ПЛАТОНИЧЕСКИЙ ТЕАТР
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 8, 1996
Сергей Гандлевский. Праздник. Книга стихов. СПб. «Пушкинский фонд». 1995. 112 стр.
«Праздник» — вторая книга стихов Сергея Гандлевского. Первая называлась «Рассказ» — «прямолинейная проза в стихах». Концепция второй, не менее «прозаичной»: «праздник жизни», «праздник смерти» — «все на свете праздник». В том числе и поэтическая речь об этом.
Говори. Что ты хочешь сказать? Не о том ли, как шла
Городскою рекою баржб по закатному следу,
Как две трети июня, до двадцать второго числа,
Встав на цыпочки, лето старательно тянется к свету,
Как дыхание липы сквозит в духоте площадей,
Как со всех четырех сторон света гремело в июле?
А что речи нужна позарез подоплека идей
И нешуточный повод — так это тебя обманули.
«Стансы», одно из лучших стихотворений С. Гандлевского, открывают книгу, играя одновременно роль «аттракциона», манифеста и вступительной статьи. Праздник без повода. Дар без смысла. (В завершающем сборник стихотворении: «Если жизнь дар и вправду, о смысле не может быть речи».) Муза набоковской прозы.
«Поступь рока слышна у Набокова в каждом романе».
Внутри «рамки» стихи распределены по четырем разделам. Формальный признак — хронология: 1973 — 1977; 1976 — 1980; 1979 — 1982; 1982 — 1994. Подобным образом организованные книги напоминают обычно дневник или фотоальбом. Поводов к такому восприятию в «Празднике» предостаточно: часто упоминаемые «the sights» («Оля, Лаура, Кенжеев на фоне / Зелени в восьмидесятом году»); посвящения коллегам по группе «Московское время», цитаты из их стихотворений — в качестве эпиграфов; щедро рассыпанные биографические подробности. Герой — вроде бы копия автора. Нужно внимательно приглядеться, чтобы обнаружить зазор, художественную дистанцию. Приглядимся.
Часть первая — портрет художника в юности.
Я телом был, я жил единым хлебом,
Когда из тишины за слогом слог
Чудное имя Лесбия извлек,
Опешившую плоть разбавил небом —
И ангел тень по снегу поволок.
Прорезавшаяся душа в поисках адекватного отраженья: «Марина, если б знала ты, / Как горестно и терпеливо / Душа искала двойника!» Программное отчаянье: «Держу в руках, чтоб в снег не пролилось, / Грядущей жизни зеркало пустое».
Начало «Праздника» — самая светлая его часть. Здесь немало перекличек с Мандельштамом и Ходасевичем, но преобладает символистская прозрачность. Разреженный воздух. Парадиз детства, «сто лет свободы и любви!» — даже с точки зрения изгнанника.
Часть вторая. Отчаянные попытки уехать от самого себя, пустого зеркала и приевшегося пейзажа. Крым. Кавказ. Азия. Определение «очарованный странник с пачки └Памира”» появится позже, но это уже он. Возвращение — момент творческого «примирения с действительностью»: никуда не денешься ни от общего-внешнего-чужого (язык — социален), ни от своего (речь — индивидуальна). Новый образ — образ «поэта-бича», по определению Андрея Зорина (см.: альманах «Личное дело №»), «в значительной степени литературен и служит производной от позиции автора, ориентированной на языковое сознание полностью деклассированного общества». Герой С. Гандлевского — скорее «главный», чем «лирический». От прочих («сограждан») отличающийся, подобно гребенщиковскому Иванову, тем, что «у него в кармане Сартр, у сограждан — в лучшем случае пятак».
Часть третья — в сущности, та же песня («И к нему приходят люди с чемоданами портвейна и проводят время жизни за сравнительным анализом вина»). Но — чуть разухабистей:
«Расцветали яблони и груши», —
Звонко пела в кухне Линда Браун.
Я хлебал портвейн, развесив уши.
Это время было бравым.
Жить с отчаяньем не хватает сил. «Питие» — та же попытка к бегству. «Алкоголизм, хоть имя дико, / Но мне ласкает слух оно». Суррогат свободы для «поколения дворников и сторожей».
Актуализируется иная дистанция — по отношению к поэтам «серебряного века». Пространство А. Блока («Ночь, улица, фонарь, аптека. / Бессмысленный и тусклый свет») и «московское время» О. Мандельштама («Еще далёко мне до патриарха, / Еще на мне полупочтенный возраст…») с пространством С. Гандлевского («Аптека, очередь, фонарь / Под глазом бабы. Всюду гарь») и его же «московским временем» («Еще далёко мне до патриарха, / Еще не время, заявляясь в гости…») при наложении не совпадают.
Не жалею, не зову, не плачу,
Не кричу, не требую суда.
Потому что так или иначе
Жизнь сложилась раз и навсегда.
Пора поэтического самоопределения. Сознание принадлежности к особому «веку» — как его теперь называют, «бронзовому».
Часть четвертая. «Склоняют своенравные лета… / К поэзии, прости за выраженье, / Прочь от суровой прозы». У С. Гандлевского, по наблюдению М. Айзенберга (см., опять же, «Личное дело №»), — «только те слова, на которые есть право». Произнести по поводу своих стихов слово «поэзия» самокритичный поэт почувствовал себя вправе только теперь. (А что через «прости за выраженье» — так, с точки зрения «критического сентименталиста», подобной оговорки требует не только «низкое», но и «высокое».) Неизменные собеседники — О. Мандельштам, Вл. Ходасевич и А. Пушкин. Самоутверждение позади, разговор ведется на равных. Зазор между «человеческим» и «поэтическим» в стихах постепенно сходит на нет. Становится все ощутимее дистанция между текстами — и автором, для которого они уже не зеркало, а отдельный, самодостаточный организм. Ключевое слово — «фактура». Ключевая цитата — «виноградное мясо».
Здесь — «хиты», известные по альманаху «Личное дело №» («Апреля цирковая музыка…»; «Не сменить ли пластинку…»; «Есть в растительной жизни поэта…»; «Самосуд неожиданной зрелости…»; «Устроиться на автобазу…»; «Отечество, предание, геройство…» и проч.). А также новые стихи, выдержанные в строго пессимистической тональности.
Еще осталось человеку
Припомнить все, чего он не,
Дорогой, например, в аптеку
В пульсирующей тишине.
И, стоя под аптечной коброй,
Взглянуть на ликованье зла
Без зла, не потому что добрый,
А потому что жизнь прошла.
«Праздник» — книга о судьбе (это, пожалуй, и есть Тема Сергея Гандлевского) поэта и его поколения. «Трепанация черепа» — история той же болезни. «Поколение дворников и сторожей / Потеряло друг друга в просторах бесконечной земли. / Все разошлись по домам… / У нас нет надежды, но этот путь наш» (Б. Г.).
Show must go on.
Ольга КУЗНЕЦОВА.