Три архивных дела
Н. Н. ПОКРОВСКИЙ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 8, 1994
Н. Н. ПОКРОВСКИЙ
*
ПОЛИТБЮРО И ЦЕРКОВЬ. 1922—1923
Три архивных дела
Сегодня историки, кажется, почти утратили доверие нынешнего российского общества. Их упрекают в том, что сейчас они говорят прямо противоположное тому, что говорили совсем недавно, или, напротив, в том, что они продолжают упрямо талдычить то, о чем говорили вчера. И надо сказать, в этих упреках есть немалая доля истины. Так что следует подумать о том, какими путями выходить из кризиса в исторической науке. Я полагаю, что главная проблема здесь состоит в том, что за десятилетия советского режима, создавая мифологизированную историю нашего общества, коммунистическая власть изрядно постаралась, уничтожая именно те сферы гуманитарного знания, в частности историко-филологического, которые теснее всего связаны с реальным фактом, реальным документом, реальным источником. (Недаром крупнейшим академическим процессом, с которого начались многие неприятности в нашей науке, был процесс 1929 — 1930 годов над группой историков-архивистов.) Были разгромлены знаменитые русские гуманитарные школы. И все-таки кое-что уцелело. Традиция изучения исторического источника, традиция создания объективных методик извлечения из этого источника правды о реальной действительности, по счастью, не совсем исчезли в нашей стране. И сейчас, на мой взгляд, самое главное — возродить именно источниковедение как основу не только специальных исторических дисциплин, но гуманитарных знаний вообще. То есть заняться в первую очередь не сменой одних абстрактных, оторванных от фактов концепций на другие, но работой по публикации возможно более широкого массива источников, особенно тех, которые оставались раньше в тени или не были вообще известны.
Мы еще мало осознаем, что в самое последнее время в источниковом обеспечении нашей истории произошел сдвиг удивительных масштабов. Если раньше во всех доступных архивах РФ хранилось несколько меньше 100 миллионов дел, то огромный массив документов, пришедших из ранее засекреченных архивов в течение последних месяцев, умножил это число до 240 миллионов.
Сегодня время издавать источники, издавать во всей их полноте, слово в слово, буква в букву.
Кое-что в этом направлении уже делается. Сенсационные газетные и журнальные публикации ранее секретных источников становятся делом привычным, но не о них сейчас речь. Приходит время солидных, спокойных, академических изданий, беспристрастных и даже несколько сухих. Архивисты и историки, возродив закрытый в свое время по приказу Политбюро журнал “Исторический архив”, начали работу над многотомными сериями документальных публикаций. О двух таких планах мне довелось рассказать на заседании президиума Российской академии наук летом 1992 года — о многотомных сериях “История Сибири. Первоисточники” и “Архивы Кремля”. Первая уже начала выходить. Некоторые материалы первого тома “Архивов Кремля” и предлагаются сейчас вниманию читателей “Нового мира”. Том этот (работа над ним почти завершена) посвящен проблеме руководящей роли Политбюро РКП(б) в широкомасштабной попытке разгрома Русской Православной Церкви, которая была предпринята вождями партии и правительства в 1922 — 1923 годах. В основу издания положены материалы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б), хранящиеся в фонде этого учреждения (ф. 3) в Архиве президента России. При осуществлении издания были приняты следующие принципы:
1) издавать все дела фонда, посвященные данной проблеме;
2) публиковать все документы каждого дела;
3) тексты издавать буква в букву, не допуская стилистической и иной правки, что, как оказалось, нередко делалось в советских изданиях.
Следующий том серии будет посвящен отношению руководства партии к интеллигенции и другим партиям, еще сохранявшим в начале 20-х годов статус легальных.
Передо мной на столе три дела фонда Политбюро ЦК РКП(б) Архива президента России (ф. 3, оп. 60, № 23 — 25), более 200 листов документов. Дела умело подобраны тематически и посвящены трем взаимосвязанным аспектам проблемы отношений большевиков с различными религиозными конфессиями, в первую очередь с Русской Православной Церковью. И уже на стадии предварительного знакомства с внутренними описями документов этих дел, составленными в архиве, сталкиваешься с первым важным фактом. Оказывается, церковные дела в 1922 году привлекали самое пристальное внимание главной директивной инстанции страны. Весной и летом того года они стояли в повестке дня многих заседаний Политбюро, подчас по два-три раза в неделю, то есть практически на каждом заседании.
Я напомню, что это было за время. Только что начался нэп, большевики, казалось бы, отказались от некоторых наиболее утопических и губительных для экономики страны фантазий, от попыток создать народное хозяйство вообще без денег и рынка. Началось оживление экономики, но во второй половине 1921 года страшный голод обрушился на страну. Голод, во многом связанный с разрушительной, жесточайшей гражданской войной, с коммунистическими экспериментами в экономике, с кровавым подавлением крестьянских волнений в самых хлебных районах страны.
Уже во второй половине 1921 года, когда выявились масштабы бедствия, для оказания помощи голодающим начали организовываться силы благотворительности как в самой России, так и за рубежом. Церковь еще летом провозгласила сбор средств для этой цели. (Имелись в виду, конечно, добровольные пожертвования, а не принудительные изъятия.) 9 декабря 1921 года Президиум ВЦИК разрешил религиозным организациям заниматься сбором пожертвований в помощь голодающим под руководством созданной для этой цели особой комиссии, призванной координировать усилия государственных органов и общественных организаций (Помгол). Несмотря на экстренность ситуации, в столичных коридорах советской власти больше двух месяцев разрабатывали хитроумные бюрократические правила, определявшие условия, на которых Русская Православная Церковь могла быть допущена к этой работе. Лишь 1 февраля 1922 года было утверждено соответствующее положение. 14 февраля последовало воззвание патриарха Тихона, который призывал православные церковные общины жертвовать ценности в пользу голодающих, включая церковные предметы, не имеющие прямого богослужебного назначения.
Казалось, была создана основа для делового сотрудничества советской власти и Церкви в поистине святом деле спасения миллионов голодающих. Но 23 февраля 1922 года в позиции власти происходит крутой перелом. (Вообще-то не столь уж и крутой, если принять во внимание все коварство и цинизм, изначально присущие большевикам.) Высшая законодательная власть страны, ВЦИК, принимает декрет о насильственном изъятии церковных ценностей якобы в пользу голодающих. Этим декретом предшествующие компромиссные документы практически аннулировались. Новая линия состояла в том, чтобы использовать отчаянную ситуацию голода не для сотрудничества с Церковью, а для организации ее разгрома.
Три издаваемых в “Архивах Кремля” дела как раз и посвящены усердной каждодневной работе главного боевого штаба Российской коммунистической партии (большевиков) по руководству этим разгромом. Три дела четко отражают аспекты этого руководства: собственно изъятие (разгром церквей), судебные репрессии (директивы партии по организации расстрельных дел) и, наконец, ставшее особой проблемой судебное дело патриарха Тихона.
Следов обсуждения проблемы церковных ценностей в Политбюро в феврале — начале марта 1922 года в наших трех делах нет. Дело № 23 об изъятии церковных ценностей открывается следующим постановлением Политбюро:
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) № 111, П. 39
от 13 марта 1922 г.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Опросом членов ПБ от 11.III.22 г.
…39. — Утверждение комиссии по изъятию ценностей из Московских церквей.
Утвердить комиссию в составе т.т. Сапронова — председатель, члены т.т. Уншлихт (заместитель) — Медведь. Самойловой-Землячки и Галкина.
Секретарь ЦК.
Это постановление реализует идеи записки Л. Д. Троцкого от 9 — 10 марта 1922 года, направленной “членам Политбюро т.т. Ленину, Молотову, Каменеву, Сталину” (л. 2). Троцкий обеспокоен сохранением жесткого партийного руководства всем делом изъятия. Такое руководство ранее осуществляла особая секретная комиссия во главе с Троцким, с включением руководителей ГПУ, прокуратуры. Но ВЦИК, издавший декрет от 23 февраля 1922 года, создал свои комиссии “из представителей Помгола, председателей Губисполкомов и Губфинотделов”. Политбюро утвердило предложение Троцкого “о необходимости образования в Москве секретной ударной комиссии”, которая “должна в секретном порядке подготовить одновременно политическую, организационную и техническую сторону дела. Фактическое изъятие должно начаться еще в марте месяце и затем закончиться в кратчайший срок”. Все органы советской власти, включая Президиум ВЦИК и Президиум Моссовета, а также Помгол, должны были признавать эту секретную комиссию “как единственную в этом деле и всячески ей помогать”. Но при этом “формальное изъятие в Москве будет идти непосредственно от ЦК Помгола, где т. Софронов будет иметь свои приемные часы”. Партия большевиков с увлечением опять занимается конспирацией, засекречивает от народа реальные органы руководства делом изъятия.
Проходит несколько дней, и Политбюро опять возвращается к церковной проблеме.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) № 111, П. 33
от 13 марта 1922 г.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
33. — О временном допущении “советской” части духовенства в органы Помгола в связи с изъятием ценностей из церквей
(Предл. т. Троцкого).
Согласиться с предложением тов. Троцкого.
Секретарь ЦК.
Это краткое постановление фиксирует важный новый поворот в деле. Политбюро, как покажут дальнейшие события, приходит к выводу о желательности стимулирования церковного раскола. Сложное и неоднозначное движение за обновление православного церковного быта, зародившееся в недрах Церкви еще в годы первой русской революции, будет грубо, “без сантиментов” направлено рукою ГПУ в полезное партии русло. Партия перед трудным выбором: одним махом ликвидировать в огромной крестьянской стране веру и Церковь или же создать и поддержать на определенных условиях “советское духовенство”, чтобы, расколов Церковь, вернее справиться с ней. В марте 1922 года Ленин будет склоняться к первому решению (лл. 20 — 23), Троцкий же срочно создаст “историко-философскую теоретическую базу” в пользу второго варианта. Забегая несколько вперед, полностью приведем одну из имеющихся в деле подробных теоретических разработок Л. Д. Троцким этой проблемы (лл. 73 — 74):
ЗАПИСКА Л. Д. ТРОЦКОГО О ПОЛИТИКЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЦЕРКВИ
30 марта 1922 г.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
В ПОЛИТБЮРО
1. Октябрьская Революция докатилась до церкви только теперь. Причины: идейная слабость церкви и ее сервилизм. Переход от “самодержавного” к “благоверному временному правительству”. При переходе к советской власти отделение церкви от государства помогло безхребетной церковной иерархии приспособляться и отмалчиваться. Но несомненно, что за время советской власти церковная иерархия, чувствуя себя “гонимой” (потому что непривилегированной), готовилась и готовится воспользоваться благоприятным моментом. Вокруг нее определенные контрреволюционные кадры и политическое влияние через посредство религиозного влияния.
2. Европейская церковь прошла через стадию реформации. Что такое реформация? Приспособление церкви к потребностям буржуазного общества. Ему предшествовали секты среди ремесленников и крестьян. Секта — это религиозная партизанщина крестьянства и мелкой буржуазии вообще. Буржуазия подняла секты до уровня реформации, обуржуазив религию и церковь, и тем придала ей больше жизненности и устойчивости (Англия).
3. У нас оппозиция против церковной казенщины дальше сект не шла. Буржуазия была слишком ничтожна, чтобы создать реформацию (как режим демократии). Интеллигенция чудила в религиозной области — каждый по-своему. Церковь оставалась формальной, бюрократической и, как сказано, вставила в свой ритуал вместо “самодержавнейшего” — “благоверное временное правительство”.
4. Таким образом, церковь, вся пропитанная крепостническими, бюрократическими тенденциями, не успевшая проделать буржуазной реформации, стоит сейчас лицом к лицу с пролетарской революцией. Какова же сможет быть ее дальнейшая судьба? Намечаются два течения: явно, открыто контрреволюционное с черносотенно-монархической идеологией и — “советское”. Идеология “советского” духовенства, по-видимому, вроде сменовеховской, т. е. буржуазно-соглашательская.
