ЛЕОНИД АРОНЗОН
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 1995
СЕРГЕЙ СТРАТАНОВСКИЙ. Стихи. СПб. Ассоциация “Новая литература”. 1993. 128 стр.
Надо ли говорить, что судьба поэта, ступившего на словесное поприще в 60-е годы — без задней мысли адаптироваться в советской литературе, — имела свои ловушки. Оставляя стихотворца экзистенциально свободным, она лишала его возможности видеть типографское отчуждение творческого продукта; написанное не объективировалось, а с годами начинало давить бесформенным грузом, сбивая ориентиры творческого развития. Постепенно самиздатчики превратились в своего рода секту под неусыпным оком госбезопасности — секту нищих, но духом богатых, со своим “уставом”, даже со своими… “радениями”. Муза, как известно, капризна, многие, дабы служить ей беспрепятственно, пошли в истопники, сторожа, да так ими и остались, ею покинутые. Выморочное существование с интенсивной подтравкой алкоголем и никотином расшатывало и нервы и интеллект. Выжить было непросто.
Сергей Стратановский выжил. И создал свою поэтику, свое творческое пространство неэклектично сконденсировав там глубокую историко-культурную проблематику. Изначально принадлежа скорее культурному, чем богемному полюсу ленинградского нонконформистского общества, Стратановский оригинально совместил авангардистско-обэриутские традиции с религиозно-веховским мирочувствованием, деформацию — с неподдельной гармонией, гротеск — с лиризмом, сарказм — с теплом. Этот изощренный ученик Вагинова вдруг напоминает нам о Рубцове:
Смерть как глину месили
Стлали мертвыми гать
Божья мысль о России
Как ее угадать?Мнится, что обращенные к Арсению Рогинскому “Строки к историку” Стратановский адресует и себе тоже: “Шарить в углах беспамятства и находить свидетельства / Жизни давно утраченной, списанной на утиль, / Шарить в стране беспамятства — вот ремесло историка. / Дело разведчика Божьего, праведный шпионаж”.
Стратановский счастливо умеет то приблизить, освежить, актуализировать историческую фигуру, явление, найдя им афористическое определение и дав разом и глубокую и остроумную разработку, то искусно дистанцироваться от злободневного фельетонного факта, который другого и вообще бы не вдохновил; штришок, мета времени приобретают у него эпическое звучание. Сознание его лирического героя расколото и целокупно одновременно: мир дробится и собирается на глазах. Оригинальность поэтического метода дорастает до лирической непринужденности, непринужденность опосредуется культурой.
Но что замечательно выделяет Стратановского в мутноватом постмодернистском потоке, так это органичное отсутствие релятивизма по отношению к мирозданию. До какого б абсурда ни доходило у поэта повествование, как бы ни деформировалась речевая гармония — чувствуется внутренний иерархический ценностный стержень, поэт замкнут не на себе на мире. Новейшие стихотворцы, как правило, ничего не боятся, видя в таком бесстрашии чуть ли не основную доблесть. У Стратановского по-другому. Продолжая пушкинское “Не дай мне, Бог, сойти с ума”, он пишет:
С болью наедине
С Богом наедине
Страшно остаться мне —
Зверю Его охот,
Рыбе Его тенет.
В этой миниатюре закодирована, может статься, доминанта лирического сознания Стратановского.
Сама судьба его — судьба-служение, судьба-послушание, послушание дару, слову. Когда поэту под пятьдесят, когда он три уже десятилетия пишет, но только теперь издал наконец первую книжечку с густо запрессованным текстом, это свидетельствует о многом. Разумеется, о нонконформизме при тоталитарном режиме. Но и о нонконформизме сегодняшнем. У соратников Стратановского по самиздату вышло — и слава Богу — в последние годы по несколько ярких книг; после затяжной полуподпольной диеты они теперь с лихвой наверстывают упущенное на богатых тусовках и в зарубежных гастролях. Стратановский же как был, так и остался скромным библиотечным работником — на поверхности, сосредоточенным мастером слова — на глубине, кровно связанным с почвою и родимой культурой.
Нынче девы безумные — Злость и Обида
Хмуро бредут по твоим дорогамСпросят: а где же отмеченность Богом
Хлебный экспорт, соборность, купечество?
Я не отвечу. Я тебя не умею судить
Отечество.Юрий Кублановский.