стихи
АЛЕКСЕЙ ПУРИН
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 1995
АЛЕКСЕЙ ПУРИН
*
ОСЯЗАНИЕ
* *
*Алексею Алимкулову
Мне зеленая Босния снится —
в буроватых потеках, Шуша —
неживая… Мешает ресница
биться сердцу, душманит душа —
и в ушке карандашном теснится,
душный ужас исчиркать спеша.Слыша трубчатый шорох Ташкента,
дробь Дербента и дрожь Душанбе,
ощущаю: пожизненна рента,
что с пристрастием числят тебе;
и аорта — не липкая лента —
обвила урожай на гербе.Ты в одной из рычащих империй
жил. Распад — не разъезд, а распад.
Потому и клянутся потерей
у гробниц — как в саркоме хрипят.
Не вернуть плоскогорий и прерий —
и не нужно, но точно распят.И как после падения Рима —
не дождется Византий письма…
Утешаться ли тем, что незримо
и за гранью земного ума:
тем, что смертью одной оборима,
только крестными муками тьма?Да и столь ли блажен посетивший
здешний пышно цветущий погост
в роковые часы — опустивший
пред ордой небожителей мост,
зрящий сумрак, полмира застивший,
и закат вампирических звезд?
Преображение
1
Твоя ладонь полубезвольная
и пальцев гибкие побеги —
напоминание окольное
о жалобе ночной и неге.Любовь, со всеми недомолвками,
таю, как рану ножевую,
в июле, здесь — на поле Волковом,
сжимая — лживую, живую.Так капля жалуется желобу
листа, чуть сложенного жалом,
стекая к мрамору — тяжелому
в своем забвенье залежалом.Не за горой Преображение
и неизбежность отторженья —
разъятье бережного жжения,
дыханья легкого, скольженья…И я, держась за сухожилия,
за дорогую эпидерму:
— В разлуке выживу, скажи, ли я?
А ты? — пытаю изотермувенозной сини — убегание
ее, чтоб стать артериальной
в юдоли смертной полигамии
и первородности повальной…Чту жизнь? Лишь оболочек радужных
сличенье в жарком биатлоне,
соломинка полувзаправдашних
гаданий влажных по ладони?
2
Сердцебиенья ль откровенного,
тепла ль, которым дорожили,
желать от тока переменного,
бегущего в латунной жиле? —Ни тел, ни льна, телами смятого,
ни горьких уст, ни остального…
И — словно лед браслета снятого,
почти остывшего, стального, —пугаюсь я прикосновения
к твоей разгоряченной коже…
Нисколько это говорение
на то молчанье не похоже!Скамейка в парке вороватая,
пригорок, где мы целовались…
Но даль — стыднее соглядатая:
стоит, насмешливая, пялясь.Ложись и на бедро мне голову
клади, необладаньем муча…
Сродни расплавленному олову —
в лазури назревает туча.Вот так пещеристый, наверное,
и ад горит — не догорая,
мечтой прельщая эфемерною
о трогательных кущах рая.
3
Мы шли вдоль пляжа волейбольного —
речного, в Ораниенбауме.
И за твоими было больно мне
следить зрачками: на шлагбауме,закрывшем железнодорожные
пути, так скачут вспышки красные…
О, эти мускулы подкожные,
тела мучительно-прекрасные!И нежная твоя бесстыжая
ладонь была такой горячею,
что сердце вздрагивало: вижу я —
ты хочешь убежать, и плачу я —как тот сатир с ракетой теннисной,
из Юты в ад переезжающий…
Ужасен миллиарднопенисный,
тебя манящий и терзающийнаш мир — оптово-одноразовый,
феноменальный… Жарким шепотом,
ах, убивай — еще рассказывай
о том, что называют “опытом”!Вмещай же боль продолговатую,
души тоска ноуменальная, —
копи терзанья: станут платою
твоей — за обобщенье свальное…Кровоподтеками засосными
цветет закат, как в пасторали; и
внизу, за розовыми соснами,
играют в полый мяч реалии.
4
И умерли — и похоронены.