5. Если бы медленно определяющееся буржуазно-соглашательское сменовеховское крыло церкви развилось и укрепилось, то она стала бы для социалистической революции гораздо опаснее церкви в ее нынешнем виде. Ибо, принимая покровительственную “советскую” окраску, “передовое” духовенство открывает себе тем самым возможность проникновения и в те передовые слои трудящихся, которые составляют или должны составить нашу опору.
6. Поэтому сменовеховское духовенство надлежит рассматривать как опаснейшего врага завтрашнего дня. Но именно завтрашнего. Сегодня же надо повалить контр-революционную часть церковников, в руках коих фактическое управление церковью. В этой борьбе мы должны опереться на сменовеховское духовенство, не ангажируясь политически, а тем более принципиально. (Позорные передовые статьи в партийных газетах о том, что “богородице приятнее молитвы накормленных детишек, чем мертвые камни”, и пр.)
7. Чем более решительный, резкий, бурный и насильственный характер примет разрыв сменовеховского крыла с черносотенным, тем выгоднее будет наша позиция. Как сказано, под “советским” знаменем совершаются попытки буржуазной реформации православной церкви. Чтобы этой запоздалой реформации совершиться, ей нужно время. Вот этого-то времени мы ей не дадим, форсируя события, не давая сменовеховским вождям очухаться.
8. Кампания по поводу голода для этого крайне выгодна, ибо заостряет все вопросы на судьбе церковных сокровищ. Мы должны, во-первых, заставить сменовеховских попов целиком и открыто связать свою судьбу с вопросом об изъятии ценностей; во-вторых, заставить довести их эту кампанию внутри церкви до полного организационного разрыва с черносотенной иерархией, до собственного нового собора и новых выборов иерархии.
9. Во время этой кампании мы должны сменовеховским попам дать возможность открыто высказываться в определенном духе. Нет более бешеного ругателя как опозиционный поп. Уже сейчас некоторые из них в наших газетах обличают епископов поименно в содомских грехах и пр. Думаю, что следует разрешить им и даже внушить им необходимость собственного органа, скажем, еженедельника для подготовки созыва собора в определенный срок. Мы получим, таким образом, неоценимый агитационный материал. Может быть, даже удастся поставить несколько таких изданий в разных концах страны. Мы до завершения изъятия сосредоточиваемся исключительно на этой практической задаче, которую ведем по-прежнему исключительно под углом зрения помощи голодающим. Попутно расправляемся вечекистскими способами с контр-революционными попами, ответственными за Шую, и пр.
10. К моменту созыва собора нам надо подготовить теоретическую и пропагандистскую кампанию против обновленной церкви. Просто перескочить через буржуазную реформацию церкви не удастся. Надо, стало быть, превратить ее в выкидыш. А для этого надо прежде всего вооружить партию историко-теоретическим пониманием судеб православной церкви и ее взаимоотношений с государством, классами и пролетарской революцией.
11. Надо уже сейчас заказать одну программно-теоретическую брошюру, может быть с привлечением к этому делу М. Н. Покровского, если у него есть малейшая возможность.
30/III 22.
ПРАКТИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ
ДЛЯ СОВЕЩАНИЯ СЕКРЕТАРЕЙ ГУБПАРТКОМОВ
И ПРЕДГУБИСПОЛКОМОВ
1. Провести агиткампанию в самом широком масштабе. Устранить как слезливое благочестие, так и глумление.
2. Расколоть духовенство.
3. Изъять ценности как следует быть. Если было допущено попустительство, исправить.
4. Расправиться с черносотенными попами.
5. Побудить определиться и открыто выступить сменовеховских попов. Взять их на учет. Неофициально поддерживать.
6. Теоретически и политически подготовиться ко второй кампании. Выделить для этого одного партийного “спеца” по делам церкви.
Л. Троцкий.
Вклад Л. Д. Троцкого в марксистскую теорию и практику датирован, как мы видим, 30 марта 1922 года, но несомненно, что уже постановление Политбюро от 13 марта основано на сходных идеях. Однако до полной реализации этих идей ситуация прошла еще через несколько острых поворотных пунктов. Один из них зафиксирован в шифротелеграмме, поступившей в ЦК 18 марта из Иваново-Вознесенска:
ШИФРОТЕЛЕГРАММА СЕКРЕТАРЯ ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКОГО
ГУБКОМА РКП(б) КОРОТКОВА
17 марта 1922 г.
Поступила для расшифровки
18/III 1922 г. в 11 час. 30 мин.
МОСКВА, ЦК РКП.
17/3-22 года. Губком сообщает, что в Шуе 15 Марта в связи с изъятием церковных ценностей под влиянием попов монархистов и с.р.* возбужденной толпой было произведено нападение на милицию и взвод красноармейцев. Часть красноармейцев была разоружена демонстрацией. Из пулеметов и винтовок частями ЧОН и красноармейцами 146 полка толпа была разогнана, в результате 5 убитых и 15 раненых зарегистрировано больницей. Из них убит Помотделения Красных Кавалеров красноармеец. В 11 с половиной часов 15 Марта на этой же почве встали 2 фабрики. К вечеру в городе установлен порядок. 16-го утром, как обычно, рабочие фабрик приступили к работе. Настроение обывателей и части рабочих подавленное, но не возбужденное. Губисполком выделил специальную Комиссию для расследования событий. Подробности письмом.
Секретарь губкома Коротков.
* Исправлено по смыслу, в документе — “т. с. р.”.
Сведения об убитом красноармейце впоследствии окажутся неправильными — он был избит, а не убит. Но к тому времени, когда это выяснится, Политбюро примет жесткие решения. В Шую будет послана специальная комиссия “для расследования”, в составе которой туда прибудет и командующий войсками Московского гарнизона Н. И. Муралов (лл. 15, 24). Партия займется организацией репрессий в Шуе (результаты этой деятельности будут отражены в деле № 24). Но одновременно Политбюро отправит директиву на места (л. 19) отсрочить в связи с событиями в Шуе начало активных действий по изъятию церковных ценностей, ограничившись пока лишь пропагандистской кампанией.
Впрочем, это последнее более осторожное решение будет частично дезавуировано уже в день отправки таких телеграмм самим “вождем мирового пролетариата”. 19 марта 1922 года В. И. Ленин сочтет приостановку изъятия ошибкой, хотя при этом заметит, что сама отправка телеграмм может оказаться полезной, “ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать” (л. 22).
Последние строки взяты из документа, ставшего теперь знаменитым. Это сверхсекретное письмо Ленина, снабженное кроме обычного грифа “строго секретно” особым категорическим его указанием “ни в каком случае копий не снимать”, было издано по одной из снятых все же копий в 1970 году за рубежом, в “Вестнике Русского Студенческого Христианского Движения” (1970, № 4, стр. 54 — 57) и в “Русской мысли”, а с 1990 года неоднократно переиздавалось в нашей стране. В деле № 23 (оп. 60 фонда Политбюро) находится другая копия этого дела. Хотя различные цитаты из этого письма в публицистике последних лет многократно использовались для самых разных политических целей, документ этот настолько важен для уяснения логики принятия решений в Политбюро, что ниже я привожу несколько выписок из него (лл. 20 — 23):
ИЗ ПИСЬМА В. И. ЛЕНИНА ЧЛЕНАМ ПОЛИТБЮРО
19 марта 1922 г.
Товарищу Молотову.
Для членов Политбюро.
СТРОГО СЕКРЕТНО
Просьба ни в каком случае
копий не снимать, а каждому
члену Политбюро (тов.
Калинину тоже) делать свои
заметки на самом документе.
Ленин.
…Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и безпощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо во всяком случае будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.
Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обезпечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать нам это не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обезпечивал нам сочувствие этой массы, либо, по крайней мере, обезпечил бы нам нейтрализирование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне…
Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и безпощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю себе следующим образом:
Официально выступить с какими то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, — никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.
…Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Обязать Дзержинского и Уншлихта лично сделать об этом доклад в Политбюро еженедельно.
…Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу разстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…
Ленин.
19.III.22.
Письмо Ленина было приурочено к заседанию Политбюро 20 марта, на котором рассматривались события в Шуе, утверждались решения, принятые по этому поводу опросом членов Политбюро еще 18 марта. На этом заседании было утверждено еще одно постановление Политбюро по вопросу об изъятии церковных ценностей, также принятое опросом 18 марта. В нем по предложению Троцкого доводилось до логического совершенства решение той проблемы, которая открывала все дело № 23, — проблемы жесткого партийного руководства комиссиями по изъятию церковных ценностей. Творчески разрабатывая идеи, заложенные уже в постановлении от 11 — 13 марта, Политбюро принимает теперь написанную Троцким детальную схему создания сети секретных комиссий в центре и на местах:
“1. В центре и в губерниях создать секретные руководящие комиссии по изъятию ценностей по типу московской комиссии Сафронова — Уншлихта. Во все эти комиссии должен непременно входить либо секретарь Губкома, либо заведующий агит.-пропотделом…
3. В губернских городах в состав комиссии привлекается комиссар дивизии, бригады или начальник политотдела”.
Центральная “ударная” комиссия при этом была несколько расширена, а председателем ее был назначен М. И. Калинин, председатель высшего легального органа советской власти — Президиума ВЦИК. Так реализовалось предложение Ленина использовать имя Калинина в качестве ширмы, прикрывающей реальное самовластие партии и ГПУ.
Следующий пункт этой схемы был посвящен оформлению придумки Ленина и Троцкого о создании целой сети подобных ширм из официальных советских органов:
“4. Наряду с этими секретными подготовительными комиссиями имеются официальные комиссии или столы при комитетах помощи голодающим для формальной приемки ценностей, переговоров с группами верующих и пр. …Строго соблюдать, чтобы национальный состав этих официальных комиссий не давал повода для шовинистической агитации”.
Далее документ детально разрабатывал методы организации агитации, ставил задачу “внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу, взяв под защиту государственной власти священников, которые открыто выступают в пользу изъятия”. Рекомендовалось проведение манифестаций “с участием гарнизона при оружии в защиту изъятия церковных ценностей” и оказание давления на “видных попов” через губполитотделы.
Документом предусматривалось, что если верующие захотят выкупить изымаемые церковные ценности, обменяв их на свои личные золото или зерно, то переговоры об этом следует вести, ни в коем случае не прекращая самих изъятий ценностей из церквей. Одновременно Политбюро требовало провести всю кампанию по изъятию в кратчайшие сроки (лл. 17 — 18).
Таков был ответ Политбюро на события в Шуе. Но события эти были первым, однако далеко не последним актом протеста верующих. Многочисленнейшие протесты эти довольно слабо отражены в деле. В него включены подобные сообщения из Калуги, Ростова-на-Дону, Смоленска. Приводим для примера лишь смоленскую телеграмму (л. 27):
ШИФРОТЕЛЕГРАММА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СМОЛЕНСКОГО
ГУБИСПОЛКОМА БУЛАТОВА
17 марта 1922 г.
МОСКВА ГПУ из СМОЛЕНСКА
ВЦИК тов. КАЛИНИНУ. Попытка приступить к фактическому изъятию ценностей Смоленского собора не имела успеха. Толпа верующих* день и ночь находится в соборе и не допускает комиссию к работе. Все переговоры выборными верующих* ни к чему не привели. Беседовали по сему вопросу с ТРОЦКИМ, получены от него руководящие указания, которые проводим в жизнь. Сообщите, нужно ли действовать решительно. Дешифрант передать по назначению.
Предсмолгубисполкома Булатов.
17/3-22 г.
* В документе — “ведущих”.
