ЛЕОНИД АРОНЗОН
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 1995
ДМИТРИЙ БЫКОВ. Послание к юноше. Стихотворения, поэмы, баллады. М. РИФ “РОЙ”. 1994. 160 стр.
Дмитрий Быков. Много пишущий критик. Сотрудник “Столицы”. Автор “Общей” и прочих газет. Прозаик. “Куртуазный маньерист”. Непременный участник телевизионного “Пресс-клуба”. Много всего набегает. И все-таки странное ощущение: нет веса. Как-то легок. Но интересен.
Тут не могу удержаться, чтобы не привести большую часть авторского предуведомления к сборнику. Вот оно:
“Рецензирование этой книги, а также любые упоминания о ней в негативном, позитивном или нейтральном контексте категорически запрещаются:
— литературным критикам Борису Кузьминскому, Вячеславу Курицыну, Андрею Немзеру, Павлу Басинскому, Феликсу Икшину;
— Аделаиде Метелкиной, Кроку Адилову, Глебу Жеглову;
— газетам “Сегодня” и “Завтра”.
Иначе будет что-то ужасное. <…>
Я счастлив засвидетельствовать свою любовь ко всем остальным моим читателям”.
Что тут скажешь? Во-первых, сразу манит подписаться: Деля Икшина из газеты “Вчера”. Во-вторых, тревожит судьба не упомянутого Володи Шарапова — ему-то можно или тоже нельзя? В-третьих, ну очень хочется ужасного!
Поскольку я не значусь в черном списке (и не знаю, хорошо это или плохо), то, получив уверения в любви автора ко мне как к остальному читателю, скажу несколько слов.
Чего не стану говорить? Что Быков — поэт. Не знаю, поэт он или нет. Я не ищу у него именно поэзии. Я ищу в его сборнике стихи — живые, современные, местами остроумные, местами трогательные, зачастую крепкие, а если и не очень крепкие, то и пусть. Дмитрий Быков — живой современный стихотворец, как бы ни было дискредитировано это совершенно нейтральное определение (как “литератор”).
Перефразируя его же строки, неразбериху, хаос, кутерьму он втискивает в ямбы и хореи. При этом все время кого-то напоминая. Спектр ассоциаций тут весьма широк — от Тимура Кибирова до Юлия Кима. Может быть, поэтому лирика его в моей памяти не застревает (за исключением “Старуха-мать с ребенком-идиотом…”). Даже названия иногда помнятся и про что, а сами стихи не задерживаются. Чего нельзя сказать о его поэме “Версия”, прочитанной некогда в перестроечном “Огоньке”:
…Представим, что не вышло. Питер взят
Корниловым (возможен и Юденич).
История развернута назад.“Версия” — поэма о том, что могло бы быть. Уточню: якобы могло. Одна из нынешних историософских игр. Поэтому любые претензии по существу дела тут неуместны. Так что бы было? То же самое, считает автор, но иначе. Есенин и Маяковский покончили бы с собой в России. Революцию устроил бы Ленин в Швейцарии. Пастернак все равно написал бы “Доктора Живаго”. Цензура все равно бы запретила. Напечатал бы все равно Фельтринелли. Я нарочно пересказываю прозой. Потому что все это можно изложить и в небольшом рассказе, и в пухлом романе. И читалось бы. Но в стихах лучше — короче, изящнее:
…И что с того, что эту память он
В себе носить не будет, как занозу,
Что будет жить в Отчизне, где рожден,
И сочинять посредственную прозу —
Не более; что чудный дар тоски
Не расцветет в изгнании постылом,
Что он растратит жизнь на пустяки
И не найдет занятия по силам…
В сравнении с кровавою рекой,
С лавиной казней и тюремных сроков —
Что значит он, хотя бы и такой!
Что значит он! Подумаешь, Набоков.
Я бы на месте автора сделал Набокова знаменитым российским ученым-энтомологом. Но и то сказать, не моя поэма. Хозяин — барин.
Отклик мой поверхностен и чем-то родствен самой книге. Это не та поэзия, генезис которой можно всерьез обсуждать. Это книжечка не для откликов. Зато для чтения. Даже и в метро.
Вот и славно. Вот и хорошо.
Андрей Василевский.