Не веришь? — погляди на плиты,
на склепы — Кроноса хоромины…
Тесней, чем страстной ночью, слиты.Сильней ладоней Диоскуровых
соединились — шуйца в длани…
Чту, Свидригайлов, в Троекуровых
рычащем мы найдем чулане?Смотри на Тютчева с Некрасовым,
в Ничто сошедшихся — не в Ницце,
и не мечтай об одноразовом
придурочно-счастливом шприце! —Всех-всех одною спицей ржавою —
туда, где первогрешно бьется:
сорвавший яблочко державою
земной — подземной выдается.Но, ядовитое, тогда уже
давай сгрызем напропалую:
пусть стыд оттягивает за уши,
а в губы жадно поцелую!Как хорошо мне и мучительно
тобою быть в твоем аркане
все сорок умопомрачительных,
в рай возвращенных задыханий!
ИЗ ЦИКЛА “ТАРО”
1. Висельник
Брат Иуда, отец мандрагоры,
знаю: дело твое керосин!..
Палестинские синие горы
и серебряный шорох осин…
И паломник немой очарован
дымкой новозаветных высот.
Но не им, а тобой поцелован
Тот, Кто крест всепрощенья несет…
Вижу: целое море заката
и огней золотистых щепоть…
Увеличена так и разъята
у задушенных грешная плоть!..
Жизнь — лишь помесь синкопы и смуты:
тех — повесить, а этих — распять…
Но на сходе последней минуты
Он тебя поцелует опять.
2. Молния, или Небесный огонь
Долго башня гордая строится —
быстро рушится и горит…
Здравствуй, чистое пламя Троицы —
Слово, Дух Святой, Параклит!Чем утешишь?.. Сердце расколото,
не разъяв Любви и греха,
и течет никчемное золото —
амальгама, плазма стиха.Это мнилось пресуществлением? —
Пресен хлеб и кисло вино…
Даже к Отчим припасть коленям я
не могу — уже не дано. —Ни стигмата, ни теплой ветоши,
ни борений потных в ночи,
ни кормлений, ни брений нет уже —
лишь поля, разряды, лучи…Знать хотя бы — какой заряд несу?
Кто добрей — помолится ль за?..
К небольшому, частному Патмосу,
назревая, скачет гроза.
3. Солнце
Не волной морской, не петлей, не пулей, —
а сейчас вот сердце в груди
разорвется… Все, что не ты, на стуле,
на полу оставь — и иди
вязким светом в липкий постельный улей…
По ночам у нас не темно в июле —
я хочу тебя, погляди!Хорошо, в разметанной плоти лежа,
как в овсах, тобою дыша,
умирать… Все это — лишь дрожь и кожа,
но внутри, ты знаешь, — душа.
И на жаркий шепот она похожа —
на волшебные эль и ша…Мотылька ладонью ловил ночного —
и теперь вот пальцы в пыльце…
Как сияет брызгами соли слово,
как слепит, кончаясь на це!
Спи… А солнце светит с востока снова —
и все славно будет в конце.
4. Мир, или Обратная перспектива
Чешуя сазанья, перо фазанье…
Но не ясно: как там — в огне, в земле? —
Расскажи, послушник, про осязанье,
про резьбу морозную на стекле…Мастер прозы вкрадчивой (с листопадом
среднерусским сравнивали), свечным
язычком согрет ли ты за распадом —
благовестным солнцем ночным?О, поведай: шире ль вдали аллея,
чем вблизи; воскрес ли отвес;
флорентийской Флоры-весны милее
наважденье зыбких небес?Гностик, мистик оптики, сдутый листик,
пленник свастик, формул схоласт, —
хорошо ли Слову в сетях баллистик?
Не гнетет ли азбук балласт?..Не сужу. И я ведь Отца и Сына
позабуду ради словца,
ради прелести… Шелести, осина! —
Начинается мир с конца.И, пытаясь зримое слить с незримым,
мы встречаем бесов в лесу, —
потому и названы Третьим Римом:
за красоты — соты, красу.
Аполлон в мехах
Это ведь Феб постучался к нам в дверь
прекрасной стопою.Каллимах, “К Аполлону”.
Барская шуба — барсова шкура.
Мцыри, в рычащем меху
вьющийся. Марсиева синекура…
Ху, разберемся, ис ху? —
Дафнины лавры и бурка хевсура,
Бозио в зимнем пуху…Кто же, в тулупчике заячьем ката —
словно Назон в зипуне,
светит мохнатой звездою заката
заледенелой стране —
родине лютопевучего мата;
кто же в кизячном огне
шепчет: смотри, первородство — космато
и чечевично вполне?Сжатый небесной Медведицей, в ахе
чуя лишь с агнецом связь,
кто мусоводит здесь в снежной папахе —
ох, не валлахский ли князь?..