Историкам еще предстоит собрать воедино разбросанные по самым разным фондам центральных и местных архивов свидетельства о подобных актах стихийного протеста против изъятия церковных ценностей. Все они, еще недавно наглухо скрытые от исследователей грифами строгой секретности, теперь вполне доступны. Мы приведем здесь лишь один из подобных документов. Это подлинная телеграфная лента донесения секретаря Смоленского губисполкома в Москву о дальнейшем развертывании событий вокруг изъятия церковных ценностей в Смоленске. Как и в других случаях, мы не решаемся исправлять орфографию и стиль источника.
ТЕЛЕГРАММА СЕКРЕТАРЯ СМОЛЕНСКОГО ГУБИСПОЛКОМА
В ЦК ПОМГОЛ
30 марта 1922 г.
Секретно
М[о]ск[ва] ЦЕКПОМГОЛ
ИС СМАЛЕНСКА 30/3 17.2…
ЧЕРЕС ДЕЖУРНАГО ПАЛИТК[О]МА
М[О]СК[ВА] ЦЕКАПОМГОЛ К[О]ПИЯ СЪЕЗД РКП ДЕЛЕГАТУ БУЛАТОВУ
22 НОЧЬЮ ПРАИСВЕДЕНЫ ВСЕСТОРОНИЕ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ ИЗ’ЯТИЮ ЦЕННОСТЕЙ СОБОРЕ ЗПТ ТРОИЦКОЙ ВОЗНЕСЕНСКОМ МОНАСТЫРЯХ РАНИМ УТРОМ СОБОР МАНАСТЫРИ БЫЛИ ОБЛОЖЕНЫ ЦЕПЬЮ КУРСАНТОВ ТЧК 10 ЧАСОВ УТРА КАМИССИИ ПРИСТУПИЛИ РАБОТАМ ТЧК ВОЗНЕСЕНСКОМ ТРОИЦКОМ МАНАСТЫРЯХ ППРАИСВЕДЕНЫ ИЗ’ЯТИЯ БЕС СОПРОТИВЛЕНИЯ ПОЛНОМ СОДЕЙСТВИИ НАСТОЯТЕЛЕЙ ВЕРУЮЩИХ ТЧК СОБОРОМ ПРАИСОШЛИ ОСЛОЖНЕНИЯ ТЧК СОБОРЕ НАЧЕВАЛО 15 ЖЕНЩИН ПОДРОСТКОВ ЗПТ 2 ВЗРОСЛЫХ ЖЕНЩИН ЗПТ 5 МУЖЧИН ТЧК ПРИБИЛИ КАМИССИИ НАСТОЯТЕЛ[Ь] ДВОЕ ВЕРУЮЩИХ СОГЛАСИЛИС[Ь] УЧАСТВОВАТЬ РАБОТЕ КАМИССИИ ТЧК ДВЕР[Ь] СОБОРА ОКАЗАЛАС[Ь] ЗАПЕРТОЙ ИЗНУТРИ ЗПТ КЛЮЧИ НАХОДИЛИС[Ь] НЕИЗВЕСТНО ГДЕ ТЧК ЕТО ВРЕМЯ НАЧАЛАС[Ь] СОБИРАТЬСЯ ТОЛПА ЗПТ УСЛОВНОМУ СИГНАЛУ БЫЛ УСТРОЕН СИГНАЛ НЕСКОЛЬКИХ ЦЕРКВАХ ТЧК БОЛЬШАЯ ТОЛПА НАЧАЛА ТЕСНИТ[Ь] СТОРОЖЕВЫЕ ЦЕПИ ЗПТ БРОСАТ[Ь] КАМНИ СНЕГ ПАЛКИ КУРСАНТОВ ЗПТ КУСТ* ИМ РУКИ ЗПТ ОТНЯЛИ РЕВОЛЬВЕР КРАСНОАРМЕЙЦА ЗПТ НЕКОТОРЫХ СМЕЛИ ПРАИЗВЕЛИ ВЫСТРЕЛЫ ТЧК ДОПОЛНЕНИЕ НОВЫХ РОТ НЕСКОЛЬКИМИ ВЫСТРЕЛАМИ ВОЗДУХ ТОЛПА ОТТЕСНЕНА ТЧК ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ДОЗНАНИЕМ РАНЕНО 6 ЧЕЛОВЕК ЗПТ ОДНА ЖЕНЩИНА УМЕРЛА ВЕДЕТСЯ РАЗСЛЕДОВАНИЕ ПРИЧИНА И ОБСТОЯТЕЛЬСТВО РАНЕНИЕ ТЧК ДВЕР[Ь] СОБОРА БЫЛА ВСКРЫТА ПРИАСВОДИТСЯ РАБОТЫ ИЗ’ЯТИЯ ЗПТ МАНАСТЫРЯХ ПРАИСВЕДЕНО ТЧК БЫЛИИ ПАПЫТКИ РАЗГРОМОВ ЕВРЕЙСКИХ ЛАВОК ЗПТ ИЗБИЕНИЯ КАММУНИСТОВ ЗПТ ЕВРЕЕВ ТЧК 12 ЧАСОВ ДНЯ 28 ЗПТ СЕГОДНЯ НОЧ[Ь] И ДЕН[Ь] ПОЛНАЯ ТИШИНА ЗПТ ВСЕ ИДЕТ НОРМАЛЬНО ПОРЯДКОМ ТЧК ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНЫЯ МЕРЫ ПРИНЯТЬ ЗПТ ГУБЕРНИИ БЛАГОПОЛУЧНО ТЧК СИКРЕТАР[Ь] ГУБИСПОЛКОМА ПОПОВ 30/3
* Неясно, так в документе.
Отсутствие в деле № 23 сколько-нибудь представительных документов о настоящем размахе протестов против изъятия церковных ценностей отнюдь не означает, что Политбюро, принимая свои решения, вообще не было осведомлено об этом размахе. Директивы Политбюро в немалой степени определялись инициативными предложениями ГПУ, а это серьезное ведомство уже в 1922 году было хорошо осведомлено обо всем, что творилось в России. ГПУ представляло вождям партии через каждые несколько дней весны и лета 1922 года подробные сводки о том, как в каждой губернии России идет изъятие церковных ценностей, каковы настроения разных групп духовенства и населения, где произошли беспорядки, что удалось славным чекистам сделать для раскола Церкви.
Иногда ГПУ осмеливалось решительно возражать вождям, даже Ленину. Как мы упоминали, 20 марта 1922 года Политбюро вполне одобрительно отнеслось к письму Ленина о шуйских событиях, где вождь предлагал “самого Тихона не трогать”. Но уже 22 марта ГПУ внесло на Политбюро свое мнение по этому поводу.
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ГПУ В ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)
[Не позднее 21] марта 1922 г.
О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДУХОВЕНСТВА В СВЯЗИ С ИЗЪЯТИЕМ
ЦЕННОСТЕЙ ИЗ ЦЕРКВЕЙ.
Патриарх ТИХОН и окружающая его свора высших ерархов, членов синода в лице: ГРОМОГЛАСОВА, протоерея ХАТОВИЦКОГО (неофициальный член Синода), митрополита НИКАНДРА (в мире Финоменова), Епископа СЕРАФИМА, профессора богословии ЛАПИНА и др. в противовес декрета ВЦИК от 26/II-22 года об изъятии церковных ценностей ведут определенную контр-революционную и ничем не прикрытую работу против изъятия церковных ценностей. Работа их выражается:
1) В личном инструктировании приезжающих с мест известных им церковников против изъятия церковных ценностей. —
2) В посылке на места деректив с призывами воспрепятствовать сбору церковных ценностей, при чем дерективы носят замаскированный характер (ссылка на церковные каноны и изречения т[ак] н[азываемых] святых отцов). —
3) Устройство нелегальных собраний духовенства в Москве, на которых члены синода предлагали духовенству будировать верующие массы против изъятия ценностей из церквей (данные агентурой). —
4) На последнем заседании Синода решено (данные агентурой): духовенству против изъятия ценностей из церквей открыто не выступать, а выдвигать для этого преданных им верующих, которые якобы по своему личному почину должны выступать против изъятия церковных ценностей.
ГПУ располагает сведениями, что некоторые местные архиереи стоят в оппозиции реакционной группе синода и что они в силу канонических правил и др[угих] причин не могут резко выступать против своих верхов, поэтому они полагают, что с арестом членов Синода им представляется возможность устроить церковный собор, на котором они могут избрать на патриарший престол и в синод лиц, настроенных более лойяльно к Советской Власти.
Основание для ареста ТИХОНА и самых реакционных членов синода у ГПУ и его местных органов имеется достаточно.
ГПУ находит: 1) что арест синода и патриарха сейчас своевременен, 2) что допущение духовного собора на предмет избрания нового синода и патриарха сейчас также возможно, и 3) что всех попов и церковников, резко выступающих против изъятия ценностей из церквей, необходимо выслать в самые голодные районы голодающего Поволжья, где их афишировать перед местным голодным населением как врагов народа.
ЗАМПРЕДГПУ [Уншлихт]
НАЧСОГПУ Самсонов.
[22] марта 1922 года.
Жесткие формулировки чекистов, исполненные духа кровожадного революционного правосознания и вполне подходящие для трибунала, явно произвели впечатление на Политбюро. Было принято следующее предложение Л. Д. Троцкого, идущее навстречу пожеланиям ГПУ:
ПРЕДЛОЖЕНИЕ Л. Д. ТРОЦКОГО, ПРИНЯТОЕ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)
С ПОПРАВКОЙ В. М. МОЛОТОВА
22 марта 1922 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ПРОТОКОЛУ ПОЛИТБЮРО № 115 п. 12.
1. Арест Синода и патриарха признать необходимым, но не сейчас, а примерно через 10 — 15 дней.
2. Данные о Шуе опубликовать, виновных Шуйских попов и мирян — Трибуналу в недельный срок (коноводов — расстрелять).
3. В течение этой же недели поставить процесс попов за расхищение церковных ценностей (фактов таких немало).
4. С момента опубликования о Шуе печати взять бешеный тон, дав сводку мятежных поповских попыток в Смоленске, Питере и пр.
5. После этого арестовать Синод.
6. Приступить к изъятию во всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей.
Последний пункт этого постановления явно расходился по тональности с генеральной линией — если, конечно, под таковой понимать не спасение голодающих, а разгром Русской Православной Церкви, как это четко выразил в своем письме Ленин. Этот шестой пункт внесен по предложению В. М. Молотова (соответствующее замечание он оставил и на письме Ленина). Но уже буквально на следующий день Политбюро спохватилось и по предложению Троцкого особым постановлением исключило из предыдущего постановления эту поправку Молотова (л. 36).
В тот же день, когда Политбюро, отвергнув поправку Молотова, внесло полную ясность в вопрос о подлинных целях всей кампании по изъятию церковных ценностей, оно рассмотрело и с небольшими уточнениями приняло еще целую серию предложений Троцкого ( лл. 37 — 38). Все они направлены на совершенствование агитационного прикрытия этих действительных целей. Калинину продиктованы Троцким шесть разделов документа, который должен появиться в печати как интервью, данное Председателем ВЦИК. Калинин должен всячески доказывать гражданам страны тезис, прямо противоречащий скрываемой действительности: “…изъятие ценностей ни в коем случае не является борьбой с религией и церковью”. Калинин обязан был в интервью способствовать дальнейшему расколу духовенства, а также разъяснять, что “декрет об изъятии ценностей возник по инициативе крестьян голодающих губерний, широких беспартийных масс и красноармейцев”, что его активно поддерживают “многомиллионные массы”. А сопротивляются декрету якобы лишь “кучка князей церкви и поддерживающих их бывших купцов, подрядчиков, отставных чиновников”; логическим завершением интервью служат вполне реальные угрозы в адрес этой “кучки”. Эта пропагандистская установка парадоксальным образом соседствует в деле с секретными донесениями о массовом характере сопротивления декрету об изъятии церковных ценностей.
