ЗАРУБЕЖНАЯ КНИГА О РОССИИ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 1994
ENGELSTEIN LAURA. The key to hapiness. Sex and the Search for Modertnity in Fin-de-Siecle Russia. Cornell University Press. 1992. XIII+461 p.
ЛОРА ЭНГЕЛЬСТАЙН. Ключи счастья. Секс и поиски современности в русском fin-de-siecle.
Свое введение в не имеющее аналогов фундаментальное исследование Лора Энгельстайн начинает с несколько неудобного, способного даже шокировать утверждения: в поздней царской России секс был предметом политики. Однако что это было именно так, должно быть очевидно непредвзятому читателю хрестоматийных “Кто виноват?” и “Что делать?”, не испорченному интерпретациями русской классики в отечественном (как дореволюционном, так и значительно в большей степени советском) традиционно-асексуальном литературоведении, которое на полном серьезе утверждало, что любовные романы писались в России исключительно с целью популяризации освободительных идей в условиях политической цензуры — нимало не смущаясь тем обстоятельством, что цензура нравов была не менее (если не более) свирепая.
Наследие подобного рода “методологии” сильно сказалось на современных исследованиях в области истории отечественной сексуальной культуры: многочисленные (иногда любопытные, чаще банально-безвкусные) работы и публикации последних лет не идут дальше вынесения на читательский рынок ранее известных лишь исследователям “потаенных” текстов, весь “эротизм” которых зачастую состоит в неуемном употреблении ненормативной лексики.
Между тем современное западное понимание “сексуальности” в культуре вовсе не сводится к порнографии, проституции и собственно “сексу” (в том смысле, в котором “его у нас нет” или не было до последнего времени); опираясь на фундаментальное и многотомное исследование Мишеля Фуко “История сексуальности” (о существовании которого автор этих строк узнал лишь из аннотируемого издания), Лора Энгельстайн включает в это понятие не только широкий комплекс идей о сексуальном поведении и различные “сексуальные категории”, но и множественность культурного понимания значения и природы различия полов; “мужчина” и “женщина” рассматриваются в качестве социальных категорий, отягощенных грузом своего “пола”.
История “полового”, или, по более осторожному выражению В. В. Розанова, “семейного вопроса” в России — это история осознания (прежде всего) и реализации человеком права на автономию собственной частной жизни: от государственно-бюрократических институтов, от синодальных и консисторских чиновников, патриархальных социокультурных регламентаций. “Эта книга, — пишет Лора Энгельстайн во введении, — не только о сексе, но также и о либерализме: поиски мира, в котором “счастье” может стать целью частной жизни. Под “либерализмом” я понимаю не только идеи и стремления политических активистов в узком смысле, но топографию установок и ценностей, распределенных среди различных социальных и культурных групп… В России была не только радикальная, но и либеральная интеллигенция — тысячи образованных мужчин и женщин, которые, не будучи политиками, жили в политике и думали о политике в течение профессиональной и гражданской жизни”. Примечательно, что русский философский и политический либерализм лишь в начале XX в. вплотную подошел к (впрочем, тогда же и остановился перед) идее включения в свою программу права личности на “свободу половой любви”; значительно раньше об этом начал писать “политический консерватор” В. В. Розанов (факт, обративший на себя внимание и Лоры Энгельстайн).
Хронологические рамки исследования в действительности гораздо шире, нежели указано в подзаголовке: первая часть книги посвящена времени от начала Великих реформ до революции 1905 г.; здесь автор подробно рассматривает историю российского семейного и уголовного права в пред- и пореформенное время, прослеживает связь общелиберальных реформ с изменениями в сексуальном поведении различных социальных слоев российского общества (либеральная интеллектуальная элита, аристократия, крестьянство и растущее городское население — мещанство и рабочие).