Чту Леопольд их и Сад в прибабахе —
жалкие язь и карась!Наш-то похлеще вервольф и подлещик —
в шубе вороньей песец голубой,
щук оперенных скорняк и нарезчик
славы, по сердцу ведущий резьбой
страха, пером бородатым, — помещик,
мнимости в Крым выводящий гурьбой!
* *
*Виноградники Арля, луга Живерни —
чистота ослепительной тверди…
Где мучительный зной, и тупые слепни,
и тоска, и отчаянье смерти?
Но скажи: это бегство из тесных одежд,
ускользанье от тягостной жизни —
наилучшая из воплощенных надежд
на бессмертье иль скрипка на тризне?Шоколад принесут, прочитают письмо,
поразят Ниагарой фасада…
Или самосознанье презрело само
умиранье, за гранью распада
продолжаясь неверным свеченьем гардин,
фосфорическим — о, непосильно! —
разложеньем подземным, как думал один
евразиец безумный из Вильно?На холщовое счастье гляжу не дыша.
И, гонимая Светом с Востока —
ей тут нечего делать, — уходит душа.
Но не слишком ли плата жестока —
претерпеть перламутром кишащих мазков
и пуантами мертвого света
воскрешенье в чаду миллионов веков —
за истому короткого лета?
* *
*Четыре, две и три —
загадка для Эдипа.
Скорей с лица сотри
гримасы прототипа,
из-под тяжелых век
расчисленного рока
смотри: се — Человек,
у смертного порога
Небесного Отца
молящий: “Или, или!..” —
как будто два конца
углем соединили.Зеницы меркнет шар,
и голень перебита…
Но углеродный дар
горящего графита,
как и слиянья пыл,
не скрыть под пеленою.
Кто парус округлил
беременной волною —
для крестного костра
и пламенного лова,
Десятая Сестра,
рождающая Слово?
* *
*Целовались в парке — и страх стыда
трепетал, метался и гас.
Пусть текут прохожие, как вода,
изумленно глядя на нас:
положи мне голову вот сюда —
вот сюда, я спячу сейчас!Аравийский запах твоих кудрей
и Кааба черных зрачков
говорили, кажется: ночь мудрей
очевидной толщи веков;
ночь сама прошепчет: “Бери скорей!” —
Но я днем пылал, бестолков.А когда темнело, то я немел,
замирал, не смел, не умел —
неумел, несмел: лишь пучок омел,
а не мрамор крепкий, не мел…Все слова — лишь звонкая медь монет,
все писанья — ветер, прости.
Ничего на трепетном свете нет,
кроме сердца в тесной сети
смертоносной плоти: Творцу вослед
я могу рукой провести —
от ребра к бедру, миллионы лет
и все расы стиснуть в горсти!
* *
*Колотилось сердце — и я зачал,
и рожаю в муках слова…
Как в начале тех золотых Начал,
нас с тобою — три, а не два…
Слепо билась лодочка о причал.
От любви не умер едва.Так приносит ангел Благую Весть
под широким шумным крылом.
И боюсь, да угль утешенья весь
принимаю я: поделом
эта боль и радость! Еще отвесь…
Пусть живым нас свяжут узлом.Или мы не знаем: зачем сердца
прижигаем, ночью кого
ищем — жадно, суетно, без конца
и начала, тычась? — Его…
Твоего во тьме отличить лица
невозможно от моего.
* *
*Как зрачок — сужается, немея,
осязанье, раненное влет:
алый спирт укола Саломея
ледяной соломинкою пьет.Чтобы плоть пугливо обомлела,
опусти зеленые глаза,
соловей с иглою, Филомела,
коновалка дактилей, оса!Эсмеральда милая… К лицу ей,
кровососке, саван голубой,
лунный хлопок… Ладно, потанцуем —
пусть мое становится тобой.Не стекло, а крылышко Амура,
стрекозино слито со стеклом, —
и растет стеклярус Реомюра,
ледяным питается теплом.Кто сказал: не хватит капилляра? —
Мир — универсален, погляди:
весь — из боли-сладости-кошмара-
соли-льда-стеснения в груди.