Наряду с этими пропагандистскими ухищрениями Политбюро рекомендовало и некоторые практические меры. Было решено купить на миллион рублей хлеба для голодающих и отправить поезд с хлебом в Поволжье, чтобы сразу же “широко оповестить об этом как о первом ассигновании” за счет изъятых церковных ценностей. Калинину предписывалось привлечь “как спеца” к работе по изъятию одного из “лояльных епископов”. Троцкий для этой операции прикрытия рекомендовал кандидатуру епископа Антонина (Грановского). Льву Давыдовичу не откажешь здесь в прозорливости (или очень хорошей информированности): в 1922 — 1923 годах епископ Антонин внесет свою немалую лепту в дело раскола Церкви.
В конце марта — апреле Политбюро получает первые известия о неразберихе и хищениях, сопутствующих изъятию церковных ценностей. Дело идет не так быстро, как предполагалось, а Политбюро постоянно торопит. Одно из сверхсекретных писем проговаривается и о такой причине спешки: скоро в Европе произойдет пролетарская революция, там тоже конфискуют церковное золото и наше русское будет тогда невозможно дорого продать на внешнем рынке.
Политбюро в это время принимает немало решений, подстегивающих изъятие. Те церкви и монастыри, откуда поступило слишком мало (по мнению коммунистических вождей) золота, приказывается тщательно обыскивать еще раз. За местным духовенством велено строго следить, чтобы оно на деле, а не только на словах радело об ограблении храмов. Приказывается ввести персональную ответственность местных священников за все случаи хищения ценностей. По всем губерниям идут из Москвы грозные телеграммы. Приводим текст лишь одной из них, разосланной 2 апреля 1922 года по решению Политбюро, за подписями Калинина и Молотова. (Договоры, упоминаемые в телеграмме, — это, по всей видимости, договоры об использовании храмов общинами верующих — л. 52.)
ШИФРОТЕЛЕГРАММА ЦК РКП(б) В ГУБКОМЫ РКП(б)
И ГУБИСПОЛКОМЫ
[2] апреля 1922 г.
ВСЕМ ГУБКОМАМ И ГУБИСПОЛКОМАМ
Циркулярно.
Сов[ершенно] Секретно.
Во многих местах Комиссии в целях “мирнаго” изъятия церковных ценностей изъемлют ничтожную часть, оставляя главные ценности. Равным образом во многих местах изъятие приостонавливается вследствии предложения со стороны верующих выкупить церковные ценности. Сим предлогается производить изъятия ценностей согласно точнаго смысла декрета ВЦИК и инструкций. Неполное изъятие ц[ерковных] ц[енностей] будет рассматриваться как нерадение местных органов. Где произведено не полное изъятие, немедленно нужно произвести дополнительное согласно декрета и инструкций. Ходатайства об оставлении части ценностей не приостанавливают изъятия и с заключением комиссии направляются в ЦК Помгол ВЦИК.
Председатель ВЦИК Калинин.
Секретарь ЦК РКП Молотов.
4 мая 1922 года Политбюро приняло постановление по одной вроде бы частной проблеме, четко отразившей, однако, глубинные цели всей кампании по изъятию церковных ценностей. В ЦК РКП(б) пришел запрос костромских властей. В городе Варнавине изымали серебряную раку, в которой покоились мощи преподобного Варнавы Ветлужского (XV век). Уком и уисполком интересовались, что после изъятия раки следует предпринять с самими мощами. Если бы все дело было только в серебре, ответ был бы ясен. Хлеба для голодающих на мощи не купишь. Однако в Москве решением проблемы занялись первые лица государства. Запрос поступил Сталину, тот переслал его Троцкому, а последний отправил на экспертную оценку известному деятелю карательной системы П. А. Красикову. Политбюро утвердило предложение последнего: мощи Церкви ни в коем случае не возвращать, их “следует поместить, по вскрытии, в особый ящик и препроводить в Губмузей или в Москву” (л. 58).
И затем в деле еще полтора десятка листов, свидетельствующих о неусыпном надзоре руководства партии за всем ходом столь важной политической кампании в губерниях России. Политбюро все время торопит, подстегивает власти “нерадивых” губерний, ставит на вид и руководству всей системы Советов, указывая ВЦИК на “недопустимость волокиты, проявленной им при проведении в жизнь” соответствующих решений Политбюро (л. 70). Политбюро дважды, по докладам И. В. Сталина и В. В. Куйбышева, принимает решения о назначении помощников Л. Д. Троцкому в комиссии по изъятию ценностей — назначат сначала А. С. Бубнова; через три дня его сменят Н. Н. Поповым.
А вот и еще одна записка Л. Д. Троцкого, утвержденная 26 мая 1922 года постановлением Политбюро. После констатации успехов усилий по расколу Церкви в ней прогнозируются три возможных пути дальнейших действий:
“1) сохранение патриаршества и выборы лойяльного патриарха;
2) уничтожение патриаршества и создание коллегии (лойяльного синода);
3) полная децентрализация, отсутствие всякого центрального управления (церковь как “идеальная совокупность общин [в тексте “общих”. — Н. П.] верующих”)” — л. 71.
Троцкий заключает, что выгоднее перессорить между собой сторонников каждого из этих направлений, не связывая себя ни с одним из них. Затем Политбюро коммунистической партии решает для себя важную проблему оптимальных сроков созыва церковного собора. Не будем удивляться: собор “лойяльного” духовенства, который состоится в Москве 29 апреля — 9 мая 1923 года и примет решение о лишении Тихона сана патриарха, священника и монашества, будет для своей организации требовать неустанных забот партии и ГПУ. В нашем распоряжении имеется отчетный доклад начальника VI (церковного) отделения следственного отдела ГПУ Е. А. Тучкова о работе отделения в 1923 году, на страницах коего главный чекистский начальник по делам религии подробно описывает немалые многомесячные усилия его ведомства по обеспечению важного мероприятия (РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 87, д. 176, лл. 137 — 149). Тучков хвастается, что подчас даже сами участники не могли понять причин, по которым они принимали то или иное решение. “Причины же эти заключались в том, что мы, имея на соборе 50% своего осведомления, могли повернуть собор в любую сторону” (л. 140). Конечно, историк не обязан полностью доверять всей этой похвальбе, “контора”, вероятно, уже и тогда занималась приписками; но общей картины это не меняет.
…И вот наконец документ, подводящий итог всем усилиям Политбюро по изъятию церковных ценностей (лл. 76 — 77). Итог в цифрах — рублях и копейках. Золотых. Завершить дело в марте — апреле 1922 года, как хотели, конечно, не успели. Итоговая ведомость отправлена в ЦК РКП 4 ноября 1922 года.
СВОДНАЯ ВЕДОМОСТЬ ЦК ПОСЛЕДГОЛ ВЦИК О КОЛИЧЕСТВЕ
ИЗЪЯТЫХ ЦЕРКОВНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
[4 ноября 1922 г.]
ВЕДОМОСТЬ
количества собранных церковных ценностей по 1-е ноября 1922 г.
I. По телеграфным сведениям местных Комиссий по изъятию
ц[ерковных] ц[енностей] изъято:
1. Золота 33 п. 32 ф.
2. Серебра 23.997 п. 23 ф.
3. Бриллиантов 35.670 шт.
4. Пр[очих] др[агоценных] камней 71.762 шт.
5. Жемчуга 14 п. 32 ф.
6. Золотой монеты 3.115 руб.
7. Серебрян[ой] монеты 19.155 руб.
8. Различ[ных] драг[оценных] вещей 52 п. 30 ф.
II. Из указанного количества поступило в Гохран:
1. Золота 18 п. 16 ф.
2. Серебра 18.567 п.
3. Жемчуга 1 п. 25 ф.
4. Монеты золотой 3.115 руб.
5. — ”— сереб[ряной] 19.155 руб.
6. Бриллиантов 5.209 кар.
7. Розы 1.712 кар.
8. Цветн[ых] камней 13.403 кар.
9. Пр[очих] различн[ых] вещей 2.732 шт.
ИЗ НИХ:
а) запродано НКФину:
1. Золота 14 п. На общую В Золотых рублях:
2. Серебра 17.000 п. сумму 2.915.507. р. 50 к.
б) Отсортировано и оценено драгоценных камней:
1. Бриллиантов 5.209 кар. Вся партия
2. Розы 1.712 кар. оценена
3. Цветн[ые] камни 13.403 кар. в зол[отых] 132.886 р. 75 к.
4. Жемчуг 1.076 зол. рубл[ях]
в) Остается в Гохране не реализованными по оценке
курсу дня в золотых рублях:
1. Золота 4 п. 32 ф. 31.946 р. 40 к.
2. Серебра 1.567 п. 271.240 р.
3. Жемчуга 1 п. 12 ф. 19.966 р.
4. Монеты
зол[отой] — 3.115 р.
5. Сереб[ря]н[ых]
размен[ных]
монет 19.155 р. 4.631 р.
ИТОГО 330.902 р. 40 к.
III. Осталось на местах по оценке курсу дня:
1. Золота 15 п. 18 ф. на сумму 121.274 р. 60 к.
2. Серебра 7.430 — ” — 947.781 р. 60 к.
3. Жемчуг 13 пуд. 7 ф. — ” — 202.368 р.
ИТОГО 1.271.424 р. 20 к.
Всего изъято по приблизительному подсчету
на сумму 4.650.810 р. 67 к.
Кроме указанных церковных ценностей отобраны антикварные вещи в количестве 964 пред., которым будет произведена особая оценка.
ЦКПоследгол ВЦИК: А. Винокуров.
Итак (без некоторой части антиквариата), немногим более 4,5 миллиона золотых рублей. Ленин 19 марта 1922 года писал о сотнях миллионов и миллиардах золотых рублей, которые надо отнять у Церкви. Троцкий, заботясь о том, чтобы партия успела продать русское церковное золото за рубежом до всемирной пролетарской революции, создавал комиссии по оценке этого золота, а затем и комиссии по проверке работы первых комиссий (одну из них возглавил такой крупный специалист, как Фаберже).
Приступая к работе над “Архивами Кремля”, мы гадали, на что пошли церковные ценности. На успешную денежную реформу, проведенную министром финансов Г. Я. Сокольниковым? На индустриализацию? Источники дали ответ неожиданный. Партия сумела собрать в государственную казну лишь ничтожную часть предполагаемых церковных богатств, и мы вряд ли когда-нибудь узнаем, куда делась основная часть. Была ли разграблена в гражданскую войну, еще до 1922 года? Или, быть может, растащена в ходе самой акции по изъятию? Показания источников об этом разграблении имеются в нашем деле, но как учесть все его результаты?
Для оценки итоговой цифры полезно сопоставить ее с одним документом апреля 1922 года из Государственного архива Российской Федерации (ф. Р — 130, оп. 6, д. 61, лл. 117 — 118, 121). Это смета расходов технических комиссий по изъятию церковных ценностей в стране — в России и других федеративных республиках. Это только чисто технические расходы — на транспорт, грузчиков, упаковочные материалы. Да еще на антицерковную агиткампанию и на приезд в Москву “лойяльного” духовенства. Смета составлена на один только месяц в сумме 2 000 006 рублей, но затем сокращена до 1 559 592 рублей. Повторяю — на один только месяц 1922 года. И без указания немалых расходов на карательные меры, например.
Так на что же были потрачены изъятые у церкви ценности? Теперь мы можем сказать наверное: на саму кампанию по изъятию. Точнее говоря, на раскол и разгром Русской Православной Церкви. Такая вот самоокупаемость.