Юридические нормы, хотя и дают отчетливое представление о признаваемых государством и церковью формах социального поведения, очевидно, не отражают конкретно-исторической реальности. И здесь возникает закономерный вопрос: верифицируемо ли конкретным фактическим материалом серьезное историческое исследование столь “щепетильной” темы? Русское общество и русская культура не были, разумеется, столь уж целомудренны, как это хочется иногда представить идеологам определенного направления; однако существовавшие цензурные преграды и традиционные социокультурные запреты резко ограничивают круг реально существующих источников, необходимых для “проверочной” процедуры.
Лора Энгельстайн блистательно справилась с поставленной задачей, обратившись к таким нетрадиционным для историков культуры источникам, как медицинские периодические и непериодические издания. Поскольку предполагалось, что научная литература читается исключительно учеными-специалистами, эти издания мало беспокоили цензуру, и на их страницах уже в XIX в. свободно обсуждались проблемы проституции, сексопатологии, венерических заболеваний и т. д. Научные исследования и статьи, печатавшиеся в таких изданиях, как “Архив судебной медицины и гигиены”, “Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии”, “Журнал акушерства и женских болезней”, материалы врачебных съездов (например, Высочайше разрешенного съезда по обозрению мер против сифилиса в России, Первого всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами и его причинами) и т. п., предоставили американскому ученому те необходимые источники, на основе которых удалось воссоздать реальную картину сексуального поведения русского общества во второй половине XIX — начале XX в. Заметим, что подобного рода литература в свое время читалась отнюдь не только медиками: достаточно напомнить о той роли, которую исследования в области сексологии сыграли в творчестве В. С. Соловьева (“Смысл любви”) и В. В. Розанова.
Вторая часть книги посвящена периоду первой русской революции и в большей степени основана на литературных материалах — благо эта историческая эпоха представляет обилие такого рода произведений. Здесь наряду с традиционными источниками (сочинения В. В. Розанова, М. А. Кузмина, М. П. Арцибашева, А. А. Вербицкой — название романа которой и вынесено автором в заголовок исследования, иллюстрации К. А. Сомова, искусство танца Айседоры Дункан и др.) Лора Энгельстайн привлекает опять-таки практически не используемые отечественными исследователями материалы газетных объявлений и рекламы. Ежедневно появлявшиеся в солидных консервативных изданиях (например, в “Новом времени”), подобные тексты способны произвести шокирующее впечатление даже на освоившегося в нынешней российской свободе нравов читателя. (Обращаем на этот факт особое внимание ревнителей якобы традиционного российского целомудрия; ведь как ни верти, А. С. Суворин — не масон!) Ряд таких текстов воспроизведен факсимильно на страницах рецензируемой книги.
Книга содержит также впечатляющую и крайне полезную библиографию, именной и предметный указатели.
Исследование, выполненное американским ученым, позволяет увидеть многое, доселе неизвестное, в “мире неясного и нерешенного” русской культуры. Проблема, однако, еще далеко не исчерпана: в частности, автор предупреждает, что в его задачу не входило изучение индивидуального сексуального поведения; небезынтересными были бы и разыскания в области цензуры, энергично, но, как всегда, малопродуктивно, пытавшейся остановить процесс либерализации нравов. (По случаю приведем один наверняка малоизвестный факт: так, в 1901 г. Главным управлением по делам печати был разослан циркуляр “О запрещении печатания в периодической печати подробных объявлений об вышедших книгах, касающихся половых отношений”. ЦИАМ, ф. 16, оп. 91, № 115.)
С появлением “Русского Penthouse” время наскоро слепленных “эротических номеров” литературных журналов миновало. Баркова выучили наизусть, потаенные русские сказки читают дети, “Крылья” и “Тридцать три урода” никого ни на что не воодушевляют. Есть надежда, что этот таинственный материк русской культуры привлечет наконец серьезных исследователей. Интуиция и жизненный опыт подсказывают (а рецензируемое исследование документально свидетельствует), что, при всех своих “всеотзывчивости”, “евразийстве”, “космизме” и проч., мужчины и женщины в России были заняты не только разговорами об исторической миссии своей страны. Они еще и любили. Не только ближнего и дальнего — друг друга.
Александр Носов.