвого и опытного человека Ирвинг Кристол пытается добиться понимания или хотя бы внимания у своего читателя. Он говорит с каждым наедине. А удастся ли таким образом вразумить эпоху — кто знает.
P. S. Для консерватора нет мелочей — и потому озадачивает россыпь опечаток в книжке.
Евгений ЕРМОЛИН.
Ярославль.