* * *
Два других дела Политбюро ЦК РКП(б), издаваемых в первом томе “Архивов Кремля”, посвящены материалам обсуждения в главном директивном органе страны репрессивных мер против Церкви. Это дело о готовившемся суде над патриархом Тихоном (д. 25) и дело о нескольких процессах, закончившихся расстрелом духовных лиц и мирян за сопротивление изъятию церковных ценностей (д. 24). Конечно, эти два дела не могут дать сколько-нибудь полного представления о размахе репрессий. Здесь еще нужна огромнейшая работа по выявлению ранее секретных материалов в центральных и местных архивах, прежде всего в архивах карательных органов. И о патриархе Тихоне, и о судебных процессах над “церковниками” имеются особые следственные дела ГПУ в бывшем архиве КГБ. Мы их пока не видели, хотя очень хотели бы увидеть.
Вместе с тем дела фонда Политбюро помогают понять обстановку, механизм и логику принятия ответственнейших решений на самом верху.
Дело фонда Политбюро “О судебном процессе по делу патриарха Тихона (Белавина)” открывается письмом на бланке председателя Реввоенсовета. Украшенное красноармейской звездой письмо в ЦК РКП(б) на имя В. М. Молотова было получено последним 24 марта 1922 года. Лев Давыдович предписывает Вячеславу Михайловичу тотчас разослать органам московской и провинциальной печати за подписью Молотова секретную инструкцию, составленную Троцким. Молотов отдает соответствующие распоряжения и подписывает инструкцию своим именем. Это очередная накачка прессе. Троцкий обрушивается на газеты, которые печатают “веселые сатирические стишки против попов вообще”, что “бьет по низшему духовенству и сплачивает духовенство в одно целое”. Между тем газеты должны стремиться к более серьезной и дальней цели:
“Политическая задача данного момента совсем не та, а прямо противоположная. Нужно расколоть попов или, вернее, углубить и заострить существующий раскол… Еще раз: политическая задача состоит в том, чтобы изолировать верхи церкви, скомпрометировать их на конкретнейшем вопросе помощи голодающим и затем показать им суровую руку рабочего государства, поскольку эти верхи осмеливаются восставать против него” (л. 2).
За два дня до этого, как мы помним, Политбюро поддержало в принципе инициативу ГПУ об аресте патриарха и Синода, постановило отложить этот арест на десять — пятнадцать дней, а тем временем “печати взять бешеный тон против попыток церкви помешать изъятию”.
С арестом патриарха не все ясно. В “Известиях” за 12 апреля 1922 года было объявлено об аресте патриарха Тихона за контрреволюционную деятельность, но, возможно, речь шла о каких-то дополнительных мерах изоляции патриарха на Троицком подворье, где он и так уже был под строжайшим надзором. Между тем 26 апреля Московский трибунал начал под председательством Бека рассмотрение судебного дела большой группы духовенства и мирян, прихожан московских церквей, сопротивлявшихся изъятию церковных ценностей. 3 мая президиум ГПУ на своем секретном совещании, состоявшемся в полночь при участии Уншлихта, Менжинского, Ягоды, Самсонова, Красикова, рассмотрел вопросы, связанные с ведением этого процесса и арестом патриарха. Руководство чекистов сочло опасным вызывать патриарха Тихона в Московский ревтрибунал, заседания которого проходили открыто в Политехническом музее. Вместо этого было рекомендовано тайно вызвать патриарха в ГПУ “для предъявления ему ультимативных требований по вопросу об отречении от должности, лишения сана и предания анафеме представителей заграничного монархического антисоветского и Интервенционного активного духовенства”; патриарха обязывали немедленно потребовать от заграничного духовенства выдачи представителям советской власти всех ценностей в их церквах! В случае отказа патриарха предлагалось его немедленно арестовать и предъявить обвинения по совокупности всех “преступлений”, якобы совершенных им против советской власти.
Совещание предписывало также “ввиду предстоящего процесса ТИХОНА развить против него самую бешеную агитацию, как устную, так и [в] печати, в Республиканском масштабе”.
Совещание постановило также “обратить внимание Ц.К.РКП на проявленную мягкость Президиума ВЦИК в отношении осужденных попов, противоречущей в этой дерективам Ц.К.РКП” (л. 4).
В этом безграмотном документе с удивительной точностью отражены реальные отношения власти в стране: чекисты с помощью цекистов дают нагоняй якобы высшему органу власти — Президиуму ВЦИК.
Уншлихт буквально в тот же час (24 часа 3 мая) переправляет этот документ лучшему другу чекистов — Сталину, прося его “поставить этот вопрос на Политбюро”. Сталин действует очень оперативно, и Политбюро уже на следующий день принимает по докладу Троцкого, Каменева и Бека постановление.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) № 5, П. 6
от 4 мая 1922 года.
СТРОГО СЕКРЕТНО.
…6. — О московском процессе в связи с изъятием ценностей (т.т. Троцкий, Каменев, Бек).
а) Дать директиву Московскому трибуналу 1) немедленно привлечь Тихона к суду, 2) применить к попам высшую меру наказания.
б) Ввиду недостаточного освещения в печати московского процесса поручить т. Троцкому от имени Политбюро сегодня же инструктировать редакторов всех московских газет о необходимости уделять несравненно большее внимание этому процессу и, в особенности, выяснить роль верхов церковной иерархии.
Секретарь ЦК.
Мы уже не удивляемся, что партийные органы дают директиву органу судебному, диктуя ему расстрельный приговор. И не только советским и судебным властям, но и средствам массовой информации. Вот несколько фраз из принятого Политбюро документа, разосланного в редакции “Известий”, “Правды”, “Рабочей Москвы” (л. 6):
ИЗ ЗАПИСКИ Л. Д. ТРОЦКОГО ОБ ОСВЕЩЕНИИ В ПЕЧАТИ ПРОЦЕССА
НАД МОСКОВСКИМИ СВЯЩЕННИКАМИ
4 мая 1922 г.
РЕДАКЦИИ “Известий”
РЕДАКЦИИ “Правды”
РЕДАКЦИИ “Рабочей Москвы”
ЦК РКП
Тов. Зеленскому
Что же это такое? Сегодня ни в “Известиях”, ни в “Правде”, ни даже в “Рабочей Москве” нет ничего по поводу поповского процесса. Окончание процесса отсрочено специально для того, чтобы дать возможность прессе выполнить свое прямо-таки преступное упущение в деле освещения и разъяснения процесса. И несмотря на то, что каждый день имеет решающее значение, ни вчера, ни сегодня в газетах нет ничего о процессе…
Предлагаю редакциям по поручению Политбюро ЦК отвести в субботнем и воскресном номерах поповскому процессу главное место. Все силы редакции должны быть мобилизованы для всестороннего освещения процесса и его главных выводов. Важнейший из этих выводов таков: в советской республике существует централизованная антинародная контр-революционная организация, которая прикрывается религией, а на деле является политическим сообществом… Процесс в Шуе, процесс в Москве раскрыли всероссийскую контр-революционную организацию, прикрывающуюся именем церкви. Необходимо довести дело до конца. Необходимо привлечь к строжайшей ответственности действительных виновников и организаторов монархически-поповского заговора.
Л. Троцкий.
4/V.
P. S. Извещаю редакции, что мною будет внесено в Политбюро предложение о привлечении к партийной ответственности редакций за невыполнение постановления ПОЛИТБЮРО.
В соответствии с решением президиума ГПУ и Политбюро 5 мая Е. А. Тучков допрашивает патриарха Тихона и составляет об этом допросе сводку, разосланную Сталину, Троцкому, Дзержинскому, Менжинскому, Уншлихту. Сталин знакомит со сводкой Ленина (лл. 7 — 10). С патриархом, как потом признается Тучков, ему было нелегко работать.
День 5 мая был для патриарха трудным. В этот день он был вызван в зал Политехнического музея для дачи показаний перед Московским ревтрибуналом по делу московского духовенства и мирян. Вот как это описывали 6 мая “Известия” (цитируем по известной книге А. Левитина и В. Шаврова “Очерки по истории русской церковной смуты” /Кюснахт. 1978, т. 1, стр. 74 — 75/).
“└Следующего свидетеля”, — роняет приказ председатель тов. Бек. В дверях слева, откуда красноармейцы пропускают свидетелей, появляется плотная духовная фигура, ничем не отличающаяся от прочих батюшек, фигурирующих на суде. Вместо наперсного креста у него на груди крупный образ (панагия). Окладистая, но довольно редкая борода, седые волосы на голове. Лицо розово-благодушное, старческие слезящиеся глаза. Поступь мягкая и сутулые полные плечи. В общем впечатление солидного столичного протоиерея. Но этот “протоиерей” прекрасно понимает свою роль. Сначала он делает легкий поклон в сторону публики и благословляет ее по-архиерейски, сложенными пальцами обеих рук. Три четверти публики безмолвно поднимаются с мест.
…И патриарх Тихон начинает громко рассказывать, если не все, то многое из того, что ему известно. Держит себя с большим достоинством. Во время его показаний председатель по какому-то поводу напоминает ему: прошу вас, свидетель, особо взвешивать каждое ваше слово ввиду вашего положения среди верующих и вашей особой ответственности за него. Свидетель и без этого напоминания действительно подолгу взвешивает каждый ответ, скупо тратя взвешенные слова… мыслит отчетливо и говорит хорошо”.
“В своих показаниях, — продолжают уже от себя А. Левитин и В. Шавров, — патриарх принял ответственность за воззвание (от 28 февраля 1922 года. — Н. П.) на себя; на вопросы о том, кто печатал и распространял воззвания, дал совершенно странный, но хороший ответ, что печатал и распространял воззвание якобы он лично, без чьей-либо помощи”.
В тот же день 5 мая 1922 года патриарх занимался трудной проблемой углубляющегося раскола с русскими православными приходами за рубежом. Он издал известный указ о переподчинении их от Высшего церковного управления в Карловцах (оно решило отделиться от Московской патриархии как порабощенной) в руки патриаршего сторонника митрополита Евлогия.
Вопрос о Карловицком соборе стоит первым в следственной сводке Е. А. Тучкова о допросе патриарха 5 мая. Патриарх подтвердил свою известную ранее позицию по этому вопросу, он заявил, что “намерен созвать совещание из 12-ти иерархов на предмет вынесения того или иного осуждения участникам Карловицкого собора” (л. 9).
Однако уже в ответ на ультимативные требования Тучкова издать совершенно нереальное, конечно, распоряжение — русским заграничным священникам сдать церковные ценности своих церквей представителям советской власти — патриарх ответил уклончиво.
Но главным моментом этого допроса была попытка Тучкова заставить патриарха Тихона открыто осудить деятельность тех священников, которые протестовали против насильственного изъятия из церквей ценностей. Именно здесь было важнее всего сломить патриарха. Напомним, что приговор Московского ревтрибунала еще не был оглашен, хотя Политбюро и постановило уже — расстреливать.
Но здесь у ГПУ вышла осечка: патриарх ответил Тучкову, что, осуждая вообще открытую политическую агитацию священников, в том числе и по этому вопросу, он никоим образом не осуждает “агитацию такую, которая выражена священнослужителем на задаваемые ему вопросы верующими с просьбой разъяснить им церковное правило или учение по сему поводу”. А древние церковные каноны как раз запрещали в весьма категорических выражениях любое насильное изъятие церковных ценностей как святотатство.
Уже на следующий день к патриарху был приставлен усиленный караул, а ночью 18 — 19 мая он был переведен в Донской монастырь под строжайшей охраной в полной изоляции от внешнего мира.
В деле Политбюро не отложилось документов об этом изменении режима содержания патриарха. После сводки о допросе патриарха 5 мая в деле идут первые документы о протестах мировой общественности против ареста патриарха. Самый ранний, поступивший в Наркоминдел 17 мая, содержит просьбу римского папы освободить патриарха Тихона. Папа предлагает одновременно выкупить у советского правительства ценности, изъятые в православных церквах, и передать их архиепископу Цепляку, главе Католической Церкви в России. Папа обещает немедленную оплату, но нарком Г. В. Чичерин считает, что это “вызовет бурю в России”, и от соблазнительного плана приходится отказаться (л. 11).
Политбюро, передав патриарха Тихона в руки ГПУ и создав специальную комиссию для подготовки суда над ним (Калинин, Крыленко, Рыков, Ярославский), вплоть до весны 1923 года гораздо меньше занимается этим делом. Внимание руководителей партии направлено в это время в первую очередь на всяческую поддержку противников патриарха Тихона, “советских попов”, на организацию массовых репрессий против остального духовенства.
Волна протестов, поднявшихся во всем мире против ареста патриарха Тихона, а затем и архиепископа Цепляка, оставила мало следов в деле № 23 фонда Политбюро. Здесь, правда, есть несколько документов об усилиях правительств Финляндии, Чехословакии, Польши противостоять гонениям в России на верующих разных конфессий, но наиболее яркие свидетельства такого рода отсутствуют. Впрочем, они уже давно опубликованы и хорошо известны исследователям. Но зато в деле имеются секретные материалы о рассмотрении в Политбюро некоего итогового документа об этих протестах. Он был отправлен 10 апреля 1923 года на имя И. В. Сталина наркомом иностранных дел Г. В. Чичериным. Чичерин писал о том огромном уроне, который был нанесен репутации Советской России казнью католического прелата Будкевича, викарного епископа. Он был осужден 23 марта 1923 года к расстрелу вместе с архиепископом Я. Цепляком, но последний из-за многочисленных протестов западных правительств, религиозных и общественных движений был помилован.
Чичерин писал Сталину: “Уважаемый товарищ! НКИД предлагает Политбюро заранее принять решение о невынесении смертного приговора Тихону. Факты показали, какой громадный вред мы себе причинили казнью Будкевича”. Приведя ряд таких фактов, в том числе и о немалом экономическом ущербе, Чичерин продолжает: “Всякий, кто хоть сколько-нибудь знает, что происходит за пограничными столбами, подтвердит, что во всех отношениях наше положение крайне ухудшилось в результате этого дела. Между тем в деле Будкевича имеется возможность ссылаться на польский шпионаж и на связь с агрессивным польским шовинизмом. В деле Тихона и этого нет. Все другие страны не усмотрят в таком приговоре ничего, кроме голого религиозного преследования” (л. 23).
Но доводы Чичерина вроде бы не произвели впечатления на Политбюро. Во всяком случае, было решено указать наркому его место.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) № 61, п. 3
от 12 апреля 1923 г.
СТРОГО СЕКРЕТНО.
тов. ЧИЧЕРИНУ
СЛУШАЛИ:
…3. Вопросы НКИД:
а) О Тихоне
(тов. Чичерин).
ПОСТАНОВИЛИ:
3.а) 1. Предложение тов. Чичерина отклонить.
2. Признать, что Политбюро не видит оснований для исключений в деле применения меры пресечения в отношении такого рода процессов и в частности в отношении Тихона.
3. Поручить НКИД, Росте и редакциям газет на основании всех имеющихся материалов поднять кампанию, особо подчеркнув, что Тихон стоял не только во главе церковной контр-революции, но и контр-революции дворянско-помещичьей, т. е. против передачи земли крестьянам. На тов. Ярославского возложить наблюдение за тем, чтобы кампания эта не нарушала тайн предварительного судебного следствия.
4. Обязать НКИД, Росту и т.т. Радека и Ярославского усилить необходимую контр-агитацию в связи с расстрелом Будкевича…
Секретарь Цека.
Но и это показалось недостаточным. В деле имеется уникальнейший документ — сверхсекретное дополнительное постановление Политбюро по этому вопросу. Оно было принято одновременно с приведенным выше на том же заседании 12 апреля. Но его не доверили даже засекреченным машинисткам. Единственный экземпляр этого решения написан от руки человеком сверхпроверенным, выполнявшим функции тайного протоколиста этого заседания, А. Назаретяном.
ЗАПИСЬ ОСОБОГО ПУНКТА ПОСТАНОВЛЕНИЯ ПОЛИТБЮРО
ЦК РКП(б) № 61, п. 3
от 12 апреля 1923 г.
Только для т. Сталина.
Строго секретно.
Поручить Секретариату ЦК дать директиву Верховному Трибуналу вести дело Тихона со всею строгостью, соответствующей объему колоссальной вины, совершенной Тихоном.
Это практически негласное приказание трибуналу приговорить патриарха Тихона к расстрелу.
Но проходит еще несколько дней — и позиция Политбюро круто меняется. Главный чекист страны Феликс Дзержинский начал понимать серьезность и реальность предупреждений, сделанных Чичериным. Он был информирован лучше всех. Быть может, когда-нибудь историки узнают, какое именно известие повлияло на его позицию. Оставались считанные дни до известного ультиматума Керзона (8 мая 1923 года). 21 пункт этого документа будет посвящен религиозным преследованиям в России, расстрелу митрополита Вениамина и делу архиепископа Цепляка, подготовке суда над патриархом Тихоном: “Эти преследования и казни являются частью сознательной кампании, предпринятой Советским Правительством с определенной целью уничтожения всякой религии в России и замены ее безбожием. Как таковые эти деяния вызвали глубокий ужас и негодующие протесты во всем цивилизованном мире”. При всех агитационных насмешках советской прессы над ультиматумом Керзона и другими протестами, большевикам приходилось реально считаться с ними.
Как бы то ни было, 21 апреля 1923 года Дзержинский вносит короткое предложение в Политбюро отложить на неопределенное время процесс патриарха Тихона. Аргументы он заимствует у Чичерина. И советские вожди, только что отказавшие Чичерину, соглашаются с Дзержинским.
ЗАПИСКА Ф. Э. ДЗЕРЖИНСКОГО В ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)
ОБ ОТСРОЧКЕ ПРОЦЕССА ПАТРИАРХА ТИХОНА
21 апреля 1923 г.
В ПОЛИТБЮРО ЦК РКП
Полагаю, что необходимо отложить процесс Тихона в связи с разгаром агитации за границей (дело Будкевича) и необходимостью более тщательно подготовить процесс.
Ф. Дзержинский.
21.IV.23 г.
Я думаю, что Дзержинский прав.
Г. Зиновьев. Л. Каменев.
Троцкий. Сталин.
Безусловно прав.
М. Томский.
Согласен.
М. Калинин.
т. Рыков — против.
Предложение Дзержинского принято Политбюро того же 21 апреля (л. 32).
Вскоре члены Политбюро были ознакомлены еще с одним документом, укреплявшим аргументацию Дзержинского. Со страстным призывом не расстреливать патриарха Тихона к Троцкому обратился Фритьоф Нансен (лл. 46 — 47), один из организаторов зарубежной помощи голодающим России.
Внешне вроде бы ничего нового в предложении Дзержинского не содержалось — суд над патриархом откладывался и раньше по той же причине “неподготовленности”. Но готовить его и впрямь оказалось очень трудно: мешали зарубежные протесты и сведения ГПУ о недовольстве внутри страны борьбой Политбюро с Церковью. Дело было и в самом патриархе. Е. А. Тучков вскоре будет вспоминать об этих днях в своем докладе Менжинскому, “что здесь с Тихоном работы было чрезвычайно много” (Тучков присовокупляет, что о приемах своей работы он сознательно не пишет, ибо они Менжинскому известны). И все же записка Дзержинского означает начало поворота в этом деле, который 25 июня 1923 года завершится принятием решения об освобождении патриарха Тихона из-под ареста без прекращения, однако, его следственного дела. Характерно, что путь к освобождению большевики решили проложить для патриарха через усиление репрессивных мер по отношению к нему. Из Донского монастыря его переведут во внутреннюю тюрьму ГПУ; кажется, это произойдет 23 мая 1923 года. Детали пока еще неизвестны, основные источники все еще недоступны. Несколько позднее иностранная печать писала в этой связи о Бутырской тюрьме, так ли это — надо проверять. В новом узилище, где патриарх проведет больше месяца, ему будет создан особенно тяжелый режим содержания — об этом проговаривается Е. А. Тучков в том же докладе Менжинскому. Возможно, на патриарха воздействовали и санкцией Политбюро на его расстрел.
Первосвященник Русской Православной Церкви должен был в эти дни учитывать и куда более общую проблему. Неоднократно предававшаяся им анафеме советская власть явно укреплялась, страна пошла по пути нэпа, для сохранения не ушедшей в катакомбы Церкви и церковной организации следовало искать базу, компромисс для легального ее существования в Советской России. Поиски эти патриарх вместе с несколькими верными ему иерархами начал еще до своего ареста. Летом 1923 года дело резко осложнилось быстрым формированием под заботливым крылом ГПУ структур враждебной патриарху Тихону “советской” Церкви (“обновленцы”, “Живая Церковь” и др.). Объявив 3 мая 1923 года о низвержении патриарха, эти группы интенсивно занялись созданием и укреплением своих общероссийских структур.
Таким образом, пространство для столь необходимого маневра у патриарха было очень небольшим. После нескольких бесед с патриархом были выработаны весьма тяжелые для него условия. Их оформил как итог этих бесед в двух записках в Политбюро от 11 июня 1923 года известный безбожник и член всяческих антирелигиозных комиссий Емельян Ярославский (лл. 49 — 50).
Соответствующее заявление в Верховный суд РСФСР было подписано патриархом Тихоном 16 июня 1923 года (л. 52). Его копия, заверенная Тучковым, была направлена последним Сталину и легла в издаваемое нами дело Политбюро (л. 52). Патриарх признавал в основном правильность обвинительного заключения Верховного суда по его делу, писал о раскаянии в своих антисоветских поступках и просил Верховный суд изменить ему меру пресечения. Он фактически заявлял об отказе борьбы с советской властью.
Опубликовав этот документ, коммунистические вожди мирового пролетариата, конечно же, попытались извлечь из него немало пропагандистских выгод. О них подробно рассуждали и Емельян Ярославский, и Евгений Тучков в своих секретных записках. Но, выйдя на свободу и немедленно объявив о возвращении к обязанностям главы Русской Православной Церкви, патриарх Тихон в ближайшие же месяцы сумел выиграть непростую борьбу за консолидацию церковных сил. Большинство приходов и епархий, многие из которых уже примкнули к обновленцам разных толков, вернулись под омофор законно избранного предстоятеля Русской Православной Церкви.
Посвященное патриарху Тихону дело Политбюро заканчивается подборкой документов, связанных с его кончиной. Среди них копия известного воззвания патриарха (часто неправильно именуемого его завещанием). Оно датировано днем его смерти — 7 апреля 1925 года. Документ этот представлен здесь в редакции “Вестника центральной информации РОСТА”. Редакция эта весьма характерна. Так, например, слова “господа и спаса нашего исуса христа” написаны сплошь без заглавных букв, одними строчными, но зато в словах “Советская Власть” — две заглавные буквы. (Как не вспомнить тут горькие слова А. И. Солженицына о тех, кто пишет слово “Бог” с маленькой буквы, а “КГБ”, “ГПУ” — с большой!)
В деле имеется также донесение начальника следственного отдела ГПУ Дерибаса о смерти патриарха Тихона:
“7.IV.25 года в 23 часа 45 минут умер в больнице Бакуниных по Остоженке 19 патриарх Тихон в присутствии постоянно лечивших его врачей Е. Н. Бакуниной и Н. С. Щелкан и послушника Тихона Пашкевич.
Смерть произошла от очередного приступа грудной жабы”.
В донесении перечислялись врачи, консультировавшие больного, сообщалось о том, что тело его доставлено в Донской монастырь, “где и предположены его похороны”. Дерибас советовал в печати дать лишь краткое сообщение (л. 60). Секретное донесение было почему-то адресовано известному сталинскому палачу Мехлису. Оно требовало немедленного реагирования, и Политбюро 8 апреля рассмотрело путем опроса своих членов вопрос о смерти патриарха. Было постановлено в вечерних газетах 8 апреля сообщения не печатать, а поместить его “в обычном газетном порядке 9 апреля… ограничившись извещениями: а) где и в чьем присутствием умер, б) от какой болезни, в) кто лечил”. Четко определив все органы печати, которые должны были поместить это сообщение, Политбюро Российской коммунистической партии (большевиков) на этом закончило неусыпные свои наблюдения над патриархом Тихоном (л. 59). Все дело приобретало вполне логичный и стройный вид, и его можно было теперь отправить на полку секретного архива (л. 59).
* * *
Последнее из трех издаваемых в “Архивах Кремля” дел (д. 24) посвящено выработке детальных директив Политбюро по важному вопросу о том, кого и когда расстреливать в связи с сопротивлением изъятию церковных ценностей. Директивы эти, как видно из дела, были выше и судебных приговоров, и права помилования, принадлежавшего по конституции верховной советской власти — ВЦИК.
В деле отложились три комплекса документов, относящихся к процессам в Иваново-Вознесенске, Москве и Петрограде. Репрессии в 1922 году обрушились не только на православных, но и на представителей других конфессий, в том числе на католиков, иудаистов. В деле есть несколько документов, содержащих руководящие указания Политбюро по организации судебного процесса ксендзов в Белоруссии, но это особая тема.
2 мая 1922 года заседания Политбюро не было. Но Сталин извещает членов Политбюро о необходимости безотлагательного решения одного вопроса. Трибунал в Иваново-Вознесенске, следуя директивам Политбюро, приговорил двух священников к расстрелу за сопротивление изъятию церковных ценностей в Шуе. Однако Президиум ВЦИК счел возможным помиловать приговоренных, и М. И. Калинин, формально имеющий право подписать указ о помиловании, обращается за разрешением в Политбюро. Сталин распорядился узнать опросом мнение членов Политбюро (лл. 2, 3).
ЗАПИСКА И. В. СТАЛИНА ЧЛЕНАМ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)
О ГОЛОСОВАНИИ ОПРОСОМ ДЛЯ УТВЕРЖДЕНИЯ
ПРИГОВОРА РЕВТРИБУНАЛА
О РАССТРЕЛЕ ДВУХ ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКИХ СВЯЩЕННИКОВ
2 мая 1922 г.
Членам Политбюро
Т.т. ТОМСКОМУ, РЫКОВУ, МОЛОТОВУ.
Препровождается на опрос
Членов Политбюро.
Сессией Ревтрибунала в Иваново-Вознесенске приговорены к расстрелу два попа; тов. Калинин предлагает отменить решение Ревтрибунала;
Т.т. Сталин, Троцкий и Ленин наоборот предлагают не отменять решение Ревтрибунала.
Секретарь Цека И. Сталин.
Это беловик документа. В деле имеется и написанный рукою Сталина черновик с примечательной авторской правкой: Сталин зачеркивает написанное ранее “Президиум [ВЦИК] предлагает…” и пишет вместо этого “тов. Калинин предлагает…”. Сталин счел, что предложение об отмене расстрела лучше представить исходящим не от Президиума ВЦИК, а от одного человека, хотя, конечно, голосующим все ясно. Результаты голосования отражены на следующем листе:
ЗАПИСЬ О РЕЗУЛЬТАТАХ ГОЛОСОВАНИЯ В ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)
ПО ПРЕДЛОЖЕНИЮ М. И. КАЛИНИНА ОБ ОТМЕНЕ ПРИГОВОРА
РЕВТРИБУНАЛА О РАССТРЕЛЕ ДВУХ ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКИХ
СВЯЩЕННИКОВ
[2 мая 1922 г.]
РЕЗУЛЬТАТЫ ГОЛОСОВАНИЯ:
Тов. ЛЕНИН
ТРОЦКИЙ
СТАЛИН
МОЛОТОВ
Тов. РЫКОВ
ТОМСКИЙ
КАМЕНЕВ
Тройка — Ленин, Троцкий, Сталин — голосует всегда за более жесткое, более жестокое решение; к ним примыкает и Молотов. Так большинством в один голос решается участь священников. Голос этот будет весомее мнения Президиума ВЦИК. На очередном заседании Политбюро 4 мая 1922 года результаты голосования будут официально утверждены (л. 1). Это к вопросу о том, что такое советская власть, как говаривал Владимир Ильич.
Сходным образом идет первоначально и надзор Политбюро за процессом московских священников. Московский революционный трибунал рассматривал это дело с 26 апреля по 7 мая 1922 года. 5 мая Политбюро постановило дать трибуналу директиву “применить к попам высшую меру наказания” (л. 6). Во исполнение этой директивы трибунал приговорил к расстрелу 11 человек. Но затем Л. Б. Каменев предложил сократить это число до двух. 8 мая Сталин поставил этот вопрос на голосование членов Политбюро (л. 9).
ЗАПИСКА И. В. СТАЛИНА ЧЛЕНАМ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)
О ГОЛОСОВАНИИ ОПРОСОМ ДЛЯ УТВЕРЖДЕНИЯ ПРИГОВОРА
МОСКОВСКОГО ТРИБУНАЛА О РАССТРЕЛЕ 11 ЧЕЛОВЕК
[8 мая 1922 г.]
СПЕШНО. СЕКРЕТНО.
ВСЕМ ЧЛЕНАМ ПОЛИТБЮРО
Московский суд приговорил к расстрелу 11 человек, из них большинство попы (8 попов, 1 дровокол, агитаторша, торговец мясной лавки). Каменев предлагает ограничиться расстрелом 2-х попов.
Прошу голосовать “за” или “против” предложения т. Каменева. Я лично голосую против отмены решения суда.
Секретарь ЦК Сталин.
А результаты этого голосования сходны с предыдущими. Ленин, Троцкий, Сталин за более жесткий приговор; Молотов не голосует, но его место успешно занял Зиновьев (л. 9).
ЗАПИСЬ О РЕЗУЛЬТАТАХ ГОЛОСОВАНИЯ В ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)
ПО ПРЕДЛОЖЕНИЮ Л. Б. КАМЕНЕВА ОБ ОТМЕНЕ ПРИГОВОРА
МОСКОВСКОГО ТРИБУНАЛА О РАССТРЕЛЕ 11 ЧЕЛОВЕК
[8 мая 1922 г.]
РЕЗУЛЬТАТЫ ГОЛОСОВАНИЯ:
Т. ЛЕНИН — против отмены
т. ТРОЦКИЙ — ”
т. СТАЛИН — ”
т. ЗИНОВЬЕВ — ”
т. ТОМСКИЙ — за предложение т. Каменева
т. РЫКОВ — за предложение т. Каменева
На заседании Политбюро 11 мая 1922 года результаты этого голосования будут утверждены особым постановлением (л. 7). Все как будто в “полном порядке”: участь всех 11 приговоренных окончательно решена. Приговор Политбюро обжалованию не подлежит, хотя бы это решение и было принято опять большинством лишь в один голос. Действует вполне демократический централизм.
Но внезапно Троцкий дает творческий импульс этой расстрельной арифметике. За хорошую политическую компенсацию большевики могут и помиловать нескольких человек. Конечно, не девятерых, тут Каменев загнул. Но главное не в числе, а в генеральной линии. Линии на уничтожение Церкви посредством раскола.
И на том же заседании Политбюро, на котором были утверждены результаты опроса 8 мая и, таким образом, был утвержден приговор трибунала, было решено отдельным постановлением приостановить исполнение приговора и “поручить т. Троцкому к вечеру 12.V с.г. ориентироваться и внести письменное предложение в Политбюро” (л. 14).
Троцкий ориентировался на следующий день, 12 мая, заседая с какой-то из своих антирелигиозных комиссий. Смысл решения сводился к тому, чтобы ценой отказа от нескольких расстрелов значительно укрепить позиции “прогрессивного” духовенства (это терминология для внешнего употребления, для внутреннего же, как мы видели, — “сменовеховское”, “буржуазное духовенство”, “главный враг завтрашнего дня”). Сложное движение за обновление церковного быта Русской Православной Церкви, прошедшее через ряд нелегких этапов после свертывания церковной реформы 1860-х годов, следовало теперь превратить в главное орудие Политбюро и ГПУ в деле раскола и поэтапного разгрома всего церковного организма. Вскоре один из видных деятелей ГПУ, Медведь, получит задание готовить организационно “учредительное собрание” “обновленцев”, используя для этого деньги, полученные от изъятия церковных ценностей. Собрание это состоится 29 мая 1922 года и официально оформит организацию “Живой Церкви”. Но ГПУ и Политбюро хорошо понимали, что требуется предпринять срочные меры для укрепления авторитета “живоцерковников” в глазах верующих. Вот тут-то и решено было не пожалеть для этого важного партийного дела несколько расстрельных приговоров. Уже 12 мая Троцкий сообщает сверхсекретной запиской в Политбюро:
ЗАПИСКА Л. Д. ТРОЦКОГО В ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) О ПРИГОВОРЕ
МОСКОВСКОГО ТРИБУНАЛА ПО ДЕЛУ О СОПРОТИВЛЕНИИ ИЗЪЯТИЮ
ЦЕРКОВНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
12 мая 1922 г.
С. СЕКРЕТНО.
хранить конспиративно.
В ПОЛИТБЮРО ЦЕКА
1. Вчера на совещании выяснилось, что защитники подали кассационную жалобу и что в таких случаях всегда бывает задержка на несколько дней, а иногда и на несколько недель, если процесс имел место в провинции.
2. Вчера же у нас было совещание и дано поручение:
а) всемерно использовать настоящий критический момент для опубликования воззвания от имени прогрессивной части духовенства (надеюсь, что завтра или самое позднее послезавтра такое воззвание появится в печати и пойдет в провинцию по радио).
б) разбить тем временем приговоренных на две группы как на основании обстоятельств, вытекающих из дела, так и на основании отзывов и ходатайств лойяльных священников, которые подпишут воззвание. Разбивка на две группы поручена председателю трибунала Беку и Уншлихту.
Надеюсь, что уже завтра можно будет подвести итоги и предложить окончательное решение.
Л. Троцкий.
12/V 22 г.
№ 353
Подручные Политбюро и ГПУ обернулись с удивительной быстротой. В тот же день 12 мая группа “прогрессивного духовенства” посетила арестованного патриарха и потребовала, чтобы он отказался от своей патриаршей власти (в ответ патриарх временно передал эту власть митрополиту Агафангелу, противнику “обновленцев”). 12 и 13 мая “обновленцы” провели сбор заявлений “прогрессивного духовенства”, в которых восхвалялись мудрость советской власти и справедливость расстрельного приговора, но одновременно содержались просьбы о помиловании нескольких или даже всех приговоренных к расстрелу. Чаще всего назывались имена девятерых приговоренных, так что вопрос был уже заранее “проработан”. Эти заявления немедленно (12 — 13 мая) поступили в Политбюро. В деле № 24 находятся автографы заявлений протоиереев А. Введенского, Н. Русанова, С. Ледовского, священников С. Калиновского, В. Красницкого, Е. Белкова, псаломщика С. Стаднюка. Вскоре будет опубликовано их общее заявление, где они, обращаясь к “братьям-товарищам” из ВЦИК, заявляли о “справедливости борьбы Советской России с ее классовыми врагами”, но просили помиловать осужденных.
Через день глава трибунала М. Бек и заместитель Дзержинского Уншлихт закончили работу по сортировке приговоренных на два списка. Шестерых было решено помиловать, а пятерых расстрелять. Троцкий скрепил своей подписью эти предложения (л. 16), и 18 мая они были утверждены постановлением Политбюро (л. 15).
Таким образом, в результате московского процесса партии удалось значительно продвинуться в реализации своей генеральной линии по отношению к Церкви, решив сразу несколько важных задач. В центре столицы, рядом с Лубянкой, была организована публичная трибунальская акция террора по отношению к “тихоновскому” духовенству. Наглядно проводилась в жизнь ленинская директива “расстреливать”. Ну а до помилованных, осужденных на разные сроки “церковников” вполне можно было добраться в следующий раз. Политбюро смогло быстро продвинуть вперед организацию, оформление групп “Живой Церкви”, и “обновленцы” сразу же предприняли серьезную акцию против арестованного патриарха. Для партии было очень выгодно, что акция эта исходила как бы изнутри духовенства. Она была подтверждена и частным определением трибунала о предании Тихона суду. А сторонники церковных реформ были поставлены перед страшным этическим выбором: можно было не только попытаться осуществить что-то из своих старых идей, но и спасти жизни приговоренных к расстрелу верных сынов Церкви. Но все это — дорогой ценою восхваления советских карательных органов и прямого участия в партийной работе по расколу Церкви. В тексте приговора трибунала — тексте напыщенном и безграмотном, изобилующем ошибками даже в именах осужденных, — историки не заметили одного важного, принципиального положения. Вот оно: трибунал “устанавливает незаконность существования, организации называемой православной иерархией тем более, что деятельность этой организации преследует и политические цели умело скрывая их своей внешностью религиозной организации” (л. 30). Судебным постановлением объявлялась незаконность самого существования православной иерархии старой Церкви. Пора было приниматься за иерархов (конечно, не в первый раз за годы советской власти). Последние документы дела посвящены известному петербургскому процессу митрополита Вениамина.
По делу митрополита Вениамина уже издано немало документов, но лишь сейчас мы получаем возможность судить о конкретных директивах Политбюро по итогам этого процесса.
Петербургский митрополит Вениамин, старавшийся не обострять конфликта с властями и даже сумевший добиться какого-то компромисса по вопросу об изъятии церковных ценностей, не стал, однако, санкционировать самочинного захвата церковной власти “обновленцами” и 28 мая объявил об отлучении от Церкви петроградских священников Введенского и Белкова. На следующий день митрополит Вениамин был арестован. Сам Введенский, ученик митрополита, присутствовал при аресте. Десятилетиями из уст в уста в Советской России передавали рассказ о происшедшем тогда. Приводим его в передаче А. Левитина и В. Шаврова: “А. И. Введенский также был здесь… завидев митрополита, он подошел к нему под благословение. “О. Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду”, — спокойно сказал Владыка, не давая своему бывшему любимцу благословения, а затем все с тем же спокойствием выслушал объявление о своем аресте” (т. 1, стр. 102).
Судебный процесс начался 11 июня, приговор был объявлен 5 июля 1922 года. Обвинитель, глава пятого отделения Наркомюста П. А. Красиков, заявил, что 17 из 86 обвиняемых участвовали “в организации, действующей путем возбуждения населения к массовым волнениям в явный ущерб диктатуре пролетариата” (ст. 62 УК). Приговором трибунала 10 из них во главе с митрополитом Вениамином были приговорены к расстрелу.
В тот же день 5 июля 1922 года А. И. Введенский обращается к председателю Петрогубисполкома Г. Е. Зиновьеву со страстным ходатайством о помиловании приговоренных к расстрелу. На следующий день Зиновьеву будет направлено коллективное ходатайство о том же от имени 11 петербургских “обновленцев”. А. И. Введенский будет обращаться в ближайшие дни с такими же ходатайствами и в другие инстанции. В этих ходатайствах наряду со многословными восхвалениями справедливости советского трибунала, с осуждением контрреволюционной деятельности подсудимых будут содержаться просьбы не делать “из этих церковников мучеников для толпы” (лл. 45 — 46). А. И. Введенский предпринимает отчаянную попытку убедить партию и правительство, “что все дело обновления церкви, попытка сделать ее не слугой буржуазии, а посильной помощницей пролетариату находится в моральной и этической зависимости от исхода приговора. Если вообще будут расстрелы, — мы, Живая Церковь (и я прежде всего лично), будем в глазах толпы убийцами этих несчастных. Попытка оздоровления церкви будет сорвана” (лл. 50 — 51 об.). Введенский надеется на прочность союза с коммунистами, тогда как Политбюро уже определило свою линию: разгромить завтра своих сегодняшних союзников; для этого полезно опорочить их уже сегодня, повязать кровью.
Г. Е. Зиновьев срочно пересылает обращения “Живой Церкви” в Политбюро:
ЗАПИСКА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ПЕТРОСОВЕТА Г. Е. ЗИНОВЬЕВА
В ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) И. В. СТАЛИНУ
О ДВУХ ХОДАТАЙСТВАХ ОТНОСИТЕЛЬНО ПОМИЛОВАНИЯ
ПРИГОВОРЕННЫХ ПЕТРОГРАДСКИМ ТРИБУНАЛОМ
7 июля 1922 г.
В Политбюро ЦК РКП
Тов. Сталину.
Пересылаю 2 документа по делу о питерских церковниках. Вчера имел телефонный разговор по этому поводу с т. Каменевым — он обещал передать его в Политбюро.
Представитель трибунала выезжает по этому поводу в Москву в понед[ельник].
Я рассчитываю быть в Москве в среду.
Прошу держать меня в курсе Ваших реш[ений] по этому поводу.
С комприветом Г. Зиновьев.
Зиновьев, еще недавно голосовавший за более жесткий исход московского процесса, не высказывает своего отношения к суду над петербургскими “церковниками”. Содержание его разговора с Каменевым по этому поводу нам неизвестно. Но не исключено, что, торопясь поставить всю эту проблему на решение Политбюро, он как бы дает ход на самом верху пирамиды власти ходатайствам о помиловании. Однако сам Зиновьев при этом от решения вопроса устраняется.
Политбюро действует уже привычным образом. Приговор передается на рассмотрение особой комиссии ЦК РКП(б), надзирающей за организацией и ведением судебных процессов над духовенством. Комиссия эта (Галкин, Самсонов, Попов) 12 июля рассортировала приговоренных к расстрелу и оставила в силе расстрельный приговор в отношении митрополита Вениамина (Казанского), архимандрита Сергия (в миру Шеина Сергея Павловича), профессора Петроградского университета Юрия Петровича Новицкого и председателя правления православных приходов Ивана Михайловича Ковшарова (л. 42).
Политбюро постановлением от 13 июля 1922 года согласилось с этим предложением и одновременно поручило “секретариату ЦК переговорить с Президиумом ВЦИК на основании доклада комиссии” (л. 41). Переговоры с ВЦИК были необходимы, так как там находились на рассмотрении многочисленные ходатайства о помиловании всех приговоренных и по закону именно высшему органу советской власти принадлежало тут последнее слово. На постановлении Политбюро от 13 июля на следующий день И. В. Сталин с удовлетворением начертает: “Строго Секретно. Исполнено. И. Ст. 14/VII”. Однако, несмотря на эту резолюцию, постановление от 13 июля не будет еще последней точкой в деле митрополита Вениамина.
Виною этому станет досадная недоработка Калинина. Вместо того чтобы с готовностью подчиниться директиве Политбюро, ВЦИК робко выскажется за помилование. Конечно же ВЦИК не посмеет оформить свое мнение законным решением. Калинин прибегнет к необычному варианту — устному ходатайству партийной фракции ВЦИК о пересмотре директивы Политбюро.
ЗАПИСКА СЕКРЕТАРЯ ВЦИК А. С. ЕНУКИДЗЕ
СЕКРЕТАРЮ ЦК РКП(б) И. В. СТАЛИНУ
С ИЗЛОЖЕНИЕМ ХОДАТАЙСТВА ПРЕЗИДИУМА ВЦИК
О ПОМИЛОВАНИИ ПРИГОВОРЕННЫХ ПЕТРОГРАДСКИМ
ТРИБУНАЛОМ К РАССТРЕЛУ
2 августа 1922 г.
Совершенно Секретно.
Секретарю ЦК РКП
т. Сталину
Президиум ВЦИК, заслушав доклад о Петроградских церковниках, устно постановил: “поручить т. Енукидзе просить Политбюро от Фракции Президиума ВЦИК пересмотреть свою директиву по этому делу”.
Ввиду того, что вопрос затянулся, я очень прошу Вашего распоряжения об ускорении ответа. —
В Президиуме присутствовали: т.т. Петровский, Курский, Сапронов и я (Мал[ый] презид[иум]).
А. Енукидзе.
2/VIII.
В это время работал Пленум Центрального Комитета РКП(б), бывший по уставу высшим органом партии. Он и занялся, вполне официально и ничуть свою диктатуру не скрывая, ходатайством высшего органа советской власти. И хладнокровно это ходатайство отклонил, спокойно оформив свое решение обычным партийным порядком:
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПЛЕНУМА ЦК РКП(б) ОБ ОТКЛОНЕНИИ ХОДАТАЙСТВА
ПРЕЗИДИУМА ВЦИК О ПОМИЛОВАНИИ ПРИГОВОРЕННЫХ
ПЕТРОГРАДСКИМ ТРИБУНАЛОМ К РАССТРЕЛУ МИТРОПОЛИТА
ВЕНИАМИНА (КАЗАНСКОГО), АРХИМАНДРИТА СЕРГИЯ (С. П. ШЕИНА),
ПРОФЕССОРА Ю. П. НОВИЦКОГО И И. М. КОВШАРОВА.
ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ПЛЕНУМА, № 3, п. 5
от 2 августа 1922 г.
Строго секретно.
СЛУШАЛИ:
…5. О попах.
(т. Сапронов).
ПОСТАНОВИЛИ:
5. а) Отклонить ходатайство Президиума ВЦИКа о пересмотре директивы ЦК по вопросу о попах.
б) Считать необходимым интервью т. Калинина в печати по поводу нашей политики в церковном вопросе. Текст поручить составить комиссии из т.т. Троцкого, Калинина и Бубнова.
Секретарь Цека.
Под глумливой формулировкой “о попах” скрывалось осуждение на смерть митрополита, архимандрита, профессора, присяжного поверенного.
В ночь с 12 на 13 августа 1922 года митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин и трое его подельников были казнены.
* * *
Историки будут, вероятно, прослеживать роль каждого из членов высшего руководства партии и страны в трагедии русской Церкви. Они отметят и кровожадную непреклонность Ленина, Сталина, Троцкого, и умелую заплечную диалектику последнего, и колебания Рыкова, Каменева, и робкие гуманные попытки Калинина. Но все они независимо от оттенков были связаны жесткой партийной дисциплиной, повязаны кровью своих жертв, и результаты любых голосований в полном соответствии с партийными нормами оформлялись как единая воля партийного монолита. Поэтому ответом на традиционный вопрос о том, кто же виноват в происшедшем, будет констатация вины властной цепочки, приводившей в движение всю адскую машину репрессий: Политбюро ЦК РКП(б) — ЦК РКП(б) — РКП(б).
В 1975 году А. И. Солженицын в интервью журналу “Ле пуэн” на вопрос, какой первый образ детства возникает у него в памяти, ответил: “Дайте подумать… Вот, вспоминаю. Я в церкви. Много народа, свечи. Я с матерью. А потом что-то произошло. Служба вдруг обрывается. Я хочу увидеть, в чем же дело. Мать меня поднимает на вытянутые руки, и я возвышаюсь над толпой. И вижу, как проходят серединой церкви отменные остроконечные шапки кавалерии Буденного, одного из отборных отрядов революционной армии, но такие шишаки носили и чекисты. Это было — отнятие церковных ценностей в пользу советской власти”. И далее, говоря о позднейших (уже времен войны) попытках Сталина, дав Церкви больше свобод, использовать ее, Церковь, в собственных политических целях, Александр Исаевич замечает: “Так убийца вырядился в одежду своей жертвы, украшал себя ее драгоценностями и старался говорить ее языком”.